Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 74 страниц)
– Я точно должна чем-то отплатить, – нахожу, чем разбавить нашу тишину. «Нашу», потому что вокруг слишком шумно: перед праздниками много людей, а скидки так вообще башку покупателям сносят. Порой не протолкнуться.
– У меня богатая фантазия, – Дилан не сразу реагирует на мои слова, обходя заваленную покупками тележку одной больно слабенькой дамы, которая не способна её с места сдвинуть. – Что-нибудь придумаем, – произносит без эмоций, вызвав у меня подозрения:
– Мне страшно, – на самом деле нет, но хочется немного расшевелить парня.
– Не бойся, никакого садо-мазо, – он остается серьезным, на меня не смотрит, в то время как я врезаюсь во всех и всё, пока стараюсь поспеть за его большими шагами, не спуская с хмурого лица взгляда. – Но не обещаю, что не стану к кровати привязывать.
Моргаю. Анализирую услышанное. Молчу. И молчание толкает Дилана взглянуть на меня, чтобы понять реакцию на сказанное:
– Что? – берет меня за рукав, заставляя идти рядом. – Не нравится быть связанной?
– Никого не привлекает обездвиженность, – подмечаю. О’Брайен чуть наклоняет голову ко мне, исправив:
– Частичная обездвиженность, – и вновь выпрямляется, скользнув пальцами к моему запястью, дабы сжать его. – Надо попробовать, – произносит без задней мысли. При этом выглядя так, будто мы обсуждаем, что будем готовить на ужин. – Уверен, тебе понравится, – спокойный тон, спокойный взгляд вперед.
И самое необычное, меня его слова не напрягают. Сознание никак не реагирует, на лице сохраняется привычное равнодушие. Дилан открыто заявляет о своем намерении лишить меня возможности двигаться. А мне… мне все равно.
– Ну нет…
– О-да.
Теперь мне жаль Дилана. Он с таким напряжением наблюдает за передвижением Брук по кухне, что сама начинаю переживать о её навыке готовки. Даже Дэниел опасливо поглядывает на девушку, раскладывая продукты на столе.
– Я сегодня шеф-повар, – девушка «под градусом» с неподдельной уверенностью отбирает необходимые для приготовления ужина продукты, занимая свое должное место у плиты. Её шатает, клонит в сторону, пару раз она томно стоит над раковиной, словно чувствуя приступ тошноты. Ладно. Главное, что к бутылке не прикасается. Пускай займет себя чем-нибудь.
– Почему тебя тянет за плиту, когда ты бухая? – Дилан устало опускается на стул, как и Дэниел. Я прохожу к Брук, изучая выбранные ею овощи для салата.
– Молчать, – девушка оборачивается, подняв ладонь на уровне лица. – Я главная на кухне, – прижимает её к груди, похлопав. – Я. Я. Я.
О’Брайен переплетает пальцы, закинув руки за голову, и прижимает ладони к затылку, зевнув:
– В прошлый раз ты чуть не спалила дом.
Я с удивлением посматриваю на Реин, решая немного посодействовать ей в готовке. У меня руки из задницы, но в данной ситуации имею приоритет перед пьяной Брук, которая находит слова парня оскорбительными:
– Не правда! – восклицает, указав на него кухонным ножом, и я его осторожно вынимаю из её ладони, робко улыбнувшись, что приводит Реин в неожиданный восторг, заставив в который раз за день крепко вцепиться в меня объятием:
– Боже, ты такая… – и дальше не могу разобрать. Какофония из «ути-пути» с «кровожадный котенок». Не ожидаю помощи со стороны ребят. Они оба смотрят на нас, но не спешат помочь мне избавиться от цепкого внимания и любви Реин, поэтому высвобождаю себя сама:
– Можно я помогу тебе с готовкой? – с хрипотой интересуюсь, ведь Брук довольно сильно стискивает меня руками, щекой прижавшись к моему виску. Девушка отстраняется, тряханув меня за плечи:
– Конечно! – с нездоровым энтузиазмом в глазах радостно восклицает. – Мы с тобой такую вкусняшку намутим! И не поделимся, ни с кем! – зыркает в сторону парней, которые переглядываются между собой, понимая, что ужинать они особо и не хотят. Им бы чипсов и пива. Всё.
– Я возьмусь за салат, – отхожу от девушки, поддерживая её желание заняться готовкой. Чем угодно, Брук, главное, не выпивай.
Думаю, меня вполне устраивает подобная атмосфера. Не побоюсь данного слова – домашняя. Не напряженная. Спокойная и… обыденная, что ли. Реин начинает трещать о каких-то школьных сплетнях, занимаясь жаркой фарша для спагетти. Дилан, несмотря на нытье Дэниела, берется за проект, который задали на каникулы. Говорит, лучше заранее с ним разобраться, чтобы потом не думать. Оба парня готовят себе кофе для бодрости и через полчаса уже без зевков разбирают материал, занимаясь написанием рефератов. Как я поняла, у каждого своя тема, но они работают совместно над проектами, так проще и быстрее. Учитывая, что Брук вообще не принимает участия в написании, а они пишут вместо неё. Это… мило.
Беру свои слова о приоритете назад, ибо от пьяной Брук больше толку, чем от трезвой меня. Криво-косо режу овощи. Один раз чуть не смахиваю салатницу. Когда намереваюсь посолить, крышка солонки выскальзывает, а содержимое крупной горсткой валится на овощи. Приходится ложкой аккуратно «вычерпывать», но все равно выходит пересолено. Реин в свою очередь прекрасно справляется с фаршем.
Как оказывается, ужин готовился очень даже не зря. После написания проектов, ребята действительно проголодались, правда, им пришлось потерпеть издевки со стороны Брук, прежде чем она позволила им поесть.
Быть рядом с ними успокаивает. Сидя за столом, я не чувствовала себя частью их компании, я была лишь наблюдателем. И мне этого было достаточно. Молчала, улыбалась, перескакивала взглядом с одного на другого. К еде практически не притрагивалась.
А после я наконец осознала, что значит «смотреть с ними фильмы». Серьезно. Пьяная Брук просто не затыкалась, отмечая тупость героев и сценария. Дэниел только и делал, что спорил с ней, а Дилан просто «стебал» всех и каждого, в том числе и ребят.
Пытаюсь сфокусировать внимание на экране телевизора, но увы, половину уже пропускаю, поэтому ничего не понимаю, но «картинка» красивая. Сижу в углу дивана, попивая горячий чай с лимоном. Брук с Дэниелом сползают на ковер, чтобы быть ближе к журнальному столику, на котором стоит большая тарелка чипсов и несколько банок пива. Дилан сидит рядом с ними, принимая участие в обсуждении фильма. Я снова наблюдатель. И мне это нравится.
Браун, по-моему, делает несколько глотков пива, а в его голосе уже звучат нотки нетрезвости. Он рассуждает громче, спорит с Диланом, препирается с Брук. Выглядит забавным. Реин не отказывает себе в удовольствии еще выпить, поэтому не выпускает банку из рук, думаю, она вот-вот уснет, правда, спорить продолжает. О’Брайен не отстает от друзей в употреблении, постоянно шутит и перебивает остальных. Они часто орут на телевизор, указывая ладонями на экран. Что-то про тупость героев или про искусственную кровь… Не имеет значения.
Вздрагиваю. Резко. Возвращаю тяжелую голову в нормально положение и сонным взглядом окидываю утонувшую в ночном мраке гостиную. Свет мы не включали, поэтому теперь, когда на экране больше не сверкают картинки, ослепляя глаза, помещение действительно поникло. За шторами окон видны блики – фонарные столбы все еще включены? Значит, еще нет двух часов. Мы отрубились так рано?
Приседаю на диване, в первый момент опасливо окинув себя взглядом. Щупаю одежду в поисках влажного пятна. У меня ведь была кружка с чаем. Именно её замечаю на журнальном столике рядом с банками пива. Значит, уснула первой, раз уж кто-то додумался отобрать её у меня.
Поправляю спутанные локоны волос, сонно потираю лоб. Шея затекает, спина ноет. Отвыкаю за время нахождения здесь спать сидя, раньше только так и дремала. Опускаю руки, подтянув стопы за голени к друг другу. Поза йога. С интересом изучаю уснувших ребят: Брук сложила руки на столике, голову уложила на них, Дэниел забрал с кресла подушку и сопит где-то под с столиком, надеюсь, резко не проснется, иначе ударится о её край. Дилан лежит на полу сбоку от Реин. Устроился на ковре без подушки, просто уложив голову на согнутую руку.
И вновь картинка перед глазами кажется милой, какой-то теплой и семейной. Не побоюсь сказать «идеальной», заставившей меня слабо растянуть губы в легкой сонной улыбке. Почесываю щеку пальцами, веки прикрываю, дабы принять осознание, что мне необходимо отойти на кухню за водой. Сухость дерет глотку во время дыхания. Уснуть не смогу. Да и этот шум со стороны телевизора. Тихий ультразвук, но уверена, именно из-за него просыпаюсь.
Тянусь к потолку руками, ощутив, как хрустят кости, и осторожно опускаю стопы на пол, внимательно вглядываясь, чтобы не задеть О’Брайена. Перешагиваю через него, замерев на долю секунды, когда парень издает громкий вздох, недолго поерзав на месте. Завтра будет жаловаться на боль во всем теле. Конечно, спать в таком положении неудобно. Вообще я предчувствую, что завтра эти ребята будут страдать от похмелья и выстраивать очереди в уборную, чтобы прочистить желудок.
Беру пульт, надавив на нужную кнопку. Наконец, экран полностью гаснет, а неприятный звук обрывается, освободив мой мозг от своего влияния. Вздыхаю, положив прибор на место, и вялым шагом, еле ориентируясь в темноте, двигаюсь к коридору прихожей, стараясь вести себя как можно тише. Не хотелось бы будить остальных. Начнут ворчать на нетрезвую голову.
Обнимаю себя руками, миную коридор, уже намереваясь ступить в прохладное помещение кухни (по вине открытой форточки, через которую проникают шум ветра и ночные ароматы), как краем глаз улавливаю движение, будто что-то темное мелькает в стороне, поэтому машинально притормаживаю, сделав крупный шаг назад, чтобы вновь оказаться в прихожей. Смотрю в сторону двери террасы со стеклянной вставкой, через которую могу разглядеть задний двор. Темно. Свет фонарных столбов туда не проникает, поэтому с трудом настраиваю зрение, чтобы добиться хотя бы какой-то различимости.
Доносится шум. Даже скорее звон, будто кто-то задевает тяжелую банку краски. Опускаю руки, слегка наклонившись вбок, будто иной ракурс поможет мне лучше слышать и видеть. Хмуро, с напряжением нахожусь в темноте, решившись сделать первый шаг в сторону задней двери. Тихо. Второй. По-прежнему никаких звуков. Третий. Начинаю еле перебирать ногами, не создавая шума. Не боязливо, но настороженно приближаюсь к двери, прекрасно зная, что к нам во двор часто залезают соседские питомцы, поэтому единственный страх, который может у меня возникнуть, – это страх за растения, которые они выкапывают и травмируют.
Правда, ладони потеют. В груди учащается сердцебиение, а кровь приливает к ушам, заставляя их гореть. Мое волнение не оправдано перерастает в тревогу, когда встаю напротив двери, наклоняя голову к стеклянной вставке. С беспокойством изучаю поглощенный темнотой двор. А кончики пальцев начинает колоть. Тишина выворачивает. Я буквально ощущаю, как глазные яблоки пульсируют от напряжения, с которым пытаюсь уловить какое-то движение, и нервно сглатываю, когда нарастающий в мыслях шум настигает своего пика, а…
Ледяное прикосновение к шее выдергивает меня из полубреда, заставив с тихим напуганным писком развернуться и отскочить назад, врезавшись в дверь спиной. Оказавшись морально уязвимой, я чуть было ни рванула в слезы, но в следующее мгновение панику затмевает недоумение и, неожиданно, обида:
– Господи! – не слежу за тоном голоса, пихнув Дилана в грудь ладонями, а тот с довольной усмешкой, будучи не в ясном уме, шатается назад, легко теряя равновесие, так что на автомате хватаю его за ткань футболки, помогая принять устойчивое положение.
