Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 74 страниц)
Всё, что приходит на ум, это побег. Временный уход для осмысления в одиночестве. Ничего удивительного. Дилан перенял от матери подобную черту.
– Мне нужно отъехать на работу, – Роббин опускает в раковину намыленную сковородку. Смывает с рук пены и выключает воду. Тея почему-то чувствует себя виноватой, поэтому прячет взгляд, уставившись в пол, когда мисс О’Брайен разворачивается, направившись к порогу кухни. Выходит, пальцы приложив ко лбу.
Тея приподнимает взгляд, направив в сторону закрывающейся двери.
Вокруг нарастает тишина.
***
Наверное, из меня никудышная помощница. Обычно Роббин так ловко справляется с горой посуду за минут десять, а я торчу у этой раковины уже полчаса, если не дольше. Руки точно не из того места растут. Наполненную мыльной водой сковородку вообще умудрилась выронить на пол, что расширило мои обязанности. Пришлось и пол отмывать, но что-то мне подсказывает, поверхность продолжает немного блестеть от жира.
Стою у раковины, сделав шум воды тише, когда слышу звон ключей и хлопок двери. Мисс О’Брайен вряд ли вернется в ближайшее время, так что встречаю Дилана на пороге кухни без удивления. А вот парень значительно сбит с толку, не обнаружив мать:
– Где Роббин? – не понимаю, почему он обращается к ней по имени, хотя, если учесть его сложный характер и их отношения в целом, думаю, им так проще. Я отворачиваю голову, пытаясь придать своему голосу больше непринужденности:
– На работе, – Дилану лучше не знать о нашем с Роббин необычном недо-разговоре. Пытаюсь сделать вид, что слишком занята посудой. О’Брайен задумчиво смотрит в сторону окна, держа ладони в карманах джинсов, и начинает медленно шагать от порога ко мне:
– Странно. Она выглядела так решительно утром, – пропускает улыбку. – Прям напрягла меня своим «серьезным разговором», – встает сбоку, оценивая тот беспорядок, что я устроила своим желанием помочь Роббин с уборкой. Стыдливо отвожу взгляд, нерешительно водя мочалкой по тарелке, а Дилан продолжает рассматривать столешницы, покрытые пеной, пол, усыпанный каплями воды и посуду, которую я неумело складирую сбоку, будто в итоге собираюсь случайно спихнуть все на пол локтем.
Чувствую, как внимание парня останавливается на моем профиле, поэтому нервно сглатываю, горделиво вскинув подбородок, мол, всё у меня под контролем, но увы, нет.
– Тебе помочь? – Дилан еще секунду наблюдает за моими попытками удержать выскальзывающую из рук тарелку. Молчу, расслышав в его голосе намек на издевку, да и губы парня растягиваются в усмешку. Гаденыш.
О’Брайен встает ближе, сбоку от меня, и наклоняется к моему уху, нашептывая:
– Я помогу. Ты не против? – продолжаю игнорировать, чем пробуждаю Дилана О’Брайена версии «я-мелкая-докопаюсь-до-тебя». – Тея, – он давит носом на висок, – Тея, – повторяет мое имя, заставляя меня испытывать то самое непривычное волнение от подобной близости. – Те-я. Те…
– Иногда тебя слишком много, – всё-таки реагирую на парня, обернувшись, чтобы встать к нему всем телом. Дилан с полной уверенностью заявляет:
– Не больше, чем достаточно, – и довольный такой, что хочется прибить его мочалкой. Изгибаю брови и сощуренно хмыкаю, кивнув в сторону двери:
– Ты можешь протереть столик в гостиной, – отдаю команду, вновь повернувшись к парню спиной. Дилан наклоняет голову к плечу, догадавшись:
– Намеренно выгоняешь меня?
– Ты обладаешь поразительной смекалкой, О’Брайен, – теперь довольно улыбаюсь я, чувствуя, как мое настроение взлетает до небес от простого диалога с парнем. Интересно, способна ли я таким же образом поднимать ему настроение? Хотелось бы дарить положительные эмоции человеку, который старается меня поддержать.
