Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 74 страниц)

– Мама, – О’Брайен предпринимает попытку перебить женщину, но мать поднимает перед его лицом ладонь, данным жестом затыкая. Я чувствую, как накаляется атмосфера, и боюсь, что из-за подобного пустяка эти двое опять поссорятся, так что активно думаю над ответом, пытаясь выпытать из себя нечто адекватное:

– Вам не о чем беспокоиться, – заикаюсь, поглядывая на парня, чтобы знать, одобряет ли он мои попытки. – Поклонницы у него есть, – нервно пихаю в рот кусочки яичницы, давясь, когда пытаюсь проглотить, не прожевав.

– Кто? – Роббин не останавливается на этом.

Я не обдумываю варианты, решая выдать имя единственного человека, с которым познакомилась на вечеринке. К слову, как кажется со стороны, Дилана с Брук и правда связывают отношения, поэтому это отличный вариант, но как только я хочу произнести первые пару букв имени, парень бьет меня ногой под столом. Я еле выдерживаю боль, сохранив спокойствие на лице, но язык прикусываю, прошептав ровным тоном:

– Я не знаю.

– Чего ты начинаешь о каком-то дерьме за столом? – я рада, Дилан встревает в разговор, привлекая мать к себе. Женщина не пытается скрывать свои мысли:

– Меня волнует твое половое созревание.

И я почему-то пускаю смешок, опустив взгляд в стол, и прижимаю тыльную сторону ладони к губам, медленно пережевывая еду. К счастью, эти двое отданы друг другу, поэтому упускают мою реакцию из виду.

– Только не говори, что у тебя есть комплексы, – Роббин усмехается. – Ты чувствуешь себя неуверенно рядом с девушками?

– Господи… – Дилан опускает лицо в ладони, с трудом вздохнув полной грудью.

– А Дэн? – женщина не отстает, продолжая искать варианты. – У него есть девушка? Может, у него есть хорошие подруги?

– Мама, – парень стучит кулаками по губам, сидя с закрытыми глазами.

– Я просто переживаю, – пожимает плечами, не понимая реакции сына. – И мне интересно. Вот и всё, – продолжает кушать.

– Вот и поговорили, – парень раздраженно обрезает дальнейшее развитие темы, принявшись опустошать кружку с кофе. Оба смотрят в разные стороны. Ладно, главное, они не поругались. Вроде.

– Тея, а тебе кто-нибудь нравился когда-нибудь? – женщина вновь внезапно открывает рот, но теперь под её внимание и расспросы попадаю я.

– О, твой черед, – Дилан довольно улыбается, но остаюсь безразлично спокойной, не долго обдумывая ответ:

– Нет, – качаю головой.

– Вообще? – и почему она удивлена? – Не было таких мальчиков или…

– Не помню, вроде… – пожимаю плечами, непринужденно покачивая головой. – Нет.

Роббин наклоняет голову, по какой-то причине очень внимательно изучает меня, обдумывая что-то внутри себя, и я переживаю, что она продолжит говорить на эту тему, но её отвлекает звонок мобильного аппарата. Женщина кладет вилку на край тарелки, извиняясь, и вынимает телефон из кармана домашних брюк, со вздохом поднимаясь со стула:

– Продолжайте, – направляется к двери, скромной улыбкой окинув О’Брайена, который оттягивает пальцы, заставляя их хрустеть. Провожает мать взглядом до двери, которую женщина прикрывает, отвечая на звонок, и, судя по звуку, уходит в гостиную, чтобы не мешать нам беседой по телефону. Я так же смотрю в сторону двери, задумавшись над причиной удивленной реакции на свои слова. Роббин меня сбила с толку. Перевожу спокойный взгляд на Дилана, который в этот же момент смотрит на меня – и я опускаю голову, продолжив с меньшим желанием поглощать пищу. Что-то мне подсказывает…

– Вообще нет? – О’Брайен открывает рот, вилкой прокалывая помидоры в тарелке Роббин, чтобы скушать, пока она не видит. – Как не крути, ты девчонка, – не верит. Почему-то я ожидаю, что он продолжит тормошить мои нервы, вынудив говорить с ним. Слава Богу, я вполне собрана, ведь данная тематика не вызывает у меня никакого смущения:

– Мужчины, которые испытывали ко мне интерес, были гораздо старше, – нарочно напрямую рассказываю, дабы отбить у парня желание говорить со мной, как произошло в тот раз, когда мы обсуждали кое-какие моменты из моего прошлого. – Нет ощущения, что это было взаимно.

