Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 64 (всего у книги 74 страниц)
Оушин не успевает отыскать. Рубби отвлекает:
– Ой, там что-то идет явно не по плану.
Тея обращает взгляд на поле, наблюдая за возней девушек из группы поддержки, которые собрались в одной точке, начав оглядываться на трибуны и громко кого-то звать. К ним бегут врач и женщина-тренер команды. Переполох не отвлекает зрителей от веселья, сложно заметить, как что-то идет не так, когда вокруг бушует такое «празднество».
Тея опускает руки, обеспокоенным взглядом перескочив на двух игроков, которые не сразу уверенно поспешили к столпившимся в центре поля людям.
Номер О’Брайена. А второй… скорее всего Браун.
Оушин с тревогой подталкивает Рубби к ступенькам, пытаясь не сводить внимания с происходящего. А Эркиз вдруг застывает на месте, принявшись активно кашлять, и клонит голову, ладонью скрыв нижнюю часть лица. Оушин еле разворачивает её к себе, не успев спросить, всё ли в порядке, ведь замечает вымазанный в крови нос Рубби, которая опускает алые пальцы, запрокинув голову.
Верно, что-то явно пошло не по плану.
***
Моя жизнь тесно связана с больницами. Ирония. В месте, которое мне не нравится, я бываю чаще, чем где бы то ни было. В поздний час здесь спокойнее. Посетителей мало, пациенты ужинают в палатах и ведут приготовления ко сну, принимая необходимые лекарства. Врачи в белых халатах привидениями блуждают по коридорам, медсестры изредка мелькают перед глазами.
Сижу в приемной на первом этаже рядом с дверями в зал, оборудованном для приема большого количества людей. Что-то вроде травмпункта. Если честно, я бы отвела Рубби сразу к Эркизу, но девушка предпочла не общаться с отцом по «пустому поводу». Не знаю, насколько в её положении, поводы могут быть пустыми.
Через широкие окна и прозрачные двери могу наблюдать за темной улицей. Мне некомфортно находится в такой час вне дома.
Рубби выходит из зала, в котором кипит работа и ведется прием двадцать четыре часа в сутки. Я хочу подняться, но девушка поднимает ладонь, беспечно молвя:
– Всё в порядке. Просто давление подскочило, – а сама бессильно садится на сидение рядом, запрокинув голову. Прикрывает веки. С хрипом дышит. Тревожно изучаю её состояние, желая всё-таки попросить её сообщить отцу, но отвлекаюсь на вибрацию телефона в кармане. Нервно роюсь в нем, вынув смартфон, и отвечаю на звонок, не успевая произнести ни слова.
– Ты где? – судя по тону, Дилан уже не испытывает тех положительных эмоций.
Посматриваю на молчаливую Рубби, понимая, что мы еще не скоро отправимся домой:
– В больнице.
– Ты в норме? – он то ли злится, то ли беспокоится… Возможно, всё и сразу.
– Нет… то есть, да, – заикаюсь. – Это Рубби стало не по себе.
– Не уезжай, – приказывает, – мы сейчас подъедем.
Мы?
– Что-то случилось? – вспоминаю переполох в конце матча. Они едут в больницу? Кто-то из них потравмировался?
– Брук упала в обморок, – Дилан объясняет. – Её должны были уже доставить в больницу.
Хмурюсь, с волнением скользнув взглядом по приемной:
– Понятно, – мой голос редко выражает эмоции, но, думаю, О’Брайен не будет сердиться на мое равнодушие.
Парень молчит в трубку. Я начинаю нервничать:
– Всё хорошо? – пристально пялюсь в пол, пытаясь не выдавать тревоги в голосе.
– Нормально, – ровный ответ.
– Я жду тебя.
– Ладно, – отключается. Еще секунду прижимаю телефон к уху, затем смотрю на экран и тяжело вздыхаю, затылком коснувшись стены. Смотрю в потолок. Прислушиваюсь к неровному дыханию Рубби. Думаю, она не против слегка задержаться здесь. И что-то мне подсказывает, ей придется провести тут ночь.
Парни приезжают быстро. Не проходит и получаса. Я не меняю положения тела, как и Эркиз, когда в приемную входит Дилан и… Норам, да? Отрываю голову от стены, садясь ровнее, и не скрываю хмурости, когда оба парня проходят к регистратуре, не замечая нас с Рубби. За ними плетется Дэниел. И он явно не в своей тарелке.
