Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 50 страниц)
Зоннберг развернулся к нему. Измерил недобрым взглядом, посмотрел на Пифия.
– Скажи мне, Арчи, а от чего ты бежишь? Чего ты боишься там в центре, и что ты рассчитываешь достичь вдали от него? – полюбопытствовал он. – Думаешь, если ты удрал из центра, отдалился от проекта, ты сможешь жить в согласии с самим собой и Артом? Ты уверен, что проблема в нас?
Арчи встал; Арт не мешал ему. Зачем-то он посмотрел на Пифия, внимательно смотревшего на Зоннберга – на него – снова на Зоннберга.
– Когда вы перестанете шпионить за мной через Арта? – спросил Арчи.
– Когда ты сможешь перенять эту ответственность за себя и него. – Неожиданно ответил Пифий. – Твою свободу никто не ограничивает. – На скептический смешок Арчи он повторил: – Твою свободу никто не ограничивает. Даже Арт. Только ты сам. Ты устанавливаешь ее границы, ты же отчего-то хочешь вырваться за них.
Арчи повернулся к нему, а Пифий был удивительно спокоен, смотрел на него с симпатией, не с любопытством – с чем-то, куда более глубоким. Затем Арчи перевел взгляд на Зоннберга – тот был напряжен, но помалкивал.
– Мне отчего-то кажется, что вы говорите о том, чего не понимаете, – тихо произнес Арчи. – Хотя какая разница. Я собираю вещи. Можете подождать меня внизу? Я все равно никуда не сбегу, знаете ведь.
Зоннбег молчал, когда он и Пифий выходили из отельчика, шли в кафе, заказывали себе кофе.
– Ублюдок, – после невероятно долгой паузы выдохнул Зоннберг. – Стервец.
Пифий был согласен не столько со словами, сколько с невольно восхищенной интонацией Зоннберга.
========== Часть 19 ==========
Дамиан Зоннберг чувствовал нечто сентиментальное. Собственно говоря, это ощущение само по себе было уникальным, Зоннбергу хотелось даже присмотреться поближе к этому дурацкому чувству. При желании можно было и к мозгоправу какому-нибудь обратиться, не к Пифию, упаси бездна, не к этому короеду Манелиа – себе дороже, хотя он проницательный засранец и способен помочь, и это без сомнения. Но лучше иметь в качестве мозгоправителя человека постороннего, пусть он и не сможет объяснить с присущим Манелиа ехидством, какую опасную штуку представляют бесконечно изрыгаемые слова о долге, чести, почетном праве первооткрывателей и прочей выспренной чепухе, которую Зоннберг вынужденно произносил по несколько раз на дню – сам в них верить начинаешь. Как бы то ни было, они втроем возвращались в центр; Манелиа помалкивал, кажется, даже не пытался сканировать Арта и Арчи или читать какую-нибудь херню на своих остромодных «умных» линзах, просто лениво глазел по сторонам, усердно не глядя ни на Зоннберга, ни на Арчи. Арчи – молчал, и это было объяснимо и понятно, чего уж. Хреново было, что не особо поймешь, что мальчишка думает – нужно обращаться за объяснениями к Пифию либо к операторам в центре, чтобы те сообщили сырые, не препарированные, а следовательно, относительно объективные, не искаженные аналитиком – все тем же Пифием, к примеру – данные. Еще хреновее было, что даже Арт не мог со стопроцентной точностью представить информацию о мыслях Арчи: что касается физиологии, он был великолепен; что касалось рутинных, линейных когнитивных процессов, тоже неплох. Но все, что относилось к великому делу прогнозов и эвристики, было далеко за пределами способностей Арта. Так что Арчи оставался в некотором роде шкатулкой с секретом. С другой стороны, после бесконечных заявлений Пифия, что Арчи – это нормальный подросток, который проживает нормальные процессы личностного становления, слегка скорректированные своеобразной ситуацией, в которой он оказался, после того, как они целых четыре дня следили за похождениями Арчи, не без уважения, причем, не без одобрения, после того, как бунт закончился поражением Арчи – и очень достойным его поведением, Зоннберг непроизовльно ощущал восхищение, все то же уважение – и еще что-то, очень основательно замешанное на оптимизме. Арчи был хорош, Арт был великолепен; проект удался. Уже можно с уверенностью признать это: проект удался. Осталось немного. Несколько лет становления Арчи 1.1, всякие там тесты и прочее, бесконечные отчеты – и можно с легким сожалением признавать, что пора им расставаться – Дамиану Зоннбергу и проекту «Арчи 1.1». Тогда, наверное, с полным основанием и во весь голос Зоннберг сможет признать: в том, что проект оказался настолько успешным, есть его, Зоннберга, простого администратора, пусть не визионера, а добротного ремесленника, очень и очень большая заслуга.
Когда Арчи подошел к нему и Пифию в кафе, остановился, посмотрел на одного, другого, поставил сумку и сел напротив, сложил руки на коленях и застыл, Зоннберг затаил дыхание. Это уже было впечатляюще. Это уже было достойным воплощением какой-то едва уловимой, с крайним трудом описываемой мечты. Арчи Кремер был великолепен. Арчи был достоин всех нервных клеток, сожженных во имя проекта. Он был удивительно хорош, фантастически разумен и уместно кроток. И даже то, что он так старательно показывал зубы, огрызался, пусть и неловко, становилось в глазах Зоннберга еще одним подтверждением: проект удался.
Арчи ждал реакции от кого-то из них. Пифий, сволочь, скользкий тип, склонил голову и уставился вопросительно на Зоннберга. Пришлось изображать радушного хозяина, предлагать пообедать.
Им обоим, Пифию бесспорно, но даже и Зоннбергу, было очевидно, что Арчи заколебался. Предложение было таким – нездоровым. Даже не само оно, а ситуация. Разделить трапезу с ними, которых Арчи с полным основанием мог записать во враги, – можно, конечно. Но усилий стоило, определенно. И кажется, Зоннберг понял, что Пифий говорил однажды, размякнув от уютного вечера, приятного ужина и вкусного вина. Что самым сложным в кибербихевиоризме была, есть и долго еще останется именно невозможность придать киборгам естественности в поведении. У человека лицо двигается, даже когда он совершенно безмятежен, в нем что-то такое угадывается, что и позволяет расценивать практически полное отсутствие мимики как безмятежность – вроде бы ничего не происходит, а кажется, что все по крайней мере неплохо, и ты успокаиваешься. Или каменное выражение лица – и зритель поневоле напрягается, угадывая внутреннее напряжение. Или что там еще. Мимика, как бы здорово она ни была оттренирована, каждый раз разная, и в любой ситуации наблюдатель может заметить ее и в большинстве случаев растолковать. А у искинов алгоритмы все-таки одни и те же для сходных ситуаций, ergo и мимика. Арт умница, старательно применяет «почти, но не абсолютно» в практике – варьирует степень реализации этих самых алгоритмов, использует кое-какие данные из общения с Арчи, усвоенные им еще до трансплантации, – данные его тела, очень чутко следит за рефлексами – там бровь поднять, там угол рта. Наверное, вдобавок к прочему, Зоннберг еще и субъективен, когда наблюдает Арчи. Но все-таки: он не мог отделаться от ощущения, что перед ними сидит очень качественный киборг. В груди у него запульсировал холодный комок – на секунду, не более; Арчи посмотрел на него, склонил голову к плечу, поднял брови – и Зоннберг расслабился. Нет, все в порядке. Арчи.
Упрямый мальчишка заставил себя сделать заказ. Это усилие было заметно. Он не спешил вызывать официанта, а с ним говорил сдавленным голосом; официант ушел, Арчи снова сложил руки на коленях, как примерный мальчик. Зоннберг помалкивал. Пифий разглядывал стены, как будто для него именно это было самым важным. Сиуация была непростая.
Зоннбергу требовалось расположение Арчи, которое он желал заполучить без искусственной стимуляции. Пифий наверняка предпочел бы, чтобы Арчи пребывал в умиротворенном состоянии, но и понимал при этом, что требование это – не то чтобы так просто выполнимо. Возможно, Арт поспособствует тому, чтобы самые острые, самые опасные эмоции были сглажены, но на большее он по определению не способен. Можно было бы попытаться и вызвать нужные им с Зоннбергом ощущения у Арчи, можно было бы даже применить кое-какие полуподтвержденные методики, ту же суггестивную, гипнотерапию. Только Пифий не скрывал своего скепсиса, и Зоннберга останавливала необходимость все-таки иметь благодушного Арчи с относительно свободной волей.
Пифий, сволочь, все помалкивал. Не пытался заговорить с Арчи, отпустить шуточку в адрес Зоннберга; кажется, ни слова не проронил после своей тирады в той захудалой комнатушке. Зоннберг и обратился к Арчи с банальнейшим: «Как тебе город?».
Арчи поднял на него глаза и слабо улыбнулся. Пифий, кажется, затаил дыхание. Уставился на него, даже рот приоткрыл, ворон чертов.
– Неплохой город. Удобно скроен для определенных нужд, я так подозреваю, – вежливо ответил Арчи. – Насколько я могу судить, при его планировке и развитии упор делался на определенные экономические предпосылки, связанные с первичной индустрией и никак не с туризмом. Впрочем, каждому городу свое.
– Если ты хочешь познакомиться с городами, ориентированными в первую очередь на туризм, это можно устроить, – легко предложил Зоннберг. – Некоторые из них стоят того, чтобы побывать там хотя бы раз, в некоторых только один раз и стоит побывать. Я лично могу посоветовать тебе около двух дюжин.
Арчи улыбнулся чуть отчетливей.
– И мне будет позволено? – кротко спросил он.
Пифий обмяк на стуле. Не то чтобы он восхитился дерзостью Арчи, нет. Не то чтобы он согласился бы назвать это дерзостью. Но в этой фразе, в самом поведении Арчи было что-то незнакомое, с чем не доводилось сталкиваться в молодых людях. Такое кажущееся смирение, которое вызывало мысли о глубоко укорененной патологии. Об исключительном лицемерии, что ли. О лишней хромосоме в двадцать первой паре, к примеру – она ли, не она, но синдром способствовал удивительному благодушию носителя аномалии. А с Арчи – нет, с Арчи не следовало думать ни о чем таком; кариотип у него был вполне пристойный, лицемерия тоже не наблюдалось, Арчи всегда ведь был вполне искренним ребенком, который чем и отличался, так только желанием быть хорошим, чтобы хотя бы так завоевать расположение других людей. И вместе с тем эта его фраза, болезненная для Пифия и крайне неудобная для зануды Зоннберга, звучала в воздухе, зловеще вибрировала, причиняла ощутимые неудобства, и ящерице Зоннбергу в том числе, но не была неестественной – для Арчи, к примеру. Кажется, он искренне интересовался именно тем, что прозвучало в вопросе – будет ли ему позволено; он отлично понимал, как подействует такой и таким образом заданный вопрос на собеседников – а вот так, как на Пифия и Зоннберга, и при этом он как раз никакой неловкости не чувствовал.
Но Зоннберг отказался вдаваться в такие семиотические тонкости. Он дружелюбно спросил:
– А в чем проблема?
Арчи пожал плечами.
– С моей стороны ни в чем.
– Арчи, – задумчиво начал Зоннберг, – есть такая вещь, как законодательство. И насколько бы я ни сомневался в твоем благоразумии и способности сориентироваться в ситуации, я не могу позволить тебе разгуливать в общественных местах в одиночестве и полностью бесконтрольно до твоего совершеннолетия. Я отлично знаю, что Пифий, скажем, не просто позволял тебе изучать в одиночку незнакомые города, он даже настаивал на том, чтобы ты знакомился с ними самостоятельно. И должен признать, я понимаю и принимаю его аргументацию и даже считаю ее правильной. Но если ты обратил внимание, он всегда находился в достаточной близости, чтобы, если что, прийти на помощь. Видишь ли, Арчи, законы не принимаются с потолка, они основываются на традициях, здравом смысле и многих и всяких разных исследованиях. А тебе до совершеннолетия еще полтора года. М-м, чуть меньше. И до тех пор я предпочел бы следовать букве и духу закона. Не контролировать тебя, не пойми меня правильно. А просто обеспечивать тебе поддержку.
– Это разумно, – согласился Арчи. – Тем более за мой контроль отвечает искин.
Он смотрел на Зоннберга, не мигая, гаденыш такой, слабо улыбаясь, отлично видя, что его поведение не способствовало тому, чтобы атмосфера за столом потеплела. По большому счету, и Зоннберг, и Пифий Манелиа имели очень солидный опыт функционирования в ситуациях, наполненных недружелюбными и даже открыто враждебными людьми. Но одно дело люди, и другое – симбиоз ребенка и искина, чью логику даже Пифий – человек, общавшийся с ним плотно и непрестанно, все-таки не понимал.
Но то Пифий. Склонный к рефлексии, не всегда решительный, усердно занимающийся усложнением всего и вся человек. Зоннберг предпочитал ёжиться от неприятного ощущения – вот этого немигающего взгляда, который мог просканировать биохимический состав любого его органа, оценить температуру самых глубоких слоев ткани в его организме, даже уловить амплитуду миоэлектронных импульсов – в укромном месте, скажем, в своем кабинете, отходя от близкого контакта с Арчи Кремером – Арчи 1.1.
А пока он должен был вести себя как руководитель проекта. Он усмехнулся.
– Ты упрямо предпочитаешь зацикливаться на твоем с Артом противостоянии. Это в определенной мере понятно. Ты недоволен тем, что твой план побега не был успешен, что еще некоторое время ты будешь находиться в зависимости от взрослых в проекте.
Он замолчал, позволил официанту поставить заказ на стол. Старомодное это кафе – многое делали люди. Уютно. В некоторой степени ненадежно. Роботы-официанты куда более исполнительны. С другой стороны, с машинами никогда не знаешь, что именно они умеют: усовершенствовать программку, чтобы она улавливала разговор, который ведется шепотом, и очистить его от фоновых звуков дело плевое, и готов шпион. Так что официанты-люди – это хорошо.
Арчи скользнул по официанту взглядом, поблагодарил его и снова уставился на Зоннберга.
– Кстати, ты сам давно уже не ребенок, а все цепляешься за свое право на взросление и становление и за соответствующие льготы и при этом старательно забываешь, что с взрослением сопряжены еще и обязанности. И кстати, осмелюсь тебе напомнить, что, хм, бесспорно, ты и дальше можешь страдать от своей тяжелой участи, но дело в том, что твоя участь тяжела только в твоем представлении.
Арчи взялся за вилку, но отложил ее.
– По-вашему, находиться объектом постоянного наблюдения и иметь ограниченные полномочия в теле, якобы моем, – это только в моем представлении тяжело? – кротко спросил он. Учтиво так спросил. Терпеливо. Как у распоследнего идиота.
– Арчи, ты изучал свое тело. Верней, с тобой его изучали. И ты знаешь, что в случае с любой реабилитацией наличие оператора является обязательным условием. Ты пользовался экзоскелетом, но прежде чем начать им пользоваться, ты ознакомился с ним, и тебя учили этому другие люди, и они же помогали тебе управлять им. По сути, ты снова оказался в такой же ситуации, но куда более всеобъемлющей. По сути, после обучения, когда ты будешь в состоянии полностью самостоятельно управлять своим телом, и необходимость во внешнем операторе отпадет.
Пифий взялся за чашку кофе, и его движение привлекло внимание и Арчи, и Зоннберга. Пифий невинно посмотрел на них обоих и сделал глоток. Зоннберг перевел дыхание, избавившись от тяжелого взгляда Арчи. А сам Арчи тихо хмыкнул. У него не получалось злиться ни на Зоннберга, ни на хитрого лиса Манелиа. Даже отчаяния не было. Ни безнадежности, ни ярости. Ничего.
