Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 74 страниц)
Издевается. Но с какой целью?
– Попроси меня.
Сквозь затуманенное сознание разбираю смысл сказанного и хмурюсь, в который раз восстановив с О’Брайеном зрительный контакт. Он с надменной улыбкой смотрит в ответ, медленно выходя.
Он понимает. Он знает, что мне требуется не так. Поэтому не упускает возможности поиздеваться.
– Попроси быть грубее, – руками опирается на кровать. Я сжимаю губы, стиснув зубы. Парень покусывает кончик губы, вовсе прекратив проникать двигаться, и его голос приобретает повелительные нотки, когда пальцы сжимают ткань одеяла:
– Проси, – сам дрожит. Трясется, сдерживая желание. Мышцы сводит. Я резко хватаю его за волосы, хорошенько оттянув, и пихаю в грудь, издав подобие рыка, словно какое-то животное. И плевать, я никогда не попрошу ни о чем таком вслух, я просто не способна признаться самой себе, что подобное может приносить мне удовольствие, а не…
Грубый толчок. Сильный, вышибающий на хрен мои мысли. Сжимаю веки, приоткрыв рот, и выгибаюсь, пальцами хватаясь за одеяло над головой. Дилан сдавливает ладонью влажные волосы на моей макушке, и я мычу, прикусив язык до крови. Парень второй ладонью упирается в кровать, повторяя резкие толчки, и у меня хватает сил вцепиться ногтями в татуированную кожу плеч, скользнуть ими ниже, найти ближайшее к лицу запястье, и сжать его. Дилан послушно отпускает мои волосы, видимо, с интересом позволив управлять его ладонью, которую я опускаю на свою шею, обеими руками надавив.
И, опешив, вздрагиваю, когда слышу его жесткое:
– Я не стану, – хочет отдернуть руку, но я сдерживаю её, стараясь сохранить рассудок, ведь с каждым толчком мое тело теряет способность функционировать.
– Дилан… – роняю просящий стон, зная, как он должен подействовать на него, и не прогадываю. О’Брайен пальцами сжимает мою шею, надавливает, вызывая у меня легкое головокружение от нехватки кислорода. Мои дрожащие губы растягиваются в улыбку от приятного чувства окрыленности, которое дарит физическую легкость. Контроль утерян окончательно, поэтому тихо шепчу:
– Дилан…
– Нет, замолчи, – он огрызается, заставив меня довольно улыбаться. Щурюсь, пытаясь нарочно вывести этого типа из равновесия:
– Ди… – он сильно толкается, – …лан.
– Замолчи, – рявкает, накрыв ладонью мои губы. – Тихо, – приказывает молчать. Дрожит. Еще немного – и контроль будет утерян. Поэтому он запрещает мне говорить.
Мой голос возбуждает его?
Деградация. Не вздумай отступать.
Приоткрываю губы, кончиком языка касаясь его ладони, и парень зло бубнит под нос неразборчивое, когда вдруг проникает большим пальцем мне в рот, скользнув им по языку. Чувствую привкус никотина и…
Деградация. Останься.
…захватываю губами его палец, заставив Дилана прекратить толкаться. Смотрю на него, невольно сглотнув. О’Брайен отдергивает ладонь, сжав пальцами мои бедра, и возобновляет грубые действия, сорвав с моих губ стон, который спешу подавить, накрыв лицо ладонями. Но парень жестко убирает мои руки, будто с угрозой шепча:
– Мы одни дома, – ворчит, намеренно углубив проникновение, чтобы я вскрикнула. – Расслабься, – хватает одной ладонью меня за затылок, крепко удерживая голову в одном положении, дабы я не имела возможности отвернуться. – И можешь не отсчитывать минуты, – думаю, он прекрасно видит, что я не способна на здоровое мышление, всё, что мне удается, это прослеживать за волнами какой-то наркотической эйфории, накрывающей сознание. Дилан нервно стискивает зубы, прежде чем продолжить свою мысль:
– Ты моя на ближайшие час-полтора, Оушин.
***
С чего вдруг?
Она стонет, ерзает под ним. Он постоянно пресекает её попытки скрыть лицо, отвернуть голову, ведь ему требуется видеть её эмоции, её реакцию на то, что он с ней делает.
С чего вдруг?
Хочет знать, приятно ли ей, или стоит менять тактику, или…
С чего вдруг?
Он в здравом уме. Он оценивает свои поступки, действия, рассчитывает силу, подстраиваясь под потребности девушки, которая, наконец, расслабляется, больше не стремясь прикрыть свое худое тело.
Он не опьянен влиянием травки. Мог бы спокойно и без осложнений подождать включения электричества и принять душ, мог бы совладать с машиной и отправиться в притон. Мог бы… Но не стал. Настоял на том, чем занимается сейчас. Он… Солгал ей, притворно выказывал дискомфорт, чтобы чем-то объяснить свое стремление переспать с ней.
Эгоистично, но, выходит, Дилан О’Брайен просто хотел почувствовать Тею.
Он просто хотел её. И получил. Он всегда получает то, что хочет.
***
Вспышки учащаются. От грома дрожит пол кабинета. Девушка подпирает щеку ладонью, удерживая стаканчик возле губ, греет кончик носа паром, уже минут пятнадцать молча наблюдает за погодным хаосом, наслаждаясь спокойствием, которое оно дарит. Смотрит, невольно улыбаясь, когда одно из теплых воспоминаний проникает в сознание.
В ту ночь тоже бушевала стихия.
В ночь, когда он впервые поцеловал её.
Моргает, нехотя вырываясь из блаженного состояния Стыдно, но Брук забывает о присутствии Дэна. Он тихий, и девушка вспоминает о нем благодаря вниманию, которым он окидывает её. Девушка переводит на парня взгляд, в смятении шире улыбнувшись:
– Что?
Браун давится чаем, прижимает кулак к губам, придерживая кашель, а стаканчик ставит на парту. Реин и не думает оставить тот вопрос. Она продолжает смотреть на парня, ожидая объяснение его наблюдению. Дэну хотелось бы избежать ответа, но ему нравится находиться под пристальным вниманием Реин, только поэтому он, хорошенько прокашлявшись, дает невнятное пояснение:
– Ты выглядишь… – и замолкает, когда очередная вспышка озаряет черное небо. Брук с интересом наклоняет голову, сощурившись, но улыбка с её лица не пропадает:
– Какой? – даже хихикает, не в силах спокойно реагировать на скованность этого парня. Удивительно. Дружить с Диланом и быть таким… Эти двое противоположности друг друга.
Он ведь не пожалеет об этом?
Браун чешет кончик носа от волнения, но говорить продолжает:
– Влюбленной.
Брук не отводит взгляда, но выражение лица заметно меняется. Уголки губ опускаются, а в глазах читается растерянность, и она опускает голову. Дэну лучше помолчать, но он не особо разбирается в ситуации, поэтому решает спросить о том, что по его мнению является очевидным:
– О Дилане думаешь? – достаточно ли искренне он улыбается?
Не знает, как выглядит со стороны, а вот улыбка девушки отдает печалью. Она помешивает маленькой ложечкой остывающий чай, вздохнув с особой тоской:
– Мне бы очень хотелось быть влюбленной в него, – и делает глоток, вновь устремив взгляд в сторону окна. Больше ничего не скажет, не объяснит, да и зачем? Они с Дэном просто знакомые. Делиться сокровенным Реин способна только с Диланом, так что именно его она и дождется.
Браун касается пальцами стаканчика, уставившись на темную жидкость с приторно-сладким вкусом. Моргает, нахмурив брови.
Ему есть, над чем поразмышлять.
Учащенное дыхание заполняет омраченную темнотой комнату. Голая грудь поднимается и опускается. С трудом глотает кислород. Кожа горит, от жара раскалывается голова, а давление в висках вызывает ощущение тошноты. Потерянный в чувствах взгляд скользит по потолку. Пульсация отдается даже в кончиках пальцев. Она укладывает ладони тыльной стороной на кровать, костяшками касаясь щек.
Час? Полтора? Скорее, дольше. Её не существовало. Не было Теи Оушин, томящей внутри столько негативных эмоций и мыслей, чувствующей себя заложницей своего тела. Её не было. И теперь она ничего не ощущает. Ни физической, ни психологической тяжести. Куда всё исчезло? Выброс адреналина принес опустошение, которого так сильно желала девушка, на которую он старается не опускаться.
Дилан держится на локтях, борясь с желанием рухнуть от усталости. Кажется, его сковывает судорога, ведь горячие приливы внизу живота продолжают заставлять мышцы вздрагивать. А от каждого его движения она тоже дергается. Но сил не остается ни у одного.
О’Брайен низко клонит голову, носом касаясь груди Оушин. Та не реагирует. Всё, чего она жаждет – это глотать воздух. Дилан не приходит в себя, но смело прерывает свое физическое и эмоциональное восстановление, решив заговорить:
– Ты согрелась? – он не думает превратить произошедшее в шутку, но не может проигнорировать тот факт, что он всё-таки согрел её тем образом, которым задумывал изначально. Лбом упирается ей в подбородок, она кивает. Легкий кивок. На большее не способна, ведь… То, что она чувствует, это покалывание и наслаждение, – этого никогда не было. Никогда. После секса. Никогда. Оттого Тея растеряна. Она не знает, как отнестись к произошедшему. Как реагировать.
– Хорошо. Я же говорил, – Дилан позволяет себе опуститься ниже, на влажное и горячее тело девушки, но не давит. – Я в этом специалист.
Трещание. О’Брайен плюет на боль, резко вскинув голову, и морщится, когда в глаза бьет свет, а в доме эхом звучит сигнал о включении электричества. Тея сжимает веки, как ребенок принявшись терзать их пальцами, дабы унять болезненное ощущение. Дилан приподнимается на руках, устало усмехнувшись:
– Зря я тебя согревал, – переводит взгляд в сторону окна, фонари загораются, хотя дождь продолжает лить. – Надо было просто немного подождать и… – опускает глаза на девушку, резко запнувшись, прикусив язык или вовсе его проглотив.
Тея трет пальцами щеки, покрытые румянцем, её опухшие веки с опаской разжимаются, а голова лежит на боку. Моргает. Глаза красные. Пальцы дрожат, касаются горячих щек. Кожа теряет свою привычную бледность. Она здорового оттенка, пускай и покрыта следами от пальцев и зубов. Нет тех самых кругов под глазами. Оушин будто… Ожила.
Дилан невольно сглатывает, чувствуя, как его сердце сдавливается от смятения.
Она…
Девушка переводит на него взгляд, сжав искусанные губы.
Она смущена.
«Ух-ты», – шепот, нет, вздох. Оушин никогда не разберет то, что слетает с его губ, когда те приоткрываются. Сам парень выглядит растерянным, озадаченным, смотрит на Тею, будто впервые видит. Приходит его черед испытывать слегка неожиданные желания, которым он необдуманно поддается.
Дилан хмурит брови, скользнув кончиком языка по губам, и моргает, наклонившись к лицу Теи, внешнее опустошение которой внезапно сменяется тревогой. А тревога – ужасом.
О’Брайен накрывает её губы своими.
Сердце Оушин замирает.
Дилан О’Брайен поцеловал Тею Оушин.
Тея Оушин не ответила.
========== Глава 27 ==========
Стихия не угомонится, но её силы не бесконечны. Ветер унимается, дождь больше не преследует цели пробить каплями твою голову, нахождение на улице прекращает сулить опасность. Поэтому они выдвигаются. Дэниел никогда не лишится скованности в присутствии Брук. Он шагает немного позади, провожая её к пляжному домику. Пытался уговорить девушку вернуться в дом, расположенный подальше от берега, ведь близ океана небезопасно, но девушка не прислушивается к просьбам «простого знакомого», но с удовольствием соглашается сделать из него «сопровождаемого».
Вот и идут. Час точно. Шагают по темной улице, фонари не горят. Реин держит руки сложенными на груди, топает медленно, но уверенно. Браун редко поглядывает ей в затылок, двигаясь чуть позади. Его вовсе не тяготит молчаливая дорога. Наоборот, так легче. Гораздо. Не нужно мучиться и потеть от нервов, рожая темы для разговора.
И с души спадает камень, когда они добираются до домика Брук. Девушка оборачивается, выдавив скромную улыбку:
– Спасибо, – убирает прядь влажных волос за ухо. Дэниел топчется на месте, пожав плечами:
– Не за что, – обращает внимание на берег внизу склона. Волны накрывают скалы, добираясь до ступенек, ведущих наверх. – Но я бы держался подальше от берега, – смотрит на Брук. – Кто его знает…
– Я не боюсь, – она как-то опечаленно улыбается, вздохнув. – Ладно. Ты… Не хочешь переждать ночь здесь? – это было бы верным решением, но Браун отказывается, сделав шаг назад:
– Нет, спасибо, – он чувствует, Реин предлагает, исходя из ситуации и вежливости, но парню не хочется стеснять её присутствием. Да и сам он желает оказаться подальше от неё, чтобы наконец вдохнуть полной грудью.
– Ладно, – девушка совершает шаг назад. – Тогда увидимся в школе.
Взгляд Дэна замирает на её лице, а губы приоткрываются от… удивления.
Увидимся?
– У-увидимся, – он роняет неуверенно, кивнув головой. Брук сдержанно растягивает губы и поднимает ладонь в качестве прощания, после чего отворачивается, сложив руки на груди, и спешит к домику.
Дэниел также поворачивается спиной, почесав кончик носа, но пару раз оглядывается на девушку.
Чего в свою очередь она не совершает.
Правда, он все равно улыбается, поспешив вперед по тротуару.
Увидимся? Это так странно, непривычно, но приятно слышать.
Повод для улыбки на оставшуюся ночь.
А Брук вымокшая вбегает в прихожую небольшого пляжного домика. Закрывает за собой дверь, оставаясь в полной темноте наедине со своими мыслями и переживаниями. Девушка прижимается спиной к двери, прикрыв веки, и на время погружается в окружающую её тишину.
Она вновь остается одна.
И нехотя дает мыслям свободу.
Разжимает тяжелые веки. Перед глазами плывет от слабости и выкуренной еще в школе травки. Девушка вяло ступает по паркету, стягивая с плеча ремень спортивной сумки. Та падает на пол. Пальцы лезут к мокрой ткани кофты. Тянет. Снимает. Неприятно липнет к коже. Девушка минует поворот на кухню, проходит сразу в гостиную с панорамными окнами до потолка, через которые виден волнующийся океан. Девушка стягивает резинку с мокрых волос. Опускает руки. Смотрит перед собой.
Ей… бы выпить, что ли.
Внезапно звенящая тишина нарушается скрипом половиц. Глаза Брук распахиваются гораздо шире. Голова чуть дрогает в сторону плеча.
Он выходит с кухни, с опаской шаркнув к гостиной.
Он не думал, что они пересекутся. Только не тут.
Ведь этот домик был подарен именно ему.
Почему она здесь?
Брук приоткрывает рот, с волнением глотая воздух, и с таким же личным ужасом оборачивается, устремив свой тревожный взгляд на вышедшего из темноты прихожей парня.
– Норам?
***
Бледный потолок. Стены комнаты пропитаны запахом никотина, особенно та, что находится у изголовья кровати, покрытая разводами от баллончика с красками в стиле Ван Гога. Он курит на протяжении оставшихся часов. Курит одну сигарету за другой, сидя на краю кровати и прислушиваясь к шуму за окном. Стихия постепенно унимает пыл. К серому, бледному утру дождь прекращает накрапывать – и помещение забивается тишиной. Неприятной пустотой. В его голове никаких мыслей, есть только пронизывающая конечности тревога. И непередаваемый страх за содеянное. В какой-то момент парень утрачивает связь с разумом, замирает, просидев без движения около получаса, и приходит в себя лишь тогда, когда слышит стук каблуков за дверью. Роббин возвращается.
Бросает взгляд на часы – семь утра. За окном пасмурно, мрачно. Атмосфера угнетает, он долгое время пытается вытянуть из последней сигареты никотин, после чего бросает её окурок в кружку с холодным кофе и ложится на спину, согнув одну ногу в колене. Смотрит в потолок. Ладонь правой руки ползет под затылок, левой – ложится на напряженные мышцы живота, пальцы принимаются лихорадочно барабанить по мятой ткани белой футболки. Отяжелено дышит, то и делая, что прикусывая губу, после увлажняя её кончиком языка. Без остановки. Признаки нервозности на лицо.
Ерзает головой, плечами, поясницей, вытянутой ногой. Что-то копошится в животе, не позволяя принять усталость. Чувство изнеможения не служит причиной для погружения в сон, наоборот, высасывает все силы, оставляет крутиться в переживаниях.
Верно, Дилан О’Брайен на протяжении мучительных нескольких часов изводится от мыслей о неправильности. Это третья волна – осознание. Сначала твой рассудок накрывает пелена желания, и ты яро плюешь на все возможные «против», затем приходит отрезвление, после которого эти самые «против» поднимаются на поверхность, и ты прокручиваешь события, выбираясь из тумана. И, наконец, осознание. Ты в ужасе.
Дилан осознал. И теперь его глотка предательски сдавлена цепкими пальцами вины и сожаления. Он все испортил. Абсолютно все.
Что ему теперь делать?
Дверной скрип, Дилан не поворачивает головы, лишь сильнее хмурит брови, впиваясь острым взглядом в пустоту перед собой. Роббин исследует дом и его обитателей, чтобы убедиться, что все в порядке. Ситуация была крайне опасной, Роббин хотела отправиться домой, проследить за порядком здесь, но ей просто не позволили покинуть здание больницы. Женщина заглядывает в комнату, сразу сморщившись от стоявшего в помещении запаха никотина. Такого плотного, словно кто-то намеренно выжег пачек двадцать сигарет. Ладонью махнула перед лицом, словно отгонят дымок, и без разрешения проходит по комнате к зашторенному окну, распахнув тяжелую ткань и открыв створку, впустив тем самым прохладный воздух, пропитанный запахом дождя, влажной травы и листвы и хвойным, морским ароматами. Вдыхает, опираясь на подоконник, и оборачивается, стрельнув взглядом на сына, бодрствование которого только сейчас замечает:
– Не спишь? – проходит к тумбочке, чтобы забрать кружку и помыть, а то этот тип превращает свою комнату в склад посуды. – Как вы тут ночь пережи… – поднимает кружку, с отвращением вглядываясь в окурки, плавающие в темной жидкости. – Фи, – переводит внимание на сына, желая сделать замечание и напомнить, что она просила не курить в доме… Не курить вообще, но Дилан перебивает, продолжив хмуро пялиться в потолок:
– Побудешь матерью немного?
Доброе утро, Роббин, твой сын считает, что ты совсем никудышный родитель. Мило.
– Ну-у… – женщина стучит пальцами по кружке. – Допустим, – решает не обижаться на поставленный вопрос. Не стоит забывать, матерью какого ребенка она является. Быть родителем для Дилана О’Брайена дело не из простых. Он нечасто обращается к ней за советом или помощью, поэтому Роббин невольно напрягается, отогнав легкую сонливость, чтобы быть готовой к любому вопросу, но парень вдруг оглушает её молчанием. Видно, как он нервно покусывает внутреннюю сторону щеки, явно пытается подобрать слова, но ему непривычно заговаривать с ней о чем-то, что его беспокоит, а волнение написано на его лице, оттого женщина не сомневается, решаясь подтолкнуть сына:
– Что случилось? – присаживается на край кровати, поставив кружку на место. Исследует выражение лица Дилана и сощуривает веки, с подозрением покосившись на него:
– Что ты сделал? – парень заметно сглатывает, забегав холодным взглядом по потолку. Роббин наклоняет голову, интересуясь уже мягче:
– Ты кого-то обидел? – удивительно, но ей удается верно поставить вопрос, ведь О’Брайен реагирует на него, вздохнув:
– Думаю, да.
Роббин хмурится, но выглядит удивленной, даже голос звучит задумчиво:
– Ты редко заботишься о чувствах других.
Дилан закатывает глаза, устало проронив:
– Мам…
– Ты резкий, – женщина смотрит куда-то поверх сына, – грубый, заносчивый, высокомерный…
– Maman (франц. «Мама»), – парень накрывает ладонями лицо и хорошенько надавливает, принимая свое обреченное положение.
– С тобой очень сложно вести здоровое общение, – Роббин продолжает свое рассуждение вслух, – поэтому я удивлена, каким образом ты смог приспособиться в обществе. Мне все больше верится в то, что не ты подстраиваешься под социум, а он под тебя. Такая давящая, морально угнетающая личность, – качает головой. – Если ты полагаешь, что задел чьи-то чувства, я убеждена, что тебе не кажется.
О’Брайен раскидывает руки в стороны, всё-таки взглянув на женщину:
– Материнская поддержка равно унижение?
Губы Роббин расплываются в улыбке. Она опускает глаза на сына, испытывая неподдельное наслаждение от услышанного. «Материнская поддержка». Он только что признал, что потребовал от неё именно поддержки. Это редкость для Дилана. Для парня, который «я сам все знаю, я сам себе на уме, идите в задницу».
– Ты как обычно видишь только одну сторону медали, – женщина не пытается греть его улыбкой. Вряд ли О’Брайен когда-нибудь признается в необходимости хотя бы иногда лицезреть мать в хорошем настроении.
– Да ну? – он щурится, вновь уложив ладони на живот, чтобы подергать ткань футболки пальцами. Роббин ерзает на краю кровати, положив одну ногу на другую, и упирается локтем на колено, подперев ладонью щеку:
– Расценивать твою личность исключительно с негативной точки зрения глупо. Из вроде как отрицательных черт вытекают и положительные, – переводит взглядна сына. – Я не стану их перечислять, а то опять зазвездишься, – тот фыркает, но не оспаривает, продолжив молчаливо ожидать дальнейших слов матери, которая садится прямо, опираясь руками на кровать:
– Если ты кого-то обидел и, главное, тебя волнуют чувства этого человека, то просто поговори с ним. Не знаю, чего ты ждал от меня, ведь ты и без того понимаешь, что любая проблема усугубляется молчанием, решается разговором. Главное не тянуть с этим.
О’Брайен вновь закатывает глаза, застав мать тепло улыбнуться:
– Раздражаю, верно? Не любишь ты капитана Очевидность, – и хихикает, не вытерпев такого бурчащего и сонного парня, в котором, кажется, даже двадцать лет спустя будет видеть ребенка:
– Такой ты у меня миленький, когда тревожный, – издевается, потрепав Дилана за волосы, и тот сильнее ворчит, сильнее хмурит брови, предприняв попытку повернуться к матери спиной, но та хватает его плечо обеими руками, потянув обратно и наклонившись к щеке.
– Мама! – Дилан сам удивлен, что его голос способен быть таким визгливым, несмотря на хриплость.
– Дай чмокну! – она смеется над сопротивлением парня, но ей удается коснуться губами его лба, из-за чего Дилан морщится, с отвращением накрыв ладонями лицо:
– Женщина, господи!
Но Роббин продолжает лишать его моральной стойкости, когда хватает пальцами за щеки, потянув в стороны:
– Так и хочется задергать до смерти, – с каким-то детским восторгом раскрывает свои мысли и смеется, ведь Дилан делает вид, что выстреливает себе в висок, после чего все-таки отворачивается, более не желая продолжать утреннюю беседу с матерью, которая получает неописуемый заряд положительной энергии после взаимодействия с сыном. Они так редко говорят. Он не раскрывает своих мыслей, а тем более тревог, скорее всего, принимая это за признак слабости, а Дилан не из тех, кто верит в наличие у себя слабых сторон. И кто его таким воспитал?
– Ладно, валяйся, – женщина гладит его по волосам и поднимается с кровати, взяв кружку. – Занятия отменили.
Оглядывается на сына, прикрывая дверь, но не до конца. Привычка. И с улыбкой, полной энергии шагает к лестнице. Всё же Дилан, пусть и отрицает, очень сильный в эмоциональном плане. Он даже не осознает, какую подпитку устроил для Роббин, она чувствует себя эмоционально взбудораженной. Странно признаваться в наличие зависимости, но положительные эмоции сына ей необходимы для поддержания сил.
Спускается на первый этаж, входит на кухню, больше не пропуская через себя унылую атмосферу утра, и взглядом упирается в Тею: девушка сидит за столом с кружкой воды, одета в темный свитер с высоким воротом и длинными рукавами, а ноги скрыты под тканью спальных штанов. Роббин широко улыбается, минуя стол:
– Ты уже не спишь, – кладет кружку в раковину к остальной посуде. Оушин отрывает спокойный взгляд от воды, подняв на затылок женщины, принявшейся разбираться с грязной посудой. Тея выглядит… Обычно. Скованно и собранно. Ничего в её внешнем холоде и равнодушие не выдает того эмоционального шторма, что накрывает волнами сознание.
– Как ваше свидание с Эркизом? – даже голос звучит ровно. Руки Роббин медленнее водят мочалкой по тарелке, а взгляд поднимается на стену.
– Вы выглядите очень счастливой, – подмечает девушка за её спиной, и мисс О’Брайен шире улыбается, оглянувшись:
– Запомни, Тея: мужчина сделает тебя счастливой только на время. А вот смущенный ребенок – надолго.
Оушин выглядит наивно спокойной, смотря ей прямо в глаза:
– Вы застали Дилана нагим?
– Боже, нет, – её прорывает на смех. – Он у меня лет с четырех сам возится, меня не подпускает, – отворачивает голову.
Тея опускает взгляд, промычав под нос:
– Самостоятельный.
– Ага, – Роббин делает напор воды тише, чтобы слышать девушку, – но иногда он ослабляет бдительность – и я сразу же наношу удар.
– Звучит страшно, – Тея сегодня необычно болтлива. Роббин нарадоваться не может. Какое замечательное утро!
– Это верно, – она откладывает посуду, выключает кран, и подходит к шкафчикам, вынув аптечку. – Держи витамины, – оборачивается к девушке, положив баночку перед её кружкой. Тея отвечает кивком, глаза опускает, пальцы стучат по поверхности посуды. Женщина хватает со спинки стула фартук, надевает и шагает к холодильнику. Сегодня постарается приготовить хороший завтрак, что-нибудь новенькое. У неё потрясающее настроение.
– Роббин, – слышно за спиной.
– М-м? – открывает холодильник, заглядывая на полки.
– Можно, попросить у вас совет?
Женщина замирает, с каким-то волнением оглядывается на девушку, а та продолжает смотреть в кружку, постукивая пальцами по её стенкам. Роббин моргает, не в силах удержать своей растерянности, и откашливается:
– Ого, вот это утречко у меня сегодня, – невольно произносит вслух, заставив Тею поднять какой-то напуганный взгляд, но улыбка Роббин сглаживает напряжение. Она подскакивает к столу, выдвинув стул напротив, и опускается на него, поставив локти на стол, а ладонями подперев щеки. – Валяй, дитя, – выглядит так, словно ничего настораживающего не происходит, будто это штатная ситуация, но на самом деле Роббин очень взволнована. Каждый раз во время реабилитации она с трепетом ожидает, когда дети в первый раз обратятся к ней с вопросом, со своей тревогой. Именно первый раз – самый важный. Роббин должна сделать все правильно, чтобы отныне внутри Теи поселилось убеждение, что с мисс О’Брайен можно говорить о личном. Доверие. Роббин так его жаждет, что ладони потеют.
Не торопит Тею. Видно, как ей тяжело переступить через себя и заговорить. Девушка ерзает на стуле, ногами трясет под столом, её пальцы барабанят в два раза быстрее. Взгляд то опущен, то устремляется в стену, то оглядывается на окно. Откашливается. Роббин смиренно ожидает.
– Я чувствую себя… – Тее в принципе тяжело описывать свои ощущения, она слаба в передаче чувств и мыслей. – Странно.
– Попробуй описать, – Роббин действительно намерена понять, о чем ей хочет сообщить Оушин, но говорить с ней труднее, чем с Диланом. О’Брайен не любит личные разговоры, а Оушин просто не умеет «говорить».
Тея выглядит холодной, равнодушной, не скажешь, что её что-то тревожит. Девушка не проявляет признаков волнения, язык её тела спокоен.
– Будто происходит что-то неправильное, – выдает после минутной заминки. Роббин наклоняет голову к плечу, задумчиво сощурив веки:
– Вокруг тебя или…
– Внутри, – девушка перебивает, встретившись с женщиной взглядом. Таким непроницаемым, нечитаемым, что Роббин невольно глотнула воды во рту.
– Это идет против твоих убеждений? – она пытается разобраться, поэтому решает помочь Тее, задавая вопросы:
– Да, – хмурит брови, опустив взгляд в кружку.
– Приносит дискомфорт?
– Да.
Роббин на мгновение отводит взгляд, раздумывая над короткими ответами девушки и её общей безэмоциональности. Всё же она не доверяет женщине, поэтому скрывает свою чувствительную сторону.
– А когда это началось? – Роббин не оставляет попыток добраться до правды.
– Не могу ответить, – Тея продолжает наблюдать за водой в кружке.
– Попытайся описать, что ощущаешь.
Оушин глубоко вздыхает, откинувшись на спинку стула, словно надеясь создать больше расстояния, отдалиться физически:
– Словно это не мое, – хмурит брови. – То, что происходит. Я не должна быть здесь. Мне хочется убежать и…
– Тебе не нравится у нас? – женщина интропритирует её слова по-своему, заставив девчонку вскинуть голову, отрицательно закачав ею:
– Дело в том, что это касается не окружения, – пытается пояснить свои слова. – Это внутри, невольно касается пальцами одной руки своих ключиц, скрытых под тканью свитера. – Моего тела, – сильнее сводит брови, пронзая ледяным взглядом стол. – Это мое тело. Мне неприятно находиться в нем, потому что оно полно противоречий, – опускает руки на колени, забарабанив пальцами по ткани штанов. – Мысли вызывают головную боль, – отворачивает голову, взглядом врезавшись в стену. – Я в доме, в стенах которого не могу найти успокоения. И я хочу сбежать.
Роббин с серьезной задумчивостью вслушивается в слова Оушин, внезапно осознав, что ей необходимо сделать. Женщина должна доверить Тее личное. То, что даст ей понять – они похожи. И Роббин способна понять её чувства. Наверное, поэтому женщина так долго молчит, собираясь с мыслями, и не смотрит на Оушин, раздумывая, как ей начать. Признаться в чем-то сокровенном она не боится. Давно пережитое большее не пугает её. Так что…
– Думаю, я понимаю, что ты чувствуешь, – Роббин играет с заусенцами на пальцах, наблюдая за своим действием. – Хорошо помню, в какой момент внутри поселилось это ощущение непринятие самой себя, – говорит медленно, спокойно, чтобы Тея смогла поспевать за ходом её слов. – Когда я узнала, что беременна, – печальная улыбка отражается на лице. – Я и школу не окончила, моя мать давно не вылезала из запоя. У меня никого не было, – вздыхает, какое-то время сидит молча, постепенно мрачнея. – Я больше пила, больше курила, колотила живот, надеясь, что ребенок погибнет, – не смотрит на Тею, боясь её презрения, но девушка остается невозмутимой. – И когда он родился… Я не принимала ни себя, ни его, – Оушин наклоняет голову, внимательно наблюдая за эмоциями, читающимися в глазах женщины. – Мне хотелось сбежать, это было неправильным. Если честно, алкоголь помогал мне не верить в реальность происходящего, – Роббин вновь замолкает, окунувшись в неприятные воспоминания, оттого Тея решается на смелость:
– Простите, а… – нервно хватается за кружку, набрав больше кислорода в легкие. – Отец Дилана? Он разве не попытался вас поддержать?
Роббин как-то презрительно хмыкает, губы кривятся в ухмылке, а взгляд становится холоднее:
– Отца Дилана я в первую очередь не желала видеть.
– Почему? – Тея произносит раньше, чем обдумывает, поэтому прикусывает губу, надеясь, что её расспросы не обидят женщину, но Роббин как-то необычно улыбнулась, бросив короткий взгляд в сторону двери, и подалась вперед, опираясь локтями на стол:
– Тея, я тебе скажу кое-что, но обещай, что… – не продолжает. Тея все понимает, смотрит в глаза Роббин, явно нервничая, будто бы понимает, что ей не стоит этого знать. Мисс О’Брайен садится ровно, без излишнего отвращения процедив:
