Текст книги ""Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Александр Сухов

Соавторы: Мариэтта Шагинян,,Алекс Войтенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 353 страниц)

Глава 16

– Разрешите присутствовать, – спросил я, предварительно постучавшись, войдя в учительскую и поздоровавшись с сидящими вокруг сдвоенного стола присутствующими. Во главе стола сидела Светлана Яковлевна Козак – наша директор.

– Ради тебя и собрались, Дряхлов, – ехидно проговорила Людмила Фёдоровна – завуч нашей школы. Становись вот сюда.

Меня поставили у стола напротив директора.

– Даже представителя РОНО пригласили. Ты же грозился написать жалобу в РОНО? Вот и передай жалобу товарищу Маркову.

Завуч указала рукой на сидящего рядом с ней мужчину лет сорока в сером костюме, чуть лысоватого, в больших роговых очках, сильно уменьшающих его глаза.

– Здравствуйте товарищ Марков! Как к вам можно обращаться по имени отчеству?

Товарищ Марков переглямулся с директором школы, кашлянул и представился:

– Альфред Павлович.

– Очень приятно, Альфред Павлович, – с серьёзным выражением лица и чуть склонил голову вперёд.

Однако классная решила воспользоваться моментом, чтобы спровоцировать меня и прошипела:

– Не паясничай, Дряхлов! Здесь тебе не цирк!

Я с удивлением и интересом перевёл взгляд на Рагиню, но промолчал. Я решил вести себя предельно корректно и ни с кем не спорить.

– Дождёмся Николая Ивановича, или начнём без него? – спросила завуч.

– Он всегда больше всех занят. Не дождёмся мы его. Давайте начнём? – высказала свое мнение Рагиня.

– Да! Надо начать, пожалуй, – проговорил Альфред Павлович и глянул на часы. – Не думаю, что это вопрос очень сложный. Надо уложиться минут в тридцать.

– Тогда, товарищи, начнём! – торжественно сказала директор. – Мы собрались на экстренное заседание педагогического совета по просьбе Рагины Валентины Леонидовны, которую вчера оскорбил ученик шестого класса «А» Дряхлов Евгений. И между ними, представляете, товарищи, возникла перепалка, конфликт.

– Да, какой конфликт, Светлана Яковлевна? Он просто нахамил мне, назвав просто по фамилии и обвинил всех нас, товарищи в том, что мы, дескать, его все позорим перед его одноклассниками, называя просто по фамилии. И требовал обращаться к нему по имени и отчеству.

– Вы не нервничайте так, Валентина Леонидовна, – попросила завуч.

– Спасибо, Валентина Леонидовна, что изложили суть конфликта.

Рагиня недовольно фыркнула.

– Что скажешь на это, Дряхлов Евгений? – обратилась ко мне директор школы.

– Умная тётка, – подумал я.

Я развёл руки и возвёл глаза к небу.

– К сожалению, вы, уважаемые учителя, и вы Светлана Яковлевна, даже не замечаете, как грубо вы обращаетесь с учениками, которые, кстати, являются детьми. Не собираюсь бороться с вашим традиционным обращением к ученикам по фамилии, но хочу заметить, что не у всех фамилии благозвучные, и как раз на это я и обратил вчера внимание Валентины Леонидовны. Я сказал, что мне не нравится моя фамилия. Она вызывает у окружающих улыбки, смех а я подвергаюсь остракизму. Потому, что и внешне соответствую ей.

Я слегка повертелся перед сидящими. На губах учителей появились улыбки.

– Вот видите? Вы и сейчас не сдерживаете эмоции! Что уж говорить о детях?!

Япомолчал.

– В разговоре с Валентиной Леонидовной мне пришлось в качестве примера неблагозвучности назвать её по фамилии, но у меня совершенно не было умысла оскорбить уважаемую Валентину Леонидовну. Она же восприняла мои слова, как оскорбление.

Я замолчал.

– Всё? – удивлённо спросила Светлана Яковлевна. – А твои угрозы пожаловаться в РОНО? На что ты хотел жаловаться?

Я молчал, уперев взгляд в пол.

– Говори! Говори! – сказала классная руководитель. – Вчера смелый был!

Я поднял глаза от пола и обвёл взглядом всех присутствующих.

– Мне и сейчас не страшно, а стыдно за вас Валентина Леонидовна.

– Что?! Стыдно за меня?! Да как ты смеешь, щенок?! И за что же тебе стыдно?

