Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 74 страниц)
– Тяжелая была ночка, – женщина не чувствует себя вовсе. Она так вымотана, до секундной темноты в глазах. Непонятно, как её по-прежнему ноги держат. Роббин старается расслабленно улыбаться, общаясь с Теей, ведь замечает перемену в её настроении. Но не пытается наседать с вопросами. У каждого бывает эмоциональный упадок, его требуется перетерпеть. Завтра полегчает. К тому же, речь идет не об обычном человеке, с которым еще можно было бы попытаться поговорить. Речь идет о Тее. С ней всё гораздо труднее. Она слишком замкнута в себе.
Оушин сидит за столом, держа в руках стакан с водой. Взгляд опущен. Пальцами катает капсулы по ровной деревянной поверхности. Не хочет принимать витамины. Сегодня девчонка будет особенно капризной. А Роббин – сдержанной и понимающей.
– Ты плохо спала из-за грозы? – женщина наливает в кружку кипяток, принявшись ложкой размешивать крупинки кофе. – Ничего, – тепло улыбается, зевнув. – Привыкнешь, – опирается свободной ладонью на спинку стула. – К сожалению, погодные условия у нас не самые приятные, – отвлекается на вошедшего к ним сына. Парень закатывает рукава кофты, несильно, чтобы локти остались скрытыми под тканью. Роббин обреченно щурится, оценив внешнее состояние Дилана. Кажется, он тоже сегодня не в духе, но женщина не позволяет себе унывать, поэтому на её лице сверкает лишенная сил улыбка:
– Ты так и не уснул? – догадывается, поднося кружку к губам. – Я рассчитывала, что ты поспишь немного, – заботливо признается, на что Дилан пропускает полное недовольства фырканье:
– Поэтому попросила этого мудака подвезти тебя? – подходит к холодильнику, повернувшись спиной к матери, так что не видит, каким огорчением заливается её лицо:
– Дилан! – женщина повышает голос, но всё равно звучит тише, чем планируется. О’Брайен оглядывается на Роббин, холодным вниманием изучив кружку в её руках:
– Не пей кофе, – грубость не исчезает из его тона. – Иди спать, – отбирает у женщины кружку, заставив её томно вздохнуть и сдаться. Она не собирается ругаться с ним только потому, что он ведет себя некорректно с матерью. Роббин потирает ладонями лицо, с усталостью оглянувшись на Тею, которая по-прежнему смотрит в стол, играясь с капсулой пальцами.
– Занятия отменили? – женщина обращается к сыну, а мысленно размышляет о том, как вести себя с девушкой, чтобы улучшить её состояние или хотя бы помочь и поддержать.
– Да, но не тренировку, – О’Брайен рад, что сегодня у него будет возможность физически истощиться – значит, у него не остается сил на размышления и анализ своего состояния, и после изматывающей тренировки он повалится спать без лишнего груза мыслей.
– Не перенапрягайся, – настаивает, замечая вялость, с которой её сын вновь открывает холодильник, отпивая кофе, приготовленное матерью. Ничего не дает в ответ, он не хочет увеличивать свою ложь, обещая, что просто пробежит пару кругов. Нет. Он точно добьет себя.
– Ладно, – Роббин еще не отдыхала после смены, поэтому трет сжатые веки, отгоняя сонливость. – Я тогда прилягу ненадолго, – к сожалению, сегодня у неё еще есть обязанности, которые важно выполнить, так что женщина не может в полной мере набраться сил. – Позавтракайте, хорошо? – надеется на то, что её сын позаботится о приеме пищи, который необходим Тее. Сегодня. Как никогда.
– Ага, – парень вынужденно бросает в ответ, принявшись с неохотой думать, что можно приготовить сегодня. Роббин пару секунд находится без движения, уходя в свои мысли, и в итоге со вздохом разворачивается, повторно стрельнув вниманием на Оушин. Та никак не меняется внешне, но таблетку уже крутит пальцами, удерживая около лица. Изучает. С равнодушием.
Окей. День обещает быть непростым, но Роббин не унывает, верно? Больше не унывает.
Женщина покидает кухню, мучаясь от головной боли, с которой остается наедине О’Брайен. Да, сейчас присутствие Теи вызывает неприятные ощущения в висках, и нужно добиться внутреннего баланса, чтобы умело выкрутиться из ситуации. Жаль, Дилан слишком не собран.
– Что хочешь? – ровным тоном спрашивает, без интереса исследуя полки холодильника.
– Я бы яичницу съел с беконом, а ты? – конечно, тебя охватывает ощущение тошноты, но ты бы определенно поел. Аплодируем.
Молчание за спиной. О’Брайен стучит пальцами по кружке, второй ладонью сдавив дверцу холодильника. Прикрывает веки. Дышит. Набирается терпения.
– Только не говори, что теперь будешь игнорировать меня, – нервно облизывает влажные от кофе губы, оглянувшись больно злобно на девчонку. Нет, в данный момент он не хочет вникать в проблему и понимать её.
– Я не хотел кричать, – в голосе проскальзывает неприятное давление. – Но если ты расскажешь моей маме, тогда у нас с тобой начнутся проблемы, – угроза? Звучит именно так. Тея не поднимает взгляд. Не реагирует. Ей всё равно. Она даже не вспоминает о случившемся. Подумаешь, сорвался. На Оушин часто кричат. Подумаешь, прибегнул к аутоагрессии. Оушин часто сталкивалась с подобным выражением злости. Произошедшее ни коим образом её не касается.
Дилан пристальным взглядом сверлит лицо девчонки, не прочитывает её эмоции, те тупо отсутствуют, поэтому остается лишь надеяться, что девушка послушается – и Роббин останется в неведении. Иначе О’Брайен перестанет притворяться «хорошим братом».
Он еще мгновение испытывает девчонку зрительным давлением, после повернувшись к ней спиной и повторив вопрос:
– Тебе одно яйцо?
И вновь прикрывает веки, сдерживая внутри раздражение, отчаянно пытающееся вырваться наружу. Слышит, как Тея отодвигает стул, оставив на столе витамины, и шаркает босыми ногами к двери, молча покинув светлое помещение. Парень переминается с ноги на ногу. Еле воздерживается от злостного комментария в сторону девчонки, ведь, по сути, нет её вины в том, как он себя чувствует. Просто сейчас Дилан воспринимает всё с неправильным усилением. Если его кто-то бесит, то бесит так, как никогда прежде.
Вдох. Выдох. К черту.
Закрывает дверцу, принявшись крупными глотками опустошать кружку.
Терпение…
Держит стакан с водой в холодных ладонях. Спокойным шагом приближается к двери, выходящей на задний двор, к террасе и саду. Слабым движением пальцев сжимает ручку, надавив – в глаза бьет серость. Небо затянуто дождевыми облаками. Прохладный ветер срывает бледные листья с веток высоких деревьев. Ожившие благодаря уходу Теи цветы клонятся к земле. Босыми ногами ступает по деревянному полу, сквозь доски которого рвутся усы дикого винограда. Зеленая трава в капельках дождя, земля влажная. Тея ступает по лужам, вода в них чистая, необычно. Подходит ближе к высокому цветку с пестрыми алыми лепестками. С равнодушием изучает его, осторожно приседая на корточки, стакан прижав к груди. Разглядывает. На красивых лепестках блестят капли дождевой воды. Девушка медленно подносит ладонь к бутону, аккуратно и нежно принявшись гладить его, снимая капельки. Холодные. Оушин наклоняет голову, сжав один алый лепесток. Тянет. Бутон опускается под тягой. Секунда – и лепесток открывается. Девушка подносит его к лицу, разглядывая со всех сторон. Опускает его в стакан с водой и вновь принимается нежным давлением выдергивать остальные лепестки. Бутон медленно редеет, теряет свою природную красоту.
Медленная смерть.
Оушин опускает стакан на траву, усаживаясь на колени. Руками опирается на землю, наклонившись над клумбой. Пристально смотрит на лишенный своей красоты цветок, но он по-прежнему отдает ароматом. Значит, всё ещё жив. Значит, всё еще умирает. Долгий процесс.
Девушка хмурит брови, вдруг схватив ладонью бутон, и резким движением дергает наверх, рванув цветок. Оставшиеся лепестки опадают моментально. Сдавливает пальцами, чувствуя, как выделяется горьковатая влага. И разжимает, с прежним безразличием рассматривая скомканное подобие бутона.
Внезапная смерть. Быстрая.
***
Работа медсестры наполнена ежедневным стрессом, поэтому нет ничего удивительного, что в таком возрасте Роббин начинает часто заболевать и всё больше тараторить про себя об усталости и моральном истощении, но здесь данная профессия прибыльна и уважаема, а деньги семье О’Брайенов нужны. Женщина в первую очередь заботится о будущем сына, намереваясь дать ему всё, что только способна выжать из себя. Он должен отучиться, поступить в хороший университет – обязательно в Штатах, чтобы получить хорошее образование. Столько прожитых в нищете лет оставляют свой след в психике Роббин – она ни за что не позволит своему сыну жить в тех условиях, в которых жила сама. Никогда. Поэтому никакой работы после школы. Сразу вперед за высшим образованием. Так что задача женщины – скрывать, насколько на самом деле ей тяжело финансово поддерживать семью, хоть и такую небольшую. Ещё одна причина, почему она берет к себе детей для реабилитации – больница выплачивает деньги на их содержание. Немного, но сумма помогает оплатить счета.
Роббин кашляет, пальцами касаясь шеи, пока бродит по комнате, пытаясь собраться в дорогу. Её лицо морщится от легкой боли в горле, а головная усиливается от давления, которое оказывает на женщину погода. Ужас. Эти скачки и изменения её добьют.
– Простудилась, – Дилан вовсе не стоял всё это время за стеной возле порога, он услышал из своей комнаты, как мать рвет глотку кашлем, поэтому с такой каменной миной на лице проходит в спальню женщины, держа ладони в карманах штанов.
– Не страшно, – Роббин отмахивается, перебирая документы на столе. – Отвезешь в больницу?
Дилан сердито фыркает, сделав к женщине пару жестких и тяжелых шагов:
– Какого черта? – его злость обоснована. – Опять смена?
От громкого хриплого голоса головная боль усиливается. Роббин пальцами давит на правый висок, повернувшись к сыну, и спешит препятствовать его агрессии:
– Нет, – качает головой, устало взглянув на него. – Месяц прошел, – парень всё ещё хмур. – Надо Тею на осмотр отвезти.
– Именно сегодня? – Дилан, терпение. – После ночной смены? – он не сдерживается, хлопнув женщину по ладони, когда та вновь принимается перекладывать документы в сумку, и Роббин прикрывает веки, опустив вещи на стол. – Отдохни, – приказным тоном, и матери трудного подростка еле хватает сил, чтобы попытаться объяснить:
– Если я не буду выполнять правила, – встает к нему лицом, мягкими движениями ладоней жестикулируя. – Посчитают меня неподходящей для роли волонтера. Надо быть ответственной за тех, кого мы…
– Берем, – перебивает, грубо, но оканчивает её мысль правильно, параллельно ощущая, какая новая волна злости накрывает его. Он негодует из-за наличия проблемы – Теи. Но в то же время отдаленно сохраняет в себе здравомыслие. Девчонка не виновата. Наверное, способность быть слегка сдержанным и понимающим у него от матери.
– Я знаю, – кивает, потирая лоб ладонью. – Но ты никакая. Выглядишь жутко.
– Спасибо, сынок, – Роббин отшучивается, вяло вернувшись к сбору документов. Дилан ставит руки на талию, нервно скользнув кончиком языка по нижней губе, и набирает воздуха в легкие, с трудом принимая данное решение:
– Прими горячий душ и ложись спать, – Роббин опускает руки, с обречением взглянув на сына, который еле договаривает. – Я отвезу её.
Женщина активно моргает, словно таким образом происходит переработка полученной информации. И хмурится, слабо. Головная боль не позволяет проявлять сильные эмоции.
– А твоя тренировка? – шепотом и всё ещё неуверенно спрашивает.
– Успею, – О’Брайену не охота развивать эту тему. Он просто сделает это. И всё. Без лишних раздумий.
– Точно? – Роббин чувствует себя неуютно. – Ты, ну, не против? – она знает, как её сын в принципе относится к тому, чем занимается Роббин, а тут еще ему приходится в таком настроении делать то, чего ему не хочется. – Ты же постоянно ноешь, когда я прошу тебя помочь с детьми.
– Сейчас я сам вызвался, – парень отступает назад. – И не ради «детишек», – ворчит, кивнув в сторону коридора. – Иди в душ.
– Стой, – Роббин скованно вынимает документы из сумки, подходя к сыну, и протягивает ему. – Вот, – Дилан без желания берет медицинскую карту с разными вставленными в неё бумажками. – Это информация. Доктор будет не совсем доволен, но… – поднимает просящий взгляд на парня. – Постарайся не грубить ему, ладно? – просит, зная, как себя ведет Дилан, когда он встает не с той ноги. – Пойду, скажу Тее, что ты её отвезешь, – гладит парня по плечу, а тот вдруг хмурит брови, сощурено и пристально разглядывая полученные документы.
Информация. Вся информация об этой девчонке.
Ему… Интересно? Нет, скорее, любопытно. Роббин ведь ему всего не рассказывает.
– Надеюсь, она не будет против, – женщина нервно потирает ладони, направившись к порогу комнаты, у которого останавливается, оглянувшись. О’Брайен смотрит на неё, читая понятную тревогу на лице матери, которая продолжает свою мысль шепотом:
– Настроение у неё сегодня… Так себе.
«…Наркотическая зависимость. Алкогольная зависимость. Пищевое расстройство: булимия, анорексия. Психологические отклонения (чаще встречаются: расстройство личности, признаки шизофрении, навязчивых идей, см. стр. 12 мед. карты). Социальное расстройство…» – нет, это Дилан даже не открывал саму карту. Он всё равно не способен разобрать почерк. Читает выписку главврача, который, судя по всему, наблюдал за состоянием пациентки с особым интересом. Скорее всего, он сделал выдержки, чтобы местным врачам, а особенно опекуну не требовалось тратить время на изучение всей истории болезни. Удобно, но без конкретики. Наверное, Роббин досконально изучила все документы, поэтому обладает большей информацией. Дилан с трудом разбирает слова. У всех врачей традиционно виляющий почерк.
О’Брайен стоит на улице, опираясь спиной на дверцу машины. Курит, хмуро путаясь в словах и буквах. Ничего не понятно. Ясно лишь то, что Роббин не шутила, когда заикнулась об «особенности» этой девчонки – действительно, тот ещё чертов случай.
Выпускает никотин, сжав во рту кончик сигареты, и открывает набитую бумажками толстую медицинскую карту на первой попавшейся странице. И, как ожидается, мало, что поддается разбору, поэтому принимается тупо перелистывать, хватаясь взглядом за парочку понятных слов, которые ничего ему не сообщают важного или интересного. Полностью пролистывает, уже плюнув на затею и свое любопытство, когда внимание привлекает небольшое вложение в виде белой книжечки на три-четыре страницы. Почему? Потому что он уже видел подобное.
У Роббин есть такая же.
Документ, сообщающий о прохождении реабилитации в центре для душевнобольных.
Откуда-то возникает ощущение, неприятное, тревожное, совсем как в тот раз, когда…
Наклоняет голову к плечу, насильно остановив мысленный поток, и открывает первую страницу тонкой книжечки, на обложке которой указан номер дела и полное имя пациента. И медленно скользит взглядом по строчкам с данными, с большим вниманием вчитываясь в слова, дабы понять каждое из них.
«Она, как я», – вот, что имела в виду Роббин. Теперь Дилан понимает. И от впитываемой информации у него начинает неприятно посасывать в ребрах, а покалывание возле сердца усиливается, как проявление хмурости на лице.
Она, как Роббин.
Даже хуже.
За спиной голос женщины, и Дилан необычно вздрагивает, резко оглянувшись на крыльцо дома, на которое выходит Роббин с Теей. Мать о чем-то спокойно рассказывает ей, кажется, предпринимая попытки улучшить эмоциональное состояние девчонки, но та остается равнодушной и, судя по выражению лица и отрешенности во взгляде, вовсе не пытается анализировать слова женщины. Странно замечать это только сейчас, но Тея, словно еще больше осунулась. Её тело… Меньше. Как бы глупо это не звучало. Возможно, она оставляет волосы распущенными по той причине, что её лицо выглядит хуже. Оно… Худее. Гораздо. Впадины на щеках четче, под глазами крупные темные пятна. И мешки. Губы не бледно-розовые, как обычно, а приобретают непонятный голубовато-серый оттенок, который идет в жестком контрасте с фиолетовой клетчатой рубашкой, которую она надевает. Видимо, зеленую Роббин отнесла в стирку.
– Мы не думаем тебя отдать. Это обычная проверка, – Роббин произносит странные вещи. Оушин боится, что её оставят в больнице?
О’Брайен стискивает в зубах сигарету, принявшись впихивать карту в карман кофты, но не удается, поэтому открывает дверцу машины, бросив документ в бардачок. Выпрямляется, продолжив затягивать никотин. Смотрит. Роббин с теплой улыбкой пальцами расчесывает спутанные волосы девушки, желая:
– Давай, удачи, – и осторожно берет её за плечи, разворачивая всем телом к ступенькам, и Тея медленно плетется вперед, пальцами дергая пуговицы рубашки. Взгляд опущен. Брови нахмурены. Роббин обращается зрительно к сыну, сделав жест: поднимает ладони и медленно опускает.
«Будь сдержаннее».
Дилан глубоко вздыхает, в последний раз сильно затянувшись, и бросает окурок под ноги, придавив, дабы потушить. Выдыхает никотин, садясь за руль. Тея медленно забирается на заднее сидение, придерживаясь своего молчания. Парень корректирует угол зеркала заднего вида, чтобы иметь возможность поглядывать на девчонку, и вздыхает:
– Пристегнись, – поворачивает голову, окинув взглядом Тею, которая тонкими пальцами принимается бороться с жестким ремнем, который никак не хочет поддаваться её жалким попыткам. И О’Брайен чешет кончик носа, повернувшись таким образом, чтобы иметь возможность помочь.
Зря он сунул нос. Роббин не просто так утаивает информацию.
Дергает рукой ремень, без труда пристегивая его, и невольно поднимает взгляд, обратив его на лицо девушки, которая пристально пялится в окно.
Теперь черт его знает, как общаться с этой мышью.
Каждый ведет свою собственную внутреннюю борьбу. Какое имеет право один человек перебрасывать свой негатив на другого? Никакого. Тея Оушин с чем-то сражается, как и О’Брайен. Как и Роббин. Как и любой человек. В одиночестве.
Дилан О’Брайен старательно избегает посещения больниц. В детстве он частенько здесь оказывался, не потому, что сам получал травмы. Дело было в Роббин. Всегда только в ней, и у парня выработалось детское отвержение данного места. Словно физически оказываешься в прошлом, вновь погружаясь в неприятные воспоминания, поджидающие на каждом шагу, в каждом отделении. Везде. Дилану до сих пор непонятно, почему его мать выбрала профессию, обязывающую её целыми днями находиться в стенах больницы. Ей в юности не хватило?
В постоянно чистых и белых коридорах пахнет медикаментами. Запах въедается в ноздри, в горло, вызывая приступ усиленного кашля, с которым О’Брайен идет по этажу, высматривая на белых сверкающих на свету ламп дверях нужный номер. Тея плетется немного позади. Как и прежде, её взгляд опущен, она словно высматривает что-то в ногах или наблюдает за нервным движением своих пальцев, которые вот-вот оторвут пуговицу.
– Не люблю больницы, – Дилан не стремится начать разговор с девчонкой, но поддерживать напряженное молчание ему так же неохота. Тем более, сейчас. Когда он знает.
По коридорам ходят люди: простые посетители, пациенты, врачи, медсестры. Персонал больницы раздражает. О’Брайен находит неприятным для глаз белый цвет их формы, или он навязывает себе? Возможно, стоит прекратить оценивать окружающую обстановку.
Оглядывается на Тею, замедлив шаг, ведь они приближаются к нужному кабинету:
– Тут плохо пахнет и люди какие-то… – обращает внимание на медсестру в короткой форме, из-под края которой еле вылезает ткань голубой юбки. Блондинка выходит из-за двери, больно резко устремив на парня внимание, и её лицо озаряется привлекательной улыбкой. И Дилан хмурится, задумчиво изучив девушку, не сразу признав в ней человека, с которым когда-то переспал.
– Мда… – выдыхает, закатив глаза, и невольно касается ладонью плеча, ощутив усилившиеся жжение. Оно неприятно покалывает, словно изнутри на кожу давят тонкие острые иглы, старательно вспарывая татуированную поверхность.
Нехорошо.
– Привет, Дилан, – молодая девушка бодро подскакивает к парню, перегородив ему дорогу, а к груди прижимает свой рабочий журнал, её завитые локоны забавно дергаются, а широкая улыбка кажется милой даже Оушин, которая поднимает взгляд, стукнувшись плечом о руку О’Брайена. Сегодня она предельно невнимательна. Парень намеренно заставляет себя сунуть ладони в карманы джинсов, чтобы не тереть кожу рук. Колкая боль изводит, становясь всё сильнее. И достигает своего пика, когда медсестра, в качестве приветствия, касается его локтя ладонью, несильно сжав пальцами:
– Ты вместо Роббин? – догадывается, ведь еще утром встретила мать Дилана, которая только заканчивала ночную смену. О’Брайен кивает, сдержанно подтвердив:
– Типа того.
Девушка обращает взгляд на Тею, объясняя уже ей:
– Доктор Эркиз сначала побеседует с Диланом, – говорит с паузами, будто зная, что девчонка может не поспевать за скоростью чужой мысли. Хотя, скорее всего, внешнее состояние Оушин яро кричит о её «отрешении» от происходящего вокруг. Честно, начинает казаться, что она находится под чем-то, но медсестра скрывает эти подозрения. Скажет лишь доктору, чтобы тот провел необходимые анализы.
– Проходи, – девушка подталкивает парня к двери кабинета, а сама принимается поглаживать спину Теи. – А мы с тобой познакомимся поближе, – улыбается, но не так широко, отводя девчонку к местам ожидания – мягкие стулья, поставленные в ряд вдоль стены. Оушин хмурит брови, напряжением стрельнув в лицо медсестры, начавшей без умолку болтать, пытаясь увлечь чем-то пациентку. Оглядывается на Дилана, который без желания шаркает к указанной двери, осознав, что сейчас будет выступать в роли опекуна – ответственного лица. Да и говорить придется с мужчиной, который когда-то клеился к его матери. Любой ухажер Роббин, неважно, кто он, – О’Брайен без разъяснений вышвырнет его. Это эгоизм? Наверное, но для его наличия есть причины.
Белые стены, белый пол и совершенно неясно почему – черный стол, набитый документами. Темный кожаный диван, несколько шкафов для хранения папок с делами пациентов. Полный мужчина сидит в крупном кожаном кресле. Его белый халат распахнут, на нагрудном кармане бейджик с указанием имени и должности. Дилан располагается на стуле, напротив доктора, который сутулится, изучая заключение Роббин за прошедший месяц. Почесывает лысую макушку, сонно вздохнув:
– Что ж, – откладывает записи Роббин, взяв карту пациентки. – Плохой результат за месяц.
Дилан с раздражением относится к этому мужчине, поэтому угрюмо реагирует на всё, что бы он ни сказал:
– Программа только началась, – прижимается спиной к спинке стула, ладони крепко сжав в карманах, так как вот-вот примется чесать руки.
– И? – доктор Эркиз поднимает усталый после ночной смены взгляд на парня. – Она не прибавила, – сравнивает показания, чтобы оценить, насколько плачевен результат. О’Брайен вытягивает ноги, принимая расслабленную позу:
– Слишком требовательно для профессионала.
Мужчина исподлобья смотрит на него, вдруг сдержанно улыбнувшись:
– Ты ведь сын Роббин, да? – зачем уточняет? Он прекрасно знает, кто перед ним. Чего в идиота играть?
Дилан кивает головой, слабо, и усмехается краем губ, когда доктор отводит взгляд в сторону, пытаясь скрыть то, с каким трудом втягивает в легкие воздух. Да, он отчетливо помнит, какой была их последняя встреча. Парень надеется, что рука этого типа до сих пор ноет после полученной травмы.
– Так, – Эркиз решает не заострять внимание на происходящем, возвращаясь к рабочему вопросу. – Твоя мать ознакомлена с показанием и наблюдением доктора, который занимался делом Оушин, – начинает что-то фиксировать в своем журнале. – Она часто прибегает к опустошению желудка, – принимается перечислять себе под нос. – Наедается – и два пальца в рот, – с улыбкой качает головой, словно это смешно, но на деле – это типично для пациентов с такой историей болезни. – Также она часто напивается водой перед взвешиванием, поэтому я так строго оцениваю результат. Есть вероятность, что это неверный показатель. И она весит меньше, – высказывает свои подозрения. – Я понимаю, Роббин хочет быть мягче, но с такими, как этот пациент… – поглядывает на Дилана, морщась. – Не стоит. Нужен жесткий контроль, – строгим тоном советует. – Следите за ней. Если к следующему вашему посещению улучшений не будет, её придется отправить обратно.
О’Брайен пальцами потирает сжатые веки и с легким смешком шепчет:
– Думаю, моя мать не позволит её забрать.
– Сразу видно, ты не разбираешься в том, чем мы тут занимаемся, – доктор вежливым тоном поясняет. – Роббин несет ответственность за реабилитацию Оушин, – указывает ладонью на себя. – Я проверяю результат и направляю в больницу, где она содержалась. Тот доктор, который отвечает за её состояние, сам решает, насколько хорошо протекает процесс восстановления. И он может отозвать пациентку обратно, если посчитает, что программа не помогает ей. Значит, она не готова, и ей требуется дополнительное лечение, – заканчивает, вводя парня в курс дела, хотя в этом нет необходимости, просто пытается как-то уладить с ним отношения. Чтобы Дилан, хотя бы, прекратил с таким давлением смотреть на него.
– На данном этапе никаких улучшений, – привстает, еле отрывая пятую точку от кресла, чтобы положить перед О’Брайеном документы. – Посмотрим, что скажет ответственный за неё врач, – и протягивает ручку. Дилан подается вперед, выдернув пишущий предмет из его ладони, с издевкой растянув губы. Эркиз садится обратно, дернув края халата:
– И хочу дать один дельный совет, – переплетает пальцы, уложив ладони на стол. Дилан с пренебрежением листает документ, не особо вникая в то, что подписывает.
– Я понимаю, почему все, в том числе и Роббин, так осторожны в общении с Оушин. Но… – мужчина вновь чешет макушку, не понимая, почему так нервничает в присутствии О’Брайена, который поднимает на него хмурый взгляд. – Я бы на вашем месте был осмотрителен, – раскидывается вполне уместными советами. – Не верьте ей.
После недолгого заполнения каких-то бумажек, на которых парню пришлось поставить свою подпись, как опекуна, они возвращаются в коридор. Ничего не меняется. Тея продолжает сидеть, нервно оттягивая одну из пуговиц рубашки, а медсестра весело о чем-то рассказывает, не сильно-таки интересуясь наличием внимания со стороны девушки. Просто трещит о своем, пока Оушин мечется взглядом по полу, исподлобья посмотрев на вышедшего за парнем доктора. Полный мужчина лениво, будто нехотя, подходит к ней, закрыв свой журнал:
– Привет, Тея, – со вздохом, даже не пытается проявить позитивный настрой, видимо, он работает двое суток без перерыва. – Я – доктор Эркиз. Твой здешний смотритель, – и только сейчас на лице проскальзывает довольная ухмылочка. – Так вы называете нас, верно?
Дилан складывает руки на груди, встав рядом с доктором. Да. Очень забавно. Чего он так лыбится? Как и ожидается, Тея не реагирует. Она отводит напряженный взгляд в сторону, начав потирать колени.
– Сейчас мы тебя взвесим, проверим состояние твоего здоровья, – мужчина кивает своей помощнице, которая с приятной игривой улыбкой смотрит на О’Брайена, пытающегося не акцентировать на её поведении внимание.
– Идем, – медсестра встает, потянув Тею за локоть, ведь доктор большими шагами отдаляется, направившись вперед по коридору. Оушин скованно поднимается, заставляя себя терпеть чужое прикосновение, и медсестре приходится «тащить» девчонку вперед.