Дилан глотает помидорку, сверлит меня пристальным взглядом:

– В твоей жизни хотя бы что-то за показатель нормальности не выходило?

Прекращаю пережевывать еду. Поднимаю на О’Брайена глаза. Хмурю брови и откладываю вилку в тарелку, с озадаченным видом заморгав:

– А что со мной не так?

– Ничего, – он точно пытается издеваться, это видно по выражению его лица, этой чертовой улыбочке. – Абсолютно, – крадет у Роббин еще одну помидорку. Я не могу объяснить, что в данный момент злит меня и вызывает в ответ на его издевку такое бурление эмоций внутри. Мне надоедают его попытки задеть меня. Каждый раз он затрагивает тему «нормальности», но я не считаю, что чем-то отличаюсь от него, поэтому меня срывает, хоть и без необходимого давления в голосе. Начинаю говорить спокойным тоном, да и смотрю на него с равнодушием:

– Быть может, у меня нет того количества друзей и знакомых, что у тебя, – Дилан хочет выпить кофе из своей кружки, но останавливает её у губ, подняв на меня хмурый, но заинтересованный взгляд. Не разрываю зрительного контакта, впервые удерживая его так долго и с таким уверенным видом:

– Может, у меня нет матери, – усмехаюсь. – Или дома, – парень первым отводит взгляд, поскакав им из стороны в сторону, после уставившись на меня с большей серьезностью. Молчит.

– Или десяти классов школы за спиной и багажа знаний, – стучу пальцами по столу. – Я не считаю, что я чем-то хуже тебя, – уверенно произношу, ведь я убеждена в этом факте. Я ничем не отличаюсь от других людей. От О’Брайена. Сглатываю, чувствуя, как почему-то дрожь в коленях усиливается, но выжимаю из себя последнее с напряжением в голосе:

– Поэтому прекрати смотреть на меня так, будто ты лучше.

Заканчиваю и опускаю глаза. Смотрю в тарелку с едой, потянувшись ладонью к кружке с чаем. В горле пересыхает. Мне нужно выпить.

Дилан продолжает смотреть на меня. С… Стоп, какого черта?

Он усмехается, всё так же, с естественной для его лица наглостью:

– Вау, – изгибает брови. – У тебя есть характер, – делает глоток, быстро отставив кружку в сторону, и мне приходится вжаться в спинку стула, когда О’Брайен опирается локтями на стол, подавшись немного вперед. – Ты злишься, – убежденно произносит, улыбаясь. – Настолько задел твои чувства? – сглатываю, продолжая сверлить взглядом свои колени, нервно дергая пальцами пуговицы. – Почему тебе не нравится, когда кто-то предполагает, что ты слегка «того»? – ему будто правда интересно. – С чего вдруг? – он чего-то добивается от меня. – Ты же считаешь себя нормальной.

Отрываюсь взглядом от колен, посмотрев на парня. Сжимаю губы, отчего те кажутся намного бледнее, чем обычно. Молчу. Изнываю морально, но продолжаю терпеть его зрительную атаку.

Чтобы я не сказала. Он продолжит психологический террор. Поэтому будет лучше, если я промолчу. И я держу рот закрытым. Отвожу взгляд. Беру кружку. Отпиваю. Дилан наклоняет голову, с натянутой улыбкой продолжает пялиться на меня, думаю, рассчитывая на ответ, но не доставлю ему такого удовольствия.

Удовольствия измываться надо мной.

Отставляю кружку и поднимаюсь со стула, желая убрать за собой, но Дилан исподлобья наблюдает за мной:

– Ты не доела.

Не опускаю взгляд. Не позволяю себе поддаться ему. Беру тарелку. Иду к плите и выкладываю на сковородку остаток еды, которую не смогу впихнуть в себя. Мою посуду, молясь, чтобы Роббин не вернулась до того, как покину кухню.

Пытаюсь повернуть ручки крана обратно, дабы перекрыть поток воды. Но не выходит. Закатываю глаза, дернув головой, и прикрываю веки, без желания оглянувшись на парня, который держит у лица кружку, закидывая голову, и я не могу игнорировать его довольное выражение лица, с которым он интересуется:

– Avez-vous besoin d’aide, mademoiselle? (франц. Вам нужна помощь, мисс?)

