Текст книги ""Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"
Автор книги: Александр Сухов
Соавторы: Мариэтта Шагинян,,Алекс Войтенко
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 353 страниц)
Глава 24
– Ой, что будет! – с ужасом подумал я, вспоминая свой прежний опыт ранней любви. – И что мне теперь с ней делать? Ведь наши с ней взаимоотношения ещё только начинаются?! Ведь её не остановить!
Я реально страшился последствий любовной «горячки». Мы тоже тогда, вроде как, Хе-хе, «предохранялись», а как моя подруга-одноклассница «залетела», так и не поняли. А дело было в десятом классе. Да-а-а… Узнав о «залёте», и решив на девушке жениться, даже пришёл к её родителям с покаянием и предложением «руки и сердца». Отец подруги сдержался, а вот её мать надавала мне по лицу. Потом они увезли Светку в другой город и сделали ей аборт. Да-а-а… Такие дела…
Сейчас мой взрослый разум должен был сопротивляться юношескому кипению страстей, но со своей задачей явно не справлялся. А я рассчитывал на него. Однако инстинкты победили…
* * *
– Такого, как было вчера, быть не должно, – сказал я, войдя на кухню, где Лера жарила яичницу с луком. Об этом говорил сладковатый луковый запах, распространившийся по всей квартире.
Девушка посмотрела на меня и прыснула от смеха в полотенце, что было у неё в руке.
– Ты такой смешной! Тебе ещё газеты не хватает и очков на переносице. На моего папу был бы похож, когда он на маму сердится. Ха-ха!
– Что смешного? – насупился я. – Вчера детство кончилось! И отношения детские тоже.
– Так, мы и не дети уже давно, вроде, – продолжая улыбаться, сказала Лера. – По тебе вон, совсем не скажешь, что ты дитя.
Лера показала глазами на оттопыривающиеся спортивные штаны и снова прыснула в полотенце. Я нахмурился ещё больше, но не зная куда девать «демонстрацию» моего к ней «желания», которое возникло сразу, как только я проснулся и вспомнил вчерашние постельные сцены, спрятался за кухонный стол.
Честно говоря, проснувшись, я немного полежал и подумав, решил решительно поговорить с девушкой о «происшествии» по-взрослому. Однако теперь она сбивала меня своими насмешками с правильного настроя.
– Так же нельзя, ты понимаешь? А вдруг, кто-нибудь узнает? Это видно, когда люди, любят друг-друга…
– А ты меня любишь? – вдруг спросила она меня серьёзно. – Вчера ты что-то шептал совершенно невнятное. Как я тебя не пытала. Ты – точно японский шпион! Молчал, как партизан! Так любишь, или нет?
– Ну, как тебе сказать? – промямлил я и, опустив глаза в пол и сделав над собой усилие, добавил, словно извиняясь. – Ты красивая, но у меня голова сейчас совсем другим забита. Не могу я ни о чём другом думать, кроме музыки. Там у меня такая каша! Ты даже не представляешь!
Я так глубоко вздохнул, как только мог. Девушка сжала губы, прищурила левый глаз, словно целилась в меня из пистолета, и сказала:
– Так я и знала, что ничего не получится, – она тоже глубоко вздохнула. – Слишком ты этой своей музыкой озабочен. А Светка – дура! И я дура!
Лера вдруг закрыла лицо полотенцем и, сев на стул, тихо заплакала. Плечи её дрожали в такт всхлипываниям. Обойдя стол, подошёл к ней сзади, положил руки на плечи и попытался прижать девушку к себе, но спинка стула была слишком фигурной, а девушка наклонилась немного вперёд, поэтому получилось всего лишь положить руку голову. Я попытался её погладить.
– Я тебе не кошка, – гнусаво от слёз и соплей бросила она сквозь полотенце и движением головы уклонилась от моей ладони.
Моё сердце разрывалось, но ум был холоден. Да, я готов был схватить девушку на руки и носить по комнатам, с восторгом говоря ей всякие любовные глупости. Мне она очень нравилась. И мама у неё была спокойная и добрая, и отец не самодур, но я знал, что не люблю её по-настоящему и знал также, что любая первая «такая» любовь для девочки обернётся серьёзной психологической травмой. Когда я её «брошу».
