Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц)

Едва князья скрылись из виду, как все заволновались:

   – Ишь ведь что задумали: Перуна сбросить, – кричали обиженные киевляне.

   – Да как же это можно!

   – Не бывать никогда по слову их!

   – Кто говорит, христианская вера, может быть, лучше и правильнее, – рассуждали более спокойные, – да мы её не знаем... Вот если бы знали её, да подумали, так другое дело...

В то время в Киеве были священники, присланные из Византии, но они ограничивались проповедью слова Божьего в христианских храмах. В храмах же бывали только те, кто принял крещение, да ещё торговые люди, наезжавшие в Киев из Византии и побережья Чёрного моря.

   – Что же теперь делать? – спрашивал Дир, – призвать дружины из Византии?

   – Никогда! – отвечал Аскольд, – разве можно действовать силой? Нет, силой в таких делах не поможешь. Заставить народ насильно просветиться нельзя. Что же из того, что они примут святое крещение, а в душе останутся язычниками... Нет, нужно поучать их примером своим.

Но лучше бы князья и не пытались говорить с народом и грозить ему свержением истукана Перуна, если не могли сделать этого на самом деле. Они своей неудачей убедили народ в своём бессилии и потеряли в глазах дружинников уважение. Всё чаще и чаще раздавались и в дружине, и в народе голоса:

   – Нет, не князья это, не князья...

Однако князья не теряли надежды на успех. Они строили христианские храмы, учили народ, народ любил их за их кротость, доброту, ласку, однако не хотел следовать за ними в деле веры.

Об угрозе, надвигавшейся с севера, ни князья, ни киевляне ничего не знали.

Однажды князьям пришли сказать, что у берега Днепра остановилась пришедшая с севера ладья с купцами, и эти гости, которые говорили по-славянски, желали бы, чтобы Аскольд и Дир спустились к ним, посмотрели бы их товары и приняли их дары.

Такие посещения не были редкостью в Киеве. Князья обрадовались, когда узнали о прибытии ладьи.

Не подозревая ничего дурного, Аскольд и Дир в сопровождении всего нескольких слуг спустились к ладье.

Ладья была, как ладья – обыкновенная купеческая, ничего в ней подозрительного не было. Одно только казалось странным, что она пристала в некотором отдалении от пристани, в месте глухом и безлюдном.

Однако князья не обратили на это внимания.

Оба они сгорали нетерпением узнать, что делается на Ильмене, как живёт их старый друг и соратник Рюрик.

Но если князья были беспечны, то сопровождавшие их вдруг что-то заподозрили.

   – Ох, князья, – шептали Аскольду и Диру их дружинники, – необычная эта ладья.

   – Как необычная?

   – Таких ладей у заезжих гостей не бывает. Варяжская эта ладья – будто в поход собралась.

   – И добра на ней не видать...

Но князья только посмеивались над страхом своих спутников.

   – Что вы! – удивлялись они, – мало ли гостей приходило и ничего не бывало, а тут перепугались.

   – За вас, князья, страшно...

   – За нас не страшитесь! Мы никому зла не делаем, и нам его также никто не будет делать...

Аскольд и Дир хотели уже позвать купцов, как вдруг перед ними появился какой-то человек, у которого из-под одежды видна была кольчуга. Аскольд и Дир ужаснулись. Перед ними стоял Олег.

   – Вы князьями себя зовёте! – сказал он, – нет, не князья вы и не княжеского роду, а вот вам князь – сын Рюрика...

И он высоко поднял над головой мальчика.

Это было знаком, по которому из ладьи выскочили воины и кинулись на беззащитных киевских князей.

Стоявшие в отдалении струги быстро приблизились на вёслах к одинокой ладье.

Засвистели стрелы, вооружённые люди один за другим выскакивали на берег.

Аскольд и Дир не успели опомниться от неожиданности и были убиты.

Перебиты были и все сопровождавшие их.

Олег торжествовал... Он отомстил изменникам, какими считал своих бывших соратников.

Весь великий путь «из варяг в греки» оказался в одних руках – руках крепких, которые не выпускали никогда то, что попадало в них. Конунг Урманский, храбрый Олег-Олоф стал по малолетству племянника единовластным господином всей славянщины.