Щурюсь, не понимая, что этот тип несет, и со вздохом воссоздаю попытки повернуть ручку крана. Слышу, как Дилан отодвигает стул, громко поставив кружку на стол, и встает рядом, одним расслабленным движением пальцев крутанув ручку крана. Прикрываю веки, чувствуя, с каким наслаждением парень смотрит на меня, опираясь рукой на край раковины, но не реагирую, развернувшись, и быстрым, неловким шагом спешу к двери, пихнув её, и выскакиваю в коридор, до последнего ощущая на себе колкий взгляд самодовольного Дилана.

***

«15… 16…» – моргаю, сильно сжав влажные от легкого пота веки. Руки держу согнутыми, ладони скрещены на груди. Лежу на мягком ворсистом коврике, чувствуя, как дрожит тело от вторичной за утро физической нагрузки. Я не успеваю опустошить желудок, возможно, в этом причина моей тошноты. Повторяю упражнения на пресс. Тянусь вверх, еле сгибаясь, чтобы коснуться подбородком колен. Больше не могу контролировать мысленный счет и шептать его не удается. Уже после пяти раз терзает одышка, поэтому из последних сил жмусь к коленям, стискивая зубы, и неаккуратно опускаюсь обратно, ударившись затылком о поверхность пола. Больно, но приятно. Правда, ощущение тошноты усиливается, так что беру себя в руки. Лучше скорее очистить желудок, иначе, боюсь, меня стошнит не в самый подходящий момент.

Активными короткими глотками заполняю легкие. Не могу дышать ровно и глубоко, поэтому одолевает головокружение от нескончаемого и быстрого потока кислорода, что вызывает большее давление в глотке. Мне стоит сделать это. Правда. Жаль, у меня нет возможности заниматься опустошением в комнате.

Сжимаю губы, еле перевернувшись на живот, и привстаю на коленях, видя, как трясутся руки, на которые опираюсь. Вдох – прикрываю веки. Выдох – распахиваю, и со сдержанным мычанием поднимаюсь на дрожащие от слабости ноги, схватившись за край кровати, чтобы помочь себе найти точку равновесия. Беру полотенце. Сразу приму холодный душ, а то чувствую себя не хорошо.

Покидаю комнату, оценив окружающую тишину. Обычно в выходные Роббин старается куда-то выводить меня, но в последнее время она так много работает, что я радуюсь её постоянному пребыванию в состоянии сна. Прохожу мимо порога комнаты женщины, дверь немного приоткрыта, поэтому я могу заглянуть внутрь и оценить обстановку. Плотные шторы задвинуты, в помещении царит полумрак. Вижу Роббин. Она не расстилает кровати, но лежит на ней, спиной ко мне. Слышу – сопит. Вот и славно. Она могла бы вообще не вставать и не готовить завтрак для нас, но продолжает этим заниматься.

Подхожу к двери ванной комнаты, без лишних раздумий открывая её, и с легким удивлением устремляю взгляд на Дилана, который топчется у раковины, поглаживая татуированное плечо. Поворачивает голову. Смотрит на меня. Молчание.

А я секундным вниманием окидываю его тело.

Без футболки.

– Извини, я… – мешкаю, прижав к груди полотенце, и хочу развернуться, поспешить покинуть помещение. Дилан просит до того, как успеваю выскочить:

– Роббин позови, – он не похож на того, кто испытывает дискомфорт, находясь в… В таком виде. И парень никак не проявляет смущение, думаю, та часть мозга, что отвечает за воспроизводство данного чувства, просто отключена.

Я медленно поворачиваюсь обратно, опустив руки:

– Она спит, – оповещаю тише, зная, как чутко порой дремлет женщина, особенно днем. Вижу, как Дилан тяжко вздыхает, опираясь татуированными руками на край раковины, и смотрит куда-то в сторону. Не ухожу. Словно ощущая некую атмосферу натянутости, но иной. Я буквально сама остаюсь на месте, выжидая, когда О’Брайен выдавит из себя слова, которые он явно намерен сказать. Это видно по выражению его лица. И в большей степени из-за него я не двигаюсь, испытывая интерес, что же ему требуется.

– Тогда ты помоги, – так, не такого грубого тона я ожидала, но это же Дилан. Кажется, он недоволен тем, что приходится обращаться ко мне. Помощь? Ему требуется помощь? Самому О’Брайену? Великому и великолепному.

