Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 50 страниц)

– Артом? – уточнил Кронинген.

– Моим искином. Маленькая хитрость, которую придумал мой терапевт – обозвать мой искин по имени. Наверное, чтобы как-то примирить меня с тем, что в моем сознании будет постоянно находиться кто-то посторонний. Куда проще налаживать отношения с чем-то хотя бы немного персонифицированным. Хотя, наверное, личность Арта – это больше отражение моей личности.

Кронинген вспомнил о бокале с вином и залпом выпил его.

– Я… поражен тем, что вы можете так спокойно говорить об этом, – признался он.

Арчи пожал плечами.

Дело было даже не в том, что он объяснял Кронингену о своих отношениях с собственным искином. Дело в том, как он это делал. Он словно выходил из своего тела, изучал его извне, сообщал информацию и снова возвращался в него. Кронинген потянулся за бутылкой..

– Кажется, я вляпался в тему, которая мне не по зубам. Я даже не представляю, как мне оценивать ее. – Хмуро сообщил он.

– Зачем оценивать? – меланхолично поинтересовался Арчи. – Или вы собираетесь затеять еще одно расследование?

– Нет, разумеется, – усмехнулся Кронинген. – Хотя я подозреваю, что если как следует покопать, то в проекте наверняка найдется дело для меня. Не может быть, чтобы колоссальный проект был полностью легитимным. Так?

– Конечно, – улыбнулся Арчи. – Как везде.

Кронинген налил вина, потянулся и чокнулся с бокалом Арчи.

– Вы не жалеете о своей жизни до этого… проекта? – Кронинген чуть было не ляпнул «тела». Вовремя осекся. Кремер наверняка заметил его осечку, не мог не заметить – со своими киберглазами и искином, который следит за каждым его движением.

Арчи покачал головой.

– Моя матушка была то ли слишком увлечена чем-то посторонним и совершенно не обращала внимания на свою беременность, то ли бредила холистическими идеями и категорически отказывалась от всяких там медицинских досмотров, – неторопливо говорил он. – Может, у нее просто не было денег на гентест эмбриона. Я родился с несовершенным остеогенезом. Знаете, что это такое? Это когда слишком тяжелая сумка может привести к сложному перелому руки. Сейчас я могу запросто поднять вес в полтонны. Плюс-минус пара центнеров. Мне были подарены невероятные возможности. О чем я действительно сожалею, так это о том, как были организованы ранние стадии проекта. Я был бы очень благодарен взрослым за честность. Возможно, я был бы куда более преданным проекту. Но это в любом случае прошлое, и меня устраивает результат.

Кронинген кивнул и отпил вина.

– Я рад слышать это, – произнес он. – М-м, все-таки очень неплохое вино.

Арчи улыбнулся.

– Вы не согласны? – спросил Кронинген.

– Я подозреваю, что мне не хватает чего-то, чтобы по достоинству оценить вино.

– Снобизма, что ли? – легко предположил Кронинген. – Сходите на пару семинаров, усвойте несколько словосочетаний вроде «благородный цвет», «аппетитный оттенок», «приятный фруктовый запах», и будет. Если какой-то зануда привяжется, сделайте умный вид и по возможности свысока сообщите ему о том, что обучались у лучших сомелье, постигали премудрости виноделия на примере лучших вин. Формально – правда. И ладно. Остальное – дело банального «нравится–не нравится».

Арчи засмеялся.

– Вдохновляющая жизненная позиция блюстителя правопорядка, – сказал он.

– Какого там правопорядка, – поморщился Кронинген. – Законности. К порядку мы не имеем никакого отношения. Скорей наоборот. Хотите покажу пару трюков? – внезапно оживился он и поднял бокал. – У вас ведь есть рецепторы? Всех пяти видов?

Арчи кивнул.

– Отлично. Самое главное при любой дегустации – это умный вид. Никто не должен сомневаться, что вы знаете, о чем говорите. Даже если вы ни черта не разбираетесь в теме. Идеальный вариант – имитировать поведение посвященного. Ритуалы, впрочем, почти в любом цехе одинаковы, будь это каменщики, прядильщики или наемные убийцы. Как расположены ваши рецепторы?

– Стандартно, как у человека.

Кронинген сел ровней.

– Мне кажется, что люди, создававшие меня, были счастливы играть в демиургов, – пояснил Арчи. – Те же артикуляционные органы, в которых нужды нет, похожи на человеческие.

– Вас не создавали, – тихо и очень медленно возразил Кронинген. – Создавали ваше тело. Вы – не тождественны ему.

Напрягшемуся Арчи он пояснил:

– Моя крючкотворская натура протестует. Это выражение неверно ни теоретически, ни терминологически, ни феноменологически. И поэтому я настаиваю: ваши органы создавались другими, ваша личность – дополнена искином, если вы настаиваете, но все-таки вы не есть он. Вас не создали. Вы сами развиваетесь в то, что вы есть. Итак. Коль скоро мы установили, что вы способны различать вкус по аналогии с человеком, то приступим. Предположу, что и другие чувства у вас хорошо развиты. Насчет зрения не сомневаюсь, а обоняние?

Арчи недоуменно пожал плечами.

– Подозреваю, что так же, как и зрение, – буркнул Кронинген. – Вы им пользуетесь исключительно как профессиональным инструментом, забывая, что существование человека не ограничивается профессией.

Арчи засмеялся, но не стал возражать.

Кронинген еще немного повозмущался, но начал показывать Арчи, как можно притворяться. И еще немного – как дегустировать. Арчи удивлялся: это, оказывается, просто. И у него, оказывается, действительно все присутствует, чтобы развлекаться, а не анализировать. А еще: эти мимолетные прикосновения, которые позволял себе Кронинген, они – зачем? Ему скучно, или он хочет поближе подобраться к Арчи, чтобы поиметь его в своих целях, или что?

Около полуночи Арчи решил откланяться. Кронинген не возражал. Встал, подошел к двери. Положил на ручку руку и замер. Арчи ждал, когда он либо дверь откроет, либо отойдет от нее. Кронинген же изучал его лицо. Он был напряжен, немного хмурился, подозрительно глубоко дышал. Арчи подозревал, что у него на уме было кое-что из области некодифицированного. Нечто, не входящее в программу пребывания. И он думал: хочет ли он пойти навстречу Кронингену, согласен ли? И кажется, хотя бы из простой благодарности за развлекательный вечер он был не против. Арчи склонил голову, прищурился, улыбнулся краешком рта. Наверное, что-то еще нужно сделать, но этот Кронинген не из тех людей, с которыми обычно общался Арчи, и к чему он привык, неизвестно. Но намеки же он должен различать, улавливать косвенные признаки – с его-то опытом?

Кронинген приблизился к нему совсем вплотную. Арчи ощущал его дыхание на своих губах; если чуть-чуть потянуться, можно ухватиться за его анализ, который Арт проводил больше по привычке, чем по необходимости. Как всегда, цифры; как всегда, в этом почти не было необходимости. У Кронингена было теплое дыхание, с ароматом вина – это Арчи и без Артовых цифр мог определить, а остальное неважно. И губы у него тоже со вкусом вина – это Арчи определил, когда Кронинген осторожно поцеловал его. Его рука все лежала на дверной ручке. Правая – висела плетью. Губы – пробовали Арчи на вкус. Глаза – поблескивали рядом, наблюдали за ним.

Арчи шевельнул губами в ответ, почувствовал язык Кронингена на них, рассеянно подумал о том, как нелепо называть его по фамилии. Попытался соотнести с именем, но не складывалось. Кронинген целовал его, ухватив за затылок, жадно дышал, ласкал шею; Арчи нерешительно положил руки ему на спину. Арт, стервец, помалкивал, не пытался влезть с дурацким вопросом насчет того, следует ли ему обеспечить то и то – то ли рассчитывал самостоятельно определить модель физиологического поведения, то ли еще что, и Арчи терялся – он-то привык рассчитывать на это как на какой-то маркер, что ли, якорь, который помогал ему ориентироваться в ситуации. А вместо этого он ощущал возбуждение – идущее откуда-то изнутри, ощущал эрекцию – свою и чужую тоже, ощущал, как изменился запах у Кронингена. Самую малость, совсем чуть-чуть, но он стал пряным, привлекательным, говорящим.

И Арчи понимал: он в любую минуту может воззвать к Арту, чтобы тот спасал его. Он сам мог спастись бегством. Он мог обратиться к Кронингену, и тот бы отступил. А взамен Арчи подставлял шею, выскальзывал из комбинезона, помогал ему снимать рубашку, опускался на колени, с любопытством, с каким-то новым и совершенно незнакомым чувством целовал кожу на животе, на паху, проводил языком по его члену, вслушивался в странные слова, которые говорил Кронинген, недоумевал – тот восхищался им, говорил какую-то несусветную чушь, совсем не в его духе, и от нее Арчи становилось жарко. Он поднимался с колен, заглядывал Кронингену в лицо, позволял ему укладывать себя на кровать и снова недоумевал, слушая глупые слова, словно вырванные из каких-то любовных романчиков, слушая ощущения, удивляясь педантичности, с которой Кронинген обследовал его тело, но куда больше – тому, с каким удовольствием тот целует его, гладит и снова восхищенно шепчет какую-то чушь. Удивляясь тому, что он подается навстречу, выгибается, стонет; удивляясь, что он наслаждается, хочет большего. Хочет – Кронингена.

Из-за этой – не в последнюю очередь чуждой Арчи – человеческой физиологии Кронинген лежал, переводя дух, лениво растирая по груди пот, пах – иначе – и по-прежнему привлекательно. Арчи даже было неловко: он-то никакими такими реакциями обременен не был. У него все было в порядке.

– Мне все-таки пора, – поднявшись на локте, прошептал он.

Кронинген провел кончиками пальцев по его скуле.

– Просить тебя остаться глупо? – полюбопытствовал он. – А попросить заглянуть завтра – можно?

– Попросить? Можно, – усмехнулся Арчи и встал. Кронинген успел провести рукой по его спине, улегся на боку, следил, как Арчи собирается.

– А рассчитывать на согласие? – развеселился Кронинген.

Арчи пожал плечами.

– Почему нет, – наконец сказал он.

Утром Обаде спросил:

– Надеюсь, кофе был употреблен в теплой, душевной обстановке?

Кронинген рассеянно улыбнулся и вежливо ответил:

– Несомненно.

– Кстати, а отчего у прелестника Кремера зуб на твоего дядюшку Альдо? Это ведь тот нейрохирург, который меньше сорока тысяч за операцию не берет, да?

– Он еще и титулами берет, – механически отозвался Кронинген и недружелюбно посмотрел на Обаде.

Тот подмигнул.

– Ах, как бы я хотел пригласить Кремера на кофе… Боюсь только, столько кофе он не выпьет. – Печально вздохнул он.

– Ты только сам не забывай, что много кофе – вредно, – учтиво ответил Кронинген. – А в твоем случае еще и чревато неприятными последствиями для твоей хорошенькой мордочки.

– Посмею ли я, – оскалился Обаде.

– Вот и хорошо, – отозвался Кронинген.

Кронинген стоял у автоповара, Обаде подошел к нему, остальные обсуждали что-то свое, и он тихо порадовался, что его пикировка с Обаде осталась незамеченной остальными. Отчего-то не хотелось, чтобы кофе–не кофе, но не низводился до уровня примитивного командировочного секса. А его коллеги это расценили бы именно так. И это не устраивало его совершенно.

Арчи заглянул к ним около полудня, поинтересовался, все ли в порядке, нужен ли он.

– Вы всегда нам нужны, милейший, дражайший Артур. Мы счастливы просто видеть вас, единственного нормального человека в этом мирке стукнутых на всю голову, – заулыбался Обаде.

– Разве это состояние не должно быть вам понятно? – кротко поинтересовался Арчи. – А я-то думал, что среди вашей братии нормальные люди – это скорей отклонение, чем норма.

Зиновия Эркель захохотала.

– Я всегда говорила, что ты чокнутый, Джеф! И это уже видно невооруженным глазом – это подтверждает даже безупречно беспристрастный медиатор!

– Нас как минимум двое, красотка, – помахал ей рукой Обаде. А сам следил за Арчи – за Кронингеном – снова Арчи.

Арчи было не привыкать. Кронингену, очевидно, тоже. Но он улучил момент, отправил ему сообщение: «Заглянешь вечером?». Арчи неожиданно ощутил, как запульсировала кровь в висках; Арт вредно хихикал где-то в затылке. Кронинген взглядом повторил вопрос. Арчи – кивнул.

И следующим вечером, и еще. Он удивлялся, откуда у Кронингена берутся силы, чтобы рыскать по всему освоенному Марсу, держать в кулаке одиннадцать своих коллег – а они однозначно распоясывались, допрашивать бесконечных свидетелей – и еще скандалить: с Лутичем, Захарией, Араужо, снова с Захарией. И никак не переносить эмоции, которые он накапливал за день, на вечер. Арчи привязывался к нему – и пугался того, насколько быстро это происходит. Кронинген открывался ему – и Арчи пугался того, насколько просто это выглядит с его стороны, того, что и ему тоже придется открываться Кронингену. И куда больше его пугало, насколько он ждал вечера. Ему было страшно. Почти так же страшно, как тогда, когда он думал, что не может видеть, и не понимал, что с ним происходит.

Кое-что радовало его: следственная группа нуждалась в медиаторе все меньше. Лутич приноровился к ним, убедился в том, что они – все двенадцать – очень строго относятся к трудовой этике и заинтересованы в качестве расследования; Ставролакис, чувствуя копчиком, не иначе, что его возлюбленный «Триплоцефал» будет отмщен, а виновные выявлены и по справедливости наказаны, тоже расслабился и охотно сотрудничал с ними. Остальным было мало дела до политики, прокуроры, конечно, были теми еще засранцами, вели себя так, как если бы они были наследными принцами в изгнании, но до первых стычек, потом успокаивались и оказывались неплохими ребятами; а перестав совать носы во все дыры, так и вообще становились почти приятными людьми. И Арчи спросил у Лутича, так ли нужно его постоянное нахождение поблизости, если все идет неплохо. Получив утвердительный ответ, он поинтересовался у капитана Араужо, как обстоят дела с «Триплоцефалом» и не может ли он быть полезен на нем, в конце концов, опыт, знания, образование, все дела. Араужо обрадовался: промышленники требовали сырье, приходилось идти им навстречу, отправлять другие трейлеры в краткие рейсы, соответственно к ним прикреплялись пилоты и навигаторы, и уже был составлен график на ближайший год; команда «Триплоцефала» оказывалась обполовиненной. А Арчи с его-то работоспособностью был отличным кандидатом. Лакис похмурился, но не возражал – генштаб предполагал участие Арчи и в таком качестве. Для терранских бюрократов – стажировка курсанта Кремера, для них – значительное подспорье.

«Триплоцефал» был хорош: вычищен-вылизан, облицован новой хитрой пленкой, которую разработали местные умельцы, и не выглядел жертвой несчастного случая. Арчи, Араужо и Канторович проверяли бортовые системы; Захария и Арчи тестировали компьютеры. Времени, которое он мог проводить с Кронингеном, становилось все меньше. Арчи понимал, что должен быть рад – а не был, наоборот. Еще и Захария, который при каждой удобной минуте связывался с Николаем и болтал с ним об ужасных пустяках и ужасным интимным голосом, радости не добавлял. Арт еще, зараза, методично сообщал, где находится и чем занимается следственная группа и особенно ее руководитель – очевидно, реагировал на подсознательные и тщательно скрываемые от себя желания Арчи.

А они – следственная группа – рыли землю тем усердней, чем ближе был момент, когда «Адмирал Коэн» вылетит в сторону Марса. Кронинген был совсем не против остаться на планете до следующего его рейса, но остальные-то как раз жаждали вернуться. Тем более и задача казалась почти решенной.

Все нити опять тянулись к Земле. После первичного этапа освоения, в котором частные корпорации допускались к участию в качестве меценатов, не более – чествуемых, но не особо почитаемых, практически лишенных прав, кроме права давать деньги, больше денег, после этапа, который носил особый статус – престижного, был, естественно, убыточным, но представлялся необходимым, или по-иному никак, наступил другой, требовавший куда более значительных инвестиций. На этом этапе участники говорили и о прибылях, и естественно, корпорации сражались за право влезть в освоение Марса. Просто потому, что сырьевые ресурсы той же Земли приближались к нулю, а Марс – вот он, перспективная планетка, на которой можно построить новые, супертехнологичные, почти полностью автоматизированные фабрики, к примеру, а не расшвыриваться средствами на переоснащение и модернизацию. Просто потому, что инвестиции в Марс позволяли создавать невероятные агрегаты уже на Земле, что влекло за собой создание рабочих мест, получение огромных прибылей, возможность запустить зубы в военпромовский пирог – кто бы отказался от такой сказочной возможности.

Тот же «Омником», на который вроде как работал Лапочка Смолянин, с готовностью отстегнул несколько десятков учтенных миллионов и под миллион неучтенных койнов на подарки, банкеты и прочие прямые и косвенные взятки, чтобы одним из первых, а по сути единственным построить на Марсе мегакомпьютер. Коварный ход: второй долго еще будет не нужен, не настолько быстро прирастает население и промышленность на Марсе, чтобы возникла необходимость в нем; еще добрый десяток лет можно будет обойтись первым мегакомпьютером, а учитывая нежное отношение к своему красавчику Захарии Смолянина, можно было быть уверенным: он сделает все, чтобы его крошка всегда был самым лучшим, самым мощным, самым крутым, еще и других к этому делу подключит.

Но это отдельный случай. До того времени, когда Марс обзаведется собственной наукоемкой промышленностью, еще немало времени. Все всегда начинается с банального – стройплощадки. Здания. Они были нужны Марсу позарез – подо все. Под электростанции, очистительные станции, перерабатывающие комбинаты, под жилые дома и учреждения и так далее. Трюк с одной корпорацией не проходил, их в любом случае нужно было несколько, тем более у разных компаний были разные ноухау: кто-то специализировался на жилых, кто-то на промышленных зданиях. На Марсе границы размывались, потому что требования частью были схожими, а частью радикально отличавшимися. К примеру, первые жилые кварталы строились в бункерах: осваивался малый кратер, уточнялась геометрия поверхности, ровнялась, стены тоже – и в этом амфитеатре росли слои зданий. Но такая уловка была хороша только поначалу, ну разве еще для промышленных комплексов, а жить народ все же предпочитал под солнцем, и прозрачные купола с диаметром основания по несколько километров и высотой под километр оказались благословенным спасением. Но: все упиралось в терранские интриги. Кто владел патентом на то и то, кто хотел запустить лапу в генштабовскую казну, кто просто был настолько могущественным и авторитетным, что выигрывал конкурс, просто появившись на нем.

Приходилось подчас согласовывать самые разные проекты. То же бюро, в которое влез Илиас Рейндерс, считалось вроде как военным, но оно не производило ни полностью военный продукт, ни из полностью военных материалов. Иными словами, результат вроде как находился в государственной собственности, а на его достижении нагрели руки самые разные компании. Кто-то смог доказать, что его и только его разработки годятся лучше всего для марсианских условий. Кто-то был дядей невестки кого-то из штаба, приятельствовал с нужным чиновником, через него заводил знакомство с еще более нужным, и тот при оценке конкурсной документации обращал внимание исключительно на достоинства приятеля и соответственно на недостатки его конкурента. Илиас Рейндерс был хорошим исполнителем, тщательным и работоспособным, но не самым глубоким. И не самым важным. Он знал, что в задачу его бюро входило в том числе и согласование самых разных конструкций и технологий, но не задумывался о том, как хорошо они взаимодействуют в реальных ареанских условиях. Формально хорошо – и ладно. Марсу требовались здания, причем то рядом с северным полюсом, то южнее экватора, то для температур от -10 до -97 градусов, то для областей с ураганным климатом, и конструкторские бюро работали без продыху.

Плюс к этому терранское руководство регулярно запускало какие-то новые концепции, планы модернизации и инноваций и прочее, прочее, и это тоже нужно было исполнять, потому что все это фиксировалось в личных делах. Приходилось быть дисциплинированным в ущерб здравому смыслу.

А еще и материалов не всегда хватало. Особенно восемь-десять лет назад. Нужны были площадки для взлетов-посадок, но одновременно огромные котлованы для электростанций, а с ними новые цеха перерабатывающих заводов, а помимо этого теплицы – продукты питания тоже были необходимы. Бюро не особо заморачивались разработкой новых проектов – просто брали готовые, поставляемые, опять же, с Земли, слегка адаптировали их, и будет: нужно было быстрее, еще быстрее запускать строительство, потому что на Земле требовали, чтобы заводы работали, чтобы можно было разместить еще тысячу людей, да так, чтобы не в нищенских условиях, нужны были тысячи квадратных метров ангаров для техники в месте новых строительных котлованов, и прочее, прочее. А еще на Земле то активировалось, то смолкало чье-нибудь лобби, что значило чаще всего требования обращаться за помощью к тому поставщику и никоим образом не к другому. И если со временем народ на Марсе начинал решать проблемы самостоятельно и с учетом местных реалий, то конструкторские бюро постарше предпочитали не ссориться с терранским начальством – они уже считали дни до возвращения и хотели мирной и стабильной карьеры после него на Земле.

И возникала еще одна проблема: Марс в целом был планетой с более-менее однородным климатом. Везде холодно и сухо, везде ветры; разве что на полюсах ледяные шапки. Поверхность тоже была относительно однородной, очень твердой, покрытой мелким и отвратительно сухим песком. Поначалу местные бюро проводили тщательную разведку места под строительную площадку, но получая из раза в раз схожие результаты, проявляли все меньше энтузиазма. А Марс все-таки оказывался разным. Где-то реголит был преимущественно кремниевым, где-то в нем было больше инородных примесей. Где-то по разным причинам реголит оказывался неожиданно плотным – к радости геологов, заполучивших еще одну загадку; где-то кора казалась совсем новой и мягкой; в некоторых местах пермалед находился на жалких семистах метрах под поверхностью, но бывали и случаи, когда даже на отметке в десять километров его все еще не было. И так далее. Для первых куполов, например, площадка готовилась особо, и эти сооружения были относительно герметичными. Пузыри поновей уже были по сути шатрами, зафиксированными прямо за сваи, вбитые в кору. А расчеты для них были примерно одинаковыми; а циркуляция воздуха и воды в них все-таки не могла не отличаться, что и подтверждалось проседавшими куполами, кренившимися сваями и чем угодно еще. Пузыри были надежными, не могли не быть, но требовали капитального ремонта и усиления конструкции.

Посадочная площадка на Олимпе тоже была проектом престижа, который должен был быть завершен к определенному сроку. Но не успевали. Плюс к этому из-за песчаных бурь задерживалась добыча сырья для плит, и даже готовые не удавалось поставить вовремя. Те самые, новые из сталепластика.

И интересным был яростный обмен сообщениями между местным бюро и головной конторой на Земле где-то недели за две до открытия площадки на Олимпе. Кронинген запросил переписку, получил ее, подумал было удивиться, но не нашел особых поводов. Потребовал проведения на Земле еще нескольких процессуальных действий, отправился к Захарии Смолянину, спросил, может ли тот разработать симуляцию таким образом, как если бы применялись данные тех испытаний и обрабатывались на компьютерах конструкторского бюро.

– С ра-а-адостью, – протянул Захария, хищно щурясь. Он был, правда, немного разочарован, выяснив, что Кронинген совершенно не интересуется Рейндерсом – равнодушно посмотрел на Захарию и, подумав, Кронинген сказал, что в его случае речь идет о небольшом уме и слишком гибком хребте, что редко когда оказывается преступлением. Возможно, если будет доказан сговор, Рейндерс окажется в числе счастливчиков, отделающихся административным штрафом, не более. Скорее всего ему погрозят пальчиком и отправят в отдел документации какой-нибудь. Иными словами, склизкий Рейндерс выскользнул из лап правосудия, к огорчению Захарии. Но в любом случае возможность побыть на передовой и чуть ли не из первых уст узнать, что будет и с чьих плеч полетят головы, его радовала – еще бы нет!

Эта симуляция была очень похожа на отправленную на Землю.

– Вы можете сопоставить ее и ту, которая вернулась с Земли на Марс? Желательно определить, где и кем были внесены изменения, – медленно говорил Кронинген, отвлеченный проверкой личных сообщений. – Исходные данные совпадают?

У него был отрешенный взгляд – человека, читающего что-то на своих внутренних виртуальных экранах.

Захария изнывал от любопытства. Но спрашивать у этого птеродактиля, с кем он там общается и отчего хмурится, он не решался. С Лутичем, например, разговор короткий: Захария сначала вытряс бы из него душу, а потом принялся за вершение его судьбы. С этим такое не получится. А так хотелось узнать, связано ли недовольство Кронингена с запланированным на послезавтра вылетом «Триплоцефала» и с Арчи Кремером, который будет на его борту, вместо того, чтобы месяца этак через полтора проводить на «Адмирала Коэна» доблестных следователей. Марс-сити все-таки крохотный городок, и все знают все обо всех, в том числе и то, с кем водят шашни прокуроры.

– Данные-то практически совпадают, здесь расхождений не наблюдается. Но какого хрена они приняли решение о применении этих долбаных пластин на Олимпе, если расчеты велись для нулевого километра плюс-минус полторы тысячи метров? – сказал Захария.

– Для Олимпа это немного не подходит, – угрюмо сказал Кронинген.

– Да совсем оно не подходит, восемнадцать тысяч метров разницы! – вспыхнул Захария. – Тут и манипуляций с симуляцией не нужно, если изначальные параметры заданы некорректно. И между прочим, ситуация позволяет. Они, кстати, как раз сейчас совершают пробный взлет-посадку на полосе. Знаете?

Кронинген посмотрел на Захарию, сидевшему выпрямившись, вцепившись руками в сиденье стула, преданно смотревшему на него и радостно улыбавшемуся.

– Сейчас? – спросил он. Просто чтобы спросить хотя бы что-нибудь.

Захария энергично закивал головой и заморгал.

– Лакис выел душу из местных земледелов, чтобы они вынь да положь наделали ему нужных плит. Вчера катались по ним на «Триплоцефале», и я тоже! – гордо добавил Захария. – Хотя консервка та еще, места шиш и немного, не хотел бы я в такой три месяца киснуть. На подручном материале симулировали, так сказать, посадочные условия. Представляете, что такое химический двигатель на этой хреновине и сколько он сжигает топлива? Они еще сопла вниз опустили. Шикарное зрелище! Так плиты выдержали, и старые и новые. У них такая хитрая атомная решетка, что даже при нагревании она не меняется. Так что все окей.

– Почему три месяца? – спросил Кронинген.

– Расчетное время рейса. Взлет, разгон, торможение, остановка, маневрирование, сближение, захват, снова разгон-торможение – и посадка. Дело даже не в расстоянии – «Триплоцефал» даром что колымага, летает он быстро, тем более в вакууме это вообще просто. Тут в маневрах засада. Это в воздухе такие штуки легко делаются, а в вакууме, да еще в астероидном поясе – сложно.

– Как интересно, – сухо произнес Кронинген и встал.

– Они уже под Олимпом, я собираюсь вечером отбыть, чтобы оросить плечо героя прощальными слезами и произнести напутствие, – говорил Захария его спине. – Хотите составить компанию?

Кронинген помолчал. Затем через плечо посмотрел на него и сказал:

– Нет.

У Захарии округлились глаза и рот. Если раньше любопытство просто терзало его, то сейчас раздирало на части. «ПОЧЕМУ?!» – хотел заорать он и вцепиться в этого ищейку, чтобы выведать все до малейшей деталечки, до крошечнейшей подробности. Но – это не Лутич какой-нибудь: тот после должной обработки все-таки рассказал, почему и на какого Рейндерса у него зуб. А этот – отшвырнет и не поморщится. И из Арчи ничего не вытрясешь. День определенно не задался.

Одна из причин его разочарования, скучный и педантичный Максимилиан Улисс Кронинген возвращался в свою квартиру. После бесконечных допросов, экспериментов, после унылых конференций с Землей, похожих невесть на что: сообщение – и пятнадцать минут ожидания ответа, сообщение – и тоскливое ожидание, – после изучения материалов и посещения самых разных мест, после того, как они, наконец, убедились, что почти все, что планировалось сделать на Марсе, они сделали, а рыть дальше нужно все-таки на Земле, у него внезапно оказалось много времени. Раньше-то его не было, но Максимилиан упорно выкраивал несколько часов для Арчи. Пусть за счет сна – не привыкать, да еще Марс ежедневно делал подарок в виде дополнительных сорока минут в сутках, но это были часы, которые заряжали его бодростью в неожиданных количествах. Максимилиан ждал очередной встречи с Арчи с нетерпением, которого не ожидал от себя, более того – никогда не замечал за собой. И поначалу ему казалось, что это нетерпение если не взаимно, то хотя бы одобрительно воспринимается Арчи. А потом стало очевидным другое: Арчи избегал откровений. Сам он никогда ничем не делился, даже когда рассказывал что-то о себе, это было куда больше похоже на доклад начальству, чем на интимную беседу, но и попытки Максимилиана приблизить его к себе начал отвергать. И когда собеседник старается не смотреть в глаза, это тоже оказывается не очень хорошим знаком; и как гром средь ясного неба – Арчи в качестве члена экипажа отправляется за астероидом. Как говорится, ничто не предвещало. Максимилиан был удивлен, если выражаться тактично. Он был зол, если быть честным. Зол настолько, что захотел заорать на Арчи. Сдержался. Ушел в ванную, вернулся относительно спокойным, поинтересовался, считает ли Арчи, что подобное пренебрежение к нему заслуженно.

Арчи удивился.

– Пренебрежение? – спросил он.

Кронинген развел руками.

– В том, что я сообщил тебе, что отправляюсь в рейс на «Триплоцефале»?

– В том, что зная это давно, не один день, осмелюсь предположить, ты удосуживаешься сообщать мне об этом только сейчас.

– Я сообщил, – холодно заметил Арчи.

Кронинген подошел к нему вплотную.

– В чем. Причина? – раздельно произнес он.

– Причина чего? – неизменившимся тоном спросил Арчи.

Кронинген посверлил его взглядом еще немного, затем отступил назад.

– Действительно, – тихо сказал он.

Арчи сам хотел бы знать, что понуждало его бояться встреч с Кронингеном.

Захария улучил момент и на вечеринке перед отлетом вцепился в Арчи:

– У вас почему все? Он что, настолько чокнутый? Или почему?!

Арчи растерянно смотрел на него.

– Я не понимаю, о чем ты, – выдавил он.

– Да будет, – скептически бросил Захария. – Ты просто сбегаешь от него, или вы хотя бы поскандалили напоследок?