Я дергаю Рубби за плечо. Девушка еле разжимает веки, обратив на меня недовольный взгляд. Бледная и какая-то неживая. Молча встаю, поддержав её под руку, и веду к регистратуре, когда парни разворачиваются, чтобы направиться к лифтам. Совершенно нас не видят.
Неужели, Дилан настолько печется о Брук, что забывает обо мне?
Отгоняю мысли, полные эгоизма. Иногда веду себя хуже ребенка, страдающего от недостатка внимания.
Без вступлений догоняю Дилана, таща Рубби за собой:
– Ты знаешь, куда её положили?
О’Брайен заметно осекся, обратив на меня удивленный взгляд, но быстро собрался:
– Да, она… вроде в норме, – тормозит, пока Норам доходит до лифта, нажав на кнопку вызова, а Дэниел неловко топчется между парнями, не находя себе места.
– Роббин так говорит, – Дилан бросает короткий взгляд на Рубби, взяв меня за локоть. – А с тобой что?
– Непреднамеренное кровоизлияние, – девушка отшучивается без тени улыбки.
– Заебись.
– Хештег: жЭвем.
Короткий, информативный диалог.
Тихий сигнал сообщает о прибытии лифта, двери которого раскрываются.
– Идем, – О’Брайен ведет меня внутрь, а я по-прежнему тащу Рубби.
Двери закрываются. Молчание. Я озираюсь по сторонам, проникаясь этой нагнетающей атмосферой. Вдруг Дилан слишком сильно сдавливает мой локоть пальцами, и я вздрагиваю, взглянув на него с беспокойством:
– Успокойся, – не хочу казаться грубой, не хочу проявлять неуместную ревность. Но дергаю рукой, избавившись от его цепкой хватки.
Дилан опускает на меня взгляд, ненадолго, ведь мы приезжаем на нужный этаж. Выходим. Норам внимательно изучает номера на дверях палат и в какой-то момент тормозит, сморщившись от неприязни:
– Блять, – проводит ладонью по светлым волосам, обменявшись взглядами с Диланом. Впереди, у раскрытой двери одной из палат, стоит незнакомый мне мужчина, но, судя по реакции Норама, видеть его здесь не рады.
Оба парня мешкают. Рубби ладонью сдавливает свой лоб, без слов клонясь к мягким диванам. Я помогаю ей присесть, а сама лезу за телефоном в карман, чтобы предупредить хотя бы Роббин о состоянии дочери Эркиз.
Дэниел чувствует себя так же не к месту, как и я. Странно всё это. Набирая сообщение, а второй рукой сжимая ладонь Рубби, которая вновь запрокидывает голову, прикрыв веки, я краем глаз слежу за поведением Дилана и Норама. Парни нервно топчутся, не удерживаясь без движений. Постоянно встречаются зрительно, бродя от одной стены коридора к другой. При виде такого напряженного и крайне озабоченного происходящим О’Брайена, в моей груди стонет то самое чувство, которого я так стыжусь.
Идиотка. Эгоистка.
Отправляю сообщение, виновато опустив глаза.
А со стороны той самой палаты вдруг доносится хриплый крик, от неожиданного звучания которого меня бросает в дрожь, а Дилан с Норамом реагируют слишком оперативно, будто они томились в ожидании этого самого сигнала.
«Прочь!» – вот, что разбираю среди шума, возникшего в палате. С волнением приоткрываю рот, проронив вздох в момент, когда Норам и Дилан срываются с места, кинувшись в помещение, при этом белокурый парень намеренно пихает стоящего на пороге мужчину в пиджаке.
«Прочь! Пошла прочь!»
Отпускаю ладонь Рубби, сделав пару неуверенных шагов вперед, а Дэниел озвучивает мои мысли:
– Это Брук?
Смотрим друг на друга, когда из палаты выскакивает женщина в красивом платье, больно наигранно бросившись мужчине в объятия, и кричит кому-то, кто остается в помещении:
– У неё проблемы! С головой. Не давайте ей бить себя!
