Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 71 (всего у книги 74 страниц)
Сожалеет. Но иным образом не выходит затмить мысли.
Редко, но приходят сообщения от Оушин. И тогда ему становится гораздо противнее от себя.
Она сообщает ему, когда дома будет Эркиз, Роббин или она сама. А парню остается выбрать, в какой период заехать. Обычно предпочитает пустой дом. Но в редких случаях, когда он разумно оценивает свое состояние, возвращается, чтобы увидеться с Теей. Ведет себя естественно, просто либо много болтает или подыхает от тошноты. Это зависит от того, сколько он принял. Но Оушин почему-то принимает его компанию в любом случае.
Вот и сейчас она пишет, что Эркиз и Роббин работают в ночную. Дилан убирает телефон, задумчиво пустив пар изо рта. В лицо бьет соленый бриз. Щурится. Затягивается травкой.
Поедет в дом Эркиза. Но когда Оушин ляжет спать. Вряд ли он достаточно собран, чтобы вести себя адекватно рядом с ней.
Тея Оушин без желания открывает дверь кабинета, в котором проходит терапия. То, как сильно ей не хотелось покидать сегодня комнату, напугало её до судороги в руках. Она боится любого отклонения от нормального поведения. Превращается в параноика, боящегося самой себя, своих особенностей. И начинает подозревать, что что-то с её реабилитацией идет не так.
Все уже собрались, давно занимаются. Мэгги с привычной улыбкой встречает опоздавшую и протягивает ей бланк с очередным психологическим тестом, который должен помочь женщине понять, в каком направлении продолжить работу с Теей Оушин. Каких успехов они добились. И какие пробелы упустили.
Тея берет бланк, молча занимает свое место рядом с Луисом, и не обращает внимания на то, как парень дергается, пытаясь вывести кружек на верном для себя варианте ответа. В конце концов он просто перечеркивает его, сжав ручку до тихого хруста.
– Луис? – Мэгги особо внимательна к нему последнее время. Парень не реагирует. Взгляд безумный. Потерянный и испуганный. Сумбур отражен на лице.
Они опять говорят с ним.
Тея с неприязнью изучает вопросы и ответы. Но лучше их наличие, нежели попытка ответить самостоятельно. Девушка косится на Луиса, замечая то, с какой резкостью он принимается выводить круги на листе.
– Зайдите в триста пятый кабинет, – шепот. Тея переводит внимание на Мэгги, которая трубку стационарного телефона к уху, с волнением стреляя взглядом на пациента. – Спасибо, жду.
Оушин хмурится. Скорее всего, Луиса сегодня переведут в другое отделение. Терапия сейчас ему не поможет.
– Смерть повсюду, – шепчет парень, не отдирая взгляда от своего бланка. Тея невольно сглатывает, дрожащей рукой удерживая ручку над листом.
– Вот, что они говорят, – Луис активно моргает. – Смерть повсюду, – привлекая всеобщее внимание.
Пальцами теребит небольшой венок из сухой травы. Отяжеленный печалью взгляд изучает его уже долгие минуты, и, если бы ни пронзительный гудок прибывающего поезда, Норам бы ни за что не пришел в себя, чуть ни обронив с плеча ремень спортивной сумки.
Моргает, оглянувшись: местный вокзал никогда не кипит жизнью. Люди редко уезжают отсюда и также редко возвращаются. Безрадостное место, на самом деле. Реин не любит вокзалы. Ассоциации возникают неприятные: его прощание с матерью, приезд сюда и встреча с семьей Брук, его отбытие в лечебницу и, наконец, возвращение сюда. В эту серость. Северный Порт его не привлекает. Не понимает, как кому-то вообще по душе может прийтись постоянная унылость этого забытого миром берегового городка?
– Извините, но вы берете билет? – старушка на кассе с недовольством жует свой сэндвич. Листики салата застревают в зубах, а прокуренный запах изо рта добирается до носа парня, который морщится, обратив на пожилую даму взгляд.
– В один конец.
Сжимает венок, спрятав сломленную хрустящую субстанцию в карман куртки.
***
– Почему ты улыбаешься? – Роббин поглядывает на меня, загадочно смотрящую в сторону горизонта, пока машина едет вдоль берега. Сижу сбоку, уложив ладони на колени, и мои губы правда растянуты в улыбку, наверное, неуместную или неожиданную, поэтому Роббин интересуется, над чем я молчаливо размышляю.
