Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 50 страниц)
Он открыл дверь и замер у нее.
– Ну, идем? – спросил он у Арчи.
И Арчи заколебался. Стоял перед распахнутой дверью, переводил взгляд с дверного проема на Пифия, снова на дверь, отводил голову назад, походя на щенка какого-нибудь, который не столько прятался сам, сколько прятал голову. Он боялся. Пифий прикидывал, что это могло быть: страх, основанный на представлениях Арчи о внешнем мире, или страх, основанный на его собственном внутреннем? Боялся ли Арчи сделать первый шаг в людные помещения, или он боялся выставить себя на всеобщее обозрение? Был бы это Арчи Кремер, Арчи без Арта, Пифий предположил бы первое. Сейчас – неизвестно.
– Подавляющему количеству людей на тебя наплевать, Арчи Кремер, – невозмутимо сказал Пифий. – Я однажды проиграл жуткое пари, когда учился в университете, – он вредно заулыбался, вспоминая то пари и те глупости, и многое другое, что они творили тогда. – Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что практически все люди проходят через это странное ощущение, как будто они стоят на центральной площади без штанов и нижнего белья. Или обмочились в самый ответственный момент и тоже посреди центральной площади. Им тогда кажется, хм, мне тогда казалось, когда я пришел на следующий день на лекцию, что все, просто все, включая лектора, его ассистента, библиотекарей и бог знает кого, должны тыкать в меня пальцем и смеяться за моей спиной. Знаешь, что самое интересное? – он помолчал немного, словно припоминая прошедшее. – Никому не было дела. Ни до меня, ни до вчерашней выходки. А в твоем случае, Арчи Кремер, на тебя будут смотреть, потому что ты офигенно красивый молодой человек. Особенно девушки будут на тебя пялиться. Готовься, сердцеед.
Он подмигнул и улыбнулся.
Угадал ли Пифий, Арчи не признался, возможно, он и сам не до конца понимал, с чем связана его нерешительность: по большому счету, глупо требовать от подростка развитых способностей к самоанализу. Но Арчи вышел из туалета. Он шел рядом с Пифием, непринужденно болтавшим о том, о сем, о погоде и о фестивале в близлежащем городе, о десертах в кафе, которые он хочет попробовать, но калории, чтоб их, и о соревнованиях, на которые он хочет смотаться, просто удрать на выходные из средоточия цивилизации. Арчи шел рядом с ним, двигаясь, словно робот ранних поколений: вроде похож на человека, а не спутать, логика и технология движений были слишком разными у них и у людей; корпус оставался неподвижным, руки – тоже, ноги переставлялись движениями, напоминавшими скорей шагающие экскаваторы, аллигаторов, черепах, но не человека. Когда они уселись – Пифий непринужденно, даже праздно, Арчи не отрывая взгляда от столешницы, пряча руки под столом, – Пифий спросил:
– Скажи-ка, Арчи, когда ты идешь, ты сейчас пользуешься опытом, который ты получил в экзоскелете?
Арчи посмотрел на него. Пифий лениво попенял неведомым силам за эту ужасную мимику – ее отсутствие.
– Наверное, да, – подумав, согласился он. – А что?
– Я позволю себе поставить вопрос по-другому. Сейчас в кафе шел ты – или Арт? – оживившись, подавшись вперед, уперевшись локтями в стол, спросил Пифий.
Арчи мог взорваться, устроить скандал; он мог впасть в уныние, что ему снова напомнили о странном положении между бытием и небытием, мог и просто отказаться отвечать, сделав вид, что не понимает, о чем речь. Но он выбрал линию поведения, свойственную ему – Арчи Кремеру, вежливому, послушному мальчику: немного подумал, уточнил сам у себя, насколько достоверен его ответ, и только тогда ответил.
Пифий только поздним вечером спросил, как Арчи нравятся его волосы. Арчи – помолчал, замер, стал похож на статую, и Пифию, как и раньше, не досталось ни одного ключа, ни единой подсказки, чтобы определить, что стояло за этим молчанием.
– Длинные, – наконец удостоил его ответом Арчи, не удостаивая взглядом. – Я думал, они будут светлей.
Дамиан Зоннберг навязал Пифию поздним вечером свое общество. Его бы послать к чертям собачьим, да еще и пинка отвесить напоследок, а приходилось терпеть. Пифий обреченно пожелал Зоннбергу долгой и счастливой жизни на пару с прострелом, но это было совсем жалкой и нисколько не убедительной попыткой, а поэтому Дамиан Зоннберг счел себя вправе проигнорировать тонкий намек.
– Арчи остался доволен волосами, а ты заламывал руки, рвал волосы, обвинял меня в черствости, – самодовольно говорил он.
– Вот ведь черт, – уныло отозвался Пифий. – Мы смотрим одни и те же записи, но при этом дураком выставляешь себя только ты.
– И ты непременно отметишь это в своих записях, – раздраженно огрызнулся Зоннберг.
– Зачем? Я даже в своих личных записях это не буду отмечать. Разве что тете Надежде расскажу, – пожал плечами Пифий. – Это может стать неплохим анекдотом.
Зоннберг поморщился.
– Интеграция идет успешно. Арчи готов сотрудничать, ведет себя отлично, чувствует себя значительно лучше прогноза, и только Пифий Манелиа не желает иметь ничего общего со всеобщим ликованием. Тебя не Кассандром хотели назвать, Манелиа? Что-то ты слишком увлекся мрачными предсказаниями.
Пифий фыркнул и запустил в Зоннберга смятым конфетным фантиком.
– Не знаю, не спрашивал, – бросил он радостно скалящемуся Зоннбергу. – Предпочитаю не наносить своей нежной психике еще и такую травму. Тайны родительские еще никому добра не приносили.
– Ну да, ну да. И все таки. У нас получилось, Пиффи, – торжественно произнес Зоннберг, поворачиваясь к экрану, на котором застыл Арчи. – У нас отлично получилось, – повторил он тише и почтительней. Даже на его лице отразилось непривычное для Зоннберга и неуместное на его лощеном лице выражение благоговения.
– Вопрос только, что именно, – пробормотал Пифий.
========== Часть 13 ==========
Постепенно самому последнему человеку в проекте «Арчи 1.1», а не только скептику Пифию Манелиа, становилось очевидно, что прогресса не наблюдается. Арчи Кремер не отказывался сотрудничать – не заявлял о своем отказе открыто, не давал знать; он просто не делал ничего. Ничего, что можно было бы подвергнуть оценке; ничего, по отношению к чему можно было бы совершить какие-то корректирующие действия. Он вроде чувствовал себя отлично, но упрямо отказывался признавать это. Арт подтверждал предположения врачей, но ничего больше. К счастью ученых, он мог относительно точно переводить нервные импульсы в образы и даже пытался толковать их, но это помогало не так чтобы очень: Пифий был первым, кто, не дожидаясь первых неуверенных мнений, заявил громко и во всеуслышание, что их всех – всех заинтересованных в проекте, разумеется, ждут большие проблемы. Неприятности, иным словом. Конфликты интересов. Дамиан Зоннберг скептически хмыкнул в присутствии заинтересованной общественности и перевел разговор на более материалистические темы; он настоял на том, чтобы Пифий принял приглашение на кофе-коньяк-сигары и посидел с ним вечером, где и устроил самодовольному Пифию допрос с пристрастием.
Наверное, если бы коньяка не существовало в истории человечества, стоило бы придумать рекреационную субстанцию со схожим психотерапевтическим действием, лениво размышлял Пифий, разглядывая на свет сам напиток, стекло бокала, осторожно, с настроением священнодействующего жреца вдыхая аромат – и просто наслаждаясь приятным вечером. И в каком-то смутном, неопределяемом суеверном настроении Пифий избегал не то что смотреть на Зоннберга – думать о том, что этому прощелыге от него нужно. Хотя ясно было, и Зоннберг очевидно, откровенно и с каким-то подростковым возбуждением выискивал момента, чтобы свернуть беседу на него – на Арчи. Но Пифий прошел очень солидную светскую выучку, чтобы так просто купиться на ловушки, которые ему расставлял Зоннберг; тем более забавной была попытка этого ловкача напоить Пифия – это его-то, грека-квартеронца, еще на две четверти человека не очень отчетливо определяемых, но достоверно средиземноморских кровей, которому с пяти лет давали воду с несколькими каплями вина, а с тринадцати приучали разбираться в спиртном. Но Пифий по природной вредности позволял Зоннбергу верить в успех своей безнадежной авантюры, а сам развлекался за его и свой счет.
Зоннберг, казалось, и сам понимал, что в таких вот незначительных вещах ему никогда не сравниться с Пифием Манелиа – росшим и мужавшим среди склок и дрязг, поэтому либо быть с ним откровенным и рассчитывать на эффект неожиданности, либо – либо надеяться на чудо и продолжать свою игру. Тем более времени хватало. У них обоих был вроде как выходной.
В общем-то, у восьмидесяти, что ли, процентов всех, задействованных в проекте был вроде как выходной. Остались дежурные – это само собой разумеется. Остались люди, которые использовали выходные других, чтобы получить полный доступ к данным и к объекту – к экземпляру. Естественно, не было выходного у Арчи Кремера, который даже в состоянии покоя оставался объектом изучения. Мол, как ведет себя мозг в состоянии относительного покоя; как искин способен перекодировать нейроимпульсы мозга во время сна в относительно достоверные визуальные и аудитивные образы; насколько Арчи в его нынешнем, полностью избавленном посторонних воздействий состоянии, оказывается открыт для гипнотерапии – насколько он восприимчив к образам, которые ему проецирует этот же самый искин, насколько Арчи осваивает и усваивает знания, которые запечатлеваются в его мозгу во время сна. В общем, работы хватало. Это могли делать лабораторные компьютеры, но люди – народ любопытный, хотели присутствовать при рождении открытий.
Медицинские дежурства давно уже были излишними для Арчи: он вполне вжился в свое тело, чувствовал себя просто превосходно, двигался очень изящно, почти по-человечески; он все еще оставался примечательно симметричным созданием, но чем больше он осваивался, тем более персонифицированным, что ли, он начинал выглядеть. Правая бровь всегда поднималась чуть выше, чем левая, он взял себе в моду обозначать ухмылку левым уголком рта и привычно наклонял голову вправо. Более того, совершенно праздные наблюдения, которые скорее всего никогда не выйдут за границы проекта, подтверждали: на той же беговой дорожке Арчи точно так же демонстрировал вполне человеческие особенности – правой ногой он делал чуть более широкие шаги.
Искин исправно поставлял данные о состоянии мозга в отрыве от личности Арчи: отличное. Электроды ассмилиировались просто замечательно, никаких конфликтов, никаких побочных явлений. Искин же активно пытался установить плотный контакт с Арчи – а тот его отвергал. Категорически. После нескольких мгновений, основанных то ли на простом любопытстве, то ли на отчаянии, когда Арчи и Арт взаимодействовали, Арчи отказывался принимать информацию напрямую, минуя глаза и уши, использовал исключительно компьютеры вовне, в самом крайнем случае – внутренние виртуальные экраны в глазах в качестве мониторов, но только не искин. И точно так же упрямо он отвергал любые попытки сотрудников установить с ними контакт. Даже Пифий не мог достучаться до него.
Арт – тот чувствовал себя отлично. Обучался с невероятной скоростью, охотно сообщал информацию об Арчи, и с каждым днем его способность по обработке внутренней жизни совершенствовалась. Пифий блаженствовал: такая возможность ковыряться в мозгу, минуя этот идиотский буфер в виде сознания человеческого – ну разве не потрясающе? Тем более что Арт послушно сбрасывал ему мегабайты сведений обо всем, что творилось в голове Арчи. Арт вообще был почти доволен, насколько может быть доволен искин – с ним общались, его развивали, с ним сотрудничали. Все, что нужно искину для счастья.
Собственно, Пифий был не единственным, кто настаивал, что Арчи ни в коем случае не следует допускать до полностью автономного существования. И с точки зрения его собственного благополучия. Душевного равновесия. Ну и спокойствия всех остальных участников центра: чего доброго сбежит Арчи, и не поздоровится всем. Поэтому все, что знал искин, знали в общих чертах и все остальные; к деталям личного плана имел доступ Пифий, естественно – Зоннберг, и еще пара людей. С одной стороны, чтобы отслеживать потенциально опасные сипмтомы в поведении и мышлении Арчи. С другой – это были отличные рычаги воздействия на Арчи, возможность манипулировать им. Искин был обучен не сообщать Арчи ничего о том, как плотно его наблюдают, – опять же по настоятельной рекомендации Пифия: чем меньше Арчи знает, тем меньше страдает.
Наверное, с точки зрения успешного, не обремененного сантиментами дельца от науки, более того – человека, вхожего в круги высшего военного руководства, у Арчи Кремера было все, чтобы чувствовать себя счастливым. Более того, Арчи не имел права чувствовать себя иначе. Он был молод, раньше был болен, а стал здоров – не просто здоров, а совершенно, без малейшего шанса страдать от простуд, конъюнктивита, подагры и чего там еще, к его услугам были лучшие базы данных и, между прочим, неплохие карманные деньги, которые Дамиан Зоннберг был готов выделять ему. Если, разумеется, Арчи будет вести себя достаточно хорошо, продемонстрирует образцовое послушание и желание сотрудничать. У него, как ни странно, и карьерные перспективы были очень впечатляющими. Разумеется, после совершеннолетия Арчи Кремеру, точней, Арчи 1.1, предстоит аппробация в самых разных условиях – полюса Земли, ее океаны, Луна, астероиды, Марс, к примеру, в максимально общем представлении, и кое-что подетальней; а затем – любая академия будет счастлива заполучить его к себе, при условии, разумеется, что это – академия космовойск. И все это будет подкрепляться стипендиями и грантами, и это было очевидно и не вызывало сомнения ни у кого. Зоннберг, выгрызавший гранты себе зубами, когтями, а иногда и иначе и, между прочим, не заботясь о чистоплотности методов, не без основания считал себя – полномочного представителя проекта – благодетелем. Сравнить такие отменные перспективы – и захолустье, в котором Арчи доживал бы свою краткую жизнь. В определенной мере с ним был согласен и прагматичный Пифий Манелиа: он-то считался в своих кругах, скажем так, человеком с достатком ниже среднего, и то, до какой степени материально благоустроенной оказывалась жизнь Арчи, вызывало у него уважение, окрашенное в очень осторожные оттенки благоговения. Ни один из них – ни Пифий, ни Дамиан Зоннберг – не согласился бы, наверное, променять свою относительно успешную, но обремененную плотской слабостью и уязвимостью и финансовой относительностью жизнь на великолепное тело и полное государственное довольствие, которое досталось Арчи Кремеру. Пифий Манелиа, впрочем, мог назвать не одного человека, который с готовностью избавился бы от нескольких десятков миллионов, чтобы заиметь бессмертие вроде «Личности 1.1», тем более что финансы позволяли. И таких людей было немало; на их фоне угрюмое настроение Арчи особенно задевало. У него, дьявол побери, было все для счастья, а он, стервец, упрямо отказывался чувствовать себя счастливым.
Когда захмелевший Зоннберг начал рассуждать о счастье, Пифий понимающе хмыкнул сам себе: интерес к метафизическим понятиям было совершенно не в духе трезвого Дамми Зоннберга, но намерение разглагольствовать на такие абстрактные темы было до тошноты предсказуемо со стороны подвыпившего. Счастье – что оно есть, кому дается и как его удержать. А еще в его позе что-то изменилось, словно зрелый пес – главарь своры подобрался и примеряется, следует ли вцепиться в горло стоящему перед ним существу, и если следует, то с какой силой сжимать челюсти. Иными словами, Пифий готовился уворачиваться от расспросов ящерицы Дамми о Арчи Кремере.
К чести Зоннберга, он не спешил набрасывать на шею Пифия аркан и не принимался душить его своим любопытством, которое было положено ему по должности. Он делал предположения о том, что нужно человеку для ощущения счастья в таком-то и таком-то возрасте, как это ощущение связано с происхождением, жизненным опытом и прочими радостями существования.
– Или возраст, например. Я по себе замечаю, что вещи, которые могли сделать меня счастливым лет в двадцать пять, оставляют совершенно равнодушным сейчас, – вещал Зоннберг. – К стыду моему, совершенно не помню, что делало меня счастливым в восемнадцать и тем более в пятнадцать.
«Вот оно», – лениво, усердно пытаясь вызвать ощущение торжества, подумал Пифий.
– Оргазм, скорее всего. Или ты будешь утверждать, что не дрочил с утреца или в укромном уголке в общем душе? – неторопливо, старательно делая вид, что тема совершенно не интересует его, отозвался Пифий.
– Чушь, – огрызнулся Зоннберг и даже выпрямился. Но он внимательно следил за Пифием – который усердно не замечал его цепкого взгляда. – Ты что, хочешь сказать, что в пятнадцать лет счастье можно испытывать исключительно от эякуляции?
– Дамми, мы снова возвращаемся к этой скользкой теме, что есть счастье. Какое именно состояние ты способен называть счастьем. То, которое соответствует определенному уровню эндорфинов, что ли? – Пифий развел руками. – Ну так вот же он.
– Это слишком механистический подход, – поморщился Зоннберг.
– Вот, – Пифий отсалютовал ему бокалом. – Друже, гормоны, гормоны и еще раз гормоны отвечают за то, что ты стремишься обозвать счастьем. Твое тело шепчет: ух ты, или вопит: ура, и ты счастлив. Ничего сверхъестественного.
– И конечно же в этой механике не участвует мозг, – ядовито произнес Зоннберг.
– Ха, счастье заключено в мозгу? И что именно ты хочешь назвать этим самым счастьем? Чувство удовлетворенности, которое формируется у тебя здесь? – он постучал по виску. – Или здесь, – он хлопнул себя по затылку, пожал плечами. – Что бы это ни значило. Или в старой коре, так для этого тебе достаточно быть сытым, согретым и в безопасности. Или в древней коре? Так набери воды в ванну и погрузись в нее, делов-то. Земноводное в тебе и возликует, вернувшись в родную стихию. А вообще тебе хорошо, хорошо и твоему мозгу. Как правило. В максимально общих случаях. Если, разумеется, твое тело и твой мозг не отторгают друг друга.
– Как у Арчи, например?
Пифий молчал и глядел на него. Он думал так усердно, что даже приоткрыл рот. Подумав, сцепил зубы, постучал ими.
– Тут уравнение куда сложней, чем примитивное «один мозг плюс одно тело равно личность». Я даже не знаю, какие тут логические связки ставить, если честно, – задумчиво произнес он. – Ну да ладно, ты и сам это понимаешь.
– Понимаю, – фыркнул Зоннберг и встал.
Он обошел комнату один раз, другой. Пифий неторопливо потягивал коньяк, смотрел на картину на стене – какая-то очень модная голографическая фиготень; Зоннберг был патологически охоч до модных штук, пусть и мирился с ними с трудом. Но вопросы престижа как правило брали верх над его душевным спокойствием. Голограмма была изобретательной, бессмысленной, кажется, в чем-то передовой и гипнотизирующей.
Зоннберг снова уселся в кресло.
– Пифий, скажи откровенно, как можно сделать Арчи счастливым? – спросил Зоннберг наконец. – Потому что как бы я ни хотел утверждать обратное, боюсь, ты прав, заявляя, что грядет нечто катастрофальное. Вплоть до суицида.
Пифий поморщился.
– Не, – мотнул он головой. – Даже если брать во внимание нежный возраст Арчи Кремера, его тип личности не таков. Это крайне, крайне маловероятно.
– Хорошо. Как сделать его счастливым, безотносительно моего некомпетентного предположения о возможном летальном исходе для него?
– Честно? – радостно заухмылялся Пифий.
Зоннберг подозрительно прищурился. Но все-таки согласно кивнул, пусть и глядя на него очень подозрительно.
– Попроси Арта направить оптические сигналы на центры удовольствия в мозгу Арчи. Адрески подкинуть? – подмигнул Пифий.
– Что за фигня, – раздраженно протянул Зоннберг.
– Отчего фигня? Стимулирование центров удовольствий в мозгу при помощи оптических сигналов. Даже не лазерных, Дамми, обычных световых, не пострадает ни один нейрон. Зато радоваться будет просто колоссально. Арту, по большому счету ничего и менять не нужно в интерфейсе, просто там вспышка голубого света, там мерцание зеленого с целью стимулирования нейронов мозга Арчи. Немного корректировок, опыты с длиной волны и все такое, и готово. А действовать будет безотказно, Арчи и не заметит, что его искусственно веселят. Вот тебе и счастливый экземпляр.
Зоннберг покачал головой и положил ногу на ногу. Он даже не удостоил Пифия взглядом, словно того могла задеть такая мелочность.
– Безотносительно к симуляторам разного рода. Ты можешь предложить нечто… долгосрочное?
– Чтобы вызывать у Арчи ощущение счастья? Нет. К сожалению, его интеллектуальный коэффициент слишком велик, чтобы он мог быть долго и беспричинно счастлив.
– Что-то библейское чудится мне в твоем замечании, – трагично произнес Зоннберг. Прозвучало фальшиво, наверное, этого он и добивался.
Пифий пожал плечами.
– Хорошо. Я уже понял, что ты испытываешь странную, ориентальную идиосинкразию к счастью и всему, что с ним связано. Не гены ли твоих восточных предков виной тому, Манелиа? – поиграв бровями, слащаво спросил Зоннберг.
– Лучше я буду рациональным пессимистом, чем беспричинно счастливым вульгарным материалистом, Дамми. Тем более человек все равно живет для того, чтобы умереть. Поводов для оптимизма как-то маловато.
Зоннберг закатил глаза.
– Пусть будет так. Но все-таки. Вернемся к Арчи. Что именно следует изменить в общей атмосфере проекта, чтобы выйти из этой патовой ситуации, в которой мы оказались?
– Вернуть ему его тело.
– То желеподобное с нежизнеспособными коллагенами?
– Зато его.
– Это невозможно, и это наверняка понимает и сам Арчи.
– Тем приятней желать возвращения старого тела.
Зоннберг хмыкнул.
– Действительно. Для бунта чем не повод.
Пифий покивал головой.
– Есть ли шанс, что, скажем, после двух, трех месяцев Арчи преодолеет это состояние? Подросткового бунта ведь, не так ли?
Пифий шумно выдохнул.
– Возможно. Возможно, не совсем. Видишь ли, подростковые бунты не в последнюю очередь обусловлены драматическими изменениями во внешности, перестройкой биохимического профиля организма. Собственно, мы имеем и это с Арчи, но в стандартном случае такие перестройки обусловлены природными факторами, а в случае с Арчи – технократическими. Искусственными, условными, да еще без оглядки на то, чтобы его подготовить к ним.
– Арчи драматически изменился во внешности, – развел руками Зоннберг. – Что в некотором роде соответствует этому критерию.
– Ага, скакнул из своего цыплячьего четырнадцатилетнего тельца сразу в тело двадцатипятилетнего человека. Условно говоря. Как видишь, все упирается в произвольность. Это не зависело от него, как и с другими подростками, но у них-то и от других людей не зависит.
– Манелиа, ты же хитрый лис. Ты пытаешься убедить меня, что все плохо, а будет еще хуже, но не стал бы ты это делать, если бы не было у тебя наметок по возможному выходу из ситуации. – Зоннберг говорил сухо, четко, куда больше походя на какого-нибудь Эберхарда Смолянина, не способного на чувства – в том числе и потому, что долго и сознательно отказывался от них. Он хотел успеха – хотя бы в самой малой его форме: возможности отчитаться перед начальством, что Арчи Кремер готов к следующей фазе. – Вот сейчас ты с такой ловкостью опровергаешь все мои предположения, что я не могу не думать, что ты слишком тщательно готовился именно к этому разговору. Поэтому позволь сэкономить нам несколько драгоценных часов и предложить перейти к твоим предложениям.
– По какому поводу, Дамми? Как сделать счастливым Арчи Кремера? Позволь суммировать вышесказанное: я считаю, что это возможно исключительно симуляцией центров удовольствия. Биохимической, электрофизической, опто-физической. Наноэлектротехнической.
И Пифий Манелиа печально улыбнулся.
– Увы мне. Я оказываюсь в проигрыше из-за такой глупости, как твое нежелание скорректировать терминологию. Упрямое, подростковое, Пиффи, бунтарское. Иными словами, ты демонстрируешь именно то поведение, о котором с таким наслаждением высказываешь неодобрительные суждения.
– Ладно, – пожал плечами Пифий. – Мы говорим об удовлетворении. Каких-то потребностей, о которых в проекте, судя по всему, знать хочу только я.
– Отчего же? – вознегодовал Зоннберг.
– Хм, ну ладно. Прошу прощения, если недооценил тебя.
– Итак. У Арчи есть какие-то потребности, игнорируя которые, мы настраиваем его против нас и проекта. Что это за потребности?
– Да банальные, Дамми. Те самые, которые подстегивали тебя ложиться под профессора, э-э-э, как его… – Пифий, нахмурившись, посмотрел на него. – Или забираться на него?
– Что за плебейская манера искать замочную скважину? Тетушка Надежда разве бы одобрила? – высокомерно улыбнулся Зоннберг.
– Она бы первая к ней припала, – отмахнулся Пифий. – Но вернемся к твоим потребностям. В защищенности, социальной и личной. В признании. В том, что твои взгляды разделяются. В том, что возвышенно называется пониманием. Какие там еще потребности. У тебя они проявляются в том, что ты готов лизать все задницы на высших ступенях пирамиды генштаба за краюшку хлеба или кругленькую сумму на счете в оффшоре, а затем бежать ко мне и жаловаться, что тебя не понимают подчиненные. У Арчи они не оформились окончательно. Здесь я пока предпочел бы иметь дело с прогнозами. Не будем забывать, что личность Арчи еще формируется. – Пифий помолчал немного. – И я пока затрудняюсь предположить, в какой степени она оформляется за счет Арта. И это, Дамми, я не говорю о том, что мы все еще имеем дело с мальчишкой.
– Хорошо. Чисто умозрительно, дражайший прогнозист. Арчи полностью отказывается сотрудничать. Я теряю доступ к задницам на самом верху генштаба, меня вышвыривают из приличного общества, проект расформируют, его участников называют неудачниками. Спасет ли тебя родство с тетушкой Надеждой?
Пифий поморщился.
– Тогда возвращаемся к той причине, по которой я позволяю тебе сидеть в моей гостиной и накачиваться моим коньяком. И да, оскорблять меня, прохаживаться по моим плебейским замашкам и прочему, прочему, прочему. Если проект будет признан неудачным, на моей репутации будет поставлен крест, это точно. Но основательное такое дегтярное пятно окажется на твоей. И хрен ты отмоешься. Потому что проект потерпел крушение из-за лопуха-психотерапевта, не смогшего подобрать ключик к пятнадцатилетнему мальчишке. Итак. У Арчи есть потребности в защите, признании, понимании. Ты можешь их ему обеспечить?
– Нет.
– Почему?
– Потому что на настоящий момент для Арчи защита – это защита от вмешательства Арта, признание – это признание его независимости от Арта, понимание – это понимание ненависти к Арту. Я не могу и не хочу разделить ни одну из этих эмоций. Наверное, никто не сможет.
Пифий усмехнулся. Зоннберг вздохнул.
– Коньяк? Кофе?
– Кофе, – помедлив, бодро сказал Пифий.
Когда Зоннберг поставил поднос с кофейником и чашками на стол, уселся, и в комнате установилась тишина. Не уютная, но комфортная. Пифий обдумывал тактику да ближайшие пятнадцать минут; Дамиан Зоннберг – кары, на которые окажется способным тот же Рейндерс, если самые пессимистичные прогнозы окажутся верными и проект действительно признают неудачным, чтобы попугать еще и ими трусоватого Пифия. А в целом им было удобно общество друг друга: Пифий мог быть безгранично ядовитым и стервозным – у Зоннберга все равно была дубленая кожа; Зоннберг мог ставить под сомнение самые тщательно лелеемые достоинства Пифия Манелиа, и самый благородный человек не сомневался, что он способен плюнуть в спину и подставить подножку любому, даже самому закадычному приятелю, а это мотивировало, Пифия Манелиа в том числе. Так что они, понимавшие друг друга куда лучше, чем сами были готовы признаться, были вполне способны получить удовольствие от такого мирного вечера.
Пифий снова ощутил, что Зоннберг ждет какого-то шага от него. Он поднял взгляд: Зоннберг изучал его.
– Итак? – с запредельно смиренным видом спросил он.
– Итак, – задумчиво отозвался Пифий. – С тебя станется свалить вину на меня, если что. И я чувствую мертвящий холодок от этого «если что», который пробегает по моей спине. Арчи ведь симпатичен и тебе, да? Простой мальчик, без патологий, с очень прозрачной, канонично обывательской психикой, готовый и способный угождать, непритязательный, добрый. И очень достойно держащийся в очень непростой ситуации.
– Да. И?
– Он достаточно вынослив. Адаптируется хорошо. Это ты тоже усвоил. Так?
– Да. И?
– И что он может быть исключительно упрямым. Некооперативным, выспренно выражаясь.
– Да. И?
– Тебе его не жалко?
– Пиффи, лапочка, я отбирал его в свое время. Я получал от него подпись на всех документах. Я же требовал у высших чинов разрешения на операцию. Забыл?
– Не-е-ет. Что ты. Такое геройство разве забудешь.
– К чему это?
– Позволишь ли ты выдернуть Арчи из зоны комфорта и подвергнуть стрессу? Просто чтобы попытаться воззвать к его гласу разума. – По-светски учтиво поинтересовался Пифий.
Зоннберг поднял брови.
– Наказывать его бесполезно. Арт воспротивится любой попытке причинить ему боль. Это в его основном алгоритме. Наказывать лишением чего-то бессмысленно тем более, трудно лишить чего-то человека, у которого и так ничего нет.
Тут Пифий многозначительно ухмыльнулся.
– Отчего же. – Усмехнулся Зоннберг. – У него есть тело.
– Ты предлагаешь лишить Арчи тела?
Зоннберг хмыкнул.
– А что предлагаешь ты? – спросил он, начиная что-то такое смутное подозревать.
Пифий пожал плечами и наконец снизошел до кофе.
Зоннберг медленно начинал закипать. Но тогда чертов Манелиа будет измываться над ним еще усердней. И поэтому он взял свою чашку.
После очень, очень долгой паузы и когда Пифий отставил свою чашку, Зоннберг наконец спросил:
– Не созрел ли уважаемый господин Манелиа для того, чтобы уведомить своего покорного слугу о том, что затевает? Если, разумеется, гениальный замысел гениального господина Манелиа позволительно раскрывать такому презренному пресмыкающемуся, как ваш покорный слуга.
Пифий не удержался и хрюкнул.
– Ты такой душка, Дамми, откуда что берется, – расплылся он в улыбке. – Конечно же, конечно я поставлю тебя в известность. Но я предпочел бы утаить мои манипуляции от широкой общественности.
Зоннберг потянулся к столу, поправил зачем-то поднос и осторожно спросил:
– Ты собираешься совершить нечто противозаконное?
– Отнюдь, Дамми, совершенно нет. Но мы не можем забыть, что людям свойственно слишком трепетно относиться к столь юному статистическому возрасту Арчи, не так ли? И любые опыты со взрослыми могут показаться чрезмерно сентиментальным людям вроде… неважно, так вот. Любые опыты со взрослыми, которые проводятся в неких экстремальных условиях, обязательно адаптируются для подростков. Становятся этакими беззубыми. Соответственно бессмысленными. Хотя психика, даже такая лабильная, как у подростков, куда более устойчива, чем мы о ней думаем.