Именно поэтому я не мог себе позволить «серьёзно влюбиться»! Во-первых, я не верил в «серьёзную раннюю любовь», так как точно знал, что в парнях просто бурлят гормоны, когда любое лицо женского пола, воспринимается как сексуальный объект. Любое, имеющее определённые половые признаки! Да простят меня женщины, но это правда!
Теперь мой разум был холоден. Я не давал Лере повода даже подумать, что она мне нравится. В ней я всегда видел всего лишь музыканта, соратника и единомышленника и чётко показывал это. Тем более, что она какое-то время дружила с моим другом Славкой. Дружба у них после нового года, вроде как, закончилась. Мне не было известно, что между ними произошло, но не спрашивал и продолжал делать вид, что не в курсе их разрыва, и даже передавал через Леру Славке приветы.
Моя холодность и отказ от её любви после того, что между нами произошло вчера может показаться подлостью, но другого варианта развития дальнейших отношений между мной и любой девушкой я не видел. Не мог я воспользоваться чувствами глупой девчонки, серьёзные они, или она себе что-то выдумала, главное, что я не испытывал к ней «настоящей любви».
– Понимаешь, ты мне очень нравишься, но я не знаю, что такое любовь. И ты тоже, скорее всего, тоже не знаешь. А просто заниматься тем, чем занимались вчера мы, – это не правильно. Ты же не хочешь сейчас иметь детей?
Девушка перестала всхлипывать и оторвала лицо от полотенца. Даже зарёванная она была прекрасна и я подумал, что нужно убрать с лица «влюблённость», но опоздал. Лера, что-то увидев в моём лице, неуверенно улыбнулась и шмыгнув носом спросила:
– Значит я тебе всё-таки очень нравлюсь? – она сделала ударение на слове «очень».
– Конечно нравишься, – поняв, что снова вложил в её сознание надежду, буркнул я, но продолжил «гнуть свою палку». – Только мы с тобой не взрослые, чтобы заниматься «этим».
– Да и ладно! – вдруг обрадовалась Лера. – Это Светка, дура… «Отдайся ему и он будет твой», – передразнила она, вероятно туже Светку. Она снова шмыгнула носом.
– Я сказала ей, что ты со мной, как с другом общаешься, а не с подругой, вот она и посоветовала соблазнить тебя.
– Хрена себе у неё советы! От такого «соблазнения» не только такой пацан как я, а любой бы мужик умом тронулся. Нравится не нравится – иди ко мне моя красавица. Но такими поступками влюбить в себя невозможно. Извини…
Лера снова «сдулась» и уткнулась лицом в полотенце. А я подумал, что что-то надо делать кардинальное и опустившись перед ней на колени, прижал свою голову к её животу.
– Прости, прости, прости, – шептал я ей в живот. – Прости, прости…
Поза была очень неудобная, но я терпел и ждал, когда она положит на неё свои руки. Минуты две стоял я скрючившись, но всё же дождался. Но не того, чего хотел. Лера вдруг заёрзала на стуле и захихикала.
– Щекотно, – сквозь смех проговорила она. – Перестань! Щекотно!
Поняв, что «нащупал» её «слабое место», я продолжил просить прощение у её живота.
– Прости, прости, прости.
Моё дыхание сразу становилось горячим и щекотало и мой нос, но я терпел, опасаясь чихнуть. Вот был бы казус! В конце-концов я сделал глубокий вдох и просто подул ей куда-то в район в пупка. Девушка вдруг прижала мою голову к своему телу и тихо вскрикнула, несколько раз конвульсивно дёрнувшись.
– Пи*дец, доигрался хрен на скрипке, – подумал я, правильно поняв, что произошло. – Это же девочка, мудак, а не сорокалетняя «девушка»!
Она прижимала мою голову так, что я боялся перекоса шеи. Мы сидели замерши несколько минут, потом руки девчонки ослабли и они погладила меня по голове, а я, уже ничего не опасаясь, положил голову ей на колени.
– У, ты какой хулиган, – проговорила она неуверенно. – Что натворил… Довёл девушку.
– Я случайно, – выдохнул я ей в колени.
– Тихо-тихо! – прошептала она и оторвала мою голову от себя. – Я ещё вся горю.
