Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

Впрочем, было весело. Арчи учился танцевать какую-то жуткую дрянь, которую доктор Сакузи называла страшным словом «пасодобль»; у него получалось, он делал старой ведьме Сакузи комплименты, она хихикала как девчонка и висла на его руке. Он оказался невольным третейским судьей в споре Лакиса и Араужо – они орали друг на друга, пытаясь доказать, какой спорткар лучше. Хотя на Марсе не то что автострад не было – приличные дороги измерялись двумя-тремя сотнями километров, какие там спорткары, но это не стало помехой для настоящих мужчин, знающих наверняка, какими должны быть настоящие гоночные автомобили. Когда они обратились к нему, требуя признаться, какой спорткар он считает самым лучшим, Арчи сказал вполне искренне:

– Велосипед.

Лакис вытаращил глаза. Араужо протянул: «Э-э-э…». Они недоуменно посмотрели друг на друга, с подозрением – на Арчи и отправились к бару заливать горе от непонятости кобальтово-синей водкой, последним изобретением местных дизайнеров от химии. Захария тут же оказался рядом с Арчи, требуя подробного отчета о том, почему Лакис с Араужо чуть не подрались, но все-таки не подрались и почему теперь так категорично объясняются друг другу в любви. Арчи пожал плечами – а что тут можно сказать?

Ему было любопытно, как чувствуют себя Ной Де Велде и Златан, громогласно – не без участия Лапочки Смолянина – заявившие о своих отношениях. Каково оно – выставить себя на всеобщее обозрение, подставиться под изучающие, оценивающие, одобрительные и осуждающие взгляды, отвечать на дурацкие вопросы: а всем непременно хотелось знать, как они докатились до такой жизни, где собираются жить и – о ужас – куда отправляются в свадебное путешествие. Лутич стоически улыбался, отвечал предельно туманно (а потому что сам не знал, но что-то ему подсказывало, что его ждет хороший такой сюрприз) и с трудом отрывал взгляд от Ноя Де Велде. Арчи сидел в апельсиновой рощице, прислонившись спиной к дереву, спрятав лицо за редкими ветками, принюхивался к запаху и мечтал. Необязательно о чем-то замечательном, и определенным это тоже нелегко было назвать; но это было важно, удовлетворяло какие-то глубинные желания и отвлекало от грустных мыслей.

Захария плюхнулся рядом с ним. На счастье, Канторович правдами и неправдами уговорил его не втискиваться в шорты, а почтить своим вниманием благородные лосины. Захария был где-то даже благодарен ему, но в жизни бы не признался – ни гепарду своего сердца, ни тем более посторонним чувакам, ибо считал, что лосины – недостаточно вечериночно. Но сидеть в лосинах было неизмерим удобней, чем в ужасных брюках, и ноги у Захарии выглядели в них особенно хорошо– это подтверждало зеркало и десятки одобрительных взглядов, которые Захария ловил на себе, – все с благоразумно далекого расстояния, все укромные – на кой нужно ссориться с Канторовичем? Впрочем, не это привело его в укромное местечко, а вид задумчивого Арчи Кремера. Который, кстати, так и не рассказал ему, что за фигня приключилась – и вообще приключалась – между ним и тем прокурорским сухарем в унылом костюме. Захария рассчитывал на сногсшибательные откровения, но и просто помолчать рядом с Арчи он тоже был не против.

– Между прочим, это Де Велде сделал Златанчику предложение. Представляешь? – гордо сказал он. Арчи повернул к нему голову. – Я, разумеется, расписал ему во всех красках достоинства семейной жизни. Я, конечно же, мудро умолчал о недостатках. Вообще, между нами говоря, если начинать с них, то неофит непременно придет к выводу, что семейная жизнь не стоит таких жертв. Обычное неофитское заблуждение.

– А на кой тебе было нужно-то? – лениво поинтересовался Арчи.

– Нужно – что? – ощетинился Захария.

– Это, – ответил Арчи, указав глазами на площадь.

Захария пожал плечами.

– Я понимаю страстное желание некоторых людей провести всю жизнь в панцире, – высокомерно ответил он, и это «некоторых людей», произнесенное подчеркнуто издевательским тоном, было красноречивей обличающего перста, направленного прямо в грудь Арчи, – но жизнь дана не только для совершения подвигов, но и для праздных радостей. И вообще, почему нет?

Арчи усмехнулся. Потрясающий вопрос. Ни правильно на него не ответить, ни из головы вытрясти. Почему нет? Почему не пойти на площадь, подхватить какую-нибудь дамочку и потанцевать еще? Почему не выпить рядом с Лиамом Даффи и не поговорить о судьбах мира? Почему не лечь на траву, не раскинуть ноги-руки и не уставиться на купол, который стараниями Лапочки Смолянина и его оглоедов был раскрашен невероятными, фантастическими, изумительно красивыми цветами? Почему не поухмыляться, представляя, что на этом самом куполе было написано «Златан, выходи за меня замуж» – Нойчик в некоторых вещах был удивительно твердолобым: он – мужчина, значит, он женится, а за него можно только выйти замуж, что и должен сделать его партнер, сиречь Златанчик. Можно было собраться с духом и просмотреть сообщения, которые Кронинген прислал ему в свое время, а Арт – а кто еще – не удалял, сохранял, и попечалиться. Можно было лениво поинтересоваться, что говорит интрасеть о расследовании, из-за которого Кронинген оказался на Марсе. И снова вернуться к себе непутевому, незаметно для себя поглотившему Арта и вобравшему в себя некоторые его черты, да так, что только после долгого и глубокого анализа можно было установить их источник; незаметно же для себя приблизившемуся к какому-то новому рубежу, которому пока еще не может подобрать названия.

Расследование вроде как еще велось. Там изымали документацию, там помещали под домашний арест управленцев высшего звена; институт, в котором работал Илиас Рейндерс, прикрыли, всерьез говорили о лишении лицензии и дальнейшем его расформировании, в лучшем случае радикальном реформировании. Корпорации, которые вложили денежку в ареанскую инфраструктуру, вели агрессивные войны – в медиа, в генштабе, ассамблее Галактического союза, в закулисье, где угодно, чтобы вытеснить конкурента и отхватить себе на Марсе кусок побольше да посочней. Параллельно с ним случались и другие неожиданности. Однажды суровый комендант Лутич потребовал, чтобы Арчи явился к нему в контору. Арчи явился – они полезли под самый купол, и Лутич совершил невероятное – достал бутылку и два стакана.

– Э? – опешил Арчи.

– Тебе все равно? Даже если ты выжрешь ее в одно лицо, твой искин тебя доставит домой в лучшем виде, так? – хмуро спросил он. – Ну так и меня доставит.

Через десять минут молчания, после двух стаканов он сказал:

– Рейндерса отправили под трибунал. Все-таки отправили, суки.

– Которого? – насторожился Арчи.

– Эспена Альбана Рейндерса. Генерала, мать его. Из-за которого я потерял ребят нахрен. И себе тут отморозил. – Он налил водки в стаканы. – Скажи, курсант, ты слышал эту историю?

– Не слышал, но знаю, – помолчав осторожно ответил Арчи.

– Этот урод отправил одну группу в ловушку, зная изначально, что это ловушка, а потом отказался высылать спасателей. Я его не послушал, повел своих. Потерял половину, но и тех спас. Тоже половину. За это он попытался отдать меня под трибунал. Спасибо Смолянину. Это дед нашего Лапочки, – пояснил Лутич, насмешливо глядя на Арчи. – Я с ним незнаком и никогда не познакомлюсь, он, конечно, и распорядился о суперкрутой страховке и об этом всем, – он поднял левую руку и задумчиво посмотрел на нее. – Я тогда обморожен был как черт, еще и облучен. Как только выжил. Я все думал, неужели этот ублюдок так и уйдет в отставку со всеми своими регалиями. Не вышел.

Он оскалился.

– Знаешь, а я до сих пор не могу смириться, что у меня половина – не моя, – сказал он неожиданно. – Мозгоеды тогда говорили, мол, сформировавшаяся личность, бла-бла, неотчуждаемость членов, твердыни в психике, и прочая, прочая. Ладно, я что. Это удобно, конечно, в некоторых случаях они куда круче, чем свои, родные руки. Протезы – отличные, что бы я ни говорил. Но… не мои. Понимаешь? Понимаешь? – рявкнул Лутич.

Арчи нахмурился.

Кажется, он не понимал. Помнил то тело, ощущение своей полной беспомощности, зависимости от окружающих – оно все не отпускало его, подстегивало снова и снова подкупать расположение других своими суперкачествами, а не самим собой. Но воспринимать свое тело или, что куда хуже, его часть как чуждую – это он не понимал. Это было его тело, и неважно, кто его делал и из каких материалов.

Лутич, казалось, обиделся. Посидел немного, подулся на Арчи. Но, в конце концов, сказал:

– А и хорошо, что не понимаешь. Может, и я когда-нибудь забуду.

Арчи поднял бровь. Это, конечно, было вариантом, но лучше было бы все-таки просто принять, что есть.

Лутич возвращался домой самостоятельно: не столько там было того спиртного, чтобы сшибить с ног бравого вояку, – но Арчи решил составить ему компанию – на всякий случай – и был в определенной степени вознагражден, потому что в начале улицы Лутич сказал: «Ой», – и сжался в ужасе. На улице, прямо на крыльце, сидел Ной Де Велде и смотрел на купол. Арчи очень сильно захотел спрятаться за Лутича – на всякий случай, но – это было недостойно. Лутич рысью поскакал к Де Велде, опустился перед ним на корточки и засюсюкал – иначе не назовешь. Арчи неуверенно топтался в паре метров от него. Ной Де Велде похлопал по крыльцу рядом с собой, и Лутич с готовностью уселся туда. И Арчи – рядом с ним, неторопливо, чинно сложил руки и поднял голову. Де Велде взял лапищу Лутича в свои две руки и положил ее себе на колени.

– Метеорологи шторм обещают, – мечтательно сказал он.

– Опять, – буркнул Лутич.

Де Велде потерся подбородком о его плечо, улыбнулся. И Лутич ему. А Арчи отчего-то вспомнил, как Смолянин – который лапочка – что-то пытался истребовать от него, возмущался, негодовал, и как к нему подошел Канторович, сделал большие глаза за его спиной, обнял Захарию и дунул в макушку; Смолянин мгновенно успокоился и заулыбался, кажется, даже забыл, чего хотел от Арчи: очевидно, это было совершенно несущественно – в некоторых обстоятельствах.

Жизнь все-таки продолжалась. На Марс прибывал новый народ, пузыри реконструировались, возводились новые. «Триплоцефал» еще четыре раза свозил Арчи в астероидный пояс, помимо металлических притащил с собой несколько ледяных астероидов – совсем маленьких штучек, обеспечивших, тем не менее, пузыри расчетным давлением. Расследование, с точки зрения марсиан, стагнировало: в нем не происходило ничего видимого. Арчи подозревал, что дело просто готовят к судебному разбирательству, а это было связано с бюрократическими заморочками и очень часто с бесконечным ожиданием; Захария Смолянин твердо знал это – он умудрился сунуть нос в очередные «суперсекретные документы». И совершенно неожиданно пришло время возвращаться на Землю. Захария многословно и громко требовал, чтобы Арчи планировал еще один визит на Марс; Лутич настаивал на том же, пусть кратко, но решительно, и Арчи знал: он обязательно вернется сюда. Непременно.

========== Часть 42 ==========

Интересным было это ощущение: «Адмирал Коэн» не изменился. Он, кажется, снова побывал в доках, был еще длиннее, судя по кибер-макету, обзавелся новым двигателями, кое-какими усовершенствованиями, но его капитаном был все тот же Юджин Эпиньи-Дюрсак. Впрочем, китель у него был новым – Арчи неосознанно, простого развлечения ради просканировал его и вызвал из памяти состав прежнего. По всему выходило, что новенький китель, в котором щеголял невзрачный Эпиньи-Дюрсак, стоил немногим дешевле пары глаз Арчи, а они обошлись генштабу в очень внушительную сумму, как и все в нем и связанное с ним, и даже та проклятая операция. Капитан Эпиньи-Дюрсак относился к Арчи – лейтенанту Кремеру со скрытым опасливым почтением: Арчи подозревал, что такое определение слишком громоздко, но не мог придумать ничего лучшего. Чушь какая-то: он вроде как щенок совсем, а перед ним кланяются сильные мира сего. Причем раньше это было больше из преклонения перед человеческим гением, создавшим такое; но кажется, Арчи неторопливо и обстоятельно утвердил и свое право на уважение. В сорока миллионах километров от Земли, когда временнóй задержкой уже можно было пренебречь, Аронидес лично изъявил желание побеседовать с Арчи. По большому счету, это было совершенно необязательно – какие-то жалкие полтора месяца, и Арчи будет докладывать ему лично. Ан нет, Аронидес интересовался тем и тем, как обстоят дела с полетами, что лейтенант Кремер думает об аварии и расследовании, что он вообще думает о Марсе. Арчи отвечал. Старался быть обстоятельным, предельно точным, но и корректным, и был удивлен, когда Аронидес сказал ему:

– Из вас получится превосходный политик, Артур. Я ни на секунду не усомнился в вашей осведомленности, но вы не сообщили мне ничего сверх того, что знает средний клерк в генштабе. – Помолчав немного, он счел нужным пояснить: – А вы ведь очевидец многих событий, приятель практически всех ключевых людей. Должны знать куда больше.

Аронидес скептически улыбнулся; Арчи недоумевал, не понимая, что делать: оправдываться? Убеждать, что был не то чтобы откровенен, но вполне открыт? Оскорбляться? Какие эмоции вообще допускаются в такой ситуации, какие уместны, какие от него ждет Аронидес? Все-таки народ на Марсе понятней будет.

Но Аронидес был удовлетворен. Поздравил с успешным окончанием стажировки, пожелал успешной реабилитации, выразил пожелание видеть его немедленно после нее. Арчи кивнул; как будто у него был шанс избежать этих дурацких рандеву. Наверняка еще обяжут явиться и на какое-нибудь пафосное мероприятие вроде как не в его честь, но устроенное именно для того, чтобы можно было поглазеть на Арчи 1.1. Это якобы мотивирует, способствует, стимулирует, что там еще из генштабовского пособия по составлению торжественных речей.

И снова на крейсере нечего было делать. Арчи связался с Пифием Манелиа – как-никак почти друзья, приятели так точно. Попутно не мешало бы обсудить странный феномен – этот утерянный голос Арта, это странное осознание его как части себя, а своего «я» – значительно увеличившимся и включающим не только Арта, но и тело, и – ауру, что ли. Неясное, неопределенное пространство вокруг себя, не столько материальное и не совсем цифровое, сколько – нечто непонятное, неизвестно что.

Пифий Манелиа был удивлен, получив сообщение от Арчи, и связался с ним, пусть и не сразу. Он привычно изучал его лицо, заключал с собой пари о возможных мыслях, которые могли бушевать за каменно-спокойным лицом, – но и удивлялся: мимика Арчи казалась ему иной, более подвижной, что ли, намекающей на эмоции. И сам этот факт: Арчи связался с ним, и у него явно были какие-то причины для этого. Они-то обменивались сообщениями, поздравлениями к памятным датам, время от времени даже затевали переписку, но у обеих сторон не хватало энтузиазма, чтобы поддерживать ее. Арчи не испытывал насущной потребности в ней, Пифий предпочитал обходиться без лишних контактов с ним. Но он был рад видеть Арчи и говорить с ним. И точно так же ему было ясно, что этот разговор неспроста. На его прямой вопрос Арчи спросил:

– Насколько далеко должна зайти интеграция человека и искина?

– То есть? – сдавленно спросил Пифий.

– Я читал документацию, я все помню, там ничего такого не говорится. Но вы ведь обсуждали проект устно, либо ты слышал какие-то разговоры. Есть какие-то негласные планы, наверняка есть. В них обсуждалось, насколько полной должна быть интеграция?

Пифий выдохнул.

– Так, подожди, – сказал он и переместился куда-то. В другую комнату, больше похожую на кабинет. – Давай еще раз. Нет, давай сначала уточним. Я в твоем проекте седьмой лебедь в пятом ряду. К великим мыслям начальства доступ имею через триста цензоров. По большому счету, я уже вышел из проекта, Арчи. Я совершенно честно говорю тебе, что если и есть такие ненормальные планы на тебя, я о них ничего не знаю.

Арчи отвернулся от экрана.

– Тебе заплатят за консультацию. Или я заплачу, – угрюмо сказал он.

– Чушь какая, – заскрипел зубами Пифий. – Что за фигню ты несешь!

Он обернулся к двери за своей спиной, подошел к ней, выглянул, что-то кому-то сказал и закрыл ее. Он сел перед монитором, а Арчи, с любопытством смотревший на него, спросил:

– Я очень мешаю? Если у тебя какие-то важные обстоятельства… – он пожал плечами. – Все в порядке.

Это не просто имело смысл: Арчи следовало попенять себе за свою слепоту. Пифий был взъерошен, небрит что-то около трех часов и совершенно, бесстыдно расслаблен; он двигался с характерной негой, словно растягивал тайное наслаждение. Самой забавной при этом было не состояние Пифия, а новая способность Арчи видеть, понимать его причины.

Пифий хмыкнул: это был знакомый ему столько времени Арчи, охотно отступавший и думавший о других и только потом о себе малыш. Правда, тот Арчи едва ли бы понял это настроение и смог прочесть эту ситуацию. И Пифий сказал:

– У меня очень важные обстоятельства, но они важны вообще и всегда, поэтому можно со спокойной совестью позаимствовать у них немного времени, потому что они компенсируются другими случаями. Хелена с пониманием относится к тому, что мы с тобой лишим нас с Хеленой пары минут. Понимаешь? – подмигнул он.

Арчи кивнул и улыбнулся:

– Я рад за тебя.

– Ты изменился, Арчи Кремер. Ты очень изменился, – честно признал Пифий. – Так что ты говорил об интеграции?

Арчи начал ему рассказывать – и он ощущал, как глупо звучат его предположения. У Пифия вытягивалось лицо, и Арчи чувствовал себя еще глупей.

– Это невозможно, – выдавил Пифий. Арчи осекся и уставился на него. – Арт не мог никуда деться, потому что он – вполне автономный конструкт, Арчи. Он по-прежнему есть.

– Он есть, Пифий. Я не спорю. – Арчи поднял лицо к потолку. – Но раньше я воспринимал его как соседа. Понимаешь? А сейчас я… я заполняю все тело. – Он помотал головой. – Это глупо.

– А Арт?

– Тоже. Кажется. Я не уверен.

– Это невозможно, – куда более уверенно повторил Пифий. Арчи обреченно кивнул. – Но и полеты к Марсу считались невозможными. Но что мне интересно, так это твои переживания. Что конкретно вело тебя к этому.

Арчи пристально смотрел на него.

– Я не знаю, – признался он.

– Разумеется, – согласился Пифий. – Возможно, следует уточнить, правды ради: ты знаешь, просто считаешь несущественным. Либо не видишь. Ты, конечно, очень, невероятно, ужасно любишь интроспекцию, но некоторые вещи все-таки лучше различать со стороны. Согласен? – Арчи пожал плечами. Пифий покачал головой. – Давай будем разбираться.

Они разбирались. Минута за минутой, час за часом. В дверь постучали, вошла – Хелена, очевидно – поставила перед Пифием поднос с чайником, чашкой и блюдцем со сдобой, поздоровалась с Арчи, улыбнулась Пифию. Тот обнял ее и прижал к себе. Арчи наблюдал за ними: ему было любопытно; это было познавательно. Он завидовал. И – в нем снова заворочалась тоска. Арчи извинился перед Хеленой, что отбирает у нее Пифия, она – погладила того по волосам и легко возразила: все в порядке, она рада наконец увидеть воочию Арчи Кремера, рассчитывает, что он заглянет к ним в гости.

Когда она ушла, Пифий посмотрел на дверь, повернулся к Арчи и спросил:

– Как ты догадался?

Арчи поднял брови в демонстративном недоумении.

– Да будет тебе, Арчи, – отмахнулся Пифий. –Ты только не спорь, пожалуйста, что для того, чтобы понимать тонкости личных отношений, достаточно наблюдательности. Опыт, мой друг. Опыт и еще раз опыт. Личные переживания. Либо непрестанные тренинги, чтобы обострить природную наблюдательность. Что из этого было у тебя?

Арчи пожал плечами и отвернулся. Чего-чего, а опыта у него предостаточно, и меньше всего он хотел делиться им с Пифием. С кем угодно.

– Ты позволишь задать еще один вопрос? – значительно более осторожно спросил Пифий. – Как ведет себя Арт? Я имею в виду, когда, скажем так, ты оказываешься в очень неформальной ситуации.

Арчи сардонично посмотрел на него.

– Я уже говорил тебе. Он никак себя не ведет. Его просто нет.

– А как он себя вел? Когда ты ощущал его.

Арчи задумался. Арт поддерживал его в любой модели поведения. Арчи мог, наверное, голым по улице пробежаться, и Арт проложил бы маршрут в полном соответствии с его желаниями.

– Я привык к тому, что к нему всегда можно обратиться. Это был диалог всегда. Арт учился, спрашивал, уточнял. Иногда не соглашался. – Арчи делал паузы, подбирал слова, обдумывал, что еще может оказаться важным. Пытался определить, что из этого решает озвучить он сам, а что – Арт. И не мог. – Так что скажет высшая инстанция?

– Поздравляю. Ты больше не болен шизофренией, – развел руками Пифий. – И если позволишь совет. Постарайся сохранить этот секрет. Ты сам понимаешь, что если высокие лбы в генштабе узнают, ты снова окажешься в лаборатории, и на сей раз навсегда.

Арчи покивал головой.

– Не сомневаюсь, – тихо сказал он. – Спасибо. А чем занимаешься ты, раз ты не в проекте?

Пифий пожал плечами.

– Я приношу свои глубочайшие извинения, дражайший Арчи. Но сейчас у нас три ночи. Давай ты заглянешь в гости, и я расскажу, покажу и прочее, – широко улыбнулся он. Арчи с любопытством смотрел на него, склонив голову к плечу. – Домашние роботы-андроиды.

– Оу… – Арчи округлил глаза и замогильным голосом спросил: – Хелена..?

Пифий захохотал.

– Ни в коем разе! – затряс он головой. – Но она тоже участвует в разработках.

Арчи посмеивался, Пифий успокаивался.

– Ты невероятно изменился, Арчи Кремер, – сказал он, посерьезнев. – Невероятно.

Арчи сам ощущал это. Например, когда болтал с Пифием о самых разных вещах, подчас совсем пустяках – он сам удивлялся, как это, оказывается, легко и интересно. Время от времени что-то, смахивающее на Арта, давало о себе знать: оживлялось, уточняло, почему так и так, но это было мимолетным, незначительным и не требовало развернутого ответа от Арчи – обходилось контекстом. Или пассажиры на крейсере, которых Арчи не пытался избежать; или команда, члены которой, казалось, жаждали поболтать с Арчи о том о сем. Он сам так изменился, или человечество?

Месяц реабилитации пролетел как-то незаметно. Арчи мрачно отмечал, что ничего не успевает: земные сутки были короче марсианских на целых сорок минут. И сама адаптация давалась ему сложней, чем он ожидал – привычен был к тому, что все проблемы, связанные с телом, решаются просто и без его особого участия; тот же переходный период на Марсе прошел вполне легко, а возвращаться в земную силу тяжести, в земную же насыщенную атмосферу и к обильнейшей микробиосфере оказывалось непросто. Настроение было отвратительным, да еще и ученые дорвались до любимой игрушки: Арчи снова оказался объектом бесконечных обследований. И надо сказать, спокойствие давалось ему нелегко; Арчи отрешался от этих дурацких вопросов, новых процедур, еще процедур, пытался занять себя чем-то худо-бедно полезным, благо к его услугам была вся мировая сеть, это вроде как получалось, но ученые решали, что кое-какие вещи требуют уточнения, а кое-что нуждается в экспериментальной проверке, и Арчи снова оказывался в лаборатории. Радовало одно: никто не пытался забраться ему в голову – проверили органическое вещество, убедились, что никаких новообразований, аномалий и прочего, проверили биохимию и вернулись к инженерным штукам.

Эта пытка наконец закончилась. Курьер доставил приглашение от Аронидеса – на официальное мероприятие, которое должно было состояться тогда-то и там-то, а перед этим на приватную беседу лично к начальнику штаба, и собственной рукой Аронидеса приписка: бояться не стоит, никаких формальностей не будет. Этому юноше-курьеру было навскидку столько же лет, сколько и Арчи; он смотрел большими глазами, удивлялся, поди, что за честь такая сопляку Кремеру, и почему не ему эта честь выпала. Кстати, тоже лейтенант, но из штабных. Арчи быстро написал записку, в которой благодарил Аронидеса за приглашение, отдал ее курьеру и выставил. У него было целых три дня свободного времени. Нужно было озаботиться одеждой, едой, развлечениями. И ничего из этого Арчи делать не хотел. Он вдруг страстно возжелал еще пару обследований: они давали возможность отвлекаться от невеселых мыслей, костеря на чем свет стоит умников, эти обследования проводивших. Какое-никакое, а развлечение.

Арчи зашел в фойе дома, в котором снял квартиру – и замер: на диване сидел Максимилиан У. Кронинген собственной персоной и читал газету. Одну из тех, которые портье каждое утро раскладывал на столике. Это мог быть эротический журнал, газетка о продаже антикварных ценностей, листовка с бесплатными объявлениями, и Максимилиан У. Кронинген читал бы ее с тем же брезгливым любопытством, наверное. Заметив Арчи, он бросил газету на стол и встал.

– А, тебя наконец выпустили. Пригласишь в гости? – холодно поинтересовался он.

– Ты уверен? – усмехнувшись, неверяще спросил он.

– Нет, – помедлив, ответил Кронинген. – Но рассчитываю. Я ждал тебя пять гребаных часов и вправе рассчитывать хотя бы на чашку кофе.

Арчи не о том спрашивал. Он хотел знать, уверен ли Кронинген, что им нужно подниматься наверх, оказываться наедине друг с другом, возможно, говорить; Арчи допускал, что и до скандала дойти может – учтивого, ядовитого, обжигающе-ледяного скандала. Что Кронинген на него был способен, Арчи не сомневался. Что он сам будет вести себя так же – подозревал.

Максимилиан У.Кронинген вышел из-за столика, остановился в паре метров от Арчи. Тот – смотрел на него, не отводя глаз. Хотел сделать шаг навстречу – а просто потому, что он наконец видел этого проклятого вампира, высосавшего из него что-то необъяснимое, оставившего пустоту в груди – и боялся. И Арчи безумно, невероятно желал хотя бы на пару минут позаимствовать у себя-ребенка обычные человеческие глаза. Чтобы Кронинген, мать его, Максимилиан У. увидел в глазах то, что Арчи никому – абсолютно – не сказал и даже себе боялся признаться. Свои-то глаза едва ли что-то такое позволят выразить.

Правда, долго стоять в фойе было не совсем удобно.

– Без проблем, – ответил Арчи, опуская глаза. – Боюсь только, что в квартире может не оказаться кофе.

Кронинген стал перед ним.

– В таком случае предлагаю поехать ко мне. Я, знаешь ли, в своей квартире живу уже который год, а не въезжаю в нее впервые, – сухо произнес он.

Это значило бои на его территории. Почти гарантированная победа, не иначе. Глупо было бы соглашаться.

После неприлично долгой паузы Кронинген процедил:

– Ар-р-рчи?

Тот кивнул в ответ.

– Хорошо. Вполне здравая мысль.

Кронинген коснулся рукой его предплечья – как током ударил. Мимолетно погладил, отвел взгляд, тихо выдохнул: «Идем». Прошел мимо Арчи. Оставил его стоять с пульсирующей в висках кровью. Если подумать – неплохая замена лихорадочному сердцебиению.

В автомобиле Арчи сказал:

– Ты, наверное, последний человек, которого я ожидал увидеть. Особенно учитывая, что я снял квартиру всего пару дней назад.

Кронинген раздраженно дернул уголком рта.

– Ты забываешь, где я служу. И не поверишь, сколько интересного можно узнать о человеке, который не стремится скрываться, – холодно ответил он, глядя по сторонам. – Я узнал о тебе немало любопытного. Любишь нарушать режимы передвижения, э? Летать там, где положено передвигаться по поверхности?

Арчи припомнил пару случаев: ему занятно было испытать новый автомобиль во всех стихиях. В воздухе в том числе. По легкомыслию своему он совершил это не на испытательном полигоне, а на федеральной дороге и был неприятно удивлен, получив уведомление о штрафе. Наука была усвоена. А еще что?

– С другой стороны, – продолжал Кронинген, – ты ведешь отвратительно законопослушную жизнь. Это крайне подозрительно. Ты, наверное, первый человек, который практически ничего и никогда не нарушал. Ты служишь в армии – и при этом неагрессивен. На фоне красавчиков, накачанных адреналином и зависимых от него, это – патология.

Кронинген злился. Пытался себя контролировать – и злился еще больше, потому что у него не выходило. Потому что Арчи Кремер сидел рядом, неподвижный как сфинкс, смотрел перед собой, и потому что он, которого ублюдки из генштаба лишили всего, начиная с детства и заканчивая возможностью заливаться румянцем, просто не обладал рефлексами, которые подсказали бы Кронингену, что он думает и что чувствует – и чувствует ли. А ведь могло быть и такое: кто его знает, что за штука эта любовь, вдруг это гормоны и ничего более, а гормонов Арчи лишен давно и основательно, что в случае с Максимилианом Улиссом Кронингеном и их отношениями может значить полное, абсолютное, андроидное безразличие. Не хотел бы он допрашивать такого подозреваемого – никогда; и к своей отчаянной беспомощности именно это ему и предстояло делать, а зависело от успешности Максимилиана Улисса Кронингена в этом скользком предприятии нечто значительно большее, чем банальный успех процесса, пусть бы он и сотню миллионов стоил.

– И ни одна сволочь не может ничего сказать о тебе до восемнадцатилетия. Ни одна! – рявкнул неожиданно Кронинген и грохнул кулаками по приборной панели. – Тебя не существовало до твоего совершеннолетия. Как только твои палачи тебя до двадцати одного года в подвалах не держали.

Он повернул голову к Арчи. Тот посмотрел на него и опустил свою.

– Ты не существовал добрых десять лет. Кстати, твоя мать вынуждена была продать дом четыре года назад. Который, между прочим, оплачен с очень подозрительного счета. Моих полномочий не хватило… к сожалению. Чтобы проследить источник денег. Некоторые банковские офшоры не очень трепетно относятся к союзному законодательству, предпочитая традиционное узконациональное. Но что-то мне подсказывает, что будь у меня судебный ордер, я бы смог установить, что деньги подарены ей генштабовскими курьерами. Так? И по чудесному стечению обстоятельств ты исчезаешь из вашей старой халупы, а эта овца въезжает в новый дом и обзаводится новой машиной. Дура.

Некоторое время они ехали молча.

– Хочешь знать, что сталось с твоим отцом? – неожиданно спросил Кронинген.

Арчи добросовестно пытался понять, что у него только что спросили. Какой отец? Почему Арчи должно интересовать, что с ним стало?

– Неужели спился? – после паузы поинтересовался он.

– Нет. Вполне трезв. – Кронинген молчал, недоумевая: Арчи вежливо дожидался ответа? Арчи любопытствовал, но держал себя в руках? Арчи было наплевать? – Скажи что-нибудь, – не утерпел он.

– Я рад за него, – отозвался Арчи. У Кронингена вырвалось изумленное «Ха». Посмотрев на него, Арчи пояснил: – Я не помню его совершенно. Кажется, и не должен ничего.

Кронинген глубоко вздохнул.

– Я всегда думал, что семьи моих приятелей – самые отмороженные, извращенные и ублюдочные клоаки, которые только можно придумать. Но кажется, не стоит питать иллюзий о простых смертных, – пробормотал он. – Дерьма везде хватает. Приехали.