Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 50 страниц)

На попытки поговорить по душам Арчи не реагировал – отмалчивался. На консультациях выпячивал Арта, сам избегал любых попыток вытащить его на откровение. С Артом-то все было отлично. Он был замечательным; принципы, которые использовались при его создании, могли смело переходить в разряд обыденных, материалы-элементы, которые на Арте тестировались, постепенно вводились в массовое производство; а Арт – прототип, уникальный, великолепный – старательно служил Арчи Кремеру и, кажется, в меру своих искиньих сил даже негодовал, что тот не стремился исполнять свои обязанности, по отношению к нему в том числе.

Зоннберг скрежетал зубами, но не спешил ничего предпринимать. Промежуточные результаты проекта выглядели очень хорошими, испытания, которым подвергали Арчи 1.1, своеобразные экзамены, он проходил с очень достойными результатами. Народ в Генштабе был вдохновлен. Экономисты восторгались и потирали руки, предлагая еще и такой вариант по практическому применению ноухау проекта, обсчитывали выгоду и алчно посверкивали глазами. Зоннберг снисходительно созерцал все это, с радостью пожимал руки влиятельным персонам, а потом плевался при Пифии и бранил Арчи на чем свет стоит. Потому что вполне допустимо было отправлять Арчи в практику – куда-нибудь в спортивный лагерь при военной части, к примеру, но с его настроением делать это было чревато: что взбредет ему в голову, неизвестно. Приходилось тянуть, отбрехиваться, ссылаться на необходимость еще одного испытания, еще одного исследования, опробования еще одного тезиса – придерживать Арчи в центре в надежде на его благоразумие и юношеское желание жить, познавать жизнь. Зоннберг требовал от Пифия подвижек, а тот огрызался, угнетаемый едва ли не больше самого Зоннберга своей беспомощностью.

Арчи же, даже если и знал о том, как из-за него болит голова у начальства, не обращал внимания. Как больной кот, искал места поукромней, отмалчивался, избегал ввязываться в разговоры, огрызался на попытки Арта завязать с ним разговор, старался как можно меньше сталкиваться с людьми. Его затягивала изоляция, которую он же начал, и чем глубже он в нее погружался, тем больше удовольствия она ему доставляла. Оказывается, если избегать отчетливых мыслеобразов, ограничиваться смутными представлениями на уровне даже не эмоций, а их прекурсоров, что ли, то Арт лишается возможности перехватить его мысли, расшифровать и соответственно настучать о них наблюдателям. Оказывается, если прятаться за Артом, он – искин – совершенствуется, и этот процесс становится все круче, и во многих ситуациях его поведение неотличимо от человеческого. Арчи, собственно говоря, и не нужен. Оказывается, можно свернуться клубочком, зажмурить глаза, спрятаться в темноту, как под перину, задержать дыхание и представить, что ты в коконе, спрятан надежно, и нет ни внешнего мира, ни тебя в нем.

Арт пытался воззвать к благоразумию Арчи. Тщетно. Пифий пытался вдохновить Арчи какими-то жизненными и вроде как обнадеживающими историйками. Тщетно. Лиза Кремийон попыталась по-своему, по-простецки вытащить Арчи из его кокона – он был ей благодарен, но как только она оставила его в покое, все вернулось на круги своя. Он сам удивлялся: еще четыре недели назад он был почти уверен, что для него возможна иная жизнь, в которой будет он, а ему будет помогать Арт. И н-на тебе. Был бы он человеком – вцепился бы себе в волосы. Только Арт едва ли допустит такое: волосы по составу близки к органическим, какой-то хитромудрый полимер, даже с имитацией ДНК, стоят умопомрачительно дорого, не стоит обременять бюджет проекта, пытаясь повредить волосяной покров черепной коробке в эффектном, но неэффективном жесте.

После долгих раздумий, споров с Зоннбергом, обсуждений с коллегами Пифий все-таки выцарапал разрешение на отпуск.

– Ничего не станется ни с ним, ни с Артом. Он следит за их безопасностью. Я постараюсь развлечь его и отвлечь от центра и проекта. Все будет в порядке, – убеждал Пифий.

– Я все меньше доверяю Кремеру, – шипел Зоннберг. – Он та еще штучка. Ты скажешь мне, что он не научился блокировать Арта? Он регулярно выбрасывает внешних наблюдателей из своей когниосферы. Где гарантия, что он не пойдет дальше?

– Я настаиваю, что не наблюдаю никаких склонностей к суициду и другим патологиям. Он проходит нормальную болезнь роста. Она оказывается затяжной, так ведь и процесс осознания себя у него усложнен, границы его личности крайне размыты, у Арчи нет никаких ориентиров, его случай уникален, что делает его взросление куда более сложным, – злился Пифий. – Арчи – благоразумный человек, он справится, но ему нужны внешние ориентиры, которые ему никто не в силах дать, понимаешь? Потому что он категорично отвергает любую помощь. А если он сам ухватится за что-то, это подействует.

– Где это подействует? Какие ориентиры?! Пифий, ты не шарлатанством ли занимаешься?

– Выпусти его на волю. Обезоружь его хотя бы тем, что доверишься ему.

И многое другое.

Зоннберг понимал, что в этом что-то есть, но состояние это – шаг вперед, два назад – не внушало оптимизма. Рисковать в очередной раз побегом Арчи – замечательное решение. Очень мудрое. Очень дальновидное.

– Под твою ответственность, – наконец сказал он.

– С-с-с-с-сукин сын, – выдавил Пифий и захохотал. – Сволочь!

Когда он отправился к Арчи и спросил, хочет ли он отправиться в столицу – в технический музей, например – и провести в ней выходной, Арчи вежливо спросил:

– И что конкретно ты хочешь там посмотреть?

– Я? Я улетаю на море. На теплое Средиземное море. Вернусь во вторник.

«Опять?» – подумал Арчи, но придержал язык, не спросил вслух. Вместо этого поинтересовался:

– А кто будет меня сопровождать?

Пифий многозначительно помолчал.

– Арта будет достаточно, – наконец сказал он.

– А если я не хочу?

– Убраться из центра хотя бы на выходной? Ты ли это, Арчи Кремер?

Арчи испытал невыполнимое желание – заплакать.

– От меня хотят избавиться хотя бы на выходные? – спросил он.

– Говнюк, – дружелюбно отозвался Пифий и бросил ему на колени чип-карту. – Захочешь остаться в столице на понедельник – свяжешься с Зоннбергом. Но сам, не Арт. А я отправляюсь на теплое море.

Оказывается, большая площадь, полная людей, угнетала куда больше, чем многолюдный холл в родном корпусе родного центра. Оказывается, обилие незнакомых людей сбивало с толку, особенно учитывая вежливое нежелание Арта помогать Арчи. Он, гадский искин, послушно разворачивал карту, сообщал сведения о том или ином здании, обеспечивал информацией о погоде, общественном транспорте, ближайшем кафе, но при любой попытке Арчи приказать ему управлять телом заявлял, что в соответствии с заданием, полученным на эти выходные, он лишен таких полномочий. Так что Арчи бесцельно бродил по улицам, которые были ему совершенно неинтересны, стараясь держаться подальше от людей, которые отчего-то пугали.

Хорошо кафе изобиловали. Рядом с некоторыми стояло неисчислимо много столиков, некоторые – в уютном отдалении от толчеи. Арчи уселся за один такой, съежился, попытался спрятаться от солнца, ветра, людей, зданий, деревьев – всего, а не получалось.

А в нескольких метрах сидел какой-то человек. Перед ним – скрипичный футляр. Сам он что-то наигрывал на скрипке. Кто-то даже бросал что-то в футляр. Можно было сделать вид, что поглощен его игрой – фиговенькой, но искренней, что ли – и тем самым отгородиться от чужого внимания. Человек – навскидку лет пятидесяти, может, шестидесяти – опустил скрипку, уставился на Арчи. Правый его глаз смотрел на Арчи, левый – вправо и вверх.

– Не поверишь, – добродушно сказал он, – я третий год только играю. Еще «Милого Августина» могу. Дурю народ, а что делать. Просто так пиликать скучно. Еще эту могу, «Casta diva». Только без выкрутасов этих.

Он помахал правой рукой, и Арчи непроизвольно отметил, что у него странно узловатые пальцы. Для скрипача странные.

– Хочешь, сыграю? – весело спросил музыкант. – Постараюсь хорошо, но не гарантирую. Зато это не петь. Если бы я петь взялся, тут бы меня пришибли из этого вот. – Он кивнул в сторону кафе. – Вою ужасно. Но с чувством. Значит, «Casta diva».

Он артистично опустил веки – правый глаз отказывался закрываться полностью, – оттопырил нижнюю губу – какую-то слишком крупную, и приступил. Старался, ничего не скажешь. Арчи пододвинулся ближе.

Музыкант замер прямо в середине фразы и хитро посмотрел на него одним глазом.

– Нравится? – жуликовато улыбаясь, спросил он.

Арчи неловко засмеялся и честно ответил:

– Нет.

– Правильно. Угостишь винишком?

Арчи растерялся и оглянулся.

– Ты не думай, – серьезно сказал музыкант, – я, чтоб ты знал, с пенсией, как положено. Отравился на производстве. Нервно-токсической херотенью. Вот. Глазу хана. Ногам хана. Руки так себе. Но алкоголь потребляю умеренно. Не подумай. Тут они его аккурат из свежего урожая привезти должны были. Ну так как, угостишь? Возьми этих вот монет и закажи.

– Я угощаю, – виновато возразил Арчи.

– Бери, кому говорят. Мне они все равно без надобности. Я говорю же: у меня пенсия. Мне, чтоб ты знал, много ли надо. Крыша есть. Пожрать есть. Одёжа есть. Монеты надо тратить. Правильно?

Арчи долго колебался. Взять монеты из скрипичного футляра уличного музыканта – он не мог. В этом было что-то унизительное. Он помотал головой и откашлялся. Музыкант усмехнулся и закрыл глаз. И продолжил «Casta diva».

Арчи вернулся, поставил пластиковый стаканчик с вином рядом с музыкантом, сел рядом сам.

Музыкант опустил скрипку.

– Я думал, ты сбежал, парень, – хмыкнул он. – Ну, твое здоровье.

Он отпил вина.

– Дак ты хорошего прямо купил. – Крякнув, сказал он, вытер тыльной стороной руки рот, отставил стаканчик. – Из богатых будешь. Хм.

Арчи пожал плечами.

– Ну коль так, слушай дальше, – пригрозил музыкант и взялся за «Августина». Время от времени, когда ему бросали монеты, он благодарил, толкал плечом Арчи и пилил скрипку с удвоенным энтузиазмом. Потом, правда, успокаивался к тихой радости Арчи.

Устав, очевидно, опустив инструмент, он спросил:

– Ты, парень, скажи мне. Чего тебе рядом со мной намазано? Вон каков. Красив. Девки слюни пускают. И не девки тоже, – гнусно хихикнул он. – А ты сидишь. Тут. Я, чтоб ты знал, не из таких!

Он шутливо погрозил Арчи смычком и опустил руку. Арчи только и мог, что пожать плечами.

– От чего бегаешь? – практично спросил музыкант. – Баба бросила?

Арчи нервно засмеялся. До чего вопрос был хорош. От чего Арчи бегает.

Музыкант, решив, что Арчи молчанием ответил согласно на второй вопрос, начал вещать на тему их склочнохарактерности и общей невозможности натуры. На тему того, что жизнь с бабами практически невозможна. Что солнце светит и греет, только когда они где-то далеко, вне пределов видимости. Арчи тихо хмыкал.

– А почему вы здесь играете? – спросил он неожиданно.

Музыкант замолчал.

– Чтобы народ развлечь. И чтобы народ меня развлек. Дома, знаешь ли, только и остается, что на стены выть, – криво улыбнулся он, глядя на Арчи относительно здоровым левым глазом. – Жена умерла, дочка на работе. Я один. Человеку вообще хорошо, только когда он с другими людьми. Вот ты, например. Не побрезговал, пообщался. Уже хорошо. Спасибо тебе. День и удался.

Он покачал головой.

– Ну что, «Августина»? Я еще этот знаю, Альбинони. Хошь, сыграю? – глухо спросил он, нервно сжимая скрипку.

– Не хочу, – честно сказал Арчи.

– Ну и дурак, – обиделся музыкант. Он все-таки начал «Адажио». Простенько так, безыскусно. Ужасно. Арчи казалось, что он специально фальшивит куда больше, чем может, чтобы наказать Арчи. Так что он сходил еще за вином, за брускеттой и уселся прямо на брусчатку.

На закате за музыкантом пришла его дочь, повозмущалась, что он снова сбежал из дому. Он, кряхтя, уселся в инвалидное кресло.

– В гости не приглашаю. Аустере против будет, – сурово сказал музыкант.

– Будет врать-то, – невозмутимо отозвалась его дочь. – Пойдемте, – обратилась она к Арчи. Он засмеялся.

– Спасибо, но мне правда неловко. И вашему отцу нужно отдохнуть.

Она согласно усмехнулась и потрепала отца по плечу.

– Спасибо, что развлекли его, – обратилась она к Арчи.

Он пожал плечами.

Самое дивное случилось потом. Официант поставил перед ним бокал с вином. Арчи удивленно посмотрел на него. Официант – подмигнул.

– Хороший он дядька, пусть и чудаковатый, – пояснил он. – Шеф угощает.

Арчи сидел в этом кафе до часа ночи точно. Официанты уже принялись составлять стулья, одна из них даже взялась заигрывать с Арчи. Он пытался отшучиваться. Получалось ужасно. Ему наверняка будет стыдно потом. А пока было здорово. Чувствовать себя одним из них, обычных людей. Чувствовать себя обычным человеком.

========== Часть 21 ==========

Вырвавшись из центра, отделившись от людей, с ним связанных, Арчи Кремер выяснил две вещи: он может дышать полной грудью, даже когда воздух кругом спертый. И второе: как бы хреново ему ни было, достаточно повернуть голову вправо-влево, чтобы выяснить, что там стоят люди, которым приходится куда хреновее, чем ему. У него, Арчи Кремера, пусть даже Арчи 1.1, была отличная квартирка, между прочим, в которой он мог скрыться от всех людей, даже медиаюнит отключить. У него, Арчи Кремера, были отличные учителя и возможность отправиться практически в любую точку мира. А кто-то вынужден был горбатиться, чтобы обеспечить семью, и все с двенадцати лет. У него, Арчи Кремера, была жуткая болезнь, а теперь все отлично, руки Арта не сломать, даже если постараться, можно прыгать с офигенных высот, нырять глубоко-глубоко или кататься на горных лыжах и совершенно не бояться за свое здоровье. А кто-то так и чахнет медленно, потому оказывается ненужным ни в каком проекте. Обсуждать такие вещи с Пифием Манелиа Арчи остерегался: неизвестно, кому и что он рассказывает. Хотя и хотелось. Крутись как хочешь, а Пифий был обучен понимать других людей, и у него был талант к этому; другие пусть и были ловки и типа чутки, но не так. А помимо этого, дело просто было в том, что за многие месяцы в проекте, и до трансплантации, причем, Арчи привык болтать на самые разные темы с Пифием, не боясь наткнуться на неловко скрываемый высокомерный взгляд взрослого, которым оный одаривал бы ребенка – мол, что бы этот сопляк понимал в судьбах мира, но с его стороны так умилительно пытаться соединить в одном предложении высокие идеалы и свой скудный словарный запас. Пифий как раз был слишком мудрым, что ли, чтобы списывать со счетов подростка Арчи Кремера, и это располагало к нему. Так что не всегда получалось держаться с Пифием настороже, и страстное желание подростка предложить план по спасению Всего от Всемирного Зла брало верх над недоверчивостью; тем более и Пифий поощрял такие разговоры – ну как не поддаться на уловки этого лиса, если на них хочется поддаться? Правда, после таких задушевных бесед, распрощавшись с ним, завернув за угол, Арчи замирал и раздумывал: а не вернуться ли к нему и не потребовать ли, чтобы Пифий не выставлял на всеобщее обозрение сокровенные тайны Арчи Кремера? Удерживало только одно: Пифий – доктор, условно говоря, и для него тоже действует этот принцип тайны пациента-терапии. Так что он будет помалкивать. И самому Арчи не хотелось портить воспоминания о беседе выраженным вслух недоверием к человеку, который поспособствовал этому невероятному ощущению понятости, что ли, признанности.

И наверное, Пифий был триста раз прав, говоря, что человеку нужно время, чтобы привыкнуть к чему-то новому, а потом это новое полностью заменяет какое-то старое привычное воспоминание. Например, Лиза Кремийон, бывшая в проекте достаточно давно и знавшая Арчи Кремера – она была теткой хитрой, суровой, но и жалостливой. Она помнила Арчи – маленького почти беспомощного мальчика и пыталась перенести это воспоминание и на Арчи 1.1. Было подчас забавно наблюдать, как былое отношение накладывается на новое – к диковине, роботу. Она побаивалась нового Арчи, старалась общаться с ним напрямую, только когда были исчерпаны другие возможности. В принципе, она была не единственной, остальные тоже замирали и затаивали дыхание, видя Арчи, но Лиза была в чем-то показательным примером. А самое удивительное – прошло немного времени, и привыкнув, она обращалась с Арчи, как и с другими. Железная Матильда изначально старалась относиться к нему, как ко всем прочим, только и в ее отношении после той операции проскальзывало что-то такое тревожное. Но и это осталось в прошлом. Она охотно ругала Арчи, неохотно хвалила и не делала никаких скидок ни на его тяжкую судьбу, ни на специфическую ситуацию, в которую его всунули – словом вела себя с ним, как со всеми.

Арчи, вернувшись из своего первого самостоятельного отпуска, совершенно забыл делать то, чем бередил себе старые и наносил новые раны: присматриваться к другим людям, выискивая, как они к нему относятся, как на него смотрят, распознавая те знаки, хотя бы намеки на них, которые позволили бы заявить – ага, презирает, ага, считает, что я кукла. Прошло, наверное, три дня, прежде чем вспомнил, и к удивлению своему обнаружил, что все в порядке. Он – Арчи Кремер. На которого могли рявкнуть, если что-то не получается; похлопать по плечу, если получается. Позвать пить кофе. А Монти – один из тренеров – даже сунул под нос кулак: он начал рассказывать какую-то длинную и нудную сплетню, решил завернуть за угол покурить, а рассказ прерывать не хотел, и предупредил Арчи таким образом, чтобы не смел ни Железной Матильде, ни Пифию шестерить, что Монти посмел при Арчи курить.

– А то, блин, я-то Манелиа по батюшке пошлю, этого мозгоеда, не проблема, а с Матильдой, блин, не-е-е. Она меня разгрызет и выплюнет, я пас с ней скандалить. В общем, ты понял? – угрожающе закончил он.

– Да конечно, – возмутился Арчи, пожал плечами и округлил глаза, выражая негодование и твердое намерение хранить тайну. И Монти нырнул за угол, потащил Арчи за собой, там закурил и продолжил объяснять ему, что подруга того-то путалась не с его братом, а с его начальником, а начальник вообще кобель, но у него были особые пристрастия, и вот подруга, чтобы ухватиться не за друга, а за начальника, тоже себе что-то такое особенное сделала, а начальник, гад, начал за ее спиной с ее подругой мутить, которая с кузеном ее друга типа серьезно была. Арчи не понимал толком всей этой сложной структуры и едва ли бы понял, даже если бы Монти нарисовал схемку с векторами, но как ему нравилось стоять в тени деревьев, скрытым от камер центра, слушать это трепло Монти, который был счастлив найти свободные уши, и убеждаться снова и снова: он – один из!

Очень весомым было, наверное, стремление разглядеть и за неизменно дружелюбным отношением Пифия, что он на самом деле ощущает рядом с Арчи. Потому что именно Пифий был в его глазах ключевым индикатором: в конце концов, эксперт по психологии и по искинам, знавший очень много и понимавший еще больше. Он, Пифий, был с ним с самого начала, а в этой задумке с интеграцией человеческого мозга и искина – еще раньше. Он очень хорошо знал разницу между человеком и искином, немало рассказывал и Арчи об этом, так что и его мнение оказывалось самым обоснованным. И Арчи, мальчишка, на какие только ухищрения не шел, чтобы выяснить, что Пифий думал о нем, а Пифий, сволочь хитрожопая, ушлый, опытный жучила, словно развлекался, позволяя Арчи сделать несколько ходов, а затем отбрасывая на исходную позицию – иногда мягко, иногда побольнее. И внимательно следил, гад, как будет реагировать Арчи. Тот старался держать свое разочарование при себе, не показывать, что злится, и снова упрямо вгрызался в Пифия, чтобы еще раз попытаться вытянуть из него, что он думает об Арчи: человек – или киборг? Собственно, даже называть это ощущение «злиться» значило слишком вольно обращаться с действительностью. Арчи оставался спокойным, следил за Пифием с очень ровным, безэмоциональным вниманием и миллиметр за миллиметром исследовал его броню. Был бы просто юнцом, Пифий избавился бы в два счета. Но Арт путал все карты.

Они спелись, кажется. Или Арчи обнаружил, что Арт существует не для того, чтобы шпионить за ним и время от времени обращаться за указаниями к Арчи, когда ситуация требовала человека-оператора. Арчи учился работать с ним; с подачи Пифия и под его руководством старательно выстраивая иерархию. Так, как предполагалось в проекте, как настаивал Зоннберг, как соглашались все умные дяди. Как, в общем-то, подсказывала здравая логика. Человек хорош; с амплификаторами – разными кибер– и кибермедикаментозными штучками, усиливавшими его возможности: физические, интеллектуальные, эвристические – оказывался куда лучше, опытов дистанционного совмещения киберорганизма и человека была уйма: киборг, допустим, в шахте, а оператор сидит в теплом помещении да в приборе для виртуальности, буде то шлем или даже полноценный костюм, так и вообще отлично; а так, как Арчи? И если, скажем, было где-то полтора месяца, в которые самые яростные сторонники проекта приумолкли-приуныли, то после того, как кризис развития был преодолен, Арчи снова начал показывать выдающиеся результаты. И не только Арчи. Пифий, с его разрешения, под его наблюдением обращался к Арту, тестировал его – и были моменты, когда он молчал минутами, задумчиво глядя на медиаюнит и сквозь него. Арт в это время объяснял Арчи, в чем предположительно заключался смысл тех тестов, которые он проходил под присмотром Пифия; Арчи удивлялся – ему бы такое спокойствие, просто невероятно, что можно так спокойно рассказывать о расчленении – иначе не сказать, – которому подвергал его Пифий. Он однажды не удержался и высказал Пифию свое недовольство.

– Тебя удивляет, что я работаю с Артом, используя методы, которые не направлял против тебя, что ли? – хмыкнул Пифий. – Так я дураком бы был, если бы уравнивал искин и человека.

– Ты обращаешься с ним, как с объектом, – хмурился Арчи.

– И снова здорóво. – Пифий развлекался, глядя на него. Подумать только: Арчи сколько времени сердился на Арта, а теперь злится на Пифия, обращающегося с Артом куда рациональней, чем Арчи. – А что конкретно вызывает твое негодование? Что я смею быть не по-человечески безэмоциональным с искином, или что я это делаю с твоим Артом?

– И что такого, что он искин? Он умный, он вообще очень хороший. – Злился Арчи.

И достаточно было, чтобы во фразе всплыло это «он – искин», все остальные аргументы осыпались пылью. Арт-то был не человеком. Эмоции у него отсутствовали по определению, и он мог быть триста раз умным, оперировать пятью чувствами, доступными человеку, и еще несколькими, являющимися ключевыми для животных, но это все равно не наделяло его возможностью откликаться на контакт с миром еще и эмоциями. Пифий давно уже осторожно заговаривал на эту тему, профессор Робардс тоже как-то вышла на нее в процессе какой-то своей лекции – что можно оценивать искины интеллектуально, когнитивно и прочая, но не эмоционально. Это было бы глупостью: у того же Арта просто нет чего-то, что у человека зовется душой. Арчи знал теорию, более того, Арт охотно подбирал ему материалы; и по здравом размышлении, в этом было что-то унизительное: Арт смиренно доказывает ему, что лишен чувств. Тогда куда девать те сиюминутные ощущения, которыми Арт иногда взаимодействовал с Арчи?

Иногда Арт уступал Арчи управление телом, и у того не получалось. От него требовали мгновенной реакции, а Арчи мог быть быстрым ровно настолько, насколько это позволяли человеческие нейроны. Он был недоволен, и Арт позволял себе осторожную ласку: мол, все в порядке, хозяин, ты учишься, это отлично. Арчи казалось тогда, что у него на плечах растянулся большой кот и урчит, прикусывает мочку уха и мурлыкает, лениво взмахивает хвостом, словно говорит: жизнь фигня, а вот я – до чего хорош, со мной не пропадем. Разве Арт не чувствовал необходимость продемонстрировать так свою поддержку? А Пифий наверняка сказал бы, что Арт, как и положено искину с выдающимися диагностическими способностями, отреагировал на миоэлектронные импульсы в мозгу, соотнес их со знакомыми параметрами, расценил их как критические и применил способ воздействия, который сам Арчи – возможно, неосознанно – оценивал как вдохновляющий, либо после бесконечного, непрекращающегося сканирования информации в доступных источниках определил такой и такой алгоритм как допустимый и соответствующий психотипу Арчи, и вот. Что ни в коей степени не умаляет его заслуг и даже здорово, но это не эмоции; и сам Арт может быть не до конца при чем – он предложил образ, а Арчи сам бессознательно развил его и утешился им. Или: иногда Арчи становился чрезмерно осторожным, и тогда Арт предлагал ему иной образ для вдохновения. Арчи казалось, что огромная лохматая собака тянет его туда, куда следует, и приходится тянуться за ней, пусть и страшно, и боишься очередной неудачи, и не хочешь опозориться на глазах у посторонних. И снова ведь: Арчи понимал, что чувства Арта ни при чем, достаточно небольшого анализа биофизиохимических параметров, определения паттерна и соотнесения его с доказуемо успешными. Магия очеловечивавшегося искина истаивала. Арчи и не собирался делиться с Пифием своими ощущениями – тот ведь, зараза, препарирует еще и их. Ему это будет в удовольствие, а для Арчи этот анализ будет значить еще одну утраченную мечту, еще один разоренный воздушный замок.

А любопытство брало верх. Арчи как-то незаметно вжился в свой новый образ, стал принимать как само собой разумеющееся, что на него реагируют, как на Арчи Кремера, немного занудного, немного застенчивого, немного медлительного, очень дотошного, всегда готового помочь человека. Скорее взрослого, чем подростка: по крайней мере, при нем не стеснялись обсуждать очень взрослые темы, и Арчи полыхал бы от смущения, как зарница, будь у его тела еще и такая возможность. И никак не человека с искиньим телом и вторым мозгом. Все умные дядьки и тетки – заведющие лабораториями – иногда осекались, когда обнаруживали, что рассуждая об Арчи 1.01, к примеру, они неизбежно говорят об Арчи Кремере; и они растерянно смотрели на Арчи, словно не понимали, как это: что, малыш Арчи – и искин? Но это они. Не так Пифий. Он подчас забывал об Арчи, увлекаясь своими экспериментами с Артом., а приходя в себя, нисколько не удивлялся, обнаруживая, что за ним следит Арчи.

– Это и тебе полезно, – пожимал он плечами. – Вдруг ты влюбишься в киберпсихологию, а опыт у тебя уже ого-го какой будет.

Арчи предпочитал отмалчиваться. Он-то знал уже, куда его намерены засылать на всякие практики в ближайшие три года и где он начнет учиться по истечении третьего. Что именно он там будет изучать, он пока еще не знал, и это было не так чтобы важно. Но едва ли это будет киберпсихология. Просто из упрямства это не будет она.

Куда больше Арчи занимал сам Пифий. Вот когда он смотрит не на него, а куда-то ниже, на ключицы – он обращается к Арту, или это у него привычка, как у Арчи косой взгляд? Когда он смотрит прямо в глаза Арчи и жонглирует жутко сложными словами и очень мудреными понятиями, он действительно делится с ним своими соображениями – или проверяет, как хорошо Арчи и Арт взаимодействуют? Ведь без Арта понять, что Пифий наговорил, иногда бывало просто невозможно. И вообще: Пифий может различать их с Артом? Как он относится к ним с Артом? Для него это важно, и вообще – это важно?

Пифий Манелиа мог бы немало рассказать о самых разных механизмах человеческой психики. Человек вообще очень ловок в этом плане: ему ничего не стоит приписать полностью лишенному разума предмету какие-то личностные свойства. И ладно животные – у них все-таки есть характер, эмоции, память. И ладно искины – у них тоже можно определить если не характер, так его зачатки. Но чтобы у банальной кофе-машины был свой норов? Чушь какая, и люди это понимают, но это не мешает приписывать простой штуковине из пластмассы с самым примитивным микропроцессором разум, утверждать, что она своеволит, или бросать другие, не менее глупые фразы. Пифий мог бы рассказать и о своих собственных наблюдениях, где за другими людьми, где за собой, как поначалу было сложно за прекрасным, отлично сделанным фасадом разглядеть человека, человеческого ребенка Арчи Кремера, и как он самодовольно считал, что ему это удавалось куда лучше, чем другим. В конце концов, он же умница и замечательный психолог, пусть и не подростковый, но человек исключительно широких взглядов, очень гибкой психики, обладающий в довесок к этим массой других достоинств. А потом эта же широта взглядов и гибкость психики сыграла с ним каверзную штуку. Когда все остальные смотрели на Арчи 1.1 и видели Арчи Кремера, он смотрел на этот артефакт, сидевший перед ним, иногда послушно делавший тесты, иногда мучивший его бесконечными вопросами или очаровательными, нелепо подростковыми и умилительно искренними рассуждениями, и видел Арчи 1.1. Когда остальные, привыкнув к мысли о невероятной трансплантации, сжившись с ней, признали – сначала робко, а потом все смелей, что Арчи-то, с Арчи все в порядке, он все тот же, он, Пифий Манелиа, отмечал, как Арчи изменился. Это уже не был Арчи Кремер. Арт, достаточно взрослый искин, тоже изменился – к невероятному удовлетворению Зоннберга и его начальства. Но и Арчи.

И он стал по-особому привлекательным для Пифия Манелиа. Если оставить за скобками прорывавшиеся иногда подростковые идеалистические тирады, если оставить то, как сильно незрелость Арчи раздражала иногда Пифия – незрелость интеллектуальная, отчасти эмоциональная, самую малость – незрелость характера; незрелость не как абсолютная характеристика, а как возрастной фактор, из которого, как известно, многие вырастают, и Арчи уже почти избавился от него; если оставить за скобками неуверенность, нерешительность, чрезмерную осторожность Арчи, его скованность, которая, учитывая первые пятнадцать лет его жизни, была объяснима, но все равно раздражала; если оставить за скобками и их отношения – то ли врач-пациент, то ли ментор-ученик, Пифий увлекался им. Это было просто: Арчи 1.1 делался как человек, он выглядел человеком, был на ощупь человеком, и если не вдаваться в детали, даже его потребности соответствовали человеческим. Он нуждался в воздухе; воде; пище, Арт – еще и в энергии, которую мог потреблять не только из нее, но это несущественные детали; он нуждался и в выводе переработанной воды и пищи, и эти процессы примерно соответствовали стандартным. Ладно, Арчи мог существовать в совершенно невероятных условиях. Но пока он не освоил еще свое тело настолько, чтобы руководство задумалось и об экстремальных испытаниях (например, о том, чтобы проверить, как он – его корпус – будет вести себя на глубине в четыреста метров в океане или в условиях очень разреженного воздуха и критически низких температур), пока Пифий не увидел собственными глазами отчеты и о них, можно было не задумываться о возможностях Арчи и проникаться комплексом неполноценности на фоне таких блистательных способностей, а просто наслаждаться возможностью видеть его, общаться с ним и – сам себя ругал за это, но не мог удержаться – флиртовать с ним. Потому что будем объективными: команда разработчиков тела была под завязку набита людьми с гипертрофированным чувством прекрасного, и они постарались сделать Арчи конфеткой. Восхитительным, прекрасным молодым человеком. Внешне – прекрасным. А за неловкое очарование, за искренность, которая ненавязчиво располагала к себе, был ответственным сам Арчи.