– Ты напугал меня, – говорю уже тише, но с таким же укором и отпускаю его футболку, опять взглянув на до чертиков довольное лицо. И опять ударяет вспышка гнева и смущения, поэтому пихаю парня, на этот раз позволив пьяному неандертальцу покоситься в сторону:
– Дурак, – сразу включаю защитную реакцию, ведь меня только что застали врасплох, заставили проявить слабость, а другим не стоит видеть меня с такой стороны.
Дилан пускает смешок, успевает найти опору в виде стены, и выпрямляется, издевательски щёлкнув меня по носу, после чего разворачивается, неспешно направившись к лестнице, чтобы подняться на второй этаж. Я продолжаю стоять на месте, сердито провожая его взглядом. По коже спины пробегают мурашки – оборачиваюсь, вновь врезавшись вниманием в стекло двери.
Двор. Тишина. Ничего.
Показалось?
«Кажется» не впервые.
Ложусь в своей комнате. Хочется оказаться в зоне комфорта, не скажу, что мне неприятна мысль спать с другими людьми в одном помещении, просто как-то непривычно. Последние дни выдаются эмоциональными, поэтому хочется побыть наедине с собой, хотя бы в ночное время. Ерзаю на кровати, кутаясь в одеяло, и мгновенно расслабляюсь, чувствуя себя гораздо спокойнее. Мыслей нет. Разум приятно туманится. Шум со стороны окна. Ветер воет.
Со стороны коридора доносятся шаги. Вялые. Сонные. Я не открываю глаза, прислушиваясь к чужому передвижению, и на какое-то время становится тихо. Но ненадолго.
Носом зарываюсь в одеяло, расслышав шарканье. Оно ненадолго затихает где-то в коридоре, после чего дверь моей комнаты приоткрывается. Не подаю признаков бодрствования. Глубоко дышу. Судя по всему, Дилан. Кто же еще? Парень проходит в помещение, прикрыв за собой дверь, и лениво приближается к кровати, с рванным звуком расстегнув молнию кофты. Сбрасывает вещь под ноги. На пол. Его неряшливость отчасти милая, но утром я заставлю его забрать оставленные у меня вещи. Он даже кружку с бычками держит на тумбе. Боюсь, Роббин может что-то заподозрить.
С глубоким вздохом переворачиваюсь к парню спиной, когда он снимает обувь, забираясь на кровать. Двигается неосторожно, случайно задевая меня рукой:
– Соррян, – шепчет, рухнув на подушку щекой. – У тебя душно, – ворчит. Знает, что не сплю? Ерзаю, удобнее располагаясь на кровати, ближе к прохладной стене. Рядом с ним всегда жарче.
– Тея, – Дилан бубнит в подушку. Не реагирую. – Тея, – вжимаюсь носом в одеяло. Дилан пальцами барабанит по моей спине. – Тея, – он всегда так назойлив, когда выпьет?
– М? – коротко мычу в ответ, сдавшись под натиском настойчивости.
– Ты ведь не намереваешься вернуться? – произносит с долгими паузами, выдавливая с тяжким вздохом каждое слово. Я приоткрываю веки, напряженно нахмурившись. Дилан продолжает пальцами касаться моей спины, ожидая ответа. Качаю головой. Жест расценивают правильно.
– Хорошо, – Дилан вздыхает, убирая ладонь под подушку. – А то пришлось бы инсценировать твою смерть… И держать в подвале, – еле разборчиво бубнит, отдаваясь сну. Я с тревогой смотрю в стену. Никак не реагирую на его слова. Шутка шуткой, а идти против своих установок тяжело.
И О’Брайен, кажется, не до конца осознает, во что ввязывается. Но я постараюсь. Быть другой. Быть нормальной.
========== Глава 32 ==========
Ситуация выходит из-под контроля. Он прекрасно осознает это. В тот момент, когда Рубби пропадает из поля его зрения. Девушка исчезает, как в свою очередь исчезает один из приезжих ревизоров от хозяина притона. Данный факт приводит парня в нервное движение: он мечется, спешно бродит по битком забитым помещениям, стараясь сурово-тревожным взглядом выискать девчонку, за жизнь которой несет ответственность.
Томас расталкивает потерявших трезвость людей. Носится из угла в угол, проникает вглубь залов. В какой-то момент паническая атака схватывает его колотящееся сердце, вызывая приступ тошноты. И его тошнит. Он ничего не ел уже два дня, но что-то выходит из желудка, обжигая глотку, заставляя давиться и дышать с отчётливой хрипотой. Гнется к полу, держится за рыхлую стену. Перед глазами плывет, пятна темноты обволакивают, лишая его зрения. Продолжает шагать вперед, испытывая большую боль от оглушающей музыки. Басы металлики рвут кишки.
Вытирает тыльной стороной ладони влажные губы. Расправляет плечи и встает ровно, сердитым, но туманным взглядом вцепившись в плотного взрослого мужчину в черной рубашке и достаточно тощую девушку, которую он удерживает за талию, уводя куда-то в сторону от толпы. К отдельным комнатам? Томас. Кажется, ситуация действительно выходит из-под контроля. Из-под твоего контроля.
Более так продолжаться не может.
Парень обретает внешнее напряжение, в глазах сверкает нечеловеческий мрак, словно черные зрачки расширяются, заполоняя белок. Дрожащие ладони сжимаются в крепкие кулаки, и все тело обретает уверенность.
Томас тяжелым шагом направляется за «парочкой», по пути захватив бутылку пива со столика. Совершает глотки. Для храбрости. И сворачивает к частным комнатам для «персонала», продолжая преследование.
Пора. Сегодня они сделают это. Сбегут.
На дворе властвует одна из привычных морозных ночей, фонарные столбы давно погашены, по причине чего все окружающее пространство утопает в шуме холодного ветра, соленого прибоя и аромате хвои. Зима в Северном Порте никого не оставляет равнодушным. Как только выпадет мощный снег, покидать дома станет немного приятнее, нежели сейчас: в сырость и повышенную влажность, когда неясно, что это за чертовщина капает на тебя со стороны черного неба.
Но всепоглощающий мрак не отягощает Роббин О’Брайен. Женщина чувствует себя непослушным подростком с мешком бушующих гормонов вместо мозга. Серьезно, она уже взрослый человек, у неё тяжелая работа, долги по счетам, проблемный сын, а она занимается сексом на заднем сидении машины со своим парнем, чувствуя серьезную дрожь от страха быть замеченной. Зато как сильно это будоражит нервную систему, Роббин в прямом смысле перезапускается, избавляясь от тяжести, что скопилась за неделю в её теле и разуме.
А главное – она чувствует себя счастливой и беззаботной. Подобные холодные ночи становятся для неё отдушиной. Они и раньше любили ночное время. И сейчас относятся к нему с особенным чувством, сопровождаемым тоской. Ведь постепенно начинают осознавать, сколько лет миновало. И как много времени они потеряли.
В этот раз поцелуй короток, беспокойство не трепетное, ведь машина Эркиза припаркована на темной улице напротив дома О’Брайенов. Взрослые люди, а боятся проблемного подростка, в окнах комнаты которого не горит свет. Роббин опирается на окошко, касаясь губ мужчины, которого большую часть ночи преследует усталость: идти на свидание после двух-трех ночных смен – труд потяжелее, чем оперирование.
Роббин отрывается от губ Эркиза, чуть отстранившись назад, и с улыбкой изучает его лицо в темноте, не обращая внимания на то, как сильный ветер треплет локоны её волос, которые стоило бы заплести или убрать в пучок. Да, лучше избежать встречи с Диланом дома. Он сразу поймет, как именно развлекалась его мать: мятая блузка неправильно застегнута, её края выдернуты из светлых брюк, лямка лифчика под тканью лениво сползает с плеча. И лицо такое… довольное.
– Иди, – Эркиз разделяет подростковое волнение, будто бы сейчас из-за двери выйдет тот самый шизанутый отчим его девушки, от которого он, будучи молодым парнем, увозил Роббин на пару дней в загородный дом. Но в этот раз главная проблема – Дилан. И его стоит опасаться, учитывая, какими методами «выяснения отношений» он пользуется. – А то он странным образом чувствует мое присутствие, – улыбается, посматривая в сторону темных окон.
– Он неплохой, – Роббин заправляет локон волос за ухо, пытаясь настроить мужчину положительно по отношению к её сыну. Как ни странно, Эркиз легко меняет свое мнение о Дилане, несмотря на то, как юный парень ломал ему кости.
– Я знаю, – мужчина со вдохом переводит взгляд на женщину, кивнув головой. – Он ведь за тебя порвать может, – соглашается. – Классный парень.
– Увидимся, – Роббин закатывает глаза, отходя от автомобиля с широкой улыбкой на лице, которой Эркиз так же отвечает, заводя мотор:
– Напишу вечером.
– Только вечером? – женщина кокетливо щурится, изогнув брови, что вызывает со стороны водителя усмешку. Ту самую, с которой она давно знакома.
– Отоспись, Робби, – произносит, нажав на педаль подачи газа, а Робби замирает, с уколом непонятных чувств уставившись на машину, отъезжающую от тротуара.
Робби. Так он звал её раньше. В школе.
Уголки губ нервно дрогают. Знакомый отблеск печали отражается в карих глазах, слегка слезящихся от сильного ветра, а в голове зреют и развиваются отравляющие её когда-то мысли.
Что если бы он не уехал? Если бы остался здесь. Как бы сложилась её жизнь, его жизнь, их жизнь? Пришлось бы переживать весь тот ужас? Определенно все было бы иначе, но… чего уж рассуждать? Прошлого не вернуть. Эркиз бы не остался, он грезил о потрясающей карьере, а Роббин ни к чему не стремилась. Неясно, как в свое время они вообще нашли общий язык. Безнравственная девчонка в вечном запое. И воспитанный в строгости отличник с медалью, получивший гранд на обучение за границей.
Теперь он вернулся. С дочерью. А она здесь с сыном. Должно ли это выступить преградой? Роббин даже не узнала бы, что Эркиз вернулся, если бы финансовое положение не вынудило её найти работу получше, чем официантка в кафе.
Женщина с тревогой провожает автомобиль взглядом. Машина скрывается за поворотом, и мисс О’Брайен чувствует себя немного опустошенной.
Сколько времени прошло, а они все такие же. Как пятнадцать лет назад. Неугомонный зазнайка Рич. И развязная идиотка Робби.
Хм… Робби. Не потому ли его дочь зовут Рубби? Вполне созвучно.
Осторожно открывает входную дверь, переступает порог и вслушивается в тишину прихожей, окутанной мраком. Приятным, не отталкивающим, что уже необычно, учитывая опоздание Роббин. Она писала Дилану сообщение, предупреждая, что вернется ближе к девяти вечера. Он не ответил. Сейчас на часах четыре утра. Ни единого звонка, ни единой попытки сына связаться с матерью. Ничего. Настораживает. Совершенно разниться с обычным поведением парня, выходящим из себя, когда мать ослушивается и пропадает.
Роббин медленным шагом подходит к порогу гостиной, уловив тихое дыхание. И вовсе не одно. Женщина аккуратно приоткрывает дверь, заглянув в темное помещение. Долгое пребывание в неосвещенном салоне дарует ей возможность без проблем исследовать комнату, находя источник тихого звука. Дэниел и Брук. Ребята спят в неудобных позах. Несложно догадаться, что заснули они во время просмотра фильма. Дилан устраивал вечер кино? Он ведь хотел немного передохнуть от общения. Странно.
Роббин внимательно осматривает гостиную, не находя своего сына, и хмурится, в очередной раз поражаясь: обычно этот тип спит вместе с друзьями в одном помещении. Как в шутку называет – «девичник». Столько недоеденной еды на журнальном столике, столько открытых бутылок пива. Окей, они тут времени не теряли. Правда, даже будучи нетрезвым Дилан умудряется помнить о матери. Интересно, почему в этот раз не стал искать её?
Прикрывает дверь. Устало шагает к лестнице. Конечно, как мать, она не принимает подобное времяпрепровождение, но если её сын неплохо повеселился в кругу друзей… Почему бы и не спустить ему это с рук? Лучше пусть здесь отдыхает, дома, а не пропадает на несколько недель.
Подъем на второй этаж дается с трудом. Нет, Роббин О’Брайен не признается себе, что слишком стара для всего этого псевдо-подросткового дерьма. Она не чувствует себя взрослой, скорее, пытается казаться ею, ведь возраст не позволяет вести себя неразумно. Но так хочется… Так хочется забыться и окунуться в беспамятство, словно бы ей все еще семнадцать, и свое совершеннолетие она празднует не один на один с бутылкой водки, а с Ричем. Вне дома. Где-нибудь на берегу. Столько лет… просто к черту заляпаны грязью.
Тяжелые мысли даруют головокружение. Роббин чувствует накатившую тошноту и останавливается у стены, коснувшись ладонью сухих губ. Пульсируют. Приятное ощущение. Здорово, когда долгие поцелуи вызывают не отвращение, а непреодолимую страсть. Она уж и забыла, какого это – испытывать тягу к мужчине.
Перед тем, как направиться в ванную, ей все-таки необходимо унять беспокойство, проверив наличие остальных детишек в доме, поэтому Роббин шаркает ногами по паркету, оказавшись у порога комнаты парня, которая почему-то распахнута. И вновь непонятный укол волнения. Женщина опускает руки, сжав ремень сумки, и с открытым непониманием изучает помещение, не обратив внимания на беспорядок. Кровать разобрана. Вещи свалены на полу возле шкафа, мобильный телефон на тумбочке. Хм. Роббин сощуривается, ступив чуть вперед, будто бы не доверяет своему зрению, но на кровати действительно никого нет.
И тут-то её одолевают неясные ощущения.
Тревожный звоночек раздается в груди, стоит женщине без желания обернуться на дверь комнаты Теи. Лицо не выражает никаких четких эмоций, лишь руки слегка дрожат от подскочившего давления. Медленно приближается к деревянной преграде, чувствуя, как по ногам сифонит сквозной ветер. Тея обычно не открывает форточку. Ей и без того холодно. Необходимость мороза – прихоть Дилана. Наверное, лучше было бы расстаться с этой мыслью и поспешить в ванную, чтобы сберечь себя от подтверждения предположений, притаившихся в уголках сознания.
Не Роббин лезть в чужую личную жизнь, но… любопытство берет вверх. Она аккуратно давит на ручку двери пальцами, потянув её на себя, и заглядывает в чужую комнату, без труда находя во мраке кровать. Прислушивается к тихому дыханию. Хриплому. Без сомнений. Это Дилан. Роббин – его мать. Она узнает его ровное дыхание, но не слышит сопения Оушин. Почему он спит здесь? Где тогда…
Окончить мысль мисс О’Брайен не успевает, так как, уставившись в спину своего неподвижного сына, улавливает тихий полустон, после которого кто-то за ним начинает активно шевелиться, пытаясь занять иное положение. Роббин сдавливает ручку двери. Её лицо излучает напряжение, во взгляде читается серьезное недоумение. Женщина продолжает стоять на пороге, всматриваясь в темноту, в сторону кровати, на которой спят её гребаные «детишки». И не поймет, как реагировать.
***
Отвратительное серое утро отягощает, даруя унылое настроение с самого пробуждения. Томасу частенько прельщает желанию немедленного исчезновения. Мысль о необратимости существования превращает его тело в груду камней. Разваленных и потерянных среди миллиона таких же, разбитых о поверхность берега океана, что никогда не сгладит их соленными волнами.
А спал ли он вообще? Кажется, Томас проглядел в потолок всю ночь. За окном давно светает, но наступление утра никаких положительных эмоций не вызывает. Это лишь значит, что ему придется заставить себя подняться и начать действовать. Надо покинуть номер мотеля, купить еды, потом отправиться на подработку до самого вечера, снова купить еды, сводить Рубби в боксерский клуб, ведь, как ни странно, в мотеле нет горячей воды, а в каком-то захолустном зале – есть. И лечь спать, снова окунувшись в раздумья о своей жизненной ситуации.
Как он пришел к такому? Ведь изначально мелкие ошибки не пугают возможным итогом, но вот он – итог, Томас. А Рубби? Зачем потянул за собой на дно?
Парень не меняет положения тела на протяжении ночи. Лежит на спине, ладони сцеплены на груди, взгляд в потолок и изредка на настенные часы, убивающие остатки выдержки своим старушечьим тиканьем. Сначала его взгляд медленно ползет в сторону, затем поворачивает голову, уложив её набок на жестком матрасе. Опустошенно смотрит на Рубби. Девушка спит с таким тревожным выражением лица. Каждый раз, видя его, Томас давится, теряя способность дышать. Поперек глотки встает ком.