– Стыдно за то, что вы носите гордое и почётное звание «учитель». Вас, Валентина Леонидовна, пять лет учили, как нести детям «доброе-вечное», а вы, дажеразговариваете с нами, как с преступниками. Что вы мне сказали вчера? «Пошёл вон, мерзавец?!»

– Ты назвал меня хамкой!

– Я сказал, что, разговариваете так, вы хамите и не замечаете этого.

– Ты не смеешь рассуждать, о том, правильно ли ведёт себя учитель! И о том, что я обязана делать, а что нет!

– Мне нечего больше добавить, – сказал я, разведя руки, – кроме того, что желание отправить в РОНО заявление о вашем, Валентина Леонидовна, порочащим высокое звание учителя поведение у меня только окрепло.

– Ты о своём лучш поведении думай, Дряхлов. И о том, как ты будешь дальше учиться в этой школе.

Директор постучала карандашом по столешнице.

– Валентина Леонидовна, успокойтесь! – сказала она суровым тоном. – Не теряйте лицо. Коллеги! Суть конфликта понятна. Кто выскажется?

– Позвольте Светлана Яковлевна, я? – директор кивнула, завуч, поправив тонкие в металлической золотой оправе очки, продолжила, – Дряхлов, конечно, тот ещё фрукт. Он и в том году нам нервы трепал. На уроках мешал заниматься, домашнее задание не выполнял. Мы его, помните, перевели в шестой класс «условно»…

Представитель РОНО удивлённо вскинул брови.

– Не бывает такого, – поморщилась директор. – Перевели и перевели. Забудьте об этом! Проехали! Он, кстати, обещал за лето подтянуть все предметы. Как он сегодня подготовился к уроку, Вера Ивановна.

– Хорошо подготовился. Задание выполнил. Я и за пятый класс его поспрашивала. Видно, что занимался.

– Английский, – продолжила пытать учителей директор.

Англичанка вздрогнула.

– Я бы сказала, «очень хорошо», Светлана Яковлевна.

Директор махнула рукой.

– У вас, ЛюбовьТимофеевна, все «очень хорошо», даже Кепов, который и алфавит не знает.

Англичанка покраснела, но не сдалась.

– Дряхлов алфавит знает! Он сегодня глаголы спрягал.

Директор снова махнула рукой.

– Всё понятно. Физика? Так… Физика предмет новый. Как он работал на уроке?

– Пассивно, но слушал внимательно.

– Понятно. Хотелось бы, чтобы мы обратили особое внимание на поведение и на успеваемость Евгения Дряхлова. В том году он много пропустил…

– Прогуливал? Он стоит на учёте в ИДН?

Директор поморщилась.

– Нет, не прогуливал, много болел. На учёте не состоит. Вроде, в злостном хулиганстве не замечен. Какое решение примем по существу вопроса, товарищи?

– Позвольте мне высказаться по существу?

– Пожалуйста, – разрешила директор школы и посмотрела на часы.

Завуч толкнула речь минут на пятнадцать. Я терпеливо стоял и слушал. Мне не хотелось ей перечить, хотя мне было, что сказать об обязанностях учителей и правах ребёнка. Но это всё уже было изложено в моём заявлении, написанном аккуратным почти каллиграфическим почерком на тетрадном листе в клеточку. Почему-то мне не нравились тетради в полоску.

– Ты всё понял, Дряхлов?

– Всё понял, – сказал я.

– Обещай, что больше так не будешь!

– Обещаю. Я больше так не буду.

– Так, коллеги, считаю, что педсовет прошёл конструктивно. Дряхлов осознал свою ошибку и обещает так больше не делать. Всё, Дряхлов, можешь идти. Объявляем тебе строгий выговор с занесением в личное дело. Решение педогогическгого совета мы передадим твоей матери, которую вызовем в школу официально через руководство предприятия на котором она работает. И никакую жалобу Дряхлов писать в РОНО не будет, так как осознал, что сам виновен.

Я поднял руку.

– Что ещё? – спросила завуч.

– Позвольте, Людмила Фёдоровна, но я не вижу за собой никакой вины. Я пообещал, что так больше не буду, потому что понял, что никто из вас так и не услышал меня, а тем более не понял или не захотел понять. Зато я понял, что с вами нет смысла разговаривать на темы о страведливости. Вы убеждены изначально, что правы вы, а не ученики, чтобы они не говорили. Этакая «презумпция вашей невиновности». Учитель, как кардинал, не порочен, чтобы он не делал. А ученик виновен всегда, потому что он ученик. Если я могу идти, я ухожу, но, Альфред Павлович, я вам официально вручаю «ноту протеста». Как представителю государственной организации, основная задача которой обеспечивать права детей на образование и заботиться об их благополучии.

Я шагнул к представителю РОНО и расстегнув ранец, достал из него почтовый конверт с наклеенной маркой. Я ведь не знал, что на педсовет пригласят члена РОНО. Директор прыснула. Завуч округлила глаза. Стояла гробовая тишина, пока завуч не выдала:

– Нота протеста? Ты, Дряхлов, кем себя возомнил? Республикой Гндурас? А РОНО представляешь, как Соединённые Штаты Америки?

Я уже шагнул к выходу, но оглянулся и подняв палец вверх со значением в голосе произнёс:

– Заметьте, не я так сказал!

Прикрыл за собой дверь и вышел. Сзади продолжала стоять тишина. Даже ни один стул не скрипнул. Зато директор тихо спросила:

– Коллеги, кто-нибудь понял, что произошло? Я лично в абсолютной прострации.

* * *

На улице, за углом школы, по дороге к моему дому, меня встретили двое: Кепов и Рошкаль. Кепов, вообще-то, не выглядел здоровяком. Комплекцией он был не крупнее меня. Однако в глаза сразу бросалось его независимое, пренебрежительное ко всем поведение и его нарочито «морская» в развалочку походка. Ну очень «нарочитая» и очень в «развалочку». Походка смотрелась комично и я, увидев, как он приближается ко мне, как краб, невольно улыбнулся.

– Чо зубы щеришь, Дряхлый?

Он ударил меня левой рукой сбоку на подшаге левой ноги. Ударил коротко и быстро. Выпад оказался неожиданно «профессиональным» и подлым. Свернувшись тазом влево уклониться я успел, но по оттопыренному уху получил Уши Женька тоже имел «знатные». Нормальные такие «локаторы». Грех по таким ушам не получать. В правом ухе что-то щёлкнуло.

Ох и не зря я отрабатывал уклоны со встречными ударами…

Кулак правой руки вылетел рефлекторно, обогнув левую руку ударившего, и врезался ему прямо в челюсть. И недаром я теперь всегда носил в руках трёхкопеечные монеты. Это чтобы приучать держать сжатыми кулаки. При рефлекторном ударе кулак лучше держать сжатым, чем открытым. Щёлк и хулиган лежит и дёргает ногой, пытаясь подняться. И глаза такие… голубые-голубые…

– Ты, чо, козёл, в репу захотел?! – спросил меня Рошкаль совершенно индифферентно. – Сейчас схлопочешь!

Он шагнул ко мне и попытался меня схватить. Его загребущие ручищи поймали вместо меня воздух, и Рошкаль едва не упал.

– Ну, ты блоха, – добродушно рассмеялся он, увидев, как я, из почти полного приседа, отпрыгнул в сторону.

Однако прыжок мой не увенчался успехом. Мой ранец, довольно тяжёлый, зараза, когда я резко присел, подпрыгнул и сместился влево. И когда я прыгнул в сторону, то просто завалился Рошкалю под ноги.

– Стоять! – приказал он, хватая меня за шею и дёргая вверх. Меня пронзила страшная боль. В моей шее что-то хрустнуло. Я заверещал было, но сразу затих, так как его пальцы сдавили мою гусиную шею ещё сильнее.

– Ты чо, Костя, поднимайся, давай, – позвал он Кепова. – Что мне с этим делать-то?

Однако Кепов блуждал по нам ничего не видящими глазами и шарил по зземлетладонями.

– У него сотрясение, придурок! – просипел я. – Надо скорую вызывать. Отпустил бы ты меня, Женя, я в учительскую сбегаю.

– Сотрясение? Ты чо, боксёр, что ли?

– И не только боксёр, Женя.

– А что, не только?

– Ещё и самбист.

– Ну и чо ты, самбист, раком стоишь не вырываешься? Приёмчики не показываешь?

– Не хочу тебе бо-бо делать.

– Ну, бля ты… Сделай «бо-бо», если сможешь.

– Ну, ты сам попросил! – сказал я и лягнул его своей левой ногой прямо между ног, словно лошадь копытом. Ногу я совсем не выпрямлял, и ступня вошла аккурат снизу вверх, вдавив мошонку в лобковую кость.

Хищник взвыл и отпустил свою жертву, а жертва бросилась бежать. В конце концов не может жертва беспокоиться о хищниках. Пусть они сами о себе беспокоятся и вызывают, если хотят, скорую помощь.

– Ну, пи*дец тебе, Дряхлый! – просипел второй «хищник». Первый «хищник» всё ещё ползал по земле, пытаясь встать, но прогресс уже был.

– Ты сам попросил, Женя! – крикнул я. – А мне для хороших людей пары пи*дюлин не жалко!

Ранец бил меня по спине. Неудобна вещь для бега, и гремит в нём всё, – отметил я. – Так попадусь когда-нибудь по серьёзному. Надо купить портфель с ремнём. Им хоть отбиваться, или закрыться от плюхи, как щитом, можно.

Я побежал помедленнее, перейдя на рысь. Настроение у меня было отличное. Взбаламутив обиталище пресмыкающихся и гарпий, я сейчас должен ожидать, что гарпии меня станут пытаться сожрать. Но я не пресмыкающееся, а вполне себе колючий ёрш. Они начнут на меня охоту, а мне только того и надо. Меня станут спрашивать на каждом уроке, и я смогу проявить себя со всех положительных сторон, заработать кучу положительных оценок, повысив, таким образом свой статус, лежащий в настоящее врем на уровне плинтуса.

В конце концов, я перейду в статус хорошего и даже примерного ученика, и учителя от меня отстанут. Конфликтовать с ними я больше не собираюсь. Конфликта интересов отныне не существует.

Хищники из разряда пресмыкающихся тоже начнут на меня охоту, но и это должно пойти на пользу моему имиджу. Главное, чтобы меня не покалечили. НО вроде не должны. Не били в это время так двенадцатилетних мальчишек. Да и в школе сильно бить не будут, а за её пределами, пойди, догони меня. Я у же сейчас стометровку неплохо бегал. Лёгкий я как ветер и жилистый как тетива лука. Думаю, после пары пи*дюлин меня в покое оставят.

Перекусив дома, я сложил купленные на кровно мной заработанные куртку, штаны и борцовки в сумку и пошёл на тренировку. Возле школы уже никого не было. Из окна дома мне было видно, как оба хищника очухались и разбрелись в разные стороны. Рошкаль налево, а Кепов направо.

Я выбрал направление «прямо», ибо коня я не имел, а терять мне, кроме собственных цепей, было нечего.

Позднякову янёс футболки с двумя дзюдоистами. Один дзюдоист – выполнял подхват под обе ноги, а другой дзюдоист летел вверх тормашками. Красиво летел. Под картинкой белела надпись «Judo – 72». Сами дзюдоисты тоже светились белилами и только тени и пояса у них девственно чернели. Футболки были чёрными, печать белая. Очень красиво смотрелось.

– Ну, чётко! – восхитился Женька Поздняков ещё увидев футболку на мне, когда я вошёл в раздевалку. – Ещё есть? На продажу?

– Две, только, но по сорок, Женя. Краска, смотри какая.

В типографскую краску я добавил клей ПВА и она легла на ткань словно резиновая.

– Офигеть. Беру сразу обе.

– Ещё две с каратистом есть.

– Что за каратист, покажи.

На футболке, с печатью в той же манере, был изображён Брюс Ли, прыгающий с ударом «Тоби Йоко».

– Это он в прыжке, что ли бьёт? Спросил Поздняков.

– Ну да, – ответил я.

– Да, ну, никто так не прыгнет! – скривился Женька.

– Я так прыгну. Не так высоко, но прыгну.

– С таким ударом?

– Да.

Глава 17

– Иди ты! Пошли в зал и прыгни!

– На матах трудно. На полу надо.

– В соседнем зале пол деревянный, где тренерская.

– Да там места мало…

– Мы там на скакалках прыгаем.

Прыгучесть у этого тела ещё была низкая. Особенно с места. Но раз назвался груздем, придётся прыгать.

– Пошли. Только чтобы Григорич не услышал и не заметил. Выгонит. Этот спорт у нас запрещён. Только разведчиков так обучают драться. Даже пограничники простое боевое самбо изучают.

– А ты, что, разведчик? – Поздняков ухмыльнулся.

– Я – нет, а тот, кто показывал – да.

– Ну, пошли-пошли, покажешь, – Женька нетерпеливо потянул меня в зал. Он, всё-таки, был взрослее на целых два года и, естественно, доминировал в наших отношения. Друзьями, несмотря на совместный бизнес, мы не становились. Можно сказать, что Поздняков относился ко мне «потребительски». С высоты прожитых лет я понимал, что все люди относятся друг к другу потребительски, только одни хитрее и тактичнее, другие наглее и грубее. Корысть в отношениях отсутствуетредко. Мне это было понятно, и я не комплексовал, как мой реципиент, из-за отсутствия друзей, понимая, что такие отношения эксклюзивны.

– Пошли-пошли.

– Ну, пошли-пошли, – согласился я.

В том помещении, о котором говорил Позняков, в правом углу лежали стопкой маты, рядом стояли зачем-то параллельные брусья. На них мало кто занимался. Слева, у окон лежали железяки: штанга, блины, гантели, тяжёлые мячи и другой инвентарь. Свободным оставался узкий проход до двери коморки тренера, отделённой фанерной перегородкой на уровне одного окна.

– В принципе, даже разогнаться место есть, – сказал Поздняков.

Я поморщился, но согласился. Место действительно хватало.

В спортивном магазине я купил не куртку-самбовку, они, почему-то продавались редко, чаще их шили на заказ, а костюм дзюдоиста – куртку и штаны. Куртка-дзюдога была значительно крепче, так как шилась из ткани с хитро переплетёнными нитями. Штаны были сделаны из другой ткани, но тоже очень прочной. Этот костюм изготавливали где-то в Югославии и обходился значительно дороже обычной «самбовки».

Махнув пару раз в разные стороны ногами для растяжки, я, держась за «параллельные брусья», примерился для прямого удара в сторону. Согнул и выпрямил ногу, попрыгал на левой ноге. В правую сторону у меня уже немного получался этот удар, но устойчивости не хватало. Устойчивости вообще не хватало. Однако в нижний уровень я уже, при выбросе ноги, щёлкал штаниной прилично.

Мне, как я уже говорил, нравилось моё тело тем, что его мышца не были забиты и не мешали друг другу, а связки были эластичными, но крепкими, что было очень важно при нанесении резких разгибательных движений. Мышцы ног и рук послушно напрягались, не мешая своим антагонистам.

Подпрыгнув, толкнувшись двумя ногами, я не высоко выбросил правую ногу в сторону. Получилось коряво. Ещё раз – коряво. Ещё… Эх! Не то!

– Нормально, – одобрительно кивая головой, сказал Поздняков. – Нормально, блин. И вправду, похоже. А просто ударить ногой сможешь?

С подшагом выполнить удар в сторону и меня получилось лучше. Резкости не было, но нога особо не вихляла.

– Нормально, Жека. А если в маты?

Я несколько раз ударил ступнёй в стопку матов, вставляя в них ногу.

– Слушай, нормально получается. А мне в пресс стукни. Только потихоньку.

Я стукнул.

– Нормально так, клёво, а в голову сможешь?

– Пока не могу. Растяжки не хватает.

– Но это всё равно медленно, я от такого удара легко отскочу.

Я ухмыльнулся.

– А от такого?

Развернувшись, я потихоньку ткнул ему подушечками пальцев левой ноги в солнечное сплетение. Поздняков охнул и согнулся пополам.

– У, бля-я-я! – застонал он. – Ты, чо, делаешь? Я не ожидал…

– Да, я потихоньку.

– Щас, как впорю! Потихоньку он! – Поздняков замахнулся на меня правой рукой, а я снова вставил ему ногу, только уже под руку, в плавающие рёбра. Быстро, но очень аккуратно.

– У, бля-я-я! – снова застонал напарник и снова согнулся.

– Да я потихоньку. Ты же просил показать, ударить. А как ещё покажешь? Я и так удар контролировал.

Левая нога меня пока слушалась намного хуже правой, поэтому прямые удары в сторону, получавшиеся коряво, я преобразовал в боковые удары «маваси». При такой «ковырялке» левая нога, при отшаге назад правой ногой, аккуратно заходила в печень и часто выручала меня в жизни.

– Ну, вообще, нормально так… Полезный спорт. Научишь?

– Да, где, Жень? Я же говорю… Запрещено у нас. Посадить не посадят, меня, но на учёт возьмут и всю кровь свернут. Пытать станут про то, кто научил и показал. Дядьку подставлять не хочу. Его точно тогда посадят. Когда меня поколят.

– А ты не колись, – усмехнулся напарничек.

– Да, ну, Женя! Это не серьёзно, – я вздохнул. – Я бы и сам не прочь с кем-то заниматься. Скучно одному. Да и спарринги нужны. Могу подводящие упражнения показать, если хочешь?

– Покажи.

– Колени поднимай, как можно выше, а потом выбрасывай ногу. Коленями можно тоже впороть прилично.

– А то. Я одному как-то по яйцам так…

– Что это тут у вас? – вдруг раздался голос тренера. – А ну ка марш на ковёр и разминаться!

Поздняков не договорив шмыгнул под рукой Городецкого в зал, а меня Георгий Григорьевич прихватил за правое ухо.

– Ай! – взвизгнул я от боли.

– Что такое? Что за девочка у нас такая? А что у тебя с ухом? Покажи?

Он снова чуть коснулся.

– Вроде не сломано. Синяк за ухом. Кто это тебя приголубил?

– Да встретился один, – буркнул я, касаясь пальцами шишки.

– Холодное приложить бы. Давай мы тебе «хлорэтилом» заморозим?

Я удивился.

– Голова ведь. Застудим мозг.

– А у тебя он есть? – улыбнулся тренер.

Пацаны-самбисты засмеялись.

– Вроде был.

Городецкий хлопнул меня по заднице рукой, направляя меня на ковёр.

– Иди, давай, каратист!

– Оба-на! Значит, он слышал всё! – подумал я.

Сегодня за моими растяжками тренер наблюдал особенно внимательно. А в конце тренировки, когда все уже пошли в раздевалку, он подозвал меня.

– Хочешь заниматься каратэ?

Я удивился вопросу и неуверенно пожал плечами.

– А разве можно?

– Приходи завтра часам к восьми вечера. Я тебя познакомлю с одним человеком.

– Что за человек? – спросил я.

– Много будешь знать, скоро состаришься! Хочешь заниматься, приходи.

– Приду, – пообещал я.

– И ещё… У нас соревнования скоро городские. Хочешь попробовать себя?

Я снова пожал плечами.

– Думаете, я готов к соревнованиям?

– Думаю, что не готов, но на пару схваток тебя хватит. Потреплют тебя немного. Но это ничего. Падать ты умеешь. Кое-какие броски знаешь.

– Боюсь, поломают меня, – вздохнул я. – Не готово тело.

Городецкий с интересом и некоторым уважением посмотрел на меня.

– Молодец, что не зайчишься и понимаешь это. Качайся. С выносливостью у тебя нормально, а мясо нарастёт. В декабре соревнования. Ещё три месяца. За три месяца можно Гераклом стать. Мясо кушаешь?

– Кушаю. Рыбу люблю.

– Во! Кушай мясо и рыбу!

Он похлопал меня по плечу.

– Хорошо всё будет.

Эту ночь я спал на левом боку, а утром проснулся с распухшим правым ухом.

– Вот, чёрт! Для двенадцатилетнего мальчишки идти в школу с таким ухом – смерти подобно, подумал я. – Задразнят.

Потом вспомнил, что я не совсем двенадцатилетний мальчишка, вздохнул и побрёл на Голгофу. Кепова в школе не было. Рошкаль встретил меня злым и многообещающим взглядом. Завуч, Людмила Фёдоровна, которая одновременно вела русский язык и литературу у шестых классов сразу взяла меня в оборот и трепала минут двадцать, пока не обессилела.

– Ладно, Дряхлов, садись, четыре. Кое-что знаешь, но неуверенно. Лучше учи правила.

Класс облегчённо выдохнул вместе со мной. Я шёл к своей парте, а Мишка, который учился очень хорошо по всем предметам, мне показывал большой палец. Кто-то смотрел на меня с удивлением, кто-то с усмешкой, но равнодушных не было.

– Молодец, – сказала Ольга Шамгунова, наверное, первый раз за три дня учёбы. Она была почти отличница. Только сильно толстая.

– Странно во мне перемешаны эмоции, – подумал я. – Ну при чём тут «толстая»? Что я толстых женщин в своей жизни не встречал? И все они были обычными женщинами. Интересно, если мы с ней подружимся, вот над нами ржать все будут! Да и всё равно. Мне всё равно, а девчёнке самооценку это должно поднять. Я, конечно, тот ещё рыцарь, но, какой уж есть.

– Слушай, Оля, а давай дружить? – прошептал я.

– В смысле?! – сильно удивилась она и покраснела. – Я с Таней Тернвой дружу.

– Ну и дружи. И со мной дружи.

Соседка настороженно скосила на меня взгляд и прошептала.

– И что мы будем делать?

– А что вы с Терновой делаете.

Соседка залилась краской.

– В куклы играем.

Я прыснул.

– Ну, куклы это без меня, пожалуй.

– Ещё мы уроки вместе делаем. Мы живём с Наташей в одном доме на Беляева-1.

– Да-а-а… Уроки делать вместе веселее, но я живу на Космонавтов-13, да и спраляюсь я с уроками.

– Дряхлов, Шамгунова, почему не слушаете?! Что за разговоры?!

Мы захлопнули рты.

К теме дружбы мы вернулись на перемене.

– Разговаривать просто можно на перемене, – сказал я, когда нас отпустила с урока «русыня». – а то, мы даже не разговариваем.

– Странный ты какой-то, Дряхлов, – поджала губы соседка по парте. Никто из девочек у нас в классе не дружит с мальчиком.

– Вот, же, нудятина какая, – подумал я. – Ей принц дружбу предлагает, а она кочевряжится.

– Ну, смотри, – сказал я. – Подумай ещё.

– О чём он тебе предлагает подумать? – спросила Терновая, хитроприщурившись.

– Да, вот, дружить предлагает, – томным голосом сообщила Шамгунова и кокетливо улыбнулась.

Наталья Терновая покраснела.

– У-у-у… Похоже, она восприняла моё предложение как объяснение в любви, – подумал я.

– Ты дурак, что ли, Дряхлов? – шёпотом спросила Терновая меня и оглянулась по сторонам. – Иди отсюда с твоими предложениями! Шас, как тресну!

Она замахнулась, а я отпрыгнул в сторону.

– Всё-всё-всё! Ухожу-ухожу-ухожу! Был неправ, вспылил! Беру свои слова обратно!

Лицо Шамгуновой поскучнело.

– Вот они, подружки – завистницы чужого счастья, – подумал я, выход из класса и попадая в руки Рошкаля, попытавшего схватить меня за шею, но я увернулся и его руке достался воротник моей ученического пиджака.

– Попался курчавый! – восторженно воскликнул он. – Ну, сейчас я из тебя котлету буду делать!

Неподалёку стояли другие мальчишки нашего класса и наблюдали за развитием событий.

– Как яйца, Женя? – громко спросил я его. – Не сильно болят?

– Чо?! – взревел он, но по сторонам зыркнул.

– В очо! Не отбил я тебе вчера яйца, спрашиваю?! Ещё хочешь?!

Хищник машинально свёл колени. Позади него раздались смешки.

– Ах ты козёл! – как-то удивлённо проговорил он, примериваясь ударить меня левым кулаком, но я опередил его, ударив носком ботинка под коленную чашечку правой ноги.

Хищник взвыл и расслабил правую руку. Я нырнул под неё и крутнувшись вокруг его тела путём инерции, ткнул его лицом в открытую створку двери. Со всей силы ударив хищника в ногу с обратной стороны, завалил тело на пол и, перехватив его пальцы, вывел «тело» в положение мордой в пол, и лишь потом переведя на «контроль». Рошкаль, почувствовав боль в локтевом суставе, заверещал от боли, как резаный поросёнок.

– Проси, блять, прощения, или руку сломаю.

Рука у «хищника» была толще моей, и сломать было бы проблематично, однако он этого не знал. Ему было просто больно, а поэтому страшно. Удивительно, что моё новое выполнило приём из арсенала айкидо интуитивно.

– Надо же, – подумал я, – и с такой разницей в массе оно работает, если чужое тело раскрутить. А куда оно денется, если идёт за болью?

– Прости, – просипел «хищник».

Появилась математичка.

– Что здесь происходит?! – возмутилась Вера Ивановна. – Дряхлов, ты зачем над Рошкалем издеваешься?

– А что, если он большой, то и поиздеваться нельзя?

Вся рекреация ржала так, что дрожали стёкла и прибежали завуч с директором.

К тому времени Рошкаль спрятался в классе, но хохот не прекращался.

– Что? Что случилось? – в два голоса вопрошали они Веру Ивановну.

– Дряхлов Рошкаля лицом в пол уложил, сел на него верхом и заставил прощения попросить, – вытирая слёзы носовым платком, сказала математичка.

– У кого? – спросила директор.

– У всех детей просил прощения, что больше не будет драться.

– А он уже кого-то бил? – удивилась завуч.

– Да, вроде бы нет. На… На… На бу-у-удущее.

Она снова рассмеялась в полный голос.

Подошли ещё учителя и включились в обсуждение произошедшего. Спустились в третьего этажа старшеклассники.

– Урок! Урок уже идёт! Быстро все по классам.

Мы в класс вошли, а Рошкаль из класса выбежал.

– Ты, Дряхов, что ли бессмертный, – спросил Симонов, сидевший вместо Шамгуновой у меня за партой. – Кепова, говорят, вчера уложил. В больничке он. С сотрясением. Сегодня Рошкаля опустил. Их шобла тебе этого не спустит. Сейчас тебе ни там, ни там прохода не будет.

– А мы пойдём другим путём. Я посредине ходить буду.

– Выцепят.

– Дряхлов Женя, иди как к доске, – позвала Вера Ивановна – Сейчас проверим, как ты понял вчерашнюю тему, а потом напишем небольшую самостоятельную работу по прошлому курсу.

По математике я тоже получил четвёрку. С самостоятельной справился. Успел и Симонову пару примеров решить. Вера Ивановна, собирая самостоятельные, мой листок просмотрела сразу, с удивлением вскинула брови и положила его сверху.

– Так, дети, сегодня рассмотрим следующую, довольно большую тему математики – уравнения и неравенства. Начнём с уравнений с одной неизвестной. Мы только, что говорили о тождествах. Так вот, если два уравнения с одной переменной тождественны друг другу, или проще сказать, равны, то мы можем найти или единственно верное значение или несколько верных значений, которые называются корнем. Или множеством корней.

Математичка обвела класс взглядом и остановила его на мне.

– Так, Женя Дряхлов, иди к доске. Я вышел с гордо поднятой головой. По классу пробежали смешки.

– Пиши уравнение «два икс плюс пять равно два икс плюс двенадцать». Можешь его решить?

– Оно не решаемо, – покрутил головой я.

– Почему?

– Потому что равенство «ноль умножить на икс» не может равняться семи.

– Начни решать.

Я перенёс известное в правую часть уравнения, неизвестное в левую.

– Всё правильно. Значит – множество корней данного выражения пусто. Садись Женя.

– О! Прогресс! Мы уже просто «Женя»! Чух-чух, чух-чух, чух-чух… Поезд движется до станции «Уважение», – мысленно похихикал я.

Даже Симонов встретил меня уважительным рукопожатием.

Следующим уроком было черчение, начавшееся у нас только в этом классе, и я передохнул, хотя смог бы, наверное, изобразить врезку куба и конуса. Всё, что касалось рисования, я любил. А следующим уроком оно и случилось. Тут я тоже отдыхал.

Зато на физкультуре физрук, вероятно выдранный за отсутствие на педсовете, пытался меня унизить, вызвав на подтягивание, но был сильно удивлён, когда досчитал до пяти. Получилось, что я тут же, без тренировки, выполнил норматив серебряного значка ГТО для шестиклассников.

Физрук нерешительно осмотрел меня, ощупал моё тело и заставил отжиматься от пола. Тоже пять раз… Он почесал затылок. Размялись в зале и пошли бегать шестьдесят метров. Дорожка была проложена по асфальту вдоль нижнего торцы школы. Бежали в паре с Мишкой.

– Извини, дружище, но я тебя обгоню, – сказал я ему.

– Ну, попробуй, – усмехнулся Мишка.

Он в пятом классе обгонял всех. Тут обогнал его я.

– Девять и ноль, девять и две, – сказал физрук. – Оба выполнили норматив ГТО на золотой значок! Молодцы! На следующем уроке будет кросс полтора километра. Кто пробежит, выполнит норму золотого значка.

– А кто не добежит? – спросил Лисицын.

– Пробежишь тысяча метров, получишь серебряный значок – тоже почётно.

Лисицын поскучнел.

Я бегал по лесу от дома до «Энерготехникума» потом по верхней тропке до обрыва к морю и вдоль него вниз к точке старта два раза. Это, по моим расчётам составляло два километра. Первый отрезок шёл в небольшой но затяжной подъём, второй – почти по горизонтали, но извилистой тропой с небольшими перепадами высот, третий под большим уклоном вниз. Хороший маршрут именно для кросса. Думаю, по нему мы и побежим. Мне он нравился, и я был готов.