Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 51 страниц)

XIII

Руслав опустился на влажную от росы траву под липой и просидел в раздумье до восхода солнца. Угорьский берег уже был осыпан солнечными лучами, когда он спустился к Днепру. Где-то вдали раздавались голоса рыбаков, ловивших рыбу сетями, послышалось мычание коров и блеянье овец, выгоняемых на луга.

Освежив себя водой и вскочив на коня, которого с вечера оставил у берега, Руслав поехал к Киеву. Он въехал уже в Почайновское болото, поросшее тростником, и проехал мостик, сделанный над одним из ручьёв, как вдруг перед ним появился какой-то старик лет восьмидесяти, который сидел на дубовом пне, держа в руках посох.

   – Здорово, Руслав! – произнёс незнакомец.

   – Здорово, старик! – ответил Руслав, проезжая мимо.

   – Не торопись, соколик, – сказал старик, – неравно наткнёшься на колоду да голову повредишь, и великий князь не узнает тебя.

   – Что тебе нужно от меня, старик?

   – То, что и тебе от меня. Сойди с коня, и я скажу тебе, что мне нужно.

Руслав нехотя остановился.

   – Ну, что тебе, старик?.. Если тебе нужны рубанцы, то у меня их нет.

   – И не надо, у меня свои есть, и если ты нуждаешься на службе у князя, то я подарю тебе... Вот. – Он вынул тряпицу из-за пазухи и протянул её Руславу.

   – Княжеский отрок не нуждается в подаянии, – гордо сказал Руслав. – Говори, что тебе нужно, зачем ты остановил меня, или ты насмехаться вздумал надо мною?

   – Нет, Руславушка, мне не до смеха, как и тебе, сиротинушке.

   – Почём ты знаешь, что я сирота?

   – А ну-ка, скажи, кто был твой отец да мать, коли ты не сирота?

   – Я не знаю их и никогда не видывал... – замялся Руслав.

   – Ну а я знаю и даже часто видывал...

   – Как, ты знаешь, кто мои родные! – воскликнул Руслав, подходя к старику. – О, скажи, скажи скорее, кто они и где я могу их видеть.

   – А!.. заговорило сердечко бедное...

   – Но кто я, скажи скорее... Кто мои родители?

   – Пока ты не более, как раб и отрок Владимира, но можешь быть и сам княжичем...

   – Я не понимаю тебя, старик.

   – И понимать нечего: ты княжеский сын, воспитанный Якуном, который, по приказу Олафа, отнял тебя младенцем от матери Миловзоры, одной из жён князя Святослава...

   – Да ты сам кто? – спросил удивлённый юноша.

   – Ого! скоро будешь знать – состаришься... Ужо вечером приходи на Чёртово бережище, к Якуну!.. Там ты узнаешь, кто я, но смотри, не заходи к этой непутной христианской девчонке, с которой ты провёл сегодняшнюю ночь.

   – Как, с непутной девчонкой!.. Кто сказал тебе, что она непутная!.. Христиане говорят, что беспутство запрещено их законом! Да и откуда ты знаешь, что я был с нею?

   – Знаю, уж знаю... и напрасно ты поступил в дружину князя, чтобы быть его рабом...

   – Я не раб, а отрок княжеский, и он добр ко мне.

   – Всё едино, а христиан не слушай: мало ли они тебе чего наскажут, не верь им и берегись: они, что вещие колдуньи, скоро опутают тебя, и горе тебе тогда, Руслав, если ты поддашься их обольщению...

   – Если христиане все такие, как та, о которой ты говоришь, что она беспутная, то они хорошие люди и никому не делают зла.

   – Когда узнаешь их силу, тогда будет виднее, а пока прощай, и да хранят тебя боги.

Старик встал и потихоньку пошёл через мостик и вскоре исчез в лесу.

«Странный старик, – думал Руслав, – и правду ли он говорит? Если правду, то зачем он не сказал мне своего имени?.. Неужели я и впрямь рода княжеского!.. А где же моя мать?.. Наконец, и он сам кто?.. Но, кажется, я видел его на княжеском пиру... Это – кифарник, что выходил в круг мериться силами... Зачем же он сказал, что я раб Владимира, тогда как сам говорит, что я княжич».

Руслав сел на коня и поехал к Киеву, подъезжая к городу, он повстречал одного из дружинников Владимира, Велмуда.

   – Здравствуй, Руслав! – сказал Велмуд.

   – Здорово, – отвечал тот.

   – Что ты не весел?.. Али загодя до Купалина дня обворожила тебя красотка?

   – Да разве сегодня Купала?

   – Эх, парень, знать, с твоим сердечком делается недоброе, коли позабыл, когда Купалин день. Смотри, кабы князь не заметил, когда ты станешь на стражу у дверей княжеской гридницы: ведь сегодня твой черёд.

   – Да это я помню, но я не могу, попрошу кого-нибудь за себя.

   – Хе, хе, хе!.. Вот оно что!.. И на стражу не хочешь... Видно, я прав... Значит, тебя, смиренника, околдовали на Угорьском берегу.

   – Почём ты знаешь!.. – удивился Руслав.

   – Да уж знаю...

   – Мне надо непременно быть ввечеру на Чёртовом бережище, – сказал Руслав.

   – У Ярухи?.. Да ведь, чай, она будет добрых молодцев да красных девиц смущать на Лысой горе. Чай, все ведьмы там соберутся... Пойдём туда?..

   – Нет, нет, мне надо быть на Чёртовом бережище, и не смущай меня – не пойду... Прощай, некогда...

   – Вечер ещё далеко, не торопись... Неравно наткнёшься на ключника Вышату...

   – Да что мне ключник! – удивился Руслав.

   – Не знаю что, но стороною слыхал, что он сослеживает тебя... Вчера ввечеру...

   – Что ввечеру? – спросил Руслав.

   – Прощай, тебе ведь некогда.

   – Что, что, говори!..

   – Чай, сам знаешь, с кем был на Угорьском берегу... Ну, он и соследил... Говорит – тихоня, а красным девкам спуску не даёт.

Руслав побледнел и, попрощавшись с Велмудом, отправился на княжеский двор.

Он вошёл в стражницу княжескую, где застал Извоя.

   – Сегодня ввечеру ты можешь увидеть возлюбленную и говорить с нею и с её отцом, – сказал Извой.

   – Не верю тебе, – отвечал Руслав, – потому что я только что видел её.

   – Я видел её позже тебя, когда ты уже уехал...

Руслав смутился, видя, что все знают о каждом его шаге.

   – Приходи к холму и жди её прихода... Она тоже тоскует по тебе, хоть ты и язычник.

При этих словах сердце Руслава радостно затрепетало.

   – Что надо делать, – спросил он, – чтобы она была моей.

   – То, что скажет она и её отец...

   – О, я готов всё сделать, чтобы не лишиться её.

Видя, что от Извоя ничего не скрыто, он рассказал о старике, которого встретил у мостика близ Почайны.

   – Княжич!.. Мне тоже сказывали, что и я княжич, но я не хочу им быть и знать, кто я... Кроме Отца Небесного да Светланы, у меня нет родных... Господь Всевышний – мой отец и родные.

   – Хорошо тебе молвить так, когда у тебя есть хоть отец небесный, а у меня его нет.

   – И у тебя будет, если ты примешь христианство.

   – Разве только у христиан есть отцы?

   – Отец Вседержитель – отец всех, кто верует Ему. Уверуй, и Он будет твоим отцом... Я тоже был бездомным варягом, но когда познал веру Христову, не нуждаюсь ни в каких отцах, кроме Бога.

Руслав задумался, идти ли к Якуну, или не верить ветреченному старику и поехать прямо на Угорьский берег, где его должна была ожидать та, которую он полюбил...

Вышата, вернувшись ночью в Киев, пришёл к убеждению, что главным рассадником христианства, смущающим язычников, служит Симеон. Несмотря на то, что во время его приезда потушили свечи, закрыли иконы и убрали книги, он чувствовал запах восковых свечей и догадывался, для чего приходили дочери Ерохи. А присутствие там всем известного христианина Феодора, открыто исповедовавшего свою веру, прямо указывало на то, что это сборище христиан. Кроме того, он подслушал разговор Руслава с Зоей. Вышата решил поехать к Ярухе, чтобы расспросить её о Зое и её отце. Постучавшись к ведьме с Лысой горы, как её называли киевляне, он рассказал ей, зачем приехал. Яруха поведала ему, что знала, предвидев, что Якун наверняка заступится за невесту Руслава, а следовательно, попадёт под опалу Вышаты и князя, который накажет его за вмешательство, а этого она давно хотела.

От неё Вышата поехал к жрецу Божероку.

Войдя к Божероку на двор, Вышата снял шапку и низко поклонился.

   – Избранник богов, – сказал он, – и вдохновенный прорицатель, к тебе пришёл смиренный раб Вышата молвить словечко.

Божерок провёл его в свою избу, в которой вдоль стен стояли скамьи, а посередине устроен был очаг с принадлежностями для принесения жертвы.

   – Говори, мой сын, что надо тебе от меня? – сказал Божерок, когда они вошли в избу.

   – Тебе, конечно, известно, что на Купалу необходимо жертвоприношение, но достойна ли будет она, о том судить не мне, я пришёл к тебе, избранник богов, чтобы рассказать мой сон...

   – Молви, желанный гость, что приснилось тебе. Быть может, боги пророчат чрез тебя...

   – Не знаю. Я видел себя стоявшим в капище, во время принесения жертв богу, который, взглянув на быка, вдруг зашатался в своём основании и, как гром, пророкотал: «Доколь я буду щадить вас и награждать за ничтожные приношения... Мне подобает не кровь животного, идущего на упитание ваших утроб, а кровь целомудренной девы, и если вы не воздадите мне должного, то трепещите, люди, и ждите погибели!»

При этом Вышата лукаво посмотрел на жреца, который серьёзно слушал его... Жрец был рад ухватиться за малейший случай, чтобы уверить Владимира, что боги требуют человеческих жертв во искупление того, что они поруганы его невниманием в тот день, когда он, возвращаясь с охоты, не преклонился перед божичем. Кроме того, с помощью таких жертвоприношений жрецы удерживали народ в постоянном страхе.

   – Да, сын мой, я знаю, что боги требуют человеческой жертвы за оскорбление князем их святой чести... В последнее время великий князь Владимир перестал даже присутствовать на священнодействиях, окружил себя христианами и слушает их нечестивые наветы... Надо напомнить ему, что боги не потерпят его греховности, и внушить неупустительно следовать вере и обычаям предков... Жертва эта необходима богам, да не знаю, на кого падёт сей жребий.

   – В твоей воле избрать жертву... Много есть красавиц в Киеве, а красивейшая из них – дочь христианина Симеона, что живёт на Почайне, смущающего народ своим бесстыдным учением. Вчера я видел, что рыбак Стемид, Извой, лесник Ероха и даже Руслав якшаются с ним и его дочерью Зоей, опутывающей своей красотой невинных, да, окромя того, там же я видел и двух дочерей Ерохи и Феодора... Следовало бы разорить это осиное гнездо.

   – Добро, – сказал Божерок, – настанет день, и жертва будет принесена для умилостивления богов и поучения нечестивых христиан, чтоб неповадно было им смущать народ: начнём с неё, а затем истребим всех.

И жрец сделал жест рукой, в знак того, что разговор их закончен.

Вышата благоговейно поклонился и ушёл.

Проходя мимо княжеского сторожевого дома, он заметил стоявших на крылечке Извоя и Руслава.

   – Здорово, други, – сказал он, подходя к ним.

   – Здравствуй, ключник Вышата! – проговорил сквозь зубы Извой.

   – Ты что же такой угрюмый? – спросил Вышата, недовольный тоном Извоя.

   – Чего же мне тешиться, увидев тебя... Ты не красная девушка, и я для тебя не жених.

   – Вам, молодым, все девки на уме, вам только и говорится о красных... Вон и Руслав невесел, тоже, чай, мыслит о них, а небось забыл, что уж пора становиться к дверям опочивальни княжеской.

   – А разве ты знаешь, что сегодня мой черёд?

   – Эвона! Чтоб ключник княжеский не знал, кто и когда должен стоять на страже... Не моё ли дело знать, надёжные ли люди охраняют великого князя и его добро от злых людей!

   – А вот и не знаешь, – возразил Извой. – Не он будет стоять, а Велмуд.

   – Велмуд будет стоять у княжеского терема.

   – И тоже не угадал: там будет стоять Веремид.

Вышата хотел было выругаться из-за того, что составленные им планы на эту ночь рушились, но, догадавшись, что, Извой поедет на Угорьский берег, он повеселел.

   – Значит, переменились очередью!.. – сказал он. – Ну, а ты, соколик, где будешь стоять на страже?

   – У Светланы, дочери Ерохи, чтобы уберечь её от тебя: у тебя и так уж полон терем.

   – Эх вы, смиренники... Знаю я вас... Ну, да что ж, быль молодцу не укор, чего ж тут таиться... Ну, а что князь?.. Поди, всё печалуется?.. Кажись, только бы веселиться... Нет, видно, уж если я не угожу ему, то никто не угодит...

   – Ещё бы ты не угодил! – сказал Руслав, поняв намёк. – Ты, как есть, почтенный трудник, жаль только, что до сей поры ходишь цел.

   – Ну, ты, молокосос! – обиделся Вышата. – Не тебе говорить такие речи!.. Смотри, узнаешь, как говорить с ключником Вышатой.

С этими словами он ушёл.

Друзья переглянулись.

   – Смотри за Зоей, – сказал Извой, – коли хочешь, чтобы она была твоей невестой.

XIV

После тихого и ясного дня наступил пасмурный, но тёплый вечер. Уже было темно, когда два витязя отправились: один к Почайновскому берегу, а другой к Угорьскому, в лес, где стояла избёнка Ерохи.

Приехав на Почайновский берег и отпустив лошадь на муравку. Руслав пошёл к липе, склонявшейся к Днепру, тихо катившему свои воды. Было так тихо и тепло, как бывает в безросные ночи, предвещающие дождь. За Днепром, вдали, слышались чьи-то голоса, а на Днепре, время от времени, перекликались рыболовы.

Вдруг позади Руслава из чащи леса послышался шорох, от которого он вздрогнул, но никого не было видно... Затем раздался треск сучка, сломанного под чьею-то ногою...

Наконец вдали показалась чья-то фигура, которую едва можно было отличить от деревьев; когда она приблизилась к нему на расстояние нескольких шагов, он узнал Зою.

   – Это ты, моя желанная!..

   – Тсс!.. – сказала она, – я слышала чьи-то шаги: то не звери, а люди нас сторожат...

   – О, успокойся, моя желанная, – сказал Руслав. – Мой меч при мне, и первый, кто осмелится приблизиться к нам, будет наказан.

Он вынул меч из ножен, лезвие сверкнуло в лунном свете; он догадывался, что если это был и не сам Вышата, то, наверное, его слуги.

   – Сегодня нам нельзя долго оставаться на берегу... Я чую что-то недоброе, – сказала Зоя.

   – Не мучь себя напрасно: никого нет, – возразил он, – лучше расскажи мне о том... как его... о ком ты обещала рассказать... о вашем Чернобоге...

   – Не о Чернобоге, – тихо перебила Зоя, – а об Искупителе и Творце неба и земли... Но скажи мне прежде, достаточно ли ты любишь меня, чтоб выслушать меня и моего отца? Я вижу, что ты, как и все язычники, с недоверием относишься к Тому, о Ком я хочу говорить, и, быть может, только из любопытства хочешь узнать, Кто был Искупитель, чтоб потом смеяться над такими же Христинами, как я.

   – О, Зоя! – воскликнул Руслав, – я так люблю тебя, что если бы я знал, чем отличается ваша вера от нашей, то сейчас бы на всё решился, что бы ты ни сказала.

   – Хорошо, Руслав, я вижу, что душа твоя жаждет не одной моей любви, да видишь ли, я не настолько учена, чтобы поведать тебе обо всём, что касается нашего закона... Я могу тебя наставить только на путь добра, а об остальном ты лучше побеседуй с отцом моим... Я уже говорила ему о тебе; Извой тоже говорил, и он теперь ждёт нас...

   – В таком случае, веди меня к нему скорее, и если он захочет, чтоб я сегодня же стал христианином, я стану им...

   – Прежде, чем сделаться христианином, нужно познать Бога Истинного, научиться любить Его, как ты любишь меня, и тогда благодать святая снизойдёт на тебя... Пойдём!..

Молодые люди, взявшись за руки, осторожно двинулись в путь; на опушке леса послышался шорох. Зоя сжала его руку и остановилась.

   – Не бойся, – сказал он громко. – Веди меня к отцу, и горе тому, кто станет на моём пути.

Вскоре они дошли до лачужки над оврагом. Зоя потихоньку открыла дверь и, дав знак Руславу подождать, вошла внутрь.

   – Батюшка, – сказала она, – молодец, о котором я сегодня говорила тебе, просит твоего благословения войти под кров твой.

   – Как звать этого молодца? – спросил Симеон.

   – Руславом.

   – Убеждена ли ты, что он не из жрецов Божероковых и не хочет надсмеяться над нами?

   – Я бы не поверила ему, если бы не Извой, который говорил мне, что из этого молодца может быть хороший христианин.

   – А, Извой знает его!

   – В одной дружине князя состоят: он отрок княжеский... Поговори с ним, батюшка.

   – Где же он?

   – За дверью, на дворе...

Симеон закрыл книгу, перекрестился на образа и, сказав: «Господи! помоги присоединить новую овцу к Твоему стаду», – велел привести его.

Зоя открыла дверь – позвала Руслава.

   – Добро пожаловать, гость поздний, но желанный!.. – сказал Симеон. – Негоже по нашему христианскому обычаю позднею ночью искать общения с красными девицами, но я не виню тебя, молодец, потому что моя егоза сама искала его.

   – Не брани дочь свою, – кротко отвечал Руслав. – Она чиста, как голубица.

   – Слыхал я от своей Зоюшки, что ты хочешь быть христианином: правда ли это?

   – Если нужно быть христианином, чтобы поять её себе в жёны, то наставь меня, что я должен делать для этого.

   – Да, закон наш не дозволяет христианке быть женою язычника. Нужно, чтобы ты был христианином.

   – Но как, я не знаю: научи меня.

   – Я вижу: ты честный молодец, и, кто бы ты ни был, я верю, что у тебя хорошие мысли в голове... Садись, молодец, побеседуем... Скажи мне, дружок, кто ты?

   – Я отрок великого князя киевского Владимира.

   – А отец и мать?

   – Я никогда не знавал их и только сегодня поутру узнал, будто я княжич.

   – Княжич!.. Кто же тебе это сказал?

   – Не знаю, какой-то старик.

   – Но я, молодец, кажись, видел тебя на Чёртовом бережище у Якуна.

   – Да, он мой воспитатель.

   – Значит, он должен знать, кто твой отец.

   – Сегодня я хотел идти к нему; встреченный мною старик ожидает меня у него...

   – Какой старик?

   – Не знаю... Я встретил его в лесу.

Руслав описал его и передал свой разговор с ним.

Симеон задумался и спустя минуту произнёс как бы про себя:

   – Уж не Олаф ли это!.. Зоя, ты сказала ему, кто я?

   – Нет, отец, не говорила.

   – Прежде был воином и немало грешил, но, прозрев свет, всё оставил, ибо если и совершал преступления, то потому, что был слеп и в заблуждении находился. Признаешь ли ты, молодец, что солнце, луна и звёзды на небе, вода, скот, звери, лес, люди – на земле и птицы в воздухе? Признаешь ли, что существуют день и ночь, власть божественная и княжеская?

   – Всё это я знаю, дано нам богами.

   – Не богами, а всемогущим Богом, потому Он один на небе и на земле, а те боги, о которых ты говоришь, не боги, а истуканы, созданные человеческими руками. Возьми любого из ваших богов и поколи на дрова, продай в Киеве на площади, и ни один из них не скажет тебе ни слова: они не святы, а наш вездесущ и свят, и только те не знают Его, кто ходит в потёмках, а чтобы познать Его – надо уверовать... Поэтому, да благословит тебя Творец вселенной, если ты без лукавства, а с чистым сердцем пришёл побеседовать со мною.

   – Я пришёл к тебе, потому что сердце моё влекло к твоей дочери, жизнь мне не мила без неё, и делай, что хочешь со мною, только отдай мне её.

Симеон улыбнулся.

   – Этого мало; чтобы обладать ею, надо быть христианином, иначе ты не можешь достигнуть желаемого... Надо знать молитвы и заповеди Христовы.

   – В чём же заключаются эти заповеди?

Симеон начал рассказывать ему. Руслав слушал его со вниманием, боясь пропустить хоть одно слово.

   – И только? – спросил он Симеона.

   – Да, но существует молитва, называемая символом веры. Этим символом каждый из нас должен руководиться и верить во всё то, что в нём сказано.

Симеон прочёл ему «Символ веры», из которого он понял, что нужно веровать в Бога и святую церковь, о которой не имел никакого понятия, но благочестивый старец всё объяснил ему и, кроме того, прочёл ему молитву Господню.

   – О, какая это хорошая молитва, – воскликнул Руслав. – Она не похожа на наши, которые произносят жрецы во время жертвоприношений. После этой молитвы я больше не могу произносить тех.

   – Значит, ты понял её?

   – Ах, теперь я отдал бы всю душу, чтоб лучше уразуметь слова этой молитвы; она мне ужасно нравится, но разум мой путается и сердце болезненно тоскует, что я ещё не всё понимаю...

   – А вот ты поймёшь, когда я прочту тебе священное писание. Видал, ли ты когда-нибудь изображение нашего Бога и Спасителя мира?

   – Нет, ничего подобного даже не слыхал.

   – Так вот, когда ты познаешь веру и научишься чтить истинного Бога, тогда ты прозришь и увидишь лик Триединого.

Руслав вздохнул и бросил взгляд, полный надежды на Зою, вспыхнувшую, как маков цвет.

   – Если ты желаешь, то я тебе прочту начало того, как Господь сотворил небо и землю, – продолжал Симеон.

   – Не желаю, а жажду, – перебил его Руслав.

И старик начал читать. Долго, долго он читал, и когда остановился, то уж занялась заря. Его сменила Зоя, и когда она дошла до рождения Спасителя, Симеон остановил её и сказал:

   – Теперь я передам на словах историю Сына Господня.

И он начал рассказывать о рождении и жизни Спасителя.

Вдруг послышался лошадиный топот и вскоре появился всадник.

   – Здравствуй, Извоюшка, – встретила его Зоя. – Что так поздно пожаловал?

   – Не поздно, моя пташечка, – отвечал он. – Скорее рано... Солнце уже осветило землю и птицы небесные воспевают славу Творцу вселенной.

   – А мы и не заметили, – сказал Симеон и погасил свечу.

Руслав поднялся.

   – Пора, – сказал он и, поклонившись в пояс хозяевам, хотел уйти, но Извой, видя священные книги на столе и поняв из слов старика и Зои, что они ещё не ложились спать, остановил его.

   – Я знаю, Руславушка, что душа твоя преисполнена благими чувствами, какими была преисполнена и моя душа, когда благочестивый отец Мисаил просвещал мой тёмный ум.

   – Разве ты был язычником? – спросил Руслав.

   – Да, Руслав, я был им, но никогда не вернусь к язычеству и презираю богомерзкие дела жрецов. Теперь я вижу свет, и душа моя блаженствует, а на сердце так легко, что я и высказать не могу... Я счастлив и, облагодетельствованный Богом, готов денно и нощно воссылать Ему свою мольбу о ниспослании того же света тебе и другим.

   – О, если это так, – воскликнул Руслав, – то отныне да будут прокляты идолы и служащие им жрецы!.. Благодарю вас, друзья мои, что вы просветили мой ум, я буду веровать, как и вы.

   – Да благословит тебя Всевышний! – отозвался старик. – Прими, сын мой, моё благословение и да будет вечный мир над тобою.