Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"

Автор книги: Marbius

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 50 страниц)

Хотя на самом деле, нравилось ли Арчи в центре? Скорее да, чем нет. Дома у него никогда не было бы такой классной кровати, причем доктор Османов сказал, что она очень хорошая и специально для Арчи придумана. «Прямо сама, вот так с этой формой?» – восхищенно спросил Арчи. Доктор Османов засмеялся. Форма, сказал он, была его идеей, а вот матрас и регулировка – специально, чтобы Арчи было максимально удобно сохранять мобильность. С этим не поспоришь, кровать была очень удобная. Она и поднималась и опускалась, и сгибалась и изгибалась, и даже переворачиваться, наверное, могла, но самым классным было то, как здорово на ней было спать. Матрас был невероятно комфортный, «умный», как говорил доктор Османов, оценивавший всякие там параметры, подстраивавшийся под нужды человека, который на нем спал. Или, к примеру, медиаюнит. У них в семье был неплохой такой, даже хороший. Мама, когда начинала плакать отчего-то (как давно это было, а Арчи все помнил, как она плакала, и как она начинала всхлипывать совершенно без повода и то прижимала его к себе, рыдала и говорила, что он сирота и все такое, то, замечая, что он смотрит на нее, начинала кричать и обвинять его… во всяком), могла рассказать, что Рихард Кремер очень любил всякие такие штуки. Тетя Аннаберта, еще одна мамина сестра, однажды даже отправилась на поиски этого гада, изменника и предателя, а вернувшись, долго ругалась: он на деньги, которые по праву принадлежат Анналинде и Арчи, купил себе крутую машину и возил на ней своих потаскушек, а юнит у него стоил примерно столько, сколько Анналинда получает на Арчи за полгода. И даже когда папа Кремер еще жил с ними, он следил, чтобы у него такие вот вещи, вроде юнита или часов, к примеру, были очень крутыми. Арчи и был уверен всегда, что у них был хороший юнит, не такой, как в мэрии, например, но тоже ничего. Но какой здоровский был у него здесь! Просто невероятный! Такой, наверное, стоит очень много-премного. Наверное, больше даже, чем та машина папы Кремера. На этом юните было так здорово и так интересно делать всякие домашние задания, которые давал ему профессор Ларри. Ну и другие тоже давали Арчи всякие задания. Так что было интересно.

Вообще это было хорошее слово, правильное. Нет, даже не правильное – удачное. Арчи очень любил его. Можно было произнести его восхищенно: «Интересно!», и собеседник отставал от него в уверенности, что все замечательно, Арчи увлечен и ему очень нравится. Или, заскучав от бесконечных объяснений, тоже можно сказать: «Интересно». Скорее всего, на унылую интонацию внимания не обратят, но слово услышат, так что вроде и сказал что-то, и ничего непозволительного. Или иногда профессор Примстон слишком увлекалась какими-то объяснениями, что тут преобразуется, тут пропускается через фильтр, тут трансформируется в оптический сигнал, тут снова преобразуется, и на выходе получается набор импульсов, который понятен для мозга, можно было тоже сказать: «интересно…» Она, конечно, не обратит внимания на Арчи больше, чем обычно обращает – то есть почти совсем не обратит, но хоть что-то сказано. А ведь за словом ничего-то и не стоит, кроме заурядного признания: ага, сведений много, ага, есть люди, для которых это может оказаться увлекательным, захватывающим и прочее. Так что да, вообще – интересно. Для Арчи – ну, не всегда.

Наверное, можно было твердо и уверенно сказать: у Арчи все было хорошо. Он даже чувствовал себя не в пример прежнему неплохо. Особенно если учитывать, что ему не нужно было прятаться от братьев и сестер у себя там, дома. Дома. Дома, из которого Арчи второй год не получал известий. На него однажды нахлынуло: он дольше обычного оставался очень грустным, с трудом удерживал слезы, и не всегда успешно, и с ним говорил такой тип, которого побаивалась сама доктор Густавссон. А она даже с профессором Ларри спорила, и ей было не страшно. Тот мужчина был небольшим, очень живым, носил забавные очки, которые были просто очками, а не кибервизорами, и у него была очень широкая улыбка. На взрослых каналах с такой улыбкой пытаются продать зубную пасту. Зубы у этого доктора Зоннберга были, конечно, что надо, очень белые и ровные. Наверное, он точно рекламировал что-то такое, или стоматологическую клинику – или у него был в ней абонемент на очень крупную сумму, который он методично использовал. У Арчи от его неестественно широкой улыбкой заныли щеки – это же как сильно нужно растягивать рот, чтобы вот так улыбаться. Так мало этого, доктор Зоннберг еще и говорить умудрялся с такой широкой улыбкой.

Этот доктор Зоннберг и объяснял Арчи, что он обсудил с его мамой возможности для Арчи, и они решили, что для него будет лучше, если он останется в центре.

– Ты ведь знаешь, Арчи, что с твоей болезнью тебе нужен очень-преочень хороший уход? – начал он, а затем, поколебавшись, положил руку поверх его руки. Со стороны доктора Зоннберга это было совершенно необязательно, но, видно, соответствовало каким-то там приемам из психологии, чтобы расположить, внушить доверие и все такое. Арчи не был уверен, что ему так прямо необходим был этот жест, но руку вытягивать не рискнул. И при этом ему отчего-то показалось, что доктор Зоннберг держит ее куда крепче, чем нужно, как будто не желал, чтобы Арчи вырвался и убежал. Впрочем, ладно. Его право. Арчи попытался сконцентрироваться на том, что доктор Зоннберг собирается ему рассказывать.

Чисто формально этот Зоннберг, конечно, доктором не был. Когда профессор Ларри спросил его на следующий день, как дела, хочет ли все еще Арчи домой и все такое, Арчи и сказал, что с ним поговорил доктор Зоннберг и убедил, чтобы он больше не хотел. «Доктор», – хрюкнул профессор Ларри. И еще раз хрюкнул. Арчи посмотрел на него: профессор Ларри обводил глазами своих коллег, и на лице у него было такое выражение, словно он хотел сказать, какой этот Зоннберг идиот и как плохо сам профессор Ларри о нем думает. Арчи хотел было спросить: «А разве нет?», но сдержался.

Наверное, доктор Зоннберг был не из врачей, как, например, Османов, а скорей как Ларри Степанов – тоже ведь доктор, пусть и не лечил никого. Как бы там ни было, говорил он гладко, много, красиво, и не за что было зацепиться, чтобы возразить, даже обидеться на него или разозлиться было почти невозможно – он не давал повода. Доктор Зоннберг говорил что-то, подобное речам доктора Густавссон: что у Арчи тяжелая неизлечимая болезнь, что самые оптимистичные прогнозы врачей при самой невероятной и успешной терапии отпускают Арчи около тридцати лет постоянных болей, патологической осторожности и ограничений, что уже Арчи отстает по росту от ровесников на добрые пятнадцать сантиметров, и все потому, что кости сплющиваются, потому что он, такой тоненький, маленький и горбатый, все равно для них тяжелый. И легким уже тесно в грудной клетке, потому что ребра растут совершенно странно – скорей растягиваются, чем добавляют в объеме и массе. И Арчи уже с трудом слышит без слухового аппарата. И – доктор Зоннберг этого не сказал, но Арчи мог добавить сам: волос на голове не осталось – не росли, а которые были, выпали. И что самые мощные инъекции всяких там хитрых веществ ему не особо помогают, потому что нет у него в организме того гена, который помог бы их усвоить. Все это Арчи уже знал, а доктор Зоннберг говорил так, что это звучало необидно и даже не страшно. А доктор Зоннберг все продолжал: рассказывал, что его мама – смелая и сильная женщина, которая не побоялась трудностей и обеспечивала его всем возможным, насколько ей позволяло, разумеется финансовое благополучие. А ведь у Арчи шестеро братьев и сестер, о которых нужно заботиться. «Как шесть?!» – хотел спросить Арчи: было-то четверо – ну, без него. Но осекся. Наверное, что-то все-таки отразилось на его лице, и доктор Зоннберг пояснил:

– Твоему младшему брату скоро исполнится тринадцать месяцев, а младшая сестричка родилась совсем недавно.

Арчи пожал плечами. Наверное, ему следовало обидеться на маму, что она вообще не вспомнила о том, чтобы и ему рассказать. А с другой стороны…

– А они здоровые? – спросил Арчи.

– Вполне, – дружелюбно улыбнулся Зоннберг.

– Это хорошо. Наверное, – добавил Арчи и опустил голову. Он поморгал, чтобы удержать слезы, задержал дыхание, чтобы не всхлипнуть.

Так что и получалось, что маме нужно было заботиться о них о всех, а тетя Аннаберта выходила замуж, и это тоже требовало подготовки, и вообще у мамы новый муж, и он в принципе не против старших детей.

«Но я могу оказаться сюрпризом», – дополнил про себя Арчи.

– Я мог бы тоже помогать ей. Выучился бы программированию, например, – сказал он и посмотрел на Зоннберга. – Им, наверное, непросто зарабатывать много, чтобы всем хватало. Тогда было не очень легко купить все, что нужно.

– Не стоит беспокоиться, малыш, мы позаботились об этом, – Зоннберг попытался улыбнуться еще шире, и Арчи меланхолично подумал, не лопнут ли у него от напряжения щеки. Нет, обошлось.

– Спасибо, – тихо сказал Арчи.

– Тебе здесь плохо? Может, у тебя есть какие-то пожелания? Арчи, малыш, ты ведь знаешь, что тебе достаточно поговорить с Лизой Кремийон. Или ты даже можешь поискать с помощью твоего замечательного медиаюнита, что ты хочешь, и заказать.

– Я хотел бы велосипед, – невесело усмехнулся Арчи.

– Хм, – Зоннберг сделал вид, что задумался. – К нему не мешало бы заказать и новый скелет, правда? – Бодро произнес он после паузы. – Дай срок, малыш, у тебя будет самый замечательный велосипед, и ты будешь кататься на нем. Или на роликах. Или на антиграв-доске. Как тебе такой вариант?

– Для этого тем более нужен новый скелет, – дернул плечами Арчи и принялся рассматривать стены. Какая-никакая, а попытка бунта.

Доктор Зоннберг отметил ее, не то чтобы оценил, но отнесся с уважением – хотя бы формальным. Он подался вперед и произнес тихо, заговорщицки, хищно сощурив глаза:

– Арчи, дай срок. Ты сможешь все это делать.

– Профессор Октавия тоже так говорит, – буркнул Арчи, всем видом демонстрируя: сказать можно всякое.

– Кстати, вы с ней хорошо ладите? – легкомысленно спросил Зоннберг, а глаза его за линзами очков сверкнули сталью.

Она была угнетающей личностью, если можно так сказать. Арчи очень боялся разговаривать с ней, как, например, с доктором Османовым. Конечно, он и профессору Ларри особенно не доверял, хотя тот был милым и добродушным и все время угощал сладостями, мороженым там, засахаренными орешками всякими. Но профессор Октавия даже по сравнению с профессором Гужита, например, казалась куда более суровым человеком.

А еще Арчи отлично понимал, что доктор Зоннберг, скорей, знает о нем все. Как если бы Арчи был препарированной бабочкой за стеклом в его кабинете. У Гужиты были такие в его лаборатории в общей комнате. Арчи, увидев их в первый раз, расстроился: их было жалко. Потом, конечно, привык, как и к тому, что у Гужиты в лаборатории макаки особенно долго не задерживались, а уж мышки вообще. Но бабочек, таких красивых, таких непохожих ни на что, было отчего-то особенно жалко. Наверное, потому, что Арчи ощущал себя именно так: пригвожденным к этому креслу, или к этой кровати – на которых был и логотип центра, находящимся под постоянным наблюдением, заключенным на территории этого дурацкого центра.

В общем-то, ничего против профессора Октавии Примстон Арчи не имел. Хотя она и могла не нравиться доктору Зоннбергу. Но выбор между Октавией Примстон и Дамианом Зоннбергом был ему очевиден: Арчи знал Октавию Примстон, а этого Зоннберга – нет. И что-то было подозрительное в этом человеке.

– Нормально мы с ней ладим, – отмахнулся Арчи. И снова заскользил взглядом по стенам.

– Отлично, – с готовностью отреагировал Зоннберг. Улыбка у него на лице не изменилась, зубы от напряжения не потрескались, но Арчи не мог припомнить ни одной причины, чтобы верить ему. – А как проходят эксперименты с нейроинтерфейсом?

Профессор Леонора-Мария Робардс – отличная тетенька, неугомонная и шустрая. При этом не обращавшая внимания на постоянные жалобы Арчи. Ей-то приходилось налепливать на него постоянно эти датчики, затем снимать, или в последнее время это был целый шлем, который состоял из двух частей, вроде яйца такой, он закрывал всю голову до плеч, и поначалу было совершенно жутко, потому что Арчи лишался всякой – ВСЯКОЙ – возможности видеть и слышать. Профессор Робардс объясняла ему, что мозг вообще все воспринимает как электросигналы, а глаза-уши – и даже кожа – это просто интерфейс, не лучше и не лучше любого другого, даже хуже, если честно. Она еще что-то рассказывала, перед тем как это шлемояйцо защелкивалось на голове Арчи и он снова лишался возможности видеть и слышать. Но вроде у него, точней у его мозга получалось обрабатывать сигналы, которые профессор Робардс посылала ему, и даже что-то там транслировать обратно; они каждый раз смотрели вместе те сюжеты, которые Арчи передавал вне, и он удивлялся: какие жуткие картинки! Но относительно точные, не без этого.

В общем, неплохо все было. Но почему этот доктор Зоннберг еще и его мнение хотел знать? Разве профессор Робардс не рассказывала ему? Или он хотел, чтобы Арчи поверил, что Зоннбергу интересно его, Арчи, мнение?

Пожав плечами, Арчи обреченно отозвался:

– Нормально все. Как будто вы не знаете.

– Знаю, – охотно признал Зоннберг. – Но мне хотелось бы и тебя услышать.

Арчи скептически посмотрел на него. Он опустил глаза на свои пальцы и принялся их рассматривать.

– Кстати, – снова этим своим приятельским тоном сказал Зоннберг, – я однажды упросил Леонору-Марию показать моему племяннику этот нейроинтерфейс. С трудом, надо сказать. Это было даже сложней, чем получить разрешение у начальства. Это ведь очень секретная разработка, Арчи.

– Знаю, – буркнул тот, поднял на секунду глаза с пальцев на Зоннберга и снова на пальцы.

– Он был в восторге. А ведь он учится в лучшей школе столицы, постоянно ходит на самые разные экскурсии в самые разные научные центры.

Арчи снова посмотрел на него, и на его лице открыто читалось: «И что?».

– У тебя действительно уникальная возможность принимать участие в таких здоровских разработках, – продолжил Зоннберг.

– Я тоже хочу на экскурсию в самые разные научные центры, – пробормотал Арчи.

– Мы можем это устроить, – мгновенно отреагировал Зоннберг.

– Правда? – скептически посмотрел на него Арчи. А в глазах затеплилась надежда.

– Конечно. Твой экзоскелет уже готов, можно будет не бояться за всякие неудобства. Ты хочешь, чтобы тебя сопровождала доктор Густавссон?

– А можно доктора Османова? – осторожно попросил Арчи. – Доктор Густавссон, наверное, не очень интересуется техникой.

– Можно доктора Османова. Очень рекомендую музей механических устройств, – гордо произнес Зоннберг, дотронулся до наручного юнита и повернулся к экрану. – Ты знаком с ним? Или вот. Я очень любил ходить в этот музей, когда учился. Ботанический.

На экране сменялись один за другим виды, Арчи внимательно смотрел на них, помалкивал – доктор Зоннберг все старался расположить его, но на Арчи это производило эффект, далекий от ожидаемого, – запоминал, что именно ему показывали, чтобы потом самому изучить получше, без этого – экскурсовода, – и тихо радовался, что наконец он вырвется из этого дурацкого центра.

Доктор Зоннберг еще поговорил на разные темы, наверное, чтобы убедиться, что с Арчи действительно все в порядке; и тот старался делать вид, который от него ожидали – бодрого жизнерадостного мальчика. А сам все думал: уберется или нет?

Зоннберг поднялся, сообщил с грустным видом, что ему было очень интересно поболтать с Арчи, но время не терпит, а его ждут дела и вообще пора, и вроде продемонстрировал готовность убраться восвояси, но у двери остановился и после паузы спросил у Арчи:

– А ведь доктор Густавссон неплохой человек, не так ли? Почему ты не хочешь, чтобы она составила тебе компанию на время вылазки?

– Она не очень разбирается в технике, – помолчав, ответил Арчи, глядя на него. – Наверное.

– А вообще? Если бы она предложила тебе провести пикник у озера, например, ты бы согласился?

Арчи погладил подлокотник кресла, избегая глядеть на Зоннберга.

– Зачем нужны эти пикники, – буркнул он наконец.

– Действительно, – покивал головой Зоннберг.

Следующим пунктом повестки дня Дамиана Зоннберга был, как ни удивительно, разговор с одним очень ушлым человеком. Предприимчивым не менее, чем он сам, а в некотором смысле как бы даже не более. Тем более этот предприимчивый человек уже ждал его в кабинете. С позволения Дамиана Зоннберга, разумеется; помощник имярек предложил Пифию Манелиа разместиться в кабинете и вообще обустроиться с максимальным комфортом в ожидании Зоннберга. Что Пифий Манелиа и сделал. Он пил четвертую чашку какого-то безумно дорогого чая, курил не менее безумно дорогие сигариллы и изучал информацию по проекту «Арчи 1.1». Собственно, он был удивлен, когда пройдоха и хитронос Зоннберг предложил ему встретиться, еще более удивился, когда его помощник старательно демонстрировал гостеприимство. Казалось: со стороны Зоннберга станется капнуть слабительного в резервуар с водой кофе-автомата, ан нет, уже которая чашка, и все в порядке, никаких неожиданных позывов. Неужели Зоннберг полон благих намерений по отношению к Пифию Манелиа – и даже бескорыстно?

Это, в некоторой степени, было неожиданно. Дамиан Зоннберг был не из тех людей, которые способны поделиться чем бы то ни было: бокалом вина, краюхой хлеба, успехом в предприятии. «Арчи 1.1» был неожиданностью для Пифия Манелиа, и еще большей неожиданностью стала возможность получить доступ к досье так же просто, как и к дивным сигариллам. Чай был так себе, единственным его достоинством была цена, а вот все остальное впечатлило Пифия Манелиа. И, кажется, он понял, о чем именно говорили дядюшка Армин, Бенскотер и старик Бруно Тамм давеча на посиделках, на которые была приглашена маменька Пифия – как-никак сестра Надежды Рейндерс. Эти старики не называли имен участников проекта – его рабочих лошадок, даже о самом мальчике не говорили иначе как об «объекте», «артефакте», «экземпляре», делали вид, что им не неприятно обсуждать успехи Ромуальдсена, посмеивались над Зоннбергом, отзываясь о нем, как о «том на побегушках», и общее настроение было с некоторым трудом определено Пифием Манелиа как подозрительно-торжествующее. Старики отлично знали, что до тех пор, пока не пройдет как минимум год после окончания проекта, невозможно будет дать его полную оценку; промежуточные итоги не значат ничего. А проект окончится со смертью экземпляра. И пусть дядюшка Армин и был настроен прожить до двухсот пятидесяти лет – спасибо всевозможным регенерирующим, трансфузионным, мио-, крио-, ауро– и прочим терапиям – но если судить по тем данным, которые изучал Пифий Манелиа, «экземпляр» за здорово живешь перемахнет этот рубеж. И как бы не в два раза.

А проект был дерзок. В духе прожектёра Ромуальдсена, бесспорно, безрассуден до такой степени, как только космовойска себе и могут позволить. Это практически как высадка десанта, прямо с самого начала состоящего из людей на тридцать процентов, на совершенно незнакомую карликовую планету – даже без предварительной разведки зондами. Плевать на успехи в нейронауках, всевозможных кибернетиках, инженерных и био-науках, плевать на то, что ученые чуть ли не с закрытыми глазами могли оперировать мыслительными и творческими процессами, считывать их, моделировать, корректировать и встраивать в голову человека новые; плевать, что генная инженерия достигла невероятных высот. Плевать, что транспланталогия уже несколько поколений считалась чем-то заурядным, а протезирование – чуть ли не модным. Но одно дело протез глаза или конечности; или искусственное сердце – невероятный гибрид генетики, биологии и все той же кибернетики. Но собрать в одном организме все, просто-таки все и всяческие достижения вышеперечисленных наук, нашинковать их, смешать, сформовать, запустить двигатель, и все это – вокруг живого человеческого мозга? Пифий Манелиа не мог не испытывать благоговейного удивления, но при этом не мог отделаться и от гаденького голоска, мерзко хихикавшего где-то у корня языка: не иначе Зоннберг захотел похвастаться. Важный человек, занырнувший в престижный проект, занимающий в нем одно из руководящих мест. Наверное, в кои-то веки Пифий Манелиа завидовал востроносому Дамми Зоннбергу, а не наоборот.

Именно так всегда было, и Пифий Манелиа принимал это как нечто само собой разумеющееся. Дамми Зоннберг мог как угодно ловко добывать себе стипендии и гранты, вон, из самого захолустья пробился в университет, оттуда – в магистратуру, даже заслуженно, как говорили. Как говорили некоторые, поправил себя Пифий Манелиа. О Зоннберге разные слухи хаживали, о его готовности оказывать самые разные услуги профессорам университета, в том числе и интимные, поговаривали как о чем-то почти доказанном. Но живучести, верткости у этого Зоннберга не отнять. Прибыв в столицу, он никому не был нужен, но на холодность по отношению к себе внимания не обращал, проникал на одну вечеринку за другой, как-то так Пифий Манелиа с ним и познакомился. Хотел бы знакомство ограничить формальными приветствиями, но Зоннберг был иного мнения, постоянно напоминал о себе, был готов любым доступным способом послужить маменьке Манелиа и тетушке Рейндерс, а также ее мужу. А теперь как бы не Пифий Манелиа может оказаться просителем.

Но вот и сам Дамми явился. Пифий Манелиа не пошевелился свесить ноги с дивана, задумчиво выпустил несколько колец дыма и лениво отдал приказ искину заткнуться. Зоннберг помахал рукой перед носом, разгоняя дым.

– Ты все еще не куришь? – вальяжно спросил Пифий Манелиа.

– Отчего же, – пожал плечами Зоннберг.

– Действительно, – задумчиво произнес Манелиа и сосредоточенно оттопырил губу, рассматривая сигариллу. – Хорошие штуки. Куда лучше, чем кофе. Смею предположить, кофе ты покупал сам, а сигариллы тебе подбирал консультант. Отсюда и разница.

– Наполовину верно.

– Все сам? – печально вздохнул Манелиа.

– Все консультант. Но Бенскотеру понравился именно кофе, – ухмыльнулся Зоннберг. Манелиа посмотрел на него, сощурившись, и хмыкнул.

– Воякам все бы погорчее да погорючеее, – пожал он плечами и зевнул. – И что тебе от меня нужно? Учитывая, что ты теперь поважней птица, чем я.

Зоннберг пожал плечами.

– Ты намеренно ограничиваешь референтность оценки какой-то очень узкой сферой, – сказал он.

– Что-о-о? – недоуменно протянул Манелиа. – Дамми, будь проще, не пытайся казаться умней, чем я тебя знаю. Ты сам хоть понял, что сказал?

– Всего лишь, что ты преподнес крайне субъективную оценку, которую могло бы высказать одно из твоих виртуальных «я», как исключительно объективную и надежную.

– Ты еще скажи, что на самом деле ты совсем незначительный чинуша здесь в центре.

– Не скажу. Но, Пифий, – мягко, почти шаловливо улыбнулся Зоннберг, и стекла его очков шаловливо сверкнули, – я всего лишь чинуша. Мой удел – оставаться безвестным широким народным массам и заниматься грязной организационной работой. А ты – светило науки, первопроходец психологии искинов и псевдо-киберорганизмов, говоришь о психологии квантовых компьютеров как о чем-то данном.

– Психология кванкомов, – судорожно выдохнул Манелиа. – Каким идиотом нужно быть, чтобы читать заголовки статей, но не читать даже их аннотации. Нету психологии кванкомов. Алгоритмика, логика – есть. Психологии – нет.

– Не буду спорить. Я, боюсь, не настолько хорошо знаком с кибернетикой, чтобы соглашаться или спорить с тобой. Но я доверюсь твоему авторитету.

– И к чему был этот тщательный и виртуозный анус-лизинг?

Такими грубыми нападками Дамиана Зоннберга не пронять. Он поправил очки, повернулся к экрану, вызвал на него модель Арчи 1.1, как ее представляли ученые года через три.

– Восхитительно, – произнес он с почти искренним благоговением, любуясь будущим – и все еще тайным Арчи 1.1.. – Все-таки Сигфрид Ромуальдсен действительно гений.

– Дамми, когда… если… нет, наверное, когда. Когда тетушка Надежда пригласит тебя на свой субботний кофе, не вздумай заикаться о гениальности Сигги Ромуальдсена. Иначе это будет твое последнее приглашение. Ты же наслышан, как любят получать важные мира сего приглашения на кофе мадам Рейндерс?

– Я не думаю, что в этом частном случае и вообще отныне и впредь целесообразно будет говорить о гениальности Ромуальдсена в связи с этим проектом, – вежливо улыбнулся Зоннберг.

– Ах, старый добрый Дамми Вертлявая Ящерица. С удовольствием избавляется от старых хозяев, чтобы начать паразитировать на новых, – патетично воскликнул в потолок Пифий Манелиа и свесил ногу. Он с любопытством смотрел на Зоннберга и ждал.

– Я выживаю, подыскивая себе новых хозяев. Чтобы не паразитировать только, а симбионтствовать. Я был очень полезен Ромуальдсену, когда он заправлял этим проектом. В свою очередь, ты паразитируешь на дядюшке Рейндерсе. Помнится мне, тебе никогда не нравилось ходить к нему на семейные ужины, ты устраивал на них скандалы. Но никогда не отказывался.

– Слаб, – драматично, эффектно приложив руку к сердцу, сообщил Манелиа. – Люблю, знаешь ли, красиво жить.

– Я заметил, – тонко улыбнулся Зоннберг. Он мог бы много чего добавить, но предпочел не делать этого. Вместо этого продолжил: – Собственно, я разделяю это желание. Собственно, – оживившись, продолжил он, – я предлагаю тебе расширить свои возможности. Ты не хочешь принять участие в проекте?

– Проекте? – после паузы переспросил Пифий Манелиа и скептически улыбнулся. Зоннберг указал глазами на экран, перед которым вращалась трехмерная проекция будущего, еще только виртуального Арчи 1.1. – У вас что, нет психолога?

– Есть, и не один. Но они не устраивают ни меня, ни… – Дамиан Зоннберг помолчал и покосился в сторону центрального административного комплекса. – Ни… – протянул он, надеясь, что Пифий Манелиа расслышит за этой паузой имена высшего начальства. – Ни, по большому счету, Арчи 1.0. Эта Густавссон была хороша в подготовительный период, неплохо сгладила углы в начальный период, но теперь не справляется совершенно. Арчи замыкается, у меня складывается предположение на основании ее отчетов, что он не доверяет ей, а она, кажется, обзавелась слепым пятном размером с Антарктику по отношению к нему. Из ее занудств невозможно сделать никаких выводов, а нам нужны еще и прогнозы. И мне не нравятся мои прогнозы на этот счет.

– Прогнозы насчет прогнозов Густавссон насчет прогнозов Арчи 1.1? – вредно захихикал Манелиа. Но он свесил обе ноги и отложил сигариллу. – Я восхищен твоей прозорливостью и предусмотрительностью, милый Дамми. Насколько это позволяют твои слова о твоей прозорливости и предусмотрительности, милый Дамми. Но я несколько беспокоюсь. Проект под кураторством космовойск, о котором не говорится ничего, вообще ничего в относительно открытых источниках. И ты так просто рассказываешь мне – постороннему человеку – о нем? Ты очень рискуешь, Зоннберг.

– Не думаю, – хмыкнул Дамиан Зоннберг. – Если ты вздумаешь болтать о проекте, на который рассчитывает и Армин Рейндерс, меня вышвырнут отсюда. Но и ты вряд ли насладишься кофе тетушки Надежды, потому что едва ли она снисходительно отнесется к щенку, из-за которого поколебалась карьера дядюшки Армина.

Пифий Манелиа хмыкнул и размашисто покачал головой.

– Не поспоришь, – легкомысленно отозвался он. – И? За каким хреном ты рассказываешь мне о проекте?

Дамиан Зоннберг развел руками.

– Разве не очевидно? – удивился он.

– Мне – нет.

– Ну разумеется, чтобы ты начал в нем сотрудничать.

– Что за чушь? – изумился Пифий Манелиа. Он наставил палец на 3Д-проекцию Арчи 1.1. – Даже если это – очень скоро-будущий этап, а вам уже сейчас нужен психолог, чего ты хочешь от меня? Я не психолог. Я – киберпсихолог.

– Это твоя вторая специальность, – спокойно возразил Зоннберг.

– Это была моя вторая специальность. Жалкие десять лет назад. Я не практиковал, не тренировался, не квалифицировался, не совершенствовался. Мой практический опыт в человеческой психологии можно сложить в твой хьюмидор, и еще место останется. Я давно уже спец по искину, ты, чувырло!

Зоннберг с силой сжал зубы.

– Тем более, – наконец сказал он. – Ты можешь начать знакомиться с искином, предназначенным для Арчи 1.1, и попутно освежишь свои знания по психологии.

Пифий Манелиа потряс головой и недоуменно уставился на Зоннберга. Тот – начал отдавать приказы своему компьютеру.

– Чисто условно, – наконец сказал он. – Человеческое. Его сфера влияния.

Компьютер послушно показал мозг и окутал всю фигуру Арчи 1.1 прохладно-зеленым сиянием.

– Искиновое. Его сфера влияния.

В грудной клетке засветился голубой шар, и вся фигура Арчи 1.1 заискрилась льдисто-голубым.

– Тебе будет над чем работать, Манелиа. У тебя будет очень много работы по твоим обеим специальностям, – с уверенностью сказал Дамиан Зоннберг.

Пифий Манелиа недоверчиво засмеялся, затем выдохнул: «Вау…».

В этот же день, как ни странно, в который Пифий Манелиа сразу же, даже не обдумывая, принял решение об участии в проекте «Арчи 1.1», Илиас Рейндерс был включен в состав отделения Института архитектуры при Главном управлении космовойск и приступил к разработке новой базы на Марсе. Не просто базы – жилого сектора. Не просто жилого сектора – города. Настоящего города, рассчитанного поначалу на двадцать тысяч жителей, но – исключительно поначалу. Затем этот город будет расти, что, по большому счету, оказывается судьбой многих, пусть и не всех городов; наверняка к нему будут достраиваться новые и новые сектора, но это потом. Поначалу – город для двадцати тысяч граждан. Разработки велись уже около семи месяцев, и в сентябре на Марс должна была отправиться тестовая экспедиция. Чтобы на месте скорректировать уже готовый проект с учетом фактических данных, а не сводок метеовойск и геодезических разведок. Илиас Рейндерс рассчитывал и в этой экспедиции оказаться – это давно было его мечтой: побывать за пределами Земли.

========== Часть 6 ==========

Арчи мог думать о Дамиане Зоннберге что угодно, но человек свое слово держал. Профессор Ларри, профессор Октавия и новый психотерапевт с чудным именем Пифий действительно принялись готовить Арчи к настоящей вылазке в самый настоящий зоопарк. Профессор Ларри начал с того, что потребовал от Арчи основательно изучить карту зоопарка, профессор Октавия – суровая тетенька, которая только что зубами не скрипела, когда к ней обращались по имени – заставила основательно изучить возможности экзоскелета, а профессор Гужита долго и усердно делал какие-то тесты, которые утомили Арчи куда больше, чем самые сложные занятия с самыми разными учителями.