С улыбкой вручаю Дилану влажную тряпку, и парень вздыхает от безысходности, принимая её:
– Ты знаешь, где меня найти, – мнет ткань, исподлобья посматривая на меня, а я с наигранной невозмутимостью отворачиваю голову, потеряв парня из виду. Судя по шагу, О’Брайен отступает чуть назад и… Я вздрагиваю от неожиданности, чуть не проронив вскрик, когда этот кретин бьет меня тряпкой по ягодице, тут же вдвойне ускорившись, чтобы покинуть помещение. Разворачиваюсь, только и успев бросить в его сторону возмущенный взгляд.
Порой такой мальчишка.
***
Кабинет полон света. Аромат корицы и кофе дарит чувство защищенности. Роббин смотрит в окно, за который вот-вот должна разыграться мощная буря, но черная туча никак не настигает берег Порта, и на вечернем небе даже можно разглядеть сверкающие звёзды. Женщина давит пальцами на губы, постукивает зубами и сидит в ожидании какого-то чуда, что снизойдёт до её разума и подарит ответы на мучающие её вопросы.
Эркиз возвращается в кабинет с новой кружкой кофе. График не позволяет постоянно сидеть с О’Брайен, но как только появляется свободная минутка, он спешит вернуться. На самом деле, это позволяет Роббин обдумать всё наедине с собой, только вот ответа она не находит.
Эркиз опускает кружку на стол и садится в кресло, рядом с которым стоит мягкий стул Роббин нервно дергает носком ноги в воздухе, не обратив должного внимания на возвращение своего молодого человека, поэтому какое-то время Эркиз молчит. Но мгновение общения ограничено, так что начать разговор необходимо как можно раньше:
– Ты боишься? – судя по повышенной нервозности именно это и ощущает женщина.
Роббин покусывает ноготок, с тяжестью качнув головой:
– Не только за Тею и Дилана, – даже не знает, как передать и описать причины своей тревоги, чтобы Рич её понял. – Два сложных человека. Они не совсем подходят друг другу, – на этих словах женщина немного скованно стреляет взглядом на Эркиза, будто бы припоминая, что именно таковыми являлись они сами, и так же быстро отводит глаза, поймав его внимание. – Порт – городок небольшой, – вздыхает, взяв в ладони горячую кружку. – Слухи расходятся быстро. Я знаю о похождениях Дилана. Боюсь, он попользуется Теей и…
– Ты сравниваешь Дилана со своим отчимом? – Эркиз не хочет торопить, но у него мало времени, а помочь своей девушке ему действительно охота.
– Он его сын, – женщина будто чувствует вину.
– Но воспитывала его ты, – Рич указывает на этот факт, правда Роббин отмахивается, с большей удрученностью взглянув в окно:
– Даже если так… – совершает долгие паузы, раздумывая над тем, как именно должна озвучить свои опасения. – Тея… Даже если Дилан испытывает к ней какие-то значимые чувства, – допустим, с кем не бывает в таком возрасте? – Оушин не лучший вариант, – чувствует на себе взгляд мужчины, поэтому продолжает, не обращая на Эркиза внимания. – Понимаешь, он любит стабильность, – опускает взгляд на кружку. – Он стремится к контролю. Всего. Помнишь, я рассказывала тебе, что произошло, когда он потерял дедушку, затем Норама? – хмурится. – Ужасное время, – не желает даже частично вспоминать, что тогда творилось в их жизни. – Что будет, если… – замыкается. – Боже, – пальцами давит на сжатые веки, – произойти может всё, что угодно. Вдруг Тея решит вернуться в больницу, или её отец добьется возвращения ребенка под свою опеку или опеку родственников, или… – заикается, тараторя от волнения, – или она покончит с собой.
– Робби… – Эркиз касается ладонью её колена, отвлекая от гнетущих мыслей.
– Я просто… – женщина убирает ладонь от лица, выражая искреннюю растерянность. -Я не знаю, как реагировать, – поднимает на Ричарда глаза, в которых открыто читается её беспокойство. – И чем это всё может обернуться.
– Я вижу звёзды.
Тея Оушин глубоко плюет на морозную погоду. Лежит на влажной траве, взглядом скользит по вечернему небу, открывшемуся из-за дождевых облаков, что пока мирно проплывают над городом. Дилан, сидящий на ступеньках террасы и покуривающий сигарету, отвлекается от раздумий и вскидывает голову, сощурившись:
– Да? – даже поднимается с кряхтением, выходя на газон. – Ни черта не видно.
