Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 68 (всего у книги 74 страниц)
Правда, наклоняется ко мне неуверенно. Его пальцы стискивают мою шею, потянув себе на встречу. Полагала, что парень поцелует меня, но он просто жестко коснулся губами моих губ, с тяжестью выдохнув через нос. Смотрю на него, послушно сев обратно, когда мою шею отпускают. Опускаю руки, переплетая пальцы на коленях. Дилан прячет лицо в ладонях. Не выражаю никаких эмоций, встаю, подхожу к тумбе, выключаю свет и забираюсь на кровать позади парня, скользнув ладонями по его спине к шее. Он передергивает плечами, наверняка где-то между лопатками зудит. Осторожно проникаю холодными пальцами под футболку, носом ткнувшись ему в затылок. Парень продолжает скрывать лицо, сутуля плечи. Целую за ухом, невольно глотнув знакомый аромат кожи, и, ощутив, как его тело передергивает, прижимаюсь губами к виску, запнувшись:
– Хо-чу тебя, – с волнением роняю вздох, прижавшись к его спине костлявым телом. Чувствую, он начинает сдаваться, и обвожу пальцами его ребра, опустив ладони к ремню, полностью обхватив тело. Пальцы решительно возятся с ледяной пряжкой, продолжая углубленно дышать, ощущая, как сама отдаюсь желанию, а потому произнести следующее не составляет труда:
– Трахни меня.
И робость куда-то испаряется. Абсолютно.
Просыпается Деградация, только не лично в каждом. Она становится какой-то чужой, единой для обоих.
***
– Теперь и Тея про-па-ла, – Брук валится головой на колени Норама, ворчливо надув щеки. Парень тормозит бутылку на уровне шеи и оглядывается на темные окна дома, задумчиво изогнув брови.
– Идем их искать, – Реин отыскивает очередную гениальную идею и готовится подняться, но Норам кладет ладонь ей на живот, насильно удержав на месте:
– Э-м. Нет, – догадывается, куда и почему эти двое вдруг пропали. – Не стоит.
Брук перехватывает его ладонь, заключив в плен своих рук, мол, теперь не сбежишь, и с довольным лицом смотрит куда-то в небо, хихикая своим мыслям.
Переводит нетрезвый взгляд на Норама, с большей серьезностью всматривающегося в тлеющий костер.
– Ты правда хочешь проехать со мной? – девушка пытается разглядеть в нем сомнения, но она слишком пьяна для разумной оценки поведения. Норам ровно произносит:
– Да, – и делает глоток.
– Почему? – она ерзает головой на его коленях. – После всего, что я сделала, – хмурится. – Почему?
Норам опускает глаза. Долго и внимательно изучает её лицо в тусклом теплом свете огня. Свободной ладонью касается её волосы возле лба и убирает локоны с лица, отчего её губы расплываются в улыбку:
– Было бы здорово, если бы Дил поехал с нами, – прикрывает веки. – Может, и его уговоришь? – почему-то хихикает, удобнее устраивая голову. Норам сжимает зубы, непроизвольно сощурившись и заметно нахмурив брови. Данная реакция останется незамеченной. Парень продолжает путать пальцы в волосах девушку, наблюдая за тем, как дрожат её ресницы, когда она открывает еще одно потайное желание:
– Хочу всех вас. Всегда рядом.
***
– Тише ты, – Дилан сам еле сдерживает смех, когда я начинаю ерзать под ним, борясь с щекоткой, которую приносят его попытки стянуть с меня майку.
– Но мне щекотно, – не могу свободно шевелиться. О’Брайен с изогнутыми от возмущения бровями пялится на меня, как на олицетворение идиотизма:
– Какие шуточки? Мы тут серьезными вещами занимаемся, – снимает с меня майку, присаживаясь, и я свободно дергаю стопами, обхватывая ногами его талию. – Ты должна быть возбуждена, – делает замечание, а я шире улыбаюсь, прикрывая руками подобие груди, что держится на костях:
– Что-то пошло не так.
Не избавилась от комплекса. Не хочу демонстрировать свое тело. Его с трудом можно назвать привлекательным. О’Брайен без уточнения сжимает мои запястья, поднимая над телом ладони и укладывая над головой к изголовью кровати. Холод покалывает голую кожу. Признаюсь, я теряю некоторую осмотрительность. После того, как Дилан стягивает с себя футболку, сложно сказать, что вообще происходит. Просто исследую вниманием его тело, находя новые синяки неясного происхождения. Парень наклоняется, выдохнув мне в губы прежде, чем коснуться их, с давлением углубив поцелуй. Совершенно… совершенно не обращаю внимания на то, чем занятые его руки. Удивительно, что он способен одновременно с поцелуем…
Мнусь, когда парень резко разрывает контакт губами, взглянув мне в глаза, и замечаю, что он еле сдерживает ухмылку, а в глазах пляшут знакомые огоньки. От него приятно пахнет. Костром, никотином и мятой. Скольжу взглядом по татуировкам, покрывающим кожу. И испытываю нестерпимое желание коснуться их пальцами, очертив линии, но…
Завороженная, я не сразу ощущаю некоторую скованность рук, но, когда удается её прочувствовать, в моих глазах мелькает настороженность. Вскидываю голову, взглядом находя свои руки, ладонями уложенные над подушкой. Запястья перетянуты и стиснуты между собой тканью моей майки. С волнением часто моргаю. Любого человека вгонит в ступор потеря подвижности и физической свободы.
Снова смотрю на парня, который, как и прежде, нависает надо мной, удерживая одной ладонью мои связанные руки. Его нечитаемый взгляд пристальностью врезается в мое лицо, он ожидает реакции и, думаю, получает её в той форме, в которой ему хочется.
– Развяжи, – шепчу, слегка дернув руками. Крепко сдержаны. И это автоматически пугает, хотя я осознаю, что никаких насильственных действий надо мной не производится.
На лице О’Брайен расцветает усмешка. Взгляд остается пронизывающим, и по коже начинает струится холодок от столь ровного тона.
– Нет, – парень наклоняет голову набок, наблюдая за моими попытками высвободить запястья. Активнее дышу, желая прикрыть безобразное тело и испытать больше уверенности.
Больше не пытаюсь повторить просьбу. Ведь узнаю этого Дилана.
Я буду просить – он станет делать всё наоборот.
Ему это приносит удовольствие…
***
Её руки предательски трясутся. Глаза не фокусируются на предметах, что вызывает приступ тошноты. Голова кругом, помещение дрожит, искажается. Впервые она сталкивается с настолько серьезной слабостью. И она не знает, как с ней справляться.
Рубби предпринимает попытку приподняться на руках. Кровать жесткая, всё тело после сна охвачено болью из-за приносимого дискомфорта. Кости ломит. Куда-то пропадает осознанность. Её разум спутан, и странно, что она с таким мысленным хаосом анализирует свое состояние, понимая, как хреново обстоят дела. Ей никогда прежде не приходилось сталкиваться с физическим непослушанием собственных конечностей, но сейчас её тело будто само решает, как и куда двигаться, какие действия производить. Ей бы свалиться обратно на кровать и не шевелиться еще полвека, пока судорога не пройдет, но нет. Всё тянется вверх за идеей выбраться на свободу. Здоровое сознание ищет выход из больного тела.
Приседает, продолжая упираться ладонями в матрас. Ноги слегка согнуты. Поднять колени выше она не способна. Отсутствующий взгляд скользит по одеялу. Зрачки дрожат. Внутричерепное давление подскакивает в разы от производимых движений – и из ноздрей медленно проявляется капля крови.
У неё нет сил оторвать руку от кровати, чтобы пальцами удержать алую жидкость внутри. Если тело лишится хотя бы одной опоры, она рухнет обратно.
Рубби остается только полусидеть, смотреть куда-то потухшим взглядом и стараться не разрыдаться. Глаза слезятся. От эмоций давление будет расти. Но она так устала. Почему она чувствует эту слабость? У неё ведь столько сил. Она ощущает их бурление внутри, так, почему.?
– Тебе лучше остаться, – мистер Эркиз больше часа находится в комнате дочери, молчаливо наблюдая за её попытками присесть. Кажется, задача проста, но девушка никак не справится, и в этом виноваты многие разрушающие процессы, давно активизирующиеся в её теле.
Девушка морщится, простонав под нос, и сдавливает влажные веки, с тугой болью в голове попытавшись приподнять себя выше.
– Рубби, – мужчина подходит к кровати, нервно перебирая пальцами воздух, ведь никак не решится коснуться родной дочери. – Всё. Это край, – с сожалением и виной смотрит на неё, качнув головой. – Прекрати.
Рубби морально тянется вверх, но тело начинает опускаться обратно к кровати, и девушка стыдливо хнычет, всё-таки ложась головой на подушку. Руки ноют. Она по-прежнему не может поднять их к лицу, чтобы зажать пальцами нос и сдержать кровь. Не хочет открывать глаз. Не хочет видеть искаженный её сознанием мир.
– Чего ты добиваешься? – уже с упреком спрашивает Эркиз, взяв с тумбы салфетку, чтобы промокнуть кровь, которая увлажняет её губы, а девушка по-детски стонет, слегка запрокидывая голову от негодования и нежелания мириться с действительностью.
«Я жить хочу».
Раньше Браун не позволял себе надолго уходить из дома. Его заботило эмоциональное состояние матери, а потому он плевал на свое желание оказаться подальше от неё, от людей в целом и терпел постоянно присутствие кого-то рядом.
Но последние пару дней парень не был способен перенести чью-то компанию. Поэтому он практически ночевал в боксерском клубе. А теперь ожидал нескончаемых долбежек его мозга на этот счет, ведь «как ты смеешь не думать о моих чувствах?».
Поздний вечер. Дэн не придает значения свету, льющемуся со стороны окон кухни. Он открывает входную дверь, с тяжестью в мышцах удерживая спортивную сумку. Всё болит.
Из-за дверей кухни выходит женщина. Выглядит неплохо, словно собирается на какое-то мероприятие. Дэн слишком устал, чтобы разумно оценивать состояние матери.
– Дэниел? – женщина выглядит как-то напряженно, хотя она рада наконец увидеть сына, который впервые пропал так надолго. – Где ты был? – на её лице читается неподдельный шок и обида на парня, который не думает о её чувствах. Она себе места не находила, полагала, произошло нечто страшное. Дэниел необычно ведет себя в последнее время. Что ей остается думать? Только о худшем.
Парень устало взирает на неё с высоты своего роста и, поправив сумку на плече, обходит, удивляясь тому, что в такой поздний час мать не спит.
Равняется с порогом кухни, бросив незаинтересованный взгляд в помещение, и застывает на месте, вниманием въевшись в бутылку водки и нарезанные колбасы с сыром. Перетекает взглядом на отца, нервно топчущегося у своего стула и держащего его за спинку, словно в качестве защиты. Мисс Браун встает рядом с сыном, коснувшись его плеча ладонью. Подозревает, какие чувства вызывает картина выпивающих родителей, но всё в порядке, они просто решили немного расслабиться, это не так опасно, когда поддается контролю и воле.
– Что это? – Дэн ощутил укол разочарования и с ним же в глазах смотрит на мать, которая робко сжимает ладони, переглянувшись с мужчиной:
– Мы… просто захотели… ну… – почему она должна оправдываться перед ним? – Иди спать, – сглатывает. Они – взрослые. Он – ребенок. С чего вдруг она, его мать, обязана чувствовать стыд за желание опрокинуть рюмашку?
Опускает взгляд, сложив на груди руки. Дэн даже рот приоткрывает от шока. Женщина замыкается, закрывается от сына, хотя… он ведь… Парень хмурится. Серьезно? Она серьезно считает, будто это нормально? Позволять человеку с зависимостью пить в их доме? И пить вместе с ним? С мужчиной, который превратил долгие года их жизни в ад? Правда? Это какая-то шутка?
– Да пошла ты… – укол в груди не может проигнорировать. Ощущение, будто его предали. Женщина вмиг хмурится, вскинув взгляд, и встречает искреннее отторжение. Её сын выглядит таким выжатым. Он просто смотрит на неё, не веря, что это правда происходит.
Его взгляд леденеет, теряет эмоциональность. Он переминается с ноги на ногу, нечитаемым взглядом покосившись в сторону стола и бутылки, после чего опять зрительно встречается с матерью, с большим равнодушием процедив:
– Пошла ты.
Отныне, с этого самого момента, его ни черта не волнует. Его мать – человек взрослый. Пускай сама принимает решения и сама несет за них ответственность.
Больше он ей не поможет.
Усталость. Не гнетущая, не давящая из тебя все положительные эмоции. А приятная, жаром растекающаяся под кожей. Тея тихо дышит, утопая в полученных ощущениях. Тело, понятным образом, постанывает после грубого акта, и не совсем правильным образом девушка получает от всего этого удовольствие. Ей нравится физическое опустошение. Она больше не полна скрежета, ничего не терзает в ребрах, а голова так притягательно пуста. Мэгги считает, что верный образ избавления от эмоционального груза не может являться физическое насилие над собой или кем-то другим. Но Тее поздно пытаться переучить себя. Ей никто не давал частные уроки по правильным способам избавления от внутренней агрессии, так что плевать, как к её методам будут относиться люди. Ей нравится быть истерзанной, нравится ощущать себя раздавленной. Именно грубость помогает ей «обновиться».
На кровати полно места, но внедряются в личное пространство друг друга. Обычно О’Брайену не по душе контактировать во время сна. Сейчас охота ощущать всем существом находящегося рядом человека.
Дилан лежит на стороне Теи, прижавшись к её влажной спине грудью и обхватив руками тонкое тело. Так вымотан, но при этом сна ни в одной глазу. Мысли кишат, шумом отвлекают от погружения в небытие. Он много и тяжело думает, хотя только что неплохо так освободился от тисков хандры. Надо бы позволить себе передохнуть от размышлений, но остается слишком много нерешенных вопросов.
– Тея? – звучит где-то на уровне её макушки. Оушин разжимает веки, устремив взгляд в темноту, и сонно мычит в ответ, придав тону вопросительную интонацию, а глаза вновь закрываются. Она лишена каких-либо сил, какого-либо здравомыслия. Ей необходимо отоспаться. Дилан полностью выжал её во всех смыслах этого слова. Остается надеяться, что ему полегчало в физическом и эмоциональном плане.
О’Брайен дышит ей в макушку, носом зарывшись в волосы. Его взгляд пронзительнее, полон тяжелых мыслей. Руки крепче сдавливают тело Теи, из-за чего она ладонями стискивает кожу его локтей, морально утопая в жесткой хватке и чувствуя себя поистине защищенной.
– Это больше, чем с Брук, – Дилан шепотом нарушает ночную тишину. -И Сарой, – двигается, сокращая и без того несуществующее расстояние между ними, дабы полностью ощутить, как морально поглощает в себя её хрупкое тело. Возможно, это очередное проявление собственничества.
Тея слишком устала, чтобы реагировать нужным образом. Она продолжает с хрипотой дышать, чувствуя приятное тепло, исходящее от чужого тела. Мычит в ответ. О’Брайен нервно покусывает нижнюю губу, почему-то совершенно ясным и быстрым образом проанализировав вариант поехать с Норамом и Брук в Калифорнию, итогом которого становится еле уловимое:
– У меня к тебе больше, чем… просто.
Тея ерзает, сонно чмокнув губами:
– Хорошо.
Дилан моргает.
Брук уже уходила. Норам уже уходил. Тея старается не уйти.
Почему-то парень вяло усмехается, вдохнув аромат её волос и прикрыв веки:
– Хорошо.
***
5:37 утра. Небо окрашено бледно-розовым сиянием. Горизонт заливается светом, но веет от него морозом, как и со стороны приоткрытого окна. Дилан открыл форточку на ночь, и теперь по комнате с тихим воем плавает сквозной ветерок, разносящий аромат раннего утра. Мне нравится этот запах. Нравится покалывание на голой коже. Нравится слушать дремлющую природу.
Так тихо. Умиротворенно. Будто бы оторван от мира.
Сижу на кровати, смотрю в сторону окна, придерживая ткань одеяла, что лениво сползает с плеч, оголяя местами травмированную кожу. Красные пятна – следы от жесткой хватки чужих рук. Багровые отметины на шее, груди, в районе лопаток – его заслуга. Тело по-прежнему охвачено легкой болью. Хорошо было бы выспаться, но мне никак не уснуть. Чувствую себя спокойно, но при этом не могу отказаться от созерцания окружающей атмосферы.
Волосы в привычном беспорядке. Губы слегка приоткрыты, чтобы иметь возможность почувствовать вкус морозного воздуха на языке. Хвоя и океаническая соль.
Опускаю взгляд на спящего парня. Его любимая поза. Лежит на животе, голову уложив набок, руками сминает подушку. Одеяло накрывает его спину полностью. На плечах помимо черных рисунков слабые вкрапления красноватых оттенков.
Надо было сильнее покусать его.
Улыбаюсь, медленно наклонившись к затылку шеи, усыпанной родинками, и касаюсь холодной кожи губами, ненадолго прильнув к ней, чтобы дать себе возможность вдохнуть аромат волос. Парень никак не реагирует. Он на удивление крепко спит. Это хороший знак. Последний месяц его нередко мучила бессонница. Я рада, что ему удалось наконец расслабиться.
Без травки.
За окном громко ухает сова. Резко вскидываю голову, обратив взгляд в сторону утреннего неба, и щурюсь, ведь сквозь кроны темного леса начинают прорываться блики красного солнца. Сажусь. Лучи касаются кожи щеки и лба, приятно обдавая теплом.
А в голову приходит странная мысль, поселившаяся в сердце необъяснимым желанием…
…Босая ступаю по покрытой мхом земле. Лес продолжает дремать. Влажный холод царапает легкие. Тишина плавно смешивается с шумом волн, разбивающихся о скалистый берег. Иду по тропинке, которую запомнила еще в первый раз своего пребывания здесь. Кутаюсь в плед, скрывая под плотной тканью большую футболку и белье. Больше ничего. Дилан узнает – наподдаст, мне ведь ничего не стоит простудиться. Но сейчас так охота ощутить физически окружающее меня спокойствие, впитать его морозом под кожу.
Иду на звук океана. Вскинув голову. Всё вокруг такое… живое, но притихшее. Слышу уханье. Совы переговариваются между собой, наверняка с интересом наблюдая за мной, спотыкающейся на каждой кочке. Лучи алого солнца обдают лицо, имея редкую возможность проникнуть ко мне через хвойный купол. Морщусь, когда на щеку опадает капля росы. Края пледа, утопающие в легком тумане, становятся влажными.
Я могу разглядеть то самое место. Обрыв.
Так странно вернуться сюда с совершенно иными стремлениями.
Находясь наедине с собой и природой, меня вдруг посещает верная мысль. Наверное, ради такого раннего утра стоит жить.
Но я не успеваю как следует развить идею, ведь, встав на пороге леса и поляны, заканчивающейся обрывом, мой взгляд врезается в спину девушки, стоящей у самого края. В первый момент мне кажется, что сознание опять рисует несуществующие образы, но нет. Я узнаю эти волосы, узнаю это тело. И хмурю брови, сделав пару шагов вперед, когда девушка с напряжением в спине сжимает кулаки, вытянув одну ногу над пропастью.
– Брук? – роняю громко и хрипло. Шум воды и свист ветра уносит мой голос.
Брук Реин оглядывается с лицом, полным ужаса и горечи, но как только отыскивает меня глазами, уголки губ дергаются, искажая их в дежурной улыбке.
***
– Ты собралась? – Дилан сам не собрался. И не только в плане вещей. Он не ожидал, что возвращаться домой придется сегодня. Но дело важное.
Парень бродит по комнате, испытывая очередной диссонанс чувств: с одной стороны ему не охота уезжать, хочется побольше времени провести с друзьями, а с другой – почему-то рад, что эпопея с Реин вот-вот закончится. Его отпустит эта проблема, и он сможет заняться собой.
Тея топчется на пороге комнаты, с разочарованием пнув сумку Дилана ногой. Парень даже прыскает смешком. Ребенок.
– Нам обязательно уезжать так рано? – девушка складывает руки на груди, проходя к кровати, на край которой садится О’Брайен, проверяя сообщения в телефоне. – Ты говорил про две ночи, – напоминает, сев позади него и упершись локтями в плечи, а подбородком – на макушку. Дилан вздыхает, с суровым видом повторно прочитывая сообщение от матери, а затем убирает телефон в карман, подтянув колено к груди, чтобы завязать шнурки на кроссовке:
– Знаю. Но Роббин написала, что Брук надо явиться на осмотр к Эркизу, – кряхтит от такого положения, сам пока не до конца отошел от ночи физической нагрузки. И на что, спрашивается, ему эти тренировки? Всё равно продолжает испытывать дискомфорт даже после секса. – Собрать кучу справок и прочего дерьма, я не вникал, – объясняет Оушин. Тея смотрит перед собой, со вздохом приняв участь, и опускает голову, куснув Дилана на ухо:
– Ам, – пробует кожу на вкус и…
И резко отпрянула. Так как парень оборачивается, слегка шокировано окинув её лицо взглядом:
– Что это было? – срывается со смешком, а губы сами по себе тянутся в улыбке. Оушин опускается на колени, как-то по детски пробубнив:
– Я тебя съела.
– Чего? – О’Брайен смеется? Да. Смотрит на её серьезное лицо, и оно чертовски смешит своей эмоциональной неуместностью. Тея сутулится, опираясь ладонями на кровать, и чуть поддается вперед, продолжив спокойно смотреть на Дилана. Парень прекращает смеяться над её поведением и наклоняется к ней, желая коснуться губ, но раздается стук в дверь.
– Да? – О’Брайен отстраняется, ладонью проведя по волосам, и со скованным вздохом опускает руку, взглянув на Норама, вставшего на пороге. Обмениваются мыслями через зрительный контакт.
Помешал?
Ага.
Ну и пох.
Дилан фыркает. Норам усмехается и обращается к Тее, ведь еще не пересекался с ней утром:
– Доброе.
Оушин выглядывает из-за спины О’Брайена, кинув, и прижимается к его плечу носом, губами, наблюдая за вошедшим парнем. Тот не особо рад известию о необходимости вернуться раньше времени. Он неразборчиво объяснил ситуацию Брук, которая, кажется, выглядела неплохо этим утром. Вполне возможно, она приняла мысль об отъезде. Норам боялся, что она выкинет чего… неадекватного. Таблетки ей помогают. Однозначно.
– Давайте минут через десять выйдем, – Дилан зачем-то еще раз проверяет телефон. Ему нужно чем-то занимать руки. Норам кивает, сунув ладони в карманы джинсов, смотрит в пол, стоит на месте. Оушин клонит голову чуть набок, внимательно изучая молодого парня.
В комнате царит атмосфера сомнения и нежелания двигаться.
О’Брайен стучит телефоном по костяшкам, проявляя нервозность, и увлажняет губы, активно заморгав:
– Не оставляй её там, – вскидывает только взгляд, тут же зрительно пересекаясь с другом, который зачем-то выдает следующее, при том как-то натянуто улыбаясь:
– Брук почему-то надеется, что ты последуешь за нами, – и уголки губ опускаются, но взгляд продолжает фокусироваться на О’Брайене, который приоткрывает рот, но быстро принимает собранный вид, и сдавливает зубы, исказив лицо напряжением.
Оушин невольно хватает пальцами ткань кофты Дилана, крепко стиснув и потянув на себя. Парень ощущает это и переводит тему:
– Где Брук?
– Ты же знаешь, она долго собирается, – Норам сам же выдыхает с облегчением. Неудачная шутка. Совсем не шутка. Реин выглядела серьезной, когда заикнулась о таком варианте.
– Посмотрю, на каком этапе она застряла, – Норам хлопает ладонью по двери, выходя из комнаты, и с опущенным в пол взглядом медленно шагает в сторону спальни, в которой он провел ночь с Брук.
Дилан вновь смачивает губы и оглядывается на Тею. Девушка режет его взглядом. Вполне спокойным, но парень улавливает в нем напряжение, а потому улыбается краем рта, дабы все её тревоги на этот счет к черту испарились.
Норам Реин без стука открывает дверь в комнату, хотя Брук ясно дала понять, что ей нужно время побыть одной в связи с резкими изменениями в планах.
– Так, женщина, мы… – парень встает на месте, держась пальцами за холодную ручку. Исследует взглядом помещение. На кровати раскрытая сумка, вещи сложены рядом. Норам хмурит брови, оглянувшись в сторону ванной комнаты, и делает шаг за порог, намереваясь проверить наличие там Реин. Но взгляд цепляется за собранный волнами ворсистый ковер за кроватью.
Оушин задумчиво исследует лицо О’Брайена. И всё еще неуверенно улыбается в ответ.
Норам медленно обходит кровать, застыв, когда в поле зрения попадает прозрачная баночка с белой этикеткой и ярко-синей крышкой, валяющейся в отдалении. Россыпь белых плоских таблеток. Парень медленно ведет взгляд дальше, коснувшись им босых стоп. Ноги в неестественном положении.
Резко перескакивает на раскинутые руки с разжатыми ладонями, вымазанными в белом порошке, оставшимся после попыток раздавить таблетки.
В легких застревает кислород. Норам непроизвольно открывает рот и с ужасом отступает назад, уставившись на бледное лицо девушки, прикрытые глаза которой обращены к потолку, а глотка забита белесой жидкостью, стекающей с краев распахнутых губ.
========== Глава 39 ==========
Жизнь или Смерть?
Оглушенный разум не воспринимает ни единых звуков окружающей реальности. В ушах гудит. Давление ударами приходится по вискам, отдает в кончиках пальцев. Прекрасно осознаешь, где находишься, вот только всё равно пребываешь в прострации, не воспринимая ни течение времени, ни голосов, ни передвижение силуэтов людей.
Сидят рядом на холодных железных сидениях скамьи. На свободных местах рядом сменяются незнакомцы. Не запоминают их лиц, не обращают на них взоры, не реагирует на голоса. Они погружены в свой омут. Один, единый для обоих купол тяжелой пустоты, обволакивающей тело.
Сутулятся, их тянет к полу, но продолжают сохранять сидячее положение. Норам сцепил ладони, прижав бледными костяшками к губам, разъедает немигающим взглядом угол стены, в котором зрительно застревает на долгие часы сознательной тишины. Белки глаз красные от перенапряжения. Веки еле заметно дергаются. Дилан сбоку. Упирается спиной в холодную стену, голова чуть опущена, колени раздвинуты, ноги немного вытянуты вперед, пальцы цепко сжимают мятую упаковку сигарет. Взгляд уперся в пространство, направлен в пол, но не находит точки соприкосновения с чем-либо.
На лицах – ничего. В головах – молчание мыслей. А вокруг шумит реальный мир.
С болью в глазных яблоках Норам переводит внимание на мужчину и женщину, беседующую с одним из врачей. Он с сожалением сообщает негативную новость и подбирает верные слова, понимая, какие эмоции может вызвать весть о смерти дочери. Вот только лица взрослых остаются неизменными, а мисс Реин лишь вздыхает, вздернув бровь, будто бы ожидала, что всё этим закончится. А потому её не застает обескураженность.
О’Брайен на какой-то миг отключается. Нет, он не засыпает тревожным сном, просто его разум окончательно прекращает переваривать происходящее. Но когда он приходит в себя, то вяло реагирует на сплетающиеся громкие голоса. Поворачивает голову, коснувшись затылком стены. Безэмоционально наблюдает за тем, как Норам рвет глотку, стоя напротив взрослых, тычет пальцем в их лица и чуть не хватает за грудки отца, прервав его попытку успокоить сына. Врач рядом тревожно озирается в поисках медбратьев, но в их помощи нет необходимости. Норам отпихивает от себя мужчину, гавкает что-то с особой яростью, отчего у матери Реин бледнотой покрывается лицо, а глаза превращаются в округлые выпуклые шары, готовые выпасть к черту, и парень разворачивается, с гневом в горячем дыхании вышагивая по коридору прочь от родителей, которые теперь смотрят ему в спину с неприязнью.
Дилан прослеживает за другом взглядом. Ждет, пока лифты двери откроются, пока силуэт парня не пропадет из виду. Моргает, попытавшись сглотнуть тяжесть, ползущую по его глотке. Тошнота. Сжимает пальцами упаковку. Она странно хрустит, хруст громом отдается в ушах. О’Брайен остается один среди шума.
Клонится вперед, упирается локтями в колени, опускает лицо в ладони. Хранит душевное молчание, ведь его сознание выдохлось. Последние сутки оно без остановки трещало по швам из-за паники и ужаса, смешавшихся в один ком. А за ним следовало неверие, непонимание, физическая и эмоциональная боль, которой не было конца. Она свела с ума – и парень сломался. Он ничего не хочет воспринимать, понимать и принимать. Его нет – не будет и боли. Он исчез морально, а боль сохранилась.
Это неописуемое терзание, режущее ребра и глотку. Это и есть страдание? Страдание от потери?
Но он отказывается верить. Его не будет – и этого не будет.
Её ладонь мягко ложится на его макушку. Ложится и замирает. Он не реагирует, продолжая прятаться от действительности, ведь его не будет – и этого не будет. Она осторожно гладит по темным волосам, стоя напротив. Она чувствует его боль и испытывает свою личную, открывающую новый взгляд на понимание Жизни и Смерти.
На отношение к данным аспектам реальности.
Костяшками касается его виска, аккуратно распрямляет пальцы, скользнув ими за ухом парня. Он морщится, давится воздухом, скрываясь в ладонях, и сжимает веки, продолжая отрицать.
Его не будет – этого не будет.
Но он по-прежнему есть. А Брук Реин больше нет.
– Тея?
Поднимаю взгляд, фокусируя его на приятном лице Мэгги. Женщина сидит напротив в мягком кресле, в похожем утопаю сама, прижавшись к спинке, а ладони сцепив между собой на коленях. Её личный кабинет выполнен в приятным пастельных тонах. На стенде одной из стен висят рисунки пациентов. На полках шкафа не только бесконечные папки с датами и именами, но и цветы в горшках.
Я пытаюсь сосредоточиться на приятном шуме дождя за окном. Но каждый раз он уносит меня в глубины сознания, не разрешая ни о чем думать. Это приведет к гибели и эмоциональному всплеску. А мне нужно быть собранной и сдержанной. Особенно в данный период времени.
– Я решила, что нам необходимо побеседовать наедине, – Мэгги не держит на коленях свою тетрадь. В её руках кружка зеленого чая. Такая же стоит на невысоком столике рядом с нами. Для меня. Но не беру. В глотку ничего не лезет. Даже жидкости. – И мне бы хотелось узнать, как ты себя чувствуешь? – женщина пытается выглядеть беспечной, будто бы мы – две подружки, встретившиеся в кафе. Но за этой маской непринужденности легко проглядывается тревога.
Ерзаю на кресле, ощутив, как в ребрах кольнуло:
– Я обескуражена, – взгляд сам опускается вниз. Избегаю зрительного контакта. Это ошибка. Мне надо проявлять себя с иной стороны. Только сил нет. Я слишком эмоционально трачусь дома. Дома творится полнейший хаос.
– Что ставит тебя в тупик? – Мэгги делает глоток, прежде чем задать мне вопрос.
Моргаю, выдавив с ощутимым дискомфортом в груди:
– Смерть.
– Почему? – женщина хмурит брови, чуть склонив голову.
– Я не понимаю, – облизываю губы, – как мне рассматривать смысл жизни на фоне неизбежной смерти.
Чувствую, как серьезный взгляд Мэгги пронзает мою макушку, а потому еще ниже опускаю голову, не находя сил для нормального контакта с психотерапевтом.
– Это обыденность. Мы ничего не можем поделать с вещами, которые являются частью бытия. Смерть – часть жизни.
– Но что мне делать с этой истиной? – не сдерживаюсь, чуть повысив голос и даже приподняв лицо, дабы взглянуть на женщину, ведь я… не понимаю.
– Просто жить, – Мэгги отставляет кружку и переплетает пальцы, внимательно изучая мое лицо, пока высказывает свои мысли. – Наслаждаться тем, что у тебя есть возможность пребывать в этом мире. Заниматься тем, чем хочешь. Есть то, что хочешь. Проводить время с людьми, которые тебе дороги и которые делают тебя счастливым. Гулять ночами, провожать солнце на закате, встречать рассвет на берегу. Громко слушать музыку и петь. Смотреть фильмы. Носиться по лесу, раскинув руки, и впитывать всё хорошее, что может предложить тебе жизнь. Делать абсолютно всё, Тея, – она твердо проговаривает последнее предложение, наверное, замечая, каким стеклянным становится мой взгляд, когда глаза заливаются слезами. – Мы часто придаем значения негативным вещам. Мнение окружающих о том, как должна сложиться твоя жизнь, навязывание определенных стандартов и норм, но… это всё – полнейшее дерьмо, Тея, – шепчет, чуть поддавшись вперед. – Главное – быть счастливым. Стремиться к тому, что дарит тебе радость. И плевать на мнение тех, кто пытается убедить тебя в необходимости ежедневно торчать в офисе на работе, ведь деньги – это так важно. В необходимости скорее выйти замуж и родить детей, ведь семья – это важно, – мнется, слегка помедлив со следующим: – Быть нормальным в понимании нормальных людей – это неважно.