– Я понимаю, что ты помимо твоей воли оказался втянутым в очень сложный проект, – продолжил Зоннберг. – Возможно, если бы кто-то удосужился поинтересоваться твоим мнением, ты бы отказался. – Он повернул голову к Пифию. – А может, наоборот, согласился. Проект открывает перед тобой невероятные возможности. Но Арчи, ты уже видишь, что именно ты можешь вместе с Артом, а ведь тебе неизвестны еще как минимум девяносто процентов ваших совместных возможностей. Этому нужно учиться. Я рад, что мы решили доверить Арта именно тебе. Чем больше я узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, что ты – отличный хозяин для Арта. Ты уравновешен, разумен, ответственен, ты способен к нестандартным решениям, и я думаю, что у тебя все получится. И я снова вынужден повториться: все-таки пока ты находишься в стадии освоения всех функций Арта, я предпочел бы, чтобы у тебя в непосредственной близости были помощники.
Арчи кивнул и взял вилку.
– Иными словами, я так и сдохну в центре, – спокойно предположил он, глядя на тарелку. Зоннберг покосился на Пифия, тот – глядел на него и злорадно ухмылялся.
И Зоннберг шумно выдохнул и откашлялся.
– Ты осел, Арчи Кремер, – мрачно констатировал он. – Ешь давай. Пора возвращаться.
Он встал, бросил: «Я отлучусь на пару минут». Пифий посмотрел ему вслед. Затем лениво осведомился:
– Ты специально дразнишь его или действительно так считаешь?
Арчи смотрел на него, плотно сжав губы.
– Потому что если первое, – продолжил Пифий, – то мое тебе почтение. Довести Зоннберга до родимчика многого стоит. У меня получалось, только когда мы были студентами, и с тех пор увы. А если ты действительно считаешь, что наша задача – сгноить тебя в центре, то… – Он помолчал, как бы подбирая слова. – То, Арчи, мне очень жаль, что я думал о тебе хорошо.
Зоннберг вернулся; Арчи методично поглощал, что он себе заказал. Пифий разглядывал людей – приятное разнообразие, всяко не на стены пялился. Зоннберг, усевшись, сказал, что на пути обратно можно заглянуть в один городок, там открылась впечатляющая выставка, и пилот не против, тем более там посадочная площадка вполне приемлемая, а погода на четыреста километров южнее такая, что проводить время в помещении или в салоне вертолета – это просто непристойное неиспользование возможностей.
– Арчи? Как ты на это смотришь? – спросил Зоннберг.
Арчи пожал плечами и равнодушно ответил: «Нормально».
Усевшись в брюхе этой стрекозы, пристегнувшись, расслабившись на сиденье, Зоннберг обратился к пилоту, словно продолжая прерванный незадолго до этого разговор: можно заглянуть туда и туда, ты тоже ведь можешь выбраться и прогуляться, можешь и нам составить компанию, а можешь сам по себе. Пифий вяло боролся с желанием подремать; Арчи смотрел в окно. Они взлетели уже, и Зоннберг расчувствовался отчего-то. То ли ситуация способствовала – как-никак летят на приличной высоте, и отделяет их от стихии не только две дюжины сотен метров, но и прозрачная оболочка, которая кажется совсем-совсем хрупкой. Он оглянулся, чтобы спросить какую-то фигню у Пифия, с ядовитой интонацией извинился, что осмелился потревожить его священный сон, и спросил у Арчи, как дела. Тот предсказуемо ответил: «Хорошо», – и Зоннберг категорично отказался решать, стоит ли ему верить или нет. Но что он успел заметить, привело его в состояние, близкое к радости. Арчи внимательно изучал приборы и следил за тем, что и как делает пилот. Иными словами, вел себя, как самый обычный, пусть и неправодподобно воспитанный мальчишка.
Они приземлились, Зоннберг спросил у пилота: «Ну так что, с нами идешь? Или остаешься здесь?».
– Я загляну в одну лавку тут неподалеку, если вы не возражаете. На этой выставке мы с супружницей уже были, – ответил тот.
– А ты, Арчи? Идешь с нами или остаешься с Коди?
Коди поднял брови и покосился на Арчи.
– Парень, ты уверен, что хочешь смотреть на ту фигню? – поморщился он. – Уж на что моя супружница уважает всякое такое… концептуальное, но и она там только два часа вытерпела. – Можешь даже там посидеть, – он кивнул в сторону вертолета. – За пультом.
Зоннберг печально вздохнул.
– Кажется, я уже знаю ответ, – трагично произнес он. – Коди, служебная карта. Тратить только на самое необходимое. – Пригрозил он, вручая пилоту карту. – Я предупрежу, когда мы будем возвращаться.