– Что? – нервно дергаю ткань полотенца, подходя ближе к парню, который вновь вздыхает, взяв из раковины тюбик с кремом, и продолжает ворчливо обращаться ко мне:

– Не тупи, а, – но сам же осекается, ведь его недовольство по отношению ко мне сейчас нелогично, так как он мне толком ничего не объясняет. Парень выпрямляется, повернувшись ко мне, и хмурым взглядом изучает тюбик, крутя его пальцами:

– Можешь… – прерывается, указывая одной рукой на свою спину. – Я не могу… – выдыхает. – Короче, у меня…

– Раздражение от татуировок? – почему-то стремлюсь помочь ему в подборе слов для объяснения ситуации. Если честно, не испытываю наслаждение, видя его таким.

– Не совсем от них, – Дилан сдержанно исправляет меня.

– Чесотка, – мое следующее предположение. – Ты постоянно чешешь руки, – непринужденно выдаю свои подозрения. – И кусаешь.

О’Брайен резко поднимает на меня хмурый взгляд, врезавшись им в мое лицо с такой силой, что я словно ощущаю, как получаю пощечину, но не совсем понимаю, что вызывает у него такую реакцию. Особенно данные попытки что-то высказать в ответ:

– Я… – он растерян? Он так тараторит. – Это…

– Это нормально, – не выдерживаю его странного поведения, реагируя с поразительным принятием того факта, что он делает нечто подобное. – Я не думаю, что это что-то… – сама мямлю. – Ну… – что с того, что он причиняет себе легкий вред? Это нормально.

– Ладно, – Дилан сам встревает в мои попытки избавиться от неловкости. – Мне присесть? – предлагает, но качаю головой:

– Я могу и так, – беру у него крем.

– Ладно, – парень слишком часто вздыхает. Встает лицом к зеркалу, опираясь руками на край раковины. Закатываю рукава рубашки, зная, что обязательно испачкаюсь:

– Не знала, что у тебя и на спине татуировки, – встаю позади, изучая рисунки, которые оканчиваются чуть ниже лопаток. Да, он не смог бы дотянуться самостоятельно.

Выдавливаю немного крема на указательный палец, и рассматриваю покраснение на коже, озадаченно коснувшись другой рукой немного рыхлой поверхности:

– Ого… – моргаю. – Выглядит неприятно. У тебя даже кожа слезает. Чем ты чешешь здесь? Ножом?

Дилан резко оглядывается, процедив раздраженно:

– Ты обдолбанная?

Спокойно наклоняю голову, чтобы ответить на его зрительный контакт:

– Я видела, как ты это делаешь, – почему он скрывает нечто подобное? Дилан поднимает сощуренный взгляд на зеркало, чтобы видеть меня, ничего не отвечает, поэтому чувствую себя неловко, но продолжаю говорить, принявшись массировать пальцами больной участок кожи парня, втирая крем:

– Я не думаю, что это странно, – без напряжения и скованности обсуждаю данный вопрос, так как это нормально. Совершенно.

– Я тоже люблю ножи, – привстаю на цыпочки, чтобы лучше разглядывать кожу. – У нас девочка спала с ним под подушкой, – свободной ладонью опираюсь на его плечо.

– Веселые будни в приюте? – О’Брайен произносит с усмешкой, а я с простотой в голосе исправляю его:

– Нет, в больнице, – вижу, что он морщится. Неприятно? Не стоит так давить? Парень двигает плечами, отчего мышцы на его спине заметно напрягаются. Думаю, он чувствует себя не совсем комфортно, поэтому пытается заполнить тишину разговором:

– Где тебе нравилось больше? – расправляет плечи, наклоняя голову в разные стороны, чтобы размять шею. – В больнице или в приюте?

Задумываюсь, выдавливая немного крема на пальцы:

– Нигде, – не могу ответить что-то конкретное. Я не имею понятия.

– Может, дома? – Дилан предполагает, и моя реакция для него необычна, ведь я пускаю смешок, качнув головой:

– Не думаю, – втираю крем, замечая, что невольно вывожу траекторию татуировок.

