Текст книги ""Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Александр Сухов

Соавторы: Мариэтта Шагинян,,Алекс Войтенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 353 страниц)

Я вздохнул и ответил.

– Песни.

– А у тебя их сколько?

Я снова вздохнул.

– Их у меня много.

Глава 24

Заснув в десять вечера, я проснулся в шесть утра, сдвинув время подъёма на час позже.

– Наступила зима, – подумал я, переводя перед сном стрелку будильника на час назад, – а зимой силы надо беречь.

Моё тело, прокачанное ежедневными тренировками по, лично мной разработанной для моих учеников, системе не закачивало мышцы и связки, а развивало рефлексы и взрывную реакцию дарованного мне растущего тела и развивающегося молодого организма. Я всегда был противником работы с излишней тяжестью, а в молодости слыл категорическим противником железок, предпочитая сделать тысячу ударов или других движений. Понимаю, что был не совсем прав, но достигнуть определённых высот эта система мне позволила. Хотя, силу и мышцы в моей жизни мне дало самбо, а каратэ уже потом «легло» на него, как в удобное ложе.

Здесь и сейчас на своих утренних тренировках я, в основном, налегал на гимнастику, растяжки, дыхание и базовую технику каратэ. Интересно, но и боксёрская техника получалась у меня всё лучше и лучше от тренировки к тренировке. Тоже происходило и с техникой самбо. Карате добавляла броскам резкости, а ногам устойчивости. В борьбу за захват я добавил «липкости» и за это меня похвалил даже старший Городецкий. Многим самбистам не хватало доворотов таза, бёдер, то есть гармонии всех частей тела. Я знал, как её достичь и шёл к ней правильным путём.

На тренировки я стал ходить реже. Практически, один раз в неделю на самбо и один раз на бокс. Тренер по боксу злился, а Городецкий ко мне был безразличен. После моих первых выступлений на городских соревнованиях, Юдин обратил моё внимание на ошибки и принялся меня переучивать, но я не переучивался, а всех его, отзанимавшихся по году ребят, бил. Я стал приходить только на пятничный день спарринга, где оттачивал в, основном, передвижение и привязку рук к ногам. Включая в технику рук каратэковскую блокировку и переход от блокировки к одноимённому удару.

По сути, и в боксе имелись такие же, как и у каратистов, раскручивающиеся и закручивающиеся спирали, но боксёры почему-то приходили к ним сами, стараясь сдвоить и строить удары одной рукой. Хотя и каратисты приходили к ним почти всегда самостоятельно, или имея «учителя», которые не особенно-то стремились делиться знаниями.

– Ученик, наблюдая за учителем, должен дойти до всего сам, – так говорил мой «сэнсей».

Я знал правильный путь и вёл по нему своих учеников. Теперь я шёл по нему сам, не стараясь его сократить, так как это не возможно в ущерб качеству. Если его сократить, это будет уже другой путь.

Так что, новое тело я развивал гармонично, накачивая его силой осторожно. В конце концов, Юдин мне сказал: «Не будешь выступать на соревнованиях, выгоню». Вот я и выступал. Сначала на городских, потом, вот недавно 3-го декабря, на краевых. На краевых соревнованиях стал четвёртым. Я проиграл бой за выход в полуфинал по очкам. Рано было мне себя загонять в рамки чемпиона. Если бы я проявил себя полностью, то Юдин взялся бы за меня всерьёз и загнал бы в «строгий режим» и «круговые тренировки». А оно мне надо? У меня новогодний вечер на носу!

Мотивируя тем, что мне надо подтянуть учёбу, я от тренировок по боксу отказался совсем, обещая тренеру готовиться к следующим соревнованиям самостоятельно. Соревнований по боксу было много, но даже краевые мне были не «по чину». Не говоря уж о зональных или, не дай Бог, союзных.

Зональные соревнования были, по своей сути отборочными соревнованиями на чемпионат Союза ССР. И выиграть их было очень престижно. Кроме чемпионатов Союза ССР проводились и так называемые малые олимпийские игры в преддверии олимпиад. Так называемые Спартакиады народов СССР. В той своей жизни я стремился к спортивным победам и изводил себя на тренировках и «дрался» за первое место на любых соревнованиях. Это было у меня с детства. В семьдесят третьем году Самбо включили в программу чемпионатов мира, а чуть позже стало олимпийским видом спорта. Наверное, поэтому, я сильно расстроился, когда меня, победившего на летней спартакиаде народов СССР в 1979 году и добывшего титул чемпиона СССР, не отобрали на «Олимпиаду-80».

