Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 50 страниц)
– Впечатляющее вступление. Что ты предлагаешь?
Пифий молчал и внимательно смотрел на Зоннберга.
– Я могу выставить за дверь всех наблюдателей. К примеру, завтра. Все записи будут проходить под грифом «личное».
Пифий молчал.
Зоннберг вздохнул.
– Если будет результат, там, – он указал наверх, – отнесутся к средствам как к неизбежному компромиссу между этикой и экономикой. По-моему, очевидно, что они там выберут. Проект в любом случае не будет представлен общественности.
Пифий улыбнулся.
– Скажу только одно слово: ганцфельд.
– Думаешь, подействует? – осторожно спросил после долгого молчания Зоннберг.
– Даже если не так, как я хочу, Арчи обретет иной объект для ненависти и для страха… или для страха, – поправился Пифий. – И перестанет обижаться на этих гадких взрослых, которые лишили его тела.
Зоннберг хмыкнул.
– Коньяк или кофе? – предложил он после паузы.
– Коньяк, – торжествующе улыбнулся Пифий.
Было где-то около трех часов утра прелестного воскресного дня. Пифий Манелиа стоял перед экранами, глядя на спавшего Арчи. Искину-то было все равно, что делать ночью, он во сне не нуждался, Арчи – еще как. Арт шел ему навстречу, укладывался на спину и сохранял неподвижность все то время, которое Арчи проводил во сне, но это не значило, что он не контактировал со внешней средой. Собственно, это время Пифий использовал, чтобы поставить Арта в известность о необходимой процедуре, которой будет подвергнут его хозяин.
Ганцфельд-эффект вызывал у посвященной общественности самые разные эмоции. Многие считали его профанацей, многие, напротив, активно применяли его для каких-то научных целей; некоторые пытались достичь просвещения, погружаясь в темной ванной комнате в ванну, наполненную теплой водой. Пифий знал лично двух, что ли, человек, которые использовали именно ганцфельд-эффект, чтобы исследовать телепатию, и это в уважаемом институте. Телепатии, разумеется, не существовало, но для исследования зрительных и слуховых центров опыт оказался очень ценным. В случае Арчи достижение ганцфельд-эффекта – полного лишения всех ощущений – было очень простым: Арт просто отключал интерфейс, сохранял лишь те пути, которые позволяли общаться с Арчи – не обычной речью, а скорей речемыслью, минуя кодовую систему привычного языка. Собственно, глядя на спящего Арчи, Пифий боролся с тошнотой: ему-то тоже предстояло надеть на себя шлем, который враз отсек бы его от любых контактов со внешним миром, и осталось бы в когнитивном пространстве Пифия Манелиа одно-единственное светлое пятно – Арчи Кремер. Костюм для виртуальной реальности Пифий уже натянул на себя, даже проверил, как ощущается пониженная сензитивность; ему предстояло и таким образом полностью устраниться из контакта с окружающим миром.
Зоннберг уселся рядом с ним.
– Дрейфишь, малыш Пиффи? – ехидно спросил он.
– Сосредоточиваюсь, ящерица Дамми, – процедил Пифий.
– Завтра в семь часов утра Бенскотер и Тамм хотят получить твои и мои отчеты. Я также пообещал им, что ты представишь еще один отчет где-то через неделю, чтобы были очевидны более долгосрочные эффекты. Это возможно?
– Это очень хорошо, – пробормотал Пифий. – Мы здесь одни?
– Да, и около восьми часов будем оставаться одни.
– В таком случае не буду оттягивать неизбежное. Пожелай мне удачи, Дамми.
Зоннберг ткнул его в плечо.
– Удачи, трусишка Пиффи, – браво сказал он.
– Недоумок, – зашипел Пифий и, подхватив шлем, пошел в комнату Арчи.
Пифий устроился на лежанке, обреченно выдохнул и надел шлем. Затем сам – добровольно – велел блоку управления костюмом устранить все воздействия извне. И Пифия словно в черную дыру затянуло: он был в пространстве, в котором не было света, силы тяжести, звуков и запахов – ничего. Только отчаянные вопли его подсознания – оно-то хотело, оно требовало какой-нибудь опоры, якоря, который позволял бы и дальше определять себя по эту сторону реальности.
Потянувшись к пятну, которое поглощало свет чуть менее интенсивно, Пифий окликнул Арта. Он послушно устранился, подпуская Пифия к интерфейсу. И отныне Пифий и только Пифий определял, что и как будет испытывать Арчи.
Пифий приоткрыл рот. Он сам вогнал себя в исключительно сложную ситуацию: нельзя было быть слишком добрым и слишком жестким, слишком понимающим и слишком упрямым. Слишком эмоциональным – и бесчувственным. Не допускалось слишком многое. И при этом целью Пифия было не напугать – точней, напугать, разумеется, но не перепугать до инфаркта мозга, а подстегнуть к сотрудничеству, пусть даже за счет расположения, которое Арчи непроизвольно испытывал к нему: а потому что изо всех остальных людей Пифий, наверное, был единственным, которому Арчи осмеливался хотя бы частично доверять.
Пифий обратился к Арчи: его импульс можно было бы истольковать как приятельское похлопывание по плечу. Правда, ни слов, ни жестов не существовало, только, наверное, намерения. А взамен – шквал отчаяния, страха, которому противостоять чего-то стоило, хорошо, что страх был отчасти иным, чем привычный Пифию, так что можно было его игнорировать.
– Как дела? Как ощущения? Неподвижность тебе небезызвестна, даже слепота и глухота отчасти знакомы, не так ли? – обратился он к Арчи.
Пифий постепенно начал ощущать что-то очень похожее на удовлетворение: Арчи был полностью открыт ему; не так, как при посредничестве Арта: пусть искин был очень грамотным и детальным, но он словно фильтр отсеивал все несущественное, мельчайшие нюансы значений и ощущений. На векторах, направленных от Арчи – и к нему тоже.
Наверное, будь Арчи куда более подготовленным к той пытке, которую подготовили ему Пифий и Зоннберг, он смог бы понять, что не только он полностью открыт Пифию, но и Пифий ему. А пока: он не ожидал оказаться полностью лишенным ощущений, погруженным в беззвучную и беспроглядную тьму, и он был в ужасе.
– Тебя не устраивает твое положение? Полностью и абсолютно? Тело, послушное тебе и способное на самые разные штуки, о которых ты раньше и мечтать не смел? – интересовался Пифий. Он старался ограничивать ощущения безразличным, дежурным любопытством, самую малость окрашенным личным интересом – и ничего более.
И в ответ все тот же ужас – и негодование Арчи. То, что плеснуло Пифию в самое его сознание, можно было, наверное, истолковать как желание самому распоряжаться собой. Отчего бы нет? И он поинтересовался: так ли Арчи уверен, что у него была бы такая возможность, если бы он изначально был здоровым и сильным.
– Вспомни мать, которая определяла, что тебе носить и где спать. Вспомни тетушку, которая выбирала терапевтов для тебя. Вспомни братьев и сестер, которые оставляли тебе наименее аппетитные куски. Вспомни учителей, которые решали, что вы будете учить на уроках. Арчи, ты уверен, что та свобода, о которой ты мечтаешь, действительно возможна?
– А разве нет?
И иные ощущения, наполнявшие простые образы самыми невероятными картинами: огромные здания в крупных городах по всему союзу, в смежных государствах; огромные волны, на которых Пифий мог разглядеть серфингистов; одна картинка оказалась отчего-то самой активной – трава под ногами, которая проросла на присыпанной мелкими округлыми камешками почве – и непривычный и вместе с тем знакомый запах свежей травы, озерной сырости, сдержанное жужжание насекомых, и бесконечные просторы, которые Пифий не видел – скорее ощущал. Мозг с особым наслаждением ухватился за это представление, начал развлекать себя им, компенсируя патологическое отсутствие информации, и Пифий шел по траве в центре большого города, видел многих и многих знакомых, которые косились на него, но остерегались заговаривать, иными словами, опасная это штука тренированный мозг, привыкший во всем искать третий и даже четверый смысл и разглядывать бездны миров за невыразительной поверхностью.
Пифий сконцетрировался на операторе изначальной картинки – на Арчи. Мальчишка, очевидно, тоже пытался так спастись от абсолютной тьмы. И он боялся.
– А если так? – полюбопытствовал Пифий. И его ноги перехватили кандалы, руки прижали к бокам невидимые путы, на глаза легла маска, которая пропускала свет только отчасти, и звуки начали доходить, словно сквозь толстое одеяло. – Нравится? Это тот мир, который тебе кажется таким замечательным теперь, когда у тебя его отняли. Попробуй пошевелить рукой, Арчи Кремер.
Он осторожно нащупывал доступ к двигательным центрам Арчи; найдя, кажется, он почувствовал, как яростно выстреливают нейроны. А руки все оставались неподвижными. Пифий представил еще одну картину: все тот же серфингист. Реального опыта у него было маловато, виртуального – куда побольше, и он был невероятным, и Пифий попытался вызвать его и поделиться им с Арчи. Опыт казался ему скудным, сколько лет оставался неиспользованным, но Арчи – задыхался, боялся, уворачивался от соленой воды – и радовался.
Они говорили о многом. Арчи вполне отчетливо начинал ненавидеть Пифия – с этим Пифий смог бы справиться, не маленький. Он неприязненно относился к Зоннбергу, но скорее из-за не очень приятных личных встреч, чем из-за его положения в проекте. Куда больше, чем Пифия, Арчи, наверное, ненавидел свое место заключенного в центре. Подопытной крысы. Или резус-макаки: воспоминание было неожиданно ярким, и Пифий вздрогнул и попятился – он-то сам макак, вообще приматов недолюбливал. А макака все верещала и цеплялась за него паукоподобными пальцами.
– Вот зараза, – проговорил Пифий.
Зоннберг давно уже рассматривал возможность своего рода отпуска для Арчи – что-то вроде пряника: отчего бы ему не побывать в игровом парке, к примеру, или на экскурсии в нескольких городах? И Пифий предложил Арчи это. В ответ – настороженное: обманете ведь. Пифий покровительственно усмехнулся.
Пифий снял наконец этот жуткий шлем, зажмурился от яркого солнца, счастливо вздохнул и подставил лицо лучам. Арчи задрожал на своей кровати, сел и съежился.
– Есть возможность симуляции самых разных болезней, Арчи Кремер. Не только твоей. Если хочешь. Чтобы ты понял, как тебе повезло. И есть возможность проверить, насколько хорошо твое новое тело, – сказал Пифий. – И есть возможность обдумать, с каким объемом свободы ты можешь справиться сейчас, в шестнадцать и в восемнадцать лет.
Арчи отвернулся.
– И вы каждый раз будете ковыряться в моих мозгах? – бешено покосившись на него, процедил он.
– Когда ты достаточно освоишься в своем теле, Арт будет препятствовать любому проникновению в твою личность. Ну так как – заключаем пакт о сотрудничестве?
Арчи неохотно кивнул.
Вечером – Зоннберг торжествовал. Пифий хотел разбить ему физиономию.
========== Часть 14 ==========
Пифий не появлялся Арчи на глаза до позднего вечера все того же дня, в который в педагогических целях продемонстрировал ему, что такое сознание без той прослойки, которая ответственна за связь с действительностью – то бишь без тела. Не то чтобы он проводил опыт в его совершенной форме, полностью лишив Арчи всего возможного взаимодействия с действительностью, – все-таки у него был партнер в той пропасти, лишенной света, тьмы, движения, верха, низа, тяжести – всего. Но и Арчи не был подготовлен к испытанию, ни само испытание имело целью установление каких-то еще аспектов. Исследователь в Пифии Манелиа позволил себе посокрушаться тем, что опыт прошел так бездарно, без относительно внятной программы, целей и прочего, и второй такой возможности тоже не подвернется: Арчи будет отчасти подготовлен; а ведь подумать только – такая возможность пошла псу под хвост: проверить, как человек будет вести себя и что ощущать, будучи полностью изолированным от всего мира. Всего. То есть примерно как в посадочной капсуле в космосе, в которой напрочь отсутствует сила притяжения, тщательно заизолировать от звукового воздействия помещение, закрыть все окна, покрыть стены мягким материалом с максимально неясной структурой и крайне низкой теплопроводностью, нагреть воздух в нем до температуры тела, поместить человека, желательно предварительно связав его и заткнув ему уши-глаза-нос и… – тут фантазия Пифия буксовала, что бы еще такое сделать, чтобы ощущения были похожи на те, через которые пару часов назад прошел Арчи. Наверное, мальчишку спас только его юный возраст, не такой юный, чтобы искать бабая под кроватью, но и не настолько зрелый, чтобы в нем уже укрепились взрослые фобии.
Когда Пифий уходил, Арчи сидел на кровати, сжавшись в комок и глядя на стену над изголовьем. Говорить что-то было, наверное, глупо. Пифий объяснил причины, по которым Арчи подвергся этому испытанию: Арчи отказывался слушать – и мог ведь по движению воли отключать слух, как и все остальные чувства, или даже иначе притворяться глухим; Арчи отказывался сотрудничать, хотя проект обеспечил ему невероятную возможность, и он против своей воли подвергся паре-тройке трюков, которые его тело позволит ему; и желание добраться до самых сокровенных мотивов, противопоставить им свои, просто показать возможности. Еще один, о котором Пифий умолчал, говоря с Арчи, был весьма прост: наказать. Это получилось. По крайней мере, когда Пифий, немного отдохнув, пошлявшись по релаксационным комнатам в институте, снова подобрался к компьютерам и запросил у Арта информацию о его хозяине, он с удовлетворением узнал: Арчи знакомится с центром и изменениями в нем – раз; Арчи пообедал – два; Арчи обратился к Арту, чтобы узнать, как следует питать его. А сейчас он сидел в своей комнате у своего же юнита в позе, которая напоминала одновременно и андроида, и перепуганного ребенка: положив руки на стол, глядя на экран круглыми глазами, молча, не шевелясь. Как, выяснилось, он изучал возможности свои и своего искина.
Пифий постучал по двери, прислушался, заглянул в комнату. Арчи повернулся к нему.
– Можно подумать, это необходимо, – бросил он и снова отвернулся к экрану.
– В жизни многое не необходимо, но может сделать приятно или расположить других людей. Ты позволишь мне сесть?
Арчи отвернулся и дернул плечами.
– Делайте, что хотите. Все равно же сделаете по-своему, – тихо сказал он.
Пифий хмыкнул.
– Арчи, с твоей стороны очень здорово демонстрировать несгибаемый характер и железную силу воли, – сказал он. – Позволь, однако, напомнить тебе, что своим детским упрямством ты ставишь под удар работу ста двадцати человек.
– Не детским, – прошипел Арчи.
– Детским. Дети очень любят доказывать, что придуманные ими истории правдивы и действительно имели место. Дети же упрямо цепляются за придуманную ими ложь или полуложь или просто за какой-то относительно безобидный мираж. Дети же отличаются удивительным упрямством, которое может возникнуть на пустом месте и продолжаться, даже когда они сами осознали неконструктивность такого поведения. – Пифий взял стул и сел рядом с Арчи. – Поведение совершенно нелогичное и нездравое. Но на то и дети. Они учатся жить в этом мире, определять свое место в нем, взаимодействовать с другими. И всякое другое, вроде тренировки своего воображения и логического аппарата попутно. И прочее, прочее.
Арчи смотрел на него искоса. Но слушал: этому Пифий тихо порадовался.
– Итак. Ты хочешь поставить под удар работу ста двадцати человек? Скажем, у Роланда, который вчера предлагал тебе испытать беговую дорожку в центре, недавно родился ребенок. В этом центре Роланд не просто получает неплохие деньги, но еще и обеспечен очень хорошей медицинской страховкой, распространяемой на всю семью. Ты ведь помнишь, Арчи, что за жизнь такая собачья у ребенка без приличной страховки? Твоя мать отказалась от генетической экспертизы, отнеслась легкомысленно к своей беременности, и не мне тебе рассказывать, каких возможностей ты был лишен из-за ее легкомыслия. А в случае с Робертом будет виновато твое легкомыслие.
– Не легкомыслие же! – в отчаянии воскликнул Арчи.
– А что тогда? – удивился Пифий.
– Как ты не понимаешь! – Арчи привстал на стуле, стукнул кулаками по коленям, и его лицо пыталось что-то выразить. Рот – кривился, глаза – метались вправо-влево, и Пифий предполагал, что если бы Арчи мог, если бы его тело могло, у него в глазах стояли бы слезы.
– Что именно? – сочувственно спросил Пифий.
– Я хочу нормально жить, понимаешь? Нормально!
– Если ты объяснишь мне, что ты понимаешь под твоим «нормально», мы подумаем, возможно ли это и как обеспечить. Итак, нормально – это…
Арчи обмяк на стуле.
– Не в центре, – обреченно сказал он, избегая глядеть на Пифия.
– Смею тебя заверить, никто не будет держать тебя в центре до конца твоих дней. Более того, тебе предстоит побывать в самых интересных местах.
– Да-а? – скептически протянул Арчи.
Пифий самодовольно кивнул.
– Из первых мест, которые я уже могу назвать тебе, будут городок в Австралии и санаторий в Андах. Насколько я знаю, ты и на Марс полетишь.
– И все это время у меня в мозгах будут сидеть наблюдатели?
– М-м, – понимающе протянул Пифий и встал. Он сунул руки в карманы, прогулялся к окну, вернулся к Арчи. – Скажи-ка, упрямый человече, ты знаешь много детей, которые оказываются полностью самостоятельными в четырнадцать?
Арчи сидел на стуле, смотрел на него снизу вверх – и сутулился совершенно по-подростковому.
– Смотри какая штука получается. У меня есть права пилота.
Арчи хмыкнул.
– Ты представляешь? – беззлобно ухмыльнулся Пифий. – Сам удивляюсь. Настоящего пилота, а не водителя всестихийника. Я уже не помню, отчего я решил заполучить эти права. Мне было девятнадцать, кажись, да, девятнадцать. Я был самонадеян, горд тем, что достигал вершин мастерства в самых рыночных на тот момент симуляторах, виртуалка была моим вторым домом. И что ты думаешь, Арчи Кремер? Меня заставили заниматься двести часов, и я все равно провалил практический экзамен. Потому что видишь ли, симуляция, какой бы хорошей она ни была, это всего лишь симуляция. Жизнь требует иного опыта. Вот ты, например. Ты заполучил отличное тело. Ты доволен им? Ребята из генлаборатории утверждают, чуть ли не здоровьем мамы клянутся, что внешне это тело полностью, совершенно соответстует тому, что бы тебе досталось, не будь в твоем исходном генном коде тех нескольких генов, из-за которых коллагены в нем пошли вразнос. Но насколько хорошо ты можешь им пользоваться? Марафон уже бегал? – прищурился Пифий. – А под водой плавал? Вот видишь. И это я не говорю о том, что тебе нужно учиться вести себя в большом городе, к примеру. Или в лесу. Всему нужно учиться. И хотя бы до восемнадцати лет настоятельно рекомендуется учиться еще и под присмотром. Эта граница совершеннолетия возникла не на пустом месте. И честно, я сам бы хотел, чтобы ты был как можно лучше готов к твоему совершеннолетию. Ну как?
– А что ты говорил об отпуске, это правда?
– Конечно. Мы можем даже начать со следующих выходных. Один день в городе. Но.
Пифий снова уселся на стул и заглянул в лицо Арчи.
Лицо Арчи стало безмятежно-симметричным. Пифий испытал желание потянуть его за щеки, что ли, чтобы не видеть перед собой куклу, а обращаться к человеку, попутно знакомиться с его реакциями, убеждаться, что он слышит, слушает, а не отключил звуковой интерфейс – иными словами, оглох по своему произволению.
И поэтому Пифий молчал. Наказывал Арчи не словом, не интонацией, а молчанием. Прошлый профиль мальчишки достаточно однозначно давал понять: очень действенное средство. Мальчишка, сидевший перед ним, да еще заключенный в тело взрослого человека, да еще с рефлексами искина, как Пифий уже успел понять, здорово изменился.
Но Пифию было некуда спешить.
Но и у Арчи была уйма свободного времени.
Правда, опыта у него было значительно меньше.
– Ты готов слушать? – вежливо спросил Пифий, подождав секунду-другую после того, как Арчи отвел глаза. Вообще странное это дело: в человеческом взгляде было нечто такое, что другим человеком воспринимается почти как физическое ощущение. Зеркальные структуры, мать их, зеркальные нейроны. Те самые, которые проецируют поведение другого человека на себя. И не только проецируют, но и позволяют строить прогнозы, оценивать степень опасности – а как же иначе, позволяют предполагать, что за действие будет следующим, что за слово скорее всего будет употреблено в предложении следующим – потому что люди в принципе схожи, функционируют по схожим принципам. И по идее, Пифий убеждал себя, что перед ним сидит человек, а соответственно, и привычные модели поведения можно применять к нему, а мозг упрямо отказывался опознавать в Арчи этого самого обычного человека. И проецировать на себя его поведение, а на себя его упрямо отказывался.
– Что именно? – вежливо спросил Арчи.
– Мое предложение. – Не менее вежливо ответил Пифий. – Мы заключаем пакт о взаимовыгодном сотрудничестве, ты активно участвуешь в программе, а я активно продвигаю твои интересы и убеждаю всех, что тебе просто необходимы выходные дни и отпуска, все больше самостоятельности, что ты уже готов к ней в полной мере.
Арчи хмыкнул. Не так, как это сделал бы Пифий – или большинство других людей – выдохнув, а отчетливо произнес это самое «хм».
– Тебе нужно учиться бесконечно многому, Арчи. – Мягче уже продолжал Пифий. – Тем более учеба – это процесс, который длится бесконечно. В том числе и в отношении твоей самостоятельности. Ну так как? Ты согласен сотрудничать?
– А что именно ты думаешь, когда говоришь об этом сотрудничестве? – помолчав, поизучав его, спросил Арчи.
– Каким именно тестам я хочу тебя подвергнуть. Например. Просчитать взаимодействие твое и Арта. Проверить его эффективность в разных условиях. Например, когда следует решить какую-нибудь очень сложную теоретическую и не менее сложную практическую задачу. И что ты можешь поиметь с этих тестов. В конце концов, твой Арт может оказать тебе невероятную поддержку.
Арчи плотно сжал губы и отвернулся. Демонстративно развернулся к Пифию спиной и поднял лицо к потолку.
Пифий помолчал немного.
– Я примерно это и имею в виду, – тихо продолжил он. – Неспособность к здравой оценке ситуации, нежелание находить взаимовыгодные решения. Естественно, доверять человеку, ведущему себя так легкомысленно, право отправиться на выходной в крупный город… я бы не стал.
Он вздохнул и встал.
– Ну да ладно. Оставляю тебя наедине с твоим упрямством. И с Артом. Возможно, по сравнению со мной, его компания наконец покажется тебе приятной. Прошу также не забыть, что завтра у тебя начинаются обычные уроки. Как в школе. Спокойной ночи.
Он почти дошел до двери, когда за его спиной раздался судорожный всхлип и тихое, одновременно ядовитое и безнадежное: «Да?».
– Если хочешь совет. – Негромко проговорил Пифий, не оборачиваясь.
Арчи молчал. Наверное, он даже слушал. Пифий не рисковал оборачиваться, не рисковал и искать взглядом зеркальные поверхности, чтобы определить, сдвинулся ли Арчи с места, слушает ли его внимательно.
– Ты можешь попросить Арта следить за ритмами твоего сна. Он едва ли может управлять ими. Едва ли сможет. Это слишком тонкая материя, чтобы доверить ее искину. Но разбудить тебя он может, или наложить на твои сны другие воспоминания.
– А он может и это? – глухо спросил Арчи.
– Не знаю, – легкомысленно пожал плечами Пифий. – В любом случае, спокойной ночи.
Он неторопливо шел по коридору и только что не посвистывал. Удовлетворения собой не было; свои же поступки и решения одобрения не вызывали – непосредственных результатов еще не было видно, а вот путь к ним оказался неожиданно сложным. И, конечно, что-то похожее на уколы совести: Арчи напугался очень здорово.
И разумеется, Зоннберг хотел, жаждал общества Пифия Манелиа. Что и высказал последнему в такой форме, что отказ на предложение заглянуть к нему в кабинет мог быть расценен большим начальником Зоннбергом как нарушение приказа.
– Ты не слишком ли легко размахиваешь перспективой отпуска перед его носом? – спросил Зоннберг, когда были совершены все ритуальные прыжки и произнесены все необходимые ненужные слова.
– Назови еще хотя бы один стимул, который подействует на Арчи нужным образом, – поморщился Пифий.
– Это значит выпустить его… из рук? – он уставился на свои ладони с глуповатым видом.
– Ага. И Арта тоже, – вздохнул Пифий.
Зоннберг молчал и смотрел на него.
– Ты издеваешься? – угрожающе произнес он.
– Я? Не ты? Арт находится в непрерывном широкоформатном контакте с центром. И ты внезапно начинаешь трястись в ужасе, что пятнадцатилетний мальчишка обдурит зрелый искин? Зоннберг, за что ты платил своим киберолухам?
– Не я, – процедил Зоннберг, снова напустил на себя учтивый вид, посветлел взором. Даже попытался приятно улыбнуться. На свое счастье, Пифий полулежал на диване, откинув голову на его спинку – а иначе он с огромным наслаждением поскалил зубы над убогонькой мимикой Зоннберга, которая вроде должна располагать к себе, а на самом деле…
– Да ладно, – буркнул Пифий.
– Им платит генштаб.
– Но нанимал их ты. А теперь представь. Проект, над которым ломали голову дофига умных мальчиков, проверяли на гибкость-шмибкость-разрыв-провал-энтропию-еще какую хренонтень еще больше не менее умных и опытных мальчиков, но в других областях, затем еще и контрразведчики приценивались и пробовали на зуб, и парень за здорово живешь уводит артефакт стоимостью сорок миллионов в неизвестном направлении. Ты сам себе веришь?
Зоннберг закатил глаза.
Пифий соизволил поднять голову и ехидно посмотреть на него.
– Вот-вот. Или, Дамми, ты набрал лопухов-проектировщиков, затем – лопухов-тестировщиков, затем, подкупил контрразведчиков или отлизал у них по высшему разряду, уж не знаю, и протащил проект, в котором изначально заложена во-о-от такая прореха безопасности? Ай-ай-ай! – Пифий даже поцокал языком.
Зоннберг разозлился. Рывком встал, заставил себя отойти подальше от дивана, на котором сидел, развалясь, Пифий Манелиа – племянник, между прочим, не последнего человека в космовойсках, и человека, становящегося не последним фруктом в Генштабе. Чтобы подальше отвести себя от Фатума, который, как он знал – к счастью, из опыта других людей, – любит продемонстрировать свой норов.
– Дамми, ты можешь быть такой истеричкой временами. Арт подчиняется Арчи, когда это соответствует либо не противоречит его внутреннему цензору. Арт подчиняется Арчи до тех пор, пока центр не потребует изменить статускво. Иными словами, чтобы подтвердить твои самые страшные опасения, Арчи нужно взломать не один, а целых два барьера. Ты уверен, что он справится? Нет, он, конечно, очень умный мальчик и все такое. Но он справится? Ты уверен, что кибер-орлы вот прямо все окажутся лопухами, и мало того что они хреново спроектировали его искин, так еще и не смогут отреагировать, если Арчи взбредет в голову переподчинить его?
Он посидел немного, помолчал, затем вздохнул и сказал:
– Если у тебя нечего возразить, если сеанс антиистерической терапии закончен, я, пожалуй, пойду. Позволь откланяться.
Помолчав, Зоннберг ответил с очень вежливым оскалом:
– Спокойной ночи, Пиффи.
Пифий, осмотрев его, удовлетворенно ухмыльнулся, явно одобряя увиденное, и бросил ленивое «Угу».
Собственно, он и к себе идти-то не хотел. А кафе на территории центра работали не круглосуточно, в баре контингент скорее всего будет слишком знакомым, а в тот же лодочный поселок ехать Пифий не хотел категорично. Можно было бы погрузиться в какую-нибудь симуляцию, но эта идея этим вечером после таких ночи и дня отчего-то вызывала у него неприязнь.
Потому что, будем откровенны, Пифий Манелиа боялся многого: темноты и невесомости в том числе. И то ли Арт был хорош, то ли Арт и искин-база так здорово спелись, но ощущения Арчи – вот это самое отсутствие всего, и даже не пустота, а ее отсутствие, и даже не тьма кромешная, а и ее отсутствие – все их пережил и Пифий. И он отлично понимал Арчи, боявшегося засыпать. Тем более к длинному перечню относительно хорошо оформленных, а частью и лелеемых страхов Пифия добавился и еще один: страх лишиться своего тела. Что там всякие синдромы Котара и тафофобии, когда обретено и такое знание – каково оно, проснуться без тела.
А Арчи действительно боялся еще одной ночи, которая хрен знает что ему может уготовить. Однажды он проснулся, чтобы не почувствовать ни рук, ни ног, а через какой-то совершенно неопределяемый промежуток времени ощутить что-то странное, но не руки-ноги-тело, затем он проснулся в каком-то жутком месте, в котором ничего не существовало, а теперь этот ублюдок Манелиа намекнул одновременно на совершенно разные вещи: на то, что у Арчи есть возможность если не вырваться на волю, то хотя бы поводок подлиннее заполучить, а с другой стороны – что поводок может за здорово живешь обратиться в удавку. Если что.
Арчи хотел было вздохнуть, а затем вспомнил – в который раз – что у него нет легких. Ну, в обычном представлении. Это он усвоил, когда Марти – Мартина – объясняла ему, как устроен этот его новый склеп. Арчи не слушал практически ничего, что она рассказывала – упрямо отказывался. А Арт, этот идиотский искин, подчинялся. Приглушал ее голос. Еще одна причина, в общем-то: Арчи все еще не мог совладать со слухом и зрением. Двигаться получалось вполне хорошо, все-таки искин в значительной степени был испытан еще в том экзоскелете, а зрение-слух были новыми. И обоняние. Арчи поднес к носу руки, осторожно втянул воздух, удивился, что это получилось, попытался определить, чем пахнет этот материал, который все упрямо зовут кожей. Искусственной. Он праздно полюбопытствовал, из чего состоит эта фигня, которой обтянуты ладони, и переключился на ногти. И на тебе: этот ублюдочный искин вывел на внутренний экран состав воздуха у ладоней, состав кожи и даже ее температуру.
Арчи не удержался и спросил:
– А ногти?
Арт показал ему офигительно простую формулу, из которой состоял самый верхний слой – толщиной в одну молекулу, состоявшую из одного атома, затем – офигительно сложную формулу из многих цепочек каких-то атомов и атомных групп, из которой состояли следующие слои, даже представил ногти в разрезе и кое-какие записи испытаний.
А Арчи почему-то подумал: а никто не задастся мыслью, все ли в порядке у него? Потому что со стороны это выглядело следующим образом: сидит кукла на стуле, смотрит на руки, а потом спрашивает: «А ногти?».
И ответом ему было странное ощущение – что-то вроде едва уловимой ласки. Наверное, гадский Арт учуял, что Арчи снова заволновался, и подбросил каких-нибудь успокаивающих гормонов, чтобы восстановить нормальный уровень и не допустить стресса или чего там еще.
Арчи развернулся к экрану медиаюнита. Подумал: а чем он дышит? Затем, подумав, не напрямую приказал Арту вывести информацию о его легких, а попытался представить себе их. И негодующе закрыл глаза, потому что Арт не на внешние мониторы изображение вывел, а послал его прямиком в мозг. Арчи поморщился. Арт послушно отослал изображение на экраны.