Олег не помыслил, однако, присваивать себе всецело власть. Он назвал себя только правителем, а единым князем был маленький Игорь.

   – Взгляни, Всеслав, – говорил Олег, – взгляни... Вот лежат эти люди, недвижимые и бездыханные, – он указал на тела Аскольда и Дира, – а когда-то они были моими друзьями и боевыми товарищами. Мы делили вместе труды походов, опасности битв, и вот они мертвы...

   – Ты жалеешь их? – удивился Всеслав.

   – Да... С прошлым каждый человек связан неразрывными цепями... А прошлое у нас было общее.

Всеслав отвернулся.

   – И я любил их, – тихо сказал он, – но что же делать? Знать, судьба уготовила им такую участь!

   – Я похороню их как князей! – сказал Олег. – Они были благородной крови.

   – Они были христиане. Пусть похоронят их жрецы невидимого Бога.

   – Хорошо...

Весть о гибели князей уже дошла до Киева. Народ киевский сбегался на берег Днепра, где высадилась дружина Олега, потом пришли иереи из храма св. Николая и унесли тела павших князей...

А коварный Олег в тот же день вступил в Киев и объявил его присоединённым к владениям великого князя Рюрика и его сына Игоря.

Киевляне и не думали сопротивляться.

Олег утвердился в днепровской столице и правил Русью от имени Игоря.

Договор киевлян с Византией был разрушен.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.
ОЛЕГ – ПРАВИТЕЛЬ

Глава перваяI

В Киеве, на Днепре, княжил сын славного Рюрика – Игорь, а за его молодостью всем управлял его мудрый дядя – Олег, конунг Урманский, брат его матери Эфанды.

Игорь был уже юношей, но он и не думал спорить с дядей о власти, точно так же, как Олег не думал передавать бразды полновластного правления в неопытные руки юного племянника.

Олег понимал, что рано ещё наследнику Рюрика становиться самовластным, что молод он ещё, что не пришло ещё для него время – управляться с такими делами, как дела государственные...

На Ильмене всё было спокойно, но нет-нет, то там, то тут вспыхивало порой несогласие между родами, не совсем ещё выветрилось прежнее своеволие, и род всё ещё восставал на род, как это было на Ильмене до Рюрика.

Теперь же «правда» на Ильмене была единая для всех – не своя, а княжеская. Пожаловаться княжему наместнику в Новгороде на обидчика, так он уж зла не попустит, всё разберёт, виноватого осудит и накажет, правого защитит и с миром да наградою за бесчестье отпустит! Но каждому хотелось, не дожидаясь княжей правды, по своей действовать... Однако при Олеге не всегда такие дела благополучно с рук сходили. Суров был правитель. Недаром он вместе с мудрым Рюриком на непокойном Ильмене княжью правду, не щадя животов ильменских, насаждал. Знал он, что потачки буянам нельзя давать. Сразу он всякие междоусобицы прервал, и тут порой не только что виноватым, а и правым солоно приходилось.

Правитель хоть куда как суров да грозен был, а всё-таки, что солнце, для всех стал.

Ни один славянин, будь он с Ильменя или с Днепра – всё равно, пока он правил Русью, пред варягом ни в чём унижен не был, что варяг, что славянин, всё одно для мудрого Олега было. В одной гриднице пировали, вместе с врагами бились, вместе в боях свою кровь смешивали, и чем дальше шли годы, тем всё ближе и ближе друг другу – что родные братья становились суровые выходцы из Скандинавии и уроженцы земель славянских.

Норманнов, впрочем, всё меньше и меньше становилось. Новых из-за Невы не прибывало – разве когда по великому пути «из варяг в греки» проходили, да немного было таких, и сам Олег не особенно их жаловал, предпочитая, чтобы славяне вступали в его дружину, учились у его старых соратников делу войны, с которой слава неразлучна, как пели на пирах скальды. Любил Игоря суровый Олег.

Когда-то побратался он с его отцом, и теперь, когда Рюрик умер, Олег в его сыне любил своего старого боевого товарища и то, что он делал в земле славянской, то делал для Игоря, ради памяти Рюрика.

Для него – для Игоря, сына Рюрика, – и пришёл он на Днепровскую землю. Для него, чтобы ему одному завладеть этой благодатной страной, он, Олоф, и перед убийством своих не остановился.

Ведь здесь, на Днепровских высотах, осели его старые друзья ярлы Освальд и Деар, такие же, как и он, и Рюрик, воины, достойные светлой Валгаллы. Зачем ему Днепр? Разве мало ему было Ильменя, но Освальд и Деар, как казалось Олегу, завладели тем, что по праву принадлежало Рюрику, а после него его сыну; вот он и отнял у них наследство. Он показал им их князя, и хотя каждый удар меча, вонзавшийся в тела его старых боевых товарищей, нестерпимой болью отзывался и в его сердце, он жертвовал ими ради своего любимца. Часто вспоминает он, как убиты были на берегу Днепра Аскольд и Дир, как называли киевляне Освальда и Деара, коверкая на свой лад их имена. Забыли они свою прежнюю славу, забыли Одина, Тора, переменили их на другого, византийского Бога. Что-то вот его, Олега, этот Бог не побеждает... Видно, отступился Он от хитрого, двуличного народа, поберегал его сперва, а потом с головой и выдал. С Аскольдом и Диром бороться да напугать их не хитро было, а пусть Он с ним, с викингом Олофом, попробует!

Так думал суровый варяг, кланявшийся Ассам и только понаслышке знавший о Боге христиан.

Олег не препятствовал никому веровать соответственно тому или другому обряду, и, когда после убиения Аскольда и Дира христиане соорудили над их могильным курганом храм, он не стал разрушать святилище христиан, он даже любил разговаривать с ними, хотя никогда не думал изменять верованиям своего народа.

II

В самой глубине дремучего леса, далеко от стольного Киева, приютилась избушечка.

В избушечке этой живёт ветхий уже обитатель. Давным-давно уже поселился он в ней. С князьями Аскольдом и Диром на Византию ходил, там был свидетелем великого чуда и заступничества небесного против сил несокрушимых земных; поразило его тогда это чудо, вместе с князьями принял он святое крещение, а когда вернулся на родину, понял он, что не может уже жить прежней жизнью: ушёл он из Киева и поселился здесь.

Этот отшельник был славянин по происхождению. Родился он на Днепре, в Киеве, и звали его со дня рождения Велемиром. Когда варяжские князья Освальд и Деар пришли в Киев и повели днепровских славян против Когана, Велемир, уже пожилой человек, один из первых стал в ряды княжеских дружин и скоро своей храбростью успел заслужить себе почёт и у родичей, и у пришельцев-варягов.

У княжего любимца и друга верного – Всеслава – Велемир первым человеком был, на пирах рядом с ним сидел, а на охотах всегда за князьями неотступно следовал.

Так и жил он до того самого времени, когда Аскольд и Дир собрали поход на Византию и были побеждены там не людьми, а самим небом.

Сколько лет уже прошло, а сейчас Велемир помнит этот ужасный для славян и варягов день.

Как будто многих лет не минуло, так ясно звучит в ушах старика властный голос Аскольда, когда тот приказал перетащить волоком по берегу их струги...

И вдруг откуда ни возьмись ветер. Потемнело всё вокруг, буря заревела, да такая, что и представить себе невозможно, а ветер как стал швырять славянские струги – всё разом исчезло; обоих сыновей так вот у Велемира унесло, больше никогда и не видал он их...

Очнулся он в Византии, смотрит и глазам не верит. За ним, как за родным, ухаживают... За ним! Будто не знают, что грабить и убивать пришёл он... А после, как услышал, что так поступали с ним по завету христианского Бога, тут впервые в сердце запала искра любви к этому, ему ещё неведомому, Богу.

«И грозен, и милостив, – подумал он тогда, – не то что Перун».

Стал он слушать да и расспрашивать сам об этом Боге и узнал такое, что вдруг озарило его сердце, душу чудным светом, пробудило в нём дотоле неведомое чувство любви к ближнему и убедило в том, что самая страшная месть врагам – это расплата добром за зло...

Скоро он узнал, что и его князья в христианского Бога уверовали и креститься хотят.

Князей своих он умнее всех на свете считал и уже по одному этому не желал отстать от них. Долго постигал он истины христианской веры и наконец чрез крещение сам удостоился стать христианином, получив имя Петра.

Когда же возвратился, он почувствовал, что не может вести прежней жизни. Вот он и ушёл из Киева, здесь поселился, – слыхал он в Византии, кто хочет душу свою спасти, так поступать должен. И живёт здесь, летам и счёт потерял он уже. Да что их и считать-то, когда счастлив человек!..

От всего отрешился он. Правда, посещают его изредка из соседнего рода, да и туда из Киева никаких вестей нет. Да и какие вести-то могут быть оттуда? Всё там, поди, идёт по-старому...

Вдруг отчаянный крик прервал воспоминания старика.

   – Господи, Иисусе Христе! – проговорил Велемир, осеняя себя крестным знамением, – ведь это же человек... Что с ним такое?..

Крик раздался снова, на этот раз к нему присоединился рёв разъярённого зверя..

   – Так и есть, медведь кого-то ломает! – сказал старик и опрометью бросился в ту сторону, откуда доносился крик.

Велемир позабыл даже, что он совершенно безоружен. Он думал только, как бы поскорее поспеть на помощь.

Велемир знал, что недалеко от его избушки есть ещеодна прогалина. Сюда собирались к нему люди из соседнего рода, когда им не под силу было разобраться в своих делах: ссорах, спорах, тяжбах, и они обращались к старику, судившему их с таким беспристрастием и мудростью, что обвинённая сторона не решалась выступать против решения старца.

С этой поляны и раздавались призывающие на помощь крики.

Действительно, огромный медведь подмял под себя какого-то богато одетого человека.

   – Господи, благослови, всё в Твоей святой воле! – прошептал про себя Велемир и, схватив подвернувшийся сук, побежал к зверю, стараясь делать при этом как можно меньше шума. «Ты, Господи, держишь в руке Своей всё, – думал он, – если нужен Тебе этот человек, то спасёшь его».

Зверь был так занят своей жертвой, что и не почуял приближения нового врага.

Велемир что было сил в лёгких закричал прямо медведю в короткие уши и ударил зверя суком.

Зверь дёрнулся назад, бросил свою жертву, задрожал всем телом и с коротким жалобным рёвом побежал без оглядки от старца.

   – Слава Создателю, – вздохнул с облегчением Велемир.

Старик склонился над несчастным, которого удалось вырвать из когтей страшного зверя.

Теперь он мог разглядеть его, хотя лицо этого человека было окровавлено.

Это был юноша, красивый, хорошо сложенный, но страшно исхудавший. Одежда его вся была в клочках, но Велемир видел, что в этом виноват не столько зверь, сколько долгое скитание по лесу; и богатый кафтан, и исподник – всё это было обтрёпано и изорвано о сучья. Медведь разорвал только богатую перевязь, и, судя по тому, что меч оставался в ножнах, юноша даже и не пытался противиться своему ужасному врагу.

   – Кто бы это мог быть, – разговаривал по привычке сам с собой старик, – никогда я не видел его в этих краях... Он, видно, пришёл сюда издалека...

Скоро старик убедился, что он подоспел вовремя. Раны были неглубоки, хотя лицо кое-где было исцарапано, ребра, ноги, руки, как убедился в этом старик, были целы.

Старик, оглядевшись вокруг, нашёл траву, которой можно было унять кровь. Сейчас же нарвал он её и положил на раны, потом из ручья он принёс воды.

   – Оживёт теперь! – решил старик.

Действительно, прошло немного времени, и юноша открыл глаза, и Велемир заметил, какое удивление отразилось в этом устремлённом на него взгляде.

   – Будь спокоен, друг мой и брат, – ласково заговорил он, – кто бы ты ни был, я всё готов сделать для тебя, всё согласно великому завету Учителя: любить друг друга.

Юноша как будто не понял этих простых слов. Он продолжал с нескрываемым удивлением смотреть на Велемира.

   – Кто ты, старик? – слабым голосом спросил он.

   – Брат твой!

   – Неправда! У меня никогда не было ни братьев, ни сестёр, – возразил юноша, – я единственный сын моего отца...

   – Не будем говорить об этом, – кротко ответил ему Велемир, – я вижу, ты не поймёшь меня. Но ты не должен говорить много... Возблагодари только Бога, Которому угодно было спасти тебя от неминуемой смерти...

   – Слава Перуну! – воскликнул тот, – я принесу ему богатые жертвы, он будет доволен...

   – Перуну! – начал было Велемир, но остановился, – скажи мне, друг мой, можешь, ли подняться и с моей помощью пройти недалеко?

   – Куда?

   – В моё скромное жилище... Там, может быть, ты не найдёшь того, к чему ты привык в жизни; я по твоим одеждам вижу, что ты человек богатый... Тебе придётся погостить в моей хижине, ты так слаб...

Юноша ничего не отвечал и пристально смотрел на старика.

   – Ты христианин? – наконец спросил он.

   – Да, милосердный Господь сподобил меня просветиться светом истины... Но оставим это... Скажи, как ты себя чувствуешь?

   – Очень плохо... Я заблудился в этом лесу, отбился от своих и умираю с голоду...

   – У меня найдёшь ты, чем подкрепить свои силы, попробуй же встать, позволь, я помогу тебе.

Он принялся помогать юноше подняться на ноги. Удалось это ему с величайшими усилиями, и, подняв своего гостя, старик почувствовал, что вряд ли он будет в состоянии дойти до его жилища.

Он собрал все свои силы, поднял беднягу на плечи и, кряхтя от тяжести, побрёл со своей ношей к себе.

Выйдя на свою поляну, Велемир чуть не вскрикнул от радости. У своего жилища он увидел молоденькую девушку, ожидавшую его.

Увидев приближающегося старика, девушка бросилась к нему навстречу.

   – Отец, отец! Откуда ты? Кто это? – спрашивала она.

Старый Велемир только кряхтел и сгибался под тяжестью своей ноши.

   – Предслава, – сказал он девушке, – помоги мне, дочь моя, стар я стал, и нет моей прежней мочи... Шатаюсь, видишь, под тяжестью, которая прежде для меня была легче пуха...

   – Но кто это?

   – Я не знаю... Он страдает, и мы должны помочь ему... Таков наш святой долг, Предслава, помоги же мне...

Предслава, сильная не по годам, схватила юношу под мышки, Велемир же поддержал ноги, и так они быстро донесли своего неожиданного гостя до жилища старика.

   – Положим его здесь пока, дочь моя, – сказал Велемир, – на моё ложе, не пышно оно, а он – это видно! – не привык к таким, но что же делать...

Мы постараемся устроить ему сейчас более мягкое ложе... Пойдём, ты наберёшь травы, я же поищу таких корней, которые помогут ему скорее встать на ноги.

   – А если он очнётся?..

   – Ну, что же делать, ему придётся подождать нас.

Старик и девушка вышли из хижины.

Тут только Велемир рассказал Предславе, при каких обстоятельствах оказался в его хижине этот странный гость.

   – И ты с одним суком кинулся на зверя? – спросила она его.

   – С чем же было больше?

   – Но ведь вместо него медведь мог заломать тебя.

   – Всё в воле Божьей... Без Божьего соизволения ни один волос не упадёт с головы человеческой. Видишь – так и вышло.

   – Странный вы народ, христиане! – задумчиво вымолвила Предслава.

Больше она ничего не сказала старику.

Оба они разошлись, спеша до заката солнца выполнить каждый своё дело. Траву Предслава набрала очень скоро и пришла к хижине раньше Велемира. Израненный юноша пришёл в себя, но он весь горел, метался из стороны в сторону и тяжело стонал.

   – Огневица! – как бы про себя сказала молодая девушка, взглянув на больного гостя Велемира.

И вдруг ей стало жаль его.

Он был молод и красив собой. По плечам его рассыпались длинные русые волосы, глаза молодого человека были голубые, он был статен, широк в плечах.

«Жаль было бы, если его медведь заломал», – подумала она.

Она освежила водой его запёкшиеся губы.

Возвратившийся Велемир только головой покачал, посмотрев на незнакомца.

   – Ой, как его бьёт, – услышала Предслава слова старика.

   – А что? – спросила девушка и почувствовала, что сердце её тревожно забилось.

   – Умрёт?

   – Кто может знать? Да ничего! С нами Бог, Он не без милости... Молод он, такие какую угодно болезнь, как бы лиха она ни была, всё легче переносят, чем мы, старики.

   – Велемир перевязал раны незнакомца, потом разжал его крепко стиснутые зубы и влил в рот настой лекарственной травы; после этого больной несколько успокоился.

   – Если заснёт, скоро здоров будет, – сказал Предславе старик, – а не подействует моё снадобье, придётся нам повозиться с ним.

   – Я не уйду от тебя, отец, – вдруг произнесла Предслава.

Велемир удивлённо взглянул на неё.

   – Как же это так... ведь тебя уже ждут твои? – сказал он.

   – Это ничего! Не в первый раз остаюсь у тебя, когда приношу тебе хлеб и молоко! Мои знают, где я, и беспокоиться не будут, а как ты останешься с ним? Ты стар, устаёшь, тебе впору и себя-то носить на руках, а не заботиться ещё о другом, вот я и хочу помочь тебе...

   – Так ли это, девочка? – недоверчиво глядя на неё, спросил Велемир. – Уж не иное ли заставляет тебя заботиться о больном?

Предслава вспыхнула.

   – Не хочешь, так я уйду, – обиженно ответила она.

   – Нет, оставайся, оставайся... Я всегда рад видеть тебя, да и в самом деле можешь помочь мне... Что ж, дело молодое...

Глядя, с какой нежностью она ухаживает за больным, Велемир всё чаще и чаще покачивал седой головой.

   – Ох, молодость, молодость! – тихо шептал он. – Так вот молодое к молодому тянет... И Бог знает, не Его ли воля святая сказывается тут... Парень не здешний, под нашим Плесковом таких нет и в помине, больно богато наряжен. Может быть, тут-то вот и Предславино счастье...

Предславу старик очень любил. Дружба их началась давно. Девушку эту Велемир помнил совсем ещё маленьким ребёнком. Когда Предслава подросла, Велемир стал говорить ей об истинном Боге, девушка охотно слушала старца, но молодость брала своё, и Предслава, возвращаясь в свою семью, скоро забывала, что говорил ей Велемир. Впрочем, нельзя сказать, чтобы их беседы проходили бесследно. Кое-что западало в сердце молодой девушки из слов старика, но это семя если и обещало дать плоды, то в будущем. Пока же с Предславы нельзя было и требовать, чтобы она слишком много отдавалась размышлениям над отвлечёнными предметами.

Предслава была язычницей, Велемир – христианином, но это не мешало им любить друг друга.

Велемир был очень обрадован, когда увидел, что его снадобье произвело желанное действие. В самом деле, больной успокоился, заснув крепким, живительным сном вскоре после того, как Предслава, по совету Велемира, влила ему в рот немного молока, которое она принесла с собой.

   – Будет, стало быть, жить, – сказал Велемир и увидел, что глаза молодой девушки загорелись радостным огнём.

Больной проспал, не просыпаясь, всю ночь. Спал он и утром, когда Велемир вышел покормить приручённых им птиц.

Предслава осталась одна с юношей. Она глядела на него, любовалась им, не в силах скрыть своего восторга. Повинуясь какому-то непонятному чувству, она наклонилась к юноше и прикоснулась губами к его высокому лбу.

В это мгновение юноша, разбуженный её прикосновением, открыл глаза и посмотрел на неё...

   – Где я? Кто ты, девушка? – чуть слышно спросил он, не спуская глаз с Предславы.

   – Не бойся, господин, – смущённо отвечала она, – ты у друзей.

   – Да, да, теперь помню... я отбился от своих... медведь... старик христианин... А дальше...

   – Ты был болен...

   – Долго?

   – Благодаря Богу нет... Отец Велемир знает много снадобий, он и помог тебе...

   – Но кто ты, девушка? Я вижу, ты не христианка?

   – Нет... На что тебе, кто я?

   – Ты первая, кого я увидел, возвратясь к жизни, и может быть, этим я обязан тебе! Тогда прими мою благодарность.

   – Нет... нет... Ты мне ничем не обязан... Это всё Велемир.

   – Зачем скрывать, дочь моя? – раздался голос старика, незаметно вошедшего в хижину. – Правду сказать, сын мой, ты многим, очень многим ей обязан. Как нежная, любящая сестра, она ходила за тобой; я же, как ты видишь, дряхл и слаб, и только её молодым силам было под силу не сомкнуть в течение ночи глаз...

Молодой человек с благодарностью посмотрел на Предславу, снова опустившую глаза.

   – Тогда примите мою благодарность вы оба, и ты, старик, и ты, девушка... – произнёс он, – без вас мне пришлось бы плохо, но скажи мне, отец, где я теперь?..

   – Ты под Плесковом.

   – В земле кривичей, не может быть!

   – Когда ты будешь возвращаться от нас, ты сам убедишься в этом, но теперь скажи мне, кто ты?

На лице незнакомца отразилось смущение и нерешительность.

Предслава тотчас заметила это.

   – Отец! – сказала она. – Не сам ли ты сказал, что ему нужен покой, лучше утолим его голод... Ты говорил мне, что его недуг приключился более всего от того, что он долго ничего не ел, не так ли?

   – Ты права, как всегда, дочь моя! – воскликнул Велемир. – И я преклоняюсь пред твоей мудростью; в самом деле, зачем нам знать, кто он? Ведь нам известно, что он человек – брат нам, и этого довольно. Прости же меня, господин, и прошу тебя принять мою скудную пищу, но не ешь фазу много – это может повредить тебе.

   – За это ещё раз спасибо, почтенный старец, – весело сказал юноша, – а кто я, ты, может быть, скоро узнаешь, пока же позволь мне умолчать об этом.

   – Как тебе угодно! Но позволь спросить нам, как называть тебя. Тебе придётся, пробыть у нас ещё несколько дней, пока не подживут твои раны.

   – Хорошо. Зови меня Игорем. Это моё имя.

   – Игорь? Ты варяг?

   – Почти что варяг... По крайней мере мой отец и мать родились за морем и в земле славянской стали пришельцами.

   – Они, родители твои, живы?

   – Увы, злая смерть унесла их!

   – Ты сирота! – воскликнула Предслава. – Как мне жаль тебя. Оставайся, если хочешь, с нами... Велемир будет тебе за отца, я же стану сестрой.

   – Ты сама говорила, – перебил её Велемир, – что ему надо утолить голод, а теперь сама отвлекаешь его. Прошу тебя, Игорь, покушай, и пусть подкрепляются силы твои.

Он подал молоко, хлеб, с удовольствием смотрел, как его гость уничтожает эту простую пищу. Как ни скуден был этот обед, но всё-таки голод был утолён, и Игорем вдруг овладела сонливость. Он быстро заснул на своём ложе из душистой свежей травы.

Когда он проснулся, Предславы в хижине не было. Она ушла к своим, обещая Велемиру скоро прийти.

Старик только улыбался.

   – Знаю, знаю, ты скоро вернёшься, – говорил он, нежно гладя её по голове, – как не вернуться, когда здесь...

   – Перестань, отец, – смутилась девушка, а то я не приду совсем.

   – Придёшь, моя птичка, право, придёшь.

   – Не приду...

И с этими словами Предслава бегом, пустилась по тропинке, незаметно вившейся в лесной чаще.

Когда Игорь снова проснулся, он долго оглядывался вокруг, отыскивая глазами Предславу.

Спросить о ней у старика ему было неловко.

Велемир дал ему попить воды и заговорил с ним.

Оказалось, что Игорь попал сюда из Киева, каким образом – этого молодой человек не пожелал объяснить; о себе он сказал коротко, что состоит в дружине князя.

   – Которого? – поспешил спросить Велемир.

Игорь не понял его.

   – Как которого? – с недоумением спросил он.

   – Аскольда или Дира?

   – Что ты сказал? – теперь уже с нескрываемым удивлением воскликнул Игорь. – Разве ты не знаешь, что их давным-давно уже нет в живых и в Киеве княжит мой... – Тут Игорь запнулся, но Велемир не обратил внимания на это. – Что в Киеве правит Олег.

   – Олег, какой это? С Ильменя?

   – Тот самый!.. Аскольд и Дир – изменники, и Олег покарал их... Они погибли, и Днепр соединился с Ильменем...

   – Вот как! Я этого не знал, да и откуда знать мне?.. Редко кто зайдёт сюда, а с Днепра за много-много лет я вижу тебя первого... Погибли Аскольд и Дир. – Старик невольно смахнул навернувшуюся на его глаза слезу.

   – Ты знал их?

   – Да, знал... Они ведь были христиане...

   – Говорят так, но не всё ли это равно, – пожал плечами Игорь, – я знаю, что они изменили Рюрику, которому должны были подчиняться во всём, как своему законному конунгу, и наказание постигло их...

   – Расскажи же мне, прошу тебя, Игорь, – сказал Велемир, – расскажи мне всё, что ты знаешь о Киеве, о смерти князей, об Олеге...

Игорь оказался хорошо осведомленным о киевских делах.

Предслава действительно не вытерпела. Рано утром молодая девушка уже стучала в хижину старого Велемира.

Покрасневшая, вошла она под кров старика.

Велемира в хижине не было, и Игорь оставался один.

   – Здравствуй! – заговорил он первый. – А я думал, что более уже не увижу тебя...

   – А разве ты хотел меня видеть?

   – Да, Предслава...

   – И я пришла сказать тебе... Я говорила нашим о тебе, и они придут сюда после полудня...

   – Зачем они придут? – недовольно спросил он.

   – Посмотреть на тебя.

   – Чего же они не видали?

   – Слух прошёл, что скоро сюда воины какие-то придут, за данью, так вот они и думают, что, может быть, ты что знаешь.

   – Воины? – обрадовался Игорь, – это хорошо, Предслава, сами боги хранят меня.

   – Ты знаешь их?

   – Вероятно, это те, от которых я отбился, заблудившись в лесу... Они меня ищут теперь.

Печальный вздох вырвался из груди молодой девушки.

   – О чём ты вздыхаешь? – спросил Игорь.

   – Они найдут тебя и уведут отсюда!

   – А разве ты хотела бы, чтобы я остался?

Предслава вся покраснела, взглянула на Игоря, и сказала:

   – Не знаю!

С этими словами она выбежала из хижины. Игорь бросился вслед за ней.

Силы его, однако, ещё не восстановились, перешагнув порог хижины, он почувствовал такую слабость, что едва мог удержаться на ногах.

   – Предслава, Предслава, – закричал он, останавливаясь и хватаясь рукой за косяк двери. – Предслава, умоляю тебя, подойди ко мне.

   – Зачем?

   – Я падаю, ноги мои подкашиваются... Неужели ты хочешь, чтобы недуг опять овладел мною?

Девушка подошла к Игорю.

   – Тогда дай руку... Вот так, пойдём в хижину, а придёт Велемир, даст тебе своего снадобья, и ты .будешь здоров опять.

Она взяла Игоря под руку и повела его.

Близость Предславы заставила Игоря забыть всё на свете.

   – Предслава, слушай меня, – заговорил он, – я богат, я властен, мне повинуются много людей, так много, что ты и представить себе не можешь, – полюби меня. Хочешь, я брошу всё и останусь с тобой... Полюби меня.

Предслава на минуту задумалась.

   – Вот что, Игорь, – сказала она решительным тоном, – не буду кривить душой, кто ты, что ты за человек – не знаю, худой ты или хороший, неведомо мне, а правду скажу, пришёлся ты мне по душе – сам видишь; так вот тебе моё слово: женой твоей я буду, наложницей никогда!

Игорь хотел что-то ответить, но в это время дверь распахнулась и вошли пятеро воинов, вооружённых с ног до головы. Впереди всех был молодой человек, с жёсткими чертами лица и злыми глазами.

   – Князь, – закричал он, – наконец-то мы нашли тебя, а мы думали, что уже никогда тебя не увидим, и решили было не возвращаться к Олегу!