Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 50 страниц)

Наверное, только к концу третьего месяца что-то изменилось в отношении к нему. Полковник Оздемир неожиданно объявил учения, распределил роты по очень хитрой схеме, вручил бумажные карты и разрешил применять предельный минимум обмундирования. Нужно было пройти по тылу вражеской территории, переплыть заболоченное озерцо и соединиться с союзниками, и ребята начали тонуть в этом проклятом озерце, хуже того – вязнуть в иле, путаться в гнилых ветках и кореньях, и выбраться было до чертиков сложно. Кто мог, хватался за деревья, вытаскивал других. Арчи – просто вытаскивал. Ему-то было все равно, по дну ли ходить, от него ли отталкиваться, чтобы выбраться на берег,

Когда они выбрались на берег, майор Винци сказал:

– Ты, однако, даешь. Долго можешь под водой находиться?

Арчи молчал. Затем отважился:

– Долго.

– Насколько? – осторожно спросил майор Винци.

Арчи посмотрел на солдат, стоявших рядом и смотревших на него. Опустил голову, поднял и сказал, глядя ему в глаза:

– У меня есть жабры.

– Как у дельфинов, что ли? – вырвалось у Улли.

Арчи покачал головой.

– Как у рыб.

Майор Винци присвистнул.

– А сейчас ты как дышишь?

– Легкими, – невесело усмехнулся Арчи.

– Так ты этот, мутант, что ли? – спросил Барти.

Арчи снова покачал головой. Пожал плечами.

– Нет, наверное.

Майор Винци рыкнул на солдат, чтобы кончали страдать херней и начали заниматься делом. Но теперь Арчи был уверен: он не сводил с него взгляда.

Дамиан Зоннберг был допущен в святая святых – неофициальные помещения генштаба. Его пригласили задержаться после формальной оценки старжировки Артура Кремера. Он был горд, он нервничал. Стажировка была признана относительно успешной. Действия Кремера в самых разных, в том числе экстремальных ситуациях – отличными, подготовка – блестящей. Некоторые психические характеристики все же оставляли желать лучшего, в частности взаимодействие в коллективе. Генерал Аронидес отмалчивался, но внимательно следил за разговором.

– И все-таки, – произнес он наконец, – если судить по записям, по отчетам полковника Оздемира и майоров Винце и Хелави, этот Кремер производит впечатление не очень хорошо социализированного молодого человека.

– К сожалению, это может соответствовать действительности. Он интровертирован, не очень легко идет на контакт. Инертен в этом плане, – согласился Зоннберг. – Он проходил социализацию в условиях, несколько, м-м, отличных от нормальных. Но доктор Манелиа вполне удовлетворен и тем, как Кремер прошел стажировку, и тем, как он вообще развивается в этико-эмоциональном плане.

Генерал Аронидес задумчиво улыбался, слушая Зоннберга. Он вроде был согласен с оценкой полковника Оздемира, и при этом в его замечаниях звучало это издевательское «но».

– А доктор Манелиа доволен тем, как развивается искин Кремера? – спросил он после недолгой, но очень многозначительной паузы.

Зоннберг хмыкнул.

– Вы хотите его экспертную оценку или личную?

– Экспертных оценок он надавал на годы вперед, – добродушно отозвался Аронидес под смешки коллег.

– В таком случае позволю себе быть дерзким и заявить, что он в восторге. Столь близкая интеграция наилучшим образом способствует развитию искина.

– Но ведь не за счет хозяина? – терпеливо уточнил Аронидес.

========== Часть 25 ==========

Это была не первая и наверняка не последняя стажировка Арчи Кремера, после которой он возвращался в центр. В недалеком будущем – по заявлениям все того же Дамиана Зоннберга – Арчи предстояло жить вполне самостоятельно, но в непосредственном контакте с руководителями проекта; жить на грант, в месте, одобренном этими самыми проклятыми руководителями проекта, учиться в месте, одобренном проклятыми руководителями проекта и, скорее всего, их начальством, а затем работать там, где они же укажут, но у Арчи будет вполне убедительная иллюзия свободы. Но это потом.

Пока же Арчи Кремер возвращался после всех своих стажировок в центр. После месяца в спортивном лагере – с середины июня до середины июля, ему тогда было неполных семнадцать, а всем, кто вокруг – по восемнадцать–двадцать с хвостом; затем еще один схожий лагерь, в котором Арчи провел около двух месяцев и здорово сдружился с двумя ребятами и, как ни странно, психотерапевтом – она должна была поддерживать его, этакий эрзац Пифия Манелиа. Первое ее рабочее место, именно рабочее, а не в качестве беби-ситтера или какого-нибудь выгуливателя собак, чтобы заработать немного карманных денежек; Арчи ощущал какое-то старческое умиление, и этот оттенок – снисходительности, сознания того, что он пережил побольше, чем она, он стал ему понятен только спустя изрядно времени, в беседах все с тем же засранцем Манелиа. Самым сложным на поверку оказалось сохранить отношения с теми ребятами и с Еленой. Первое – получилось. Второе – было прекращено самим Арчи: потому что ему стало не по себе, когда сообщения от нее становились все непонятней, все – интимней, что ли; Елена хотела быть с ним откровенной, Арчи – не мог, не умел, не хотел. А ребята были в порядке. Роберт Дармстедт и Андрей Войновский. Андрей настаивал, чтобы Арчи непременно отправлялся с ними в близлежащий городок, а там в клуб, а там танцевал и чтобы обязательно знакомился с девушками, а тренировки – подождут. Роберт, Роби Бронза, был здорово себе на уме парнем. Но когда Арчи замыкался в себе, нервничая от обилия новых знакомых, выпивок и дичайшей какофонии звуков, Роби Бронза мог оттащить его в туалет и ехидным замечанием, анекдотом, старой, замшелой сплетней привести в себя. После рассказа о том, как Андрей Войновский пытался в гордом двенадцатилетнем возрасте ухаживать за сиськастой Тиной из параллельного класса, и во время самого длинного эпизода приставаний у него была расстегнута ширинка, а нижнее белье было, простите за подробности, веселенького розового цвета, Арчи смеялся, когда возвращался из относительного уединения в тот бедлам и глядел на Андрея – не мог не вспоминать веселенькие розовые семейники, и жизнь казалась очень даже приятной. Роби Бронза с завидным постоянством появлялся из ниоткуда в перерывах между соревнованиями, однажды даже всплыл в чате Арчи с требованием бросить все и лететь в Бразилию, потому что у него день рождения, он снял яхту и хочет, чтобы Арчи просто непременно был там, и билет ему куплен; и Андрей орал рядом, что все готово для встречи прекрасного принца Арчи Кремера. Помнится, Пифий тогда был крайне недоволен, долго брюзжал, что это вопиющая безответственность и разгильдяйство – и это со стороны выдающихся спортсменов, и прочая, и другие назидательные занудства. Счастье, что решала тогда Матильда, а она категорично сказала: мальчику нужен отдых, особенно от Пифия и клизмы-Зоннберга; и мальчик отправился в Бразилию, чтобы провести четыре чудесных дня на яхте, болтавшейся в бухте на восточном побережье материка.

После трех месяцев с медработниками в Африке Арчи тоже возвращался в центр. А вернувшись, долго переучивался жить как обычно – как раньше, до стажировки; пить воду прямо из-под крана, не бояться контакта с другими людьми, не изучать подозрительно всякий и каждый овощ, фрукт, а особенно кусок мяса на предмет инфекции, ну и все такое. Со слов Дамиана Зоннберга, целью этих трех месяцев было проверить, насколько Арчи – не столько даже он сам, сколько его тело, включая Арта – насколько они подходят для работы в биологически критических условиях. Насколько зараза не липнет к коже, насколько кожа и фильтры хороши для защиты от всякой дряни. В общем, это было интересно и самому Арчи. В некотором роде поучительно: крутись как хочешь, а одним из вполне объяснимых этапов взросления является освоение – и усвоение таких странных, сложных и критически важных концептов, как «жизнь» и «смерть». В случае с Арчи – жизнь и смерть мозга, телу-то что будет. Подставиться какой-нибудь инфекции, проявить чуть больше неосторожности, чем позволяла техника безопасности, написанная, кстати, кровью, желчью, лимфой и другими тканями, которыми приходилось расплачиваться в критических размерах за ее несоблюдение, немного мучений – и все. Арчи не просто заигрывал с такой мыслью: а что, если? Он сознательно вел себя неосторожно. Точней, пытался вести – старался даже не думать об этом, просто позволял самым слабым и невнятным образам всплывать рядом с сознанием, чтобы Арт не вмешался; ан нет, Арт раскусывал его хитрости, предотвращал, ласково пенял, и Арчи обреченно вздыхал, смирялся, припоминал, что именно оказалось триггером, что привлекло внимание этого уродского вездесущего соглядатая, усваивал и становился еще более осторожным. Правда, одно дело заигрывать с этими концептами – «жизнью» и «смертью», когда тебе семнадцать с небольшим и ты взращиваешь в себе оскорбление, непонятость, неоцененность, сидя на удобной кровати в удобном центре и зная, что достаточно выйти из комнаты, пройти метров пятьдесят, чтобы заполучить шоколадку, какао или еще какую-нибудь фигню; а внутри зоны отчуждения, рядом с медработниками, обсуждающими абсолютные и относительные показатели смертей от нового штамма, смотришь на эти концепты немного иначе. И там были отличные люди, которые приняли Арчи за здорово живешь, удивлялись, правда, узнавая, что он слегка модифицирован, и не просто фильтры вживлены, к примеру, или набор антител скорректирован, а еще кое-что, о чем лучше молчать. Даже спустя год с небольшим Арчи общался кое с кем; и он нашел в себе силы вызвериться на Зоннберга и потребовать – Арчи! – потребовать! – отпуска!, – когда один из его знакомых впал в кому, подцепив заразу. Он не выкарабкался. Арчи улетел обратно в центр на второй день после кремации, но вспоминал его до сих пор, и со знакомыми с того времени в том числе.

Даже с подводниками удавалось ладить – месяц на атолле в Тихом океане в очень маленькой компании. Там, правда, ситуация упрощалась тем, что группа состояла из нескольких инженеров, принимавших участие в разработке систем для подводной жизнедеятельности Арчи, и только в следующую очередь инструкторов-подводников. Первые знали, что из себя представляет Арчи, вторые – были предупреждены. Первых – долго ломало: они привыкали, что их самые дерзкие решения воплощены, живут, есть человек, вот он, перед ними. Вторые – немного прифигев поначалу, немного позавидовав, принимали Арчи просто по факту, и пофигу, что он способен спускаться на невероятные глубины без скафандра, без ничего вообще, и проводить под водой – в океане, черт побери – по нескольку часов кряду! Все было здорово, замечательно. Они, конечно, были себе на уме: инженеры – после всяких таких экспериментов рвались ощупать Арчи, обмерить его, говорили скорей с Артом, чем с ним, но наступало личное время, и они вполне могли устроить общими усилиями пикник или просто выпить пива на крылечке дома; инструкторы – вели себя куда уверенней, чем на самом деле, не дураки были прихвастнуть перед Арчи, рассказывали истории из своей жизни, часто куда больше похожие на небылицы; но наступало личное время, и они точно так же общались с Арчи по-простецки, как с младшим братом.

И была эта часть рядом со Средиземным морем. Те же три месяца, тоже вроде как экстремальные условия; не то чтобы самые-пресамые, но невероятных заданий хватало. Можно было доказывать всем и вся, что Арчи и не такое делал, но и на этот счет он был предупрежден Пифием: он отсоветовал хвалиться, потому что себе же дороже выйдет – с них станется расценить это как бахвальство, потому что никто в здравом уме и не будучи знакомым с проектом не поверит, что, например, можно спуститься под воду на глубину в полтора километра, будучи одетым только в водолазный костюм, пусть нового поколения – но даже не скафандр: такого не бывает. Никто не поверит в показатели, которые считались нормальными для Арчи Кремера – Арчи 1.1, и совершенно недостижимыми для человека: и ими хвастаться не стоило по тем же причинам. Люди, с которыми Арчи провел это время, были элитой армии, знали, что они элита, считали, что носят это звание достойно и заслуженно. И менталитет у них был такой – элитный. В плане практики они были отличной компанией. В плане психологической совместимости – отвратительным материалом. Удивительно было, как это скопище законченных эгоцентриков оказывалось способным отлично выполнять командные задания. А ведь они были эгоистами, не в последнюю очередь самовлюбленными павлинами, гордящимися всем в себе и на себе: объемом мышц, скоростью и техникой бега, плавания, стрельбы и чего там еще, обожающими оружие и способными в любое время дня и ночи сообщить дату его выпуска, допусков и поверок, но пренебрегающими днями рождения самых близких людей, и при этом словно кичащимися своей сентиментальностью, когда доставали банальные, старомодные фотографии своих, к примеру, подруг и рассказывали, какие те замечательные. А иные бы не выжили, не дотянули до такого уровня и не удержались бы на нем. Так что общение с ними было отличной школой, а вот с личными отношениями не складывалось. Только к концу стажировки Арчи смог завоевать немного уважения. Возможно, продлись она еще пару-тройку месяцев, с ним бы и на равных заговорили, но были запланированы эти вот три месяца – пятнадцать недель, если быть точней.

Майор Винце неожиданно начал показывать Арчи свое расположение; а он мог быть очаровательным, когда хотел. Арчи, видевший не только это, столкнувшийся с его жесткостью, подчас жестокостью, эту душевность не принял, но и не отторгнул; а внимание майора Винце сводилось к одному: разузнать, что именно Арчи может и почему. Это было забавно иногда: майор Винце приглашал его посидеть рядом, полюбоваться закатом, выпить кофе, интересовался книгой, фильмом, статьей, мнением Арчи, сам что-нибудь рассказывал. И все это время как пиранья кружил вокруг него, чтобы вцепиться в плоть и рвать ее до кости. Да что там: Оздемир подошел к Арчи после ужина, поинтересовался, как обстоят дела, предложил заглянуть к нему, так сказать, для неформальной беседы и обсуждения прохождения практики. Арчи подчинился: глупо было бы расценивать это как приглашение, которое можно отклонить, как бы широко Оздемир ни улыбался – приказом это было. Затем к ним присоединился Хелави и даже с пирогом, который испекла его подруга, и эти двое постарались вытрясти из Арчи душу, вызнать, что он за тип и откуда на них свалился. Наверное, если бы Арчи расценил это как предательство – оскорбление – унижение, это было бы оправдано. Но для такой оценки и Арчи должен был обладать иным опытом. К сожалению, он ничего другого не знал, не ждал тоже, а уворачиваться был привычен. И пирог был вкусным; и Хелави неожиданно благодушным, и Винци оказался очень интересным собеседником с неожиданным хобби – он собирал фигурки животных, сделанные из неожиданных материалов; при всем при том Арчи не размяк настолько, чтобы заговорить о центре и проекте, хотя и удивлялся праздно, неужели у них недостает возможностей, чтобы разузнать у приятелей на самом верху, например, что за проект.

Все те же Барти и Улли не раз и не два попытались напоить Арчи; это, в принципе, было даже забавно – пить местные настойки, слегка притворяться, что пьян, а потом, когда они расслабятся, сами напьются, внезапно протрезветь: у них делались офигенные рожи. Улли однажды зашел настолько далеко, что подсыпал Арчи «зайку» – новомодный наркотик, подавляющий волю, способствующий внушению, немного, но слабо стимулирующий чувственность, часто используемый на свиданиях, чтобы гарантированно заполучить свою порцию секса. Сволочь он, конечно, редкая, но, как ни странно, обаятельный. Откуда ему было знать, что такие штуки на Арчи в принципе не действуют: Арт провел анализ напитка, указал на концетрацию, сообщил о возможном воздействии – и нейтрализовал «зайку». Арчи широко раскрыл глаза, приоткрыл рот и начал внимать. Улли старался, заливал о чем-то невнятном, подкрадывался все ближе. Спросил неожиданно:

– У тебя подруга же есть?

– А? – удивился Арчи.

– Подруга, говорю, есть? Невеста там, девушка.

Арчи рассеянно улыбнулся и покачал головой.

– А может, ты с мамкиной подругой того? – подмигнул Улли. Арчи снова улыбнулся и покачал головой. Улли следил за ним, нервно облизывал губы, смотрел то на губы Арчи, то на его глаза. И неожиданно: – Или там… с соседом?

– С соседом? – растерянно повторил Арчи.

– Ага. Или там… с приятелем.

Арчи, обмякнув, недоуменно смотрел на него.

– Ну ты знаешь. Мужики ведь могут и не только с бабами. Они и того, с мужиками. Ты в курсе?

Подумав, Арчи с серьезным видом кивнул головой.

Улли гладил его бедро, еще что-то рассказывал. Арчи делал вид, что слушает, и смотрел на него, и пытался определить: противно ему, страшно – или как?

Возможно, Арт доложит об этом кому там нужно. Или не доложит, в конце концов, личное время, Арчи имеет право на свою жизнь, на капельку уединения. На прямой запрос Арчи этот гадский искин начал сообщать, что находит поведение Ульриха Как-его-там не соответствующим общепринятым правилам поведения, но неопасным, оценивает угрозу как минимальную, несмотря на недопустимое применение наркотических веществ, поэтому если Арчи настаивает, он готов обеспечить некоторую свободу действий и даже вроде как погрузиться в стэнд-бай, но настаивает на включении тревожной кнопки и бла, бла, бла, а Арчи, наплевав на бесконечные инструкции, воззвания к благоразумию и чему еще, позволял этому проходимцу Улли целовать себя. Ему было жутко любопытно – и да, приятно. Но странно. Особенно когда Улли добрался до паха. Арчи ощущал его руку – но не ощущал возбуждения. Он ухватил Улли за запястье и недовольно прищурился.

– Так ты вообще откуда здесь оказался? – как ни в чем не бывало, спросил Улли, разглядывая его лицо с совсем близкого расстояния, поглаживая его, но уже куда более пристойным жестом.

Арчи пожал плечами.

– А что? – полюбопытствовал он.

Улли переместился, словно навис над ним. С такого угла его лицо казалось хищным – нос вытянулся, как будто превратился в коршуний клюв, щеки спрятались в тень, глаза угрожающе поблескивали на их фоне. Арчи полулежал, смотрел на него сверху вниз и лениво думал, что, наверное, он должен чисто подсознательно сдаться на его милость. Ну или затрепыхаться, попытаться вырваться. А ему было интересно: что дальше?

Дальше Улли еще раз целовал его. Арчи снова убедился: те люди, которые создавали его тело – они были феноменально щедрыми. Его губы – чувствовали чужой язык, его дыхание, сам Арчи – ощущал осторожный запрос Арта, как реагировать: усиливать ощущения, стимулировать возбуждение, или как? Потому что есть и такая возможность, а Арчи уже полноценные восемнадцать лет, совершеннолетие, полная дееспособность, признанная даже администрацией центра, все дела. Арчи отмахнулся – на кой бы ему это. Куда любопытней было следить за Улли. Целовавшим его все жадней, дышавшим все тяжелей, становившимся все более агрессивным – откровенно, демонстративно агрессивным, но при этом не ощущавшимся как угроза.

Он внезапно оттолкнул от себя Арчи, выпрямился, уставился на него обличающе, прошипел:

– Тебе, сука, что, не нравится?

– Нравится, – подумав, признал Арчи.

– Ну, ты, бля… – выдохнул Улли, опустил голову, засмеялся. – Я, бля, прямо вижу, как тебе нравится.

Арчи пожал плечами.

Улли посмотрел на него – внимательно, подозрительно; Арчи подумалось, что он изнывал от желания спросить, неужели на него и «зайка» не подействовал. Но дураков не было подставляться, признавая применение полулегальных веществ, и очевидно же было и без подтверждения, что не подействовал. Улли и встал. Он был возбужден – очень возбужден. Нет, поправил себя Арчи: как раз наоборот, чисто эмоционально Улли как раз успокоился. Очевидно, эрекция, какая бы ни сильная, причиняла не так чтобы очень много дискомфорта.

– Ты… смотри осторожней, Кремер. Тут разный народ бывает. Некоторые не остановятся. В такой ситуации в смысле, – процедил он. – С огнем играешь.

Арчи сел, выпрямился, внимательно посмотрел на него. Опустив глаза, кивнул:

– Наверное.

Добавил:

– Спасибо.

Улли недоверчиво засмеялся.

– Ты малахольный, – признал он. – За такое не благодарят.

Арчи улыбнулся. Возможно.

Все это начало казаться безнадежной древностью, уже когда Арчи подъезжал к центру. На мотоцикле, ключи от которого были вручены ему на восемнадцатилетие. Зоннберг вообще был доволен разумностью Арчи до такой степени, что нисколько не колебался, разрешать ему отпуск или не разрешать, оптускать в дали дальние по личным целям или нет, позволять управлять мотоциклом или нет. Когда Арчи признался Пифию Манелиа в редком порыве откровенности, что в качестве средства передвижения хотел бы именно мотоцикл, тот удивился. Сказал:

– Я почему-то думал, что ты выберешь более классические средства передвижения.

Арчи удивился: а мотоцикл – это что? Колеса, двигатель, все дела. Классическое средство ведь.

Пифий имел в виду немного другое, наверное: Арчи отличало стремление к надежности, к стабильности, к постоянству. Во всем: в том, как была организована его виртуальная библиотека, личные вещи; как строились отношения с другими людьми, как они начинались. Арчи цеплялся за старые знакомства, остерегался новых или привыкал к ним непривычно долго; он привязывался к старым вещам, с подозрением относился к новым, старался по возможности не менять ничего в своей жизни, не смотря ни на что. Объяснимая особенность, учитывая его жизнь: Арчи, казалось, привык к своему телу, к его бесконечным возможностям, с охотой, иногда даже с азартом экспериментировал в угоду всем этим испытателям, но физические возможности – это одно, а ожидания от людей, от будущего – это другое. Такое корректировалось только в рамках, которые были приемлемы самим Арчи. А нейрокоррекция, всякие суггестивные и гипнотерапии были шагом, для которого не было медицинских оснований, а более глобально – которые с неодобрением расценились бы в генштабе, для чего очень ловко был бы предъявлен ярлык «неэтично»; помимо этого – интересны были сами адаптивные возможности человеческой психики в таких условиях, а на ком еще их исследовать, как не на таком отличном объекте?

Поставив мотоцикл в гараже центра, взяв рюкзак, идя в свою комнату, Арчи думал о нескольких днях отпуска, которые пообещал ему Зоннберг перед следующим этапом проекта в их бесконечной череде. Хотелось чего-нибудь этакого. Невероятного. Тихого и уютного. Чтобы контраст с предыдущими тремя месяцами был особенно осязаемым, чтобы на фоне этого отпуска воспоминания о гарнизоне потускнели до неразличимости. Но до этого еще нужно было дожить, а пока нудные разборки всех этих дней, часов, чуть ни не посекундный анализ, бесконечные тесты, испытания, допросы – начиная от Пифия, заканчивая Зоннбергом. А то еще и из генштаба придет какой-нибудь зануда и будет допытываться. Великая плата за малую радость быть здоровым.

Арчи только поставил рюкзак и подошел к окну, как ему пришло сообщение от Пифия: «добро пожаловать обратно, не хочешь заглянуть ко мне?». Арчи не хотел. Он очень не хотел. Более того, он хотел немного отдохнуть от людей, даже Арту заткнуть рот и тихо-тихо посидеть где-нибудь в укромном месте. Но он послушно ответил: «через полчаса загляну». Затем открыл окно и сел на подоконник.

Арт был привычен к таким настроениям Арчи, молчал, не пытался даже как-то обозначить свое присутствие или утешить, взбодрить его. За это Арчи был ему благодарен: хотя бы так можно представить, что твои мозги не сканируются беспрестанно и доступны только тебе. Он попросил Арта проследить, чтобы они прибыли к Пифию вовремя, и закрыл глаза.

Ему не хотелось думать, чувствовать или что-то такое. Вообще ничего не хотелось. Только сидеть на подоконнике, вдыхать воздух, пытаться определить, что цветет или чьи листья так пахнут. Ограничить слух до минимума, чтобы не слышать и то, что происходило на территории центра – вообще ничего. Побыть одному. И все бы прекрасно, но идиотское ощущение, когда твое тело поднимается, глаза смотрят на дверь, ты идешь к ней, затем по коридору – оно не способствовало улучшению настроения. В общем, полчаса пролетели незаметно. Нужно было делать вид, что рад видеть Пифия.

Пифий вроде как не удивлялся, что Арчи только делает вид. Он едва ли сомневался, что Арчи пылает к нему любовью. Насчет ненависти, впрочем, тоже сомневался. Но был рад видеть Арчи; рад – и горел любопытством узнать, что нового он принес с собой из этой поездки.

У него, конечно, были постоянные отчеты Арта и Арчи, совершенно разные отчеты Арта и Арчи. Странное дело: две сущности в одной оболочке, две разные личности – насколько вообще это понятие применимо к Арту, и легко различимые. Арчи – да, личность, бесспорно. С очень выразительным, пусть и не очень ярким характером. Немного старомодным, очень сдержанным, вроде как послушным, но очень своенравным. Арт – обычный искин, по большому счету. В чем-то лукавый, где-то простодушный, послушный до зубовной боли и при этом упрямый до нее же. И, кажется, Арт тоже обладал своим характером, хотя Пифий готов был поспорить, делало ли это личностью искин. Он был уверен, что нет, ни в коем случае, хотя все больше находилось людей, именно так считавших.

Арт был образцовым докладчиком: учитывал все, сообщал бездну информации, которую сортировал с каждым разом все лучше и лучше. И если сравнивать Арта поначалу, Арта немного позже, когда их с Арчи знакомили, и Арта после двух лет непрерывного взаимодействия, то эволюция была ошеломляющей. Арт получал беспрепятственный доступ к базисной информации, составлявшей низший уровень знаний человека, и основным алгоритмам обращения с ней, и тем самым устранялась необходимость ее селекции и обработки, чтобы сообщить искину; он таким же образом знакомился с новыми областями знаний – вместе с Арчи-первопроходцем, с ним вместе осваивался в ней и постигал, и как выяснялось, это основательно стимулировало его развитие. Особенно если учитывать, что с Арчи поневоле попадаешь в неожиданные ситуации.

Отчеты Арчи были куда более сдержанными. Для него важными оказывались совершенно иные ситуации – чаще всего касавшиеся взаимодействия с другими людьми. В них Арчи терялся, пусть и значительно меньше, чем раньше; в них он вел себя частью простодушно, частью нечеловечески сдержанно, частью с детским любопытством. Пифий недоумевал иногда, пытаясь анализировать мотивы тех или иных реакций Арчи: он мог со значительной долей уверенности препарировать поведение Арта, а с Арчи это не всегда удавалось. И даже его коллеги-психологи, с которыми он обсуждал поведение Арчи, заменив его скучным «клиент К.А.», недоумевали иногда, пытаясь распознать мотивы его поведения.

Те же конфликты с майором Винце, которые ловкий вояка, разумеется, избегал преподносить именно так. Чисто формально Арчи вел себя в таких ситуациях очень предусмотрительно, избегая любых действий, которые майор Винце и солдаты могли преподнести как триггеры; это не особо помогало – они цеплялись за что-нибудь другое, и результат был все тот же, и поводы для моббинга находились все равно. Но что именно побуждало Арчи на такое поведение – невероятно выдержанное, неестественное даже для взрослого человека с устойчивой психикой и куда более значительным жизненным опытом, было для Пифия предметом крайне пристального внимания. Даже если взять за данность обычного юношу восемнадцати лет от роду, вычеркнуть гормональную перестройку и отсутствие других буйных подростков, приплюсовать нестандартные условия взросления, добавить всеобъемлющий контроль специалистов самых разных отраслей, то и такая диспозиция не объясняет всего. Откуда у Арчи такая выдержка, исключительно социогенными и личными причинами Пифий объяснить не мог. Точнее, боялся. Потому что достаточно было вспомнить Арта, чтобы сказать: а ведь точно.

Пифий был рад видеть Арчи. Самую малость удивлен видеть его неизменившимся – три месяца на свежем воздухе, под средиземноморским солнцем, пятнадцать недель непрерывных тренировок, и никаких внешних изменений. Был бы Арчи человеком – да, бесспорно, загорел бы дочерна, волосы (те, что отросли, разумеется) выгорели бы на солнце, равно как и брови с ресницами, он наверняка накачал бы себе невероятные мышцы, и даже походка была бы иной – этакой самонадеянной, бесконечно уверенной, акульей. Особенно если учитывать, что начальство той базы осталось им вполне довольно и даже чуть-чуть сверх того, и Арт сообщал об успешном освоении самых разных ситуаций, и сам Арчи сдержанно признавал, что вполне справлялся с теми и теми заданиями центра, начальства гарнизона и вполне достоин неплохой самооценки. Иными словами, Арчи делал все то же, что и другие, делал хорошо, ему это даже удовольствие приносило, и это должно было значить соответствующие изменения и во внешности. А в кабинет входил все тот же Арчи все той же, может, чуть более мягкой, экономной, рысьей походкой. Пифий искал другие видимые изменения, но, наверное, скорей в потакание собственному тщеславию, чем всерьез рассчитывая что-то найти. Хотя: волосы все-таки чуть выгорели. Но это исправляется коррекцией пигментации, если Арчи захочет.

Так что Пифий разыгрывал гостеприимного хозяина, а сам все размышлял: следует ли ему быть другим? Следует ли спросить у Арчи, можно ли вести себя чуть по-другому.

Впрочем, спросил он не это. Помолчав немного, окликнул:

– Арчи!

Тот отозвался глубокомысленным:

– М-м?

– Позволь поинтересоваться, кто сейчас ведет разговор – ты или Арт.

Арчи посмотрел на него, вежливо приподнял брови, вежливо же улыбнулся.

– Для тебя это важно?

– Очень. Я пригласил тебя.

– Ты готов пренебречь Артом, хотя, помнится, немало раз восхищался им? Мол, произведение искусства, невероятные достижения, что там еще, – ответил на это Арчи.

– Это все остается неизменным. Я все так же в восторге от Арта, более того, я во все большем восторге от него. Он развивается и качественно, и даже в таких направлениях, которые мы не учли в прогнозах. Я рад. Но я все-таки хочу говорить с тобой. А ты все чаще прячешься за него.

Арчи помолчал, затем сказал:

– И?

Пифий развел руками.

– Действительно. «И». Можно узнать твои мотивы?

Арчи глядел на него, механически улыбался, и Пифий очень хотел узнать, что он при этом думал. На Арта рассчитывать уже не приходилось. Он-то развивался, оттачивал свое умение расшифровывать мыслеобразы Арчи, только и Арчи не дурак был, исхитрялся прятать их все глубже. Пифий решил рискнуть?

– Честно говоря, еще в самом начале, после трансплантации, я мог бы обратиться к нему в схожей ситуации. И он бы достаточно надежно сообщил мне, о чем ты думаешь. Теперь этот номер не пройдет. И кроме того, мне действительно хочется узнать, насколько изменился ты, и узнать от тебя.