Текст книги "Океан и Деградация (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 74 страниц)

– Н-нет.

– У тебя нет одежды, верно? – женщина будто не слушает меня, я вижу, что она чем-то нагружена. – Надо с тобой в магазин выехать.

– Не нужно, я сама постираю сейчас, – уверяю, сжав пальцами ткань свитера, и с тревогой моргаю, ведь Роббин серьезным тоном повторяет:

– Так, снимай, – она явно не в настроении. – Дилан, – её руки необычно дрожат, пока она пытается ровно сложить полотенце. Парень оглядывается на неё, кажется, тоже обращает внимание на состояние матери, поэтому спокойно кивает в ответ, выключив воду.

– Помнишь, мы вещи в том году собирали? – даже её голос звучит иначе. – Ей дай примерить, – смотрит на меня, пытаясь проявлять привычное тепло, но её улыбка выглядит болезненной. – Временно возьмешь, ладно? Да и жарко, Тея.

– Мне не жарко, – хочу отказаться лишь по причине нежелания отнимать чье-то время, но Роббин оказывает на меня эмоциональное давление, когда повышает голос:

– Нет, не спорь со мной. Ладно? – вновь ворошит ткань полотенца, никак не может уложить его на стол. – Дилан, покажи ей, – повторяет просьбу жестче, и парень набирает воздуха в легкие, с напряжением стрельнув в меня взглядом. – Тея, снимай, – Роббин хочет направиться в мою сторону, чтобы, по всей видимости, самой стянуть с меня свитер, поэтому я напуганно отступаю назад, плечом ударившись о дверной косяк:

– Но… – шепчу.

– Мам, она снимет, – словно гром. Дилан громко и твердо произносит, а женщина тут же останавливается в шаге от меня, опустив свои дрожащие руки, и оборачивается, с каплей беспокойства взглянув на сына, который сердито смотрит в ответ, сурово процедив:

– Сегодня самообслуживание, – резким движением выключает плиту, скинув сковородку в раковину вместе с недожаренной картошкой, на что мы с Роббин одинаково реагируем. Вздрагиваем от громкого звука.

– Иди спать, – парень будто приказывает, и я на подсознательном уровне ожидаю привычного сопротивления со стороны Роббин: сейчас она обругает его и отхлестает тряпкой, но женщина лишь набирает воздуха в легкие, не выдыхая его на протяжении нескольких секунд. Её взволнованный вид настораживает. Она выглядит растерянной, словно на мгновение теряет связь с происходящим. Переводит взгляд на меня, нервно улыбнувшись, и проходит мимо, ладонью погладив по спине:

– Проследи, чтобы Тея поела, – обращается к сыну, спешно покидая кухню, дабы направиться в свою комнату. Оборачиваюсь, с хмурой растерянностью провожая Роббин взглядом, пока она не пропадает за стеной второго этажа.

Медленно возвращаю голову в нормальное положение, опустив глаза. Смотрю в пол. Дилан вытирает ладони о полотенце, скомкав его и бросив на стол:

– Идем, – указывает мне, направившись в мою сторону, и я на автомате отступаю назад, позволив ему выйти с кухни. Парень направляется к лестнице, и мне приходится смириться. Что-то мне подсказывает, сейчас не удачный момент для сопротивления. Мне придется послушаться его, а то вдруг перепадет… Всё-таки, я в полной мере побаиваюсь этого типа.

Поднимаемся на второй этаж. Слышу классическую музыку. Она исходит со стороны двери комнаты Роббин. Её это успокаивает? Шагаю за Диланом, перебирая пальцами воздух, и с опаской шепчу:

– У неё что-то случилось на работе?

– Да, она сильно переживает, – на удивление, теперь парень говорит со мной с меньшей грубостью в голосе. – Она не злится, но её забота начинает пугать, – выражение лица серьезное. Тормозит у порога своей комнаты, указав пальцем в сторону ванной:

– Иди, кинь в стирку свитер, я пока найду вещи, – не дожидается моего ответа, я даже рот не успеваю открыть, чтобы проявить слабое противостояние. Проходит к себе, оставив дверь открытой, а мне остается лишь глотнуть комка в горле. Моргаю, еле удержав горячую жидкость внутри. Конечно, глаза слезятся, но мне приходится быстрым шагом отправиться в ванную.

Не стану спорить. Вдруг он меня ударит?

Захожу в ванную комнату. Странно, но классическая музыка и на меня действует успокаивающе. Я не теряю своего напряжения, но с меньшей моральной растерянностью подхожу к раковине, встав напротив зеркала. Поднимаю глаза. Смотрю на себя. Делаю это не так часто. Правда, всё равно никак не воспринимаю свою внешность. Обычно у человека есть определенное мнение на свой счет. У меня его нет. Просто я. Просто…

Проглатываю скопившуюся во рту воду, опустив ладони к краю свитера, и сжимаю ткань пальцами, неуверенно потянув вверх. Еле справляюсь, снимая одежду через голову, и успеваю потеряться в свитере. Дилан прав. У меня особая способность – теряться, не двигаясь с места. С легким головокружением опускаю руки, держа ткань, и поднимаю глаза, немного наклонив голову к плечу. Смотрю на свое отражение. Бледная кожа под белой майкой натянута до предела. Кости на груди под ключицами. Тонкие руки. Не могу разглядеть хотя бы намек на мышцы. Только острые угловатые кости. Оттенок моей кожи необычен. Отдает немного голубоватым, думаю, из-за количества синяков. Мне не нужно сильно биться, чтобы получить подобные отметки на теле. Поднимаю плечо, рассматривая след от тычка пальцами. О’Брайен вроде не прилагал усилий, а вот – синяк.

Бросаю свитер в корзину. Изучаю свое лицо. Думаю, я еще сбросила пару килограмм из-за стресса адаптации. Впадины вместо щек отчетливее, синяки под глазами обретают новый оттенок, темнее, чем прежде. Глаза больше. Их белок более голубоватый, нежели нормального, привычного цвета. От висков к щекам тропинка из бледных веснушек. Волосы. Надо бы их перезаплести, а то уже несколько дней пучок не распускаю. Боюсь, не смогу расчесать.

Изучаю майку. Даже лифчик не ношу. Мне он и не требуется. С моей-то фигурой.

Отворачиваю голову, вздохнув. И чего толку смотреть на себя?

***

Искать долго не приходится. Дилан вынимает небольшой чемодан с балкона, который был оставлен там, чтобы парень мог вернуться к разбору своих вещей, к чему он так и не вернулся. Приседает на край кровати, открыв молнию, и начинает зрительно изучать вещи, понимая, что ничего этой тощей не подойдет. Прислушивается к музыке – играет, значит, Роббин в порядке. Или вскоре будет. Наклоняется, начав перебирать вещи. И каждая новая рождает внутри непонимание – что им двигало, когда он покупал это всё? Даже пускает смешок, представляя себя в яркой футболке. Дилан что, чертов единорог?

Поднимает глаза, когда порог комнаты неуверенно переступает Тея, с неприятным покалываниям в ребрах сжав себя тонкими руками, и Дилан тут же резко отводит взгляд, дернув головой, чтобы не акцентировать внимания на нечеловеческой худобе. И тараторит:

– Мы никак не отнесем вещи. Они все стиранные, а некоторые я вовсе не носил, – выкладывает стопки одежды на кровать, не зная, что предложить болезненно костлявой девчонке, которая подходит ближе, чувствуя, как её охватывает физический и эмоциональный дискомфорт. Она опускает одну руку, второй нервно потирая плечо, усыпанное веснушками, и решает скорее покончить с этим – чем быстрее выберет одежду, тем быстрее скроется в ней. Встает у кровати, пытаясь не думать о том, что, хочет парень или нет, но он искоса изучает угловатое тело девушки. Испытывает… Прикрывает веки, ладонями скользнув по лицу. Окей. Отвращение. Оно не пропадет только потому, что об этом просит мать. Тея выглядит ужасно. Дилан просто постарается не придавать этому значения. Привыкнет, со временем.

Опирается локтем на колено, подперев кулаком щеку, и поворачивает голову, желая взглянуть на вещи, чтобы понять, что он может предложить девчонке, но задерживает внимание на опущенной руке, плечо которой эта мышь сжимает. На запястье странный синяк. Темный.

– Что это? – Дилан просто спрашивает, указывая пальцем на запястье девушки, которая просто отвечает:

– Ударилась, – и тут же решает перевести тему:

– Как много клетчатых рубашек, – наклоняется, осторожно перебирая вещи. Дилан устало усмехается:

– Было время я почему-то тащился от них, – выпрямляет спину, потерев ладонями «избитые» татуировками плечи. – Ты можешь взять, что хочешь, но, боюсь… – выдает основную мысль. – Велико будет, – еще раз окидывает взглядом тело девушки, пальцами почесав кончик носа. – Всё.

– Ничего, мне так нравится, – выбирает одну рубашку в темно-зеленую клетку, и поднимает её к лицу, чтобы рассмотреть цвет.

– Большие вещи? – Дилан поддерживает диалог. Так или иначе, он не стремится к общению с ней, но пытается наладить контакт, чтобы угодить матери, а то нервная система Роббин в последнее время всё чаще дает сбой.

– Да, в них комфортно, – Тея щупает ткань. Плотная и жесткая, после стирки. Такая приятная. Девушка надевает рубашку, кое-как справляясь с пуговицами, а Дилан щурится, немного отклоняясь назад, чтобы окинуть девушку взглядом:

– Ты любишь зеленый цвет? – начинает рыться в карманах джинсов.

– С чего взял? – Тея не собирается поправлять рукава. Ей нравится, что ткань скрывает ладони.

– Зеленый свитер, зеленая кофта, – Дилан хмурится на мгновение, ведь находит только зажигалку.

– Скорее… – Тея отходит назад, чтобы увидеть себя в отражении стекла окна. – Цвет хвои, – не смотрит на парня, поэтому не видит, как он вынимает упаковку сигарет. – Люблю хвою, – и вдруг слабо улыбается. – Третий факт обо мне.

– Я должен сказать что-то в ответ? – Дилан усмехается, предполагая, пока вынимает одну сигарету, сунув в рот.

– Мы не друзья, ты мне ничего не должен, – Тея немного меняет фразу, но смысл остается тем же. Парень сдержанно улыбается, чиркнув зажигалкой, и поджигает кончик сигареты, заставив Тею нервно обратить на себя внимание. Девушка опускает глаза. Смотрит на то, как Дилан втягивает никотин, пару секунд пялясь перед собой. Кажется, он ожидает интереса с её стороны, поэтому первым делом спрашивает, выпустив никотин через ноздри:

– Ты куришь? – и поднимает глаза, повертев перед своими губами сигарету. Тея обеспокоенно качает головой:

– Мне запрещено.

– Мне тоже, – Дилан вновь затягивает, протянув девушке упаковку:

– Хочешь?

Смотрит. Медленно взгляд соскальзывает – теперь внимание Теи поглощено. Она изучает упаковку сигарет, чувствуя, как в то же мгновение её дыхание учащается, а удары сердца в груди становятся давящими, будто бы кровавый орган намеревается разбить ребра и вырваться наружу. Давление. Тея глотает аромат никотина, медленно заполоняющего её легкие, и моргает, проявив неожиданные эмоции. Испуг. Она в страхе отступает назад, спотыкаясь о чемодан, чем заставляет парня напряженно податься вперед, будто бы он намеревается успеть схватить её за руку и помочь удержать равновесие, но Тея слишком быстро отходит, качая головой:

– Нет, – не дает ему ничего сказать. Дилан открывает рот, а девчонка разворачивается, быстрым и неуклюжим шагом выскальзывая из комнаты, скорее помчавшись к себе.

О’Брайен затягивает. До ушей доносится дверной хлопок.

Что ж, это не то, чего он добивался, но ладно.

Парень не считает верным вот так резко бросать вредную привычку. Это приведет лишь к большему стрессу – и человек рано или поздно сорвется, приняв куда больше, чем мог бы. Это, конечно, не наркотик, но Дилан судит по себе. У него есть опыт. Парень уверен – это Тея таскает у него сигареты, и ему хотелось, чтобы она выкурила с ним. Во-первых, тогда ей не придется воровать. Во-вторых, это бы помогло им найти общий язык.

Но, видимо, девчонка продолжит лгать и воровать.

Выпускает никотин изо рта, подняв глаза в потолок.

Ладно, по хер. Всё равно поймает её за руку, и тогда она не сможет отвертеться.

========== Глава 5 ==========

Прошлое, как часть тебя

Яркие разводы темной краски. Необычные ароматы краски витают в воздухе в виде невесомых капелек, спасение от которых – черная бандана, которую парень натягивает на нижнюю часть лица, скрывая нос и рот, дабы не дышать химикатами, которые он распыляет, пока потрясывает баллончик, принимаясь опылять стену над изголовьем кровати, на которой стоит. Черная футболка в капельках краски. Мелких, еле заметных. Руки в белых перчатках, которые обычно Роббин надевает, когда занимается растениями. Джинсы не пачкает, избегая попадания капель на ткань. Вновь встряхивает баллончик, после одаривая стену темно-синей краской, к которой после добавит черную. Попадает на постельное белье, но вряд ли он переживает по этому поводу. Дилан давно не берется за кисточки, но это не лишает его возможности просто малевать стены. Наверное, он получает некое эстетическое удовольствие, пока занимается этим. К тому же, сейчас его голова полна мыслей, процесс обдумывания создавшейся ситуации рушит внутреннюю гармонию с собой, которой парень так яро добивается, чтобы не допустить ошибок. Человеку сложно добиться мирной связи между собой внешним и внутренним. Жаль, что люди не придают особого значения тому, как разнится их психологический мир с миром реального созидания. Хотя, если бы придавали, то мир состоял бы из миллиарда отдельных, собственно для каждого.

Сегодня тот самый день, когда Дилану требуется быть заключенным в своем. И дело не только в том сообщении, что он получил на днях. Норам вернулся – это настораживает, но одна из не самых лучших сторон О’Брайена – гордость. Он слишком высокого мнения о себе, чтобы признаться в наличие слабости. Поэтому он отрицает колкий дискомфорт, подаренный мыслью о возвращении старого знакомого. Неясно, кто виноват в сформировавшемся характере парня. Он сам или его мать.

– Да ты издеваешься надо мной?..

Бросает короткий взгляд на женщину, которая уже секунд десять стоит на пороге его комнаты, с открытым от шока ртом наблюдая за деятельностью сына. Дилан без интереса продолжает опылять стену, всем своим видом демонстрируя матери плохое расположение духа, и она схватывает, понимая намек, но не выходит. Наоборот приближается к его кровати, томно вздохнув, ведь по-прежнему чувствует себя нехорошо. Складывает руки на груди, пытаясь проглотить возмущение. Знает, что сейчас своим недовольством лишь ухудшит ситуацию, а ей неохота после проводить ночь в тесках самообвинения.

– Как ты себя чувствуешь? – Дилан опускает баллончик, бросив его в коробку к остальным. – Три дня из кровати не вылезала, – снимает испачканные в краске перчатки, после потянувшись пальцами к черной бандане, чтобы спустить с лица на шею. Почему-то Роббин мгновение молчит, изучая внешний вид сына. Еще наколок не хватает – и точно какой-то неформал выйдет. И от кого он этого набрался?

– Хорошо, – отчасти. – Только придется отработать две ночные в выходные, – касается ладонью затекшей после сна шеи, начав мягко массировать.

– Пиздец, – Дилан сердито процеживает, бросив перчатки на тумбу, а Роббин поднимает на него возмущенный взгляд:

– Следи за языком.

Парень поворачивает голову, натянуто улыбнувшись:

– О, какая досадная участь, мисс, – спрыгивает с кровати, своим отвратным поведением заставляя женщину устало закатить глаза. У неё нет сил, чтобы эмоционально бороться с ним, да и он сам не в настроении.

– Тея нормально кушала все эти дни? – наблюдает за тем, как её сын поднимает тяжелую коробку с баллончиками, направляясь с ней к столу:

– Ты же знаешь, что она не ест, – ворчит. – Она постоянно оставляет тарелки с едой, – громко ставит на поверхность стола, прямо на учебники и тетради. – Мне кажется, она не особо стремится поправиться, – с каждым сказанным словом его голос ворчливо грубеет. – Не нравится она мне.

– Она не понимает, что больна, – Роббин начинает говорить с ним мягче и тише, чтобы не спровоцировать проявление еще большей нестабильности. – Это нормально.

– В чем смысл её реабилитации? – Дилан явно не в духе. – Бред какой-то, пустая трата времени, – перебирает баллончики, трясет у своего уха, чтобы проверить, какие скоро закончатся.

– Дилан… – Роббин оглядывается на дверь, тоном прося его придержать язык.

– Она сдохнет здесь, а нам отвечать, – парень роняет несколько баллончиков, и Роббин вздрагивает, когда он зло пинает их ногой под стол. – Лучше верни её, пока есть возможность.

Женщина резким взглядом врезается в его лицо, опустив руки вдоль тела, и еле выдерживает, чтобы не ударить сына:

– Она не вещь, – тише, Роббин, обида и недовольство берут верх. – Достал, придурок, – окидывает его взглядом, полным разочарования, и разворачивается, направившись в коридор. Дилан стоит на месте, смотрит в пол. Пальцы нервно сжимаются, стискивая ладони в кулаки. Короткий глоток воды во рту. Пропускает тяжелое дыхание, не возвращающее ему внутренний контроль. Хочет прикрыть веки, но отвлекается на медленно выкатывающийся из-под стола баллончик краски, что ударяется о его ногу. С напряжением сжимает зубы, рывком подняв его, и разворачивается, хорошенько размахнувшись. Бросается в сторону раскрытой дверцы балкона, ощутив, как от напряжения в мышцах появляется покалывающая боль. И секунда не успевает пройти, как по ту сторону окна слышится испуганный короткий крик. Дилан опускает руки, застыв, и раздраженно выдыхает, прикрыв веки:

– Черт, – шепчет зло, когда быстрым шагом двигается к балкону, выходя на него, и опирается руками на перегородку, наклонившись вперед, чтобы уставиться на девушку в клетчатой рубашке, которая приседает на одно колено, пальцами коснувшись баллончика с краской. Парень нервно облизывает губы. Откинуть свой внутренний шторм не выходит, поэтому он даже не старается фальшиво улыбнуться:

– Не ушиб? – подается вперед, зная, что не услышит отсюда девушку, которая вскидывает голову, щурясь из-за бледноты неба. Недолго задерживает внимание на парне, опускает лицо, и шепчет под нос:

– Лучше бы ушиб…

– Что? – Дилан сильнее наклоняется вперед, морщась от головной боли, что резко пронзает виски. Тея поднимается на ноги, взяв баллончик в обе руки, и вновь поднимает голову, чтобы взглянуть на парня:

– Ничего.

***

Кручу в руках баллончик с синей краской. Подхожу к порогу комнаты Дилана и первым делом обращаю внимание на стену, измалеванную темными цветами. Он ничего не хотел изобразить, как мне кажется, но похожее самовыражение мне знакомо. Когда меня переполняют какие-то эмоции, обычно, негативные, я не могу сконцентрироваться и нарисовать что-то конкретное. Начинаю просто малевать красками, по итогу имея каракули и непонятные маски. Пахнет немного необычно. Не совсем красками. Сам парень торчит у стола, перебирая баллончики в коробке. Оглядывается, пальцами оттянув завязанную на шее бандану, поморщившись, будто бы она мешает ему нормально дышать:

– Merci, mademoiselle (франц. «Благодарю, мисс»), – натянуто улыбается, совсем не похоже на проявление искренних эмоций, но я ничего не говорю на этот счет, решая, что это не мое дело. Лишь наклоняю голову набок, подходя к столу, протянув Дилану баллончик. Парень берет его, обращая внимание на моё вопросительное выражение лица, поэтому поясняет:

– Это французский, – закрывает коробку.

– Знаешь его? – я не перестану поражаться новым фактам об этом вроде как неприятном типе, если судить по его внешнему виду и поведению. Поразительно, но он не перестает удивлять.

– В процессе изучения, – опускает коробку на пол, ногой пихнув под стол, и разворачивается, кажется, он чем-то занят, но не оставляю его в покое, с любопытством последовав за ним:

– Зачем? – не смущаюсь задавать вопросы. Это вторая моя особенность, раздражающая людей. Дилан приседает у кровати, вытаскивая из-под неё коробки, которые начинает раскрывать:

– Просто так, – признается, перерывая баллончики. – Я не часто задумываюсь над тем, что делаю, – поднимает те, что с синей краской, и трясет у лица, проверяя, сколько осталось внутри жидкости.

– Способ чем-то занимать себя? – догадываюсь, изучая содержимое коробок, которые он открывает. Нет определенной сортировки вещей. Книги свалены с красками и старыми упаковками сигарет. Не буду перечислять все те предметы, которые вижу, просто отмечу то, что здесь творится полнейший хаос. Он не содержит вещи в порядке. Не удивлюсь, если открою шкаф с его одеждой, то оттуда повалится обувь. Странно, что у такой трепетной к чистоте и порядку женщины столь неаккуратный сын.

– Наверное, – он выкладывает баллончики.

– И сколько языков ты знаешь? – перевожу внимание на небольшую оторванную голову плюшевого пса.

– С чего ты взяла, что я знаю несколько? – парень хмурится, задумчивым взглядом стрельнув мою сторону, не отрываясь от своей работы.

– Не знаю, – приседаю на корточки, без разрешения взяв из коробки небольшую голову, из которой тут же начинает выпадать вата. – Исходя из твоего суждения, ты много, чем занимаешься, – аккуратно впихиваю обратно. – Вряд ли ограничиваешь себя одним языком.

О’Брайен набирает в руки баллончиков, поднявшись, и я встаю на ноги, продолжая изучать голову пса. Где остальное тело? Парень будто с подозрением щурится, может, обдумывает сказанное мною:

– Ещё три, – дает ответ, повернувшись ко мне спиной, чтобы направится обратно к столу, а я вскидываю голову, удивленно хлопая ресницами:

– Ух-ты. Ты и правда гений, – не могу не признаться в этом. Со стороны Дилана – короткий смешок. Он продолжает разбираться со своими красками, пока я опускаю голову пса обратно, вновь обратив свой взгляд на стену:

– Роббин уже решила, как накажет тебя? – указываю пальцем на стену, а О’Брайен цокает языком:

– Она в процессе создания идеальной пытки.

Моргаю, подходя ближе к стене, чтобы рассмотреть, как переливаются оттенки:

– В таком случае, – шепчу. – Думаю, заставит тебя сидеть со мной.

И почему-то чувствую себя необычно, когда слышу, как Дилан смеется. Я ещё не слышала, чтобы он таким образом реагировал, поэтому резко оглядываюсь, чтобы по выражению его лица понять, какие эмоции он выражает. Но смех резко обрывается. Дилан еле поворачивает голову, коротко взглянув куда-то в сторону, но понимаю, что он краем глаз смотрит на меня, вновь отвернувшись. Хмур. Думаю, мне стоит уйти.

Начинаю отступать назад, нервно моргая:

– Пойду, помогу Роббин с готовкой, – запинаюсь, поторопившись покинуть комнату.

Дилан ничего не отвечает, продолжив держать в руках баллончики. Не шевелится. Замер.

Я выбираю идеальную тактику. Мне требуется больше свободы, отсутствие постоянного наблюдения и контроля, чтобы добиться своей цели, поэтому хорошо, что я решаю лгать. Радует то, что Роббин, вроде, хороший человек. Она не особо наседает на меня, не следит за каждым моим движением. Её можно обвести вокруг пальца. Таких медсестер было множество там, откуда меня привезли, поэтому не составит труда подстроить ситуацию под себя.

Первым делом, мне требуется убедить Роббин, что я открыта и честна перед ней. А дальше всё пойдет, как по маслу.

– Не обожглась? – женщина выглядит лучше. Она бодро передвигается по кухне, радуясь тому, что я сама предлагаю свою помощь. Видно, ей охота сблизиться со мной. Что ж, это сыграет и мне на руку, поэтому подыгрываю женщине, правда, против своей натуры мне не пойти. Я остаюсь скованной и молчаливой, качнув головой. Потираю пальцы, которыми коснулась края сковородки, и подхожу к чайнику, пытаясь поднять, чтобы разлить кипяток в кружки. Но не могу. Тяжелый.

– Тебе уже легче находиться здесь? – Роббин хочет услышать желаемое. – Ты приспособилась? – она нарезает овощи, поглядывая на меня.

– Ну… – и я дам ей желанное. – Мне здесь нравится, – оставляю чайник, решая пока найти упаковку чая.

– Рада слышать, – женщина берет лопаточку, проверив, не подгорает ли яичница. – А тебе идут мужские вещи, – вдруг подмечает, изучая мой внешний вид. – Я в юности тоже носила вещи своих братьев. И парней. Женская одежда мне не особо нравилась. Она то слишком облегала, то слишком открывала. Не люблю я, когда тело оголено где-либо.

– Я тоже, – остаюсь скованной в проявлении эмоций, оттого выгляжу неловко, в то время как Роббин тепло улыбается, оповестив меня:

– Завтра взвесимся утром, – и оглядывается на порог, мимо которого проходит Дилан. Я кладу в кружки пакетики, недолго обдумывая её слова. Утром выпью литр воды. Или два. Сколько влезет. Тогда проблем не будет при взвешивании.

Слышу, как звонко гремит связка ключей. Роббин берет полотенце, вытирая руки, и шагает к порогу, чтобы переговорить с сыном:

– Ты куда-то собираешься? – тот, наверное, молча кивает, поэтому женщина задает следующий вопрос:

– Куда? – и тут же пропускает недовольный вздох. – Только обещай мне, что…

Дверной хлопок. Я опускаю руки, смотря в спину Роббин, которая медленно мнет пальцами ткань полотенца, тревожным взглядом окидывая свои руки, и оборачивается, медленно возвращаясь к плите, фыркнув с опечаленным видом:

– «Увидимся»… – выключает плиту. – Значит, вечером его не стоит ждать.

Мне нужно поддерживать с ней диалог, чтобы создать впечатление, будто… Будто меня интересует беседа:

– Боитесь, что он наделает глупостей? – я понимаю её волнение.

– Это же мой сын, – женщина обеспокоенно улыбается, начав раскладывать яичницу на тарелки. – Я его хорошо знаю.

Моргаю, взяв в руки полотенце, чтобы занять ладони чем-то:

– Но он настолько разносторонний, – Роббин останавливает свои действия, обратив на меня заинтересованный взгляд, причем, удивленный, и мне приходится объясниться. – В том плане… Он очень умен, – это так, это не ложь. – Не кажется мне глупым, – пожимаю плечами, пытаясь снизить процент тревоги в глазах Роббин. – В большей мере разумным.

– Несостыковка образов, да? – она вдруг смеется, опустив сковородку в раковину. – Он вроде умный, но… – ставит руки на талию, с хмурой задумчивостью подняв глаза в потолок. – Не стоит полностью доверять этой его стороне, – улыбается, кивнув в сторону стола. – Садись кушать.

Послушно занимаю свой стул. Женщина ставит тарелки, немного еды отложив в контейнер для Дилана. Разливает чай. Я беру вилку, окинув вниманием еду, и вздыхаю, размышляя над тем, зачем людям вообще потреблять пищу? Она так отяжеляет и без того физически тяжелое тело. Роббин садится напротив, желая мне приятного аппетита, на что я отвечаю взаимно, начав чуть-чуть покусывать нарезанные овощи. Поглядываю на Роббин, которая параллельно с едой умудряется отвечать на сообщения по работе. Я вдруг ловлю себя на странной мысли… Поднимаю голову, разглядывая женщину, и понимаю, что она…

– А сколько вам лет? – слетает с моих губ. Это не совсем культурный вопрос, поэтому мне требуется исправиться и объяснить, откуда явился мой интерес:

– Я к тому, что, имея взрослого сына, вы выглядите очень молодо.

Роббин смотрит на меня с легкой улыбкой:

– Тридцать четыре, но многие дают мне меньше, – откладывает телефон, принявшись кушать, но медленно, поглядывая на меня. Я киваю головой, получая информацию, и откусываю кончик огурца, уставившись в стол. И резко хмурю брови, растерянно приоткрыв рот:

– Выходит… – успеваю шепнуть.

– Да, Тея, – Роббин спокойно перебивает. – Мне было шестнадцать, когда я родила Дилана, – вижу, как она постукивает вилкой по краю тарелки. Поднимаю глаза выше. Женщина смотрит в стол. Её взгляд… Необычно. Она будто уходит в себя. Уголки губ дергаются, но не растягиваются в улыбку. Это будто попытка, только вот, выражение лица больше печальное. Смотрит на меня. Всё-таки слабо улыбается, словно обреченно, и кивает на мою тарелку:

– Кушай.

***

«Убей себя».

Голос звучит над ухом, губами касается её кожи. Тея резко оглядывается на окно, зашторенное кружевной занавеской, когда в небе гремит. Будет дождь? Опять? Девушка сидит в сарае напротив мольберта и держит кисточку перед холстом, с тревогой прислушиваясь к переменчивой погоде. Моргает, с замиранием сердца в груди повернув голову обратно, дабы видеть баночку красной краски, которую держит дрожащими пальцами. Гром повторяется, а по крыше начинает колотить дождь. Набирает воздуха в легкие, прикрыв веки. Чувствует, как шум стихии волнами набрасывает на неё нежеланные воспоминания, от которых нет спасения. В одиночестве.

«Убей себя».

Тея открывает веки, принявшись резкими масками уродовать холст, на котором изобразила портрет девушки. Она водит, оставляя следы на её лице, и «разрывает» большие глаза нарисованной незнакомки. Именно в дождь…

«Давай я покажу тебе, как это делается».

– Нет, – срывается с её губ, а пальцы до хруста в костях сжимают кисточку.

Её смех. Громкий. Пронзающий уши, но он не слышит четко. Всё приглушено. Свет мутный. В глазах расплывается. Она смеется звонко, под ним, пока он рвет её на части. Грубо. Жестко. Бессознательно. Сколько употребил? Неважно. Оно неважно сейчас. А она? А кто она? А где они?

Девушка прогибается в спине, закинув руки ему на плечи, и запрокидывает голову, затылком трется о рыхлую стену ванной комнаты. За дверью голоса и орущая музыка. Пахнет отвратительно. Под ногами бутылки и окурки. В урне прозрачные пакетики и сломанные шприцы. В углу помещения сидит парень, худой, его глаза прикрыты, а плечо сковано ремнем. Дыхание короткое, хриплое. Сколько он ввел себе в вену?

Мышцы рук О’Брайена напряжены. Одной ладонью опирается на стену возле головы девушки с растрепанными волосами и вызывающим макияжем, другой поддерживает её бедро, чтобы резче проникать. И глубже. Незнакомка, кажется, ей лет шестнадцать, громко стонет, с наслаждением ловя языком пропитанный никотином воздух, и сжимает ногтями шею Дилана, подавшись к его лицу. Языком скользит по его щеке, после чего вновь откидывает голову, макушкой трясь о стену, широко улыбаясь. Короткая юбка собрана на талии, прозрачный топ мнется, оголенная грудь просвечивает. Тонкие клетчатые колготки порваны. В голове полный кавардак из-за принятого. Это её шестнадцать лет.

Дилана не интересует, сколько ей. Она сама раздвинула ноги, а он уже под градусом. Так оно и происходит.

«Тея, гав-гав».

Девушка наклоняет голову, сдавливая влажные веки. Шум дождя усиливается, отдается болью в ушах.

Нет. Уйди.

Сутулится, клонясь головой к холсту. Роняет баночку. Красная краска разливается на полу под ногами, а дрожащая ладонь хватается за край стола в попытке удержаться на месте.

Уходи. Шепчет. Пот каплями стекает по лбу. Рождается отвратительное желание кричать, позвать Роббин, но женщина ушла на работу. Время позднее. За окном чернота. Тея не может глотнуть воды. Она задыхается, кислородное голодание. Голова идет кругом. Пальцами касается лба, выронив кисточку.

«Оставьте! Отпустите меня!»

А она кто?

До её стона сжимает волосы, крепко потянув на себя, заставив девушку выгнуться. Блондинка издает хриплое дыхание, улыбаясь, и еле удерживается за край кресла, на который встает трясущимися от удовольствия коленями, пока Дилан свободной рукой удерживает её за талию, совершая жесткие толчки. Какая-то комната. Здесь же в углу интимно целуются, как бешенные, какая-то парочка. Музыка громче, в ушах давление.