Которая оглядывается, врезавшись широко распахнутыми глазами в затылок О’Брайена. Ведь тот поворачивается спиной, направившись совершенно в другую сторону. Тут же возрастает паника. В разы. Страх и тревога достигают своего пика, и неясно откуда появляются силы, чтобы вырвать свою руку из хватки молодой девушки, которая оборачивается, с волнением устремившись за Оушин:
– Тея? – вдогонку, так как хрупкая и вялая девчонка максимально быстро перебирает слабыми ногами, вмиг оказываясь возле парня, который успевает сделать пару шагов, вынув пачку сигарет, когда Тея обходит его, встав напротив, тем самым перекрыв путь. Дилан останавливается, потянув сигарету к губам. С хмуростью смотрит на девчонку, которая переминается с одной ноги на другую, уставившись на него так, словно он держит перед ней оружие, прижав дуло ко лбу.
– Куда ты? – удивительно, но она наконец заговаривает с ним. Обеспокоенно. Кажется, она вот-вот примется вытирать веки, чтобы скрыть проявляющуюся соленую жидкость. О’Брайен стреляет взглядом в разные стороны, затем сощурено уставившись в ответ:
– Покурить.
Девушка с напряжением держит руки вдоль тела, пальцами сжимая ткань рубашки. Смотрит… Напугано. И Дилану приходится опустить руку, стиснув кончик сигареты, тем самым погнув её. Смотрит в ответ.
Она боится, что мы решили отправить её обратно?
Медсестра виновато улыбается парню, осторожно взяв девушку за плечи:
– Идем, – ей удается повести девчонку за собой. Дилан продолжает стоять на месте, теперь уже уставившись в пол. Пальцами издевается над мятой сигаретой, лишь вздохнув, и делает первый шаг, чтобы продолжить идти.
Но хватает за ткань кофты. Причем грубо. И сильно дергает в сторону. О’Брайен даже приоткрывает рот, чуть был не среагировав ударом, по привычке. Тее вновь удается оттолкнуть руки медсестры, и она настойчивее хватает парня за одежду, дернув на себя, обратно. Дилан разворачивается, сердитым взглядом пронзив бледное лицо Оушин, но та не отводит глаза. Смотрит в ответ. Так же хмуро.
Как к ней теперь относиться?
Теперь, когда он всё знает.
– Тея, – медсестра с негодованием возвращается к ним, потянув ладонь к девчонке, но слегка испуганно отступает назад, отдернув руку, когда Оушин поворачивает голову, злостным взглядом вцепившись в лицо девушки. Агрессивно.
О’Брайен выдыхает, пальцами окончательно сдавив сигарету, и сдерживает свои собственные негативные эмоции, развернувшись и ладонью надавив на плечо девчонки. Та оглядывается на него, резко сменив выражение лица на знакомое – безразличное, и отпускает его кофту, вновь принявшись нервно дергать пуговицы на рубашке. Обходят медсестру. Дилан прицеливается, бросив сигарету в корзину для мусора.
Окей, поддается.
Потому что происходит то, чего намеренно пытался избежать.
Теперь, когда он знает.
Он видит в Тее свою мать.
***
Тяжелее, чем обычно. Сегодня какой-то особенный день? Особенно давящий и терзающий, или Дилан усугубляет? Возможно, ему стоит наполнить ванну, погреться и попытаться расслабиться, но нет. Ему душно. Жар исходит, словно, из-под слоя кожи. Дурость. Парень дважды мерил температуру. Он здоров. Физически уж точно.
Умывает холодной водой лицо. Водит ладонями по шее, потирает руки, рассчитывая немного сбавить жжение, но покалывание только усиливается. Оглядывает помещение ванной. Ничего, что могло бы подойти. Нечем царапать кожу, но вряд ли сейчас прокатит. Это помогло лишь раз. Теперь все ощущения намного сильнее. Но парень еще намерен бороться с проблемой. Он будет терпеть до последнего, возможно, данная затея закончится не совсем удачно – Дилан к черту изуродует свои руки. Но не позволит себе сдаться. Кто он, чтобы быть в плену у собственных отклонений?
