Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 74 страниц)

– Она просто очень зажата, – выдыхает от усталости, что накопилась за день. – Во всём.

– Может, не будем вот так при ней обсуждать, – женщине это не нравится, но её собеседница махнула рукой, объяснив:

– Поверьте, она нас не слушает, – уверяет. – Вообще, – и строго напоминает. – Внимательно ознакомьтесь с документами. Особенно с заключением врача. Я понимаю, что вы работаете в больнице и имеете опыт общения с такими пациентами, но…

– Верно, – Роббин вдруг берет на себя смелость перебить женщину. – И первое мое правило – не обсуждать проблему в присутствии её носителя, – шепчет, никак не желая грубить инспектору, но она ведет себя непрофессионально. Совсем.

– Ладно, – видимо, женщина так вымотана, что не вступает в открытую дискуссию, лишь натянуто улыбается в ответ на улыбку хозяйки дома. – А где у вас уборная?

– Вперед по коридору, – кивает головой на коридор. Инспектор благодарит, разворачиваясь, и чуть не врезается в появившегося на пороге парня, который откашливается, сделав шаг в сторону, чтобы пропустить женщину. Она выходит, охотно виляя бедрами, и Дилан секунду пялится на неё, не понимая, для кого эта львица устраивает представление?

– Ты чего тащишься? – Роббин хлопает сына по плечу. Тот изображает боль на лице:

– Мне тяжело.

– Лгун, – фыркает, на что парень улыбается, проходя в комнату, и стреляет взглядом в спину девушки, которая медленно перемещается, осторожно касаясь каждого предмета пальцами. Дилан ставит чемодан на пол, наклонившись к лицу матери, которая продолжает взволнованно следить за молчаливой пациенткой:

– Ты не предупреждала меня.

– О чем? – не сразу догадывается, поэтому смотрит на сына, который дергает головой, подняв брови, и они оба бросают короткий взгляд в спину Теи.

– Знаю, но… – женщина хотела сказать, но почему-то не посчитала это большой проблемой.

– О таких мелочах стоит предупреждать, – парень, конечно, отшучивается, ведь это никакие не мелочи, а Роббин касается ладонью своей груди, изогнув брови:

– А что? – пускает смешок, подкалывая сына. – Наш альфа-самец чувствует себя некомфортно?

Дилан приоткрывает рот, с непониманием щурясь:

– Что? Причем здесь… – но мать не выслушивает. Она складывает руки на груди, делая шаги к кровати, пока Тея стоит у окна, изучая строение рамы. Створки намертво закрыты. Ручка отсутствует. Они всё предусмотрели.

– Всё нормально? – Роббин улыбается, подходя к девушке. Та поворачивает голову, недолгим взглядом устремившись на лицо женщины, и кивает. Молчит.

– Вот и славно, – мать парня вытирает влажные от беспокойства ладони о свою блузку, начав отступать назад, ведь слышит стук каблуков инспектора. – Сейчас закончим с оформлением документов и сядем ужинать.

– Мисс О’Брайен? – женщина заглядывает в комнату, решив поторопить заключение договора, чтобы иметь возможность остаток выходного провести в компании со своей кошкой, банкой мороженого и сериалами на Netflix.

– Да, идемте, – Роббин направляется к ней, препятствуя попытке сына покинуть комнату. Дилан уже делает шаг к порогу, как мать давит ему на грудь, шепча:

– Помоги ей, – улыбается инспектору, выходя из помещения, а парень прикрывает веки, выдохнув:

– Мне за это даже не платят, – затыкается, ведь мать грозит ему кулаком, пока инспектор не видит, и разворачивается, последовав за женщиной.

Дилан проводит ладонью по подбородку, со вздохом оборачиваясь к девушке, которая молча смотрит в пол, продолжая держать рюкзак в руках, будто ребенка:

– Она не такая злая, – всё ещё пытается? – Только со мной. Материнская любовь, все дела, – пытается отшутиться, но реакция не следует, поэтому откашливается, вновь ощутив приступ дискомфорта. – Думаю, она хотела дочь, а получила меня, вот и бесится, – зажато улыбается, сунув ладони в карманы джинсов. Смотрит на новую временную сожительницу, догадываясь, что, скорее всего, зрительный надзор её лишь сильнее угнетает, поэтому сам начинает пялиться куда угодно, лишь бы не на неё:

– Я могу помочь… – запинается, обезнадежено выдохнув, хлопнув ладонями. – Чем-нибудь?

