Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 74 страниц)
– Отец Дилана – мой отчим.
Не смотрит на Оушин. Оушин не смотрит на неё. Но воздух куда-то испаряется, и дышать становится тяжелее. Тея не хочет этого знать, не хочет понимать причин поведения Дилана, но начинает…
– Мой отчим…– Роббин терпит секундную заминку. – Питал ко мне особую извращенскую любовь, – пальцами касается прикрытых век, после надавливает на виски. – Я не стану вдаваться в подробности, ты и сама прекрасно понимаешь, через что я проходила каждый гребаный день, – да, Оушин понимает, и Роббин уверена в этом, потому что знакома с её личным делом. – Когда я родила Дилана, я не дала ему имени. Мы его не зарегистрировали. Скрывала ребенка, существование которого отрицала, – женщина опускает руки, принявшись дергать полотенце, сложенное на столе. – Отчим увез меня из дома матери. Та постоянно ревновала его ко мне. Странно, да? – пропускает смешок, стеклянно смотря на ткань, которую мнет. – Вроде, мать должна быть в ужасе, что её ребенка насилуют, а она просто… – хмурится. – Колотила меня, обливая матом, – голос звучит тяжелее. – Если честно, я не знаю, что с ней сейчас. Мы не общались с момента рождения Дилана. Как и не виделись.
– А что произошло с его отцом? – Тея. Заткни. Рот.
Девушка не смотрит на Роббин, боится зрительным контактом надавить на женщину, но та, как ни странно, отвечает с подозрительной легкостью:
– Он был убит, – улыбка проявляется на её лице. Улыбка облегчения, словно ей было необходимо подвести разговор именно к этому факту, чтобы выпутать себя из паутины воспоминаний, и напомнить себе, что реальность обстоит иначе. Нет больше её кошмара. Нет.
– И в день его смерти мой дискомфорт, мое отвержение самой себя исчезло, – Роббин выдохнула, принявшись аккуратно складывать полотенце. – Может, и тебе нужно избавить себя от причины своего дискомфорта? – краем глаз видит, как Оушин обращает на неё внимание, но не дает ей что-либо сказать, вдруг подметив:
– Но, Тея. Это чувство бывает с разной направленностью. В моем случае, последствия были негативными, но что-то мне подсказывает, что твой дискомфорт вызван потерей зоны комфорта. Ты ощутила что-то новое и боишься этого? – переводит на неё взгляд, сощурившись. – Верно?
Тея опускает глаза, вновь сжав пальцами кружку. Молчит.
– Это самое «новое», как думаешь, способно навредить тебе? – Роббин не сдается, подводя Тею к правильной мысли. А Тея молчит. Не отвечает.
Мисс О’Брайен нервно покусывает кончик губы, видя, что разговор заходит в тупик и его стоит завершить, но положительным образом, поэтому она улыбается:
– Ты только начинаешь жить, – напоминает.– Ты не в больнице. У тебя столько возможностей. Откройся им, – смотрит на Оушин, но она не отвечает, продолжив стучать пальцами по кружке. – Не бойся. По опыту знаю: жизнь в негативе к хорошему не приводит. Прошлое забыть нельзя, отпечаток накладывается, но… – мнется, пытаясь подобрать верные слова. – Сейчас, в этой жизненной ситуации, ничто не мешает тебе. Ты свободна.
У Оушин что-то екает в груди, что-то отзывается, но внешне она остается холодной. Роббин ставит точку. Всё, что она могла сказать, она сказала, теперь очередь за Теей. Девушка должна понимать, что действительно играет роль, а о чем пора уже и забыть.
Женщина поднимается:
– Поможешь мне с завтраком? Иначе баран проснется, а корма нет, – улыбается, направившись к холодильнику, поэтому не видит, как Оушин сжимается, обняв себя руками, когда женщина упоминает своего сына. – Он очень злой, когда голодный, – вновь открывает холодильник, вдруг замешкав. – И… – оглядывается на Тею, с которой пересекается взглядом. – Не говори ему, что я тебе рассказала. Мы не вспоминаем прошлое. Для нас его просто нет.
Улыбка. Отворачивает голову, возвращаясь к своим материнским обязанностям.
Оушин отводит взгляд, сильнее сдавив пальцами свои предплечья.
Почему…
Выражение её лица приобретает мрачность, тяжесть, еще большую хмурость.
Почему она не может быть такой, как они? Почему она не способна мыслить, как они? Ей бы очень хотелось отбросить свое прошлое. Особенно теперь, когда происходит нечто неправильное. Что-то внутри борется с её установками.
Дилан О’Брайен. Он всё испортил.
Всё, что она с таким трепетом выстраивала и планировала.
Всё рушится.
***
Я. Всё. Испортил.
Взгляд пронзает чертово отражение лица. Хмуро, сжав зубы, смотрю в зеркало, подмечая несвойственную себе бледность. На её фоне полученные за ночь отметины выделяются на коже: красные линии на мышцах татуированных плеч, полученные в попытках Оушин причинить мне боль, на торсе – следы от пальцев, редкие намеки на замедление или прекращение действий, дабы дать ей возможность перевести дух, на спине… Да везде. Везде остаются отметины.
Стою у зеркала, окидывая хмурым взглядом кожу, пока пальцами застегиваю пуговицу темных джинсов. Кожа ключиц… Я бы сказал, что меня пожелали истязать, возможно, разорвать глотку к черту, но, видимо, в этом плане мы с Теей похожи. Касаюсь пальцами ключиц, изучая багрово-фиолетовые отметины. Выглядит красиво. И получены они через удовольствие. Поэтому их наличие не вызывает отрицательных эмоций.
Ложь.
Я зло хмыкаю, ущипнув себя за больной участок кожи. Гребанные отметины, как гребанное напоминание о том, что я натворил. Просто, на хер все это.
Вынимаю с полки шкафа мятую черную футболку, натягиваю, после чего хватаю кофту, рывками надевая поверх, надеясь, что это скроет отметины от лишнего внимания. Вновь смотрю в зеркало, сутулясь, и дергаю ткань одежды вниз, скользнув взглядом по своему телу. Отвратительно. Выгляжу, как идиот, и как только…
Стоп, откуда эти мысли?
С неприязнью пересекаюсь с самим собой взглядом, сощурившись, и оценивающе всматриваюсь в свои глаза. Это все из-за случившегося. Я виноват. Я не удержался. В который раз мой эгоизм превращает меня в непонятный сгусток неуверенности и стыда. Ненавижу это состояние. Мне нужно…
С обреченным вздохом опускаю руки, чувствуя, как злость медленно откатывает на задний план, выдвигая вперед чувство вины и тревоги.
Мне нужно поговорить с ней. Это очевидно. Роббин права. Я не найду успокоения, пока мы с Теей не обсудим произошедшее. Мне требуется выпросить её прощение.
– Блять… – шепчу, ладонями накрывая хмуро лицо. Морщусь от злости на самого себя, и наклоняю голову вперед, вдавливая пальцы в кожу лба.
Какого черта я сделал это? Зная, что последует, просто, какого, на хер, черта?! Я сойду с ума. Прямо сейчас мы должны поговорить.
С подобным агрессивным настроем разворачиваюсь, резким движением захлопнув дверцу шкафчика. Тяжелым шагом приближаюсь к двери, лишь сейчас подметив, что она приоткрыта, и даю злости выход, пихнув деревянную преграду ногой, – и она распахивается. Но не полностью. Ведь встречает на своем резвом пути преграду.
Громкий стук. Глухой, будто…
Да быть того не может…
Резко хватаюсь за ручку двери, выходя из-за неё, и взглядом врезаюсь в лицо худой девчонки, которая стоит в шаге от меня, морщась и потирая ладонью лоб. Шокированно распахиваю веки, уставившись на неё, полагаю, с идиотским выражением лица, не до конца веря в реальность происходящего. Серьезно?
Тея одним глазом решается взглянуть на меня, и я тут же ощущаю удар в поддых, поэтому роняю под нос:
– Еб-твою… – но замолкаю. Первичная реакция – раздражение, ведь… серьезно?! Реально?! Какого черта она бродит так близко к двери? Какое вообще процентное соотношение, что я именно этим утром пихну дверь, и та двинет именно ей по лбу? Что за…
– Извини, – выдавливаю ровным тоном, будто бы в моей голове сплошная тишина и пустота, и нет этих чертовых кипящих мыслей о жизненной справедливости. К сожалению, гребанную скованность мне не под силу скрыть, поэтому я начинаю открыто мяться, принявшись потирать ладони о ткань футболки, и с языка вот-вот сорвется что-то нервное и скорее всего невнятное, но и без того убогий настрой окончательно сводит мою решимость на нет при виде её непринужденной улыбки:
– И часто ты строишь из себя спартанца? – Тея в открытую растягивает губы, вовсе не фальшиво, будто бы… Она искренне испытывает положительные эмоции, но я совершенно не верю. Ага, сейчас. Наверняка опять притворяется, и теперь для её неприязни ко мне имеются веские причины.
Наверное, в моем внешнем виде читается напряжение, не скрою, я пялюсь на девчонку с каким-то неприятным ожиданием. Она обязана хорошенько врезать мне в ответ. Я даже блок не поставлю, не увернусь, пусть только не лжет, а…
Оушин непринужденно кивает головой. Вопросительно. И я со вздохом избавляюсь от негатива, подавшись вперед:
– Больно? – опираюсь одной рукой на колено, разглядывая лоб Теи, которая качает головой, больно по-детски отвечая:
– Нет, – улыбается, но не верю ей, – будто комарик укусил.
Изогнув брови, пронизывающим взглядом цепляюсь за её лицо, фыркнув:
– Укус комара может быть смертельным, если… – нет, замолчи, твои заумные факты здесь неуместны. Интересно, я всегда пытаюсь выдавать что-то из своего арсенала знаний, когда чувствую себя неуверенно? Возможно. Оушин наклоняет голову, продолжая пальцами давить на больной участок кожи лба, её распахнутый взгляд устремлен на меня, она ожидает продолжения моих бессмысленных речей, отчего комок волнения в глотке увеличивается, мешая нормализировать мыслительный процесс. Я открыто нервничаю. Смотрю на неё, пытаюсь выдавить хотя бы простое обращение, которое послужило бы неплохим толчком к разговору, но сухость в горле не позволяет протолкнуть короткое имя. Молчание затягивается. Это выглядит нелепо, оттого Тея начинает стрелять взглядом то в одну сторону, то в другую, каждый раз бросая внимание на мое лицо. Она прилично ждет, что я что-то скажу, а у меня, кажется, сейчас рванет кровь из носа от перенапряжения. Совершенно не таким я представлял наш разговор. Был убежден, что именно Оушин закроется в себе, станет отводить взгляд и вести себя неуверенно, пока я буду вещать, но на первом этапе уже все идет не по плану. Я замыкаюсь. Я нервно моргаю и вяло переступаю с ноги на ногу, ощущая влажность на ладонях. А она спокойно смотрит на меня.
Нет, это надо прекращать.
– Слушай… – нахожу в себе силы и выдавливаю шепотом, сунув ладони в карманы джинсов, а Тея кивает головой, спокойно улыбнувшись, и её поведение выбивает меня из колеи. Быть может… Мне это все приснилось? Может, обкурившись, я отправился в притон, трахнул там кого-то и вернулся домой? Может… Нет, воспоминания четкие. Это точно произошло. Это не вымысел.
Я переспал с Оушин. И я должен извиниться.
Хочу повторить попытку заговорить с ней, а то на лице девчонки читается беспокойство, вызванное моим странным поведением (я уверен, она понимает, что со мной творится, но строит дурочку: она часто включает идиотку, когда ей это необходимо, больше меня этим не проведешь). Открываю рот, но не успеваю молвить, как за спиной слышится спокойное:
– Эй.
Как дерганный оборачиваюсь, устремив слишком недовольный взгляд на мать, которая выходит на второй этаж, привлекая наше внимание:
– Кушать, – она улыбается, кивнув в сторону первого этажа. – Еда стынет.
Я не голоден. Совершенно. Чувствую себя Теей Оушин: бесцельно ковыряю еду, уставившись в тарелку, изредка подношу кружку с чаем к губам, совершая глотки, пока девушка, сидя напротив рядом с моей матерью, спокойно кушает, поддерживая непривычно оживленную беседу с Роббин. Это… Неправильно. Почему она так себя ведет? Почему так открыта для общения? Почему смеется и улыбается? Что…
Щурю веки, с подозрением наблюдая за Оушин.
Что-то здесь не так.
Наконец, Роббин заканчивает завтракать и покидает кухню, чтобы проверить, как там обстоят дела в саду после сильного дождя, и мы с Теей остаемся наедине, вот только уровень моего напряжения в разы увеличивается. Поглядываю на девушку, которая без труда доедает остатки салата, после чего с такой же простотой на лице и во взгляде поднимается, собрав посуду, и обходит стол, направившись к раковине. Слышу, как она возится за моей спиной. Судя по звуку, ей не удается повернуть ручку крана, но она не спешит попросить у меня помощи, поэтому бросаю вилку в тарелку, встаю и подхожу к девчонке, потянувшись ладонью к крану. Тея отдергивает холодные руки, позволив мне помочь ей, и… Улыбается. Опять улыбается, что-то бормоча под нос в качестве благодарности. Я должен радоваться, верно? Радоваться тому, с какой легкостью мы взаимодействуем, но нет, что-то явно не так. Тея ведет себя странно. Да, странная Тея Оушин ведет себя, по её меркам, странно, то есть, она ведет себя нормально… Моя башка сейчас взорвется и забрызгает кровью стены кухни.
Тея принимается мыть посуду, попросив меня усилить поток, что я и делаю, после чего опираюсь ладонями на край кухонной тумбы, взглядом врезавшись в её поверхность. Стою на месте. Думаю. Истязаю себя мысленно, постепенно мрачность отражается хмуростью на лице, но я стараюсь сдерживать негатив. Контроль. Этой ночью я позволил себе ослабить его – и вот, что получилось. Мне нельзя расслабляться. Поглядываю на Оушин. Девушка увлеченно, даже слишком, намыливает губкой посуду, судя по мычанию, которое улавливаю за шумом воды, она что-то напевает под нос. Сильнее хмурю брови, разъедая её зрительно.
Нет. Мне не кажется. Она определенно ведет себя странно.
– Тея, – после попытки глотнуть воды во рту, обращаюсь к ней, тут же получив зрительный ответ.
– М? – Оушин поднимает на меня невинный взгляд, которым неплохо так дает мне пощечину. Смачную такую. Резкую. На мгновение охватывает головокружения, но быстро возвращаю себе здравомыслие, приоткрыв рот:
– Мы можем…
– Ребят!
Да ебаный, твою же!
Закатываю глаза, прикрыв веки, и пальцами давлю на них, когда на кухню влетает встревоженная мать:
– А вы видели, что за херня во дворе? – полностью завладевает вниманием Оушин, которая выглядывает из-за моего плеча. – Давайте, приберемся.
Открываю веки, оглянувшись на женщину, которая проходит на кухню, продолжив красочно описывать тот кошмар, который творится на заднем дворе и на который я кладу хер, пока ищет тряпки, тазик и прочее, что пригодится нам для уборки.
С обреченным, сердитым вздохом вновь смотрю на Тею, которая продолжает мыть посуду, отвечая моей матери, но изредка поглядывая в мою сторону.
Воздержав внутри все известные мне матерные слова, причем, на нескольких языках, я отворачиваюсь, вернувшись к столу, чтобы продолжить зло ковырять еду в тарелке.
Убейте меня.
Пасмурное небо. Воздух пропитан ароматом дождя. Если бы задний двор был человеком, то я бы сказал, что он в хламину. Мать не безосновательно поднимает такой ажиотаж. Но пылкости к уборке мне это не добавляет, поэтому не стану описывать, с какой кислой миной стою на месте, позволяя женщине пользоваться моим физическим превосходством. Роббин о чем-то говорит. Я держу коробку. Мать запихивает внутрь неё какие-то садовые приборы, которые нужно отнести в ванную и помыть. Терраса тоже пострадала. Уже предвкушаю взбирание на её крышу (дабы забить пару гвоздей) и не менее занятную десантуру вниз. Я ведь мужик. Единственный мужик в семье, который еще и обязательно полезет на чердак, когда матери приспичит устроить генеральную уборку. А что? Раз уж начали, почему бы и нет? Хер тебе, а не незапланированный выходной.
Перевожу стеклянный взгляд, полный безысходности на Оушин, которую, кажется, вполне устраивает происходящее. Она общается с Роббин, сидит на корточках, завязывая шнурки на кедах, чтобы выйти в них во двор.
– Так, – мать заканчивает с коробкой, попросив. – Отнеси в ванную, – а сама берет грабли, поспешив в сад собрать упавшие листья. Оушин встает, дергая сначала одной ногой, затем другой, после возвращается к двери, приоткрыв её для меня, чтобы я спокойно прошел внутрь, но вдруг замечает под ногами железную лопатку, поэтому приседает, чтобы поднять её. И я реагирую, резко выставив ногу, чтобы подпереть ею дверь, дабы та, будучи отлично смазанной, не хлопнула девчонке по лбу. А то последние извилины выбьет.
Девчонка, как ни в чем не бывало, поднимается, положив лопатку мне в коробку, и с улыбкой минует меня. Я сдержанно вдыхаю прохладный воздух в легкие, и оборачиваюсь, находя взглядом мать. Она возится у самого сарая, может, стоит попробовать?..
– Тея… – практически шепотом произношу её имя, и девчонка оглядывается, вопросительно кивнув:
– М? – в этот момент совершает короткий шаг вперед, соскользнув одной стопой со ступеньки, и я к черту заслуживаю звание гребанного супермена, когда одним большим шагом приближаюсь к девчонке, успев подхватить её под локоть и подтянуть наверх, только вот она всё равно карябает щиколотку, а коробка с диким звоном выпадает из моих рук на пол. Нет, не супермен. Суперхер, как минимум.
Опускаю взгляд на выпавшие из коробки предметы, как и Тея, которая пошатывается, ухватившись за мой локоть, благодаря чему возвращает себе устойчивое положение и поднимает на меня лишенный волнения взгляд:
– Чего? – все-таки желает получить объяснение, я ведь сам к ней обратился. Смотрю на неё, подпитывая решимость растущим раздражением, и готовлюсь выпалить свое желание переговорить с ней, как вновь слышу голос матери с другого конца участка:
– Дилан! Криворукий-рукожоп! – её изречения во время недовольства – отдельный вид искусства.
Убейте меня: часть вторая.
Возвращаюсь во двор, по приказу матери оставив грязные садовые предметы в ванной, наполнив её водой. Застегиваю кофту, подходя к перилам, и опираюсь на них руками, наклоняясь чуть вперед. Нахожу мать: она стоит у забора, пытаясь выпутать из дикого винограда пакет. Исследую двор в поисках Оушин. Нахожу. Удача – девчонка находится у деревьев, в противоположной стороне. Я реально уже пару раз ударился башкой о стену, чтобы унять внутренние противоречия.
Стреляю взглядом в затылок матери, убеждаясь, что она не обнаруживает моего возвращения, и выхожу во двор, тихими шагами приближаясь к девчонке, стоящей ко мне спиной. Не пойму, чем она занимается: водит ладонями по рыхлой коре дерева, любуясь его кроной, кажется, что-то шепчет, но мне не разобрать. Оно и не важно. По крайней мере, сейчас.
Быстрый взгляд на мать и касание пальцами спины Оушин:
– Тея…
Девчонка внезапно вздрагивает, взмахнув руками, и разворачивается, поскользнувшись и сев в лужу. Шлепается с громким всплеском дождевой воды, и вскидывает голову, вцепившись в мое озадаченное лицо взглядом широко распахнутых глаз. Смотрим друг на друга. Но молчание не затягивается. И первым заговариваю вовсе не я.
– Зачем пугаешь? – в её голосе мелькает нотка обиды, что ставит меня в тупик, оттого я мешкаю, не успевая сообразить что-нибудь адекватное в ответ. Тея поднимается, промокшая, и разводит руки в стороны, опустив запястья, похоже на ветви ивы. Снова смотрит на меня, во взгляде мелькает непонимание. Тея надувает щеки, что-то ворчит под нос, и обходит меня, поспешив к дому, чтобы сменить одежду.
А я опускаю руки и медленно переступаю с ноги на ногу, обернувшись. Взглядом прослеживаю за её передвижением, чувствуя, как злость внутри закипает с новой силой.
Но. Вдох. Выдох.
Успокоение. Гармония. Дзен и всякая прочая херня…
– Дилан! – Роббин обнаруживает меня. – Помоги мне.
Вдох. Выдох. Дзен, Дилан, дзен…
Убейте меня: продолжение.
В итоге под конец уборки остаюсь во дворе в гордом одиночестве, проверяя состояние крыши террасы, осматриваю сарай на наличие трещин и протечки, вбиваю несколько гвоздей, избавляюсь от опрокинутых веток, вместо матери собираю прилетевший со всех сторон мусор, а Роббин отправляю принять лекарство от кашля. Она до сих пор до конца не оправилась, не понимаю, почему эта женщина не позволяет себе передохнуть. Когда в последний раз она брала отпуск? Не припомню. Ничего, окончу школу и выйду работать. Плевать, что Роббин требует от меня получения образования. Можно спокойно совмещать заочное обучение с работой. Ничего страшного в этом не вижу.
Шагаю к дому, схватив с перил влажную тряпку, и вытираю об неё ладони, поднимаясь на террасу. Подхожу к двери со стеклянной вставкой и касаюсь ручки, намереваясь вернуться в дом, но взгляд цепляет в отражении стекла кое-что непонятное. У самого забора, под ветками деревьев. Будто черная кошка сидит на заборе, свесив лапы. Оглядываюсь, с хмурым видом ищу то, что привлекает мое внимание, но не нахожу никакой кошки, правда, продолжаю с подозрением щурить веки, изучая задний двор. Показалось?
Моргаю, с хмурым видом разворачиваясь обратно, и переступаю порог дома, закрывая дверь. Делаю шаг вперед. Оборачиваюсь. Вглядываюсь. Нет, в стороне забора ничего. Но рука тянется к замку. Поворачиваю механизм – и слышу щелчок. Заперто. Вновь недоверчивым взглядом в который раз окидываю двор. Никого. Ничего.
Показалось.
Но ощущение какое-то неприятное, я до охерения чувствительный к нежелательному наблюдению.
Хотя, паранойя бывает сильнее, тем более при моем состоянии. Лучше не доверять внутренней тревоге, когда не способен контролировать мысли и эмоции.
Подхожу к лестнице, сминая влажную тряпку, снова стреляю взглядом в сторону задней двери. И качаю головой. Бывает же. Поднимаюсь на второй этаж – и в тот же момент из ванной комнаты выходит Тея. Кажется, она закончила мыть садовые приборы, поэтому спешит в комнату сменить влажную одежду на сухую.
А я не имею понятия, что на меня находит. С каждым пройденным часом мое терпение убывает. Незнание медленно уничтожает, поэтому с губ срывается:
– Тея! – не сдерживаю тон голоса, сорвавшись на хрипоту. Девчонка резко оборачивается, панически перескочив взглядом с пола на мое лицо:
– А? – ее короткий вздох полон напряжения, ведь я приближаюсь к ней с угрожающим видом. Мне почти становится стыдно за свое поведение, даже замедляю шаг, готовясь извиниться за грубость, но в спину прилетает:
– Ты чего кричишь на неё?
Нет, ну серьезно? Опять?
Останавливаюсь, закатив глаза:
– Матерь Божья… – шепчу, глубоко вздохнув.
– Обознался, – я слышу, как Роббин выходит из своей комнаты, зашагав в нашу сторону. – Иди сюда, по заднице получишь.
Открываю веки, принимая свою участь, и готовлюсь обернуться, чтобы с гордостью принять удар от матери, которая не прекращает причитать, приближаясь ко мне. Но мое внимание мгновенно перескакивает на Оушин, когда она тихо смеется, наблюдая за происходящим. Перевожу на неё взгляд, слегка удивленный. Нет, она точно ведет себя странно.
Тея улыбается, поглядывая на мою мать, ладонями прикрывает губы, будто скрывая свои эмоции, а я теряю бдительность, изучая её лицо, поэтому упускаю момент, когда Роббин настигает меня, как следует хлопнув по пятой точке влажной тряпкой.
Убейте меня.
Вечер. Гребанный. Вечер. Девять двадцать пять, если точно. За окном моросит осенний дождь, ветер несильный, но, проникая через форточку, треплет ткань штор, свистит, сочась сквозь щелку двери, которую оставляю, чтобы наблюдать за происходящим в коридоре, поникшем в полумраке.
Я… маньяк, походу.
Мы рано поужинали, сегодня, по просьбе Роббин, ложимся до десяти, чтобы как следует выспаться. Прошлая ночь была тяжелой не только для неё, поэтому к концу дня мы с Теей демонстрируем наивысшую степень усталости. После нескольких часов безостановочной и безжалостной уборки. Давненько Роббин не устраивала подобного марафона, я уже успел позабыть, какого это – валиться с ног от усталости и задыхаться пылью. Для Оушин это первая генеральная уборка. И кажется, у девчонки шок.
Теперь, приняв душ, сменив одежду, пережив две проверки матери на мое наличие в кровати, я стою у двери, прислушиваюсь к шуму воды в ванной и жду. Выжидаю. Как идиот. Роббин сильно устала, она уже провалилась в сон, поэтому дома царит темнота. В коридоре второго этажа на ночь оставляют небольшой ночник теплого света. Наверное, вот она – деградация. Признание своей неадекватности и нежелание побороть её.
Шум воды затихает. Напряжение возрастает. Опускаю взгляд в пол, оценивая свое поведение. Полнейший беспросветный неадекват. Мило. Еще есть возможность оставить бедную девчонку в покое и… Нет, она вовсе не «бедняжка». В груди закрадываются подозрения, что Тея хорошо осознает причины моего поведения, и её это смешит. Моя несобранность.
Щелчок замка. Поднимаю глаза, прижавшись ухом к стене, а пальцами давлю на поверхность двери, чтобы шире приоткрыть её. Вслушиваюсь. Шаркающий шум. Вялость движений. Она без сил. Но мне плевать. Побуду эгоистом. Опять.
Выглядываю из-за двери, сделав шаг за порог. Оушин потирает свободной ладонью лицо, второй рукой прижимает к груди свое полотенце. Зевает, совершенно утеряв бдительности. У меня есть шанс вернуться в комнату и остаться незамеченным, но, глотнув воды во рту, спешу обратить её внимание на себя:
– Тея? – устало шепчу. Наконец, на смену раздражению и злости приходит вымотанность той ситуацией, виновником которой сам и являюсь. Тея на тихий голос реагирует иначе. Не вздрагивает, спокойно обернувшись, думаю, её усталость влияет на поведение. Девушка покачивается на вялых ногах, босыми стопами шлепая по паркету. Смотрит на меня, слегка сощурившись, видимо, глазные яблоки так же покалывает, как у меня, словно в них бросили песок.
Я отпускаю ручку, ступая чуть вперед, оглядываюсь на дверь матери, боясь, что и на этот раз женщина влезет, помешав мне провести разговор.
– Что-то случилось? – Оушин трет опухшие веки, бубнит, томно зевнув и скользнув ладонью по горячему после теплого душа лицу. Я приближаюсь к девчонке, более не позволяя себе тянуть и секунды:
– Нет, я… – прерываюсь на хриплый кашель, прижав к губам кулак. Тея наклоняет голову к плечу, вопросительный взглядом исследовав мой внешний вид:
– Заболел? – она говорит со мной таким непринужденным тоном. И это самое пугающее, что происходит между нами. Будто бы… Ничего не произошло. Подхожу, останавливаясь в нескольких шагах, чтобы не врываться в её личное пространство. Больше я себе не позволю нарушить границы дозволенного. Поднимаю на неё глаза, никак не прекратив теребить ткань футболки. Невольно задерживаю внимание на проявившихся отметинах – темно-розовых следов на коже шеи и под ухом. Боюсь представить, что она прячет под тканью клетчатой рубашки. Удрученный неприятными представлениями возможных повреждениях, которые я принес девчонке, ухожу в свои мысли, не контролируя проявление мрачности на лице, которую различает Тея, поэтому без задней мысли подступает ближе, заглядывая в мои опущенные глаза:
– Что? – добивается ответа. Ей правда хочется знать?
Поднимаю на неё взгляд, в последний раз позволив себе замешкать, после чего набираю больше кислорода в легкие, ощутив, как волна напряжения мурашками проходит по спине:
– Извини, – и ради этого я весь день изводился? Ради короткого извинения? Замечаю мелькнувшее в глазах Теи волнение. Она отступает на шаг назад, но зрительного контакта не прерывает, будто знает, что это не все.
Мне нельзя углубляться в размышления. Говори, сопляк.
– Чтобы я еще раз принял эту дрянь… – нервно потираю влажные ладони, переминаясь с ноги на ногу. – Извини, – на мгновение разрываю зрительный контакт, опустив глаза, чтобы перевести дух. Я не часто прошу у кого-то прощения. Не часто признаю свою вину. Поэтому совершать это труднее, чем может казаться.
Тея пальцами касается влажного полотенца, висящего через её хрупкое плечо, а затем её ладони принимаются поглаживать кончики мокрых волос. Девушка отводит взгляд в сторону, терпя молчание между нами, и я поддаюсь ситуации, сунув одну ладонь в карман штанов, другой скольжу по волосам. Атмосфера натянута. Точнее, я воспринимаю её таковой. Редкое поглядывание на лицо Оушин не помогают понять, как она воспринимает происходящее, но её молчание нагнетает обстановку. Принимаюсь стучать кулаком об кулак, собираясь взять все под свой контроль, заговорить, как-то… Что-то… Сделать. Но девушка внезапно открывает рот, врезавшись в мое лицо прямым взглядом, вовсе не скованным, а каким-то озадаченным:
– Ты ничего плохого не сделал, – и голос звучит так… Будто она правда верит в то, о чем говорит. Словно я действительно ничего не сделал. Что за черт?
Но лицо не выражает лжи. Тея спокойна. Непреклонна. Только её пальцы сжимаю пряди волос:
– Я не была против, – хмурит брови. – Тем более это не было внезапностью, – ей удается поставить меня в тупик своим заявлением. – В последнее время ты искал со мной физический контакт. Телесное влечение. Поэтому и морально я была готова, – я даже губы приоткрываю, дернув ворот своей футболки. Она рассуждает о произошедшем так спокойно и по-детски непринужденно. Не пойму, чего я ожидал от неё? Какой реакции? Оушин нечасто проявляет свою иную сторону. Она скрывается за маской дуры, поэтому я слегка огорчен. Ожидал, что смогу поговорить с ней настоящей, но, думаю, девушка намеренно скрывает саму себя. Почему? Лучше бы она меня избила.
– Но… – предпринимаю попытку доказать свою вину, я не хочу, чтобы Тея считала, что меня не волнует произошедшее, будто бы… Переспал и забыл. Словно она одна из тех незнакомок в притоне. Нет, вовсе нет. Но я не в состоянии подобрать верных слов. Впервые.
– Единственное, что меня тревожит… – Тея хоть и ведет себя, как идиотка, но говорит с вполне осмысленным видом. – Ты ведь, – девушка исподлобья смотрит на меня, – не привязываешься ко мне?
Вопрос, ставящий в тупик. Причем, куда не повернись, встретишься взглядом со стеной. Поднимешь голову – потолок. Низко.
Не шевелюсь, прекратив дергать ткань футболки. Смотрю в ответ, не боясь поддерживать с ней зрительный контакт. Но реакция на её слова вырывается с нервным смешком:
– Ну, мы живем под одной крышей, взаимодействуем… – качаю головой. – Разными способами, – заувалированно, очень заувалированно. – Так или иначе, мы становимся ближе, – не могу убрать с лица эту неадекватную улыбку. – Ты вроде как мне друг, – стучу пальцами по макушке, вновь скрыв ладони в карманах штанов. – Я надеюсь, – смотрю на девушку, сощурившись. Но ведь это очевидно? Почему она полагает, что мы не привязываемся друг к другу? Это же… Человеческий фактор. Это нормально… для нормальных.
Тея внимательно смотрит в ответ. Щурится. Проронив шепотом:
– Дэниел твой друг. Брук твой друг, – секундное молчание под давлением моего взгляда. – Я – просто я, которая хочет поддерживать с тобой общение.
– Разве это не значит «быть другом»? – мой голос становится тверже, уверенность возвращается.
Оушин часто моргает, сильнее склонив голову набок, словно не понимает, о чем я:
– В моем понимании нет.
– Да, точно… – ладонями касаюсь висков, пальцами скользнув к затылку, не сдержав в обреченного вздоха. – В твоем понимании… – верно, это ведь Тея. Со своим пониманием мира. Иным. Нестандартным.