Причём, я уже не жил во Владивостоке, из которого вроде как «спортсменов везти далеко». И для меня стало плохим утешением то, что из-за событий в Афганистане Международный олимпийский комитет понизил статус самбо до «демонстрационного». Огонь азарта и потребности побед во мне тогда погас. Не горел он во мне и сейчас.

Я любил спорт и возможность с его помощью экспериментировать с телом, но драться за победу мне не хотелось, а потому занимался спортом не ради получения удовлетворения от своего превосходства над другими спортсменами или превосходства моего стиля над другими, а ради совершенствования своего тела и духа. Для этого тоже надо было побеждать. Но ведь побеждать можно по-разному… И главной целью стало для меня – победить себя. Тело и прежний разум, а он ещё, оказывается, оставался в этом теле, не хотели двигаться так, как двигал их я. Не хотели, но я их заставлял. И возможно, то, что я передвинул стрелку будильника вперёд, была победа прежнего разума. Но своим разумом тренера-профессионала я понимал, что восемь часов сна для детского развивающегося организма – мало. Лучше всего было ложиться в девять вечера и спать до семи.

– Так, скорее всего я и сделаю, оставив себе на зарядку тридцать минут, – думал я, возвращаясь домой бегом.

Сыпал мелкий колючий снег, и я радовался, что мне не надо идти далеко, чтобы попасть в школу. Начиналась, похоже, метель, и мой поход в магазин «радиодетали» мог обломиться.

Для усилителя мне нужно было пять транзисторов, два диода, шесть конденсаторов и одиннадцать резисторов. Транзисторы желательно такие же германиевые, как и мои, но как они попадают к нам и от какого производителя? Из Чехословакии, что ли? Интересно. Возможно, что и Семёныч взял там же, где и я сегодня возьму. Забавно… Все пути идут ко мне. Хе-хе-хе…

После второго урока, которым был «русский язык», Людмила Фёдоровна попросила меня остаться. Она так и сказала:

– Женя Дряхлов, останься. Надо поговорить.

Почти все одноклассники окинули меня сочувственными взглядами, кроме тех, что завидовали моему восхождению на школьный Олимп. Были и такие. И не только мальчики, но и девочки. Как это хорошо написано в книге Кира Булычова «Девочка из будущего». Теперь в этот мир окунулся я. У нас и до меня в классе был «штатный» отличник. Он, действительно, очень быстро и чётко соображал, был мальчиком аккуратным и, вероятно, из очень интеллигентной семьи. Он редко давал списывать, и его, что интересно, за это не били. Он вёл себя очень достойно.

Так вот он, после того, как я вдруг, словно очнувшись от спячки, стал набирать «политический вес», становясь таким же авторитетом, как и он, сначала сильно задумался, видя, что «ко мне потянулись люди» за списыванием домашних работ, а потом стал тоже предлагать списать у него. Но не тут то было. Его предложение сначала было воспринято с удивлением, а потом с презрением. Мало того, его стали поддразнивать, чего раньше одноклассники себе не могли позволить, рассчитывая на его снисхождение, что, иногда, случалось.

Так вот он меня возненавидел до такой степени, что перевёлся в другую школу, благо, что жил как раз на границе между ней и нашей. Как-то так… Девчонки – отличницы на меня смотрели скептически, не считая, что это надолго, и поэтому жить не мешали. Хулиганы от меня тоже вроде как отстали, но пытались, пытались прервать мой «выход силой». Пытались, но не смогли.

Собрав в портфель учебник и тетрадь с ручкой, я подошёл к учителю.

– Я хотела бы, чтобы ты, Женя, показал мне свои стихи, – сказала Людмила Фёдоровна, пряча от меня глаза. – Я слышала, что ты ходишь на репетицию к Попову Виктору и выиграете твою, э-э-э, музыку и поёте твои песни. Это так?

– Так, Людмила Фёдоровна, – ответил я, кивая головой и глядя ей в глаза преданным собачьим взглядом.

– Надеюсь, вы там, э-э-э, про Христа не поёте?