Девушка не обдумает, сразу же дав ответ – качает головой. Дилан кивает, смирившись окончательно:

– Ладно, – вновь слабо хлопает ладонями, после указав ими себе за спину. – Тогда… Пойду отчитаюсь командиру, – и вновь неудачная попытка. Тея только сильнее отворачивает голову, краем глаз уловив движение за окном. Парень не медлит, скорее покидая комнату, тут же ощутив, как его отпускает тяжесть. И он дергает головой, хорошенько потерев веки. Идет к лестнице.

Что ж, особый случай. С детьми как-то легче было.

Остается одна. Взгляд поднимает выше, сделав короткий шаг к подоконнику. Костлявыми пальцами касается светлых штор, осторожно потянув в сторону, чтобы открыть себе больше пространства. Теперь лучше разглядывает женщин внизу, у калитки. Они пожимают друг другу ладони, улыбаясь. Девушка не может открыть окно и послушать, о чем они говорят, поэтому молча наблюдает, не проявляя на своем истощенном лице ни единой эмоции.

– Хорошо, – инспектор уже открывает дверцу своего автомобиля, но в последний момент мнется, всё-таки решаясь высказаться. – Но… – прикусывает губу, вновь взглянув на Роббин, которая внимательно слушает, уже сгорая от желания поспешить к девушке, чтобы проверить, как она, хотя это наоборот будет излишним. Отношения с подростком выстраиваются по иной схеме. Это же не ребенок. Необходимо меньше контроля и больше свободы.

– Если вам захочется вернуть её или отдать чуть раньше, мы поймем, – с пониманием морщится, наклоняя голову к плечу, а Роббин моргает, явно испытывая растерянность, но не дает себе проявить разгорающееся раздражение по отношению к этой женщине:

– Знаете, через меня прошло много детей. Десятки, и больше, – держит руки сложенными на груди. – Думаю, я справлюсь.

– Конечно, – инспектор улыбается, соглашается и кивает головой. – Звоните, если что, – просит, забираясь в салон своей дорогой иномарки.

– Обязательно, – Роббин притворно кивает и отворачивается, закатив глаза. Невольно взгляд поднимается на окна комнаты Теи, но возле них она никого не обнаруживает, хотя в отражении стекол машины инспектора женщина отчетливо заметила девушку. Роббин опускает руки, оглянувшись на уезжающий автомобиль. Назад дороги уже нет. Если она за что-то берется, то выполняет с успехом. Тем более, сейчас у неё особая причина не пускать всё на самотек.

***

Хочешь или нет, но чистота и порядок – первое, что бросается мне в глаза. Этот дом выглядит опрятнее, чем… Чем, что? С чем мне хотелось сравнить это место? Аналогов более нет. Со своим домом? Глупость. Вещи совершенно не сопоставимые. Изучаю убранную кухню, взглядом цепляя каждый уголок, каждый предмет быта, даже вилка в моей руке блестит на свету лампы. Мебель в этом помещении отличается темными оттенками, но догадываюсь, что причина этому – нежелание видеть грязь, которую невозможно отодрать. Да, у хозяйки этого дома очень близкие отношения с чистотой. Роббин О’Брайен внешне не выглядит на сорок. Она очень стройная и на лице еле проглядываются морщинки. Глаза глубокие, карие, волосы темные, немного вьющиеся. Одета приятно, почему-то я не сомневаюсь, что она и дома ходит в опрятной одежде. Как сейчас: светлые брюки и кремовая блузка. Рядом с ней, напротив меня, сидит её сын. И не нужно разбираться в этих людях, чтобы понять, насколько они разные. Даже чисто внешне: на парне мятая футболка, волосы взъерошены. А эти татуировки… Не скажу, что меня настораживает их наличие, но его внешний вид не располагает. Я знала много людей, тела которых были исписаны подобным образом. Ужасные личности, поэтому и сейчас я невольно строю шаблон, по которому определяю, как мне относиться к этому типу.

Если честно… Мне не совсем ясна их политика. Их действия. Как можно впускать в свой дом, свой собственный семейный мир, совершенно левого человека? Не думаю, что когда-нибудь смогу понять.

– Я знаю, что ты не съешь всё, – Роббин указывает на тарелку салата с вареной курочкой, что лежит передо мной. – Я подстроюсь – и начну класть тебе столько, сколько нужно. Дай мне время, – улыбается. Молча киваю, неловко опустив глаза на листы салата. Вилкой протыкаю маленькую помидорку, чувствуя, как женщина посматривает на меня, поэтому, не испытывая ни малейшего желания, кладу её в рот, ощутив сладкий привкус на языке.

Я не голодна.

– Мне сказали, ты поёшь, так? – Роббин настолько интересуется мной? Этого не было сказано в моих документах, значит, она тщательно расспросила доктора, меня это напрягает, поэтому ничего не отвечаю, лишь коротко кивнув.

– Я тоже пела в молодости, – женщина улыбается, подняв взгляд в потолок, и вздыхает. – Прекрасное и беззаботное время.

– Потому что бездетное? – парень рядом произносит, поднося стакан с соком к губам, и женщина закатывает глаза, медленно, будто с угрозой переводя на него взгляд:

– Отлуплю ведь, – звучит грозно, даже я сжимаюсь, но парень усмехается, продолжив спокойно пить сок.

Начинаю переворачивать вилкой листы салата, сутуля плечи. Незаинтересовано наблюдаю за своим действием, кажется, вновь привлекая внимание женщины напротив, которая вытирает губы о белую тряпку, отложив ту в сторону:

– Знаешь, я… – её задумчивый вид вызывает напряжение, поэтому набираюсь сил взглянуть в ответ. – Я не из тех, кто принуждает, – спокойно объясняет Роббин, тепло улыбнувшись. – Если тебе здесь не понравится, ты спокойно можешь отправиться обратно, но… – берет свой стакан, – Хочу отметить, – делает паузы, кажется, зная о моей особенности. Точнее, об особенности моего мышления. Из-за повреждений я не так осваиваю информацию, как другие люди. Думаю… Поэтому мне поставили инвалидность. Внимательно смотрю на женщину, которая пожимает плечами:

– Тут куда больше свободы, чем там, верно? – улыбается.

Незнакомая, чужая комната погрязла в духоте и темноте. Огни лампы играют, носятся по стенам, завлекая меня зрительно. Наблюдаю, как лучи ночника медленно перетекают, двигаясь по пространству помещения. Сижу на краю кровати, горбясь, отчего косточки позвоночника выступают сильнее на шее. Не переодеваюсь. Остаюсь в свитере, наплевав на жару. Мне гораздо комфортнее, когда мое тело скрыто под тканью. Плотной тканью.

Пальцами дергаю нитки на майке, что вылезает из-под свитера. Чувствую, как по шее стекает капля пота. Меня бросает и в жар, и в холод от того, в какой ситуации оказываюсь, но мне четко дали понять, что это единственный шанс…

Мысли обрываются. Слышу недовольный голос Роббин, которая заходила ко мне, желая хорошего сна. Она понимает, как тяжело мне адаптироваться, и её вера в то, что я буду способна привыкнуть, меня пугает.

Я без доверия отношусь к тем, кто как-то пытается расположить меня.

На то имеются причины.

Так вот. Роббин, которая мило общается со мной, сейчас повышает голос на своего сына, находясь в его комнате:

– Ты получил неуд? Где моя тряпка?!

Сжимаю рукой тело, напряженно глотнув сухость во рту, но в ответ на её крик слышится лишь смех:

– Окстись, женщина.

И какая-то суматоха.

Моргаю, потянув ладонь к выключателю на лампе, что стоит на тумбе рядом с кроватью. Ерзаю на краю, ощутив неприятное покалывание внизу живота, отчего не могу сидеть без движения. С напряжением смотрю перед собой, надавив на кнопку.

Свет гаснет, погружая меня во мрак, и тут же в глотке встает ком, вынуждающий меня вновь надавить на переключатель.

Включаю.

Рвано вдыхаю комнатный воздух.

Щелчок. Выключаю. Тьма.

Не могу нормально вдохнуть.

Щелчок. Включаю.

Поперек горла встает ком. Окончательно и основательно занимает внутри положение, начав колко рвать стенки шеи.

Еле загоняю больше кислорода в легкие, ощутив боль в глазах, когда их обволакивает соленая жидкость.

Медленно оглядываюсь на окно, со страхом подняв на стекло широко распахнутые глаза, ведь слышу шорох в ушах.

Щелчок. Выключаю.

Тьма.

Комментарий к Пролог

По обычаю:

трейлер к работе:

https://www.youtube.com/watch?v=A8ocT-PuQKA

фан-трейлеры:

https://vk.com/videos-98331934?section=album_2

группа в вк:

https://vk.com/carrie_mcfly

========== Глава 1 ==========

Не уверена, сколько времени лежу без движения на кровати. Испытываю дискомфорт от мысли, что мне придется передвигаться по чужому дому самостоятельно, без сопровождения. С одной стороны, это хорошо. Больше свободы, но всё-таки ощущаю себя неуютно. Потребность в воде усиливается к первым лучам солнца, что проникают в комнату сквозь светлые шторы. За окном уже слышны голоса людей, гул моторов автомобилей. Всё тело отекает, ведь не шевелилась больше шести часов. Это лишь здравое предположение. На самом же деле, мне казалось, что ночь тянется мучительную бесконечность.

Наконец, сухость во рту доводит мое дыхание до хрипоты, заставив избавиться от паралича, сковавшего мышцы. Осторожно приседаю на кровати, вытягивая руки, которыми упираюсь в матрас, чувствуя их привычное дрожание. Слабость. Она сковывает, но воспринимаю её с приятным наслаждением, когда осторожно спускаю ноги к полу, касаясь теплого паркета кончиками пальцев.

В моем доме пол был ледяным. Не знаю, почему вдруг вспоминаю об этом.

Придерживаюсь за край тумбы, помогая себе подняться на вялые ноги. Никакой уверенности в их способности удержать меня. Встаю вроде медленно, а всё равно голову приятно уносит, в глазах всего на мгновение играет темнота. Не раздумываю о смене одежды. Конечно, здешний климат ярко разнится с тем, к которому я привыкла, но остаюсь в темно-зеленом свитере и джинсах. Вещи помогают мне добиться ощущения безопасности. Чем больше на мне одежды, тем мощнее это обманчивое чувство.

В коридоре не раздаются шаги, не слышны голоса. Надеюсь, жители дома по-прежнему спят, и мне удастся незаметно пробраться в ванную, чтобы немного попить воды из-под крана. Спускаться вниз буду дольше, да и не доверяю я своим ногам. Больно слабые.

Прихрамываю. Колени хрустят на каждом шагу. Наверное, мне не хватает кальция. Подхожу к двери, неуверенно коснувшись её ручки пальцами, и приоткрываю, настороженно выглянув в коридор. Прислушиваюсь. Вроде… Тихо, но моя голова будто шар, наполненный водой. Слышу всё приглушенно – последствия травмы черепа.

Выхожу за порог, босыми ногами шаркая к ванной комнате. Передвигаюсь, как деревянная, буквально ощущаю скованность своего тела и свою неспособность свободно контролировать его. Оглядываюсь лишь раз, когда оказываюсь рядом с порогом ванной. За спиной по-прежнему никого, и с облегчением выдыхаю, сморщившись от жгучей боли в горле, когда прохожу в помещение, заранее включив свет.

Здесь пахнет лимоном. Стены уложены светло-желтой плиткой, на полу мягкий коврик. Ванна и раковина из белого мрамора. Изучаю комнату, не совсем доверяя своим глазам, ведь никогда прежде не имела возможности находиться в столь убранной и приятной на вид ванной комнате. Поворачиваюсь лицом к стиральной машинке, долгие минуты исследуя взглядом цветы в горшках, что стоят на ней. Это так… Странно. Будто жизненная необходимость Роббин – создавать уют. Везде.

Подхожу к раковине, не обнаружив на её дне темно-оранжевых разводов. Значит, вода здесь нормальная, так? А то дома мне приходилось пить ржавую…

Сжимаю сверкающую на свету лампы ручку крана, предприняв попытку повернуть её, но с горечью осознаю, что мне не хватает сил. От этой мысли, будто усиливается сухость в горле, и мое желание пить удваивается в разы. Вытираю обветренные губы ладонью, которую после прикладываю к горячему лбу. Слишком жарко. Повторно стараюсь открыть кран, но тщетно. Кажется, придется спуститься вниз.

Мысленный поток обрывается, и я коротко стреляю взглядом в сторону двери, которая открывается – и на пороге является очень сонный парень, который явно не до конца осознает, что уже покидает кровать. Темные волосы взъерошены, на щеке отпечаток складок наволочки, как и на татуированных руках. Всё та же белая мятая футболка и черные джинсы. ОН уснул прямо в одежде?

Я тоже так поступаю.

Парень вроде хмур. Он не переносит яркого света лампы, поэтому морщится, ладонью сдавив затекшую шею:

– Ты рано встаешь, – хрипло произносит, без скованности проходя внутрь ванной комнаты, а я отступаю назад от раковины, взглядом врезаясь в пол под ногами. Вот так непринужденно он заходит, будто мы давно являемся соседями по дому. Хотя… Он же здесь живет, поэтому его спокойное поведение оправдано. Я – лишний человек.

– Понятно, почему моя мать выбрала тебя, – тянет руку к крану, осекшись, и смотрит на зеркало, сохранив мгновение молчания:

– Ужасно прозвучало, – сам признает это, повернув ручку крана. Без труда. Вот так вот просто. Я моргаю, пристальным взглядом наблюдая за тем, как парень регулирует температуру воды, не желая умываться ледяной, и, думаю, мой надзор и заставляет его замереть, набрав в ладони прозрачной жидкости. Кажется, он смотрит на меня через отражение в зеркале, иначе как бы он обнаружил мое наблюдение, не поворачивая головы?

Ситуация обретает больший дискомфорт. Я нервно сглатываю, сцепив пальцами ткань свитера, и не знаю, как поступить? Может, лучше выйти? Чувствую себя неуютно. А вдруг он умоется, оставив воду включенной для меня, а я потом не смогу повернуть ручки, чтобы закрыть её?

Парень бегает взглядом по зеркалу, изредка врезаясь им в меня:

– Я могу зайти после тебя, – не сомневаюсь, я явно выражаю растерянность, но вовремя хмурю брови, скрыв боязливую скованность под сердитостью, и ниже опускаю голову, быстрым шагом рванув к порогу, чтобы покинуть прохладное помещение. Да, меня шатает, да, голова тут же идет кругом, но я миную коридор, оказавшись у двери выделенной для меня комнаты. И напряжение никуда не пропадает при виде женщины, которая оглядывается, находясь внутри помещения. Она улыбается, с довольством подметив:

– Ты так рано встаешь? – отворачивается, чтобы раскрыть шторы и впустить больше света в комнату. – Я сделала завтрак, – оповещает. Мне не особо нравится, что кто-то имеет доступ в помещение, которое должно быть моей личной зоной безопасности, но каждый раз отдергиваю свое возмущение, вспоминая, что это вовсе не мой дом. Я не имею права голоса.

Реагирую на ее предложение коротким кивком, на самом деле, не представляя, каким образом буду выживать с тем режимом питания, который принят в этой семье. Кажется, они и завтракают, и обедают, и ужинают. Причем, хорошо и плотно.

– Нормально спалось? – раннее утро, а Роббин уже выглядит опрятно и ухожено: на ней идеально выглаженная блузка голубоватого оттенка и белые брюки, волосы собраны в хвост.

Вновь киваю, отходя в сторону от двери, к порогу которой направляется женщина, приятно улыбаясь:

– Вот и славно, – честно, меня охватывает паническое подозрение, что она без труда раскрывает мою ложь, но не предпринимает попытку просверлить дыру в моем сознании, чтобы добраться до моего истинного состояния.

– Спускайся кушать, – еще раз просит, выходя из комнаты, а я отворачиваюсь от порога, приложив влажную от слабости ладонь ко лбу. Давление внутри черепа. Пытаюсь унять дрожание рук и уместное чувство тошноты, пока медленно шагаю к кровати, замечая под ней два выдвижных ящика. Рядом лежит рюкзак. Мне стоит переложить лекарства. Не хочется распаковывать вещи, будто бы это дарует мне веру в скорый отъезд обратно, но не стану питать себя иллюзиями. Ни здесь, ни там мне не станет лучше.

Приседаю на колени, тонкими пальцами сжав ручки ящика, и тяну на себя, используя все имеющиеся силы, но… Никак. Не удается сдвинуть ящик. Хмурюсь, с напряжением продолжив тянуть его на себя, но, как итог, возникает неприятная боль в локтях.

– Тебе помочь? – не ожидаю услышать обращение к себе, поэтому, из-за испорченной нервной системы, вздрагиваю, резко оглянувшись, отчего в шее возникает тянущий дискомфорт. Смотрю на парня, стоящего за порогом комнаты, дверь которой, видимо, Роббин не закрыла. По сути, я не имею права закрываться, так прописано в договоре, так что не могу потребовать уединения.

Качаю головой, молча отказываясь от помощи парня, и смотрю на ящик, сильнее сжав его ручку, желая самостоятельно справиться со столь незначительной проблемой. Лишний раз не оборачиваюсь, вновь принимаясь за бессмысленные попытки доказать самой себе о своей же способности справляться. Нелепо, наверное, выгляжу.

Вновь нервно реагирую на внезапное приближение чужого человека и вскакиваю на тонкие ноги, схватив пальцами рюкзак, который на автомате прижимаю к груди, крепкой хваткой, словно его желают отнять. Искоса и хмуро смотрю на парня, который сонно зевает, приседая на одно колено, и расслабленным движением рук выдвигает оба ящика, не зная, какой необходим мне. Без доверия щурюсь, настороженным взглядом цепляя за то, как он лениво выпрямляется, не позволив молчанию затянуться.

Поворачивается ко мне, жестом ладони указав на кровать и кивнув головой:

– Не за что, – не скажу, что он как-то проявляет это внешне, но… Уверена. Сказанное им только что пропитано скрытым раздражением, которое парень прячет за натянутой улыбкой, разворачиваясь, и направляется обратно в коридор, ладонями вороша темные волосы.

Выходит. Дверь толкает ногой – и та закрывается с щелчком. Негромким, но я всё равно вздрагиваю, сильнее стиснув пальцами ткань рюкзака. Смотрю в пол.

Нет. Я не хочу оставаться здесь. Но если откажусь от программы, то меня вернут обратно.

Кажется, это нечто обыденное для меня, для моей жизни – быть заключенной в рамки, ограничения.

Быть лишенной свободы.

Я правда… Не знаю… Выживу ли здесь.

Сижу на кухне, утопающей в лучах утреннего солнца, передо мной на столе тарелка салата и два тоста с маслом. Стакан с молоком. С душевными терзаниями изучаю еду, не зная, каким образом с ней справиться? Я совершенно не голодна. И трясущиеся руки – не признак обратного. Роббин ходит от плиты к столу, наконец, закончив раскладывать еду:

– Я не стала класть тебе бекон, вряд ли ты можешь кушать жаренное, но, надеюсь, тост ты осилишь, – улыбается, вытирая ладони о влажную тряпку, а мне остается смириться и кивнуть головой в ответ. Женщина стреляет взглядом на наручные часы, потом на круглые настенные, нахмурив брови:

– Ты не знаешь, Дилан вставал? – интересуется, аккуратно складывая тряпку, чтобы уложить её на край стола. Моргаю, нервно перескакивая вниманием с тарелки на лицо женщины, и выдавливаю из себя зажатое:

– Я видела его, – уже забываю, как звучит мой голос. Он отдает хрипотой. Не очень приятный для слухового восприятия. Лучше мне больше молчать.

– Он направился в свою комнату, верно? – Роббин ставит руки на талию, с недовольным видом куснув край своей губы. Пожимаю плечами. Не имею понятия. А женщина опускает руки, закатив глаза:

– Как обычно, – трогается с места, бубня под нос и направляясь в коридор прихожей. – Сейчас он у меня…

Сижу. Смотрю на тарелку. Глотаю аромат пищи, чувствуя ответную неприязнь. В глотке встает ком. Тошнота подступает, и мне приходится прижать кулак к губам, дабы избежать опустошения желудка. Сжимаю веки. Выделение холодного пота усиливается, но я вынуждена вырвать себя из омута смешанных ощущений, когда до ушей приглушенно доносятся ворчащие голоса разной тональности.

– Придурок, на время посмотри, – Роббин толкает сына в спину, пихнув на кухню, а тот морщится, подняв ладонь так, чтобы уберечь глаза от яркого света, льющегося со стороны окна. Выглядит так же мято, будто после того, как умылся, вновь рухнул на кровать и уснул.

– Первый урок в половине девятого, – зевает, со скрипом отодвигая стул. – Сейчас только семь утра, – хрипит, еле выговаривая слова, отчего мне трудно разобрать его речь, а вот Роббин без труда понимает парня. – Женщина, – садится, вытянув ноги под столом, одной задев мою, поэтому сжимаюсь, подвинув стул. – Проверься у врача, мне кажется, у тебя проблемы с головой, – держит ладони в карманах джинсов. Роббин садится рядом, накрыв ладонью сложенную тряпку:

– Ты… – начинает жестко шептать, с угрозой врезавшись взглядом в профиль лица сына, который с довольной улыбкой подается вперед, сев прямо и подобрав ноги под свой стул:

– Утро добрым не бывает, – ставит локти на стол, взяв вилку. – Если ты живешь с ней под одной крышей, – он говорит о матери, но смотрит на меня. Женщина пялится на сына, ничего не выражая, и парень сдается, подняв ладони:

– Молчу.

Роббин закатывает глаза – и они принимаются завтракать, продолжая мельком подкалывать друг друга по поводу всяких мелочей. Я пытаюсь хотя бы сделать вид, что кушаю, но от привкуса укропа на языке ответная реакция организма усиливается, и ликую, ведь никто не замечает, как прижимаю ладонь к губам, морщась, ведь Роббин оповещает сына:

– У меня сегодня ночная смена, – активно пережевывает пищу. – Я возьму машину.

– Эй, – парень тянет, недовольно хмурясь. – Закажи такси. Мне нужен автомобиль сегодня.

– Вечером? – женщина пристально смотрит на сына, который кивает, повторяя:

– Вечером.

И Роббин указывает на него вилкой, качнув головой:

– Ты никуда не поедешь в понедельник, – строго произносит. – Никаких гулянок, – в её голосе возникает больше давления, поскольку парень закатывает глаза. – Это рабочая неделя.

– Ты и в выходные меня не часто пускаешь, – возникает в ответ.

Я невольно наблюдаю за их общением, впервые за столько лет испытывая к чему-то интерес. Они так похожи. Даже эмоции проявляют одинаково.

– Прекрати жаловаться и ешь, – Роббин хочет поставить точку, и обращает внимание на меня, мягко улыбнувшись. – Тея, кушай, – двигает мою тарелку ближе ко мне, а я нервно киваю, вернувшись из забытья.

– Я могу отвезти тебя на работу, а потом… – парень не сдается, но женщину не переубедить:

– Укатить хрен знает, куда? – стучит вилкой по тарелке. – Нет, Дилан. Сегодня и последующие дни ты никуда не выходишь.

Он смотрит на неё, приоткрыв рот, и сощуривается, пустив смешок:

– Злая ты женщина, – отворачивает голову в момент, когда мать обращает на него резкий взгляд. – А ведь в больнице работаешь.

Вижу, как Роббин пальцами перебирает ткань влажной тряпки. Кажется… Она сейчас сунет её ему в рот…

Парень вновь переводит взгляд на мать, лицо которой тут же озаряется улыбкой:

– Ешь, милый, – активно хлопает ресницами, и Дилан, так? Он пародирует выражение её лица, под конец скривившись:

– Искра, буря, безумие, – усмехается, указав на меня вилкой. – Ты всё ещё хочешь жить здесь?

И получает по затылку влажной тряпкой. Я вздрагиваю, чуть не выронив столовый прибор, напуганно смотрю на женщину, которая вот-вот лопнет от негодования, а парень… Он улыбается, никак не реагируя, будто ожидает подобного от матери, и та нервно складывает во второй раз ткань, выдохнув:

– Тея, я забыла тебя предупредить об этом типе, – мы встречаемся взглядами. – Не волнуйся. Если он будет вызывать у тебя дискомфорт, то я найду, куда его сплавить, – улыбка. Приятная.

Дилан переводит на неё внимание, задумчиво хмурясь:

– Я – твой сын, – напоминает, на что Роббин огорченно вздыхает:

– По больному режешь, – и не позволяет парню продолжить говорить, обратившись ко мне. – Тея, я собираюсь в магазин сегодня. Не хочешь со мной? – поднимаю на неё взгляд, прекратив ворошить листья салата в тарелке. – Чего дома торчать? Заодно покажу тебе местность. Ты же никогда не была здесь, верно?

Моргаю. Головная боль усиливается, я… Я не успеваю обрабатывать её слова, осваивать информацию, и успеваю схватиться только за последнюю фразу:

– Нет, – шепот слетает с губ. Продолжаю смотреть на женщину, и она, думаю, понимает свою ошибку, разглядывая на моем лице растерянность:

– Извини, я очень быстро говорю, – виновато потирает ладони. – Постараюсь приспособиться к тебе, – это не её вина. Просто… Я, мягко говоря, «особенная». Меня так называют, чтобы не задеть мои чувства. Проблема лишь в том, что задеть меня нельзя. Я ничего не ощущаю. Как говорит доктор: «Из-за травмы головы и стресса пациентка эмоционально отупела».

Но это ничего. Я не чувствую себя обделенной или вроде того. Наоборот, в этом изъяне много плюсов.

– Удачи, – парень пускает смешок, сунув помидорку в рот. – Ко мне ты так и не приспособилась.

– На убийство не провоцируй, – Роббин искоса смотрит на сына, начав хрустеть салатом. Дилан бросает взгляд на настенные часы и хмурится, задавшись вопросом:

– Не рановато ли для смертей?

– И в кого ты такой противный? – только и может вздохнуть в ответ женщина, смирившись.

– Ну… – парень размышляет вслух. – Моим воспитанием занималась ты, так что…

И тут женщина не на шутку разгорается злостью, даже бросив вилку в тарелку, и туловищем поворачивается в сторону сына, чтобы высказать ему всё, что терзает её глотку:

– Ты… – но не успевает, ведь парень поднимается со стула, рукой обняв женщину за шею, прижавшись виском к её виску с довольной усмешкой:

– Спасибо, я наелся, – он издевается? Кажется, да. Ведь Роббин краснеет от жара, охватившего её по причине злости, а этот тип идет наперекор ситуации, совершая неожиданные поступки.

– Ты… – Роббин давится словами, указывая на сына пальцем. – Ну… – Дилан оставляет тарелку в раковине, поспешив к двери:

– Я потом помою, – выскакивает в коридор, бросив свою мать как дурочку махать рукой перед собой. Женщина моргает, еле вынудив себя выпустить пар, и вздыхает, сев ровно:

– Не за что, – слетает с её губ усталым шепотом. Я чувствую себя неуютно. Не знаю, как относиться к подобному поведению. Их отношения довольно-таки… Странные, хотя, не мне судить.

– Ты не думай, это… – Роббин нервно мешает салат, с больно истощенной улыбкой взглянув на меня. – Это нормально для нас. Мы постоянно так общаемся… – прерывается, когда телефон в её кармане начинает вибрировать. Вынимает, поднося к уху, и отвечает.

Опускаю взгляд на тарелку, сутулясь, и пытаюсь понять эмоциональный спад женщины, которая опускает телефон, выдохнув:

– Вот блин, – встает изо стола, вновь виновато растянув губы. – Срочно вызывают к пациентке. Я вернусь только к обеду, а потом на ночную смену, – берет тарелку, относя её в холодильник. – Работаю в больнице, – оглядывается на меня, объясняя. Киваю. Ясно.

Женщина что-то бубнит под нос. О своем, думаю, и берет со столешницы свою сумку, спешно направившись к порогу кухни, на котором тормозит, неуверенным тоном спрашивая:

– Это точно ничего?

Не совсем понимаю, о чем она, поэтому вопросительно хмурю брови, продолжив молча смотреть в её сторону. Роббин дергает заусенец на пальце, махнув ладонью, и на её лице вновь возникает яркая улыбка:

– Забудь. Прими лекарства, – напоминает, одной ногой переступив порог, но вспоминает ещё кое-что, поэтому вновь оглядывается. – И мне выдали твои специальные таблетки. На верхней полке, – указывает на ящики над столешницей. – Не забывай, ладно? Очень важно стабильно принимать дозу, тогда ты точно пойдешь на поправку.