Поднявшись с колен, я взял Леру на руки и отнёс в спальню, а там, обещая себе, что «это в последний раз», с «холодной головой» уложил девушку на постель. Она лежала плотно зажмурив глаза, а я медленно снимал с неё юбку, трусики и кофточку с блузкой. Снимал и думал: «Ну, ты и скотина, Джон!» Думал, но ничего не мог с собой поделать.
* * *
После перехода наших с Лерой отношений в другую плоскость, я думал, что наш музыкальный коллектив распадётся, однако ошибся. Андрей и Гришка сначала позвонили по телефону, а потом пришли на репетицию к обеду. Мы немного перекусили «чем Бог послал»: борщом, жаренным минтаем, выловленным и замороженным ещё зимой, с толчёнкой из картофеля и компотом.
Сухофрукты – целый мешок, присылал цыганский барон, а минтай, добываемый в Охотском или Беринговом морях я покупал в центральном гастрономе на углу Ленинской и Океанского проспекта. Минтай в это время во Владивостоке никто за рыбу не считал и она залёживалась на прилавках, приобретая ещё более неприглядный вид.
Я же, зная как его надо готовить, покупал минтай, идущий на экспорт в страны Варшавского договора с удовольствием. Через заведующую «Радиотоварами» Ирину Григорьевну, которую тоже подсадил на «минтай под маринадом».
Кстати, как раз в эти годы в Москве распробовали минтай, как рыбу и правительство поручило разработать и внедрить комплексные линии по переработке этой рыбы с целью получения помимо рыбной муки и рыбного жира, высокобелковой продукции в виде балыка, фарша, печени и икры. Я знал, что в следующие годы, вплоть до развала СССР, добыча и переработка минтая будут увеличиваться из года в год.
К жаренному минтаю мои друзья уже привыкли и употребили его с удовольствием. Потом мы посидели немного, переваривая, а я поставил запись наигранных и спетых мной «патриотических» песен Юрия Антонова. Я всегда писал то, что играл. Плёнок уже скопилось более ста бобин. В моей комнате цыгане установили деревянные полки во всю стену со встроенным шкафом для одежды, книг, пластинок и магнитофонных плёнок. Там же стоял музыкальный комплекс «Текникс», практически подаренный Ириной Григорьевной: вертушка, магнитофон, усилитель и колонки.
Пока мы слушали песни, Лера «шуршала» на кухне. Причём я её отговаривал, но она взяла в свои руки бразды «хозяйки дома». Андрей с Гришкой переглядывались, перемигивались и улыбались, кивая в сторону кухни, а я тяжело вздыхал, кляня себя за «слабохарактерность».
– «Поверь в мечту» буду петь сам, – сказал я, когда прослушали все песни. – Она пойдёт первой на концерте. Остальные разбирайте себе.
– Тут хорошо вписалась бы «У берёз и сосен», – почему-то пряча глаза, сказал Андрей. – Я мог бы её спеть.
– Её? – удивился я. – В роковом исполнении? Не пропустит худсовет.
– Зачем в роковом? Упростим гитару, а я своим «вторым» голосом и спою. Мне и не вытянуть её, как ты орал. Такой глотки так у тебя нет во всём Владивостоке.
Андрей неуверенно улыбнулся. Я играл её дома на гитаре. Она мне очень нравится.
– А ну ка, возьми гитару? – кивнул я на инструменты, стоявшие у стенки на специальных подставках, сваренных из прутка на «Владивостокском судоремонтном заводе». – И иди к микрофону.
Включив аппаратуру на запись, вернулся в кресло «зрительного зала». Обеденный стол стоял ближе к окну и дальнему левому углу, ближайшему к кухне. Новый кожаный диван и кресла стояли у ближнего левого угла и вдоль обеих стен, образуя «треугольник покоя», как называл его Гришка. Он у нас ещё тот философ. Хе-хе…
– Лер, иди послушаем Андрея! – крикнул я, пересиливая шум струящейся из крана воды.
Девушка выглянула из кухни и заинтересованно глянула на нас с Гришкой, рассевшихся в кожаных креслах, а потом на настраивающего инструмент Андрея.
– Что вы ещё придумали? – спросила девушка, совсем по-взрослому вытирая руки о передник.