– Нет! Мы там поём другие мои песни.

– Какие, например? Можешь мне прочитать?

– Я могу вам их дать почитать. Тетрадка у меня с собой.

Я снова раскрыл портфель, достал общую тетрадь и отдал Людмиле Фёдоровне.

– А я побегу? – спросил я. – В столовую хотел…

– Да-да! Беги.

Людмила Фёдоровна раскрыла тетрадь, отметила название: «Олень», и задумчиво прочитала строчки первого стихотворения.

– Осенью в дождливый серый день, проскакал по городу олень. Он летел над гулкой мостовой рыжим лесом пущенной стрелой. Вернись, лесной олень, по моему хотенью! Умчи меня олень, в свою страну оленью. Где сосны рвутся в небо, где быль живёт и небыль, умчи меня туда, лесной олень!

Завуч нахмурилась и перелистнула страницу.

– Под небом голубым есть город золотой с прозрачными воротами и ясною звездой. А в городе том сад, все травы да цветы, гуляют там животные невиданной красы…

Она вздохнула.

– Час от часу не легче… Животные какие-то… Золотой орёл небесный…

– А это что? Что за рифма: «оттяг» – «ништяг»? Песня про индейца… Та-а-а-к… Беда…

Людмила Фёдоровна перелистнула страницу и прочитала:

– «Детство». Хм! Детство, детство, ты куда бежишь? Детство, детство, ты куда спешишь? Не наигрался я ещё с тобой. Детство, детство, ты куда? Постой. А я хочу, а я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять. Дразнить Наташку, дёргать за косу, на самокате мчаться по двору.

– Хм! Не наигрался он! Так иди и играй! Взрослый, какой нашёлся! А это что? «Как прекрасен этот мир»… Нука… Ты проснёшься на рассвете. Мы с тобою вместе встретим день рождения зари. Как прекрасен этот мир, посмотри! Как прекрасен этот мир! Как прекрасен этот мир, посмотри! Как прекрасен этот мир!

– Белиберда какая-то! Каша у мальчишки в голове! Каша! Надо спасать ребёнка!

– Снова «Куда уходит детство, в какие города?» Да, что же это такое? А стихи хорошие… Так, «Маленькая страна»… Есть за горами, за лесами маленькая страна… Там звери с добрыми глазами, там жизнь любви полна, там чудо-озеро искрится, там зла и горя нет. Там во дворце живёт жар-птица и людям дарит свет. Почему там, а не здесь? Где это «там»? Здесь живёт жар-птица? А, где это «здесь?»

Снова шелест страниц.

– А это хорошо! «Крылатые качели» – хорошее название. И текст… Очень хорошо… И вот… «Прекрасное далеко не будь ко мне жестоко. Не будь ко мне жестоко… Жестоко не будь. От чистого истока в Прекрасное Далеко, в Прекрасное Далеко я начинаю путь…». Очень хорошо.

Людмила Фёдоровна не услышала, как прозвенел звонок, и не заметила, как в класс тихо-тихо вошли ученики, до этого много раз заглядывавшие в приоткрытую дверь. Дети расселись по своим местам, и некоторое время ждали, а учитель всё листала и листала сорокавосьмистраничную тетрадь.

Не выдержал один из «хулиганов», который скривил мерзкую рожу и просто столкнул с парты книгу, упавшую на пол с оглушающим в абсолютной тишине шлепком. Учитель вздрогнула, как и многие в этом классе и подняла голову.

– Что случилось? – спросила она приподняв брови. – Почему вы здесь? Почему не уходите? Дряхлов? Где Дряхлов?

– Дряхлов в шестом «а», Людмила Фёдоровна. Они ушли на Физику.

Учитель заморгала глазами, оглядела учеников и нахмурилась.

– Я что, спала? – спросила она.

– Нет, вы читали тетрадь. Мы зашли тихо.

Дети говорили по очереди, и Людмила Фёдоровна то и дело переводила взгляд с одного говорившего на другого.

– Да-да, тетрадь.

Она вдруг поднялась из-за стола и, взяв тетрадь, пошла к двери.

– Посидите тихо. Я скоро вернусь.

Сказала и выйдя из класса прикрыла дверь.

– Что это с ней? – спросил «хулиган». – Она – словно чумная. Так у нас соседка похоронку читала. У неё муж в зоне умер. Но тут целая тетрадь…

– Там ситихи написаны, – сказала девочка, сидящая за первой от стола учителя партой.

– Ситихи, – передразнил её «хулиган». – Сама ты «ситихи», заика!

– Сам ты… Балбес! – крикнула другая девочка.

– Сейчас она заглянет и нам конец, – сказал кто-то, и все притихли.

Пока Людмилу Фёдоровну боялись, она без стука открывала дверь кабинета директора. Светлана Яковлевна её уже не ждала, так как начался следующий урок.

– Что ж вы, голубушка? Я вас жду-жду, – обиженно поджав губы, вопросила директор.

– Да вот, – она помахала толстой тетрадью. – Не могла оторваться! Читала, и кое-где, чуть не плакала, понимаешь! Про войну у него так написано, что у меня мурашки по коже вот такие.

Людмила Фёдоровна показала первую фалангу указательного пальца. И передала тетрадь директору школы.

– Читайте Светлана Яковлевна, потом обсудим. У меня много, что есть сказать, по этому, Дряхлову. Очень непростой мальчик.

– У него, же отец сидит, вы знаете?

– Нет! Откуда?! В анкете у него ничего нет про отца. За что?

– Ладно… Я почитаю. После уроков поговорим. Репетицию пойдём смотреть?

– Обязательно. Вот, я тут закладки сделала. Обратите внимание на «Тающий снег». Там про любовь… Вообще у него очень много про любовь…

– Как это возможно? Ему только двенадцать!

– Вот именно… А там… Читайте и не обплачьтесь. Я пошла. У меня урок.

* * *

В магазин «Радиодетали» на Ленинской мы пришли вместе с Андрюхой-барабанщиком, потому что дозвониться до своей родственницы вчера он не смог. В магазине его, оказывается, знали. Он не однократно покупал радиодетали для своих знакомых музыкантов. Сейчас музыканты сами себе «мастрячили» радиоаппаратуру, призывая на помощь знакомых радиолюбителей. Лепили кто во что горазд. И получалось порой очень даже неплохо.

Андрей кивнул скучной продавщице и прошмыгнул мимо неё в дверь подсобного помещения. Минуты три его не было, потом вышла дородная женщина в халате и уткнувшись в меня напряжённым взглядом, подозвала рукой.

– Ты, что ли, Женя?

Я кивнул.

– Пошли! – приказала она и снова скрылась в сумраке подсобки.

Я быстро сунулся вслед за ней и уткнулся в тёплую задницу.

– Тихо, малыш, тут ящики, не ушибись.

– Простите, – прошипел я.

В коридоре было абсолютно темно, а по сторонам прохода стояли, действительно, какие-то картонные ящики.

– Аппаратура, – подумал я, проводя ладонью по «фирменно гладкому» картону и хмыкнул. – Специально «не светят» товар. В буквальном и переносном смысле. Тут какие-нибудь слова написаны броские. «Акай», «Сони», например, или «Хитачи»… Ха-ха…

А за прилавком продавщица с кислой физиономией стоит и покупателей, как мух, отпугивает. Да-а-а…

Время от времени трогая женщину в районе ягодиц, причём она каждый рази этом хихикала, я пробрался вслед за ней куда-то очень далеко. Она время от времени говорила «направо», или «налево». Наконец из открывшейся двери хлынул поток света и я защурившись вошёл в кабинет, тоже заставленный коробкам. На них честно и откровенно имелись именно те названия брэндов, о которых я только что думал. Ящики имели разный размер и разные надписи мелким шрифтом, но по маркировке я видел что это усилители, магнитофоны и акустика.

Мазнув взглядом по коробкам, я посмотрел на Андрюху, вальяжно расположившегося в кресле с чаем и булочкой и уставился на женщину, сидевшую за столом.

– Женя? – утвердительно спросила она. – Андрей говорит, что ты очень хорошо делаешь усилители и тебе нужны радиодетали. Что такое хорошо и что такое плохо – понятия субъективные, а потому не мне решать. Мне надо понимать, сколько и какие радиодетали тебе нужны?

Я молча нырнул рукой за меховой отворот шерстяного пальтеца и достал несколько сложенных в четверо клетчатых листков.

– Вот! – сказал я и протянул «спецификации» на усилители и три «примочки», уже пользующиеся спросом у музыкантов. – Хотя бы это. Желательно прямо сейчас.

Заведующая глянула на листки и одобрительно кивнула.

– Это у тебя такой почерк?

Я кивнул.

– Гляди Валя, какой у мальчугана почерк. Обзавидоваться можно.

Она отдала листки второй женщине, которую я щупал в тёмном коридоре за крутые ягодицы. Машинально я скользнул по её бёдрам взглядом и она, заметив, удивлённо вскинула брови.

– Говорят, какой почерк, такой и характер, – сказала она и вглядевшись вдруг сказала. – А я знаю тебя. Ты к моему соседу телевизор смотреть ходишь. Точно.

Я всмотрелся и узнал тётю Валю, мать Олега Банных.

– Вот же какой маленький город, – подумал я и сказал. – Я тоже вас знаю. Здравствуйте.

– Привет-привет… И что тебе нужно? Что-то я не слышала, что у нас в доме живёт мастер по телевизорам. Может, зайдёшь, посмотришь? А то мой когда ещё из рейса вернётся, а Василий, что-то не справился с моим «Акаем».

– Зайду, – пожал я плечами. – Посмотрю.

– Ха-ха-ха, – засмеялась Валентина. – Ты смори, не стушевался! Пошутила я… Где тебе с такой техникой справиться. Мы его ещё здесь списали. Мой ковырялся-ковырялся… Говорит, где-то плата лопнула…

– Тем более, зайду. Интересно и полезно для знакомства. Вдруг починю. У вас же гарантийный сервис есть?

Валентина кивнула.

– Ну, так вот… Ладно об этом потом. Я про детали. Есть такие?

– А деньги у тебя есть… такие… – значительным тоном произнесла заведующая.

– Есть, – кивнул я головой.

Глава 25

В этот день всё, что хотел, купить не удалось. Тётя Валя Банных пообещала принести радиодетали завтра, если их доставят с Радиоприбора, поставки с которого задерживались. Так сказала заведующая, при этом со значением глядя на Андрея, беззастенчиво лопающего какие-то конфеты. На что тот даже не отреагировал.

Оставив необходимую сумму денег, а это ни много ни мало, а составило триста семьдесят рубликов, мы с барабанщиком наконец-то решились покинуть кабинет заведующей и направились к двери, когда заведующая спросила:

– А ты, и в правду, можешь починить японскую технику?

– Если детали есть, что её чинить? Она такая же, как наша. Детали нужны.

– Ну, не скажи, не скажи… Не всякую наш мастер может починить. Вот, например, это всё, – она показала на коробки, – неликвид.

От предвкушения чего-то грандиозного, моё сердце провалилось куда-то вниз, и защекотало меня где-то в яичках, как бывает в парке, когда доска больших качелей падает с высоты.

– Всю такую технику – которую мы не смогли восстановить – надо отправлять обратно в Москву, а это затраты на перевозку и удар по выполнению плана. С нас всё равно спросят, как за целую аппаратуру, хотя мы и отчитываемся, и комиссии её принимают и из Москвы отправляют и получают аппаратуру из Японии взамен. Но нам она не поступает… И на следующий год количество поставки сокращается на количество списанной аппаратуры.

– Странно. Разве Японцы поставляют некондиционную технику? Это же удар по престижу…

– Ах, я тебя умоляю… Приучили мы косоглазых, что хватаем всё и не конфликтуем. Нам объяснили, что юридические и политические издержки дороже. И не все торговые фирмы хотят сотрудничать с СССР.

– А тут ещё санкции за Афганистан намечаются. – подумал я. – С семьдесят девятого года и, фактически, до начала перестройки. А там переворот и вообще полная жопа.

– Так, как же ремонтировать, если деталей нет?

– Детали есть! – махнула рукой заведующая и почему-то посмотрела на Банных. Та вслед за этим покраснела и отвела глаза.

– Мы в рамках прямых поставок можем запросить нужные нам детали у Японцев. И валюта на это выделяется. Не всегда, правда, её можно выбить… Но у нас и аргументов нет для «выбивания». Очень небольшой процент восстановленной техники у нас в последнее время. Вот мы и не заказываем. Вообще, за сервис у нас твоя тётя Валя отвечает. Она лучше может рассказать.

Тётя Валя снова покраснела.

– Это не важно, – махнул я рукой.

Я быстро-быстро пытался сообразить, что с этой помощи торговой сети мог бы себе поиметь, кроме «геморроя» и траты такого драгоценного для меня времени? Но слово «могу» уже выскочило, и если начать «отрабатывать назад», то значит вызвать недовольство и заведующей, и ответственной за сервис «тёти Вали».

– А что я буду иметь? – спросил я, очень серьёзно глядя на заведующую, и добавил, сразу пресекая «инсинуации». – Конфеты не предлагать.

Заведующая широко улыбнулась и обратилась к «товарке».

– Умный мальчик. Такой точно сможет нам помочь, если знает реальную цену такой работы.

Потом она серьёзно посмотрела на меня.

– Мы можем, комиссионно, назначать цену со снижением до пятидесяти процентов от первоначальной.

Я чуть дрогнул щекой, высказывая неудовлетворение. Мне не нужна была японская радиотехника, кроме, может быть, проигрывателя пластинок. Ну и самих пластинок, которые, в принципе можно купить на рынке за деньги. Как, в общем-то и проигрыватель. Значит мне нужны деньги? Но деньги у меня и так появились. Не так много, как требовалось, но всё-таки… И так, что же мне нужно от торгашей? Всё правильно – связи. Но это самое последнее, что в этом мире можно просить отдать.

– У вас есть мастерская? – спросил я.

– Нет, – покрутила она головой, – своей мастерской у нас нет. У нас договоры с несколькими мастерскими. Ну, ещё мастер один… Тёти Валин знакомый. Он по договору подряда с нами работает.

Валентина снова покраснела…

– А он на дому работает? – спросил я.

– Да, мы отвозим ему на нашей машине.

– Я так понимаю, что ваш Акай ему починить не удалось?

– Не удалось. Он приезжал, но…

Заведующая фыркнула и «тётя Валя» в очередной раз залилась краской.

– Понятно, – мысленно хмыкнул я и вспомнил басню про стрекозу. – До того ль, голубчик было…

– Сейчас я буду очень занят. До нового года мне нужно «сваять» несколько музыкальных приставок к инструментам…

– Ой! И нам до нового года надо план выполнить.

Заведующая прижала сомкнутые в «умоляю» кисти рук перед внушительной грудью. Я скользнул взглядом по её бюсту, и это снова не скрылось от глаз Валентины, у которой снова дрогнули в удивлении брови.

Я посмотрел на осовевшего от чая и конфет Андрюху.

– Так, везёте сейчас нас домой и вот эти усилители.

Я ткнул пальцем на Акаи, которые знал неплохо. Посмотрю, а завтра скажу тёте Вале, когда она мне оставшиеся детали привезёт.

– Позвони, когда будет готово, мы приедем заберём. Только смотри, – она погрозила мне пальцем, – не напортачь. Хотя… Куда уж больше?

Тётя Валя потупила карие очи.

– Телефона у меня нет.

Заведующая сощурила глаза.

– Это будет первое, что я смогу для тебя сделать, если у нас сложатся отношения. У вас же дом телефонизирован? – спросила она Валентину.

– Телефонизирован, – вздохнула и ответила Валентина.

Я равнодушно пожал плечами.

– Да, мне и звонить-то некому.

– Телефон появится, сразу найдётся, кому позвонить, – рассмеялась заведующая. – Меня, кстати, Ирина Георгиевна, зовут.

– Очень приятно. Так мы едем?

– Проводи молодых людей через рабочий выход, – указала заведующая Валентине, – и скажи водителю адрес и чтоб занёс ящики. А то он такой… Пальцем не пошевелит… Румын, одним словом. Сядьте и ждите в машине. Никуда не ходите по двору, а то придавит чем-нибудь.

– Я постою, покурю, и проконтролирую вывоз…

– Ну да, ну да…

Заведующая уже озаботилась чем-то другим и потянулась к телефону.

– А ты с тёткой сможешь связаться по домашнему телефону? – спросил я Андрея, выходя на улицу.

– Конечно. Она всегда на работе за своим столом сидит. Только звонит очень часто. Порой не пробьёшься.

– Не пробьёшься, не будет тебя подарка на новый год. Какого подарка?

– Микрофонов для твоей «кухни», усилителя и пары колонок.

– Да ты гонишь! Подарка, это навсегда?

– Да ты не одной национальности с вашим клавишником? Выкупишь – будут твоими, пока не продашь…

– Слушай, а ты, говорят, и «примочки» лепишь.

– Лепят горбатого, Андрей. Я «ваяю».

– Как скульптор, что ли? – усмехнулся Андрей.

– Практически.

– Так, это, скульпторы же тоже ведь лепят, – барабанщик, хитро улыбаясь, напрашивался на отповедь. – Какая разница?

– Товарищ не понимает, – произнёс я, вздыхая и обращаясь к водителю.

Тот удивлённо посмотрел на меня, продолжая газовать на снегу. «Буханка», под «жвак»[26]26
  Жвак – верхняя часть якорной цепи.


[Закрыть] гружённая импортной некондиционной техникой, шёл по снегу ходко.

– Вот я тебе не сваяю, а слеплю, и увидишь, какая получится разница!

Водитель хмыкнул и снова надавил на газ, выводя машину из очередного сугроба.

– Ха-ха! Понятно-понятно… Мне бы, э-э-э, «флэнджер».

Я удивился.

– На барабаны? И что же ты собрался «флэнджерить»? Один свой сольник? Понимаю, если бы у тебя полная кухня была, тогда «сбивка» по всем барабанам хорошо бы слушалась, а так… нет резона.

– Есть у меня дома ещё барабаны: и тамы, и другие, вторая бочка есть. Я в школу только минимум принёс. Что там играть-то? Они ведь не могут играть. Да и ты даёшь только: дзык-дзык-дзык…

– Понятно, – кивнул головой я. – Согласен, что с теми клавишами путного не сыграешь. Потому и даю «дзык-дзык-дзык»… Но, я буду иметь ввиду… Только ты «тамы» хоть принеси. Тогда и тебе машинку поставим.

На самом деле я уже задумывался, как вообще обойтись без акустических барабанов и барабанщика. Собрать ритм машину можно было бы и на аналоговой базе, но где было взять ударные инструменты, чтобы записать «сэмплы». Теперь я знал, где и знал, как.

– Сделаю я тебе не только «флэнджер», но и такую примочку, чтобы ты мог модулировать звук своих инструментов, как вздумается, но мне нужно будет снять с них звук. Сделаем?

– Да не вопрос. Только мне мать не даёт дома стучать.

– Да мне-то надо, по разу ударить в каждую. – Сколько у тебя инструментов?

– Двойной, вообще-то комплект всего. Даже малых барабанов два.

– Ха⁉ – удивился я. – А «сольник» тебе второй зачем?

– Так получилось. И отец привёз и дядька. Они оба в Дальневосточном пароходстве работают. За границу ходят.

– Понятно. Продавать будешь?

– Буду. Уже продаю, да не покупает никто. Говорят – дорого. А мне дядьке надо деньги отдать, ну и себе чуть-чуть…

– Понятно. Значит, слушай сюда… Если хочешь себе скоро «приблуду» о которой я сказал заиметь, придётся перетащить один комплект установки мне. Тем более, чтобы барабанную партию расписывать, надо стучать в живую. И перетащить надо прямо сейчас.

Барабанщик недоверчиво посмотрел на меня.

– Что-то «терзают меня смутные сомнения», – сказал он фразой из вышедшего в этом году «Ивана Васильевича…». И когда же ты мне сделаешь такую установку?

– Утром деньги – вечером стулья, и не тебе, а нам. Всё, что я делаю, это на благо нам всем. Но оно остаётся моим, Андрей, заруби себе это на носу. Ферштейн?

– Ферштейн! – вздохнул Андрей. – И всё-таки, когда?

– Платы у меня заготовлены. Паяльником работаю я быстро. Детали будут, сваяю за день. На настройку день уйдёт. Для этого и инструменты нужны, – соврал я.

– Перетащим прямо сегодня в школу, а вечером к тебе.

Он посидел подумал.

– А может на этой машине перевезём? – спросил он меня, с надеждой глядя на затылок водителя.

Тот даже не отреагировал.

– Мысль интересная. Давай сначала выгрузим, а потом спросим товарища водителя, сколько он попросит денег за то, чтобы от одного дома, перевезти к другому комплект барабанов. Я бы, например, мог предложить целый рубль.

Водитель не отреагировал.

Почти молча доехали до моего дома. Каждый думал о своём. Андрюха хотел выскочить на «Энерготехникуме», но я приостановил его взглядом и сказал:

– Если что на обратном пути выскочишь. Вдруг внизу помочь надо будет. Ты вон какой здоровенный. Не всё водителю надрываться!

Андрюха-барабанщик и вправду был рукастый и высокого роста. Учился он, как оказалось, в десятом классе, был старше всех, но вёл себя скромно. После окончания школы поступать собрался в институт искусств на отделение ударных инструментов.

Мы доехали до моего дома, все вместе выгрузили машину, перенеся коробки ко мне домой и тут водитель просто сказал: «Три рубля и я помогаю погрузить и выгрузить». Я сказал: «Годится», и мы за час перевезли ударную установку ко мне домой. Фу-у-у-х! Да-а-а!

Я стоял среди коробок, барабанов и тарелок и даже не раздумывал, с чего начать. Я смотрел на коробку в надписью «Akai – GX-400 D» и просто тяжело дышал. Устал маленько… Потом я сел на деревянный стул с «эргономической» гнутой спинкой и продолжил дышать.

«Акай – ЖэИкс– четыреста Дэ» имелся у меня в домашней коллекции. Слегка переделанный, он меня вполне удовлетворял и радовал глаз. Я поменял стоявшие германиевые транзисторы на другие, перемотал катушку трансформатора на линейном выходе и бархатистый «нажимчик на низах», как говорил мой друг, исчез. Сейчас просто не было транзисторов лучше германиевых, а у них имелся небольшой конфликт с токами и к ним нужно ещё кое-что добавить. Да-а-а… Акай в это время «косячил», как и промышленность в СССР. Почему? Вопрос. Да-а-а…

Но, по моему мнению, этот Акаи был лучшим из Японских в начале семидесятых.

Заводская фирменная лента на коробке была вскрыта, но коробка была заклеена тоже акаевским скотчем.

– Ни хрена себе? Это у них такие требования к отправке брака назад? – подумал я и безжалостно резанул ленту ножом. Лента лопнула со звуком разрезаемого спелого арбуза, и мне моментально захотелось лета. Надоела мне зима. Там, в моём будущем можно было на недельку смотаться в Турцию, или Тайланд. А здесь приходилось ждать конца долгой зимы и ещё более долгого «начала лета». Я вспомнил морось семидесятых годов и вздрогнул. Фу, гадость. Да-а-а…

Бобинник был красив, но не работал от слова «совсем». Я вздохнул, взялся за отвёртку, а через двадцать минут понял, что «умерла, так умерла». Аппарат был скорее мёртв, чем жив. Потыкав в платы щупами тестера и посмотрев на кривые осциллографа, – подаренного Семёнычем, сравнив мнение специалистов диагностов со своим, я пришёл к неутешительному выводу, кто высокая комиссия, скорее всего, права. Пришёл к такому выводу, вздохнул и завинтил винтики взад. Однако в коробку аппарат ставить не стал.

Время до начала репетиции ещё оставалось, и я решил что-нибудь сваять. Я уже взялся за нагревшийся паяльник, когда затрезвонил дверной звонок.

– В суп тебя! – машинально пробормотал я, откладывая паяльник, не уточняя, кого именно в суп: звонок или того, кто так настойчиво трезвонил.

Это оказался Мишка, который с порога, с трудом переводя дыхание, спросил, развязывая замёрзшие шнурки ботинок:

– Ты, что себе аппаратуру фирменную купил?

– С чего ты взял? – спросил я грустно.

– Как с чего. Банан видел, как тебе коробки заносили.

– Не, Мишка, это не аппаратура, а хлам. Поломанное всё. Попросили попробовать починить. Тётя Валя, соседка твоя в радиотоварах работает. Вот она и попросила. Я к ним сегодня за деталями ездил вот и напихали.

Мишка, наконец-то справился со шнурками и сбросив обувь зашлёпал сырыми, наполовину сползшими со ступней, носками по полу.

– Ух ты, – упёрся он взглядом на стоящий на полу бобинник. – Это?! И не работает. Не верю. Это же «маде ин джапен».

– Сам ты «маде ин». Не веришь, можешь включить. Вон розетка.