А мне нечего скрывать.
– Рубби наконец свободна, – да, с похорон прошло больше недели, а я по-прежнему иногда думаю о том, что теперь ей гораздо легче. – Она больше не будет страдать, – снова перевожу внимание на горизонт, а в отражении стекла различаю лицо Роббин. Женщина не выглядит шокированной. предполагаю, она поддерживает мое мнение. Но никогда не признается в этом.
Смерть – это болезненно, не только для умирающего.
Смерть не может приносить облегчение.
Но для Рубби это был единственный выход.
Проверяю телефон, надеясь наткнуться на ответное сообщение Дилана. Я предупредила его насчет этой ночи, может, он всё-таки проведет ее дома. По крайней мере, я буду знать, что он в порядке.
Бесцельно листаю свой короткий список диалогов. Ничего. Мои сообщения тупо уходят в никуда. Надеюсь, он хотя бы читает их.
В окне мелькает магазин для мам, и я невольно задерживаю на нем взгляд, после чего смотрю на Роббин, и своим пристальным вниманием смущаю её.
– Что? – она улыбается. – Ты так внимательно смотришь на меня. Даже неловко.
– Каково это – быть беременной? – вопрос звучит… странно, и женщина по понятным причинам косится на меня, изогнув брови. – Я к тому… наверное, это страшно – приносить в мир человека.
– Ну… – Роббин мгновение пребывает в задумчивости, стараясь собрать свой ответ по кусочкам. – Признаться честно… В этот раз ощущения иные. Беременность Диланом я еле вынесла. Это был кошмар. Я бы сделала аборт, но отчим не позволял. Я ненавидела человека внутри себя. Делала всё, чтобы ребенок родился мертвым. Рожала в муках. Это был ужас. Но сейчас я чувствую себя окрыленной. Несмотря на то, что в жизни нашей происходит полнейшая херня, извиняюсь, – пытается улыбнуться.
– Я думаю, всё наладится, – повторяю эту мысль уже долгое время.
– Я тоже так думаю, – Роббин со вздохом роняет, тормозя на светофоре за другими машинами. – Через тернии к звёздам, – ненадолго замолкает, притоптывая ногой, и кивает, нахмурившись. – Всё будет хорошо.
Избавляю её от своего внимания. Всем нам непросто поддерживать позитивный настрой.
Думала, Роббин исчерпала свой лимит «улыбки» на день, но она вдруг опять заговаривает со мной, таинственно улыбнувшись краем губ:
– А ты хотела бы когда-нибудь стать матерью?
Я как-то глуповато смотрю на неё, наклонив голову к плечу:
– Я хотела бы стать врачом.
Роббин хлопает ресницами, вдруг рассмеявшись вполне искренно. Не знаю, что вызывает у неё такие эмоции, но рада услышать смех.
– Да? – она даже слезку утирает. – Это здорово, – одобрительно кивает. – У тебя есть цель, это потрясающе. Но я имела в виду… ребенка, – видимо, ей показалось смешным то, что я сравнила профессию с материнством. – Ты когда-нибудь думала о себе в такой роли?
Подношу кулак к губам, серьезно задумавшись над поставленным вопросом:
– Не знаю, – шепчу, вызвав улыбку умиления у Роббин, и без задней мысли смотрю на неё, вполне серьезно заявив:
– Но я хотела бы ребенка от Дилана.
– Чо? – женщина с хрипотцой выдает, даже приоткрыв рот от изумления. Пялится на меня, не имея понятия, что сказать в ответ на данную новость, а я не вижу в этом ничего странного или ошеломляющего. Как я понимаю, если два человека вполне сходятся, то почему бы им не стать родителями? Вон, Ричард и Роббин вполне себе хороший пример.
Светофор сменяет сигнал.
– Зеленый, Роббин, – смотрю перед собой. Мисс О’Брайен отмирает, наконец, оторвав от меня взгляд и нервно затараторив под нос, когда ступня давит на педаль газа:
– Д-да, да.
Дома Дилана не оказывается. Я остаюсь одна, всем видом доказывая себе и окружающим, что способна контролировать уныние, усиливающееся ближе к вечеру.
Сижу в комнате О’Брайена. Рисую. Но процесс творчества вызывает злость. Ломаю грифель. Долгие минуты смотрю на испорченный кончик карандаша, затем на лист, на свои острые коленки, на часы, на экран телефона, на отправленное утром сообщение.
Тишина. Ветер качает ветви деревьев за окном. Во всем доме погашен свет. Я боюсь темноты, но не могу позволить себе тратить чужую электроэнергию, поэтому предпочитаю не выходить из комнаты, в которой горит настольная лампа на тумбе рядом с кроватью.
Я не собиралась засыпать так рано. Нет даже одиннадцати часов вечера, а глаза слипаются от усталости. Постоянная сонливость, слабость и нежелание вылезать из кровати – признак хандры. Мэгги говорит, так проявляется моя депрессия. Но у меня нет депрессии. Я просто эмоционально вымотана.
На тумбе красуются одна оранжевая баночка и одна белесая. На этикетках информация, содержание которой меня не совсем интересует. Антидепрессант и транквилизатор. Прием совместный. Антидепрессант, помогающий повысить настроение. Транквилизатор, дающий успокоительный эффект. Вместе – выравнивающее настроение смесь.
Отвожу взгляд, зевнув.
Только вот спать постоянно хочется. И без психотерапии прием препаратов бессмысленнен.
Начинаю клевать носом. Ложусь набок, подтянув колени к груди. Альбом ложится рядом на подушку, ладони лезут под голову. Борюсь с собой, фокусируясь на телефоне. Хочу дождаться. Если конечно…
Вздрагиваю. Внезапно. Голова будто на мгновение опрокинулась в яму, и падение выдавило меня обратно в реальность. И эта реальность отличается от того, что я сохранила в сознании.
Темно. Почему лампа погасла?
Моргаю, с песком в глазах приподнимаясь на руках. В локтях раздался хруст костей. Щурюсь от боли, пытаясь разобрать что-нибудь во мраке. Щупаю пальцами одеяло, смятое подо мной, но при этом с плеч соскальзывает шерстяной плед. Я не… Чешу макушку. Я не накрывалась, вроде… Так обессилена, что не заметила, как задремала.
Провожу ладонью по лицу, почесываю ноготками мятый след от одеяла на щеке. Глаза немного привыкают. Белый свет фонаря со стороны улицы отражается на стене рядом с дверью. Приседаю, спустив ноги с края кровати. На тумбе мой альбом, среди листов которого потерян карандаш. Рядом телефон. Время – половина второго ночи. Прижимаю горячую ладонь к теплой щеке. Зеваю. Веки прикрываются.
Сон не отпускает.
Но шум способствует пробуждению.
Слышу, как что-то скрипит. Вряд ли в такое время внезапно вернулись Эркиз с Роббин. Я без труда догадываюсь, кто явился домой. И теперь даже зевота прекращается.
Слезаю с кровати, оставив плед волнами покрывать одеяло. Не включаю свет, боясь надолго застрять на одном месте благодаря боли в глазах. Складываю руки на груди, шагаю к двери, не выжидая ни секунды, ведь Дилан словно призрак. Одно мгновение – и его снова нет.
Надо воспользоваться моментом.
Открываю дверь. В коридоре темно, а потому сразу обращаю внимание на полоску теплого света, льющуюся из-под двери комнаты Рубби. С недоверием приближаюсь к двери, приоткрыв её после того, как досчитала до десяти.
В комнату Рубби, насколько я знаю, никто не заходит. Все вещи оставлены на тех местах, куда их бросила девушка последний раз, когда ночевала здесь. Свет ржет глаза. Сощурившись, встаю на пороге, застав парня рядом со шкафом. Он что-то… ищет? Среди книг, статуэток, прочего никому не нужного хлама, скопившегося на полках за столько лет.
Смею предположить, ищет алкоголь. У Рубии были мощные запасы.
Не обращает на меня внимание. Но, судя по тяжкому вздоху, чувствует мое присутствие.
– Эркиз разозлится, – устало прижимаюсь боком к дверной раме, наблюдая за деятельностью О’Брайена. Он не позволяет себе трезветь. Идиот. Настолько боится реальности? Правды, частью которой становится его жизнь?
Тревога за него выматывает. У меня не хватает сил даже для того, чтобы заставить себя соблюдать аспекты реабилитации, такие как: налаженное питание, принятие таблеток и витаминов, занятия физической нагрузкой, здоровый сон… Даже сон. Хотя я сильно устаю за день, глаза слипаются, но мозг продолжает переваривать мысли и волнения.
Диланнезаинтересовано мычит под нос, продолжив перебирать шкаф с целью отыскать алкоголь. Чуть прячусь за стеной, выглядывая из-за неё, как ребенок, тайно наблюдающий за родителем-алкоголиком.
– Тебе нужно сделать паузу, – носом касаюсь холодной поверхности, как-то обиженно сощурившись. – Перестать пить. Дилан…
– Отвали, – он выдыхает также устало, без злости. Наверное, у него тоже проблема со сном и запасами сил. Возможно, алкоголь помогает ему уснуть. В любом случае, не разбираю в его тоне угрозы, поэтому выхожу из «убежища», неловко переминаясь с ноги на ногу в попытке подойти ближе:
– Чем ты расстроен? – боюсь услышать ответ. Дилан застывает, пальцами сжав дверцы шкафа, и медленно поворачивает голову, уставившись на меня с таким видом, будто я задаю ему этот вопрос, направив дуло пистолета прямо в лоб.
– Чем? – даже не щурится. – Серьезно? – резко захлопывает дверцы, развернувшись и направившись мне навстречу. Встаю на месте, сцепив ладони за спиной, дабы удержаться от желания скрестить руки на груди в качестве защитного жеста. Дилан тормозит напротив, продолжая сверлить яростным взглядом мое спокойное лицо:
– Брук мертва, – он тяжело дышит. – Она решила оставить нас, несмотря на наши старания помочь ей, – то, с какой отрицательной эмоциональностью парень давит это из себя… его нехило подкосило, замечу я. – Норам пропал. Он тоже решил уйти, – с каждым новым словом его голос немного срывается на хрип. – Мать беременна. И теперь я окончательно буду последним в списке вещей, которые станут её интересовать. Она тоже ушла. Тоже оставила.
– А я? – со всей серьезностью смотрю в ответ, ожидая, чем же я заслужила столь дерьмовое отношение.
– А что ты? – он пытается выдавить смешок, но выходит сдавленно. Парень упирается одной рукой в бок, пальцами другой нервно проводит по губам, пока взгляд фокусируется на мне. Что-то в нем меняется. На место злости приходит страх и паника, и я еле держусь от того, чтобы попросить его успокоиться.
– Ты не справляешься, – моргает. Его глаза отдают влажностью, белки краснеют, отчего цвет радужек обретает глубокий оттенок карамельного меда. – У тебя ничего не получается, – откашливается, пытаясь прочистить глотку от комков эмоций. Я приоткрываю рот, с сожалением наблюдая за человеком, который начинает топтаться на месте, не совладав с дискомфортом в груди. – Ты умираешь, – сглатывает, чуть отступив назад, его пальцы нервно тянут края футболки вниз, – медленно. Ты уйдешь.
Сама ощущаю, как горло сдавленно, и дышать становится невыносимо трудно. Глаза наливаются обжигающим свинцом, а буквы еле формируются в короткое отрицание:
– Нет, – кое-как качнула головой в подтверждение.
Дилан опускает руки, плавно вскинув лицо:
– Ты уйдешь, – он будто простанывает и желает отвернуться, дабы ринуться к шкафу на поиски алкоголя.
– Дилан, – заикаюсь, поспешив за ним, и хватаю пальцами за ткань футболки, дернув на себя, чтобы развернуть обратно. И в очередной раз замечаю, что в глазах у него совершенно отсутствует ясность.
– Как все, – он мечется взглядом по полу, а я беру его за лицо, не позволяя голове так неуравновешенно балансировать. – Ты тоже уйдешь?
– Перестань, пожалуйста, – всё, это грань. Надо что-то предпринять. Сейчас же!
– У тебя повышенная параноидальность и тревожность, – говорю шепотом, пытаясь установить зрительный контакт. – Тебе нужен специалист, а не травка.
Внезапно взгляд парня замирает. Я пристально смотрю ему в лицо, понимая, что сейчас может произойти выплеск агрессии. Но не боюсь. Он мне ничего не сделает.
А если и навредит… пусть это станет его новым триггером. Тогда он точно решится на лечение.
Дилан медленно, будто ему это дается с особым трудом, поднимает глаза, уставившись на меня с примесью шока и в то же время понимания:
– Ты знаешь, – щурится, споткнувшись на ровном месте, из-за чего хватаю его за плечи, помогая устоять на ногах. – Ты её прячешь, – его ладони цепко сживают мои руки, но терплю боль, продолжив настороженно шептать:
– Ты должен остановиться.
– Ты это делаешь! – он резко переходит на крик, словно что-то в голове переключается, моментально сменив его настроение. Я вздрагиваю, но не отступаю, несмотря на то, как сильно его пальцы сдавливают кожу, заставив меня сморщиться:
– Хватит…
Но он вдруг дергает меня за плечи, отчего даже моя голова приходит в движение, резкой волной запрокинувшись и вернувшись в былое положение. Мои руки автоматически отпускают его. В глазах начинают плясать темные пятна, а боль в лобной части молотком бьет по стенке черепа.
О’Брайен застывает подобно мне. Мой широко распахнутый взгляд опущен в пол, его – устремлен на меня. Мои руки согнуты в локтях, ладонями прижаты к груди. Его – по-прежнему сдерживают меня.
Не знаю, как долго мы стоим вот так в тишине с роем мыслей, шумящем в головах. Я начинаю приходить в себя лишь тогда, когда парень ослабляет хватку, сделав шаг назад, но руки оставляет в том же положении, перед собой. Словно окоченели, затвердели и не способны двигаться.
Поднимаю на Дилана взгляд, бледными губами молвив:
– Мне больно, – касаюсь пальцами затылка, в котором до сих пор пульсирует давление. Что-то определенно хрустнуло.
О’Брайен частым морганием не избавляет себя от проявившихся на глазах слез. Он не ноет, как Роббин, но находится на границе личной нормальности.
– Прости, – голос звучит на удивление адекватно, будто бы он и не употребляет последние пару… недель.
Опускаю руки. Смотрю на него с той же усталостью. И выдыхаю, отстранено отвернув сначала голову, затем развернувшись всем телом, чтобы двинуться в сторону двери.
– Тея… – не оборачиваюсь, но его голос звучит слишком разбито, у меня не хватает выдержки проигнорировать. Сдавливаю губы, притормозив перед порогом, и касаюсь пальцами дверной рамы, чуть повернув голову, чтобы различать силуэт парня краем глаз.
Он сутул. Совершенно утерял уверенность в позе. Чувствую – смотрит на меня, но взгляд такой тяжелый, что мне самой охота присесть.
– Ты же знаешь, – шепчет с надрывом из-за несобранности и общей пустоты, что клубится во всем его существе, – у меня к тебе больше, чем ты думаешь.
Опускаю глаза, втянув в легкие кислород. Душно.
Это не имеет значения. Сейчас не имеет.
Качаю головой, вновь отвернувшись, и переступаю порог одной стопой.
Я помогу тебе. Хочешь этого или нет.
– Тея, – голос звучит со страхом. Он в ужасе. Ведь я ухожу.
Но это не имеет значения.
Переступаю порог, и, кажется, весь мой разум переходит за черту разумного, так как в уши врезается тихое и до идиотизма невозможное:
– Я люблю тебя.
Оглушает. Будто ударом приходится по затылку, от которого мое тело на мгновение теряет силы в ногах, пошатнувшись. Со скрежетом провожу ногтями по дверной раме. Удерживаю равновесие. Застываю. Пока чужой взгляд слабым покалыванием обдает кожу спины.
Почему он говорит такое?
Без желания оглядываюсь. Напугано изучаю лицо не менее ужаснувшегося от своих же слов парня. Кажется, у него участились рвотные позывы от признания, огорошившего нас обоих.
Почему он говорит такое сейчас, в этом состоянии?
Дилан моргает, чуть покачнувшись на вялых ногах, и с бессилием просит:
– Не уходи.
Хмурюсь.
Это не Дилан О’Брайен. Он никогда бы такого не произнес. Даже если бы и чувствовал что-нибудь ко мне. Дилан О’Брайен, подобно мне, не верит в шаблонное «люблю».
Я настолько обескуражена. Настолько… не знаю, как реагировать. Никогда прежде никто не использовал данное слово в мой адрес. Я растеряна.
Сглатываю. Отступаю. Он стискивает зубы, отчего скулы выглядят жутко напряженными. Отводит взгляд, вскинув его в потолок, и ладонями накрывает лицо, скрываясь от меня, от пристального взгляда, которым осаждаю его, пока выхожу в коридор, находясь в состоянии шока.
Он сам-то понимает, что говорит?
– Прости меня, – он только что шмыгнул? Это приводит меня в ужас. – Прости, – парень горбится, опустив голову, и садится на край кровати, продолжив скрывать от меня красное лицо. Застываю на месте, с болью в груди наблюдая за человеком, который давится словами:
– Мне очень жаль.
Контролирую эмоции. Мягко скольжу стопами по полу, вернувшись к кровати, и с хмурым видом смотрю в макушку О’Брайена. Слышу, как дышит. Сбивчиво. Вижу, как трясутся его плечи. Похожим образом дрожит моя рука, когда подхожу ладонь к его голове, первое мгновение удерживая над волосами.
– Я не злюсь, – шепчу, когда молчание становится невыносимым, и аккуратно касаюсь пальцами его макушки. – Никто не злится, – не перебивает, по-прежнему прячет от меня эмоции. – Я боюсь за тебя. Ты не должен так сильно нуждаться в других людях. Раньше я боялась твоих чувств ко мне, потому что могла ранить тебя своим уходом. Теперь я думаю… что расставание – выход для тебя.
Дилан рывками мотает головой, вцепившись ладонями в мои колени. Продолжает клонить лицо. Мне надоедает его скованность, поэтому присаживаюсь на корточки, продолжив играть с его волосами пальцами одной руки, пока вторая опирается на пол. Правда, заглянуть ему в глаза не удается. Он только ниже опускает голову, продолжая демонстрировать моему вниманию макушку.
– Мы очень, – сглатываю, невольно замявшись, – очень переживаем, понимаешь? – наклоняю лицо к плечу. – Ты ведь хочешь, чтобы мы остались с тобой? – пытаюсь надавить на больное. – Ты должен будешь отправиться в больницу. Хорошо?
Отрицательно качает головой. Щурюсь, раздраженно сжав его волосы, и готова рявкнуть, чтобы вразумить этого идиота, но боюсь потерять влияние на него. Как бы то ни было, Дилан в чем-то пытается слушать меня, его волнует мое мнение, я в целом. Думаю, было бы это не так, он бы давно заткнул меня.
Смягчаюсь, погладив его по голове:
– Пора, Дилан. Больше нельзя откладывать.
Дилан касается лбом своих колен, накрыв руками затылок. Дрожит. Доносится глубокий всхлип. Хриплая попытка стабилизировать дыхание.
Нервно прикусываю губу, ладонями коснувшись его плеч, и моргаю, зная, как неприятно прозвучат следующие мои слова:
– Мы не будем такими, как наши отцы, да?
Его громкие вздохи умолкают. Не пойму, дышит ли он вообще. Опасливо сажусь на колени, руками скользнув под его плечами, и пальцами сжимаю ткань футболки под кофтой. Стараюсь обнять его как можно крепче. В локтях издается хруст моих костей. Игнорирую дискомфорт, носом уткнувшись в изгиб влажной шеи, и вдыхаю аромат никотина. Его руки медленно сползают с затылка, тяжестью ложатся на мои плечи, после с силой обхватив хрупкую шею. Морщусь, но не издаю ни писка, предпочитая такой контакт с ним, чем никакой вообще. Кажется… будто мы так давно этого не делали. Меня посещает спокойствие. В груди больше не жжется. Это самое жжение теплом разливается по телу, как ванильный сироп по испеченным вафлям.
И только я погружаюсь в нашу общую тишину, как Дилан, крепче стиснув меня руками, довольно разборчиво произносит:
– Не говори. Никому. Я сам разберусь.
Распахиваю веки, уставившись в потолок с неприятным осознанием, и сжимаю губы, повторно вжавшись носом в его шею. Первый глубокий вдох. Второй – меняю положение рук, опершись ладонями на его плечи. Встаю с колен, избегая зрительного контакта, а парень наоборот теперь ищет его, старательно всматриваясь в мои глаза.
– Тея? – хмурит брови, ведь я не даю ответа, отцепив от себя его пальцы. Это дается просто. Отступаю назад, недовольным взглядом врезаясь в пол под ногами. Дилан пристально и уже без былых слез смотрит на меня, сурово повторив:
– Тея.
Я не хочу откладывать или вновь позволять ему «самостоятельно» решить проблему. Он только сильнее углубляется в неё.
Он себе не поможет.
И когда моя стопа перешагивает порог, Дилан резко вскакивает, понимая, что я уже все для себя решила:
– Тея!
Я сообщу о твоей зависимости
С отяжеленным и частым дыханием сдавливаю кулаки, рывком бросившись ступать вперед по коридору, обратно в комнату. На лице натянутая маска из напряжения и паники, скользящей холодом под кожу.
Хочешь этого или нет
Когда вхожу в помещение, из комнаты Рубби доносится грохот, заставляющий меня с силой захлопнуть дверь. Отхожу от неё, коснувшись пальцами висков. Массирую. Шум извне. Дилан решает выместить кипящие эмоции на предметах мебели. Он ведь должен как-то избавляться от них.
Хочешь или нет
Хватаю телефон, почему-то со страхом набирая сообщение Роббин. Пальцы заметно дрожат. Но больше нельзя оттягивать.
Она должна быть в курсе всего, что происходит. Она должна знать, что О’Брайен принимает травку. Она должна наконец понять, насколько ситуация серьезная.
Пока он дома
Пишу это нескладное сообщение, не следя за пунктуацией и прочими правилами правописания. Набор слов. Сумбурный поток, подкрепленный моей усталости от происходящего.
Надо успеть, пока он здесь
Слышу дверной хлопок. Застываю. Отдаляющиеся шаги. Хмуро улавливаю шарканье, надавив на кнопку отправления, и быстро выскакиваю в коридор, оглянувшись по сторонам. В темноте звуки тонут, мне с трудом удается понять, откуда раздается шум. Первый этаж. Спешу к лестнице и хватаюсь за край стены, вышагнув из-за неё к ступенькам. Дилан набрасывает капюшон, закрывая за собой входную дверь.
Нет
Не убегай
Моргаю, кинувшись вниз. Поскальзываюсь, но перила помогают устоять на ногах. Прижимаю телефон к груди, чувствуя постоянную вибрацию входящего звонка. Тело не готово к подобной нагрузке. Перед глазами вспыхивают белые пятна, когда дергая дверь, выскользнув на влажное крыльцо.
Когда-то я дала обещание
что постараюсь быть полезной, чтобы затем уйти
Над головой черный купол, дождь крупными каплями сыплет на землю, мешая мне разбирать окружение. Дилан, сутулясь и спрятав в карманы кофты ладони, направляется к криво припаркованной машине. Морщусь, спустившись с крыльца, и босая, ступая по лужам, по скользкой траве, несусь за ним, плюясь дождем, обливающим тело. Одежда тяжелеет.
Но теперь я хочу быть полезной, чтобы остаться
Не могу предположить, откуда берется столько выносливости. Я преодолеваю расстояние от дома до тротуара соседнего участка, возле которого припарковался О’Брайен, и вытягиваю руку, с силой вцепившись пальцами в его промокшую кофту. Дилан не успевает оглянуться, как мои ладони цепко скользят по его талии, крепким узелком связавшись в районе солнечного сплетения. Прижимаюсь к его спине, оттягивая назад, а он настолько опьянен травкой, что чуть ни теряет равновесие. Хватается за забор, повернув голову. Чувствую, как режет взглядом мой затылок, но к черту тебя и твое возмущение, придурок. Я заставлю тебя остаться. Даже если ты навредишь мне.
Стоим вот так. Два идиота под проливным дождем, застилающим всё перед глазами. Смотрю в асфальт, мокрой щекой прижавшись к ткани.
Слышу шум мотора, но звучит отдаленно. Наивно надеюсь, что это приехала Роббин с Эркизом, но это было бы слишком хорошо и удачно для мира, в котором мы существуем.
Ветер тормошит прилипшие к шее волосы. Покрывает кожу мурашками. Не чувствую холода. Все мысли лишь об одном – задержать. Поэтому когда Дилан начинает двигаться, меня бросает в жар от паники – и я крепче стискиваю руки, подтвердив свое нежелание уступать.
Но О’Брайен не избавляется от моих рук. Он просто шевелится в их узком кругу, поворачиваясь ко мне всем телом, а потому теперь мне приходится откинуть голову назад. Теперь носом утыкаюсь в его грудь, всё еще с напряжением ожидая резких действий с его стороны.
Шум мотора затихает. Сквозь шум дождя слышу хлопок дверцы.
Но полностью отдана главной задаче. Придаю своему лицу как можно больше решительности и поднимаю глаза, установив с парнем зрительный контакт, но встречаю в его глазах вовсе не раздражение, отчего выдыхаю через губы, оставив их разжатыми.
Дилан нежно водит большими пальцами по локтям моих рук. Его взгляд вдруг отражает смирение, которого я никак не ожидала увидеть. А потому так глупо хлопаю ресницами, открывая и закрывая рот подобно рыбе. Но всё еще боюсь, что мне это кажется, поэтому продолжаю крепко сжимать ткань одежды на спине.
О’Брайен глубоко вздыхает, выпустив с губ пар, который разбивают капли дождя. Его голова устало наклоняется, веки с силой сжимаются. Утыкается лбом в мою макушку, заставив меня чуть отвести взгляд в сторону. Дыхание касается переносицы. Не двигаюсь, словно могу спугнуть.
Вновь грудь наполняется теплом. Вновь наступает тишина. Наша. Одна на двоих, которую мы разделяем, чувствуя знакомое родство.
Уголки моих губ дрогают, улыбка напряженно возникает на мокром лице. Телефон давно лежит где-то в ногах и продолжает вибрировать. Дилан скользит мокрыми пальцами по моей шее, сдавив в районе затылка, и приподнимает мою голову. Прикрываю веки, хватая морозный воздух ртом, когда его губы холодом касаются виска. Дрожью обдает спину. Ладони смещаются на изгибы его локтей, доверительно отдаюсь ощущениям, отдалившись от задачи контролировать ситуацию.
Мне не нравится это слово
Но
– Я тоже, – шепчу, ощутив, как внутри всё противоречит моим мыслям, вызывая приступ тошноты, но борюсь с Деградацией, признавшись:
– У меня к тебе больше, чем ты думаешь.
Дилан прижимается щекой к моей щеке, сильнее склонив голову. Рвано дыша, я старательно противостою Деградации, повторив:
– Я тоже.
«Тея. Я люблю тебя».
– Тоже, – нет, это неправильное слово, но, думаю, на самом деле оно предполагает не какое-то конкретное чувство, а совокупность многих. И потому я принимаю его, таким образом кратко выражая, что чувствую.
Топот ног. Шаги. Те самые.
Нехорошее чувство кольнуло в груди, заставив меня отпрянуть от парня, чтобы отыскать источник того самого шума.
Сознание канет. Разум меркнет, не веря, не доверяя, не…
Комок звуков встревает в глотке, а глаза отказываются воспринимать, ведь этого больше не должно быть.
Не соображая с необходимой ясностью, дергаю Дилана на себя, когда мощный на вид толстый мужчина в капюшоне черной куртки внезапно выскальзывает из-за спины парня, вынув ладонь из кармана.
Спотыкаюсь о бордюр, вскрикнув, а О’Брайен, отвлекаясь, подхватывает меня, не своевременно оглянувшись на мужчину, который хватает его за плечо, с размаху нанеся удар второй рукой в живот. Дилана моментально скрючивает. С его губ срывается непонятный хриплый звук, а тело горбится, пока свободная от меня ладонь хватается за запястье мужчины. Я всё-таки падаю на асфальт, но Дилан крепко держит мой локоть. С ужасом взгляд врезается в рукоятку ножа, острие которого проходит слой одежды, добравшись до кожи и успешно пронзив её.
Застываю, осознав, что не могу глотнуть кислорода. Мужчина мощным рывком выдергивает холодное оружие, не жалея сил пихнув от себя О’Брайена. Ноги парня заплетаются от нетрезвости и болевого шока. Он спотыкается о бордюр, рухнув на спину, свободной ладонью схватившись за «порванный» бок живота.
