Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 74 страниц)
Роббин хочет скорее выпить стакан воды и рвануть к автобусной остановке, но не успевает переступить порог кухни, как замечает сына, стоящего возле двери террасы. Конечно, у неё нет времени, но это не повод не проявить заинтересованность поведением парня, поэтому женщина между необходимостью избавиться от сухости и разговором с сыном выбирает второе.
Продолжает впустую рыться в сумочке, приблизившись к Дилану, и, кажется, застает его врасплох, оттого он так необычно вздрагивает, когда женщина заговаривает:
– Норам ушел еще ночью?
Парень обращает на неё короткое внимание и кивает головой, вновь уставившись в окошко двери. Роббин оценивает его сонную физиономию, параллельно интересуясь:
– У него все в порядке? – снова кивок сына. – Ну, слава Богу, – и резко перепрыгивает на другую тему. – Представляешь, опять ключи посеяла, – она слишком быстро говорит, Дилан еще недостаточно проснулся, чтобы поспевать за ходом её мыслей. Он лениво прижимается плечом к косяку двери, сложив руки ну груди, и со вздохом окидывает вниманием сумку матери:
– Небось, забыла на работе.
– Стоит поискать в каждой палате, – шутит, но парень остается безразличным к её бодрому настроению:
– Ага, – выдыхает, продолжая разглядывать кого-то по ту сторону стекла. Роббин не мнется, подавшись вперед, чтобы рассмотреть источник интереса своего сына, а находит Оушин, поэтому с коварной улыбкой выпрямляется, решая немного поддеть парня, дабы расшевелить. Выглядит он подавленным.
– Наблюдаешь? – но подколка не срабатывает. Дилан как-то легко признается в своей заинтересованности:
– Ей нравится возиться с чем-то, – парень наклоняет голову, видя, как Оушин что-то шепчет растению, приподнимая его листья выше.
– Мне кажется, ей доставляет удовольствие быть полезной чему-то, – Роббин высказывает свое предположение. – Её нужно занимать чем-то, – натягивает лямку сумки на плечо, и внезапно замирает, всего мгновение обдумывая пришедшую в голову идею, после обработки которой загадочно улыбается:
– У меня есть мысль… – таинственно произносит, касаясь пальцами губ, будто еще анализирует. – Скоро ведь Рождество…
– Да, кстати, насчет этого, – Дилан не дает ей закончить, и с открытой неприязнью морщится, качнув головой. – Давай ничего не будем планировать, – обращает на мать внимание, которая предполагает:
– Всю ночь будешь с друзьями зависать?
– Нет, – что? – Я ничего не хочу, – парень ломает шаблоны. – Буду спать, – изучает лицо матери, которая прикусывает губу, с волнением поскакав взглядом по стене, и хмурится, догадываясь:
– А у тебя были планы?
Боги, женщина выглядит так, словно готовится выпросить у своего грозного начальника отгул. Это должно злить Дилана, но ему наоборот нравится подобное отношение со стороны матери, значит, его мнение еще весомо.
Роббин потирает ладони, выдавливая из себя то, о чем хотела спросить ближе к праздникам:
– Там будут все отделы, – тараторит, как ненормальная, чем вызывает у парня удивление, – нет, я даже глотка не сделаю, – сразу оправдывается и обещает, – попоем в караоке, – и с большей тревогой сообщает о мужчине, с которым она хочет провести большую часть вечера, – и Эркиз не станет пить, привезет меня до двенадцати домой, целой и невредимой… – аж запыхается не на шутку, а в ответ слышит равнодушное:
– Как хочешь.
Роббин затыкается, сжав ладони между собой, без доверия смотрит на сына, который снова обращает свой взгляд в сторону окна, чтобы видеть Оушин.
– Правда? – женщина не верит. – Можно?
Дилан пожимает плечами. И все.
– Окей, – Роббин все еще осторожничает. – Тогда я… – делает неуверенный шаг назад. – Пойду? – опять спрашивает? Хочет развернуться и с хорошим настроением ринуться на работу, сообщить коллегам и, главное, Эркизу, что они смогут провести время вместе, но очередное обращение со стороны сына заставляет притормозить, ощутив удар в под дых.
– Мам.