– Да вот! – показал я рукой на Андрея. – Садись. Сейчас «У берёз и сосен» слушать будем.
– Да? – удивлённо вскинула брови Лера и, хмыкнув, добавила. – Серьёзная заявка.
Андрей не отличался голосом и не претендовал на сольные вокальные партии. Барабан – такой инструмент, что играть на нём и петь, не для всех занятие.
– А! Так он на гитаре будет играть?! Я думала, на барабанах.
– Я и на барабанах могу! – чуть усилив голос через микрофон, произнёс барабанщик. – Там не очень сложный бой. Но песня спокойная и гитара удобнее.
– А кто тогда на барабанах сыграет? – продолжила вопрошать Лера, примеряя себя на должность «хозяйки» коллектива.
Мы с Гришкой переглянулись. Я неуверенно улыбнулся. Гришка нахмурился.
– Лер, ты сядь пока. Давай послушаем.
Девушка пожала плечами и села на диван.
Андрей начал простой перебор и спел песню так, как пел сам Юрий Антонов[73]73
«У берёз и сосен» – 1973 г. – Юрий Антонов и оркестр «Современник» под управлением Анатолия Кролла. – https://youtu.be/fyOK-5y5irI
[Закрыть]. Я даже удивился тому, как ладно у Андрея это получилось. Наверное потому, что песни Антонова очень гармоничные, гармоничные и естественные, для обычного голоса.
– Ну как? – спросил он, положив ладонь на струны.
– Как, Гриша? – спросил я, поворачиваясь к бас-гитаристу.
Он посмотрел на меня, усмехнулся и сказал:
– По моему в самый раз. Можно прямо так и оставить. Немного клавиш добавить, там, где твои гитарные рифы шли. Для колхозников среднего возраста сойдёт, а для молодёжи твой вариант прокатит. Тут и менять ничего не надо. Просто Андрюху на второй план отправить…
– Согласен. Утверждаем. Твоя это песня, Андрей, только предупреждаю, что это песня не моя, а Юрия Антонова. Садись за барабаны.
– На барабанах я могу постучать, – предложил Гришка.
– Да? – удивился я.
– Да!
– Не-е-е. Тут твой синкопированный бас нужен для акцента вокала. Я сам сяду за барабаны.
– Не надо мудрить, – подал голос Андрей. – Я сам буду стучать и петь. Нормально получится. Да и на гитаре ты, Джон, лучше сыграешь. Соляк твой фирменный, опять же… Куда без него? С ним любая песня звучит фирмово.
Я посмотрел на Гришку, на Леру. Они оба пожали плечами.
– Пусть играет, если хочет, – «разрешила» Лера.
– Пусть, – согласился Гришка.
– Короче, – улыбнулся я. – Оставляем всё, как было, только второй голос выводим вперёд. Отлично!
– И репетировать не надо, – потёр ладони Гришка.
– Репетировать надо всегда. Вот увидишь сколько раз он собьётся, когда вместе играть будем.
– Не собьюсь!
– Спорим?!
– Спорим! На что?
– На твоё пиво чешское!
– Ну ты хитрый!
Четыре бутылки пиво привёз Роман.
– Ладно, договорились!
Поспорили. Сыграли. Не сбился. Достали пиво и всё выпили.
Потом порепетировали «Поверь в мечту» и все остальные песни. Ни Андрей, ни Гришка себе взять песни не захотели. Ни репетицию потратили два часа. Лера, стоя за клавишами, так и не снимала кухонного кружевного передника и это смотрелось так пикантно, что я вспомнил про «Имеджин».
– Покажем наш «Имеджин», Лера? Сможешь? – сказал я, когда последние ноты «Шире круга» отзвучали более-менее прилично.
– Если поможешь. Привыкла я уже к тому исполнению. А репетировали вчера мало, – сказала она и покраснела.
Ага, репетировали. Если не считать, что я поставил ей слушать «Имеджин» и ушёл в ванную, мы и не репетировали вовсе. На той бобине она была записана двенадцать раз, вот и звучала, пока мы не уснули. Да-а-а…
– Интересно. Я вчера весь вечер и всю ночь думал, что из него можно сделать кроме того, что сделал Леннон.
– Конечно помогу, – виновато улыбаясь, согласился я.
Ребята ушли в «зрительный зал», а мы с Лерой остались.
Я играл перебором, Лера первый куплет спела очень «рядом» и фразу «And no religion too» я спел высоко. Ну и дальше «правил» уже не стесняясь, ведя партию самостоятельно. Лера подпевала и в конце концов, когда мы повторили её, песня получилась.
– Круто! – сказал Гришка новое слово, которое не однократно слышал от меня. – Круче Ленноновского. Даже жалко, черт побери, что я не девушка. Хе-хе… Она так нежно её поёт, что мурашки по телу вот такие.
Гришка показал первую фалангу указательного пальца, отмерив указательный большим.
– Ну, да, – согласился я, женский романс получился. Только ты, Лера, пой с таким акцентом, как я пою. Не выделяй английский «прононс». Мягче. Некоторые звуки пропускай. Короче, слушай, как пою я, и будет всё окей. Не хочешь мня слушать, копируй Леннона. Он тоже много слов не выговаривает. Их английский на наш английский совсем не похож.
Глава 25
Воскресный день прошёл продуктивно и весело. После репетиции мы с азартом поиграли в «Монополию», расчерченную мной на куске ватмана, наклеенного на картон и разрисованного яркими типографскими красками. Рисованием я серьёзно не занимался, постепенно набивая руку на трафаретах, которые продолжал печатать, и на поздравительных открытках небольшого формата. Именно на открытках я учился писать акварель.
Первую открытку нарисовал на «Восьмое марта». Открытки рисовали все. Такое задание дала учитель по рисованию. Эти же открытки мы должны были подарить своим мамам. Девочкам класса, которых распределили путём жребия, мы должны были подарить покупные открытки и что-нибудь ещё. Пупса какого-нибудь, или другую какую игрушку.
Моя открытка понравилась не только учителю рисования, которая попросила подарить её ей, но и мне самому, одновременно зародив идею. Купив в магазине для художников хорошего картона я за один вечер нарисовал штук десять китайско-японских пейзажей с сакурой, горой Фудзи, бегущими с гор ручьями и птичками. «Тонны» сюжетов лежали в моей памяти невостребованными. Пока. Они ждали своего времени. И вот дождались. У меня появилась, как любили говорить в наше время, мотивация.
Маме я нарисовал картинку в формате А-4, вставил её в простенькую рамочку и подарил. Она была очень довольна. Двум девочкам, которые выпали мне по жребию, я нарисовал открытки-раскрывашки обычного размера, стандартно, но каллиграфически с соблюдением всех отступов подписал и торжественно вручил вместе с маленькими сшитыми мной из старой меховой шапки «Нафанями».
Что открытки, что «Нафани» на девочек произвели фурор. Открытки были очень похожи на настоящие «японские». Так сказала одна девочка, у которой «такая» была. А непонятные яйцеобразные лохматые существа с руками, ногами из верёвочек и бусинами глаз понравились своей необычностью. В магазинах продавались игрушки, откровенно говоря, не удовлетворяющие потребность детского народонаселения страны. Во-первых, их было мало, во-вторых, – ассортимент очень небогатый, в третьих – это были: мишки, зайцы, ёжики, куклы. А у моего «нечто» не было даже рта, а ноги, руки и маленькие ушки выходили прямо из «головы». Забавный получился домовёнок. Я так и ответил, когда девочка Наташа спросила:
– А кто это?
– Это – домовые. Вернее – домовята. Этого зовут Нафаня, а этого – Кузя, Кузьма. Они будут охранять ваши дома.
– Как мило, – проговорила Наташа и с благодарностью посмотрела на меня.
– Спасибо, – прошептала затюканная классом «серая мышка» Ирина Пономарёва, едва не плача. Она и досталась мне, потому, что никто из мальчишек не хотел её «брать».
– Да, пожалуйста! – небрежно бросил я улыбаясь.
– А где ты это всё взял? – спросила Наташа.
– Сам сделал. Делов-то! На один вечер.
Классная во время процедуры дарения стояла и улыбалась так, будто ей самой подарили хрустальный сервиз. Её глаза лучились одобрением и добротой. Хорошая у этого класса была классная руководительница. Она любила детей и не скрывала этого.