– Видно-видно, – Тея укладывает ладони на живот, глубоко вдыхая аромат хвои, мокрой травы и морозной свежести. Спокойно мечтательным взглядом исследует небо, улавливая блеск. – Такие далекие, – шепчет, – загадочные и прекрасные, – совсем тихо произносит, когда Дилан ложится рядом, уставившись в черные облака. Ничего не разглядеть. Подносит сигарету к губам. Небо как небо. Ничего сверхпривлекательного. Поворачивает голову, взглянув на Оушин. На то, с каким по-детски ярким восторгом она обследует ничем не привлекательную гладь, готовящуюся обрушиться на них дождем. Странная девчонка. Её увлекают довольно примитивные вещи.
Дилан даже хмыкает: если он привлекает её, то он еще та примитивная вещица.
Да. Примитивное. Создание. С больной башкой.
– Что?
Возвращается из мыслей, получив вопрос от Теи, которая уже более минуты наблюдает за парнем краем глаз. О’Брайен выпускает из ноздрей никотин, отвернувшись и уставившись в небо, после чего с хмурым видом констатирует:
– Нравишься ты мне, мышь, – хочет затянуться, но тормозит, расслышав ответный смешок Теи:
– Оставь это ванильное дерьмо для кого-нибудь другого, – девушка переводит внимание на небо, а парень опять на неё. – Меня этим не сломить.
О’Брайен щурится, с вызовом проворчав:
– Да, тебя достаточно чуть придушить, – и осекается, не зная, как отреагирует Оушин на его черный юморок, но девушка смущенно улыбается, выдохнув пар изо рта. Дилан продолжает рассматривать её профиль, замечая, как улыбка продолжает расширяться. Знает, что парень наблюдает, но виду пытается не подавать. О’Брайен дымит через ноздри и ложится прямо:
– Мы не романтики.
– Да, – Тея спокойно соглашается. – Но небо красивое, – и резко шепчет. – Ой.
Крупная дождевая капля больно разбивается о её лоб, стекая к волосам. Девушка касается пальцем влажного участка кожи. Вот и тучи основательно подобрались. Готовы к обрушению на Порт. Оушин недолго рассматривает свои мокрые пальцы и переводит взгляд на теперь уже черное, мрачное небо.
– Надо в дом, – Дилан тушит сигарету о траву и присаживается, дернув девчонку за руку. – Идем, – но она продолжает лежать, завороженно наблюдая за бурлением в вышине. – Тея, – О’Брайен понимает, к чему это сейчас приведет, поэтому беспомощно падает обратно на траву, недовольно выдохнув:
– Ну зашибись.
«Супер», – Роббин раздраженно давит на педаль тормоза, останавливаю машину возле участка. Неестественно огромные капли дождя осыпают автомобиль. Громкий стук бьет по уставшей голове. Женщина глушит мотор, но продолжает сидеть в салоне, вслушиваясь дикий вой ветра, гоняющего по тротуарам и асфальту оставленные на улице пакеты. Тонкие деревья клонит к земле. Фонарные столбы гаснут. Мир погружается в безграничный мрак. Роббин опускает голову, прижимаясь лбом к рулю. Пытается исчезнуть. Шум должен затмить её собственные мысли. Обязан.
Выпрямляется. Сил никаких. Она хотела устроить серьезный разговор с её «детишками», но всё, к чему хочется стремиться, – к кровати. Упасть на неё, запереться в комнате и прекратить существовать.
Еле открывает дверцу, прикрывая голову сумкой. Дождь беспощадно «дырявит» её одежду. Без успеха добегает до крыльца, еле справляется с ключами и оказывается внутри темного коридора прихожей. Безумная стихия остается за спиной. Яркая вспышка света пробивает оконные стекла. За ней следует громкий рев. Свет не горит. Уже обрубили?
Роббин прислушивается, правда, из-за шума толком ничего не разбирает.
Зима в этом году особо суровая. В непривычном смысле.
Устало поднимается на второй этаж. При каждом шаге тяжелая сумка бьется о ногу, на коже наверняка останется синяк. Вяло шаркает к своей комнате, не обратив должного внимания на раскрытые двери. «Детишек» нет. Где они? Роббин должна взять себя в руки, она уже взрослый человек, она – мать. Ей не должно вести себя подобным образом.
Бросает сумку на стол, скидывает балетки. Тянет с плеч промокшую кофту. Ей не хочется видеть мир, так что приближается к окну, за которым открывается вид на грозовое небо. Пальцами касается штор, готовится задвинуть темную ткань, но вдруг улавливает движение внизу, на заднем дворе, и первая реакция – чисто материнское недовольство, вызванное двумя придурками, носящимися на морозе под проливным дождем.
Что за дети? Тея с таким невинным восторгом смеется, убегая и уворачиваясь от рук Дилана, который пытается увести её в дом, но девушка настолько ловкая, что поражает воображение. Кто бы знал. Даже О’Брайен слегка шокирован. Всё дело в её эмоциональной возбужденности? Возможно это придает ей сил. Оушин постоянно поскальзывается, и парень не отстает от неё в плане неуклюжести. Дождевая вода застилает глаза.
Роббин не дает себе отчет. Стоит и смотрит с явной тревожностью.
Тея вдруг падает на колени, кажется, подвернув ногу, но продолжает улыбаться и отбиваться от рук Дилана, который и сам растягивает губы, уже с отчетливой жесткостью заставляя Оушин подняться на ноги.
– Придурки, – мисс О’Брайен пристально наблюдает, как Тея встает, а Дилан опускается на корточки, и девушка опирается на его плечи руками, приподняв одну стопу, чтобы парень подергал ею, проверяя, ничего ли не потянула, но Оушин проходит проверку, поэтому О’Брайен спешит встать, вот только у девчонки подозрительно сощурены веки. И не зря. Она отпускает плечи Дилана стопой пихнув его в грудь, и парень валится на мокрую траву, обалдело уставившись на в голос хохочущую девчонку, которая даже голову запрокидывает. Настолько ей смешно, но Роббин вдруг ловит себя на мысли, что эмоции Оушин больше похожи на истерику, будто она постоянно на грани.
О’Брайен ловит худощавую девчонку за ногу, дернув вниз. Девушка без борьбы сдается, рухнув прямо в собравшуюся на траве лужу, и кажется Роббин может расслышать её смех. Взгляд женщины обретает оттенок печального смирения. Пальцы уже не так сильно сжимают ткань штор, а пугающие мысли отступают, отголосками уносясь в черноту сознания. Она без эмоций наблюдает за тем, как её с улыбкой, но грубо придавливает Тею к траве, не позволяя подняться или откатиться в сторону, нависает над ней, сжав запястья руки, и наклоняется к её мокрому лицу…
Роббин задвигает шторы – комната погружается в больший мрак. Какое-то время стоит на месте, пальцами водя по бархатной ткани. Более не доносится смех. Снова окутывает шум дождя. Прикрывает веки.
Будь, что будет…
***
Хорошо, что я додумалась залить термос кипятком. Электричество вырубают, пришлось бы довольствоваться холодной водой или пить из-под крана. Горячий душ умело согревает после такой… ненормальной прогулки по заднему двору. Конечно, я не намеревалась изваляться в лужах, тем более искупать Дилана, но вышло, что вышло. Мы вернулись в дом полностью промокшие. Судя по припаркованной машине, Роббин вернулась. Странно, что она тихо прошмыгнула в свою комнату. Подобная недосказанность с её стороны напрягает сильнее, чем предстоящий серьёзный разговор.
Сжимаю горячий чай, поднося кружку к лицу, чтобы паром обдало лицо. Холодный кончик носа. Стою в темной кухне, улавливая вспышку за спиной, светом озарившую стену, и оборачиваюсь, обратив взгляд на окно. Форточка распахнута. Шум дождя приятно ублажает, но есть в вое непогоды что-то настораживающее.
Подхожу ближе к подоконнику, изучая темноту, царящую на улице. Грозовые вспышки разрезают горизонт океана, выглядит потрясающе и пугающе одновременно. Ощущение неоднозначное.
Поднимаю ворот вязанного свитера выше, чтобы скрыть губы. Всё равно холодно. О’Брайен прикончит меня, если мы оба заболеем. На себя как-то плевать, а вот у него матч на носу.
Стою напротив окна, пытаясь насладиться вполне себе неплохим завершением дня. Утром казалось, что уныние не отступит, но Дилан действительно неплох в качестве увеселительной таблетки. Мои уши начинают пылать от прокатившихся в голове воспоминаний. Иногда забываю об особенностях О’Брайена. Он чаще ведет себя адекватно, поэтому проявляющаяся мимолетная грубость или иные… извращенные действия в первый момент вызывают ступор. Но потом принимаешь это и даже расслабляешься, воспринимая всё это, как игру, часть чего-то ненормального и сильно будоражащего.
Темнота кажется мне привлекательной.
Боже, я и правда нездоровый человек, раз уж в последствии пережитого насилия продолжаю получать от него удовольствие.
Шум. Поворачиваю голову, взглянув в сторону коридора. Не пойму, каким образом мне удается расслышать непонятный скрип. Чем-то напоминает… А, точно.
Без напряжения выхожу прихожу, рассматривая в темноте прикрытое отверстие для писем. Скорее всего, ветер тормошит заслонку. Подхожу ближе к двери, присев на корточки, и подношу ладонь к проему, кожей ощутив давление ветра. Сквозит и свистит.
Опускаю взгляд, разглядев на полу небольшой белый конверт, и напряжение моментально проникает под кожу. Причин для волнения нет, но что-то начинает зудеть, выворачивая ребра. Хмурю брови, сжав пальцами влажный конверт, и поднимаюсь, вернувшись к порогу кухни. Здесь светлее, чем в прихожей. Верчу находку, отпивая горячего чая, и решаюсь открыть. Небось, опять реклама, но кому в голову придет разносить её в такую погоду?
Даже не заклеен. Спокойно отгибаю уголок, пальцами пошарив внутри, и вынимаю листочек. Вырезка из газеты. Судя по качеству бумаги – старая.
Первое, что врезается в глаза, – заголовок. Второе – две фотографии.
Легкие пробивает кислород. Мои губы раскрываются, веки расширяются, а руки слабнут.
Фотографии двух девочек.
«УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК»
Дыхание спирает. Отступаю назад, словно в поисках опоры, и вдруг упираюсь спиной во что-то неприятно мокрое, пахнущее перегаром. Паника тут же накрывает здравомыслие, а ладонь теряет контроль над кружкой, когда грубые мужские руки сковывают тело, перекрыв доступ к кислороду.
========== Глава 33 ==========
Шум. Дилан резко отрывает голову от подушки, прекратив сверлить взглядом экран своего телефона. Его нерешительность затягивается на долгое время и написанное Нораму сообщение так и не отправляется к адресату. Попытка наладить связь со старым другом откладывается. Он и не против. «Иногда люди меняются. Им нужно дать шанс. Так?»
Парень приседает, без напряжения прислушиваясь. Не поймет, что за звуки доносятся с первого этажа. Приглушено. Наверное, Роббин не спит? Учитывая её утренний настрой, не удивится, если женщина пребывает не совсем в трезвом состоянии. В последнее время она сама не своя, и Дилана это тревожит – неспособность контролировать чужие мысли для оказания преждевременной помощи.
Опускает телефон на тумбу, решив всё-таки проведать обстановку. Вариантов несколько: либо Роббин не вписалась в поворот, либо ветер опять выбил хрупкую дверь заднего двора, либо кто-то что-то разбил. Но больше склоняется к неуклюжей Оушин, и это вдвойне увеличивает его стремление скорее покинуть комнату и наподдать ей за неосторожность. Отчитывание – своеобразный контакт, так ведь? А Дилан как глупый сопливый мальчишка хватается за любую возможность поболтать с объектом своих непривычных желаний.
Выходит. По-прежнему тихо. Только ветер усиливается. Странно. Будто кто-то распахивает огромное окно, но они точно всё закрыли. Подходит к комнате Оушин. Её не обнаруживает. Да. Точно она опять что-то мутит в ночи.
Грохот. Довольно мощный для такой хрупкой мыши. Чего она удумала? Перестановку сделать? А что… самое время.
Бодрее приближается к лестнице, вальяжно опрокинув её имя:
– Тея? – и замирает на месте, пальцами впившись в поверхность стены, на которую опирается, дабы удержать внезапно уплывающее в темноту равновесие.
Он врезается взглядом в ответ, ни глаз, ни лица не рассмотреть за густым мраком. Незнакомый мужчина в темной одежде, скрывающий лицо под тканью капюшона. Крепкий на вид. Сидит на одном колене, склоняясь над телом Оушин. Кажется, девушка без сознания, её тонкие руки раскинуты в стороны, голова неподвижно лежит на боку. Огромные ладони неизвестного крепко сжимают ей рот, вдавливая ткань какой-то серой ткани, пропитанной специальной жидкостью, что без труда вышибает сознание из головы жертвы нападения.
Дилан не имеет понятия, как долго они смотрят друг на друга. В его рассудке что-то дает трещину – и представшая перед глазами картины искажается, внушая фантомный ужас, знакомый ему с детских лет. Он будто видит отца, и реакция парня вполне ожидаема: тело наливается напряжением, каждая клетка воспламеняется, возвращая под кожу колкий зуд.
– Ты… – неясно, каким образом он сохраняет способность мыслить, и этим пользуется незнакомец, не ожидающий, что в доме есть кто-то кроме Оушин. Он ведь своими глазами видел, как эта чертова стерва Роббин уехала, оставив девчонку одну. Мужчина не был готов к подобному, тем более к схватке с вполне молодым и на вид крепким парнем, поэтому он пользуется возможной слабостью противника и вскакивает, когда Дилан срывается вниз. Безжалостно мужчина наносит сильный удар ногой по затылку Оушин, отчего тело той секунду содрогается, а сам срывается прочь через заднюю дверь дома. Это срабатывает и дает ему время. Дилан первым делом подскакивает к Тее, трясущимися пальцами схватив её за лицо:
– Те… – не дает себе закончить и бросается к двери на задний двор, опять-таки замешкав на пороге. – Твою же! – мечется взглядом из стороны в сторону, в итоге бросив затею преследовать… грабителя или… Кто это, черт возьми, был?!
Запирает дверь, бросившись обратно к Оушин, и падает на колени рядом, вновь принявшись ощупывать её голову:
– Тея? – взгляд беспокойно озирается, каждый раз возвращаясь к лицу девчонки. Сердце гулко стучит под ребрами, сбивает дыхание, ведь сознание по-прежнему рисует странные картины прошлого. Воспоминания, о которых О’Брайену стоило бы забыть для поддержание здравого смысла.
От панической атаки мысли в полнейшем хаосе. Парень не может сконцентрироваться на чем-то одном: надо бежать за ублюдком, поймать его, нет, надо помочь Тее, надо позвонить в полицию, надо связаться с матерью, надо отвезти Оушин в больницу, ведь, зная о состоянии её тела, даже легкий ушиб может перерасти в нечто, угрожающее её здоровью. А этот ублюдок сильно треснул её по голове.
– Черт… – Дилан глубоко дышит, старательно отгоняя холодный ужас. – Роббин! – Точно. Мать здесь. О’Брайен совершенно забывает о присутствии медика в доме. – Мам! – нечасто обращается подобным образом к женщине. Хорошо, что она не проснулась от шума. Представить страшно, что могло бы произойти, если бы Роббин первой обнаружила нарушителя.
Повторяет попытку привести Тею в чувства, но она не поддается его действиям. Что за запах? О’Брайен клонит голову к лицу девчонки, чувствуя, как её кожа пахнет какими-то медикаментами. Что он ей подсунул?!
Надо отвезти её в больницу. Это первичная задача. Остальное – потом. Всё – потом.
Вскакивает, подбегая к тумбе, и хватает связку ключей, когда за спиной слышит тихий полустон, говорящий о боли, что испытывает девушка, предприняв попытку вырваться из помутнения. Дилан бросается к ней, пытаясь аккуратно воздействовать на хрупкое тело, кто знает, что этот урод успел повредить ей:
– Я отвезу тебя в больницу, – говорит с Оушин, тем самым пытаясь успокоить не только девушку, но и себя. – Да черт… Роббин! – слышит возню на втором этаже. Эта женщина всё-таки выпила, так крепко спит только после водки. Надо опрокинуть сознание в безразличие. Холодное и устойчивое состояние, которое позволит оказать помощь другому.
Тея не морщится, несмотря на болезненное мычание. Мускулы её лица будто онемели, а мышцы тела парализовало. Она ничего не разбирает. Её разум – его просто нет. Вместо него наполненный пустотой шар, поэтому Тея не реагирует на внешние раздражители, концентрируясь только на болевых ощущениях. Дилан осторожно приподнимает её. Совершенно обмякла, словно тряпка. Она будто разваливается в его руках. Невесомая кукла. Зачем грабителю доводить кого-то до подобного состояния? Что он собирался делать? От одной мысли колко сводит низ живота, а безумное дыхание путает рассудок.
Безвольное тело. С которым несложно сотворить всё, что вздумается.
Нет, остановись. Всё потом.
***
Жаркое солнце обдает сухую кожу лица. Лучи беспощадно слепят в глаза, не позволяя мне распахнуть веки. Всё тело в неестественном расслаблении. Лежу на чем-то мягком. Пахнет хвоей. Соленый бриз волнами обжигающего ветра тянется со стороны шумных волн. Грудная клетка сдавлена. Никак не выходит полностью вдохнуть. Кажется, кожу испепеляет. Я не могу проявить на лице ни единой эмоции неприязни.
«Оушин? Вы слышите меня? – незнакомый голос, после которого сердце в груди тревожно сжимается, а в закрытых глазах начинают плясать огни пламени. – Она опять теряет сознание», – голос отдаляется, темнота настигает неожиданно. Душно. Почему так душно? Я не могу нормально дышать.
«Тебе нельзя спать», – мужские голоса, смешанные, мне не разобраться.
«Ей тяжело дышать», – констатация моих ощущений. Пытаюсь разжать губы, машинально ловить ими воздух, но кислород будто превращается в твердый слой, застывший вокруг моего тела.
Огненное свечение яркого солнца сменяется морозным мраком. Я чувствую, что могу дернуть кончиками пальцев, поэтому немного шевелю ими, в попытке сжать ладонь одной руки в кулак. Аромат хвои перетекает в резкий запах затхлости, пыль вбивается в ноздри, пленкой оседая на стенках глотки. Шум волн затихает. Погружаюсь в вакуум. Отсутствие звуков напряжением загорается в груди. Тяжелые веки находят возможность осторожно разжаться. Спиной лежу на рыхлом промерзлом полу. Взгляд еле фокусируется на ладони, что покоится возле лица. Пальцы еле щупают царапающую поверхность. Бетон, усыпанный мелкими камешками обваливающейся со стен штукатурки.
Пахнет табаком, мочой. Еле поворачиваю голову, направив помутнившийся взор в серый потолок, разбавленный ржавыми разводами. Я знакома с каждым пятном. Холодный воздух. Выдыхаю пар с обветренных сухих губ и пытаюсь смочить их кончиком языка. Горечь во рту. Медленно приподнимаюсь на локтях, карябая кожу. Разбитые в кровь колени подгибаю, с неясным спокойствием подметив, что на мне только нижнее белье. И то вместо лифчика какая-то полу-майка. Привычный внешний вид, не скрывающий костлявое тело, которое так ему нравится. Плоды его работ. Он гордится собой.
Что-то его не слышно. Где он?
Приседаю на колени, окидывая потухшим взглядом темное голое помещение. В углу старый матрас. На оконных рамах решетка. По ту сторону мрак. Кажется, здесь никогда не наступит утро. Постоянно властвует ночь. Вечная.
Шаги. Оглядываюсь на приоткрытую дверь, за которой клубится дымка темноты. Хм. Обычно он запирает её. Может, собирается прийти ко мне? Коряво поднимаюсь на тощие ноги, ощутив пронзительную боль в коленках, и хромаю к порогу, одной рукой обхватив грудь. С опаской приоткрывается дверь. Не следует привычного скрипа. Встаю на месте, озираясь по сторонам. Интересно. Где мама? Почему отец не запер комнату? Может, он сейчас с ней?
Слышу голоса. Знакомые. Тяжелые, с хрипотой. Что-то со звоном разбивается – и всё затихает. Медленно перебираю покалеченными ногами, ладонью скользя по стене. Двигаюсь к комнате матери, хотя спальней это помещение назвать трудно, но иного представления о том, как должен выглядеть дом, не имею.
Касаюсь дверного косяка, встав у порога, и с безразличием осматриваю тело женщины, подвешенное у потолка. Оно смиренно. Неподвижно. Лицо не искаженное и не менее мертвое, чем при жизни.
– Где отец? – спрашиваю, осматривая помещение и коридор за спиной. – Он забыл запереть меня, – спокойным взглядом цепляюсь за синеватое лицо матери, шею которой надломил кожаный ремень. Наверное, она выбрала правильную высоту, поэтому ей удалось исполнить свою мечту. Замечаю, как с кончиков её пальцев на ногах капает желтоватая жидкость. Испражнилась. Такое часто происходит после удушения. Вздыхаю, отступив назад от порога:
– Ладно. Если увидишь его, скажи, чтобы запер меня, – прикрываю дверь, пожелав с равнодушием. – Спокойной ночи.
Проверяю помещение гостиной. Старый диван, перекошенный стол, маленький телевизор и плотные шторы. Никого. Только начатые бутылки алкоголя говорят о чьем-то присутствии. И шаги за спиной. Оборачиваюсь, встретившись с ним взглядом, и вполне спокойно сообщаю:
– Ты забыл меня закрыть, – в нос пробивается знакомая вонь чужого тела. Кислый запах пота, крепкого табака, мочи и алкоголя.
– Да, – его лицо странным образом расплывается в темноте, – сегодня я буду с тобой, – произносит, но губы не двигаются, мимика лица застывает, а пристальный взгляд направлен сквозь меня. – Твоя мама не в себе.
Наклоняю голову, пожав плечами:
– Ладно, – и смиренно направляюсь обратно в комнату. Он следует за мной, тяжелыми шагами разбавляя тишину. Ни единой мысли о бегстве. Никакого привычного страха. Подумаешь, очередная ночь с рвущим давлением. Подумаешь, чрезмерное насилие. Нашла, о чем тревожиться.
Тупая членососка, Оушин. Заткни свой затраханный рот и наслаждайся!
Гробовой смех врезается в уши, выдергивает из кошмара, и кажется я роняю короткий писк, когда всё-таки выбираюсь из безумия собственного сознания. Холодный пот струится по телу, впитываясь в светлую ткань. Мое отяжеленное дыхание режет пересохшую глотку, а потерянный взгляд мечется по подоконнику. За стеклом бледное небо. Опадают крошечные крупинки снега. Кроны невысоких хвойных деревьев покачиваются на ветру.
Стук в груди усиливается, ускоряется. Влажные ладони еле тянутся по мягкому матрасу к лицу, пальцы касаются сухих губ, а широко распахнутые глаза пронизывают пространство.
Что за бред? Порой сны вымораживают своей… неадекватностью, доводя реальные воспоминания до абсурда. Как… Почему… Что вообще… Столько вопросов вспыхивает в разболевшейся голове. Не могу ухватиться. Ни за одну. Поэтому продолжаю парализовано лежать на боку, ожидая, когда разум окончательно стабилизирует свою работу. У меня слов не находится. Полнейший ужас.
Лежу неподвижно довольно-таки долгое время. И как только первичный шок смягчается, могу направить свои мысли на анализ окружающей обстановки. Без труда узнаю стены больничной палаты. Запах. Атмосфера спокойствия. Влажный воздух.
Затылок ноет, но это не мешает мне предпринять удачную попытку приподняться на руках. Сощуренным взглядом окидываю помещение, застыв вниманием на небольшом диванчике у дальней стены. Дилан и Брук. Спят, сидя развалившись на удобных подушках. Голова девушки лежит на чужом плече, носом зарывается в изгиб его шеи. Не знаю, почему внезапно чувствую порыв громко объявить о своем бодрствовании, но вовремя затыкаю рот, лишь ревниво подметив, как Реин обнимает плечо О’Брайена.
В этот момент дверь тихо приоткрывается – и в палату входит Роббин. Никого другого не ожидаю увидеть. Если меня клали в больницу, то только она и наблюдала за мной в качестве медсестры. Женщина выглядит привычно уставшей, но теперь в её глазах читается непривычная грусть, правда, улыбка проявляется, совсем чуть-чуть, стоило ей заметить меня:
