Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 50 страниц)
Правдой было то, что Арчи мог все то, что до сих пор бродило воспоминаниями по этой консервке, в которую был помещен его мозг, благодаря странному проекту, который даже сами эти профессора называли с почтением – «Проектом». А этот проклятый «Проект» лишил его многого и многого. Семьи. Тела. Свободы. Возможности самому решать, что да как да что дальше. Зоннберг пытался говорить с ним о планах. Арчи-то молчал: его слова все равно ничего не решали и никому не были интересны. А Зоннберг вещал: обучение здесь, экзамены, совершеннолетие, практика в самых разных местах, затем учеба в академии на специальности, которую из ограниченного списка может выбрать сам Арчи. Временами это казалось вполне приемлемым. Арчи мог столько всего и всякого, он мог бегать, в конце концов, и у него был доступ к самым невероятным вещам. И с ним обращались относительно неплохо, наверное, куда лучше, чем он сам к себе относился, и все было сносно, и в такие времена он готов был следовать тому, что готовили для него Зоннберг и остальные. Но иногда находили странные настроения. Невероятные. Когда Арчи хотелось вернуть все назад, отмотать лет на восемь, вернуться в родной город, и пусть бы он мог уже умереть к этому своему возрасту, но он бы был дома, со своей семьей, он сам был бы Арчи Кремером, сыном своих родителей, связанным кровными узами со своими родственниками, а не Арчи 1.1, результатом дикого, почти невероятного симбиоза науки – и совсем маленькой частички себя.
Арчи видел много семей на этих выходных. Родители и дети. Как и положено, как и должно быть. Папа и мама, которые наперебой подхватывают сына или дочку на руки, постоянно спрашивают, хочется ли им еще чего-то. В кафе, в котором Арчи решил угоститься чудесным пирожным, была одна такая семья, и они пробовали пирог друг у друга, так весело шутили, смеялись и разговаривали друг с другом. А у Арчи был только Пифий. Да и тот решил остаться в номере. Арчи все сидел в том кафе, делал вид, что рассматривал площадь, людей перед ней. Официантка подошла к нему и спросила, все ли хорошо и не хочет ли он еще кофе; Арчи, помедлив, кивнул. Затем долго-долго держал в руке чашку, лениво обращаясь к Арту, чтобы он сообщил ее состав, температуру и тысячу других ненужных характеристик, а сам все ждал, что они будут делать дальше, та семья. Дождался: мама расплатилась, папа взялся требовать, чтобы младший сын надел куртку, чтобы старший поправил шапку, затем они неторопливо пошли вниз по улице. Арчи расплатился; он чувствовал себя странно. Несуразно, что ли. Официантка, к примеру, говорила с ним совсем не так, как с компанией ребят в паре столиков от Арчи – тем было лет по пятнадцать-шестнадцать, не больше. У них на ногах были невероятные яркие кроссовки, которые они очень внимательно осматривали, шумно хвастались друг перед другом, доказывали, какая марка лучше. Арчи не удержался и рассмотрел поближе, во что они обуты; он почти согласился с одним и, наверное, был бы не против возразить вон тому черноволосому и еще другому с повязкой на голове. Официантка с шутливым возмущением ругала ребят, и это было понятно, что ли: их возраста – шиш и немного, а ей – сорок. И почти сразу она подошла к Арчи. И ее улыбка изменилась, стала более льстивой, что ли. Она спросила с иной интонацией:
– Все в порядке? Как вам пирожное?
Арчи привычно ответил, что все в порядке, пирожное замечательное. И ему подумалось, что с отцом семейства, и вон с теми приятелями, которые в субботу ходили в костюмах и галстуках, а рядом с ними на стульях стояли солидные портфели, эта тетенька разговаривала так же, как и с ним. Она, очевидно, считала, что Арчи – взрослый.
Наверное, этим можно было гордиться. Возможно, это было даже здорово. Или, например, когда Арчи пытался немного покататься на доске – как он раньше не додумался, что может этому научиться? – и упал, он лежал на боку и привычно думал: и сколько времени ему придется лежать в шинах, пока кости хоть немного заживут? Хорошо инструктор подбежал и спросил: «Эй, парень, ты в порядке?». Арчи сел на землю, осмотрел руку. Поднял глаза на инструктора, обратился к Арту: тот сообщил, что сотрясения мозга нет, механических повреждений на внешних тканях никаких. И Арчи недоуменно ответил: «В порядке». Он встал. Оглядел себя еще раз. И снова уставился на инструктора.
– Я в порядке, – тихо повторил он.
Инструктор хлопнул его по плечу.
Арчи улыбнулся. В центре такого не было. Раньше все боялись, что у Арчи будут травмы. Теперь – все боялись Арчи. А здесь – все в порядке. Никто не видел ни Арчи Кремера, больного несовершенным остеогенезом, милого кроткого мальчика со стеклянными костями, никто не видел робота с человеческим мозгом. Все было в порядке. Он был как все.
Именно это ощущение глодало Арчи; именно оно не позволяло ему заговорить с Пифием, угрюмо радоваться, что он сидит рядом, следит за дорогой и автопилотом, время от времени позевывает и никоим образом не пытается нарушить молчание. Арчи словно прощался с тем непривычным ощущением, снова возвращался к этому проклятому состоянию – объекта наблюдения, субъекта того дурацкого проекта, ни человека, ни киборга, ни ребенка, ни взрослого, ни Арчи Кремера. В центре он будет словно надкусанный фрукт – вроде съедобный, а никто не рискнет потянуться к нему. Вроде созрел, а смысла в его зрелости никакого. Вроде с одной стороны у него остается гладкий, привлекательный бочок, а он не сможет отвлечь внимание от другой, ущербной стороны. Арчи мог стараться и из шкуры вон лезть, а от него, наверное, все время ждали бы чего-нибудь еще: чтобы он учился еще лучше, чтобы бегал еще быстрей, чтобы обращался с инструментами еще ловчее – потому что он ведь не человек, а Арчи 1.1, улучшенная версия человека, по сути не человек, более не человек.
Фиг его знает, ощущал ли Пифий, что гнетет Арчи. Считал ли он, что Арчи именно находится под бременем каких-то непонятных раздумий, или просто думал, что он устал, но Пифий помалкивал. Хотя странное дело: неужели кто-то всерьез и искренне может думать, что Арчи тоже устает? Хотя – это же Пифий Манелиа, знающий любого человека, участвующего в проекте куда лучше его самого, способный после пяти минут общения с любой персоналией – человеком ли, искином, определить, в каком направлении копать, чтобы выяснить, где там слабины, а где сильные места, и где может рвануть. Арчи предпочитал не замечать Пифия – самонадеянное желание, но Арчи и лет было немного, и опыта у него оказывалось всего ничего; ему позволительно. Они в молчании добрались до корпуса, в котором много времени проводил Пифий, в котором жил – почти безвылазно – Арчи. В молчании Пифий остановился и начал выбираться из машины. За ним Арчи. Пифий достал сумки из багажника, свою повесил на плечо, протянул Арчи его сумку, отдал автопилоту распоряжение отправляться на стоянку. Подошел к Арчи.
– Приехали, – произнес он со странной интонацией. Словно вздохнул с облегчением, насладился знакомым воздухом, поприветствовал родной дом.
Арчи отвернулся и пошел к двери.
Пифий смотрел ему вслед.
Арчи не хотел его видеть. Никого не хотел, если на то пошло. Он повернул к лестнице, спросил у Арта, куда пошел Пифий, невесело усмехнулся, когда Арт исправно доложил, что Пифий направился к лифтам. То ли вечная лень Пифия взяла верх, то ли он просто не хотел проводить с Арчи лишнего времени.
И Арчи не знал, что делать дальше. Вот он пришел в свою комнату. Вот замер у двери. Вот оглядывает ее за каким-то лешим, хотя достаточно отдать приказ Арту, и он воспроизведет ее в мельчайших подробностях. В таких деталях, о которых и подумать невозможно. А Арчи все равно смотрел на стены – на кресло – на окно – на медиаюнит – на стену – на дверь – снова на окно. За ним, кстати, смеркалось. Еще минут пятнадцать назад было относительно светло. И уже вечер. И Арчи снова в клетке.
Он привалился спиной к двери, откинулся назад и закрыл глаза. Он шикнул на Арта, который ощутимо беспокоился. Странно это – искин ведь, машина. Аппарат. Что еще можно придумать, чтобы оскорбить Арта? Как еще обозвать его, чтобы он не смел высовываться, чтобы обиделся и оставил его в покое, эта дурацкая жестянка, этот ублюдочный компот из микросхем? Только вот Пифий же и объяснял основополагающие принципы функционирования искусственного интеллекта, и одной из производных была как раз неспособность искина обижаться. Эмоции – это ущербные, причудливые, не в последнюю очередь калечные реакции обладающего сознанием организма, а разве можно говорить о сознании в случае с искином? Его удел – заботиться, следить, обеспечивать комфорт, а психовать, сердиться, грустить будет Арчи – ему все равно ничего другого не остается; его все равно лишили любой возможности что-то делать, за него все равно все и всегда решают другие.
Арчи сидел на кровати, скрестив ноги в щиколотках; по какой-то дурацкой привычке он переплетал пальцы, пытался сложить из них какие-то невероятные узоры. Тело слушалось его, отвечало самыми разными ощущениями на эксперименты с ним, и даже болевыми – если сильно заломать палец, Арт исправно намекает Арчи, что такие вещи делать не следует – легким разрядом в болевой центр.
Выходной закончился; солнце село; Арт спросил, не хочет ли Арчи спать. Даже удивительно, что он спрашивал. А не делал, как считает нужным. Профессор Ларри однажды увлекся и долго рассказывал, что можно сделать с мозгом простой стимуляцией. Электро– и оптической. Он вообще запросто увлекался, а увлекаясь, начинал подпрыгивать, размахивать руками, хвататься за самые разные штуковины на своем столе. Он и показывал модель оптического стимулятора. Минимально инвазивная процедура, совсем небольшая, а если подумать, то и вообще можно обойтись без того, чтобы делать микроотверстия, чтобы разместить оптоконтакты рядом с синапсами; допустим, при помощи магнитов подвести изолированные капсулы, такие самостоятельные лампочки, к определенным местам в мозге и, зажигая их, заставляя гореть разными цветами и с разной интенсивностью, можно спровоцировать требуемые эмоции. Профессор Гужита, когда Арчи спросил у него, правда ли то, что профессор Ларри рассказывает, с каким-то чокнутым видом сказал: «Правда». Арчи вежливо усомнился. И профессор Гужита три часа мучил его в своем зверинце, показывая, как мартышки то бились в истерике, то улыбались – мартышки – по-настоящему – улыбались и счастливо щурились, просто оттого, что профессор Гужита приказывал лабораторному искину сымитировать ту или иную эмоцию. А ведь Арту и таких уловок не нужно было. Он уже обладал доступом к мозгу Арчи, уже знал, что творится, и наверняка эти уродцы по ту сторону всех этих камер, зеркал и всего остального точно также обладали этим доступом. И профессор Леонора тоже рассказывала о принципах этого самого оптического интерфейса, который был сочтен максимально эффективным, грубо говоря, тех контактов между консервкой-Артом и мозгом-Арчи, и пусть даже свет, который осуществлял связь, мог быть невидимым человеческому глазу, но это не делало его меньше светом. Так что даже удивительно, что Арт не действовал так, как считал нужным – с учетом, разумеется, «трех законов роботехники», а спрашивал.
Непонятно было и другое. Арчи не задумывался об этом раньше. В общем-то, повода у него не было. Человек – существо несложное, видит что-то – думает об этом. Не видит – не думает. Арчи не видел – не знал, даже не так: он видел – знал – определенные модели поведения. Что было до центра, давно превратилось в труху. Мать – в невнятный образ, который, по большому счету, продал его «на убедительных условиях», если вспомнить того же Зоннберга; отец то ли был, то ли его не было, так, генетический донор. Братья-сестры существовали, скорее всего, безбедно, и когда Арчи исчез, наверняка вздохнули с облегчением: не нужно было следить за тем, чтобы не уронить его. Все эти тети Анна-1, Анна-2, еще какие-то – они тоже превратились в шаблоны: умная и не очень добрая тетя или добрая, но не очень умная, если, конечно, Арчи правильно сохранил детские воспоминания. И между ними непреодолимой стеной стояла горечь предательства – продажи, одно смягчало ее металлический привкус: эти слова Зоннберга, что не задешево от Арчи избавились. Так что проку вспоминать о них, а тем более о моделях их поведения для Арчи не было никакого. Дальше: в самом центре было немало людей, но Арчи наблюдал их, перенимал их поведение, которое и было доступно ему – они работали с подопытными объектами, и Арчи в том числе, а с ними обращаешься совсем не так, как с членами семьи. Похожим образом старался вести себя и Арчи. Потому что был ребенком, потому что осваивал мир, имитируя его, потому что другого ничего не видел, и даже короткие вылазки до – до Арта – они не в счет: к Арчи Кремеру – ребенку со стеклянными костями отношение особенное, и как бы хорошо ни владеть собой, Арчи-больной это понимает очень хорошо. А Пифий вытолкнул его нового в мир, и в мире этом к нему относились иначе. И оказалось, что эмоции, о которых Арчи знал из чуждых источников – из книг, из фильмов, передач, из журналов и чего только еще, – они существовали в реальности, они на вкус, на вид, даже на цвет были настоящими, что ли. Поэтому снова возникал вопрос: а Арчи не был знаком с ними – почему? И не причастен ли Арт к такой вот изоляции?
Арчи начинал злиться. На себя, что вертелся в этой карусели и упрямо не отказывался от нее. На Арта, который притворялся таким заботливым, а на самом деле лгал. На всех остальных, которые хотели от него чего-то, но никогда не хотели узнать, что за человек такой – Арчи Кремер, чем он жив, что для него важно. На эту проклятую комнату, которую Арчи изучил слишком хорошо, которая была очень хорошей, продуманной, но это не делало ее уютной. На это проклятое здание, которое Арчи точно так же изучил до последнего камушка, которое довлело, угнетало его, сковывало тяжеленными оковами его жизнь. На тех людей, которые не видели ничего аномального в том, что он, Арчи Кремер, содержался в этом идиотском центре, как те мыши, мартышки, даже свинки в лаборатории профессора Гужиты.
И Пифий Манелиа решил заглянуть к нему.
– Не спишь? – спросил он. – Не против моей компании?
Арчи покачал головой и опустил ее.
– Немного пирожных и какао перед сном, – негромко говорил Пифий, опуская лоток с термостаканами и пакетами. – Тебе понравился город?
Арчи поднял голову. Пифий уселся на стуле, пристроил ноги на кровати. Он улыбался – Арчи задумался: как бы обозвать это поточней, неярко, что ли? Такая легкая улыбка. Вполне искренняя. Пифий переоделся, натянул какую-то мышастую рубаху, какие-то мягкие брюки; это была такая странная одежда, которая могла сойти и за пижаму, и за шмотки для отпускного вечера, в которых удобно и по парку побродить, и устроиться у камина. Предусмотрительный Пифий.
– Нормально, – тихо отозвался он. Слишком задерживать ответ все-таки неприлично.
Оказывается, смотреть на собеседника – это практически непосильная задача. Арчи помнил, что Пифий (а кто еще, черт бы их всех подрал) как-то между прочим рассказывал, что считается нормальным и приличным, какие жесты собеседник расценивает как располагающие, а какие – наоборот, как агрессивные. И то, что если избегать взгляда слишком настойчиво, это может вызвать всякие подозрения. Для Арчи это было непросто: раньше, ТОГДА, он видел жутко плохо, корректировка помогала, но не очень. А сейчас у него было офигенное зрение – он видел все и в мельчайших подробностях, которые подчас его злили, раздражали, смущали. Он видел, например, в самых невероятных деталях кожу на лице Пифия, совсем тонкий чужеродный слой на ней, крем, что ли, щетину, пеньки волос, мог даже рассмотреть седые волосы. И в глаза можно было заглянуть: не в зрачки, в эти черные дыры, а покружить рядом с ними; изучить капилляры, к примеру, все эти колбочки и палочки, ресницы, на которых можно было даже чешуйки рассмотреть при желании. Можно было развлекаться этим, чтобы избегать прямого взгляда: несколько секунд, легкая улыбка – и сойдет за вежливость.
Пифий задал еще пару вопросов. Арчи послушно отвечал на них. Какао был вкусным, не очень сладким, все здорово. Пирожные – отличные. Правда, что ли, похожи на кулураки? И снова посмотреть на Пифия, чтобы он не подумал чего-нибудь ненужного. Хотя от его взгляда вряд ли укроешься; он следит за Арчи, и Арчи ощущал это. Он чувствовал себя глупо, но не мог выразить это иначе: он кожей ощущал взгляд Пифия, его пристальное, прохладное, вивисекторское внимание.
Время в центре шло. Арчи усердно старался вести себя как обычно; Пифий делал вид, что верит ему. Остальные ничего особенного не замечали. Ну задумчив парень, так он никогда не отличался буйными эмоциями, зато старателен сверх меры, требователен к себе, а рядом с таким и сам непроизвольно подтягиваешься, любопытен – с ним интересно. Арчи учился всему, что предлагала ему Матильда О’Тул, правительница учебной части, дама строгая, обладавшая извращенным чувством юмора, любившая отпустить черную шутку, к Арчи относившаяся с удивительной смесью сочувствия и гордости. Ее побаивались все, и даже Пифий Манелиа не горел желанием попадаться Железной Матильде на глаза чаще необходимого. А Арчи упорно не замечал ее норова. Она заглядывала к нему, спрашивая, к примеру, не желает ли он запустить свои тентаклики в пару семинарчиков по какой-нибудь хитро вымудренной математике, и Арчи кривовато улыбался, уточнял, что за семинарчики и как лучше всего в них запускать свои тентаклики. Матильда договаривалась о семинарах и непременно требовала от Арчи, чтобы он получал расписание у нее в кабинете – за чашечкой чая и под самолично выпеченный пирог. Неизвестно, что она видела в нем, но Арчи не мог не улыбаться в ее обществе. Иногда он сам заглядывал к ней с просьбой включить в расписание еще и такую науку, или интересовался, есть ли возможность чуть дольше позаниматься, например, мотоспортом, а попутно проверял на ней, хорошо ли отработал перед зеркалом щенячий взгляд – он склонял голову к плечу, округлял глаза и жалобно приподнимал брови. Матильда смеялась, требовала, чтобы он непременно рассказал ей о том, зачем ему понадобилась эта белиберда, и Арчи улыбался, пожимал плечами, зная, что чего-чего, а этого не сделает.
Потому что всякие разные вещи нужны были ему для очень тайной, сокровенной цели: сбежать. Скрыться и начать другую жизнь. А для этого нужно было уметь много, а знать еще больше. Он не говорил никому об этом, старался не думать, чтобы этот тупица Арт не выболтал кому-нибудь. Мог ведь. Но Арт должен был помочь Арчи – во всем, что он планировал.
Арчи не сомневался, что его изучают. Он не сомневался, что если делать что-то слишком прямолинейно, то либо Матильда, либо Пифий, либо сам Зоннберг просекут, что он планирует. Поэтому следовало отвлечь их внимание – рассеять его. Поэтому стоило притворяться хорошим, замечательным, послушным объектом, Арчи 1.1, чтобы они были уверены, что и с ним все в порядке, и проект – «Проект», с придыханием и благоговейным блеском в глазах – неотвратимо стремится к своему триумфу. Хрена им. Плевать на них, как им было плевать на Арчи. Он уже знал, куда хочет отправиться, давно и основательно изучил, как добраться в ту республику; она на севере, там можно запросто найти работу какого-нибудь техника в парамилитаристской компании, а попутно учиться дистанционно – компания предоставляла такие льготы.
Дело оставалось за малым: деньги. Слава неведомым богам за Пифия Манелиа, который регулярно предлагал Арчи провести уик-энд там и там. Арчи соглашался; одной из основных причин для этого было удивительное легкомыслие Пифия: этот зануда не скрывал, что у него – тоже выходной, а потому не будет ли любезен Арчи развлекать себя сам – и нисколько не переживал, даже если Арчи задерживался где-то до полуночи и позже. Арчи охотно лишал Пифия своего общества, гулял в свое удовольствие, тратил казенные койны, а кое-что – сдачу там, билетик сям – придерживал. И денежка скапливалась в его карманах.
И вроде уже и денег было достаточно, и Арчи чувствовал себя вполне готовым к самостоятельной жизни, а Пифий внезапно отправился в отпуск. Предупредил Арчи за пару дней и был таков. В пятницу еще заглянул попрощаться, пожелал хороших выходных, похвастался, что отправляется в роскошный круиз по рекам на юге Европы, пообещал привезти сувениров, и все. Арчи пожелал ему хорошего отпуска, причем сам удивлялся, что оставался спокойным, словно и не волновало его ничего и он на самом деле был рад за Пифия; он ушел – Арчи занялся своими делами. И только поздним вечером он, подойдя к кровати, подумал: еще и дальше ждать, что ли? Он, конечно рассчитывал на следующую вылазку в большой свет, но раз ни Пифий Манелиа, ни Тоби Хайльваген, ни кто еще не желают пожертвовать своим выходным, чтобы сопровождать Арчи в его знакомстве со внешним миром, то что делать. Он, конечно, рассчитывал расстаться с центром и с этим удушливым обществом, находясь подальше от него, но это было бы всего лишь более удобным обстоятельством и никак не необходимым. Центр Арчи изучил от и до, знал, и как работают местные системы наблюдения, и как ему красться, чтобы никто не заметил, и как обмануть датчики движения, представлял. Он и решил немного подремать, дать мозгу отдых, а телу возможность зарядиться, и можно отправляться. Деньги при нем, одежда ему не так уж и нужна. Арчи велел Арту разбудить его в пять утра – в это время в центре оживлялись сервисные бригады самого разного толка, на их фоне и Арчи не будет выделяться.
У него получилось. Раздвоить свой идентификационный номер и поделиться им с медиаюнитом, чтобы его принимали за Арта как можно дольше. Незамеченным выскользнуть из корпуса – тут он подстраховался, отключил датчики движения; на тепловых камерах он не сильно отличался от стен – Арт мог регулировать температуру тела, и когда она равна двадцати градусам, от стены фигуру Арчи можно отличить с трудом: проверено неоднократно, Тоби немало удивлялся, когда они смотрели записи тепловизоров – вот Арчи заметен, вот растворяется и исчезает. Пристроив кепку на голове, натянув ветровку темно-синего цвета, Арчи неторопливо шел к остановке, старательно имитируя походку посторонних людей. Арт попытался возразить, что Арчи несанкционированно покидает территорию центра, но заткнулся, когда Арчи ему приказал, и исправно поставлял сведения: тут можно пересесть на поезд, вот возможные пересадки, комната в общежитии зарезервирована, оплата по прибытии.
Это было потрясающим ощущением – идти по улице, зная, что ни Пифий не валяется в номере, составляя схему следующего диалога, чтобы выпотрошить Арчи, ни все эти ученые не потребуют участия еще в одном опыте, ни Зоннберг не попытается воззвать к совести или благоразумию – ни-че-го! Идти, зная, что ты можешь делать, что сочтешь нужным, что у тебя впереди вся жизнь, что ты можешь и должен рассчитывать только на себя, оглядываться только на себя, а не на всех этих уродов в своих лабораториях, и ни одна сволочь не будет смотреть на тебя, прицениваясь, какой бы опыт еще поставить. Арчи не удавалось до конца избавиться от идиотской застенчивости, но у него был Арт, умненький и достаточно опытный искинчик, который, если что, мог сойти за человека, а за это время и Арчи справлялся с этим дурацким ощущением и перехватывал инициативу. Он специально заставил себя подойти к продавцу сувениров и заговорить с ним. Потом ему было смешно и неловко, перед собой прежде всего, уроки Пифия, мать его: подготовка, концентрация, исполнение. Это было просто, куда проще даже, чем в свое время, когда его выпускали из центра засунутого в экзоскелет. Хорош он был, и Арчи в нем было комфортно; народ на улице все-таки был достаточно воспитанным, чтобы не глазеть, сам Арчи тоже был привычен к таким взглядам и ожидал чего-то похожего, но жил в нем все время этот червячок: а если бы он был нормальным, относились бы к нему так же хорошо, бежали бы очертя голову, чтобы помочь ему во всяких мелочах? И ответом было: «Едва ли, едва». Как оказывалось, куда проще быть похожим на всех; как выяснялось, Пифий все-таки был молодцом и научил Арчи дофига всему полезному – как улыбаться, какая мимика где уместна, как себя вести, если что, и все сильней разгоралась надежда в груди – в его, Арчи, груди, что все будет просто замечательно.
Не считая, впрочем, самой малости. Арчи добрался до небольшого поселка на севере, как и собирался. Это оказалось просто, куда проще, чем он предполагал, даже обидно было в чем-то, что никто его не остановил, ни от кого не пришлось убегать, прятаться и все такое. Он вселился в общежитие, отправился в агентство по трудоустройству. И у него потребовали документы.
Объяснять, что у него их нет, было глупо, пусть и правдой. Говорить, что у него их украли – это карту личности-то с несколькими степенями защиты, включая биометрические. Она должна была быть и у Арчи, но скорее всего ее цепко держал в своих паучьих руках Зоннберг – он ведь ведал всеми такими вещами в этом проекте. Дубликат выдавался, но на основании проверки личности, а сможет ли Арчи пройти ее? И что следовало делать дальше, Арчи не представлял. Даже не так: он не представлял, и что можно было сделать. Разве что вернуться в ту комнатенку, свернуться клубочком и тщательно обдумать ситуацию.
Уже перед дверью комнаты Арчи отчего-то насторожился: вроде не было особых причин. Просто тетка внизу смотрела на него пристально и очень подозрительно. Просто после паузы, которая предваряла ее ответ на приветствие Арчи, все, все вокруг начали казаться ему не такими, как нужно. Смотрели они на него дольше и внимательней, что ли, показывали на него пальцем, было непонятно.
И кажется, дверь была не заперта. Арчи толкнул ее. Вошел. И почти не удивился: у окна стоял Дамиан Зоннберг собственной персоной. Арчи огляделся: ага, у стены сидел, удобно устроившись, Пифий Манелиа. Он отложил планшет, уселся поровней.
– Закрой дверь, – сухо приказал Зоннберг.
Арчи посмотрел на Пифия: тот молчал. Глядел куда-то в сторону, даже не на Зоннберга.
Арчи отказывался подчиняться.
– Арт, закрой дверь. – Повторил Зоннберг.
Арчи чувствовал, как его рука поднимается, закрывает дверь, как его тело делает шаг вперед.
– Как видишь, мы обладаем некоторыми полномочиями, которые ты решил проигнорировать. Садись, – холодно говорил Зоннберг. И после нескольких секунд, в течение которых Арчи отказывался подчиняться, он повторил: – Арт, садись.
Арчи снова испытал это ирреальное ощущение: его тело, черт подери, подчиняется приказам Зоннберга. Арт даже не пытался делать вид, что спрашивает разрешения у Арчи – позволяет ли он, хозяин этого долбаного искина, сделать это. Пифий, очевидно, находился здесь в качестве союзника Зоннберга. Или такой команды скорой психокибернетической помощи, если Арчи вдруг вздумает устроить истерику. Он молчал, не глядел ни на Зоннберга, ни на Арчи –куда-то в угол.
– Ты, однако, молодец, – с издевательски-почтительной интонацией произес Зоннберг. – Ты очень неплохо продумал план побега. Я так понимаю, что из пансионата в какой-нибудь глуши, в которой ты мог оказаться с Пифием, сбежать было куда проще. Центр все-таки охраняется, все входы-выходы наблюдаются. Я хотел бы злиться на тебя, но не могу. Мое уважение, Арчи Кремер.
Он взял стул, поставил его у окна, уселся на него, положил ногу на ногу, сцепил руки.
– Позволь, однако, узнать. – Он помолчал, побарабанил пальцами по колену. – Что ты собирался делать дальше.
Он ждал ответа – ответа Арчи. Тот – молчал. Смотрел на него, не мигая, проверяя, так ли жуток для живого человека немигающий взгляд куклы. Жаль, что Зоннберг не позволял ему так просто раскусить его ощущения. И Арт молчал, когда Арчи заставлял его проверить пульс, давление, температуру кожи Зоннберга, оценить, в нормальном ли тот сидит перед ним состоянии. Тихо повторял, что не считает возможным выполнить этот приказ. Арчи понимал, что ему можно было позлиться немного, это было бы даже понятно; только он оставался неправдоподобно спокойным. Как бы не Арт постарался.
Зоннберг выждал полминуты, затем продолжил:
– Ты действительно думаешь, что мы позволим тебе просто исчезнуть? Арчи, я не буду говорить, сколько стоит твое тело. Сколько стоит его обслуживание и каким оно должно быть. Я даже не буду напоминать тебе, во что обходится государству твое обучение по спецпрограмме. Твое и Арта. Но ты действительно думал, что мы позволим тебе –и – Арту – вам обоим, умным, выдающимся созданиям, заниматься херней в этом поселке?
– Я не просил вас об этом теле, – тихо сказал Арчи.
– Но ты его принял.
– Я не просил о нем, – ровно повторил Арчи.
– Ты подписал соглашение. – Ответил Зоннберг. Эти слова упали булыжниками. Арчи ощутил, как у него закладывает уши, как перед глазами темнеет, как пульсирует в черепе кровь – странное ощущение, совершенно непривычное, хотя сколько времени прошло после трансплантации – месяцев семь? Уже успел отвыкнуть, что значит быть слабым и хрупким. И неожиданно ему доставило удовлетворение это странное ощущение недомогания: значит, он все-таки живой.
Зоннберг отказывался поддаваться тем дурацким предрассудкам насчет кукольных взглядов. Он был зол – не это ли помогало ему? Пифий Манелиа молчал. Когда Зоннберг злым, свистящим полушепотом орал на Арчи, обвиняя его в безответственности, в том, что он не задумываясь подставил под удар многих людей, которые относились к нему хорошо все это время, что он эгоистично заботится только о своих детских мечтаниях и ставит крест на невероятных перспективах, которые открываются перед ним, о карьере космолетчика, о чем-то еще. Стены, очевидно, были слишком тонкими в этой шараге, чтобы Зоннберг опустился до банального скандала.
– Вы забыли спросить меня, – ровно ответил Арчи, когда Зоннберг выдохся и замолчал, откинулся на спинку стула и решил дождаться, что скажет на его тираду Арчи.
– Хорошо. – Развел руками Зоннберг. – Я спрашиваю. Чего ты хочешь, Арчи Кремер?
Арчи молчал.
И наконец у Зоннберга на лбу выступила испарина. Кажется, все это правда об эффекте «зловещей долины». Арчи слабо улыбнулся. У Зоннберга заметно запульсировали жилки на висках. Он плотней сжал челюсти.
– Чтобы меня считали человеком, – ответил Арчи.
Зоннберг удивленно смотрел на него.
– Это право нужно заслужить, Арчи, – странно усмехнувшись, сказал он, вставая. – Либо самому не забывать. Собирай вещи.
– Я не намерен возвращаться. – Тихо произнес Арчи.