С того времени я и медитировал над акварельными миниатюрами. А потом нарисовал «Монополию». Как-то на ум пришло. Да-а-а… «Денежки» «напечатал», вырезав из резины простенькие штампы. Фишки сделал из деревянных «чурбачков», напиленных из реек разного профиля и покрашенных разной краской. Канал поставки типографской краски я поддерживал в постоянном рабочем режиме, так как футболки продолжал трафаретить. Роман забирал их сотнями. Не знаю почему, но они ему нравились больше тех, что стали печатать к него в таборе. Хотя… Я предполагал, что он продавал и те и мои. Поезда ходили в обе, так сказать, стороны. Оттуда он вёз товар, вроде как, из Европы, а отсюда, вроде как, из Японии. Тем более, и тематика штампов, как раз соответствовала «востоку»: дзюдоисты, каратисты, Брюс Ли.
Монополия получилась «фирмовая» и сразу понравилась ребятам. Нас как раз было четверо и мы с удовольствием провели время аж до девяти вечера. Потом мы вызвали такси и они уехали, забрав с собой Леру, которая, похоже, намеревалась снова остаться у меня, объясняя тем, что она учится со второй смены. Эх! Такие вот дела-а-а…
На завтра после школы меня встретил Рамзин, посадил в машину и отвёз в больницу ДВО РАН. На голодный, млять, желудок, паразит. Но и слава, как говорится, Богу, ибо пихали там в меня всякое разное во все имеющиеся слепые и не очень слепые отверстия.
По причине того, что мой мозг был готов к подобной экзекуции, перенёс «пытку» достойно, воспринимая процедуры, как стихийное погодное явление. После медицинских «экзекуций» мея подвергли проверке на «детекторе лжи», во время которой я говорил только правду и ничего кроме правды. Вопросы были лояльными. Наверное, для того, чтобы я привык к «допросу» и расслабился. Электроника «детектора» настроена на всплески эмоций, а они не возможны без неожиданности. И хотя мне были известны опасные для меня вопросы, их, заданных неожиданно я опасался до дрожи в коленках и сердечной аритмии. Да-а-а…
Я убеждал себя, что «хуже уже не будет, ибо не куда хуже», но подспудно знал, что может… Может быть и много хуже. «Там» работали специалисты могущие делать хуже, хуже и хуже. Рассказывали мне друзья-товарищи, побывавшие под гнётом репрессий, связанных с запретом карате.
Не знаю, где всё это время находился Рамзин, но как только со мной закончили эксперименты, он появился в дверях врачебного кабинета, в который меня перевели после «детектора» и в котором продолжили исследования моего мозга, ибо я был облеплен датчиками, как космонавт.
– Всё, молодец! – с порога сказал Сан Саныч. – Пойдём я тебя покормлю!
– Пойдём, – сказал я устало и несколько раздражённо, так как терпение моё было уже на исходе. – А куда?
– Тут хорошо готовят.
– Тут?! – удивился я. – Судя по запаху варёного минтая – не очень чтобы и хорошо. Может поедем ко мне? У меня позавчерашний борщ и мясные котлеты. Сам готовил. Не отравимся – точно!
– Да? – вопросил Рамзин. – Мне твой борщ нравится. Ты фасоли много кладёшь.
– И на двух «мясах» и долго варю бульон: на свинине, говядине и «куче» разных мослов костей, в том числе и мозговых.
– Ну ты и эстет! – восхищённо проговорил Рамзин. – Тогда, конечно, едем к тебе.
Я, действительно варил бульон долго и много, разливая потом его по небольшим кастрюлькам. Получалось что-то вроде холодца. Часть бульона я и делал холодцом, а часть замораживал. Пластиковой тары сейчас не было, поэтому пришлось закупить металлическую. Потом я брал замороженный бульон и варил на нём всё, что угодно, кроме компота, конечно. Даже рис, или какую другую крупу. Получалось и питательно, и вкусно. А холодец тоже можно было на бульон пустить, при необходимости. Но я любил холодец в будущем, и продолжал любить его и в настоящем.
Долго ехали в машине молча – от улицы Кирова до центра города километров десять – потом я спросил:
– Я вы, Сан Саныч, тренируете противодиверсионные группы?
Некоторое время он не отвечал, потом спросил:
– Почему ты так думаешь?
– Я не думаю. Уточняю ту информацию, которая только что появилась у меня в голове. Как и майор Жириков Александр Андреевич?
Тут Рамзин поперхнулся и закашлялся, а откашлявшись, спросил:
– Так может ты и моё звание угадаешь?
Я мысленно улыбнулся. Про Рамзина я знал почти всё. Интернет, мать его, страшная сила. Да и общих знакомых у нас было очень много.
– Вы сейчас, скорее всего, старший сержант, потому что у вас высшего образования нет. А на пенсию уйдёте милицейским капитаном. В тысяча девятьсот девяносто первом году.
Рамзин снова нервно покашлял.
– Почему милицейским? Снова объединят, что ли, ведомства?
– Милицейским, потому, что вас отправят под крышу краевого управления внутренних дел, в командировку. Для тренировки антитеррористических групп, координации и взаимодействия. А военное и гэбэшное звание у вас будет майор. Милицейская должность не позволит.
– Понятно, – хмыкнул Рамзин. – Ты как прорицательница Ванга, что в Болгарии живёт. К ней, говорят, паломники со всего мира едут.
Я покрутил головой.
– Не-е-е… Я про людей не знаю. О каждом судить или предсказать будущее не могу. Я в общем…
– Так я же тоже, вроде, «люди», – усмехнулся Рамзин. – Про меня же знаешь.
– Нас, видимо, жизнь связала, поэтому я о вас будущее узнал. И с Жириковым… Вы – каратисты, а мне этот спорт интересен. Вы в девяносто первом уедете в Японию карате изучать.
– Уйду на пенсию и уеду в Японию? С такой формой допуска? Кто же меня выпустит?
Я скривился.
– Что-то меня терзают смутные сомнения, что после девяносто первого года за границу будут свободно выпускать и с «особо важной» формой допуска к государственным тайнам.
– С чего бы это? – усмехнулся Рамзин, наверняка мысленно прикинув, что если то что я сказал – правда, значит его отправят за кордон «работать».
– А развалится Советский Союз! – сказал я небрежно. – И контора ваша развалится. ЦРушники по коридорам комитета будут ходить как по своим пенатам и указания будут давать тем, кто останется. Большинство офицеров уволятся, останутся немногие. Кто-то реально перейдёт на службу к потенциальному противнику, кто-то заляжет на дно в качестве «спящего» патриота, кто-то… Да там много чего будет. Такой замес, что мне и не разобраться в той каше, что булькотит в моей голове.
Я замолчал, считая, что «мавр сделал своё дело» и может поспать, и задремал.
– Приехали, – услышал я спокойный голос Рамзина.
Открыв глаза и оглядевшись, я тяжело вздохнул.
– Борщечка не покушаем? – спросил я с сожалением. – Сразу в казематы?
– Вылазь-вылазь, тётушка Ванга, – с усмешкой проговорил Рамзин. – Тут тебя и покормят и напоят…
– И спать уложат, – «пошутил я».
– Если надо, то и спать уложат. Тут у нас всё есть.
– Ну да, ну да… – вздохнул я, выбираясь из «Жигулей».
Помещение, где стояла машина, походило на бетонный гараж на два грузовика. Как в него мы заехали я не видел, для чего плотно закрыл свои глаза. А Рамзин воспользовался, тем что я «спал» и сквозонул секретным туннелем через кондитерскую фабрику прямо в подвалы Управления КГБ. Уж шоколадно-ванильный запах фабрики спутать с чем-либо иным было сложно. Однако, даже если меня начать пытать, секретного въезда в тоннель я не видел.
– Я серьёзно хочу есть, – пробурчал я, идя в след за Рамзиным.
– Я и сам хочу. Сейчас нам из столовки принесут. Просто ты наговорил такого, что мне срочно нужно опросить тебя. Это сведения чрезвычайной важности. Сегодняшние исследования показали, что ты ничего не выдумываешь и не сошёл с ума. А поэтому, то, что ты сейчас мне рассказал – вполне возможные события будущего, затрагивающие интересы государства. Вот я и решил, что доложить об этом наша обязанность. Ты же не против?
– Я не против, – вздохнул я, – но очень кушать хочется.
– Покормлю-покормлю. Сам голодный.
– Да, вы можете неделю не есть и пят дней не пить. Вас специально тренируют. А у меня организм растущий! Причём, очень быстро растущий. Мне по три пять раз в день питаться надо, а я даже в школе не успел поесть. Вот пожалуюсь на вас врачам.
– Они тебя «подкормили» витаминами и глюкозой. Я знаю. Так что, не пудри мне мозг, – усмехнулся Рамзин, нажимая на кнопку вызова лифта.
– Это мы в ваших казематах, на глубине ста метров?
– Почему ста? – явно удивлённо спросил Рамзин.
– Так говорят, – пожал плечами я. – Говорят, что из вашего здания можно сесть на подводную лодку, что стоит на «запасном пути», как бронепоезд.
Я сочинял без зазрения совести. Для чего? Да, так, прикалывался. Пытался отвлечь Рамзина от тяжких мыслей по поводу его печального будущего, печального будущего его «конторы» и печального будущего нашей страны.
– Враки! – задумчиво, но уверенно сказал Рамзин.
– Ага! Так бы вы и сознались. Да, и нет у вас, наверное, такого допуска!
– Ха! – не выдержал Рамзин. – Что ты знаешь о формах допуска?
– Ничего, – успокоил его я, – но про подводную лодку точно знают немногие.
– И ты в их числе? – наконец улыбнулся Рамзин.
– Не знаю, а предполагаю, – подняв указательный палец вверх «значительно» произнёс я.
– Этого в твоей голове нет? – снова усмехнулся Рамзин. Его всё-таки немного «отпустило».
– У-у, – покрутил головой я.
Лифт тем временем остановился на третьем этаже, мы вышли. Рамзин показал удостоверение сидевшему за столом дежурному и что-то шепнул ему в ухо. Тот покрутил головой и показал указательным пальцем на телефонный аппарат. Рамзин вздохнул и набрал какой-то номер.
– Это Рамзин я на седьмом посту. Мальчик со мной… Очень… Жду.
Рамзин трубку положил и отошёл к лифту и ко мне. Меня от страха поколачивало. Всё-таки управление комитета государственной безопасности это не «Дом пионеров и школьников» и даже не драмтеатр. Тут решались дела государственной важности и вершились судьбы многих. И что для них моя судьба, моя жизнь? Да-а-а… Намеренно идя на обострение ситуации ради возможности рассказать о будущем моей страны, я понимал опасность моей правды.
После того, как подтвердятся иные мои «предсказания», у комитетчиков, посвящённых в перспективы «развития» государства будет два пути: либо доложить, как говориться, по команде, либо ликвидировать меня. Теперь, когда меня Рамзин привёз в «контору» я склонялся с большой долей вероятности ко второму варианту.
Ещё полчаса назад, я рассчитывал на то, что окажусь дома, но чуть-чуть поторопился. Вернее не поторопился, а намеренно сказал, то, что сказал именно в машине. Чтобы проверить, на сколько Рамзин верит в мои предсказания. Оказалось, млять, что он слишком верил в них. Чего вдруг?!
И вот теперь я ощущал себя агнцем добровольно идущем на заклание. Не Христом, конечно, ибо он шёл на крест во искупление первородных грехов человеческих. Я же шёл на свою «Голгофу», хрен ради чего. И ещё не факт, что, в случае изменения истории, России, вернее СССР, будет лучше, чем ей стало в моём будущем. Ой, не факт…
Из-за угла, появился офицер с капитанскими погонами, который передал дежурному бланк пропуска и кивком головы показал, чтобы мы следовали за ним. Мы последовали и оказалось, что за углом находилась металлическая дверь, выходившая в длинный коридор. А сразу с этой дверью была большая деревянная дверь которую и открыл капитан, пригласив и нас за собой. Снова кивком головы. Мы вошли и Рамзин сразу прошёл в другие – двойные двери, оставив меня в приёмной. Капитан молчаливо остался стоять рядом со мной и чуть позади меня.
– Вот так вот, – подумал я. – Почти, что задержан.
Меня продолжало потряхивать. Я приблизился к вершине, но осталось сделать ещё несколько шагов. А там, или вниз, или…
В голове зазвучала песня Владимира Высоцкого «Вершина»:
