Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

II

Святослав, уезжая в Болгарию, не дал бы Ярополку стола киевского за его слабосердие и безнравие; но его упросила Ольга; он не знал, чему учит она втайне своего внука, который был слаб душою и послушен не только своей благочестивой бабке, но и посторонним. Но благочестивая Ольга умерла. Святослав погиб в битве под Доростолом. Инегильда не пережила его смерти, Миловзора уединилась в лесу, где оплакивала своё детище, похищенное нечистою силой, а Ярополк, приняв княжеский стол, утвердил назначенные уделы за братьями.

По вступлении на стол Ярополк должен был жениться на гречанке, привезённой Ольгою из Царьграда. Утверждали, что молодая девушка по имени Мария была дочерью патриция Константина и сестрой патриция Романа, бывшего полководцем во время войны Цимисхия со Святославом, но многие отрицали это. Ольга воспитала её и старалась сблизить Ярополка с девушкой. Но хотя Ярополк и часто виделся с Марией, их взоры встречались равнодушно и холодно. Кроме Ярополка, никто не мог видеть Марии, и только в день смерти Ольги Владимир, искренно любивший свою бабку, заметил, что вместе с ним перед одром покойницы стояла на коленях молодая девушка.

Они оба провели ночь над телом любимой ими Ольги, не замечая друг друга, и только на заре глаза их встретились, и этого было достаточно для молодого сердца женщины. Но Владимиру некогда было узнавать, кто такая Мария, так как он на третий день с Добрыней и послами новгородскими отправился в Новгород.

Между тем Мария с этого дня, кроме Владимира, никого не хотела знать; даже одно имя Ярополка было ненавистно ей. К счастью, Ярополк не замечал этого и не думал о красавице Марии. Она жила уединённо в красном княжеском дворце и с ужасом ожидала, когда Ярополк исполнит завещание Ольги и женится на ней. Но тот, озабоченный сначала похоронами бабки, а затем поминками отца, совсем позабыл о ней и даже не думал о женитьбе.

В это время вернулся любимец Святослава, Свенельд, оставшийся в живых.

Свенельд привёз якобы последнюю волю Святослава, чтобы Ярополк женился на его дочери.

– Негоже, – сказал он, – избирать сильному и великому князю киевскому в жёны девушку неизвестного рода и христианку.

Ненавидя греков, он пугал Ярополка союзом с гречанкой.

   – Греки ищут власти над Русью и над тобою!.. – вкрадчиво говорил он. – Прими их веру, и тогда ты будешь платить дань Царьграду и пойдёшь со всеми мужами твоими и повинниками на службу к греческому царю.

Ярополк начал поддаваться словам Свенельда.

   – Святой завет и воля идут от отца, а не от бабки, обаянной попами еллинскими, – прибавил Свенельд, видя его податливость.

Речи Свенельда были убедительны, и Ярополк женился на его дочери... Выдавая свою дочь за Ярополка, у него была тайная причина желать этого брака: у Свенельда был сын, а Ольга, умирая, оставила Марии большое вено – приданое. Однако замыслы его не сбылись. Дочь его, выйдя замуж за Ярополка, умерла в мучениях, а сын, встретившись на охоте в лесах Деревских с Олегом, завёл ссору с ним и погиб от его руки.

После этого Свенельд отомстил Олегу, который, став жертвой братского малодушия, погиб. Ярополк начал проливать слёзы над могилой брата; но Свенельд, видя его печаль, успокаивал князя и, опасаясь мести Владимира, постарался оградить себя раздором братьев. Поводом к этому послужило требование Владимира разделить Олегов удел.

Обращаясь к Ярополку, Свенельд сказал:

   – Сын рабыни не брат тебе и не равный. Не два великих князя на Руси, а Новгород величает Владимира великим князем; исполни волю его, и великий князь новгородский захочет поклона, дани и даров от Киева и установит первенство стола новгородского.

   – Что же делать? – спросил Ярополк.

   – Шли послов в Полоцк к князю Рогвольду, проси дочери его и возьми её себе женою; а к рабыничу шли за покорностью старейшему киевскому великому князю; а не исполнит воли твоей, накажи спесь новгородскую силою своей и союзом с князем полоцким.

Ярополку понравился этот совет, и он послушался Свевельда. Кроме Свенельда, после смерти Олега, к числу советников Ярополковых прибавился Блуд, Икмар и Грим.

Окружённый поклонниками Тора, Ярополк забыл уроки своей благочестивой бабушки и, обратившись к языческим богам, закрыл церковь св. Илии. В одном только тереме, где жила после смерти Ольги Мария, священники имели приют, откуда старались поддерживать христианский дух в верующих последователях Христа и распространять свет истины.

Утверждая, что христиан якобы с некоторого времени стало меньше, хитрый Грим, ставший верховным жрецом в Киеве, начал силой учить своей вере и «гнать жрецов божевых, и была в Киеве на лицах скорбь друг с другом, дома тоска». В свою очередь, Свенельд и Блуд подбивали Ярополка не на мудрую деятельность, а на малодушие, и он сидел в своём тереме да ласкал молодых дев, а от войны откупался дарами, так как подвиги отца пугали его; он также не терпел охоты, потому что там: «туры, олени да лоси рогами бодают, а медведи кости ломают». Словом, Ярополк был домоседом, любившим красавиц, которыми были переполнены его терема.

В то время, как великий князь киевский тешился с красавицами, Владимир сидел на новгородском столе, «суд судил, творил требы и праздники, на весельях тешился и величался Ласковым и Красным Солнцем». Но при всём этом он не мог избыть своей кручины, которая залегла на сердце и мучила его душу. Виденная им девушка в окне Волосова храма не давала ему покоя.

Долго он думал и наконец решил посоветоваться с Добрыней.

   – Не век мне холостым ходить, – сказал он, призвав Добрыню, – и не век без жены гулять... Поди поспрашай, не знает ли кто красну девицу станом статную, лицом белую и румяную, что маков цвет; брови чёрные, словно соболи, а очи ясные, как у сокола.

Добрыня призадумался, но, желая угодить своему племяннику, начал расспрашивать новгородцев, нет ли у них на примете такой пригожей девицы.

   – У нас все равные, – отвечали новгородцы, – которая полюбится князю, та и будет его княгиней.

   – Я знаю, – вдруг сказал один из них. – Я видел такую в Волосовом храме.

   – Где же она? – спросил Добрыня.

   – Не могу ведать того, но знаю, что она мимоезжая. Молвят одни, что она киевлянка, или княгиня полоцкая, но нет её краше.

Ответ этот не удовлетворил Добрыню, но он сообщил о том князю и в заключение прибавил:

   – Нет, князь, не выбрать тебе княгинюшку из новгородских девиц, шли послов к Рогвольду, князю полоцкому; у него, я слышал, есть дочь краше солнца и луны, и не она ли была той заезжей красавицей...

Не послушался Владимир Добрыни, не поверил он чтобы дочь Рогвольда заехала в Новгород; и стал ездить на пиры боярские. Он был у всех, где только дочери славились своей красотою, однако нигде не находил той, которая ему приглянулась в храме Волосовом. Откушав хлеба-соли и калачей крупичатых, Владимир говорил хозяину:

   – Видел я дом ваш, видел злато-серебро. Не видал я только вашего алмаза драгоценного.

Поняв намёк, хозяин выводил свою дочь на показ князю; она подносила ему чару зелена вина, но князь, взглянув на неё, выпивал вино, дарил её ласковым словом, серьгами и увяслями и с тем уезжал.

Пересмотрев всех боярских дочерей, Владимир наконец решил послать послов к полоцкому князю Рогвольду, просить у него дочь в жёны себе.

Послы были приняты с честью, читали грамоты от князя и великого Новгорода, и дело шло на лад. Но в то же время были присланы послы и от великого князя киевского. Рогнеда была предметом разговора обоих посольств; но честолюбивый Рогвольд, рассчитав свои выгоды, предпочёл Ярополка, и его послы отправились обратно, между тем как Владимировы ждали ответа, но поняв наконец, что ждут напрасно, они обозвали Рогвольда обманщиком и ускакали в Новгород.

После такой дерзости послов Владимировых и надеясь на помощь Ярополка, Рогвольд собрал войска чтобы двинуться на Новгород.

Едва послы Ярополковы успели возвратиться в Киев с дарами от Рогвольда, как вслед за ними прибыли Рогвольдовы послы просить помощи против новгородцев. Ярополковы советники этому обрадовались, так как в Киев уже собиралась рать идти на Владимира.

Между тем в Новгороде шумело вече.

   – Да будет тот клят от Бога, кто не встанет на врагов Владимировых, – говорили они, – изоденемся оружием и понесём смертную дань Киеву и Плескову.

В то время, когда Владимир посылал своих послов к Рогвольду, Добрыня уехал покорять Чудь и взял с собой главные силы Новгорода, не предвидевшего ещё в это время раздора с Киевом и Рогвольдом. Тяжелы показались для Владимира наступающие силы брата и князя полоцкого, и он вынужден был послать гонца к Добрыне, чтобы тот пришёл скорее на помощь, между тем, собрав новобранную рать, послал её против Рогвольда. Затем, простившись с новгородцами, отправился по Волхову в варяжскую землю просить помощи у Олафа.

Он уже вошёл в Неву и проезжал Ботну, как вдруг появились свейские дружины на ладьях: запели тетивы у тугих луков, и посыпались стрелы частым дождём. Нападение это было так неожиданно, что Владимир не смог ничего сделать, и был взят в плен.

Князь хотел откупиться, обещая шведам богатый выкуп. Они не согласились и требовали объявить им своё имя, но Владимир отказался и потребовал отвезти его к их королю. Вскоре Владимир был доставлен в Упсалу к королю свейскому, который заточил его в башню.

Прошло несколько дней заточения Владимира, и наконец шведский король Эрик велел привести к себе Владимира.

   – Кто ты? – спросил его король.

   – Если бы я был гость твой, тебе нужно было бы знать моё имя, – отвечал Владимир, – но ведь я пленник и тебе нет дела до моего имени. Лучше скажи, какой выкуп желаешь ты взять за меня?

   – За дар свободы, которую я дам тебе, я хочу знать, кто ты?

   – Меня зовут Владимир, князь великого Новгорода.

Эрик удивился, услышав это имя.

   – Владимир! – воскликнул он. – Но зачем ты скитаешься по морям, подобно викингам?

   – Я ехал к Олафу просить его помощи против Киева и Рогвольда полоцкого, которые пошли на Новгород, и сам бы навестил тебя, если бы твои слуги не схватили меня и не доставили сюда силой.

   – Я очень сожалею об этом недоразумении и рад исправить его моей дружбой к тебе, – отвечал шведский король.

Король предложил Владимиру корабль для его возвращения. Владимир согласился принять его.

В это время в Упсале праздновался юбилей Инге-Фрея, внука Одина. На это торжество был приглашён и князь. Торжество продолжалось несколько дней; дни проходили в пирах да забавах, и здесь Владимир увидел младшую дочь Эрика, Мальфриду, красота которой поразила его. Заметив это, Эрик предложил её Владимиру в жёны.

   – Я дам тебе помощь против твоего брата, – сказал он при этом князю, – но ты должен быть со мною против Рима... Красота Мальфриды славится по всему свету...

   – Но ты ещё не спросил сердца своей дочери, – возразил Владимир, – по душе ли я ей придусь?

   – Она пойдёт по тому пути, какой я намечу ей. Завтра я представлю тебя как жениха моей дочери... Руссам грозят печенеги и греки, а мне Рим, поэтому наш союз должен быть крепким...

Владимир с нетерпением ждал того дня, когда его представят Мальфриде. Но в тот же вечер Владимир услышал песню, доносившуюся откуда-то. То пела Мальфрида грустную песню, из которой он узнал, что она любит другого.

В это время вошёл слуга и доложил Владимиру о купце, приехавшем с новгородского торга.

   – Из Новгорода! – обрадовался Владимир. – Скорей зови его сюда.

Купец вошёл, поклонился; затем огладил бороду и произнёс:

   – Купец Рафн желает здравствовать! Что угодно купить?..

   – Давно ли ты из Новгорода? – спросил Владимир, перебивая купца.

   – Уже с неделю...

   – Что слышал там?

   – Новгородцы готовятся воевать с князем полоцким да с киевским. В народе смута; князь Владимир отсутствует, а Добрыню изгнали, говорят: «Ты нам не князь, мы тебя не призывали княжить над нами»...

   – Ещё что? – спросил Владимир, смущаясь.

   – Есть ещё у меня кое-что, но сухая ложка рот дерёт. Если бы господин приказал подать вина, тогда легче бы вспомнилось, а то совсем запамятовал.

Владимир приказал подать вина, но, когда слуга ушёл исполнять приказание, купец преобразился:

   – Желаю князю Владимиру здравия!.. – сказал купец с поклоном.

   – Как, ты знаешь меня?

   – Да, знаю. Но дело не в том. Я был у Зигмунда Ферейского и сказал ему, что ты в плену у короля свейского; он шлёт тебе поклон... А приказал он мне сказать тебе, что его корабли ждут тебя близ Упсалы, а новгородцы – под своими стенами... Мы думали, что ты в опасности, но, как видно, ты здесь не пленник и поэтому тебе будет легко воспользоваться предложением великого Зигмунда.

   – Не нужна теперь мне его помощь: я открыл Эрику своё имя и принял его союз...

   – Знаю, всё знаю... ты хочешь быть зятем Эрика... Но это не понравится ни новгородцам, ни Зигмунду, ни Олафу... Приобретая новую дружбу, ты теряешь старую...

   – Кто тебе открыл мои мысли, говори, или я убью тебя! – крикнул Владимир и схватил купца, но в это время вошёл отрок с кубком вина, и Владимир, отпуская купца, отошёл к окну.

   – За здоровье господина! – сказал спокойно Рафн, приняв кубок с вином. – Желаю тебе купить у меня всё на чистые деньги.

   – Принеси ещё вина! – сказал Владимир слуге.

Когда тот ушёл, Рафн продолжал:

   – Послушай, князь Владимир: Мальфрида любит Оккэ, но Эрик, как мне известно, не согласится отдать её за своего вассала. Ты, верно, не захочешь быть отцом чужого ребёнка...

   – Правду ли ты говоришь, купец? – недоверчиво спросил Владимир.

   – Правду, которую могу подтвердить хоть клятвой; но ты завтра и сам убедишься в этом, да будет уже поздно... Завтра она должна избавиться от своего бесчестья смертью.

   – Хорошо, – сказал Владимир, – завтра я откажусь от дочери Эрика, а ты ступай и поклонись от меня Зигмунду и Олафу... Скажи им, что они могут похитить Мальфриду для Оккэ.

   – Нет, ты всё-таки не отказывайся от Мальфриды, – возразил Рафн. – Иначе ты лишишься помощи короля. Напротив, объяви Эрику, что по обычаю твоей страны свадьба должна состояться в доме жениха, а сам скачи в Новгород и отрази врагов от его стен. Зигмунд и Олаф пойдут на помощь, да и Эрик даст будущему зятю войска... Новгород ждёт тебя, а о Мальфриде не заботься; её пошлют вслед за тобой, и я не выдам тайны...

Владимир молчал.

   – Молчание – предвестник согласия, – заключил купец. – Вот драгоценное кольцо, за которое я не возьму денег до тех пор, пока ты не уверишься, что оно не поддельное, как и мои слова.

Рафн, поклонившись князю Владимиру, вышел.

После его ухода Владимир задумался о том, как поступить, и решил последовать совету Рафна.

III

Послушавшись купца и закончив с королём Эриком все дела, Владимир пошёл на стовёсельном ормуре Зигмунда к Новгороду.

Чрез несколько дней он достиг устья Волхова и послал известить ладожан о своём прибытии во главе многочисленного войска. Народ высыпал на берег и, радостно встретив Владимира, поднял его на руки и понёс в высокий терем княжеский.

Такой радушный приём со стороны ладожан обрадовал Владимира, но при воспоминании о том, что Новгород находится во власти Ярополка, а Добрыня в плену, сердце его обливалось кровью.

   – На пир к нам, княже, на почестный просим! – восклицали ладожане.

Но Владимир отказался от приглашения.

   – Не время быть пиру, – говорил он, – когда не на чем присесть... Брат Ярополк лишил меня моего стола, и пока я не добуду его назад, то не сяду с вами... Лучше точите мечи, острите стрелы и копья и помогите мне изгнать моего врага.

   – Положим головы за тебя, наше Солнышко! – крикнули ладожане и начали собираться.

Между тем Владимир с нетерпением ожидал прибытия отряда шведского короля, но только на четвёртый день вдали забелели паруса, которых, однако, было очень мало. «Что бы это значило? – подумал Владимир. – Где же войска?»

Вскоре подошла передовая ладья. Отроки княжеские сообщили, что на ней шведский посол Кингольм.

Владимир, предчувствуя недоброе, приказал позвать его. После обычного приветствия Кингольм сказал:

   – Позволь, великий князь, молвить слово наедине с тобой.

   – Уйдите, – приказал Владимир гридням и свите.

   – Князь, – начал посол, – дочь конунга Эрика, твоя нареченная невеста, ожидает твоего повеления на корабле... Убитая горем позорной страсти, она не смеет явиться пред твои ясные очи... Обесчещенная изменником Оккэ, она плачет на судне, которое мне едва удалось спасти от его викингов; но теперь он наказан этим мечом... Если бы он открыто вступил со мной в бой, то я бы пощадил его, но он, как разбойник, окружил корабли, доверенные мне, в устье Невы и овладел ими, и если бы не подоспели следовавшие позади боевые суда, то мы все плавали бы в крови, но я успел убить его... Его воины храбро дрались и подожгли мои корабли, от которых у меня осталось всего несколько шпеков и только один ормур; на нём я хотел возвратиться к отцу Мальфриды, но она побоялась его проклятия, и я пришёл сюда по её настоянию...

Владимир молчал.

   – Какой ответ я могу дать Мальфриде и конунгу? – спросил посол.

   – Пусть Мальфрида останется здесь, а ответ конунгу я дам в Новгороде, – сказал хмуро Владимир.

Таким образом, Владимир лишился надежды на помощь Эрика и не знал, на что решиться. Между тем ладожане были готовы и, по обычаю того времени, послали к вещунам узнать, «будет ли Владимиру добрая часть в брани».

Волхвы отвечали, что Владимиру «спадёт звезда на помочье». Но князь не мог понять вещунов.

   – Кто из вас, мудрые мужи, – спросил он, обращаясь к боярам, – может дать объяснение этим непонятным словам?

Но никто не мог понять, откуда придёт эта помощь.

   – Разве от князя Олафа? – говорили некоторые.

Владимир всё же выступил в поход против Новгорода.

Когда до Новгорода дошли вести, что князь Владимир идёт из варяг с большою силою, народ возликовал.

Владимир вступил в бой с киевлянами, была жестокая сеча. Долго рубились воины не на жизнь, а на смерть, и никто не мог одолеть. Но вот вдруг откуда-то врезался в ряды киевлян всадник, закованный в броню. Неизвестный витязь рубил направо и налево, так, что киевские ратные люди гибли вокруг него десятками. Видя его храбрость, Владимирова рать воодушевилась и с удвоенной силой стала наседать на киевлян. Вскоре полки киевские побросали оружие и разбежались, а оставшиеся молили о пощаде.

Наконец утихла брань, зазвенела победа о щиты, и мужи новгородские вынесли навстречу Владимиру хлеб и соль.

Но Владимир не принимал приношения без своего спасителя и просил его идти с ним вместе на княжеский пир в его княжеский дворец.

   – Кто ты? – спросил его князь, беря за руку и прижимая крепко к груди.

   – Я тот, кого послала рука Провидения. Отныне ты должен уверовать во всемогущество истинного Бога, Который спас тебя от руки киевлян...

С этими словами молодой витязь повернул своего коня и скрылся.

IV

За Витичевым холмом, окружённым гигантским лесом, у самого его подножия, ютились рыбачьи избушки. Дальше, вверх по Днепру, недалеко от берега, стояла скрытая в лесу маленькая хижина. Вокруг неё лежала груда дров, приготовленных на зиму. В ней жил лесной сторож и пчельник дедушка Ероха, проводивший всё своё время в лесу и думавший только о своих пчёлах да о дочерях, которых боялся потерять. Кроме этой хижины, у Ерохи было в лесу, над глубоким оврагом, нечто вроде большой землянки, живя в которой, он наблюдал за роями пчёл. В ней же жила его семья, состоявшая из двух дочерей, занимавшихся хозяйством. У Ерохи было три дочери, но одну из них он считал потерянной, так как её похитил Свенельд, дядя и советник Ярополка, и отправил её в княжеский терем ради потехи своего любимца, который не брезговал ни простушками, ни боярскими дочерьми.

Молодая, пригожая девушка Светозора проливала горькие слёзы по своим родным и, главным образом, по своему возлюбленному Простену. Узнав о похищении Светозоры, юноша обратился к Свенельду. Тот, разумеется, отказал ему и даже посмеялся над ним. Тогда юноша обратился к князю, но и тот отказал ему в защите. В Ярополковой дружине был некто Извой, друживший с женихом Светозоры, он вступился за его невесту, выручил её из терема и поссорился с Свенельдом. Свенельд наклеветал на него Ярополку, и варяг, как он называл себя, был изгнан из дружины князя.

Закипела кровь у молодого витязя; но он сдержался и, надев доспехи, вскочил в седло и помчался в поле в то самое время, когда Ярополкова рать выступила в поход на Новгород.

Долго он ехал по полям, лесам и буеракам, обдумывая, как лучше отомстить Ярополку и Свенельду, и решил обратиться к князю Владимиру и, рассказав ему свою обиду, просить отомстить за него.

Наконец он въехал в дремучий лес; усталый конь еле передвигал ногами, пора было отдохнуть... Извой сошёл с лошади, расседлал её и отпустил пастись, а сам растянулся на траве под развесистым дубом и вскоре заснул богатырским сном.

   – Проснулся он только тогда, когда чья-то рука опустилась на его голову. Молодой витязь вскочил и, увидев, что перед ним стоит на коленях седой старик, удивился.

   – Кто ты, – спросил его Извой, – волхв или кудесник, и зачем ты потревожил мой сон?

   – Ни тот и ни другой, сын мой, – ласково улыбаясь, отвечал старик. – Я такой же смертный, как и другие, и не обладаю даром ни волхвовать, ни прорицать... Я только простой служитель истинного Бога, Которого я познал несколько десятков лет тому назад, а разбудил тебя потому, что ты стонал, я думал, ты болен.

   – Я не понимаю тебя, старик, – сказал витязь, рассматривая старца.

Он был в грубой рубашке, спускавшейся ниже колен и опоясанной верёвкой. На правой руке, обмотанной чем-то вроде шнурка с узелками, на который вздеты были маленькие орехи, виднелись посиневшие жилы. Орешки эти он перебирал двумя пальцами той же руки, и уста его как будто что-то шептали, словно он считал эти орешки.

   – Легко поймёшь, если удостоишь посетить мою старческую келейку в этом лесу и отведаешь моих хлеба-соли. Других яств у меня не найдётся, нет ни вина, ни мёда, зато есть студёная водица, которая ободрит и подкрепит тебя. Ты, я вижу, сильно устал и тебе не мешает отдохнуть на душистом сенце... Пойдём, мой сын... Уже ночь настаёт и роса опускается на землю...

Действительно, уже смеркалось, и предлагаемые стариком постель и пища соблазняли молодого человека, который только теперь вспомнил, что, выехав из Киева, он ещё ничего не ел.

Они отправились по едва заметной тропинке; вокруг было тихо, и только изредка похрустывали сучки под ногами коня, которого вёл на поводу Извой. Наконец показалась какая-то постройка, окружённая дубнячком и тополями.

   – Вот и моя келейка, – сказал старик, переходя ручеёк, который протекал мимо хижины. – Лошадку надо бы убрать под шалашик: неравно зверь нагрянет.

Старик взял повод из рук Извоя, отвёл её в находившийся подле хижины, огороженный кольями и покрытый жердями навес и дал корму. Потом они вошли в избушку с одним слуховым оконцем, служившим в то же время и дымовой трубой. Посреди избы, на каменном возвышении, лежали дрова, а подле стояло деревянное ведёрко с чистой водой. На деревянной полочке, служившей, по-видимому, и столом, стояли чашка, ковш и глиняный горшочек. В одном углу находился рядом с ним деревянный крест, на котором висели чётки, стояли два пузырька с водой и маслом, над ним висела икона Богородицы византийского письма. Дверь была открыта и пропускала в хижину тусклый свет вечера.

Войдя в избу, старик высек огонь и зажёг очаг, а затем указал на сено в углу.

   – Сядь, отдохни маленько, – сказал он Извою, – пока я накрошу в чашку хлебца да залью его сотовым медком со студёной водичкой.

Извой опустился на мягкое ложе, между тем как старик вышел из избы и вскоре вернулся с чашкой, в которую наложил мёду, вероятно, припасённого в ульях, видневшихся между кустами неподалёку от хижины. Когда всё было готово, старик сказал:

   – Ну, вот и готова моя убогая трапеза... Прошу отведать; не взыщи, чем богат, тем и рад.

Витязь скинул с себя кольчугу и придвинулся к чашке, которую старик поставил на полу.

Оба молча поочерёдно макали куски хлеба в мёд, запивая его холодной водой из ведёрка.

Наконец они закончили есть; старик перекрестился на образа.

   – Ты христианин? – спросил Извой.

   – Да, – с гордостью отвечал старик, – меня зовут Мисаилом. Имя это мне дано при святом крещении княгиней Ольгой, когда я был в дружине её отроком.

   – Как?.. Ты был у княгини Ольги, бабки Ярополка и Владимира? – воскликнул Извой.

   – Да, я был вместе с нею в Царьграде и там принял святое крещение. Прежде я жил в Киеве, а потом переселился сюда и живу здесь больше десятка лет.

   – Но ведь христианам запрещено иметь общение с язычниками, а тем более жить с ними и пускать под свою кровлю.

   – Это неправда, сын мой, – язычники такие же люди, как и христиане, и разница лишь в том, что они пребывают во тьме невежества и не знают истинного Бога... Церковь наша повелевает нам скорбеть о них и стараться просветить их ум духом истины, любить их и при случае обращать в христианство.

   – Обращать в христианство?.. Каким же образом совершается это обращение?

   – Оно совершается по собственному желанию пребывающего в невежестве, когда душа его познает Единого Бога и он прозрит своё заблуждение.

   – Но чтобы прозреть его, нужно уверовать в учение вашего Бога, Который должен отличаться чем-нибудь от нашего. Чем же лучше ваш Бог и как Его изображают христиане?

   – Христиане изображают Его знамением святого креста и молятся единому Богу, Который есть в небеси, который ниспосылает нам Свою святую благодать, дождь, солнце, луну и всё то, чем мы окружены, чем мы питаемся и живём...

   – Щедрый же ваш Бог, – сказал витязь.

   – Всещедрый, вседобрый и вседержитель, – поправил его старик. – В Его руках наша жизнь и смерть. Несмотря на заблуждение язычников, Он ниспосылает одинаково всем дождь и вёдро и кормит Своих детей. Все мы живём Его милостями, и Он единый наш отец.

Извой задумался: дивны были ему речи старика.

   – Я много видел христиан, – помолчав, сказал он, – но не слыхал их учения, и поэтому всё это непонятно для меня.

   – О, сын мой, это легко понять, нужно только прочесть несколько страниц святой книги, которая поучает нас поступать по учению нашего Спасителя, искупившего Своею святою кровью мир.

   – Какая же это книга?

   – О, она очень любопытная, и стоит её только раз прочесть, как слова её навек запечатлеются в памяти и человек невластно станет действовать по ней.

   – Что же, это книга кудесничества или особенных волхвований?

   – Нет, сын мой, эта книга называется Святым Евангелием, оставленным нам нашим Спасителем, Сыном Предвечного Бога, солнце Которого сияет на небе и освещает мрачные души пребывающих в невежестве и которое рассеивает мрак.

   – Но скажи мне, отец, о каком солнце ты говоришь? О том ли, которому поклоняются, считая его Богом, или о солнце божича, Перуна или Одина?

   – Нет, ты ошибаешься, мой сын: все Перуны и Одины не более как истуканы и идолы, сделанные человеческими руками, которых можно сжечь, на воду пустить и они будут молчать. Слыхал ли ты когда-нибудь, мой сын, о таком Боге, как наш?

   – Нет, никогда не слыхал; а слыхал я о каком-то Боге, Который будто бы повелевает любить всех, быть добрым, запрещает всякое зло, месть, обиды и многое другое.

   – Это и есть христианский Бог... Значит, слыхал...

   – Да, слыхал, но не знал, что этому Богу поклоняются христиане. Но почему же Он всё это запрещает?

   – Потому, что Он вседобрый. Хочешь, я почитаю тебе книгу, и ты скоро уразумеешь её премудрость; эта книга вмещает все книги живота нашего.

   – Пожалуй, почитай, – согласился Извой.

Старик подошёл к кресту и иконе, под которыми лежала большая кожаная книга с застёжками. Он взял её и, отстегнув застёжки, благоговейно перекрестился, затем раскрыл и начал читать, объясняя при этом каждое слово. Извой со вниманием слушал его.

Долго старик читал тихо и внятно, Извой порой останавливал старика, спрашивал, почему Спаситель позволил себя так мучить.

   – Потому, – отвечал Мисаил, – что до этого народ был чрезвычайно грешен и Господь послал Своего Сына на землю, чтоб искупить их грехи своею кровью.

   – В чём же заключались эти прегрешения народа?

   – В том, что они развратничали, пьянствовали, обижали друг друга, мстили, грабили, предавались сладострастию, отнимали чужих жён...

   – Да ведь всё это и теперь продолжается, – возразил Извой. – Если бы князь Ярополк отнял у меня невесту, то неужели я, будучи христианином, не мог отмстить ему?

   – Месть мести разница: каждая месть имеет свои границы, а что касается того, что всякое зло продолжается поныне, то его делают только язычники, пребывающие в невежестве; между христианами этого не водится... Но скоро настанет день, когда язычники познают Бога Истинного и прекратятся вся ложь и неправды. Настанет день, когда небесное солнце, как меч, рассечёт мрак, ветры рассеют его и засияют вечное солнце и правда на земле.

   – Когда же настанет сей день?

   – Скоро, очень скоро, – сказал старик, закрывая Евангелие, – тогда и ты, мой сын, прозришь и приемлешь святое крещение.

   – Нет, я не могу принять вашей веры, потому что она запрещает мстить, а я еду отомстить Ярополку за поруганную невесту моего друга и за самого себя.

   – Откуда же ты едешь, сын мой?

   – Из Киева, хоть я родом варяг, но я там родился и служил в дружине князя.

   – Как же звать тебя?

   – Извой... Свенельд похитил невесту моего друга, отдал её князю на поруганье, и обида её вопиет о мщении.

   – Куда же ты едешь?

   – В Новгород, к князю Владимиру.

   – К Владимиру!.. – воскликнул старик. – Да прославится сей доблестный князь! Но каким образом ты хочешь отмстить Ярополку?

   – Я предупрежу Владимира, что на него идёт сила великая, киевская, чтобы он готовился отразить её, чтобы киевляне не посмеялись над ним, чтобы не застали его врасплох и не покорили Новгород.

   – Новгород уже в руках киевлян. Добрыню оковали, Ярополк же велел на новгородцах сребро имать и куны брать, а по купцам виру дикую. Весь Новгород полонён, и где ты найдёшь Владимира, когда он теперь в чужой земле?

   – Откуда ты всё это знаешь, отец? – спросил Извой.

   – Я много молился, и Господь открыл мне, что всё так случилось.

   – Если твой Бог открывает всё, то Он откроет и мне, где найти Владимира: я верю, что Он Единый.

   – Да благословит тебя Бог, сын мой, – сказал старик. – Если ты веруешь, то поклонись Ему, а я помолюсь, помажу тебя святым елеем и нареку имя, а когда ты станешь христианином, то Господь поможет тебе достигнуть заветной цели, и это уже будет не местью, а добром, которое ты сделаешь для князя Владимира: так ты одержишь две победы зараз.