Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)
Арт грустно сообщил, что три часа может функционировать в малоактивном режиме. Если же он погрузится в стэнд-бай, то расход энергии можно будет сократить еще на тридцать два процента. Вечная проблема с аккумуляторами. На Земле они пополнялись самыми разными методами, солнечной энергией в том числе – это был вспомогательный источник, но вполне пригодный. На Марсе приходилось рассчитывать только на электричество: иных способов не было, а расход был куда больше – приходилось компенсировать постоянные критически низкие температуры, использовать самые различные виды зрения, задействовать полную очистку воды, циркулировавшей в его организме, чтобы не расходовать ее попусту, корректировать движения с учетом марсианской силы тяжести и много чего еще. А сегодня еще и такие интенсивные упражнения. Но либо сегодня посидеть по-дружески, либо завтра вляпаться во что-то страшное, на что этот Смолянин был явный мастак.
– Так ты айтишник или не айтишник? – практически сразу задал ему животрепещущий вопрос Захария Смолянин.
Арчи пожал плечами.
– Не в первую очередь, – ответил он. Все-таки правда: общение с Артом наверняка приравнивалось к весомому образованию в кибернауках, пусть Арчи и предполагал заниматься этим постольку-поскольку, тем более Арт не возражал.
– А как ты это сделал с моим компом? – приставал к нему Захария.
Это был очень хороший вопрос. Арчи захотел – и получилось. Разумеется, у этого процесса было немало промежуточных стадий: он мог видеть – или представлять таргет в виде решетки в несколько измерений, окрашенной в бесконечное множество цветов, причем не только видимого спектра, с по-разному заполненными ячейками. Арт утверждал, что ни при чем и Арчи способен самостоятельно выстраивать такой зрительный образ. Наверное, не врал – потому что не был способен. После этого следовали несколько миллисекунд приценки и уточнения, какие места могут быть наиболее слабыми, сверки с мнением Арта – и вперед действовать. Главное – предварительно уточнить специально для него, что действия, которые собирается предпринимать Арчи, не незаконны. То есть заверения, что они не запрещены, достаточно. Разрешены ли они, Арчи тактично замалчивал. В случае с навязыванием компьютеру собеседника нужных Арчи изображений это было условно не-незаконное действие: Арчи ничего не взламывал, ничего не конфигурировал, просто перехватывал на пару долей секунд управление видеодрайверами, чтобы внедрить какую-то картинку. В случае с Захарией Смоляниным – котят. Хотя, наверное, следовало морских ежей. Или медуз. Или даже спрута – огромного такого, с кучей присосок на щупальцах, которого хрен стряхнешь. Не помогали даже намеки на волю высшего руководства хранить проделки Арчи Кремера в тайне: Захария требовал ответа или хотя бы алгоритма действия. Что, в принципе, соответствовало все тому же разглашению государственной тайны.
В ситуации, в которую Арчи так неосмотрительно вляпался, был один плюс: они сидели в милом ресторанчике в самом новом пузыре – и под самым куполом. Но в стратегически важном для Арчи месте – рядом с зарядной пластиной. Арт блаженно мурлыкал; Арчи отбивался от наскоков Захарии; и все-таки этот тип ему определенно нравился.
Захария же, поняв, что не добьется от Арчи никакого вразумительного ответа, и невразумительного тоже, принялся допытываться до Арчи лично: откуда взялся, чьих будет, почему на Марсе, как живет, чем интересуется, есть ли друг-подруга.
– Как нет? – возмутился Захария, услышав отрицательный ответ на последний вопрос. – Как это нет? Почему нет?!
– Нет, – пожал плечами Арчи. Реакция Захарии его немало развлекла.
– Так нельзя, – сурово заявил Захария. – Даже я, когда находился в свободном поиске, я находился именно в поиске. Иногда активном, иногда пассивном, но поиске! – он постучал костяшками пальцев по столу. – И с моей точки зрения, просто неприлично относиться легкомысленно к своему одиночеству. Потому что, мой дорогой друг, твое одиночество вынуждает на одиночество еще какого-нибудь очень хорошего человека. Вот например… э, нет. Или… – он посмотрел на Арчи. – Чести много. Хм, а Лакис? – вытянул он шею. – Не холост, разведен. Но привлекателен. И оч-чень даже бодр для своих преклонных… неважно. Ну?
Арчи рассмеялся.
– Ну и ладно, – рассеянно отозвался Захария, сосредоточенно размышлявший о чем-то. Не иначе картотеку перебиравший.
После приятного вечера он потребовал, чтобы Арчи пригласил его к себе в гости или по крайней мере заглянул в гости к нему.
– А нет, – получив согласие, сообщил он. – Не получится. У меня сегодня очень насыщенный вечер. Так что в другой раз. И насчет Лакиса подумай.
Он подмигнул. У Арчи округлились глаза. Такие разговоры – в порядке на Марсе? Или это касается только Захарии Смолянина?
Николай Канторович сначала долго смеялся, когда Захария рассказал ему о своей великолепной и замечательной идее пристроить Ставролакиса, а затем спросил:
– Ты уверен, что это хорошая идея?
– Я уверен, что это отличная идея! – воскликнул Захария и даже попытался приподняться на локте. Получилось не очень, он шлепнулся обратно, затем подпер голову рукой. – Должен же я организовать Лакису какую-нибудь подлянку, правильно?
– Зачем?
– А почему нет? – резонно спросил Захария.
На это Николай Канторович едва ли мог ответить хотя бы что-то разумное.
Затем он снова рассказывал Захарии все, чем занимался и чем будет заниматься, словно за сутки с небольшим что-то изменилось. Они корректируют курс, уравнивают скорости с астероидом, который предстоит захватывать, проверяют его геометрию, уточняют его состав.
– Кажется, мы здесь задерживаемся. Этот камень вращается, как хочет. Мы можем потратить немало времени, чтобы стабилизировать его. А потом догонять вас.
Он усмехнулся и потянулся к голоэкрану.
Захария помрачнел.
– Какая забавная у вас жизнь, – мрачно буркнул он и уткнулся в подушку. Затем приподнял голову, так, что над подушкой был виден один его глаз. – Я скучаю, – пожаловался он.
– Я очень скучаю, – беззвучно прошептал Николай.
Захария вздохнул и сполз с кровати, подошел к медиаюниту, уселся, положил голову на консоль.
– Правда? – промурлыкал он. – Очень?
– Очень, – усмехнулся Николай.
– И я, – вздохнул Захария.
Но у него были грандиозные планы. Которые рассыпались, во-первых, о легкомысленное отношение к ним Арчи Кремера, а во-вторых, о странную реакцию Ставролакиса.
Этот солдафон (в худшем смысле этого слова, а не так, как умничка Лутич) заорал на прелестника, щедрого душой и мудрого мозгами, искренне желавшего счастья всем вокруг себя великодушного волшебника Захарию Смолянина:
– Еще одна такая выходка – и я ни к одному проекту тебя не подпущу, ты, пиявка радиоактивная!
Прежде чем задуматься о том, куда спасаться бегством, Захария все-таки успел спросить:
– Он тебе настолько нравится?
И даже поиграть бровями.
Потом, правда, пришлось удирать во все лопатки. Не получилось, разумеется. Захария был, конечно, тренированным молодым человеком, но обувь предпочитал далеко не спортивную. Так что Ставролакис схватил его и долго тряс, требуя, чтобы Смолянин выбросил всю дурь из своей головы, а потом сам пытаясь эту дурь вытрясти.
Собственно говоря, Захария не нашел своим альтруистическим порывам одобрения, или по крайней мере тяжким душевным травмам поддержки даже у ближайших: Лутич хохотал до слез, а затем при Захарии же интересовался у Ставролакиса, что должно упасть ему на голову, чтобы он понял бесцельность сопротивления, кончал выделываться и смирился с намерением Захарии впихнуть его в законный брак. В некотором роде унижение умнички, лапочки и добрейшей души человека, как о себе думал Захария, уныло выслушивая брань Ставролакиса, компенсировалось страстностью реакции этого нечуткого типа. А ведь предстояло еще присутствовать на заключительной части эксперимента Лутича – увеличении давления в пузыре, и Ставролакис будет там обязательно. И возникает вопрос: у кого писать завещание?
Но Лакис оказался выше дрязг и прочих презренных разборок – правда, после того, как Захария признался, что на него находит иногда, а сейчас, когда эндорфинов в крови дофига и больше, а выплеснуть некуда, всякая разная дурь в голову лезет.
– Бывает, – великодушно сказал Лакис. И, сволочь, коварно хлопнул изящного и утонченного Захарию по спине со всей своей полковничьей дури. Отомстил, гад.
– Что я не понимаю во всей этой истории, – хмуро признался Захария много позже, – так это почему давление так отличается от расчетного. Здания герметичные, в конце концов, и для пузырей, и для тех же искусственных лун применяются схожие технологии, и они везде функционируют, но не здесь. Так?
– Так, да не так. Искусственные луны – это полностью замкнутые системы, – в тон ему ответил Лутич. – У них максимум два выхода, и они очень тщательно проверяются. Здесь в каждом пузыре их несколько, плюс открытый грунт, плюс переходы. Их сделать идеально герметичными не получается, только если иначе конструировать фундамент. – Он помолчал, покачал головой. – И расходы на него увеличатся как минимум вдвое.
– А еще у меня странное ощущение, что город растет куда быстрей, чем метеорологи добывают воздух, – после небольшой паузы подхватил Лакис. – Вкачивать внутрь марсианскую атмосферу просто так нельзя, ее тоже нужно подготавливать. И вообще, ее по-любому слишком мало. Таскать лед с полярных шапок… пф-ф. Можно, но не бесконечно. Там уже выработки будь здоров.
– Есть астероиды, – сказал Захария, задумчиво глядя в стакан.
– Астероиды? Таскать воду за два миллиона километров? – скептически спросил Лакис.
– Скорей за двадцать. В двух миллионах километров отсюда ничего толкового нет, только углеродные и металическая шваль. А так – прибуксировать ледяной астероид, спустить его на поверхность, и разделывай в свое удовольствие.
– И что скажут на Земле?
– «Как вы допустили, что вам стали необходимы экстренные меры по аэро– и гидрообеспечению города», – предложил Захария.
Ставролакис посмотрел на него, пробормотал что-то нехорошее и скрипнул зубами.
– А если обвинить проектировщиков в создании слишком огромных пузырей, для которых не хватает воздуха, или в неточности проектов, или еще чего, так опять же… – Захария покачал головой и потянулся за бутылкой.
– Для того, чтобы установить с достаточной надежностью неточность проекта, халатность или саботаж, необходимы эксперты. Их нужно тащить с Земли. А теперь представь, кто с Земли добровольно полетит сюда.
– Ха! – вскинулся Захария. – Я добровольно, между прочим! Для меня это вообще шикарная перспектива!
Лутич скептически посмотрел на него, переглянулся со Ставролакисом.
– Это для тебя. А для человека, у которого на Земле семья, дело, репутация, связи, год здесь – это маленькая смерть.
Захария, пивший пиво, неожиданно фыркнул, закашлялся, стукнул Лутича.
– «Petite mort», говоришь? – захохотал он.
– Социальная, ты, сатир! – Лутич от возмущения даже приподнялся.
Лакис нагло ржал.
– Да-да, рассказывай! – ликовал Захария.
Но демарш Захарии снял напряжение на несколько минут, не более. Марсианские поселения разрастались, люди прибывали. Инфраструктура усложнялась, промышленность росла. На Земле считали, что жизнь на Марсе развивается устойчиво и в соответствии с прогнозами. На Марсе на эти прогнозы давно не обращали внимания, а жили по своему разумению, корректируя свои потребности в соответствии со своими представлениями. Земля была не против предоставить Марсу еще больше свободы – до тех пор, пока на нее исправно отправляются бесконечные грузы самых разных товаров. А на Марсе убеждались: когда все, казалось, предусмотрено, все просчитано, ко всему подготовились, оказывается, что планета совсем не изучена. Просто абсолютно. К примеру, спутники обнаружили в южном полушарии – жутко изрытом кратерами от астероидов, а также с предположительно тонкой корой – колоссальные залежи редких металлов, которых на земле добывается тонны по две-три при потребностях в десять-пятнадцать тонн. К кластеру безымянных кратеров у южного полюса прибыла бригада бурильщиков, рассчитывая проделать скважину до источника воды, чтобы можно было разбить лагерь для другой миссии, которая начала бы разработку месторождений. Увы, технология бурения, пригодная для Луны, оказалась малоэффективной на Марсе: то ли грунт не тот, то ли его плотность делала бурение проблематичным. Пришлось два года ломать голову, прежде чем можно было вернуться к начатой шахте и попробовать еще раз. Или солнечные панели, отлично работающие на лунах, имели на Марсе куда меньший КПД, хотя расчеты показывали сто-двести-триста раз: расстояние от Солнца является несущественным фактором. Расчеты расчетами, а солнечных батарей все-таки требовалось больше. На руку марсианам сыграл случай: в одном из кратеров при раскопках были обнаружены небольшие залежи перовскита, а стабилизировать его для использования в солнечных батареях уже давно научились; немного умения, немного испорченных панелей – и остальные слегка усовершенствуются и наконец становятся приемлемо эффективными. И так всегда и во всем. Эти вещи решались своими силами – как с теми солнечными панелями. Народ на Марсе почти не обращал внимания на терранские решения. А Лутичу приходилось. И Ставролакису. Особенно ему.
– Иными словами, пока здесь что-нибудь не случится, ничего сделать нельзя. – Мрачно заключил Захария.
– Боюсь срывать с твоего прехорошенького носика розовые очки, но это всегда так, – угрюмо сообщил Лутич.
Бесконечные проверки моделей пузырей на гиперкомпьютере показывали, что они вроде как в порядке. Данные, поступавшие с датчиков, которые уже были установлены на пятнадцати процентах куполов, подтверждали, что их функционирование находится в норме, стабилизировалось, никаких признаков нарушения целостности соединений не наблюдается. Медики тоже включились в эксперименты – благо какая возможность: сравнить самочувствие людей в двух вариантах условий проживания, да еще с такой выборкой; и они оставались удовлетворенными.
По этому поводу возникал другой вопрос: где взять достаточно кислорода для поддержания такого давления – расход увеличивается на шестьдесят процентов, если делать это экономно, а чтобы достичь максимально комфортного давления, так его раза в два с половиной больше нужно: со временем развивались технологии, совершенствовались конструкции, это позволяло строить куда более просторные помещения, и их наполнить было той еще проблемой. Атмосфера Марса не подходила принципиально, и дело даже не в ее составе: самой атмосферы было катастрофически мало. Добывать кислород можно из воды, не проблема. В снежной шапке на северном полюсе ее было вроде как достаточно, но на удвоение добычи водного льда едва ли можно было рассчитывать: экологи на Марсе и на Земле в два счета пустят на лоскутное одеяло. Глубокие бурения были бы выходом, но смешным образом для их успешности нужна была вода, много воды. А до нее бурить – три километра, и это не всегда было просто. В долинах приходилось бы преодолевать каменной прочности реголит, затем скальные породы, которые содержали много разных металлов и тем самым значительно осложняли бурение, и только потом пермалёд, а под ним жидкую воду. Вариантом были бы каналы – в них слой, который нужно было бы преодолеть, мог быть на порядок тоньше, но проблемой могла стать инфраструктура. Еще одним вариантом была бы транспортировка водяных астероидов, но их размеры были сравнительно небольшими, соответственно гонять грузовые суда только ради них было по крайней мере невыгодно.
– А если как сопровождающий груз? – предложил никто иной как Бруна Сакузи. Для нее это проблемой не было: вся ее команда была сопровождающим грузом, ей самой приходилось скандалить и интриговать полтора десятилетия, чтобы попасть в состав третьей волны заселения и в качестве ее участника получить собственные лаборатории на Марсе. Она сама была кровно заинтересована в воде для своих деток – ну еще бы.
Ийк Нурми, главный техник аэропорта, задумчиво почесал подбородок. Меланхолично он спросил:
– Четверть кубокилометра воды на сколько может хватить?
Лутич задумался на полминуты.
– При нынешнем расходе этого хватило бы на два-три года.
Ставролакис смотрел на Нурми очень недовольно. Он, кажется, предполагал, что может предложить этот экспериментатор. И, кажется, предполагал, что команда «Триплоцефала» может согласиться. И он заранее был категорически против.
– Или сколько это: куб с размером ребра в четверть километра, – насупился Нурми.
– Идиот, – печально произнес Захария.
– Это по какой системе? – нисколько не обиделся Нурми.
– Метрической, – огрызнулся Захария.
– Он не помещается в грузовом отсеке в любом случае, – мрачно предупредил Ставролакис.
Нурми покосился на него, затем на астронавигаторов в составе двух человек.
– Мы не учитываем совсем мелкие ледяные астероиды. Это мусор, в наших масштабах говоря, – сказала Гизелла Галаш. – Но это не значит, что их нет. Более того, их дофига. И их регулярно появляется дофига. Даже ничего дробить не надо, это делают сами астероиды.
Нурми посмотрел на Бруну Сакузи, на Лутича, на Захарию. На Ставролакиса, медленно, но верно багровевшего, он посмотреть не отваживался. Захарии он сказал, имея в виду гиперкомпьютер:
– Надо посчитать. Твоя штука примет мои данные?
– В метрической системе? – оскалился Захария.
– Да хоть в идиотической. Надо посчитать.
– Это очень рискованное предприятие, – недовольно произнес Лутич. – Я не сомневаюсь в экипаже, более того, я уверен, что если кто это и сделает, так это твои ребята. Но это очень рискованно.
Одно дело – захватить астероид и дотянуть его до Марса, затем установить на нем тормозные двигатели и парус и спустить на поверхность – сбросить, грубо говоря, не особо заботясь о его целостности. Совсем другое – захватить астероид, втянуть в грузовой отсек и с ним уже лететь обратно и приземляться. И третье – совершить оба этих маневра в одной экспедиции.
Ставролакис уперся рогом. Он орал: «Не позволю!». Сакузи орала в ответ: подумай о будущем! Нурми гудел: это осуществимо, машина зверь. Гизела Галаш и ее молчаливый коллега согласно кивали. Лутич предпочитал помалкивать. Захария ерзал – и молчал.
– Я еще раз повторяю, – грохнул кулаком по столу Ставролакис, – это нужно быть сумасшедшим, чтобы даже рассматривать такой вариант!
– Командир, – раздался голос Канторовича, – так нормальные люди и не хотят работать на Марсе.
Ставролакис уставился на Захарию. Тот застенчиво ковырял пальцем стол и скромно хлопал ресницами. Когда только успел подключить к обсуждению команду космолета, стервец.
Лутич хрюкнул и три раза хлопнул в ладоши. Поаплодировал, сволочь.
– Я тебя на три месяца на губу посажу! – рявкнул на Захарию Ставролакис.
– А я тебя на три месяца отстраню от обязанностей за это, – спокойно сказал Лутич. – Он гражданское лицо и тебе не подчиняется. – На угрожающую мину Ставролакиса он ответил: – Ты мне тоже, но я все еще комендант. Речь идет о безопасности моего поселения. И его граждан. Пусть даже это Смолянин.
– Никто не собирается делать это в этот рейс, Лакис, – примиряюще сказал Нурми. – Пока же вопрос ребром не стоит. Мы еще подумаем, потренируемся. То-се. Лапочка нам симуляцию сделает. Правда?
Захария с исключительно самодовольными видом закивал головой.
– Это сумасшествие, – угрюмо говорил Ставролакис часа через два. Лутич молчал. Задумчиво постукивал пальцами по подлокотнику кресла. Ставролакис тоже помолчал. – И кажется, это необходимо.
Лутич кивнул.
– Ладно. Дождемся окончания этого вылета и подумаем еще раз. – Подытожил Ставролакис. В его голосе отчетливо звучала неуверенность. Недовольство собой за эту неуверенность. И нежелание принимать именно то решение, которое он все-таки примет.
А Захария Смолянин готовился к возвращению из астероидной одиссеи льва своего сердца, гепарда своей постели майора Николая Канторовича. Хихикал, думая, что доживет, чего доброго, и до адмирала в своей личной жизни – насмешка судьбы, так ее.
К возвращению «Триплоцефала» готовилась и вся команда посадочной площадки. И то ли невеселые настроения Ставролакиса передались ей, то ли они соответствовали самим ее настроениям, но подготовка была суетливой, лихорадочной какой-то. Корабль уже начинал торможение, готовился ко входу в атмосферу и спуску на поверхность в указанное место астероида, а подготовка все не заканчивалась.
Арчи Кремеру было очень любопытно, что да как происходит – как совершается посадка космического корабля таких размеров. На рапорт с просьбой о разрешении присутствовать там Ставролакис просто сказал: «Фиг с тобой, только под ногами у них не путайся». Арчи не собирался. Но через сутки он получил приказ Ставролакиса о прикреплении к личному составу данного подразделения.
– Даже если для тебя вообще никаких заданий не будет, просто полазишь по Олимпу. Он того стоит, – пояснил Ставролакис.
Еще бы.
========== Часть 34 ==========
Несмотря на то, что Арчи знал многое о марсианских рельефах, об ареографии вообще и горе Олимп в частности, увидеть ее собственными глазами значило совсем не то, что смотреть клипы с ней. Она действительно была огромной. Когда поезд подъехал к туннелю, который должен был подвезти их к станции, гора занимала всю перспективу. Арт доложил, что длина туннеля составляет двести сорок километров, строительство заняло почти одиннадцать марсианских месяцев, а в выработке содержалось столько платиновых металлов, что каждый из строителей смог обзавестись если не кольцом, так брелком из платины или там иридия – в качестве премии, поощрения, вдохновения, для некоторых все-таки прощального подарка, сувенира в память о марсианской одиссее; и неважно, что эти сувениры тяжелые – на Земле быть может, но они-то на Марсе.
Захария Смолянин категорически настоял на том, чтобы Арчи составил ему компанию и ни в коем случае не смел добираться до станции пусть на одном поезде, но в разных вагонах. Поначалу он развлекал Арчи, пытаясь описать всевозможные достоинства Панайотиса Ставролакиса, затем пичкал его сплетнями о других звездах Марса. Последние полтора часа Захария отсидел, уткнувшись в свои компьютеры, время от времени вскидывая голову, словно проверял, на месте ли Арчи. Убедившись, что на месте, снова погружался в свои важные дела. Арчи продолжал заниматься самым важным для туриста занятием – глазением по сторонам; Арт пытался быть гидом, и Арчи не возражал. Позже, в туннеле он снова оказался объектом внимания Захарии Смолянина – тому было скучно, возможно, страшно; было похоже и на то, что Захария Смолянин переживал. Оно, конечно, ситуация штатная, полет проходил нормально, космолет затормозил достаточно, сейчас кружил на орбите, готовясь отшвартовать астероид, на нем уже работали двигатели, которыми предстояло управлять из центра, и проходили последние уточнения-корректировки-отлаживания курса. Сама по себе посадка корабля тоже не должна была нести никаких сюрпризов: топлива достаточно и не слишком много, неполадок никаких, все вроде в порядке. Наверное, совершались бы такие маневры каждые полторы недели, ощущение невероятности происходившего притупилось бы; может, оно все-таки притупится лет через тридцать постоянных рейсов. Пока же Захария Смолянин нервничал и пытался скрыть это бесконечными расспросами, а Арчи отвлекал его, уклоняясь от них.
К посадочной площадке дорога шла и по склонам в том числе. Наземный путь был куда более длинным и не в последнюю очередь опасным, но были ситуации, которые вынуждали пользоваться именно этим способом: доставка очень крупных грузов, не помещавшихся в стандартных вагонах, к примеру. Все остальное, в том числе пассажиры, прибывали по туннелю. После бесконечных прогонов по почве, где красной, где коричневатой, где оранжевой, но зато под солнцем, километры в нем – десяток за десятком – не воспринимались вообще; Арт пытался как-то определиться в пространстве, он словно отвечал на беспокойство Арчи – смутное, невнятное, нерациональное, какое-то животное, неосознаваемое и при этом очень отчетливое. Когда ты едешь по пещере, когда не видно ни солнца с небом, ни даже утомительных однообразных мертвых марсианских пейзажей, а только редкие фонари на стенах, и эта тьма вокруг не заканчивается, как бы она ни надоела, как бы ты ни был уверен в безопасности, разум засыпает, а просыпается нечто совершенно иное, нечто, существовавшее задолго до того, как начала формироваться новая кора, – что-то, живущее древними инстинктами, что невозможно выразить современными словами, слишком поверхностными и утонченными для них, нечто сырое и глухое, огромное и слепое, нечто, способное пожрать все, что почувствует рядом с собой. Как будто хищник заворочался где-то в пятом измерении – так отчего-то представил себе Арчи. Это время в туннеле превратилось в еще один эксперимент, как начало казаться, но не тот невинный, который однажды устроил Пифий Манелиа и сам же в него вляпался – чтобы вывести Арчи из оцепенения, примирить с собой, заставить перейти на иной уровень в обращении со своей половиной, – а какой-то иной, внечеловеческий, сверхъестественный. В этом эксперименте бытие было полностью вынесено за границы восприятия, а сознание сведено к этому вагону, который бесчеловечным образом не давал никаких надежд на то, что за его стенами что-то есть. Захария приумолк, погрузился в свои мысли; Арчи вслушивался в то, что проносилось мимо; Арт не вмешивался; Арчи же слушал себя. Словно то, что спало где-то глубоко внутри его «Я», проснулось – начало выходить из небытия, осматриваться. Угрюмо радоваться, наталкиваясь на каменные стены туннеля; мрачно улыбаться, видя в оконных стеклах отражение салонных же фонарей; вслушиваться в гулкие звуки, с которыми поезд проносился по туннелю – или все это ему казалось, а то, что древнее «Я» Арчи принимало за звуки, на самом деле было обычной вибрацией материи, которая не изливалась в звук.
Поезд прибывал на огромную станцию, выдобленную внутри скалы – благо размеры позволяли. В Олимпе при желании можно было разместить целый город, но руководство предпочло ограничиться грузовым портом. А пещера была огромной, и не скажешь, что это – внутренности древнего вулкана, и, очевидно, проектировщики сделали все возможное, чтобы народ внутри не забывал, что они не горные тролли, а люди. Стены вокзала были отделаны жизнерадостной мозаикой, свет, его заливавший, почти не отличался по спектру от солнечного, колонны, которые по идее поддерживали свод, притворялись оазисами – вокруг них, на них до самого потолка росли самые разные растения, и вокзал был огромным, светлым, и притворялся курортным полустанком, что ли.
Сам центр управления располагался в горе. Там же находились и жилые помещения. Захария не без гордости показал Арчи «свои»; Арчи подозревал, что местное начальство чуть ли не свое отдало, лишь бы отцепиться от этого кровососа. Но зайти в гости согласился, даже снизошел до того, чтобы выпить вина.
– За знакомство, – хитро щурился Захария. Арчи вежливо удивился, а Захария пояснил: – Мы же еще не пили за это. А повод нужен. А теперь можно и за поддержание конструктивных отношений в обозримом будущем. Н-ну, поднимай.
Через полчаса у Арчи сложилось стойкое ощущение, что Захария хочет если не напоить его, то по крайней мере напиться сам – по непонятным причинам. Самому-то ему любые количества спиртного не то чтобы вредны – бесполезны: Арт проследит за тем, чтобы алкоголь нейтрализовался, если Арчи хочет испытать алкогольное опьянение, то после всяких «но» и «если» Арт и такое допустит – в слабой степени и под своим тщательным наблюдением; а Захария все-таки ничем таким не облагорожен: у него обычный человеческий организм с обычной человеческой реакцией на яды, в том числе и спиртное.
Наверное, это в некотором роде ответило на любопытство Арчи: Захария вздохнул и признался:
– Когда они сейчас вокруг Марса кружатся, с ними бесполезно столковываться. Они там очень сильно заняты. Прямо очень-преочень. Только иногда, блин, и снисходят до сообщений: все в порядке, я отдыхаю. Или еще что-то такое. Как будто мне много пользы от такой милости.
И он продолжил жаловаться. Что сначала этот Канторович летал на огромной посудине, которую назвали в честь какого-то придурка, а Захария пытался убедить себя, что так и нужно и должно быть и вообще – ничего особенного, а потом то ли в Захарии проснулась жажда романтики, то ли жажда романтики переползла с него, Захарии, на Канторовича, сволочь такую, но теперь Захария триста раз убедился, что романтика хороша, только когда находятся альтруисты, обеспечивающие романтикам быт. В их тандеме таковым был он, великомученик и жертвенная душа, щедрый и бескорыстный человек. Человечище, без лишней скромности заявил Захария и украдкой проверил юнит на запястье. Очевидно, Николай Канторович действительно был очень занят, подготавливая корабль к посадке, а соответственно не мог выкроить времени на праздную болтовню, потому что Захария горестно шмыгнул носом и потребовал, чтобы они подняли тост за что-нибудь этакое романтичное.
Затем, то ли спохватившись, то ли слегка протрезвев, Захария вновь начал требовать, чтобы Арчи побыл искренним и рассказал, например, почему и за каким лешим он отправился на Марс.
– Приказ, – пожал плечами Арчи.
– Чей? – кротко спросил Захария. Арчи подивился: этот вопрос был задан тоном, определенно напоминавшим Аронидеса, не меньше. Тот тоже стлал очень мягко, мог притворяться кротким, терпеливым, а сам вел к одному ему известному месту, загнав в которое, стоял и смотрел, как жертва барахтается, пытаясь выбраться. Захария хорошо притворялся легкомысленным созданием, ловко изображал пустышку, увлеченную несущественными проблемами. Кто его знает, сколько искренности было в этих увлечениях; а сейчас за простым вопросом сизоватой сталью мерцало лезвие взгляда, и, кажется, не так пьян был Захария, как думал Арчи.
Вопрос тоже был коварным. На него ответить – вырыть себе могилу. Не ответить – еще подозрительней. Арчи помолчал немного, честно ответил:
– Аронидеса.
– А какое отношение Аронидес имеет к простому курсанту? – ласково поинтересовался Захария. Ему нравилась, его невероятно увлекала возможность поиграть в инквизитора. Он оживился, взбодрился, перестал проверять каждую минуту, пришли ли новые сообщения от Николая. За счет Арчи Кремера развлекался, сволочь.
– Спроси у него. Или я должен объяснять внуку Эберхарда Смолянина, что значат слова «служебная тайна»?
– Ты скользкий тип, – надулся Захария. Он обиделся до такой степени, что выставил Арчи за дверь, заявив, что пришла пора сна красоты, нужно начать приводить себя в порядок, чтобы потом начать наводить красоту, что он зол и рассержен на черствого чурбана и солдафона Кремера, который совершенно не ценит расположение Захарии.