Роббин останавливается, сжав пальцами лямку сумки, висящей на плече. Смотрит перед собой, оценивая тон голоса Дилана, и медленно оглядывается, осознавая всю важность того, о чем он сейчас может сказать. Парень нечасто обращается к ней подобным образом. «Мама». Это такое редкое слово. Она практически не слышит его.
– Да? – поворачивается к сыну, вовсе забивая на опоздание. Он хочет сказать что-то важное, спросить о чем-то, что его тревожит, поэтому выглядит так… напряженно? Да?
– Когда программа Теи закончится? – Дилан не хочет отнимать у матери время, поэтому не медлит, задавая интересующий вопрос. Роббин хмурится, сложив руки на груди, и с прищуром всматривается в профиль сына:
– Если результаты обследований будут положительными, то осенью следующего года. А что? – с задором улыбается, вновь желая подколоть парня. – Сжились? Говорила же, это… – замолкает. Уголки губ опускаются. Лицо сына остается «каменным». Он продолжает смотреть в окно, игнорируя попытки матери расшевелить его эмоционально. Женщина вновь сдавливает лямку сумки, уже с большей серьезность относясь к беседе:
– Мы не можем забрать ее против воли, – кажется, вот, что должен услышать и понять О’Брайен. – Она должна сама хотеть остаться с нами. Помни, тут еще и её отец вмешивается. У нас немного… – Роббин качает головой, признавшись, – связаны руки, понимаешь? Все зависит от неё. Мы ничего не решаем.
***
Выглядит оно не очень. Растение, живущее со мной в комнате. Я давно убрала его с подоконника, чтобы морозный ветер не касался лепестков, а лучи солнца не согревали. Я оставляю цветок в среде, лишенной и угрозы, и пропитания. Не поливаю. Не имею права. Но каждое утро проверяю его состояние, ожидая. Когда он сдастся. Когда бутон склонит к земле. Когда станет совсем бледен.
Стою возле рабочего стола, изучая цветок. Выглядит плохо, но продолжает тянуться к потолку. Странное растение. Ведет себя неправильно. Давно пора бы прекратить радовать глаз своей красотой. Да, несмотря на ужасные условия, он по-прежнему красив. Это… настораживает.
Улавливаю скрип двери, которую оставляю приоткрытой. Выпрямляюсь, бросив короткий взгляд в сторону порога: Дилан не ранняя пташка, странно видеть его в такое время во время каникул. Беготня Роббин нарушила сон? Или он не спал? Судя по тому, как выглядит, скорее второе. Парень заглядывает в комнату, думаю, ожидает моего разрешения войти, но вместо него я просто заговариваю, дабы как-то начать беседу:
– Я думала, ты спишь, – поворачиваюсь телом к столу и начинаю аккуратно трогать листья растения.
– Роббин разбудила, – хрипло отвечает, переступая порог помещение, и прячет ладони в карманы штанов, шаркая ко мне босиком по холодному паркету. Движения не скованы. Но я различаю вялость. Значит, вариант с отсутствием сна почти верный.
– М… – не знаю, что сказать в ответ, поэтому какое-то время молчу, делая вид, что занята изучением состояния цветка. Дилан встает сбоку, кажется, то же обращает внимание на растение.
– Как ты себя чувствуешь? – нахожу, что спросить. Не поднимаю головы, не смотрю в сторону парня.
– Бывало хуже, – он краток. – Ты его поливаешь? – наклоняется, хмуро рассматривая цветок, а я почему-то больше не пытаюсь скрывать от него своих мыслей и рассуждаю без смятения или желания утаить собственную философию:
– Я оставляю ему право выбора, – представляю, как нелепо это звучит, но мне плевать. Это мои мысли, это мое личное видение. Пускай воспринимает его, как хочет.
Дилан встает прямо, поворачиваясь спиной к столу, чтобы опереться на его край поясницей:
– Что? – не понимает, чего и требовалось ожидать.
– Я его поливаю, заставляю жить, – начинаю пальцем поглаживать лепестки бутона. – Но что если ему хочется уйти? Так нельзя.
Дилан пускает смешок. Его что-то смешит в моем рассуждении, и я жду, когда он объяснится:
– Он ведь не может сказать тебе, чего хочет и… – уголки его губ опускаются, взгляд направлен куда-то в сторону. Замолкает, чем привлекает мое внимание, но не позволяю себе повернуть голову. Продолжаю смотреть на цветок, а морально отдана разговору, который ненадолго прерывается. Дилан думает. Прежде чем продолжить:
– Люди часто не говорят открыто, – искоса посматривает на меня. – Приходится догадываться.
Делаю вид, что меня никак не трогают его слова, и с безразличием играю с лепестками:
– Верно, – киваю.
– Но он еще живенький, – О’Брайен констатирует волнующий меня факт. – Значит, борется, – и смотрит на меня, повернувшись ко мне всем телом. Я молчу. Сохраняю равнодушие, но сердце в груди панически скачет, пальцы рук дрожат. Он нарочно дает мне время, рассчитывает, я сдамся и выдам мысль, которая вытекает даже из моей «философии».
– Значит… – подводит меня к умозаключению, которое я тщательно избегаю, когда разговариваю и наблюдаю за растением. Смотрю на бледные лепестки, сдавливаю один из них, еле воздержавшись от желания вовсе сжать бутон в ладони, дабы убить растение, ведь… оно доказывает иное. Оно идет наперекор моим установкам. Оно…
– Хочет жить, – сдаюсь. Ладно. Пошло оно все… к черту.
Краем глаз вижу, как Дилан усмехается. Беру стакан с водой, выливая содержимое в горшок с растением, которое начинаю искренне ненавидеть. Но моя злость не успевает заполонить сердце, заняв собой все мысли.
– Чего хочешь ты?
Голос парня звучит возле уха. Тихо. Хриплым шепотом. Будто намеренно создает иллюзию уединения, отстраненности от окружающего мира. Чтобы мне было легче открыться и говорить о своих переживаниях, но мне настолько плевать, что сейчас не требуется вилять в лабиринте мыслей, чтобы добраться до истины. Я устало опускаю стакан на стол, опираясь на его деревянный край ладонями:
– Уже не знаю, – качаю головой. – Все желаемое теряет важность, – и меня это злит, потому что пугает. Отсутствие цели и мотивации приводит к панике, но сейчас вместо ужаса я ощущаю злость на себя. Потому что я будто заставляю себя вновь поверить в необходимость следовать изначальной установке, а параллельно с этим блокирую рождение новых желаний и стремлений. Возможности. Они у меня есть, но… мне страшно идти им навстречу.
Кажется, быть настоящей перед Диланом входит в привычку. Он уже не удивляется переменам в моем поведении и настроении. Спокойно стоит чуть за моей спиной. Молчит. Ждет, что я продолжу, а проблема в том, что я не знаю, как объяснить свое состояние. Меня будто больше ничего не заботит. И это страшнее всего.
– Мне бы хотелось… – шепчу, скованно переминаясь с ноги на ногу. – Но я боюсь, – не конкретизирую. О’Брайен продолжает поддерживать тишину. Он больше не пытается помогать мне открыться, мне приходится самой носиться по лабиринту собственных мыслей, чтобы выдать что-то разумное.
Но выходит «как всегда».
– Мне хотелось бы быть частью чего-то. Но в голове столько… – замыкаюсь. – И в голове, и в… – прижимаю ладонь к груди, морщась от той тяжести, что ношу внутри. Она сейчас так ощутима. Как никогда раньше.
– Столько дерьма, – хмуро смотрю в стену, покачивая головой. – Мусора, – сглатываю комок нервов. – Я… – срывается сухо с языка. – Я и есть мусор, – блокирую поступающие из сознания тревожные звоночки, требующие меня скорее заткнуться и сбежать, прекратить, и опускаю руки, топчась на месте. – Ты даже не представляешь, – не слышу, как он дышит, его будто и нет рядом. – Ты не можешь. Я не достойна, – заикаюсь. – Я не для нормальных, – сильнее качаю головой, вот-вот готовясь кинуться прочь из комнаты, ладони сжимаются в кулаки. Взгляд скачет из стороны в сторону, белки глаз краснеют от подступивших слез, а напряжение давит в груди, вызывая чувство тошноты, я будто… сейчас развалюсь на куски.
Задыхаюсь, невольно сделав шаг назад, по привычке. Я всегда отступаю, но в этом случае за моей спиной находится преграда, которой касаюсь лопатками, выдавив рвано:
– Я бы хотела… – сжимаю ткань рубашки на уровне с сердцем, ведь то болезненно ноет, ускорив удары, и замираю, ниже опустив голову, когда чувствую касание.
Сдавливаю веки. Не сопротивляюсь внутреннему противостоянию, потому что оно должно быть, оно…
Дилан оставляет давящий поцелуй на изгибе моей шеи.
Пусть уйдет.
Проявляю слабость, когда слышу собственный всхлип. Давлюсь. Лицо горит, все тело в огне, как и разум. Давление сводит с ума, я должна… куда-то это выплеснуть, иначе меня разорвет на части.
Пальцами накрываю лицо, хорошенько давлю на него, а Дилан касается ладонями моих локтей, удерживая меня на месте, хотя сил бежать нет. Если бы могла… все равно не ринулась бы прочь. Надоело бегать. Я устала.
С внутренним страданием и борьбой роняю жалкий вздох с приоткрытых губ, когда чувствую, как парень осторожно, еле касаясь губами целует меня возле уха, сильнее прижавшись к моей спине. Все еще тихо роняю слезы, подавляя всхлипы. Скрываю отвратительное лицо с проявлением отвратительной слабости. Ненавижу себя такой… настоящей.
Его теплое дыхание одаряет висок, ладони скользят на плечи. Он их не сдавливает, но я чувствую напряжение. Исходит с его стороны. Резко оборачиваюсь, чтобы на хрен понять, какого черта он творит, но мой негативный запал вновь перенаправляется на меня саму, когда встречаюсь с ним взглядом. Дилан разглядывает мое лицо, будто впервые видит меня в слезах, хотя… возможно впервые, но это не важно. Он смотрит, а внутри меня вскипает агрессия.
Демон просыпается. Деградация – защитная реакция на стресс.
Правда не пихнуть его, не закричать в лицо не успеваю. О’Брайен одним своим действием вынуждает закрыть рот и застыть в ожидании. Он вполне спокойным движением рук берет меня за шею, взволнованно скользнув кончиком языка по своим губам. Он нервничает. И это… почему? Почему он обеспокоен? Опять предпримет попытку? Сколько раз я должна отвернуться, чтобы он понял: со мной ничего не светит, ведь я…
Наклоняется, не пытаясь сохранить зрительный контакт. Касается моих губ своими, осторожно надавливая, чтобы совершить «нормальный» поцелуй, а не какое-то подобие. Я тут же цепляюсь ногтями в его запястья, крепко сдавив кожу, а он в ответ сильнее сдерживает мою шею, дернув голову выше. Не позволяет отвернуться.
Я разрушаю. Все вокруг себя. Поэтому впустить что-то новое страшно. А мысль об обречении кого-то на чувства вызывает желание скорее сбежать.
Поверхностный поцелуй углубляется. Сразу. Дилан пальцами давит на мои щеки, повернув голову набок, и я по какой-то причине поддаюсь давлению, впуская его глубже. С тяжелым вздохом, но позволяю.
Я не хотела такого поворота. Я… Мне жаль тебя, Дилан. Надеюсь, я просто временное увлечение. Не больше.
Вжимаюсь копчиком в край стола, ладонями скользнув по груди парня, который продолжает с давлением целовать меня, будто он изнемогает от нехватки воздуха, а я источник кислорода. И он впитывает меня.
Пугает не только его отношение ко мне.
Пугает и мое отношение к нему.
Если Дилан когда-нибудь потеряет ко мне интерес, мне будет тяжело избавиться от привязанности. Я так боюсь этого. Опять чувствовать себя зависимой.
Кладу ладонь ему на затылок, когда парень разрывает поцелуй, вновь касаясь губами моей шеи. Чувствую легкое покалывание в груди, голова качается под давлением поцелуев, которыми он обжигает кожу. Опускаю взгляд, наклонив лицо чуть назад. Перед глазами плывет. Сжимаю пальцами плечи Дилана, чтобы иметь какую-то опору. Вижу цветок в горшке. Хмурюсь. Тревога возрастает. Ладони наливаются силой. Я… должна…
Не сопротивляйся.