Она не должна здесь быть. Не должна разделять твою участь, ошибки.
Но омерзительнее тот факт, что тогда, несколько лет назад, им двигало чувство эгоистичного желания погрузить кого-то в свою среду. Терпеть одиночество более не было сил. И вот он больше не один, но ощущает себя гораздо хуже из-за вины.
Создается впечатление, будто бы серость этого утра давяще воздействует на каждого жителя Порта. Дэниел не отличается унылым строением мышления, но даже его тело и разум чувствуют непривычное истощение, как только тяжелые веки нехотя разжимаются, одаряя сознание бледным светом. Весь день будет лить дождь – первая мысль Брауна, отрывающего голову от подушки. Лежит на полу рядом с журнальным столиком. Все тело пробирает холод. Какое-то вялое состояние после сна. Приседает, с сухостью во взгляде окинув гостиную вниманием: да, так засрать помещение могут только они, все эти банки пива, упаковки чипсов, тарелки с недоеденным ужином, запах никотина. Роббин прикончит Дилана, узнав, что он опять курит в доме.
К слову… Дэн осматривается, потеряв друга. Наверное, ушел спать к себе, или ему стало нехорошо и уснул прямо в ванной. Такое частенько происходит после их ночной пирушки.
И Теи нет. Она уснула самой первой на диване. Тоже ушла?
Или они вместе ушли?..
Дэн чешет пальцами щеку со следом на коже от подушки. Да, после увиденного на берегу, его подозрения только усиливаются. Зря О’Брайен пытается его обмануть. Дэн достаточно смекалистый парень, но Браун не станет требовать правды. Он слишком хорошо понимает психологию Дилана, несмотря на то что общаются они на так давно. И не столь близко, как хотелось бы.
Улавливает тихое мычание и опускает взгляд на Брук, которая судя по всему давно не спит из-за не совсем благополучного состояния. Она лбом упирается в сложенные на столике руки и елозит коленями по полу, явно испытывая мучительный дискомфорт. Конечно. Надо же было столько пить.
Дэниел лениво тянет к её макушке ладонь, ткнув в спутанные волосы пальцем, тем самым обозначив свое бодрствование, и Реин наконец имеет возможность завуалированно попросить о помощи:
– Меня тошнит… – жалостливо шепчет, прерываясь на тяжелый вздох. Каждое слово дается с трудом, шевелиться самостоятельно не выходит. У неё безумно болит голова, тело теряет принадлежность к мыслям, сигналы о необходимости отправиться в уборную не поступают до конечностей.
Дэниела тоже тошнит, но вовсе не от принятого алкоголя. Ему… просто нехорошо. Но он предпринимает удачную попытку подняться на ноги. Брук накрывает ладонью губы, сжав их до бледноты, когда парень встает позади, взяв её под руки. Помогает встать, помогает удержать равновесие, помогает идти.
Помогает.
Может, Брук и не в состоянии стоять на ногах, но она достаточно трезва, чтобы проникнуться благодарностью по отношению к Дэну – бедняге не повезло быть рядом с ней в такие неприятные моменты, правда, он почему-то не спешит жаловаться и ворчать.
«Ну просто охереть», – еще одна не самая позитивная мысль после пробуждения: оценка своего состояния и окружающей серости в итоге рождает хмурость на лице О’Брайена, проснувшегося в холодном поту из-за нездорового употребления. Парень чувствует себя паршивее, чем обычно. Вроде выпил немного и то, лишь пиво, а ощущает себя как после нескольких бутылок водки, подкрепленных курительной травкой. Сил никаких, усталость накрывает глаза пленкой тумана. Дилан переворачивается на спину с громким и ворчливым кряхтением, ладони опускает на лицо, давлением пытаясь привести себя в чувства. Но тяжесть мыслей не испаряется. Она не исчезает по первому велению. Кладет руки вдоль тела, согнув одну ногу в колене. Душно. Почему здесь всегда так душно? Поворачивает голову, бросив взгляд на плотно запертое окно. Странно. Он ведь точно помнит, как вставал ночью и распахивал его настежь. Хмуро изучает плотно зашторенную ткань. Тея точно не поднималась с кровати, он бы сразу почувствовал, спит парень поверхностно. Тогда, кто?