– Почему? – он переминается с ноги на ногу. Не знаю, исходят его вопросы из интереса или это попытки быть культурным, пока я помогаю ему. Медленнее вожу пальцами по его коже, взглядом уплывая в сторону. Воспоминания – вещь опасная. Я не люблю отдаваться им, окунаться в прошлое, и сейчас с неприязнью на лице вдыхаю кислород в легкие, отвечая на выдохе:

– Мой отец слишком любил меня, – и тут же понимаю, как это звучит, поэтому не даю парню обдумать сказанное:

– Моя мать ревновала, – сильнее и с большим давлением втираю крем, заставляя Дилана выпрямиться, расправив плечи, и с хрипотой от неприятных ощущений прошептать:

– Забавно, – что? – У моей матери был отчим, – прекращаю втирать, наклонив голову, чтобы выглянуть из-за плеча Дилана, который смотрит куда-то вниз, с задумчивой хмуростью на лице рассказывая. – Он тоже… – ненадолго замолкает, будто проглотив что-то твердое в глотке. – Перебарщивал со своей любовью.

Отвожу взгляд. Медленно встаю на место, неуверенными движениями ладони продолжая массировать больные участки татуированной кожи. Не хочу пояснять, почему так реагирую на его слова, и, кажется, сам О’Брайен вдруг осознает, о чем говорит мне, будто это действительно лишнее. И мы молчим. Чем дольше находимся в тишине, тем невыносимее мне становится в душевном плане. Тяжелее выполнять просьбу. Поэтому решаю разрядить обстановку, возобновив ту тему, которой Роббин мучила парня утром:

– А, правда, – закрываю тюбик, сделав шаг в сторону, дабы дать Дилану понять, что я закончила. – Почему у тебя нет девушки?

Честно, ожидаю негатива и раздражения в ответ, ведь это попытка растрясти парня в эмоциональном плане, а то он выглядит слегка подавленным, будто своим упоминанием матери вводит себя в легкое помутнение. Но он реагирует с натянутой улыбкой:

– Ну… – поворачивается ко мне всем телом, взяв футболку со стиральной машины. – У меня есть Дэн, – шире растягивает губы, так как я отвечаю с легкой улыбкой:

– Ему такой ответ бы не понравился.

Дилан кивает, натягивая футболку:

– Точно, – тянет ткань вниз, протянув ладонь, чтобы забрать тюбик с кремом, и я отдаю его. Окей, всё проходит с успехом, я даже рада, что Роббин спит, по причине чего мы оказываемся в столь неловкой ситуации.

Опускаю голову, протянув ладони к крану, чтобы попытаться смыть остатки крема. Думала, Дилан уже покидает помещение, но он всё еще здесь. Вернее, он делает пару шагов от раковины, но наклоняется обратно, что-то разглядывая на моих запястьях:

– Что с руками?

Поднимаю взгляд, но не выше. Не на зеркало. Куда-то в сторону. Ведь по ушам бьет звонкий голос. Высокий и немного писклявый, такой… Неприятный.

«Как этого можно не понимать?! Это элементарные вещи!» – сильный удар линейкой по запястьям.

– Я ударилась, – поднимаю глаза. Смотрю на парня, потирая больную кожу, синяки на которой по некоторым причинам не успевают пройти. Дилан моргает, немного наклонив голову, чтобы лучше рассмотреть мои отметины, но я спешно поправляю рукава кофты, нервно затараторив:

– Я хотела принять душ, – кручу ручки крана, но не удается повернуть. В этот раз проблема в креме, по вине которого ладони соскальзывают. О’Брайен издает сдержанный смешок, протянув ладонь, и поворачивает ручку, с довольным видом предложив:

– Составить компанию? А то тут без моей помощи не обойтись.

Почему-то не пытаюсь отреагировать с недовольством. Думаю, я начинаю привыкать к подобному «юмору», поэтому проще отношусь к словам Дилана. Искоса пялюсь на него, морщась:

– Не стоит. Я и так увидела достаточно, – намекаю на его голый торс.

О’Брайен забавно подыгрывает или… Чем он занимается, не пойму, но не изменяет своему настрою, начав пятиться назад, указав на меня тюбиком крема:

– Мое дело предложить…

– А мое – отказать, – улыбаюсь, кивнув на дверь, и без грубости в голосе шепчу. – Вон.

Дилан слишком нагло улыбается, когда переступает порог, напоследок окинув меня взглядом, и закрывает дверь, оставив меня в желанном одиночестве. Что ж, может быть, я действительно делаю успехи. Первое время было тяжело подстраиваться под шуточки и издевки этого типа. Еще немого – и я вовсе прекращу воспринимать их. Главное помнить, что им движет исключительное желание заставить меня смущенно краснеть и гневаться.

Уголки моих губ опускаются, но лицо продолжает выражать мягкость. Поворачиваюсь к раковине, принявшись смывать крем. Сохраняю молчание внутри разума, запрещая себе развивать какую-либо мысль в сознании.

И делаю поток воды сильнее, чтобы скрыть за его шумом мои попытки опустошения желудка.

Да. Я отлично справляюсь. Я молодец.

========== Глава 11 ==========

Помещения дома полны холодного воздуха. Ветер с улицы сквозит, проникая внутрь через оконные щели, и гоняет по узкому темному коридору пыль. Старые обои давно теряют яркость цвета, теперь выглядят блекло. Деревянный дощечный пол скрипит под давлением. Дом трещит из-за непогоды: сильный дождь колотит по железной крыше, молнии сверкают, создавая впечатление, будто их удары способны выбить оконные стекла, заляпанные многогодовой грязью.

Покалывание в кончиках пальцев. Кожа ледяная на ощупь. Я аккуратно сжимаю ладони в кулаки, чувствуя необычный дискомфорт, словно поверхность кожи пронзают мелкие иглы. Сотни. После чего боль медленно распространяется, заполняя клетки организма. Морщусь, принуждая себя разжать веки. Взглядом, лишенным осознанности, исследую комнату, погруженную в штормовой ночной мрак. Еле приподнимаю голову, лежа на боку, поджав колени к груди, пальцами вожу по пыльному полу. Тонкий матрас, накрытый сваленной в ногах простыней. Моргаю. По-прежнему, не понимаю. Сколько времени? Медленно привстаю, вытягивая руки, опираясь ими на матрас. Осторожно поворачиваю голову, оглядывая помещение: голые стены. Мебель отсутствует. Не помню, была ли она вообще. Кажется, с самого рождения это помещение было лишено предметов. А, нет. Был стул. Но его, наверное, продали. У нас дома только в ванной есть унитаз и шланг от душа. В плиточном полу слив.

Приседаю, вытянув босые ноги. Стопы в грязи, в серой пыли. Пальцами чешу спутанные волосы. Сальные. Под ногтями кусочки земли.

Вспышка за спиной. Оборачиваюсь, устремив напуганный взгляд в сторону окна, стекло которого выбито, отчего сильный дождь имеет доступ в комнату. Гремит. Громко и сильно. И я испуганно глотаю воздух, устремив тревожный взгляд в коридор, который могу видеть, ведь двери нет.

– Мам, – у меня болит горло. Не помню, когда оно вообще бывало здоровым. Сколько себя помню, у меня постоянная простуда.

За спиной вновь раздается вспышка, за ней следует продолжительный тяжелый гром, и я со страхом оглядываюсь на окно, поднявшись сначала на колени, упираясь руками в пол, и бросаюсь вперед, хлопая босыми стопами по грязной поверхности:

– Мама? – шепчу, прервавшись на кашель, и со страхом вздрагиваю, прикрыв ладонями уши, когда за окном повторяется гром. Переступаю порог, удерживая равновесие благодаря ладони, которой опираюсь на стену, пока иду вперед по темному коридору. Вспышки молний освещают, отчего на двери в конце короткого коридора проявляется моя тень.

Слышу хриплое дыхание. Где-то… Там. В стороне прихожей, поэтому ускоряю шаг, с ужасом и паникой схватившись за ручку двери. Дергаю, толкая от себя, и весом всего тела давлю на дверь, неуклюже переступив порог.

И замираю. Маленькими пальцами сжимаю ручку. С детской озадаченностью смотрю, исследую взглядом, изучаю, а мысленно анализирую то, что передо мной. Медленно опускаю глаза, когда пальцев ног касается неестественно широко расплывающаяся лужа. Темная. Бордовая. Неясного цвета. Втягиваю в легкие кислород, но не могу вдохнуть полной грудью.

Хрипота за спиной. Часто моргаю, еле отступив назад, и оставляю небольшие отпечатки ступней темно-алого цвета.

– Мама? – коротко шепчу, резко ощутив тяжелое дыхание возле правого уха. И поднимаю голову, не успев распахнуть рот, дабы закричать во всю глотку, так как крепкая сильная ладонь сжимает мои губы, и ещё десятки рук стискивают мое тело в разных частях, оказав пальцами особое давление на глаза.

С хриплым вздохом вздрагиваю, резко приседая на кровати, но не полностью. От ударившей боли в животе падаю обратно затылком на подушку, заелозив ногами по кровати, а руками сжав ткань рубашки. Морщусь, запрокидывая голову, и пыхчу, прикрыв веки, ведь в глазах неприятно пульсирует. Виски находятся под серьезным давлением. Пот. Мне жарко. Мне душно. Всё тело влажное, ткань одежды липнет к коже.

Сквозь сжатые веки пронзает яркая вспышка – и я с дрожью распахиваю их, со страхом уставившись в сторону окна. Заставляю себя присесть. С трудом приподнимаюсь, сгибая ноги в коленях, и не могу избавиться от проявления боли на лице, так как не прекращаю её испытывать. Сердце скачет, вышибает кости, и я давлюсь кашлем, обнимая себя трясущимися руками. Пальцами стискиваю плечи. С пристальным страхом вслушиваюсь к стихийному бедствию. За окном творится какой-то безудержный хаос. Не помню, чтобы вчера по телевизору передавали штормовое предупреждение. Обычно Роббин сама сообщает о таком, или даже Дилан, но от них не поступало никакой информации. Если бы меня предупредили, я бы выпила больше снотворного перед сном.

Не могу остановить распространение судороги, что сводит мышцы тела. Словно меня обливают ледяной водой. Пот. Холодный. Стекает по спине, рукам, ногам. Мне впервые настолько невыносимо в своем теле, в одежде, что никогда не вызывала дискомфорта, скрывая всё мое тело. Но сейчас мне настолько жарко, настолько охватывает головная боль, физическое изнеможение и ноющий дискомфорт в груди, что пытаюсь справиться с потерей ориентации в темноте. Еле поворачиваюсь к краю кровати, спустив обе слабые ноги. Странно. Во мраке, шуме дождя необычно сосредотачиваешься на своем состоянии. На ощущениях, которыми охвачено тело. И я почему-то обращаю внимание на то, насколько худы мои ноги, когда руками помогаю себе опустить стопы к холодному полу. Ведь без помощи ладоней не могу этого сделать…

Морщусь, сжимая веки, и принимаюсь расстегивать пуговицы рубашки, чтобы избавиться от верхней одежды. Обычно тяжелая ткань внушает мне ощущение безопасности, но в данном случае… Я не могу терпеть эту лишнюю тяжесть, так что стараюсь избавиться от неё.

Гром. Я чувствую, как дрожит поверхность пола. Медленно оглядываюсь на окно. По ночам Роббин оставляет открытыми форточки, если не обещают дождь, но тот факт, что створка открыта, доказывает – никто не подозревал о грядущем шторме. И меня это пугает.

Не люблю… Грозу.

Сжимаю веки, когда глаза ослепляют вспышки нескольких молний подряд. Отворачиваю голову, наклонив её, и проглатываю комок… Тошноты? Я чуть не плюю прямо в комнате. Думаю, всё дело в резких ярких вспышках. Мой организм странно реагирует на многие вещи. Вплоть до припадков.

Вяло стягиваю рубашку с влажного тела, оставаясь в белой майке, и отпускаю рукав, бросив верхнюю одежду валяться возле ног. В спальных штанах так же невыносимо жарко, но не снимаю. Упираюсь локтями в острые колени, опустив мокрое лицо в ладони. Мне нужно умыться. Выбить из себя остатки ужаса, что внушает мне тревожный сон. Кошмар. Давно я не просыпалась в холодном поту.

Привстаю с кровати, корчась и ухватившись за живот. Мышцы? Они сильно болят, но я рада. Значит, мне удается воздействовать на свое тело с помощью таких минимальных нагрузок. Короткими шагами направляюсь к двери, приоткрывая её, и выглядываю в темный коридор. Касаюсь пальцами переключателя. Щелчок – свет не загорается. Электричество вышибло. Как давно разыгралась такая буря? И почему я не слышу суеты, которая обычно сопровождает громовые удары?

Выхожу в коридор, сдавливая пальцами ткань майки. Стою на месте, смотря в темноту перед собой. Слушаю тишину. Только шум сильного дождя и вой ветра. Оглядываюсь на лестницу. Почему так… Необычно? Шагаю вперед. Но не прямиком к помещению ванной.

Осторожно толкаю приоткрытую дверь комнаты О’Брайена. Роббин запрещает нам держать двери запертыми, но прикрывать разрешено. С опаской заглядываю внутрь, рассчитывая увидеть парня, закутанного в одеяло, но кровать пуста. Дверь полностью распахивается с тихим скрипом. Озадаченно моргаю, глотнув собравшейся во рту воды. Хотя, сегодня выходной. Он мог куда-то уйти. На тусовку или… Как еще развлекаются в этом городе?

Не могу объяснить, откуда проявляются первые признаки паники в груди. Стараюсь тихо шаркать вялыми ногами по полу, двигаясь в сторону ванной, и я бы уже оказалась там, дабы наконец смыть с себя холодный пот, который внезапно накрывает меня второй волной.

Когда останавливаюсь у комнаты Роббин. У распахнутой двери. И не нахожу женщину.

Тут же на лице проявляется паническая хмурость. Чувствую, как сердце в груди начинает активнее биться о легкие, и прикладываю к груди ладонь, принявшись нервно стучать в ритм. И делаю шаги назад. Дыхание ускоряется. Частым морганием вывожу себя из равновесия, ведь теряюсь в темноте, осознав, что… Я одна? Я здесь одна? В грозу?

Прикрываю веки, сдержав рваное дыхание, когда слышу, как от грома что-то в доме трещит. Яркие вспышки молний со стороны окна спальни Роббин призывают мой организм к ответной тошноте. Второй ладонью сжимаю губы, активно вертя головой из стороны в сторону. Тишина. Шум дождя. Шум ветра. И сигналы, что издает маяк, тем самым будя всех жителей города.

Со страхом срываюсь быстрым шагом с места, игнорируя боль в конечностях. Спешу к лестнице, дабы проверить первый этаж. Руки складываю на груди, обнимаю себя, принявшись с паникой и ужасом потирать свои плечи. В голове рождается безумное подозрение – я всё ещё внутри кошмара. Он продолжается. И мне необходимо проснуться. Немедленно.

Хватаюсь за перила обеими руками, бросив испуганный взгляд в коридор, ожидая увидеть в том конце высокую фигуру, и темнота играет со мной злую шутку, ведь мрак – это плотность для меня. И плотность совмещается, превращаясь в один большой силуэт. Я всегда могла будто пощупать темноту. Этого не описать, но я убеждена, что ночной мрак – это создание. И данная мысль внушает мне еще больший страх, ведь для меня ОН – создание ночи. Он и есть темнота.

Мне нужно проснуться.

Не знала, что способна так быстро спускаться. Я практически не вижу ступенек, поэтому подворачиваю ступню, резко присев, не сумев миновать оставшиеся три или четыре. Сажусь. Ноги сгибаю в коленях. Ладонью растираю больную стопу. Мычу. Сбившееся дыхание. Тошнота. Пульсация. И давящая на меня темнота.

Гром. Дрожь. Я прижимаю к ушам ладони, стараясь изолироваться от шумной непогоды. Сжимаю веки, дабы не видеть вспышек.

…Хриплое дыхание касается щеки, а цепкие пальцы удерживают меня на месте за хрупкие и тонкие плечи…

Мне надо проснуться. Срочно!

…Не позволяю глотать воздух, будто, лишая себя этого естественного для человека процесса, я сама прекращаю существовать, а, значит, и всё происходящее… Его нет…

Боже, меня сейчас стошнит…

«Что вы делаете?»

«Мы просто играем».

Мне впервые не удается полностью уйти в себя, абстрагироваться, чтобы пережить происходящее. Я замечаю эту странность, поскольку реагирую на щелчок замка входной двери, и тут же поднимаю голову, слегка убрав от лица ладони. С широко распахнутыми глазами смотрю на Дилана, который с недовольным выражением лица и явным отвращением к данной погоде проходит внутрь прихожей, еле справляясь с дверью, так как поток сильного ветра не позволяет без лишних усилий закрыть её. Опускаю руки ниже, ощущая, как теряю над ними контроль, как и над выражением лица, оттого так открыто проявляю панический страх, уставившись на парня, который закрывает дверь, развернувшись ко мне, и в первый момент дергается, ругнувшись под нос, с ноткой негодования на лице сжав пальцами переносицу: