Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 74 страниц)
– Ты пьяна, – догадывается, на что Брук хихикает, дернув пальцами бегунок его кофты вниз:
– Ага, – проникает руками под ткань, обняв парня и прижавшись грудью к его груди, пошатываясь на каблуках. Ей удается чмокнуть его в подбородок, но Дилан не меняется в лице, сохраняя вроде улыбку, а вроде… И сердитость?
– Сколько ты выпила? – берет её за плечи, жестко отодвинув от себя, и Брук раздраженно цокает языком, закатив глаза:
– Какая разница? – сжимает запястья Дилана, потянув за собой к кровати. Парень вздыхает, больше не пытаясь натянуть наигранную улыбку на лицо:
– Есть разница, – выглядит пугающе серьезным, но Брук слишком пьяна, чтобы обратить на это должное внимание.
– Расслабься, Дилан, – улыбается, пытаясь заставить парня опуститься на кровать, но тот поднимает глаза в потолок, легонько надавив на плечи девушки – и она падает спиной на кровать, начав громко смеяться, поджимая колени. Смотрит на неё, понимая:
– Ты курила, да?
– Нет, пап, – она пускает смешок, поднявшись на локти. – Серьезно? – щурит веки. – Ты можешь просто… – разводит ладони, запнувшись. – Можешь просто трахнуть меня без этих нравоучений? – смеется, находя свое замечание забавным. Сейчас ей всё кажется таковым.
О’Брайен улыбается краем губ, подходя ближе к кровати, и наклоняется, располагаясь между раздвинутых бедер девушки, которая явно замирает, прекратив смеяться. Парень держится на вытянутых руках, скользнув приятно знакомым взглядом по груди Брук. Девушка активно дышит, пальцами сжимая ткань своей влажной майки, и сглатывает, когда парень подносит сигарету к губам, крепко затянув никотин в легкие. Молчание сопровождается бьющей по ушам музыкой и попытками кого-то со стороны коридора открыть дверь. Брук нервно моргает, скользнув языком по губам, ведь опять. Опять это происходит. Почему он смотрит так серьезно? С каких пор…
Дилан отворачивает голову, медленно поднимаясь, и садится на край кровати, потушив сигарету о тумбочку, а окурок выбрасывает в угол помещения, вынув упаковку сигарет. Брук смотрит в потолок. Слышит, как парень чиркает зажигалкой. Вновь чувствует запах никотина. Выдыхает, ощущая, как он медленно отрезвляет её опьяненное сознание. То, чего она так добивалась, чтобы не нервничать. И с каких пор она так волнуется? Раньше всё происходило само по себе. А теперь… Что изменилось?
– В чем дело? – кто-то должен начать – и это Брук. Девушка чувствует тяжесть в голове, но приседает, опираясь руками на матрас. С беспокойством смотрит на парня, который хмурым взглядом сверлит пол, пока сутулится, поднося сигарету к губам. Брук потирает ладонью коленку, оценивает молчание Дилана, предполагая:
– Ты больше не хочешь меня? – она не станет объясняться перед собой, почему ей это важно. Оно того не стоит. О’Брайен остается внешне суровым, пока пускает дым, вдруг объявив:
– Мы отвезем тебя домой, – и она не думает перечить. С Диланом О’Брайеном никто не смеет спорить. Но девушке хочется докопаться до правды. Узнать причину, по которой этот парень отталкивает её на протяжении двух лет.
– Просто скажи, что я… – хочет найти проблему в себе, но О’Брайен качает головой, перебивая:
– Дело не в тебе, Брук, – тогда в чем? В ком? И… Девушка не успокаивается.
– Ты ведь… – она моргает, нервно заерзав на кровати, чтобы сесть ближе к парню. – Ты раньше не был таким, – обеспокоенно улыбается, ладонью коснувшись его плеча. – Ты изменился, знаешь… – зачем она констатирует факты? И без её замечаний понятно, что что-то не так, и девушке не нравится, что О’Брайен не говорит об этом. Да, они не были близкими друзьями, вряд ли у этого типа вообще таковы имеются, но Брук всегда считала, что они с ним намного ближе, чем кажется. Она не сомневается, у О’Брайена было достаточно половых партнеров, но вряд ли он с кем-то говорил о том, о чем порой беседовали они.
– Ты спишь с кем-то еще? – она уже не знает, что предположить, может, парень выматывается или… – Я тебя не привлекаю в этом плане или… – её голова готова разорваться от предположений, но Дилан поднимает ладонь к её лицу, заставив в то же мгновение замолкнуть. Брук опускает руки, переплетает пальцы, смотрит на них, с тяжестью вздохнув. Молчание возвращается в комнату. Девушка еле терпит его. Ей необходимо закурить, но остается лишь давиться никотином, что пускает Дилан, пока выкуривает следующую сигарету. Что творится в его голове?
Брук медленно поворачивает голову, наплевав на легкую опаску перед человеком, которого давно знает. Да, счастливица, которой повезло застать «прежнего» О’Брайена и стать одним из тех, кто заметил эту перемену.
В первый раз он даже не спрашивал её разрешения, а просто воспользовался ситуацией, а теперь ей приходится уговаривать его. Что стряслось с этим чертовым миром? Безумие.
Касается ладонью его плеча, медленно скользнув ею к спине, которую потирает, подняв глаза на Дилана. Тот выдыхает никотин, с равнодушием взглянув на девушку. Она сжато улыбается, совсем уж сдержанно, наклонившись к парню, и укладывает голову ему на плечо, прикрыв веки. Плевать. Дилан подносит сигарету к губам, свободной рукой обвивая талию Брук, и девушка жмется к нему, испытав от данного объятия лишь холод.
Ничего не понимает.
Но в одном она убеждена.
Что-то произошло. Что-то определенно повлияло на тебя, придурок О’Брайен.
***
Прохладный, но приятный ночной ветер встречает меня. Выхожу из салона, оглянувшись на Дэна, который определенно о чем-то размышляет, но мне своих мыслей не озвучивает. Равносильно тому, как я поступаю по отношению к нему.
– Утром увидимся, – обещаю, хотя еще не уверен, пойду ли в школу. Желание отпадает, но не проявляю упадка своего настроения, натянуто улыбаясь другу, который кивает головой, таким же образом растянув губы:
– Да, давай.
Жестом ладони прощаюсь с ним, закрыв дверцу автомобиля, к которому поворачиваюсь спиной, направившись к крыльцу дома. Не оглядываюсь, когда слышу, как машина двигается, рванув вперед по дороге между домов. Подхожу к двери, справившись с замком быстрее, чем если бы я был сильно пьян. Удачно, что матери нет дома, а то с той стороны порога меня бы уже ожидала женщина со шваброй в руках, которая отделала бы меня до потери пульса.
Оказываюсь в теплой прихожей, закрываю дверь, бросив связку ключей на комод, и прислушиваюсь, замедлив шаг. Слышу гул воды, причем сильный, будто кто-то открывает кран на полную. Мать вряд ли вернулась. Она обычно принимает ванну после смены, чтобы отогнать сон, но…
Смотрю на экран своего телефона. Даже двух часов ночи нет.
Поднимаюсь на второй этаж, по привычке держа одну ладонь в кармане джинсов. Медленно вышагиваю по коридору, к своей комнате, а сам хмуро всматриваюсь в дверь ванной, что расположена чуть дальше.
Встаю у двери, касаясь пальцами ручки, и с подозрением щурюсь, когда слышу, как что-то в помещении ванной падает. Думаю, тюбики со средствами для душа. Делаю шаг назад, разворачиваясь к двери комнаты, которая в этом году будет принадлежать девчонке, и без предварительного стука открываю её, окинув помещение взглядом. Пусто. Значит, это она там буянит. Может, уточнить, всё ли в порядке? Если она решит разрушить мой дом, вряд ли мать будет в восторге и похвалит меня за бездействие.
Хочется рухнуть лицом в подушку. Нет, я вовсе не вымотан, но чувствую себя неприятно уставшим в психологическом плане. Истощен, хотя причин для истощения не было. Вроде.
Шагаю к двери ванной комнаты, автоматически проверяя наличие сигарет в карманах, но вовремя вспоминаю о правиле – не курить в доме. Конечно, оно нарушается мной довольно часто, но я позволяю себе наплевать на просьбу матери, только находясь в своей комнате. Хотя, уверен, и за это она меня размажет по стенке.
Подхожу к двери ванной, набрав больше воздуха в легкие. Почему-то общение с этой девчонкой не задается с самого начала, и я продолжаю терпеть неудачи. Конечно, она здесь всего сутки, но мне не нравится ощущать легкую скованность в присутствии людей. Обычно это они чувствуют неловкость, а мне остается лишь поиздеваться над их положением, а вот сейчас это именно я долгие минуты топчусь за дверью, пока не решаюсь постучать костяшками по её поверхности:
– Тея?
Гул воды не прекращается, но я слышу, как что-то вновь падает на дно ванной. Подозреваю, что девушка роняет предметы, испугавшись моего внезапного обращения. Она больно нервная и дерганная, знаете, такая… Ненормальная. С нестабильной нервной системой, постоянно дергающая свою одежду, кусающая ногти и вырывающая тонкие волосы из пучка. Да. Хочу этого или нет, но я это замечаю. Лучше бы я не был таким внимательным. Порой это вредит мне. В данном случае, мне неприятно. Отвратно с моей стороны, но… Боже, мне неприятна эта девушка. Я не пытаюсь разобраться в её характере, чтобы найти что-то привлекающее, как обычно я поступаю с людьми, но в данной ситуации… Не могу прекратить ловить себя на мысли, что эта девчонка… Ну…
К черту попытки казаться толерантным. Она выглядит отвратительно.
– Всё в порядке? – но мне придется попытаться иногда переговаривать с ней. В большей мере детьми занимается мать, поэтому не думаю, что от меня будет много требоваться. Просто надеюсь, что этот год пролетит быстро. Очень. А я часто буду торчать вне дома.
Ответа нет, поэтому беру на себя ответственность, когда касаюсь ручки, дернув её, чтобы открыть, правда, уверен, что дверь заперта, ведь какой нормальный человек не запрется в ванной во время принятия…
Дверь поддается.
А, да. Забыл. Тея не относится к «нормальным».
Открываю дверь, поморщившись от теплого света, который опадает на лицо, заставив меня сощурить веки. Моргаю. С равнодушием изучаю помещение ванной комнаты, не особо разбирая своих мыслей: на полу разлита вода, коврик вымок, стена над стиральной машиной в каплях, тюбики опрокинуты с полки зеркального ящика. Девушка стоит у раковины, кран которой практически разрывается от сильного потока воды, выпущенного на волю. Он настолько мощный, что вода не успевает утекать в трубу, оттого жидкость добирается до краев, медленно капая на пол. Девчонка сжимает в руках мокрую тряпку. Её свитер промок, кожа лица покрыта капельками… Хочу предположить, что это вода, но девушка выглядит слишком болезненно, поэтому почему-то мне кажется, это холодный пот. Голова опущена. Волосы в пучке растрепаны. Интересно, она вообще заплетается? Расчесывается?
Делаю шаг за порог, еще одним беглым взглядом озирая помещение, чтобы в итоге вздохнуть:
– В чем дело? – удивительно, но не чувствую злости из-за устроенного срача, хотя чувствую, как хочется сорваться на кого-нибудь из-за тех мыслей, что гложут меня остаток вечера, правда, они никак не связаны с этой ситуацией, наверное, поэтому я старательно сдерживаюсь.
Ставлю руки на талию, смотря на гудящий поток воды:
– Ты забыла, как пользоваться краном? – предпринимаю попытку отшутиться, но девушка никак не реагирует, лишь заметно глотнув воды во рту. Сильнее отводит взгляд в сторону, и я нервно вытираю губы пальцами, после скользнув ладонью по волосам:
– Что произошло? – повторяю вопрос, уже с большим давлением в голосе, и девчонка моргает. Неужели, чего-то добиться от неё можно только руганью? Видимо, только так с ней и стоит говорить.
Тея виновато стреляет взглядом в мою сторону, хмуря брови, и начинает нервно дергать ткань мокрой тряпки, пока вода продолжает капать на пол.
– Я не могу… – она набирает больше кислорода в легкие, будто ей его не хватает для общения со мной. – Закрыть не могу, – шепчет, ниже опуская голову, а мне приходится немного наклониться вперед, напрячь свои ушные перепонки, чтобы хоть что-то понять. Девушка указывает пальцем на кран, и я замечаю, как дрожит её рука, и меня это удивляет. Я ведь даже не кричу на неё, почему она дрожит? Я из принципа пугаю людей?
Стреляю взглядом на свои татуированные руки, медленно отводя глаза в сторону. Ну, в принципе, очевидно.
Ладно, не против потрепать языком, но не сейчас, пока мы тут пытаемся залить первый этаж. Мать будет в ярости. Подхожу к раковине, не удивляясь тому, как девушка оббегает меня, встав ближе к выходу. Видимо, чтобы иметь возможность спастись, я ведь намереваюсь прибить её гелем для душа, так?
Усмехаюсь от собственных мыслей, взглянув на девчонку, которая с опаской пятится к порогу, продолжая сжимать тряпку в руках и виновато смотреть вниз.
Похоже, именно этого она и ожидает.
Моргаю, покрутив ручки крана, чтобы выключить воду.
В принципе, не колышет. Мне вот тоже кажется, что она постоянно что-то употребляет. Мы в равной степени испытываем друг к другу необычно отрицательные эмоции.
– Зачем так сильно открыла? – беру с сушилки тряпку, бросив под ноги, чтобы ткань начала впитывать воду. Коврик придется сушить. Тея никак не успокоит руки, и теперь одной ладонью водит по шее и ключицам, царапая их ногтями:
– Я не могла открыть, и… – мямлит, обеспокоенно указывая тряпкой на раковину.
– Сильно дернула, – догадываюсь. – А закрыть обратно не смогла, – сам ловлю себя на том, что пытаюсь лишний раз не смотреть на неё, как в свою очередь поступает она.
В ответ тишина. Девушка смотрит в пол. Я смотрю в стену. Окей, мне бы хотелось скорее оказаться наедине со своей кроватью, поэтому:
– Если ты чего-то не можешь, то спокойно звони моей маме или говори мне, – выдавливаю из себя раздраженно устало, но пытаюсь улыбнуться, правда, уверен, этим лишь сильнее выражаю свое недовольство. – Как бы в этом заключается одна из наших с ней обязанностей по уходу за тобой, – наклоняюсь, подняв тряпку, чтобы выжать из неё воду.
– Я завтра посмотрю, может, подкручу, – повторно открываю и закрываю воду. – Ручки и правда слишком туго работают, – действительно подмечаю данную странность, которая никогда мне не мешала, но, видимо, придется что-то менять в доме, чтобы эта девчонка могла здесь выжить.
Черт, она даже ящики не способна открывать, о какой безопасной для ребенка среде вообще идет речь? Поселить её в комнате из мягких стен? Так, нет, это уже…
Качаю головой.
Это слишком, ладно, я просто устал.
Выжимаю воду, вновь бросив тряпку на пол, и ставлю руки на талию, обратив свой взгляд на девушку, которая явно не знает, куда себя деть. Честно, лучше я сам здесь разберусь, чем еще хотя бы минуту проведу в этой охерительной компании, так что киваю в сторону коридора за спиной Теи, взгляд которой мечется по полу:
– Теперь спать, да? – намекаю, и девушка моргает, виновато морщась. Кажется, она хочет что-то сказать, поэтому я сразу напрягаю ушные перепонки, слегка наклонившись вперед, чтобы точно расслышать её невнятный писк, но в итоге девушка с тревогой озирается, отвернувшись, и вот уже готовится рвануть в коридор. Я успеваю молвить:
– Порог, – и сжимаю губы, вздохнув, когда Тея спотыкается об него, но успевает схватиться за дверь, поэтому продолжает идти с опущенной головой, но теперь прихрамывает, стараясь шагать у стены, чтобы опираться на неё влажной ладонью. И тряпку зачем-то забирает.
Неловкая и неуклюжая. Мне даже стыдно смеяться над этим. Просто к черту.
Закрываю дверь ванной, обернувшись, и оцениваю беспорядок, который она устроила здесь. Слишком много воды на полу. Коврик придется стирать. Мать точно заметит.
И мне это теперь убирать, да?
Лениво снимаю с себя кофту, потирая больную от татуировок кожу рук, и беру ещё одну тряпку, настраивая себя на уборку.
Почему-то мне кажется, что эта девчонка принесет куда больше проблем, чем мать может себе представить.
***
Голод берет свое – этой ночью я теряю сознание. Мой организм пытается раздобыть силы. Надеется, что у меня есть какой-то внутренний источник энергии, но бессознание очень даже помогает. После пробуждения я чувствую себя… Не скажу, что гораздо лучше, но мне определенно легче. К тому же я вчера выкурила несколько сигарет. Нет, я не ощущаю снижения потребности, наоборот, мне нужно еще. Еще. Чем больше поглощаю, тем больше хочу. Это типично и ожидаемо для людей, к числу которых я отношусь. Во мне это заложено. Как-то один из докторов прямым текстом сказал мне об этом. Правду, которая мне была необходима. Иначе так бы и давилась ложью, пытаясь что-то изменить, а тот человек дал мне понять – ничего у меня не выйдет. Как бы я не пыталась бороться.
Это я. Надо смириться.
Спускаюсь вниз. Я слышала, как вернулась Роббин. Она… Заглянула ко мне в комнату, пришлось притвориться спящей, чтобы женщина не уделяла мне своего внимания. Уверена, она устала после смены, не хочу собой оттягивать необходимый для неё момент отдыха.
Ступаю осторожно. Носки не спасают от холода, которым охвачено тело. Кончики пальцев ледяные. Шаркаю к кухне, чтобы выпить воды из фильтра. Больше не стану пытаться пользоваться краном, если нет серьезной необходимости. Этой ночью мне было стыдно так, как никогда раньше.
Встаю на пороге, тут же начав нервно дергать ткань свитера, который не снимаю с самого приезда сюда. Сонный парень сидит за столом, наливая себе заваренный кофе. Завтрак в тарелках: два варенных яйца и салат. Неужели… Роббин приготовила еду после возвращения со смены? Она…
Дилан переводит на меня взгляд. Выглядит так, будто не спал вообще.
Отвожу глаза в сторону, проходя по кухне к столу, чтобы взять стакан и фильтр.
Мисс О’Брайен очень заботится о своем сыне. Определенно. И это так необычно. Все матери такие?
Обеими руками беру фильтр, полный воды, и не могу справиться с ним из-за слабости в руках.
– Тебе положили еду, – ровным тоном оповещает парень, без особого желания кушая свой завтрак. – Садись и ешь. У моей матери дурное настроение, – почему-то мне кажется, что он из хороших побуждений предупреждает меня, поэтому я приседаю на край стула, напротив Дилана, и касаюсь вилки пальцами, не намереваясь кушать. Просто подожду, пока он уйдет, а там решу, как поступить.
Поглядываю на парня, замечая его странный упадок настроения, обычно он хотя бы пытается улыбаться, конечно, не мне судить, я его толком не знаю, но почему-то меня тянет спросить:
– У миссис О’Брайен что-то случилось на работе?
– Мисс, – Дилан прекращает переворачивать вилкой салат, а я ерзаю на стуле, потерянно шепнув:
– Что?
Парень поднимает на меня строгий взгляд, недовольно процедив:
– Мисс. Мисс О’Брайен, – жестко поправляет. – У меня нет отца, – на мгновение мне кажется, что он способен пробить мне голову своим резким взглядом, и я опускаю глаза, старательно воздерживаясь от желания сбежать с кухни, так как не могу выдержать такого мощного психологического давления.
– Это из разряда «десять фактов обо мне», – внезапно Дилан привычно улыбается, принявшись кушать. Я напряженно и растерянно смотрю на него, врезаясь спиной в спинку стула. Сжимаю вилку, с онемением мускул лица наблюдая за резко изменившимся настроением парня, который либо потрясающий актер, либо… Либо что? Не может же быть, что его эмоции настолько переменчивы, верно?
О’Брайен опирается локтями на стол, указав на меня вилкой:
– Желаешь узнать больше? – улыбается, говоря с набитым ртом. – Выдай один факт о себе. Так и продолжим обмениваться охерительной информацией, – стучит вилкой по тарелке, больно нервно. – Будет весело, – подмигивает.
Меня… Напрягает такая перемена. Я не знаю, как себя вести с ним, это…
Вдруг напряжение снижается, а мое лицо прекращает выражать растерянность.
Это ненормально.
И мне от данного факта становится необъяснимо спокойно.
Опускаю взгляд на тарелку, аккуратно воткнув кончик вилки в небольшой помидор черри. Осторожным движением направляю его в рот, обеспокоенно поглядывая на парня, который продолжает смотреть на меня. Что он… Он ждет? Моргаю, нервно отводя глаза в сторону, и кое-как проглатываю помидор, не успев толком прожевать. Вижу, как Дилан уже оставляет меня в покое, понимая, что я не стану говорить с ним, а мне объяснимо некомфортно от услышанного. Я не должна была получить столь личную информацию, я не имею права обладать ею, меня это не может касаться. И теперь я чувствую, что должна как-то компенсировать. Мне нужно сказать что-то равносильное, и…
Прекращаю пережевывать листик салата. Смотрю в тарелку. Дилан опустошает свою, поглядывая на настенные часы. Опаздывает на занятия, и хочет встать из-за стола, поэтому я выдавливаю из себя спешно и неразборчиво:
– У меня тоже, – и на этом всё. Парень обращает на меня внимание, сощурившись и подавшись немного вперед:
– Что? – мне всё равно, расслышал ли он. Я компенсировала.
Опускаю голову, принявшись без желания кушать салат, запивая оставленным для меня соком. Дилан еще секунд десять остается обездвиженным, после встав со стула, чтобы вымыть свою посуду.
Сдерживаю тяжелый вздох. Молчание. Парень покидает кухню – и я кладу вилку, больше не пытаясь впихнуть в себя еду. Я не голодна. Совершенно. А от наплывших на сознание воспоминаний тянет вонзить столовый прибор себе в ногу или руку, чтобы затмить поток морального дискомфорта физическим.
Начинаю чесать шею до проявления красных пятен на коже. Моргаю, испытывая нехватку кислорода из-за образовавшегося комка эмоций в глотке. Давление в глазах усиливается, перед ними всё плывет, и я еле удерживаю себя в здравом уме, сильно сдавив пальцами шею.
Но дрожь только усиливается.
«У меня нет отца».
У меня тоже. Вроде. Нет.
========== Глава 3 ==========
В одном длинном аквариуме с зеленоватой водой крутятся рыбы. Так много, что поражает их способность не сталкиваться друг с другом, а ведь пространство им выведено небольшое. Они умудрились каким-то образом найти нужный темп, вывести для себя траекторию движения, причем несогласованно. Вряд ли кто-то регулирует их перемещение. Обычная на вид чешуя так маняще поблескивает на белом свету лампы, что висят высоко над головами покупателей. Я впервые нахожусь в настоящем торговом центре, и меня слегка неприятно будоражит то количество людей, которое меня окружает. Наблюдение за рыбами в аквариуме успокаивает, помогая отвлечься от того шума, что забивается в уши, вызывая нестерпимую головную боль.
Пальцами одной ладони касаюсь поверхности стекла, когда замечаю, как одна из рыб двигается медленнее остальных. На вид вялая, какая-то неподвижная. И она не способна вписаться в общее движение, поток остальных, подобно мне, неприспособленной, по заключению, к социальной жизни. Не стану спорить. Я не считаю, что умело вписываюсь, особенно сейчас, в таком состоянии. Конечно, для меня не в новинку быть источником внимания со стороны окружающих. Такого внимания… Немного неправильного, как по мне. Косые взгляды, шепот, порой громкие детские вопросы, касающиеся моего здоровья, но есть и те, кто имеет смелость, нет, не смелость, скорее люди с отсутствием воспитанной культуры, которые подходят и открыто заговаривают со мной, задавая не самые приемлемые вопросы. Я так ко всему этому привыкла, что не воспринимаю вовсе. Тем более, мое заторможенное состояние помогает мне быть отрешенной, словно в своем каком-то вакууме, где каждый звук слышен отдаленно. Я просто не успеваю осознать, заметить, услышать то, что происходит вокруг.
Только, если что-либо не повторяется дважды, трижды.
– На что смотришь? – Дилан спрашивает… Не знаю, в какой раз, но не в первый, в этом я уверена наверняка. Я уже улавливала его голос, но мне не удается сразу переключиться на парня, это тяжело – менять направление мыслей, взгляда, внимания. Поэтому я долгие минуты игнорирую сына Роббин, пока не понимаю, что мой разум готов отреагировать на внешний раздражитель без серьезных последствий для меня, таких, например, как головокружение или легкая дисориентация. Я часто теряюсь от резкого поворота головы, знаю, насколько это нелепо. Все твердят, что проблема только в моем здоровье, но, как мне кажется, на меня не меньшим образом влияют лекарства, которые требуется принимать. Всё-таки, я замечаю за собой большее… Психологическое отупение после их принятия внутрь. И мне это нравится. Я люблю быть «такой». Отдаленной от реальности, словно в себе и… Будто растение. Это помогает ничего не воспринимать. Ничего не чувствовать.
– На что ты смотришь? – а он настырный. Не уверена, понимает ли парень, возможно, Роббин проконсультировала его, как со мной стоит общаться, но мне всё требуется повторять несколько раз. Чтобы я отреагировала.
С болью в глазах – реакция на свет – поворачиваю голову, взглянув на Дилана, который опирается локтями на тележку, пока Роббин бродит у стеллажей с сыром. Моргаю, по-прежнему испытывая желание быть ближе к женщине, чем к парню, но нахожу в себе смелость для ответа:
– Красивые, – вновь смотрю на рыб, пальцами надавив на стекло, уже обеими ладонями, чтобы удержать равновесие, а то начинает покачивать на тонких ногах. – Они, – не успеваю заметить, как плотный мужчина в белом фартуке совком вылавливает ту вялую рыбу, поэтому воспринимаю это внезапное действие с заметных дерганьем, и делаю шаг назад, врезавшись копчиком в край тележки, которую парень подвозит ближе:
– Да, их внутренности тоже ничего.
Недолго смотрю на него, после обратив внимание на того же мужчину, который крепко держит рыбу, не пытающуюся бороться. Она лишь прощально машет хвостом, когда её укладывают на разделочную доску, а продавец большим ножом отрубает ей голову. Наблюдаю за тем, как он начинает разделывать рыбу, которая… Ещё шевелится, и перевожу взгляд на Дилана. Тот резко перестает ухмыляться, приняв серьезный вид:
– Это печально, – кивает головой, опираясь руками на тележку. – Очень печально, – откашливается, ведь я продолжаю смотреть на него. Сердито. Это не смешно. Ни капли. Что с его чувством юмора?
Дилан сощуренно уставился в ответ, начав переступать с ноги на ногу, и резко расправляет плечи, выставив одну ладонь чуть вперед:
– Окей. Ты меня пугаешь, – то, с каким выражением лица он это произносит, смешит. Мне удается понять, что он говорит благодаря тому, какие паузы он делает между словами. С ним точно побеседовала Роббин. Если нет, то откуда ему знать, как со мной лучше контактировать?
Вернемся к его лицу. Оно смешит. Его реакция правда забавна. Я хорошо осознаю, что могу напугать людей. Мне об этом часто говорили, прося не ходить ночью одной в уборную, а только с сопровождающим, чтобы у какой-нибудь бедной тетушки не случился сердечный приступ. Но Дилан произносит это без давления, думаю, он опять шутит, и, ладно, в этот раз я невольно реагирую, слабо растянув губы. Если бы не заторможенность моего мышления, я бы успела осечься и сохранить каменное выражение лица. Но не в этот раз.
Дилан сует одну ладонь в карман джинсов, немного наклонив голову к плечу, и по-прежнему щурится, пока смотрит на меня:
– Что-то новенькое, – свободной рукой указывает на мое лицо, поэтому уголки моих губ тут же опускаются, выражение принимает былой холод, и парень не успевает как-либо прокомментировать мою внешнюю перемену, ведь я опускаю голову, проскользнув мимо, чтобы выбраться из подобия ловушки между тележкой и аквариумом. Спешу к Роббин, от легкого ускорения движения тут же усиливается сердцебиение, а голова сильнее идет кругом. Появляется одышка. Такая скорая реакция. Хорошо. Значит, я слабее, чем в прошлом году.
Оступаюсь возле Роббин. Просто спотыкаюсь о свою же ногу, ничего нового. Хорошо, что у женщины отменная реакция, она успевает поймать меня за плечо и помогает мне выпрямиться:
– Не больно? – терплю, качнув головой. На самом деле, самое больное – её касание. В прямом смысле. На коже плеча останутся синяки, но ничего. Мне они нравятся.
– Осторожнее, ладно? – Роббин поправляет ткань моего свитера. Она часто поправляет чужую одежду, особенно своего сына, которая постоянно мятая. – Не бегай, – просит. Я отвечаю коротким кивком, начав прихрамывать за женщиной, и лишь коротко оглядываюсь на Дилана, не знаю, с какой целью, просто надеюсь, что он продолжит стоять там. И он стоит. И смотрит на меня.
Это пугает. Я не хочу… Не хочу находиться под чьим-то наблюдением.
Под наблюдением представителя противоположного пола.
Роббин тщательно относится не только к уборке. Ко всему. Это касается и покупок. Не знаю, но меня заставляет улыбаться то, с какой нервной улыбкой консультанту из мясного отдела приходится разговаривать с женщиной, которая заставляет его ходить с ней и отвечать на все всплывающие в голове вопросы. Роббин без остановки берет упаковки с курицей и прочим мясом, расспрашивая молодого паренька, который, думаю, и сам не настолько осведомлен о качестве продуктов. Я решаю, пока есть время и возможность, понаблюдать за курицами, которые лениво бродят за стеклом.
– Эта женщина всё тщательно проверяет, – да, Дилан стоит рядом, катая тележку то вперед, то назад. Видно, он не знает, чем себя занять, поэтому, боюсь, будет стараться потрепать языком со мной. Такая перспектива меня удручает. И, в попытке продемонстрировать свою незаинтересованность в беседе с ним, я шепчу под нос:
– Милые, – говорю о курицах. Никогда прежде их не видела вживую. Думала, они более активные, а тут еле передвигаются, забавно дергая головками. Дилан подходит ближе ко мне, наблюдая за курицами, и, думаю, мы оба переводим взгляд на вошедшего к птицам мужчину с большим кухонным ножом в руке. Его перчатки вымазаны в крови, как и белый фартук.
– Идем, – парень вдруг заговаривает. – Моя мать ещё долго собирается мучить консультантов, – делает шаги назад, бедром толкая тележку, а я ближе подхожу к стеклу, с легким… Замиранием сердца в груди наблюдаю за тем, как мужчина отлавливает одну из куриц, крепко сжав её шею пальцами. Та даже не дергается, не пытается вырваться. Сдается. Вот так.
– Гоу, – Дилан тыкает пальцами мне в плечо, не думаю, что он применяет силу, просто моя кожа воспринимает всё с большей чувствительностью. Оборачиваюсь, резко, схватившись за плечо, и хмуро смотрю на парня, глотнув воды во рту. Дилан опускает ладонь, вижу, не совсем понимает, в чем дело и причину моей реакции, но всё равно произносит:
– Извини, – отступает назад, повторив. – Идем, пока фрукты возьмем, – кивает на Роббин, которая уже яро держит бедного паренька за рукав, не давая отойти в сторону. – Она надолго, – катит тележку, начав шагать к отделу фруктов. Оглядываюсь на женщину, вздохнув, и медленным шагом направляюсь за парнем, не зная, куда себя деть. Вокруг полно людей. Я не могу свободно перемещаться в их толпе. И подстроиться не выходит. Всё равно пихают и толкаются, что странно. Они ведь видят, что здесь человек.
Почему нельзя быть немного… Осторожнее.
Встаю на месте, опустив руки, пока мимо проходят люди с тележками. Дети громко кричат, взрослые, в попытке их успокоить, начинают зло повышать голос. Нервно дергаю пальцами ткань свитера, ожидая, пока вокруг меня станет немного меньше покупателей, но, честно, их поток уже сбивает меня. Я теряюсь. В какую сторону мне идти? Такое чувство, будто все жители порта собираются здесь. Или же это единственный нормальный магазин на весь город.
