Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)
Но для начала следовало пройти стандартные процедуры. Карантин. Подготовку к перемещению на поверхность. Еще один карантин, но совсем короткий, нужный скорей для избежания суеты в приемном шлюзе. И наконец приемку на Марсе.
И планета, которая казалась красной, если на нее смотреть из иллюминатора, холодной, если ее оценивал Арт, почти безжизненной, если сместиться на жалкие пять-семь градусов влево от города, в приближении оказывалась похожей на обычный аэропорт на Земле. Шумный, заполненный людьми и куда больше багажом. Суетливый, живой весь такой, восхитительно бодрый, пугающе жизнерадостный. Арчи не стремился оказаться в первых рядах прибывших: что-то ему подсказывало, что им как раз больше всего достается от местных бюрократов. Он терпеливо ждал своей очереди, тем более спешить ни толку, ни настроения не было, да и некуда.
К Арчи подошел комендант этого города – полковник Златан Лутич, если нашивка на кителе не врала, а фотографии, которые Арчи изучил до этого, соответствовали действительности. Комендант протянул руку, произнес стандартное приветствие («Я от имени всех жителей рад приветствовать… надеюсь, что вы устроитесь… вольетесь… будете удовлетворены знакомствами…»). Арчи не вслушивался, ничего нового здесь сказать было нельзя просто по факту ситуации. Его куда больше заинтересовал сам полковник – крупный мужик, здоровый, как бык – и наполовину искусственный. Если Арт не ошибался – а он никогда не ошибался, то вся левая половина тела у этого коменданта была напичкана в той или иной мере техногенными материалами. Что кожа на голове, что глаз, что рука – она, кажется, была протезом, начиная с предплечья. Нога, кажется, была частично сохранена. Арт сообщил всю возможную информацию о материалах, которыми была укомплектована левая половина коменданта Лутича, и Арчи едва удержался, чтобы не хмыкнуть: они были очень, очень дорогими, очень, очень качественными. Простых вояк снабжали кое-чем другим, надежным, но не впечатляющим. А Лутича – гляди ж ты. Прямо интересно, чем он заслужил такое расположение медкомиссии.
– В вашем деле указано, что это не первый ваш внетерранский период. – Произнес комендант Лутич, когда они шагали к комендатуре. Это не было вопросом по форме – это однозначно было вопросом по сути: начальник, фига ли, не опускается до банального любопытства.
– Да. Несколько кратких пребываний на лунах, один двенадцатимесячный в гарнизоне на Луне. Несколько космических перелетов средней дальности. Я участвовал в спасательных экспедициях.
– Каких?
Арчи, помолчав, решил, что одним случаем может поделиться. Не самым сложным, но достаточно убедительным:
– Ремонтная операция на корабле «Венера-7».
Они шли в комендатуру – Лутич настоял на том, чтобы сопровождать его. Но он остановился и развернулся к Арчи.
– Курсант – участвует в спасательной экспедиции в шестнадцати миллионах километров от земли? Курсант? – подчеркнул Лутич.
Его левый глаз сканировал Арчи – нисколько не скрывая своих намерений; Арт, совершая такие действия, был куда более тактичным.
– Или это был учебный вылет? – вежливо уточнил Лутич. И в голосе его читалось: ты, щенок самонадеянный, смеешь – мне – врать – передо –мной—хвастаться?!
– Это был экстренный вылет. Не учебный. Некоторые мои возможности, – осторожно произнес Арчи: он очень надеялся, что эти слова не идут вразрез с требованием хранить тайну, – позволяют мне быть очень эффективным.
Лутич глубоко дышал, явно с трудом заставляя себя успокоиться.
– Некоторые возможности? – процедил он, отводя взгляд и разворачиваясь, чтобы идти дальше к комендатуре.
Спустя несколько минут Арчи сидел перед ним на стуле, внимательно следил за Лутичем, пытался понять, что именно из его слов взъярило коменданта. Тот молча дошагал до своего кабинета, подбородком указал на стул и вперился в документы Арчи. А затем начал пялиться на экран.
Развернувшись к Арчи, удобно устроившемуся на стуле, комендант Лутич, очевидно взявший себя в руки, спросил:
– Что именно за возможности, которые позволяют вам быть настолько эффективным, что вас даже берут в спасательную экспедицию на полпути к Венере?
– Вы уже получили от генштаба разрешение для меня обсуждать мои возможности и особенности спасательной экспедиции? – поинтересовался Арчи.
Комендант Лутич скрипнул зубами. И – неожиданно успокоился, даже начал улыбаться. Странная получилась улыбочка, жутковатая даже. Увидь такую пятилетний ребенок, с ним бы родимчик случился. А Арчи рассмотрел в ней то, что Лутич вкладывал – его приняли. Именно этот ответ убедил Лутича в чем-то, в том, что Арчи можно доверять, например.
– У вас очень хорошо сделанная кожа, – тихо сказал Лутич, но только после манипуляций на сенсорной панели. – Генштаб уже растит себе кибердеток?
Арчи молчал. Для правильного ответа нужно было верно распознать причины, по которым Лутич сказал именно это. Очевидно, его оптический имплант позволял видеть много больше, чем даже самые крутые, но гражданские – те никогда бы не увидели чего-то помимо кожи, и в этом Арчи имел немало возможностей убедиться. И Лутич нисколько не скрывал гнева – в его вопросе звучал, угрожающе рокотал именно гнев, мощный и одновременно беспомощный.
– Нет. – Решился наконец Арчи.
Лутич скептически поднял брови.
– Я не знаю ни о каких проектах такого толка, – пояснил Арчи.
– А ты сам?
– К счастью, я единственный.
– И насколько они тебя сделали? – мрачно спросил Лутич. И как-то слишком выразительно ухватился за край стола, словно жаждал раскрошить его, чтобы хотя бы так дать выход эмоциям.
Арчи не отводил от него взгляда. Они не просто зашли на запретную территорию, они очень резво по ней топтались. Даже если Лутич отключил всех жучков, это не значило всех вообще: только тех ведь, о которых он знал, и тех, существование которых допускал. Арт, собака, подтвердил, что кабинет вроде хорошо изолирован, недоступен для шпионажа. Но все равно: это опасно.
– Немного больше, чем вас, – наконец ответил он. Обведя глазами кабинет, чтобы Арт убедился в безопасности, получив от него подтверждение, он добавил: – Не скажу, чтобы я хотел этого, или что всегда был доволен. Но на данный момент меня устраивает. Мои возможности действительно позволяют мне быть полезным в межпланетных экспедициях.
– Не сомневаюсь, – буркнул Лутич, снова тыкая в кнопки на экране, очевидно, включая стандартный режим. – Сволочи, – процедил он, вставая. – Чай-кофе будешь?
Он неожиданно замер за спиной Арчи и немного виновато признался:
– Мне тут травяной фигни притаранили. Знакомый один. Вкусная. Он из биологов, они такие штуки у себя выращивают, очень интересные. Будешь?
– Разумеется. С удовольствием, – охотно согласился Арчи.
Лутич немного потоптался за его спиной. Неужели думал, что Арчи издевается? Сама мысль была забавной. Арчи обернулся к Лутичу – тот быстро отвел взгляд и отправился к мини-кухне с автоповаром; хотя чай заваривал самолично.
– Ну как? – спросил Лутич немного погодя.
– Отлично, – с готовностью отозвался Арчи. – Очень вкусно.
Арт, зараза, радостно анализировал состав напитка, сообщал, что до земного не дотягивает, но совсем немного, так что агрономы здесь должны быть просто отменные – из мертвой марсианской почвы сделавшие нечто годное.
Нечто подобное Арчи и сообщил Лутичу:
– Очень ароматный напиток. Очевидно, люди, вырастившие эти растения здесь, смогли сделать почти невозможное. Плодородную почву, да?
Лутич заулыбался, как будто сам этим занимался.
– У нас тут все молодцы, – гордо сказал он. – Кстати, сейчас ты познакомишься с нашим главным молодцом, – ехидно добавил он, глядя на дверь.
Арчи повернулся, встал. В кабинет зашел полковник Ставролакис. Лутич остался сидеть, более того – откинулся на спинку кресла.
– Артур Кремер? Панайотис Ставролакис. – Он протянул Арчи руку. – Будем знакомы. Чай пьете? – вредно ухмыльнулся он, подтягивая кресло и усаживаясь. – Да ты садись, – бросил он Арчи. – Я, знаешь ли, лучше кофе, – повернулся он к Лутичу.
Он многозначительно поиграл бровями.
– Боится, что среди травок слабительные затесались, – кротко пояснил Лутич, обращаясь к Арчи.
Тот – понюхал чай, задумчиво поглядел в потолок.
– Нет. Даже мочегонных нет, – сообщил он после небольшой паузы. – Кофе куда более опасен.
Лутич довольно засмеялся.
– И все-таки, я лучше кофе, – поморщился Ставролакис, угрожающе глядя на Лутича.
Арчи досталась уютная квартирка – совсем маленькая, ее можно было бы раза полтора разместить в одной его комнате в центре. Это было объяснимо – жилые объемы на Марсе были и долго еще будут крайне ограниченными. Но квартирка была прехорошенькой, но сам жилой пузырь был впечатляющим, и Арчи забросил в квартиру вещи, которые прямо с корабля доставил дроид, и пошел на улицу. Странное название для промежутка между крошечными домиками. Принюхавшись, Арчи определил, что где-то должно быть что-то вроде скверика, и отправился туда. И снова был удивлен: под скверик была отведена внушительная территория, и росло там очень много самых разных растений, кое-какие деревья уже вымахали под три метра, и даже фонтанчик был. Арчи подошел к нему, коснулся воды, осмотрелся в недоумении. Для других это изобилие было, кажется, чем-то вполне обыденным. И Арчи уселся на скамейку, задрал голову и блаженно выдохнул. Кажется, это было отличное место.
Полковник Ставролалкис навестил Лутича через четыре дня. Он даже согласился на чай и даже не позволил себе никаких ехидных замечаний.
– Скажи-ка, друже, – начал он, упрямо глядя вбок, не на Лутича, – у тебя остались же знакомые… – он поднял глаза вверх и посмотрел затем на коменданта.
Лутич усмехнулся.
– Остаться остались, никуда не делись.
Ставролакис сидел, барабаня пальцами, глядел в пол, на стены, но не на Лутича. Тот ждал.
Наконец Ставролакис глянул на него.
– Можешь узнать, что это за тип? Кремер, – уточнил он.
Лутич усмехнулся.
– Мочь-то могу. А в чем дело?
Его голос, интонация были такими, что дураку ясно было: вопрос Ставролакиса сам по себе Лутича не удивил нисколько, более того, Лутич хотел знать ответ на свой вопрос, чтобы исходя из него, определиться с разъяснением.
– Можешь? – упрямо спросил Ставролакис.
– Мочь могу. Но мои знакомые не те люди, которые знают много или даже достаточно о нем. Так в чем дело?
– В экипировке. Сделанной в лаборатории, о которой я даже не слышал ничего. С минимальной степенью защиты. Его отослали на Марс, в часть, которой предстоят вылазки на открытые территории, на астероиды, с потенциальными выходами в космос, а скафандры у него – даже не второго класса. – Он вскинул руки. – Да, я знаю, современные материалы, бла-бла, но я не могу выпустить его за пределы пузырей в этом, в ЭТОМ!
– У него есть опыт. Наверняка в этих скафандрах, – хмуро заметил Лутич.
– Минимальная защита от радиации. Минимальная термозащита. Минимальный запас воздуха. Мои ребята на таком запасе сорок минут проведут в лучшем случае. Я молчу за термозащиту – если его выпнуть на песок, внутри скафандра температура будет не выше минус шестидесяти градусов. Представляешь, какой она будет в открытом космосе? Он враз нахватает два милизиветра!
– Ты сейчас договоришься до того, что генштаб послал сюда этого мальчишку без подготовки.
– У меня запрет на медкомиссии для него. Диагностика производится в автономной капсуле, информация поставляется прямиком на Землю.
Лутич снова пожал плечами.
– У тебя приказ на него? – угрюмо спросил он.
– Есть, – мрачно признался Ставролакис. – Участие в деятельности в соответствии с должностными обязанностями. Участие в экспедициях в южное полушарие. Участие в экспедициях в астероидный пояс. Никаких ограничений. С этим вот… пеньюарчиком.
Он помолчал. Наклонился вперед. После паузы повторил вопрос:
– Можешь задать пару вопросов?
– Могу. Даже попробовал. Мне было посоветовано заниматься своими делами и не лезть куда не просят. Да. – Он помолчал, пожевал губы. – Он послан туда, где может быть полезен и эффективен, и сам Аронидес нисколько не сомневается, что Кремер будет полезен марсианскому обществу вообще и военной части в частности.
Ставролакис выпрямился на стуле, шумно задышал.
– Я позволю ему выйти за пределы пузырей только после испытаний.
– Год на Луне для тебя недостаточное испытание?
Глаза Ставролакиса мрачно вспыхнули.
– Ты его досье читал? Щенку двадцать два года.
Лутич сжал кулаки и оставил их лежать на столе.
– Это досье содержит фильтрованную информацию. Как мне кажется. – Проскрежетал он.
– Человек-загадка, – фыркнул Ставролакис и встал. Он подошел к окну, замер у него. Долго стоял и молчал. Затем сказал: – И все-таки я не могу выгнать его наружу. Не могу! Я буду видеть его в этом хлипком скафандре и думать, что пацан сейчас просто рухнет от переохлаждения, и все. Я с аквалангом плавал, у меня был вот такой костюмчик. Понимаешь? – рявкнул он, наклоняясь к Лутичу.
– Понимаю! – огрызнулся тот, угрожающе приподнимаясь на стуле. – Он в твоем подчинении. Тебе за него и отчитываться.
Ставролакис сделал шаг назад, примиряюще поднял руки.
– Я не могу нарушить приказ, – процедил он. Очевидно, уговаривая в первую очередь себя.
– Не можешь, – признал Лутич.
Ставролакис снова сел на стул.
– У меня немного знакомых в генштабе, – угрюмо буркнул он. – И то… – он поморщился. – Мои все служат в гарнизонах. Я могу у них поспрашивать. Может, они знают тех, у кого Кремер стажировался до этого.
Лутич покачал головой.
– У тебя есть приказ. У него наверняка тоже есть. Что он вообще за тип? Какое впечатление производит?
– Чокнутый, – отмахнулся Ставролакис. – Блаженный. Пусть осваивается пока. Через три дня пошлю его с ребятами на профилактику пятнадцатого пузыря. Посмотрим. Что-то такое ощущение, что под ними всеми фундамент плавает, – процедил он.
Лутич зло посмотрел на него и отвернулся.
Пятнадцатый пузырь – это не восьмой. Они стояли далековато друг от друга; комендант Лутич с парой надежных архитекторов осмотрел деформации конструкции и сферы из умного пластика, постоял с задумчивым видом, пока они просчитывали какую-то фигню на своих планшетах, затем направился в комендатуру, чтобы захватить горшок с euphorbia milii, он же колючка с красными цветочками, и отправился в восьмой пузырь. Как был уверен комендант Лутич, у него был отличный повод.
Как думали землеройки, Лутич придумал отличный повод снести кому-нибудь башку, потому что именно такие мысли вызывал хмурый комендант с горшком под мышкой. Разумеется, первой ему под ноги бросилась Бруна Сакузи, готовая ценой собственной жизни отстаивать своих деток. И под детками она понимала далеко не подчиненных.
– Что случилось? – встревоженно спросила она. – И откуда у вас euphorbia?
– Подарили, – угрюмо пояснил Лутич и отстранил ее. У него и до этого решимости было не так чтобы много, а после первого контакта с непознаваемыми биологами и ее остатки испарились. Но раз начал, нужно довести дело до ума.
Он шагал дальше, глядя исключительно перед собой, тихо молясь, чтобы никто из этих вот ни слова не пикнул, типа «ха-ха, Лутич за цветочки взялся». Мало ему было тех, кто на улице шушукался за его спиной. Когда до павильона, в котором предположительно отирался инициатор подарка, оставалось метра три, Лутич облегченно перевел дух: этих землероек интересовала только колючка, а не шуточки в адрес коменданта, – и подстегнул собственную решимость, в конце концов, ему предстоял нелегкий разговор.
Инициатор подарка действительно обнаружился в павильоне, на котором на блестящей табличке из космического, между прочим, металла, маркером кривыми буквами было нацарапано: Grossulariaceae. Что под этим имелось в виду, Лутич не знал. Когда увидел кусты – всерьез задумался, так ли ему туда надо. Когда из-за куста, обсыпанного ужасными колючками, выглянул Ной Де Велде, решил, что все-таки надо. Но когда Де Велде выпрямился, вытаращил глаза и в защищающемся жесте поднес к груди секатор – опасную, однако, штуковину, судя по виду – ей металл резать хорошо, а что им вытворяют эти чокнутые, думать совсем не хотелось, – решимость Лутича снова поколебалась. Ной Де Велде был похож на себя обычного. Волосы следовало подстричь лет этак пять назад, расчесывать хотя бы раз в месяц и желательно не граблями, очки были заляпаны отпечатками пальцев и землей, комбинезон тоже был в чем-то подозрительном выпачкан. А сейчас этот чокнутый смотрел на колючку и яростно сжимал секатор. Лутич отчеканил три шага и замер перед ним.
Он сунул Де Велде под нос правую руку с красным пятном.
– Это нормально? – сурово спросил он.
Де Велде втянул голову в плечи и спрятал секатор за спиной.
– А что случилось? – робко спросил он. Очевидно, знал, стервец, что случилось, но все еще рассчитывал на благополучный исход дела. Но от Лутича еще никто не уходил!
– Я решил придать этой колючке более пристойный вид, чтобы она не торчала таким вот ужасом, памятником радиоактивному заражению, а была более оформлена. Я срезал вот тут, и тут, и тут. Вы можете видеть. И капля этой белой жидкости попала мне на руку. Вы имеете возможность видеть результат контакта этой жидкости с моей кожей. И я спрашиваю: что это такое?
Лутич негодовал, Де Велде изучал то молочай, то руку и задумчиво чесал шею.
– Млечный сок? Он недаром зовется молочаем, – умиленно произнес Де Велде и ласково погладил листья. – Он у вас хорошо себя чувствует, растет хорошо. А как часто вы его поливаете?
– Регулярно, – процедил Лутич, у которого снова испарилась вся решимость. Эх, ему был лапочкины способности устраивать скандалы, этот бы засранец тут разнес все вдрызг. А Лутичу хотелось совсем не этого, а, к примеру, волосы со лба убрать. У Де Велде. До чего все-таки странная атмосфера устанавливается вблизи от – кустов, конечно же. Вот этих, с колючками. И этих, с которых свисали длиннющие грозди странных желтых ягод.
– Угу, – отрешенно отозвался Де Велде, осматривая колючку в руке у Лутича. – А какую форму вы хотите ему придать? – спросил он, подняв на того взгляд.
Лутич растерялся. Как всегда в присутствии этого вот малахольного. Его бы отмыть, постричь-побрить, нацепить пристойную одежду; желательно также проделать все это как можно дальше от Заразы Смолянина, который изнывал от желания наложить свои лапищи на этот нераспустившийся бутон, а то сделает из него еще одного колибри. А с другой стороны, Де Велде такой особенный, и эти теплые бледно-голубые глаза, которые смотрели доверчиво, и этот нос, кожа на котором часто шелушилась, и это было тоже так умилительно, и губы, которые, как Лутич подозревал, совершенно не были способны дуться; и каждый взгляд, который как кипятком окатывал. Лучшее средство заткнуть Лутича – подослать к нему Де Велде: тот пару раз моргнул, три раза застенчиво улыбнулся, и Лутич готов снять Фобос с неба и подарить ему. Счастье, что такая дурь незаметна никому, кроме особо близких людей. А их было целых четыре человека, а посвященным так и вообще только Захария. А тот будет молчать.
– В каком смысле? – осторожно уточнил Лутич. То есть его твердая намеренность отстричь у колючки ветки не вызвала у землеройки истерику?
– Euphorbia растет хорошо, очень любит разрастаться, и в вашем желании некоторым образом скорректировать, как она будет разрастаться, очевидно ваше ингерентное желание к порядку. Я не могу сказать, что полностью согласен с вашим желанием всему придать определенную форму и структуру, мне кажется, что euphorbia некоторым образом хороша, когда растет сама по себе и только изредка корректируется… вы знаете, в этих длинных линиях есть своеобразная аскетичная эстетика, которая так гармонирует с эстетикой нашего общества и нашей жизни, но при этом вот эта замечательная, привлекательная и скромная роскошь прелестных цветков эуфорбии – она как нельзя лучше соответствует и нашей эстетике, когда мы находим прекрасное в самых ничтожных…
– Что за фигня с соком? – перебил его Лутич, у которого заломило в висках уже на втором обороте.
– С соком? – нахмурился Де Велде. – А, с соком. Он ядовит, – просто сообщил он.
Лутич, разумеется, знал. Изучил, так сказать, проверил в надежных источниках. Но зачем сообщать о своей освеодмленности Де Велде, тем более это категорически противоречило его целям.
– Ядовит? – зашипел он и навис над Де Велде. – Ядовит?!
Он угрожающе засопел.
Де Велде сжался в еще более компактный комок и встревоженно посмотрел на Лутича. На молочай. На Лутича. Сбежать этому кроту в голову не приходило.
– Э-э-э… в некотором роде это свойство многих природных веществ, если рассматривать любое растение диалектически, то можно отметить, что его полезные свойства проистекают из вредных, а вредные – это всего лишь взятые в неразумном количестве полезные. Скажем, сок диффенбахии ядовит, но если…
– Диффенбахии? – любезно уточнил Лутич. – Той, которая стоит у меня в кабинете?
Де Велде задумался. Не о диффенбахии. В кои-то веки – о том, что за глупость сморозил. Кажется, безрассудную глупость, которая может очень дорого ему обойтись. Он склонил голову к плечам, задумчиво посмотрел на смородину и отложил секатор. Снял перчатки, зачем-то снова натянул одну на правую руку. Снова снял, начал выковыривать грязь из-под ногтей.
– Да, той, которая стоит у вас в кабинете.
– У меня появляются некоторые мысли. Самые разные, я бы даже сказал, мысли. И не самые приятные. Сначала ядовитая диффенбахия. Теперь ядовитый молочай. Следующим будет что – олеандр?
Де Велде с уважением посмотрел на него.
– Он очень красив, – мечтательно произнес он. – Хотите посмотреть?
– Вы действительно хотите меня отравить.
Де Велде повесил голову.
– Я понимаю, что это некоторым образом выглядит… некоторым образом двусмысленно…
«Некоторым образом», – не удержался Лутич. Он ждал: начнет ли Де Велде что-нибудь ковырять, и что это будет.
– Но растения, которые мы допускаем в места общественного пользования, являются многократно опробованными в самых различных условиях, и они очень гармонично вписываются в интерьер. Впрочем, вы же знаете все это сами, – оживился Де Велде и ухватил его за рукав. – Олеандр – восхитительное растение, пойдемте же, пойдемте, я с огромных удовольствием поделюсь с вами нашей радостью.
И он потащил Лутича за собой. Огромного коменданта тащил за собой хлипкий Де Велде. К сожалению, здравомыслящее и приземленное человечество ничего и никогда не могло противопоставить энтузиастам.
И Лутич, хотевший малого: сначала наехать и деморализовать, а затем в качестве компенсации потребовать, чтобы Де Велде сопроводил его, скажем, на ужин в ресторанчике, – вляпался в экскурсию по всему восьмому пузырю. Ему показали: смородину самых разных сортов, заставили повздыхать от умиления в сельскохозяйственном отсеке – там у пасленовых снимали третий урожай за двести сорок дней, а земля по-прежнему хороша, похвастались совершенно бесполезными, но очень красивыми цветами, подтащили к олеандру и наконец почти оставили в покое: Де Велде замер, любуясь кустом. Лутич чувствовал себя круглым идиотом, стоя рядом с ним. А горшок с молочаем все это время был у него под мышкой.
После короткой передышки Де Велде начал вываливать на него груды бесполезной информации о легендах, которые складывались вокруг олеандра. Лутич не слушал – на кой бы ему еще и эта дурь. Но Де Велде время от времени поворачивался к нему, счастливо щурился, довольно улыбался, и Лутич улыбался вслед за ним. Дурацкий молочай все еще был у него под мышкой.
Самым унизительным был даже не горшок, от которого не удавалось избавиться, а то, что к Ною Де Велде присоединилась Бруна Сакузи (откуда, спрашивается, вынырнула, старая перечница), а за ней потянулись и другие – на радостях, очевидно, что комендант пришел не громить и устрашать, не сокращать и лишать, а благоговейно стоять и внимать красоте всего сущего. И Лутич вляпался еще в одну экскурсию. Ему были показаны многоуровневые павильоны, в которых нужны новые воздушные системы, еще павильоны, в которых ирригационные системы уже на Земле устарели, а это было пятнадцать лет назад, еще павильоны, в которых растут солнцелюбивые растения, а купол, между прочим, и свет плохо пропускает, и имитаторы солнечного света руководство зажмотило. Вот как в административных пузырях развлекаться бесцельной имитацией чистого марсианского неба, так средства есть, а как речь заходит о пищевой безопасности всего поселения, так средства резко заканчиваются. И по большому счету, убеждал себя Лутич, ему ничего ведь не стоит избавиться от этих клещей. На них рявкнуть, попугать – дело плевое, он сколько раз это совершал, и все было отлично. Просто когда у тебя под мышкой болтается самолично обрезанный молочай, а за руку цепляется кое-кто, просто-таки излучающий доброту, как-то неловко напоминать этим сорокам, что им следует свое место знать.
На счастье Лутича, изо всех их, ботаников этих, административными делами добровольно соглашались заниматься человека три-четыре, да и то вынужденно. И сами по себе дела бюрократические интересовали этих людей постольку поскольку. Бруна Сакузи, обрадованная общим благодушием коменданта Лутича, повозмущалась еще немного, что способность самостоятельно выжить приписывается им совершенно зря и они нуждаются в материальной поддержке не менее, а иногда даже более, чем другие отрасли местного общества, но и ей стало скучно. Лутич даже не заметил, когда она исчезла. Просто только что была, возмущалась, пусть громко, но без былого пыла, а потом оп – и нет ее. Только Ной Де Велде задумчиво смотрит куда-то в сторону. Ей в спину.
– Весело у вас тут, – буркнул Лутич, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Не жалуемся, – улыбнулся Де Велде. – Хотите, я рассажу вам два олеандра, чтобы они перед комендатурой росли?
– Два ядовитых растения в месте со стратегической значимостью? – холодно уточнил Лутич.
Де Велде посмурнел и надулся. Лутич до хруста сжал челюсти.
– Альтернативы есть? – сквозь зубы процедил он, чтобы хоть как-то реабилитироваться в его глазах.
– Азалии? – засиял Де Велде. – У нас как раз распустились…
И он потянулся, чтобы снова ухватить Лутича за рукав и потянуть за собой.
– Стоять! – негромко приказал тот. Де Велде отдернул руку и настороженно уставился на него. – Сначала ужин. Рабочий день закончился.
Де Велде покосился на табло с часами над дверью.
– Действительно, – задумчиво сказал он. – Может быть, вы не сочтете за дерзость с моей стороны, то есть это конечно, разумеется дерзость, но некоторым образом я думаю, что с моей стороны это всего лишь вежливость, просто чтобы вы не подумали, что моя вежливость основана на желании некоторым образом компенсировать вам ущерб, который был нанесен вам не по моей беспечности, ни в коем разе, хотя я, разумеется, должен был вас предупредить о некоторых правилах обращения с эуфорбией, хотя она очень милое и неприхотливое растение…
– Да? – невозмутимо произнес Лутич.
– Да, – остановился Де Велде. – Как вы знаете, у некоторых из моих коллег очень разнообразные увлечения, и в их число входит и кулинария. Тем более мы в силу нахождения в этом уникальном месте ближе всех предстоим возможности использовать самые разнообразные новинки… – он уловил, что Лутич поднял брови и приготовился снова возвращать его в колею, – и у нас организована совсем небольшая столовая, в которой, разумеется, не готовится ничего сногсшибательного, а скорей все скудно, если сравнивать, скажем, с совершенно замечательными блюдами, которые готовят Эразмус и Талия, – Де Велде указал рукой куда-то на юго-запад; Эразмус и Талия Клинкены, дополнил Лутич про себя, готовят офигенно, но и дерут за это втридорога, элитные, мать их, кулинары, – но я думаю, что самое примитивное блюдо оказывается значительно более вкусным, если оно приправлено гостепри…
– Я согласен, – серьезно сказал Лутич.
– Замечательно! – засиял Де Велде и осторожно вынул горшок из-под мышки коменданта Лутича. Тот честно признал, что в руках Ноя Де Велде и горшок, и колючка в нем смотрелись куда более уместно.
Идти, да не просто идти, а прогуливаться с настроенным на романтичный лад Ноем Де Велде оказалось делом невероятно приятным. Он спросил у коменданта Лутича, как обстоят дела с новой конструкцией пузыря (дела обстоят, буркнул тот), правда ли, что в планах руководства – постепенная замена имеющихся решеток более современными, облегченными и упрочненными, позволяющими нарастить высоту пузырей, а в довесок еще и покрыть новейшими материалами, разработанными непосредственно на Марсе (типа того, буркнул Лутич, а сам задумался, какая сволочь болтает в открытую о секретных разработках, найти бы и ноги переломать), правда ли, что полковник Ставролакис уже утвердил вахту, которая отправится на «Триплоцефале» в астероидный пояс уже через декаду дней, причем уже с заданием доставить астероид для промышленного комплекса («Э?» – удивился Лутич, думая, в курсе ли сам Ставролакис, что все его намерения доступны гражданским и не просто гражданским, а этим вот… этим). А затем: нравится ли Лутичу их столовая и блюда в ней, не считает ли он, что можно было бы попробовать открыть коммерческое кафе и не прогорит ли оно, и что он делает сегодня вечером.
– Сплю, – честно ответил Лутич. И смутился.
Ной Де Велде понимающе отвел глаза и кокетливо прокашлялся.
Арчи Кремер стоял у шлюза, который должен был выпустить их за пределы Марса. Его партнеры были облачены в массивные скафандры – стандартные для людей. На нем был куда более изящный, который стоил, тем не менее, как пять других вместе взятых. Пока опытный образец, затем – возможно, единица для промышленного производства. Полковник Ставролакис возглавлял группу. Он смотрел на Арчи – и нервничал.
– Парень, больно хлипкая на тебе одёжка, – повторял он.
– Я уже выходил в нем на поверхность Луны, а это куда более экстремально, – терпеливо отвечал Арчи. – Частью моего пребывания здесь является проверка скафандра в самых различных климатических условиях и здесь.
– Ну смотри, – бросил Ставролакис и повернулся к двери, через которую они входили в шлюз.
На поверхность выходили попарно. Ставролакис и лейтенант Вильямс. Еще двое. Лейтенат Рудницкая и Арчи. Она встревоженно смотрела на Арчи, пока в переходной камере откачивался воздух. Арчи улыбнулся ей.
– Ты в порядке? – спросила она.
– В полном, – ответил Арчи и повернулся к другой двери.
Лейтенант Рудницкая поднесла перчатку к сканеру, нажала на кнопку; дверь открылась. Она вышла, Арчи за ней. Ставролакис смотрел на него. Арт послушно сообщал, что температура атмосферы составляет минус шестьдесят восемь градусов цельсия, состав воздуха такой и такой, активность солнца обычная, радиационная нагрузка пониженная. Арчи слушал и смотрел по сторонам, на небо, снова по сторонам. Он повернулся к Ставролакису и широко улыбнулся ему.