Сглатываю ком. Рвано дышу. Тело слабнет, сила вытекает. В глазах снова блестят слезы. Не пойму, почему я столь эмоциональна в данный момент. Меня это злит. Гребаная слабость, пошла вон!
Мычу, накрывая одной ладонью часть лица, и лбом прижимаюсь к плечу Дилана. О’Брайен отрывается от моей шеи, пальцами сдавливает скулы, вновь принуждая смотреть на него. Губы сжимаю. Они дрожат. Чертовы слезы продолжают стекать по щекам. Что за, мать его, бред?!
Нахмурившись, парень наклоняется, сначала огрев меня быстрым поцелуем в губы, а после вновь накрывает их, проникнув языком глубже. Одна из ладоней скользит ниже, под плечо, чтобы сдерживать меня за спину. Дабы не попыталась уйти. Не знаю, как поступить. Мои пальцы играют с воздухом, не могу их куда-то пристроить из-за волнения. Прогибаюсь в спине и открыто хмурюсь, сжав веки, когда парень сильнее напирает, поцелуем лишая меня нормального поступления кислорода.
Просто расслабься.
Но я не могу. В голове каша. Ничего. Больше ничего не важно. Ничего не имеет смысла. Пошло все к черту!
Не разрываю поцелуй, принявшись активно отвечать на него, что, кажется, в первый момент ставит парня в тупик, но он не отстраняется. Мои пальцы нервно принимаются расстегивать пуговицы на рубашке, что дается мне с трудом. Дрожу. Руки трясутся, как от сильной судороги. Я не справляюсь с собственной одеждой, и это вспыхивает агрессией: сильно отдергиваю руки Дилана от своего лица, тем самым заставив его оторваться от губ, чтобы понять, что я делаю. Выглядит недовольным, но не плевать ли? Быстро опускаю его ладони к нижним пуговицам своей рубашки, а сама возвращаюсь к верхним. Меня трясет. Выгляжу ненормально, поэтому парень мгновение пребывает в ступоре. Только мгновение. Короткое. После которого он начинает справляться с пуговицами, помогая мне с избавлением от одежды. И пока ему это легко дается, несмотря на ответное сбившееся дыхание, я застреваю на уровне груди: пуговица никак не желает расстегнуться. И тут я понимаю, что сошла с ума, окончательно утеряв контроль над эмоциями: кажется, я вновь могу сорваться на плач из-за такой ерунды.
– Пуговица… – буквально хнычу, морщась и поглядывая на лицо О’Брайена. – Пуговица, – начинаю пальцами утирать слезы, вновь накрывая влажные глаза ладонью. И как это называется? Как я выгляжу со стороны? Нелепо и мерзко. Какого черта я ною? Дура. Чтоб я сдохла. Ненавижу.
Чувствую, как парень добирается пальцами до чертовой пуговицы, чтоб её, и спокойно расстегивает, но я уже начинаю плакать, растирая лицо до красноты.
– Всё, – Дилан распахивает ткань моей рубашки, надавливая своим лбом на мой. – Всё, – повторяет, будто говорит с умалишенной, но… я и есть психопатка, идиотка, ненавижу себя, ненавижу! Черт возьми! Как я…
– Тея? – Дилан отдергивает ладони от моего лица, кожу которого я невольно начала терзать ногтями. Смотрю на него. И не вижу из-за слез, поэтому сильнее хнычу, опуская голову. Так стыдно. Отвратительно. Больше… не могу. Не могу так.
Но сжимаю пальцами низ футболки парня, зло дернув вверх:
– Снимай! – не оцениваю свою агрессию. Прекрасно осознаю, откуда она берется. Иду против себя. Тело сопротивляется. Бью Дилана в грудь. Он уже трясущимися руками снимает футболку за ворот, а я принимаюсь стягивать рукава рубашки, под которой остается белая майка. Ткань злит. Наличие одежды раздражает. Мне плевать, под каким предлогом. Я просто уже хочу перейти к действию.
– Сними её, – с надрывом шепчу, готовясь сорваться на слезы, ведь рубашка не хочет послушно сползать с запястий. Дилан избавляется от своей футболки, сдергивает с моих рук клетчатую ткань, и неожиданно для него я хватаю его за шею, притянув к себе. Сразу углубляю поцелуй, оказав непривычное для него давление со своей стороны. О’Брайен спокойно воспринимает его, даже не морщится, когда прикусываю его язык, хорошенько натянув пальцами темные волосы, сжатые в кулак.
Также внезапно прерываю поцелуй, громким дыханием оглушая нас обоих. Туманный взгляд направлен на его шею, руки непослушно тянутся к майке, намереваясь стянуть её с тела. В этот раз Дилан не ждет моих указаний. Он сразу помогает мне снять чертову майку, которую я была готова разорвать в клочья из-за бурлящей внутри агрессии.
Вновь хватаю парня за шею, притянув к себе.
Мне нужно. Сейчас. Нужно, чтобы он сделал это. Чтобы мы сделали это. Вместе. Это совместное решение. Общее. Я хочу. Я принимаю это. Осознаю.
Сдаюсь. Ты выиграл, О’Брайен.
Делай со мной всё, что хочешь.
========== Глава 31 ==========
Его душат стены. Сдавливает шум. Тяжесть ощущается во всем теле, которое он по личной причине не способен заставить двигаться. Поник. Задумчив. Занимает свое место на диване, не вклиниваясь в разговор «товарищей», а те обсуждают возможные высокие выплаты в этом месяце, ведь они продали больше, чем должны были. Людей в притоне – не пробиться. А им никуда и не нужно. Им главное наблюдать и распространять, находить новых покупателей, выполнять ежемесячный план.
И Томас размышляет. О сумме, которую вскоре получит, как и Рубби. Что-то внутри него тревожно стонет, принуждая нервно покусывать костяшки. Им нельзя задерживаться здесь. Необходимо бежать. До Его приезда. Иначе они только крепче увязнут в этой паутине, а быть марионеткой Томасу не по душе. Не в его характере. Особенно, когда…
Поднимает глаза, уставившись на Рубби, сидящую на диване напротив. Уже какой день подряд не выходит из запоя, а все потому, что пытается сбежать от реальных проблем посредством алкоголя и травы. Для неё этот притон – будто отдельный мир, в котором нет ничего общего с действительным. В котором она не больна. Девушка скручивает косяк травки на журнальном столике, еле фокусируя взгляд на бумажке, и отклоняется назад, спиной прижавшись к дивану. Голову запрокидывает, сжав кончик косяка зубами, а мужчина, сидящий рядом, подносит к нему зажигалку, чиркнув колесиком. Его рука лежит на её плече. По-хозяйски. В похотливом взгляде читаются извращенные мысли. Томас в который раз оценивает свое ничтожество, ведь этот мужчина выше по «должности», если парень попытается увести девушку или встрянет в драку, то его порешают. Сразу. Нельзя перечить. А как быть? Он постоянно забирает Рубби. Творит с ней, черт знает что, а потом Томасу приходится заново «воскрешать» ее. Но есть ли ей дело до того, что творят с ее телом? Наверное, нет. Главное иметь в руках средство, помогающее очутиться за границами реальности.
Рубби плевать. Томасу нет.
Они должны сбежать.
Дэниел на протяжении многих лет развивает в себе положительное мышление, но сегодня, именно сегодня ночью он пожалуй пошлет навязанный себе оптимизм, так как Брук в буквальном смысле лишает его сил. Физических и моральных. А начинается ночное приключение с потери Дилана и Теи в зале. Этот придурок отвечает лишь через пару часов, а до этого момента Браун изводился волнением, переживая в первую очередь об Оушин. С О’Брайеном трудно справляться, когда он пьян, но, судя по всему, девушка выполнила задачу «сопроводить идиота домой». Наверняка не обошлось без приключений. Дэн судит по своей ситуации, ведь на него остается Реин. И, честное слово, проще сцепиться с Диланом в драке, чем контролировать эту вертихвостку.
Сначала приходится ехать с ней и ее компанией на продолжение «банкета» – дом одного одноклассника, которого родители оставили без присмотра. На «хате» ты отговариваешь Брук от случайных интимных связей, потом сам чуть не становишься жертвой «изнасилования», затем не позволяешь девчонке прыгать в бассейн, отчего тебя прозывают, мягко говоря, занудой и обливают крепким алкоголем.
А после «хаты» вечеринка на берегу, которую устраивают те же школьники, не желающие спокойно отправиться домой. Тут-то Дэниелу удается «вырвать» Брук из цепких рук всеобщего «веселья».
Затем круглосуточный магазин и открытый протест к покупке алкоголя. К этому моменту Браун уже мучается от вспышек злости, поэтому, когда Реин бьет его по щеке, криво-косо выпаливая что-то про свою независимость, Дэн срывается, схватив ее за затылок и выведя прочь из магазина. Вряд ли он когда-нибудь сможет представить, что ему будет необходимо сделать Реин больно, но именно это и срабатывает. Она бубнит, ворчит. И подается. Не сопротивляется. Дэниел настолько вымотан и сердит, что более не желает напрягаться. Вызывает такси. На нем они добираются до пляжного домика. Браун сомневается, что родители будут в восторге от состояния дочери.
Платит двойную сумму из своего кармана. На горизонте рассвет. Небо сереет. Дэниел обессиленно шагает ко двери, изучая тревожный океан. Нет, он не бурлит, не воет, он спокоен внешне, но веет от стихии каким-то волнением. Приближается к Брук, без желания решаясь остаться у нее. У него не хватит денег на дорогу домой, а автобусы из этой части города ходят редко. Все, что он хочет, – это сон. Свалиться на угловой диван и отдаться небытию, поэтому раздраженно выдергивает связку ключей из рук девушки. У нее никак не выходит подобрать верный. Резкость и грубость. Обычно Дэн не такой, именно поэтому Реин с нетрезвым интересом косится на него, молча ожидая в сторонке.
Брук неправильным образом воспринимает мужскую силу. Из-за неверно сформировавшегося образа и его восприятия девушка ошибочно не принимает парней за представителей мужского пола, если они не ведут себя грубо по отношению к ней. Поэтому поведение Брауна в данной ситуации заставляет Реин обратить на него внимание.
Дэниел открывает дверь, дернув за плечо Брук, и та переступает порог, заметно пошатнувшись. Парень входит за ней, спешно закрывая дверь, ключи оставляет себе, чтобы уж наверняка лишить Реин возможности сбежать.
Девушка разворачивается, вскинув руки:
– Давай петь! – но Дэн сердито морщится, пальцами сдавив виски, и обходит ее, целенаправленно двигаясь в гостиную с панорамными окнами, через которые открывается вид на океан.
– У меня есть приставка, – Брук покачивается, преследуя парня. – И еще мартини! – с восторгом вспоминает, намереваясь привлечь его внимание. – Можем приготовить закуски!
– Брук, – роняет ровно, раздраженно. Разворачивается к ней лицом, чем вынуждает остановиться в шаге. – Я очень. Очень устал, – до такой степени, что дышать тяжело и лениво. Тупо нет сил. – Мне нужен сон, – трет веки, опускаясь на край дивана. Не спрашивает разрешения остаться. Ложится, отвернувшись от девушки, и складывает руки на груди, томно вздохнув. Все равно.
Брук пялится ему в затылок. Стоит на месте. Внимает повисшей тишине. И эффект опьянения медленно спадает, открывая перед ней реальный мир. Окидывает туманным взглядом гостиную, вяло шагнув в сторону кухни, чтобы заранее принять обезболивающие. Утро обещает быть тяжелым.
Тормозит, взглядом наткнувшись на мягкого плюшевого котенка, покоящегося на полке. Щурится. Кажется, это было так давно. Хотя, оно так и есть.
Девушка медленным шагом приближается к полке, не оглядываясь на Дэниела. Встает напротив игрушки. Старой. Белая шерстка котенка посерела от времени. Брук хмурится, коснувшись её кончиком пальца. Гладит по головке. Невольно обращаясь к воспоминаниям, которые давно закрывает внутри себя.
– Брук, познакомься, – женщина мягко удерживает нелюбящую незнакомцев дочь за плечи, с широкой и вполне счастливой улыбкой кивает в сторону высокого мужчины с таким же добрым выражением лица, ладонь которого лежит на плече мальчишки со светло-русыми волосами. Брук всячески извивается, чтобы спрятаться за мать. Мальчишка смотрит в пол. Его выражение лица наводит на не самые лучшие мысли.
– Это Майлз, – женщина поглаживает дочь по волосам, позволяя той спрятаться за себя. – И Норам.
Брук выглядывает из-за спины матери, с недоверием рассматривая «гостей». Мужчина информирован о сложности характера девочки, поэтому предпринимает попытку подружиться с ней. Он приседает на одно колено чуть за спиной сына, продолжающего молча пялиться в пол. Полнейшее непринятие на лице ребенка не смущает взрослых. Мистер Реин предупреждал мисс Колфред. Сын у него тоже непростой. Видимо, именно на этом они и сошлись, найдя общий язык.
Вытягивает вторую ладонь, удерживая в ней плюшевого котенка. Брук любит кошек, поэтому для начала необходимо вызвать у зажатого ребенка симпатию. Женщина гладит дочь по волосам, намеренно подталкивая к мужчине, но Брук отпирается, в какой-то момент решаясь сделать короткий шаг вперед и пальцем тыкает в носик котенка. Тут же отступив назад. Ведь Норам врезается в неё злым, неестественно злым для ребенка взглядом.
Брук давит пальцем в носик плюшевой игрушки. Вздохнув. Опускает руки. Взгляд.
Это было так давно. День, когда жизнь Реин изменилась.
***
Хрупкий слой темноты, служащий мне поверхностным сном, дает трещину, а затем вовсе крошится на пищинки, как только по ушам бьет звук вибрирующего телефона. Тяжелые, опухшие от продолжительного тихого рыдания веки с трудом разжимаются, демонстрируя мне всепоглощающий мрак. В первый момент не получается разобраться со своим местонахождением. В голове пульсирует давление, по вине которого возникает беспорядок в мыслях. Воспоминания лениво тянутся сквозь сознание, медленно открывая мне события утра. И чем больше вспоминаю, тем сильнее хмурю брови, окинув взглядом комнату, которую еле изучаю в темноте. Сколько времени? За окном чернота. Я проспала так долго? Неудивительно. Чувствую себя нехорошо.
Лежу у стены, на боку, пытаясь разглядеть узоры на обоях, когда вновь слышу вибрацию, но нет сил заставить свое тело реагировать. Так что продолжаю лежать, наконец, осознав, что не нахожусь в одиночестве. Чувствую ленивое движение за спиной и крепче сжимаю ладонями ткань простыни. Громкий вздох. Хриплый выдох. Ворошение. Он водит ладонью по тумбе, ищет телефон. Вибрация прекращается. Звучит давящий голос:
– Что? – не передать словами, сколько раздражения влито в короткий вопрос. Сама сжимаюсь, сильнее вдавливая кончик носа в подушку. Страшно представить, как себя чувствует собеседник под гнетом недовольства в свой адрес.
Сначала мне удается слышать женский голос. Видимо, динамики выкручены на полную. Затем все затихает – парень делает тише, судя по движению, поворачивается с живота на спину, роняя хриплое кряхтение:
– Ближе к сути, – ворчит.
Я не выдерживаю и иду против зоны комфорта, решаясь заявить о своем бодрствовании: аккуратно ложусь на живот, невольно подтянув сползающий край одеяла на голое плечо. Надо было надеть хотя бы рубашку. Но у меня не было сил. Мыслить не удавалось. Если бы все не произошло на кровати, я уснула бы где-нибудь за ее пределами. Моргаю, потираю пальцами горячие веки. Волосы в беспорядке опускаются с плеч, локоны норовят прилипать к влажным губам. Смотрю на Дилана, локтями удерживая себя от падения лицом в подушку. Парень лишь коротким взглядом стреляет в мою сторону. Одного взгляда на него достаточно, чтобы увериться: настроение у него дурное, а еще он находится в пограничном состоянии. И сон побеждает, поэтому ненадолго прикрывает глаза, продолжая переговаривать с… с Роббин, наверное.
– Я отвезу, – скользит свободной ладонью по лицу, накрыв ею лоб. – Это все? – хмурится. – Я не грублю, я, блять, сплю.
Еле воздерживаюсь, чтобы не хмыкнуть. Да. Совсем не грубит.