Окончательно сбившись с толку, я решительно шагаю в сторону палаты. Дэниел следует за мной, а мимо нас проходит эта парочка. Женщина накрывает половину лица ладонью, а мужчина не выражает никаких эмоций, думаю, его не особо заботит происходящее.
Встаю на пороге, коснувшись дверного косяка пальцами, и хмуро наблюдаю следующую картину: Брук сидит на кровати, продолжая отбиваться от рук медбратьев, которые поспешили на помощь врачу, она истошно кричит, размахивая кулаками и намеренно нанося удары себе по голове, в то время как Дилан и Норам расталкивают мужчин в форме, препятствуя их работе.
– Прочь! – Реин не в себе. Вот, что я вижу. Один из мужчин перехватывает её руки, прижимая девушку к кровати, но его отпихивает Норам:
– Отойди! – и сам хватает Брук за запястья, прижимая руки к её животу. Садится на кровать, прижимая Реин спиной к себе, и крепко сцепляет её в хватке, ограничивает движения, пока девушка продолжает попытки вырваться. Но как только с другой стороны садится Дилан, к ней будто возвращается здравомыслие. С крика и ругани она переходит к плачу. Ревет, пряча лицо в изгиб шеи О’Брайена, а тот крепко обхватывает её тело, заключая в объятие, подобное тому, которым удерживает её и Норам.
Медсестра спешит наполнить шприц успокоительным. Остальные из персонала напряженно топчутся рядом с кроватью, но ближе не подходят. Реин истошно рыдает, хватаясь ладонями за одежду ребят, которые молча сковывают её, выражая на лицах… Что-то, чего мне не понять.
Не шевелюсь. Пристально смотрю на О’Брайена.
Я никогда прежде не видела его таким.
– Это ненормально… – шепот. Поворачиваю голову, взглянув на Дэниела. Парень хмуро наблюдает за ситуацией, неодобрительно фыркнув: – Бред какой-то, – и сует ладони в карманы, развернувшись.
– Ты куда? – не двигаюсь с места. Дэниел бросает с неприязнью:
– У них какие-то нездоровые отношения, – и продолжает вышагивать. Тяжелая походка.
И его я никогда таким не видела. День гребаных открытий.
Рубби вынимает из кармана маленькую бутылочку. Боже, серьезно? Она запрокидывает голову, принявшись опустошать её, а мне остается только обреченно вздохнуть. Дэниел проходит мимо неё. От всей этой ситуации у меня тяжесть образовывается в голове. Она мешает принимать решения и превращает меня в глупого наблюдателя, поэтому, когда Рубби вдруг роняет бутылочку, схватившись обеими руками за голову, я никак не реагирую в отличии от проходящей мимо медсестры, которая касается её плеча, склонившись к лицу. О чем-то спрашивает, но вместо ответа Рубби предпринимает попытку встать – и опадает на пол, закатив глаза.
«Господи», – кажется, именно это вскрикивает молодая медсестра, присев рядом с дочерью Эркиза. Я без эмоций вынимаю телефон и строчу еще одно сообщение Роббин, игнорируя несколько пропущенных вызовов от неё: «Рубби вырубилась», – отправляю. Пускай сами решают эту проблему.
Возвращаюсь к тому, что творится в палате. Брук больше не кричит, она издает тихие стоны, крепко вцепившись в ребят пальцами. Дилан и Норам продолжают обнимать её и крепче сдерживают, когда медсестра вводит в сгиб локтя девушки иглу.
Не проявляю эмоций. Смотрю на О’Брайена, который прикрывает веки, носом прижавшись к макушке Брук. И в глотке встает ком. Моргаю, стиснув зубы до легкого скрипа, а ладони сжимаю в кулаки.
Мне… мне это не нравится.
***
Время – одиннадцатый час. На многих этажах приглушен основной свет. Посетителей давно выпроводили из здания, но с разрешения Эркиза, ребятам разрешили остаться.
Тея сидит на мягком диване, обхватив одной рукой свой живот. Нечитаемым взглядом смотрит перед собой. Норам и Дилан бродят напротив, не присев ни на минуту. Они не переговариваются, не делятся мыслями. Оушин изредка исподлобья сверлит вниманием затылок Дилана, когда он поворачивается к ней спиной. И сдержанно дышит, игнорируя растущее внутри недовольство. Понимает, что её реакция неправильна, ведь речь идет о Брук, но чувство ревности перекрывает волнение за состояние другого. К сожалению, она ничего не может с этим сделать. Только скрыть в себе.