Коди обратился к Арчи, когда Зоннберг с Пифием отошли достаточно:
– Сначала мы все-таки заглянем в ту лавку, а затем вернемся к нашему красавцу.
Он похлопал вертолет по корпусу.
– Летал уже на таком?
Арчи покачал головой.
Коди самодовольно ухмыльнулся.
– Парень, он шикарен. Я тебе говорю. Я летал на разных, на грузовых и на спортивных, и я тебе скажу, этот – лучший.
Он хлопнул еще раз по корпусу.
– Но это потом. Сейчас все-таки пойдем прогуляемся.
Арчи не то чтобы проникся чистейшим и благоговейным уважением к Коди Бьюмонту, но восторг испытывал. Когда Зоннберг и Манелиа вернулись, посмотрели на две пары глаз, глядевшие на них примерно одинаково – выжидающе и просяще. Когда Пифий спросил у Арчи, хочет ли он сидеть рядом с пилотом, когда Зоннберг, кряхтя, устраивался сзади, доставал планшет и о чем-то тихо переговаривался с Пифием, а Арчи следил за тем, как Коди что-то проверяет, что-то запрашивает у наземной службы, у бортового искина, когда он поворачивается к Арчи и подмигивает ему – и они взлетают, Арчи тихо, недоверчиво радовался. Коди охотно рассказывал ему, что да как да куда, даже пару баек поведал, как он учился, какие раздолбаи учились с ним и что эти раздолбаи делают нонче. Арчи слушал, следил за его движениями, время от времени смотрел на небо и был почти умиротворен.
Зоннберг поначалу только делал вид, что занят великими административными делами. А сам прислушивался к переговорам Коди и Арчи, чтобы определить, все ли сложилось так, как он хотел. И ему было все очевидней: все отлично. Арчи не пытался обижаться, не сидел, надувшись; он вел себя в полном соответствии с воспоминаниями и представлениями самого Дамиана Зоннберга о мальчике Арчи Кремере – рассудительно, вежливо, заинтересованно, почтительно. И ему было интересно все, что связано с этой машиной; так что идея воспользоваться вертолетом была хороша, Арчи, по крайней мере, был впечатлен. По-ребячески, по-здоровому, по учебнику возрастной психологии, как сам Зоннберг был бы впечатлен, будь ему шестнадцать и живи он все в той же дыре, из которой выбрался. Ему, этому непознаваемому Арчи Кремеру, все-таки было шестнадцать с небольшим благоустроенных, теперь еще и здоровых лет.
По прилете Пифий не терроризировал Арчи своими умными беседами и не навязывал ему свое общество. Посмотрел на него выжидающе, давая возможность спросить или уточнить, что нужно, напомнил, что завтра ждет его у себя для сеанса промывки мозгов, и пожелал спокойной ночи. Арчи удивился. И это – все воспитательные мероприятия? Или его и завтра что-нибудь этакое ждет? Постояв немного, не желая заходить в здание, подумав, он попросил Арта связаться с Пифием.
– Н-ну? – недовольно спросил тот.
– Я могу погулять по парку?
Пифий тяжело вздохнул.
– Сейчас выйду, – буркнул он.
Через три минуты он уселся рядом с ним на крыльце.
– Арчи, отчего ты не хочешь принять, что ты не заключенный здесь? – спросил он.
– Принять? –удивленно повторил Арчи и задумался. Это был странный выбор. Не «понять». «Принять».
– Ну да, – выдавил Пифий. – Принять. Понимать ты это явно понимаешь. Так? Но верить упрямо отказываешься.
Арчи сидел рядом с ним, водил по земле носком ботинка и обдумывал, что сказал Пифий.
– Даже сейчас? – все-таки уточнил он.
Пифий недоуменно посмотрел на него.
– Даже сейчас мне можно, когда я пытался сбежать? – пояснил Арчи.
Пифий молчал и задумчиво смотрел на небо.
– Арчи, – начал было он и снова замолчал – получалось сдавленно, совсем неуклюже. – Арчи, – чуть громче повторил он. – Я понимаю, что в твоих собственных глазах тебе куда приятней представлять себя узником. Мол, тебя держат в клетке, ты томишься, страдаешь, мечтаешь о свободе и прочее. Только вот в чем проблема. К действительности это мало отношения имеет. Даже твой побег. М-да. Серьезный дисциплинарный проступок. Но наказание за него должно, во-первых, соответствовать его тяжести и учитывать все обстоятельства, а во-вторых, быть не слишком изобретательным. – Пифий усмехнулся. – Я бы в качестве наказания предложил ввести в твою учебную программу что-нибудь гаденькое вроде этических учений древности, Дамиан Зоннберг настаивает на временном исключении выходных за пределами центра в течение следующего месяца. В итоге, скорее всего, мы совместим наши пожелания в усеченном варианте. Но тебя никто не собирается запирать в комнате.
Арчи молчал.
Небо совсем потемнело. Потянул сырой ветерок с озера. В поселке на другом его берегу кто-то веселился – были слышны веселые крики толпы и хлопки, и вслед за ними над кромкой леса вспыхивали огни фейерверка. По другую сторону корпуса разговаривали люди – оживленно, предвкушая, как придут домой и будут отдыхать от рабочего дня. Проезжали машины – изредка, и тишина, которая устанавливалась вслед за этим, казалась все более глубокой.
– А Арт?
– А что Арт? – полюбопытствовал Пифий.
– Он следит за мной.
– Чушь, – недовольно буркнул Пифий.
Арчи повернул к нему голову. Покосившись на него, Пифий задумчиво почесал нос.
– В его обязанности входит обеспечение твоей жизнедеятельности. В определенной степени в это понятие входит и согласование твоих желаний с целями проекта и режимом центра. Разумеется, это на тот период, пока ты здесь. Потом ты покинешь центр и начнешь иную жизнь.
– Но вы же следите за мной через него.
Пифий молчал. Арчи был в чем-то прав. Самым противным было то, что само молчание Пифия было достаточным ответом для Арчи. Так что хмыкнув, Арчи встал, решив немного побродить по парку.
– Отчего же через него, Арчи? – обратился Пифий к его спине. Арчи застыл. – Ты то переоцениваешь Арта, то недооцениваешь его. Ты упрямо отказываешься знакомиться с ним поближе, но так увлеченно обвиняешь его во всяких преступлениях.
Арчи повернулся к нему.
Пифий отклонился назад и уперся руками в крыльцо. Арчи сунул руки в карманы и склонил голову к плечу. Очень характерным жестом, отчего-то решил Пифий. Очень своим жестом.
– Я не раз и не два объяснял тебе фундамент, на котором основываются весь характер, все способности искина. Любого искина, Арчи. Первый столп – это непричинение зла тебе, ни действием, ни бездействием. Но не только тебе, но и другим. Иначе окружающим тебя не поздоровится. Арт не следит за тобой, но сообщает сведения, которые в период вашей интеграции позволяют объективно оценивать твое состояние. Потому что эти сведения критически важны для тебя, для него, для проекта и всех нас, но в первую очередь для тебя. Когда у тебя дурное настроение, Арт пытается выяснить, отчего так случилось, что стало причиной и как можно ее устранить. Когда ты предпринимаешь действия, которые выходят за рамки допустимых, как в случае с твоим побегом, Арт вынужден определять, что именно подтолкнуло тебя к такому решению. Но никогда и ничего тебе во вред.
– Все это замечательно, Пифий, и все это ты мне говорил. И ты, и профессор Степанов, и профессор Примстон, и все остальные, только вот Зоннберг ведь приказывал Арту, и он слушался.
– Твои опекуны решили ограничить твою автономность на время, потому что некоторые твои поступки оказались выходящими за рамки здравого смысла и ставящими под угрозу твою безопасность. Искин подчинился им.
Арчи недовольно покачал головой, отвернулся и поднял лицо к небу. Угрожающе-черному над горизонтом, задумчивому, чернильно-синему высоко-высоко над головой. Постояв немного, Арчи повернулся к Пифию.
– Скажи, – очень ровно, очень сдержанно произнес он, и глаза его сверлили Пифия, – вы настаиваете, что когда я буду совершеннолетним, меня выпустят из этого аквариума.
– Какого аквариума? – вежливо осведомился Пифий – словно не понял.
– Моей комнаты, например. Учебных помещений. Лабораторий.
– Это очень субъективная характеристика, Арчи, и обидная для всех нас.
– А для меня? – ласково поинтересовался Арчи.
Пифий хмыкнул. Арчи молчал.
Ситуация была скользкая. Отвечать на вопрос – тут не отбрешешься; Арчи, судя по всему, знал ответ, ждал от Пифия подтверждения, что ответ верен, а получив его, обретал бы право чувствовать себя оскорбленным, ущемленным и что угодно еще. Не отвечать на него, расценить вопрос как риторический и ограничиться общей фразой – так это могло бы основательно испортить их с Арчи отношения. А он был нужен Пифию сотрудничающим.
И откуда, все-таки, у него взялись такие представления? О себе, о центре, о его сотрудниках? Об Арте, не в последнюю очередь и о нем? Вроде ведь все старались осторожничать, действуя по принципу «меньше знает – лучше спит», старательно дозируя информацию, чтобы Арчи не слишком много задумывался о себе и других рядом с ним. Недооценили.
– Ты скажи мне. – Наконец решился Пифий. – Я не знаю, как ты расцениваешь эту ситуацию. Могу предполагать. Осмелюсь только напомнить, что ты и до этого был не самым объективным наблюдателем, и теперь. Советую тебе с осторожностью отнестись к твоей же собственной оценке ситуации.
Арчи покивал головой, сделал несколько бесцельных шагов.
Затем, замерев, он посмотрел на Пифия и вежливо, учтиво поинтересовался:
– Я все-таки могу рассчитывать, что меня выпустят из центра? Даже с тобой. Со своей стороны могу пообещать, что буду вести себя прилично и оставлю мысли о побеге и исчезновении из проекта. Тем более я все равно не смогу этого сделать.
Пифий усмехнулся и поднялся с крыльца.
– Арчи, ты упорно заставляешь меня остро испытать вину перед тобой, – насмешливо произнес он. – Ты уверен, что это хорошая идея?
– Разве? – надулся Арчи, недоумевая.
Пифий подошел к нему.
– Это очень детская тактика. Недостойная взрослых людей, – пояснил он, стоя совсем близко от Арчи.
– Пифий, мне кажется, ты впадаешь в забавное противоречие. Ты откровенно и прямо делаешь скидку на мой возраст, подчеркиваешь, что я пока недостаточно взрослый, чтобы я один и никто больше за меня и Арта отвечал, и тут же требуешь, чтобы я не вел себя как ребенок.
– Никакого противоречия, Арчи. Ты хочешь, чтобы к тебе относились, как ко взрослому, но отказываешься вести себя так. Тебе куда более удобны детские тактики, которые рассчитаны на то, чтобы воздействовать на какие-то поверхностные ощущения. Избавляйся от этого. Тебе давно не восемь лет.
Арчи опустил голову. Снова поднял ее. Пифий смотрел на него – изучал – любовался.
– Действительно, – прошептал Арчи. – Я могу передвигаться по территории центра совершенно свободно. Так?
Пифий кивнул.
– В таком случае я, пожалуй, воспользуюсь этим моим правом. Спокойной ночи.
Пифий стоял у крыльца, глядел на дорожку, которую выбрал Арчи. Он был далеко, фонари на земле, пусть и мощные, ярко освещали только нижнюю часть его тела, верхняя была едва различима в темноте. Арчи шел неторопливо, словно по набережной прогуливался; Пифий угадывал движения его головы вправо-влево, снова вправо. Арчи остановился, поднял руку зачем-то, возможно, чтобы рассмотреть насекомое, опустившееся на нее, пошел дальше. Пифий все стоял. Он уже озяб. Тем сильнее ему хотелось дотянуться до Арчи, похлопать по плечу и оставить руку лежать на нем. Сказать что-нибудь важное, нужное, серьезное, вдохновляющее, чтобы Арчи не забывал, что не один он, совсем не один, у него есть люди, готовые и желающие поддержать его. И не менее ярко он осознавал, что едва ли сделает это.