Из палаты Брук выходит Роббин. Женщина выглядит хмурой, даже сердитой, и это настораживает парней, которые, наконец, выбираются из своих моральных коконов, реагируя на мисс О’Брайен:
– Её пока оставят в больнице, – закрывает папку с показанием врача и с подозрением изучает лица ребят. Она что-то принимала? – голос твердый, давящий. Тея не поднимает взгляд. Не желает видеть то, какое волнение выказывают остальные.
– Нет, – Дилан переглядывается с Норамом, получив отрицательное покачивание головой с его стороны. – Она…
– У неё проблемы с головой, – светлый парень вдруг решает перейти к решительным действиям, из-за чего О’Брайен пихает его в плечо:
– Норам, – процеживает, но парень не собирается затягивать с этим:
– Дил… – устало прикрывает веки, заставив О’Брайена замолкнуть, и после обращается к Роббин. -В общем, её надо бы… – запинается, не зная, как выразиться мягче, – определить в… – с намеком смотрит на женщину, сложившую руки на груди. Роббин щурится, изогнув брови, до неё моментально доходит, в связи с чем она выдает протест:
– Серьезно? Если бы в этом была необходимость, её бы родители давно написали запрос.
– Думаешь, им есть дело? – Норам сам срывается на грубый тон, и Дилан автоматически сжимает кулаки, будто бы этот парень готовится ударить его мать. – Их дома практически не бывает.
– Боже… – Роббин прикрывает веки, пальцами коснувшись лица.
– Мам, – О’Брайен только в крайнем случае обращается к ней подобным образом. Женщина знает это, поэтому устало вздыхает, взглянув на сына. Тот кивает на Норама:
– Послушай его.
Внимание Роббин скачет от одного парня к другому, они выжидающе пялятся на неё, и женщина сдается, опустив руки:
– Ладно. Я подниму этот вопрос. С ней побеседует терапевт и тогда будет вынесено решение, – слабо толкает сына в плечо. – А сейчас – по домам. Время посещения закончилось, – разворачивается.
– Спасибо, – Норам может выдохнуть. Роббин всё еще с сомнением возвращается в палату, прикрыв дверь.
Парни продолжают стоять на месте, уставившись в одну точку. Какое-то время они молчат. Тишина прерывается громким вздохом Норама, который накрывает лицо ладонями, скользнув затем ими по волосам:
– Блять, – стонет с хрипом и хлопает Дилана ладонью по груди. – Идем курить.
– Идем, – он с легкостью соглашается, сделав пару шагов спиной назад. Тормозит у дивана, уставший взгляд опустив на макушку девушки, что продолжает сидеть. Подносит к её голове ладонь, постучав пальцем по лбу:
– Пошли.
Оушин встает с кислой миной на лице, которая сменяется напряжением, когда парень сжимает её ладонь и ведет за собой к лифту. Попытка проглотить комок – не удается. Девушка выбирает молчание. Боится, что её чувства разозлят Дилана, ведь его сильно тревожит здоровье подруги.
– Где Дэн? – О’Брайен опомнился.
– Думаю… – Тея хмурит брови. – Он ушел, – поднимает взгляд. – Напиши ему.
– Напишу, – парень вздыхает, немного поиграв с пальцами Оушин. И этого достаточно, чтобы вызвать внутри неё теплоту.
Морозный воздух. Тея дышит паром, кутаясь в кофту на молнии. Над головой черное полотно. Ни единой звезды. Абсолютная мгла.
Парковка больницы пустует. Оушин ловит себя на необычной любви к подобным безлюдным местам в темное время суток. Спокойно. Тишина умиротворяет.
Дилан продолжает крепко держать её ладонь, уводя к машине. Девушка забирается в салон, чтобы не соблазниться и не покурить вместе с ними. Хотя, в данной ситуации, О’Брайен не стал бы препятствовать. Но Тея ведь работает над собой, верно?
Она усаживается на заднее сидение, устало поерзав, и переводит взгляд на парней, которые отходят от автомобиля, чиркая зажигалками. В темноте загораются огоньки сигарет. Дымок окутывает лица. Тея апатично наблюдает за ребятами, не имея сил раздумывать над тем, что их всех ждет в дальнейшем. В какой-то миг она улавливает силуэт, а потому непроизвольно прилипает таким же незаинтересованным взглядом к мужчине вдалеке. Черты не разглядеть. Он минует парковку, приближается к своему автомобилю и забирается внутрь. Больше никаких действий не производит.
«Наверное, тоже особый посетитель», – решает Оушин и прикрывает глаза, чтобы дать им отдохнуть.
***
До дома мы добираемся никакие. Дилан подбрасывает Норама, а после ведет автомобиль на гипер-низкой скорости, наверное, он понимает, насколько не сосредоточен на вождении, и во избежание аварии не превышает семидесяти километров в час. Мы не разговариваем. Я старательно изображаю из себя спящую и истощенную, хотя на самом деле мой мозг продолжает кипеть от мыслей.
Скорее всего, Дилан и сам не горит желанием общаться с кем-то. Поэтому мы молча оставляем машину в гараже, молча входим в дом, молча поднимаемся на второй этаж погруженного в темноту дома, молча минуем коридор и также молча оказываемся в комнате. И только тогда, небрежно бросив на пол спортивную сумку, он роняет шепотом:
– Я покурить, – не ждет моего ответа. Хлопает по переключателю на стене – комната озаряется светом. Щурюсь, стягивая с себя кофту. Аккуратно вешаю на спинку стула. И стою. Смотрю в пол.
Вдох. Выдох.
Пытаюсь расправить плечи. Хруст в спине.
Ладно, забей, Оушин. Ты должна вести себя разумно.
Оглядываюсь на брошенную парнем сумку. Я его знаю. Оставит все так до следующей нужды. Лучше сразу кину в стиральную машину. Иначе это придется сделать Роббин.
Приседаю на корточки, расстегивая молнию, и хмыкаю, видя, как неаккуратно парень впихнул внутрь форму. Спешил…
Вновь колкая боль в груди. Фыркаю, неосторожно вывалив содержимое сумки на пол.
Прекрати, Тея.
Сжимаю пальцами ткань его футболки и встаю, когда из внутреннего кармана сумки выглядывает край упаковки от сигарет. Удивленно поднимаю брови, наклонившись и вынув её. Забыл? Значит, сейчас вернется злой. Лучше выйду ему навстречу. Сейчас, как мне кажется, его способна выбесить любая мелочь.
Оставляю вещи на полу, шагнув в сторону порога и по привычке раскрыв упаковку с мыслью: «Может, всё-таки выкурить одну?» – и застываю, ощутив, как сердце тяжелеет, замедляя удары.
Ведь внутри вовсе не сигареты.
Мои губы разжимаются, а в глазах застывает шок.
– Только не это…
========== Глава 37 ==========
Освобождение и затмение
Черная ночь – не его соратник. Глухие темные улицы – не помощник. Каждый поворот уводит в тупик, вынуждая мозг работать на максимум. Он обезумевши мыслит, анализирует пространство, но играющая в груди паника мешает принимать правильные решения. Страх путает визуальное восприятие, уводя парня к заброшенным окраинам у самой лесополосы.
За его спиной такое же тяжелое дыхание. Но твердое, ровное. Щелкают затворы оружий.
Томас забегает за угол заброшенного складного здания, надеясь, что след будет потерян, но из-за стены напротив выскакивают несколько мужчин, и парень уже с изводящим ужасом в глазах несется в совершенно иную сторону, окончательно отдаваясь в руки цепкой паники.
И его мозг не успевает понять причину резкой боли, когда ногу пронзает выстрел.
Всё еще сидит. Приходится подкладывать на широкий подоконник плед, чтобы не отморозить пятую точку. Рубби и без того хватает болячек. Девушка держит в руках кружку с горячим кофе, смотрит на ночное небо, напоминающее смолистое образование. Рубби с тоской потягивает напиток. В её глазах не искрится сильных эмоций, она начинает принимать правду, заложником которой оказывается.
Но почему-то продолжает ждать.
Держат за руки, заламывают их за спину, не позволяя парню шевелиться. Он и не может. Слишком серьезно начинает изнывать тело от полученных пуль. Томас с широко распахнутыми глазами пялится в землю, стоя на коленях. Его разум по-прежнему избегает анализа и принятия. Это не может происходить с ним. Он не верит, он же…
Напротив – еще двое мужчин, держащих оружия. Всё приводят дыхание в порядок. Медленным вальяжным шагом приближаются еще трое. В центре и во главе – плотный мужик с сальными зачесанными волосами. Томас не пытается рассмотреть его лицо. Перед глазами плывет, а в мышцах появляется слабость. Пробитые пулями ноги пока не сообщают о произошедшем, не подают сигнал. Томас ловит себя на мысли, что рад не чувствовать боль. Хотя бы сейчас.
– Значит, ты сдал нас? – мужчина с пивным животом оценивающе осматривает парня и лезет ладонью за спину под ткань куртки, не имея причин оттягивать момент:
– Что ж, я свое слово держу.
Томас выглядит болезненно. Ослабшим взглядом ползет вверх, слегка морщась и приоткрыв рот, дабы выпустить хриплый вздох, обратившийся в пар из-за низкой температуры.
Щурится. Ни единой звезды.
Не способен сфокусироваться – и весь небосвод захватывает мир в его глазах, погрузив во мрак.
Затвор щелкает. Как он дошел до этого? Что стало поворотным событием в его жизни? Конечно, он всегда был беспризорником, сбегал из дома для привлечения внимания, но проблема в том, что его никто не искал. Наверное… чувство ненужности и одиночества привело его сюда, на задний двор чертом забытого склада.
Томас лишь убежденно вздыхает, нахмурившись, когда дуло пистолета с издевкой смотрит в его сторону.
Всё-таки его реальность – это сплошная беспросветная тьма.
Выстрел.
– Рубби.
Девушка вдруг чувствует странный укол под ребрами, словно что-то постукивает изнутри. Она прикладывает ладонь к солнечному сплетению, стараясь выровнять дыхание. Не реагирует на отца, заглянувшего в комнату дочери. Эркиз с печалью и волнением изучает Рубби со стороны, но больше ничего не говорит. Она его не слушает.
Мужчина отводит взгляд и пропадает в коридоре, тихо прикрыв дверь. Девушка продолжает испытывать странную ноющую боль в груди, в животе, в голове. Всё тело ломит. Она хмурится, и, кажется, хмурость требуется для сокрытия настоящих эмоций, ведь глаза слезятся.
Всё еще хранит надежду. Пускай ей и придется остаться здесь, с отцом или лечь в больницу. Но почему он просто не может провести с ней это время? Остаток времени.
Почему он оставил её?
***
Я не способна сосредоточиться на чем-то вне себя. Не помню, как проснулась и спали ли сегодня, видела ли сны или же пребывала в крепкой темноте. Помню, как принимала душ, как холодная вода струилась по телу и должна была помочь мне успокоить тревогу, но та только разрасталась. Мысли не находили покой.
Ведь Дилан лжет.
Не могу думать ни о чем другом. Внутри клубится не просто обида. Это разочарование и злость, даруемое осознанием реального положения дел: О’Брайен так яро настраивает меня на «истинный» путь, злится и негодует, если я спотыкаюсь о себя прошлую, которая никуда, конечно, не делась. Тея Оушин всё еще внутри меня. Деградация всё еще нашептывает мне на ухо дурные мысли. Но дело в том, что я работаю над собой, я пытаюсь. А он… он только говорит, только делает вид, что всё под контролем. Такой своенравный и лицемерный парень, указывающий на ошибки других и игнорирующий свои. Высокомерный и…
Он лжет мне. Мне. После всего, в чем мы признались друг другу. Почему?
– Вы сбросили три килограмма.
Моргаю. Медленное возвращение в реальность. Обращаю отсутствующий взгляд на медсестру, которая фиксирует мой вес в папку личного дела. Все данные отправляются моему лечащему врачу. И сейчас я в ступоре осознаю, что…
– Но… – недоумевающе смотрю на показатель весов, испытывая разочарование, смешанное с испугом, – я питаюсь, – вновь пересекаю взглядом кабинет, врезавшись в профиль женщины в белом халате, и принимаюсь тщетно оправдываться. – Нормально. Больше, чем раньше, я…
– Тея, вам нужно серьезнее работать, – медсестра с заумным видом пишет комментарий.
– Но я… – подхожу к кушетке, слабой хваткой потянув к себе свитер, и выгляжу не на шутку расстроенной таким результатом.
– Скорее всего, вашему доктору это не понравится, – женщина просматривает историю моих осмотров, выражая больше суровости. – Показатели хуже, – оборачивается на кресле, уложив мою папку на свои колени, и внимательно смотрит мне в глаза. – Хочу, чтобы вы были готовы к возможному возвращению.
Опустошенно мой взгляд пытается сфокусироваться на неё лице. Усталость вдруг обваливается с новой силой, вынуждая сутулится. Отворачиваю голову, а женщина благодарит меня за посещение и возвращается к своим делам, позволяя мне спокойно одеться. Что я делаю крайне медлительно, всем своим видом демонстрируя неверие. Мимика дрожит. Лицо никак не может определиться, какие эмоции выражать. Полнейший сумбур. Но отчетливее меня поражает разочарование в себе. Новообразовавшиеся негативные чувства накладываются на те, что мучают меня со вчерашнего дня.
Мне страшно выходить в коридор, где меня ждет О’Брайен. Каждый раз он спрашивает о результатах. И я… боюсь сказать ему о том, что не справляюсь. Точнее, мой организм не справляется.
С этими тревожными мыслями я еле шаркаю к двери. Ноги наливаются свинцом. Головная боль не оставляет попыток избавиться от столь угнетенного состояния. Касаюсь ручки. Глубокий вдох.
Открываю дверь.
Выдох. Короткий. Мысли замирают. С очередной порцией непонимания в глазах окидываю взглядом коридор этажа, заполненный людьми. Незнакомцы. Выхожу чуть вперед. Руки слабо опадают. Как потерянная озираюсь, в итоге взглядом уткнувшись в кресло диванчика, на котором оставила парня перед тем, как войти в кабинет на прием. Его место занимают другие посетители. Моргаю, стараясь не поддаваться своему состоянию, а оно яростно утягивает меня в сторону панической реакции на происходящее. Так часто происходило, когда что-то шло не по плану. Но и эту особенность моего организма я пытаюсь заглушить.
Отхожу к стене, дабы не стоять на проходе и не мешать идущим мимо людям. Вынимаю из кармана джинсов телефон и принимаю решение написать парню сообщение. Наверняка мой голос звучит подозрительно слабо, не хочу, чтобы Дилан сразу приступил к расспросам. Может, и хорошо, что он куда-то вдруг пропал. У меня есть время привести себя в порядок.
«Где ты?» – пишу, отправляю. Держу телефон в руках, пристальным взглядом гипнотизируя экран. Обычно О’Брайен молниеносно отвечает, а тут мне приходится ждать минут десять, прежде чем от него приходит короткое:
«Я у Брук. Приходи».
Мое лицо моментально минимизирует проявление беспокойства, обретая чистое равнодушие. Стеклянный взгляд продолжает сверлить экран. Текст сообщения голосом разума гудит в сознании.
Я знаю, что не должна чувствовать нечто подобное.
Пальцы давят телефон.
Но как же я раздражена. Да, Брук сейчас нелегко. Ей нужны рядом друзья, но…
Ненавижу себя за этот эгоизм. За это самое вечно присутствующее «но».
К моменту, когда я нахожу дверь палаты Реин, мое тело окончательно выступает против меня. Непосильная тяжесть. Разум – суровая ноша. Пытаюсь не дать себе впасть в опасное состояние уныния, но все успехи терапии, которых я вроде как добиваюсь, куда-то испаряются. Так происходит всегда. Мотивационное влияние меркнет постепенно, для поддержания стремления к выздоровлению необходимо регулярно посещать место или взаимодействовать с человеком, которые тебя вдохновляют. Вот, почему я не до конца верю в душевные исцеления. Моего желания излечиться хватает ненадолго. Пропущу одну маленькую мысль о безысходности – она в кратчайший срок разрастется до разрушающих масштабов.
Я запросто впадаю в уныние и с трудом выбираюсь.
Наверное, во мне больше от Деградации, нежели от Океана.
Не стучусь. Открываю дверь только после того, как пару раз совершаю глубокий вдох. В палате распахнуты шторы, яркий белый свет ослепляет. Морщусь, переступив порог одной ногой, и встаю на месте, с безразличием уставившись на Норама и Дилана, которые сидят на кровати по обе стороны от Брук. Реин выглядит немного лучше. По крайней мере, к ней вернулась сознательность. Они над чем-то смеются. Что-то, что Брук показывает им в своем телефоне, вызывает очень яркие эмоции на их лицах.
Задумчиво щурюсь. Реин… на самом деле, она… смею предположить, девушка постоянно пребывала во внимании Дилана и Норама. Она – их центр. Не знаю, как так вышло и что этому поспособствовало, но то, как ребята реагируют на неё, говорит о многом. Возможно, всё дело в их близких и не совсем правильных отношениях.
Девушка громко смеется, когда Норам пытается отнять у неё телефон, лишь бы не видеть экран:
– Господи, зачем ты всё это хранишь?!
Фотографии. Догадываюсь. Старые фотографии. Скорее всего, на них запечатлены они. Хмурюсь. У них общее прошлое, это здорово, но сейчас их объединяет лишь чувство ностальгии. Они давно не те ребята, какими были пару лет назад, у них давно не те отношения и есть ли смысл плавать в воспоминаниях? Ностальгия – это прошлое. Прошлое – не товарищ иному настоящему и будущему. Если ты зациклен на прошлом, то не сможешь менять что-то в дальнейшем. Невольно задерживаю опечаленный взгляд на Дилане. Он так… зависим от всего этого. И я уверена, он страдает от осознания, что всё уже не так. Уверена, была бы возможность, он бы вернулся в прошлое и застрял бы в нем, только бы сохранить постоянство, дарующее ему защищенность.
Роббин, конечно, немаловажна для него, но Норам и Брук – это отдельный мир, в котором О’Брайен по-прежнему хочет обитать, ведь в нем ему комфортно.
Смотрю на Норама. Интересно. А какого мнения придерживается он?
Смотрю на Брук. И окончательно убеждаюсь в своем предположении: Реин привыкла иметь их рядом. Она хочет их рядом. Как было всегда. Хочет их обоих.
Дэн прав. У этих троих особые отношения.
– Привет! – Брук первая замечает мое присутствие. Отмираю, но пелена серости не сползает с глазных яблок, продолжая затягиваться. Реин выглядит такой счастливой, ведь она снова – центр.
Невольно сжимаю зубы.
Раздражает.
Норам с улыбкой приветствует меня жестом ладони, после чего опять пытается отнять у Реин телефон под её визгливое противостояние, а Дилан (да неужели?) обращает на меня весьма спокойный взгляд:
– Мы протащили мимо врачей вредной еды, – кивает на кровать Брук. В ногах лежит спортивная сумка. В палате пахнет чем-то жаренным. – Садись, поешь, – парень двигается, приглашая сесть рядом с собой, и его пихает в плечо Норам, негодующе ворча:
– Смотри! – сжимает ладонь хихикающей Брук, чтобы придвинуть телефон к другу. – Помнишь? Ты каждый раз, когда напивался, засыпал в ванной.
– О-нет, – в одно слово молвит О’Брайен, из-за чего смех Реин заполняет помещение до потолка, заставив меня сморщить лоб.
Опускаю взгляд. Дилан не спрашивает, как прошел мой осмотр.
Брук обращается ко мне с беспечной улыбкой:
– Угощайся.
«Угощайся», ведь ты, Тея, всего лишь гость в их кругу.
Не моргаю, перебирая влажными пальцами край свитера, и с губ всё-таки слетает:
– Я не голодна.
Оно охватывает меня. Знакомое чувство беспомощности и печали. Недовольства, злости. Я теряю веру в себя и… мне хотелось бы ощутить поддержку. Знаю, как это примитивно. Необходимо научиться быть самодостаточным, чтобы не требовалось помощи извне, но… на данном этапе реабилитации, пока во мне нет веры в себя, любви к себе и пока мое мнение о происходящем окончательно не сформировалось, мне нужен источник поддержки – человек, который будет верить в мои силы вместо меня.
А вместо желания открыться меня охватывает раздражение и агрессия. Апатия накатывает волнами, окутывая коконом из темных мыслей Деградации.
