Текст книги "Две души Арчи Кремера (СИ)"
Автор книги: Marbius
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 50 страниц)
Кажется, Арт хотел что-то сказать. Но небольшая хитрость Арчи – и он не слышит, не слушает это вездесущее нечто. Не личность; не до конца, по крайней мере, нечто, что Арчи находил унизительным именовать «протоличностью». Нечто, радовавшееся, когда Арчи был с ним дружелюбен, но совершенно не проявлявшее эмоции, когда Арчи на него сердился. Нечто, что Арчи так и не мог представить во плоти. Потому что это тело – оно было ЕГО телом. Хотя Арчи не оспаривал права Арта управлять им – когда он, Арчи этого хотел.
И по глубоком размышлении, Арчи Кремер не оспаривал права Арта на это тело. В какой-то мере если случится чудо и Арт исчезнет, это тело будет казаться пустым.
Затем к Арчи началось паломничество. Поднакачавшись спиртным, осмелев, раззадорившись, особенно после разговоров с коллегами, все решили не просто глазеть на неприступного Арчи Кремера, хорошенького, что твоя кукла, и холодного похлеще Снежной Королевы, но еще и потрогать его, пожать руку, сообщить, что и он тоже принимал участие, кожу, допустим, разрабатывал, придумал, как усилить тактильные характеристики, к примеру. Кстати, как она ощущается? Арчи отвечал – для него каждый вопрос был еще одной оплеухой, еще одной зуботычиной, но и не отвечать он не мог: вынужден был признавать, что обязан им, поэтому рассказывал, позволял щипать, сообщал об ощущениях и что там еще.
Аронидес подошел к Арчи следующий раз, когда время близилось к полуночи.
– Я похищаю его у вас, – непринужденно сообщил он группе жаждущих пообщаться с героем вечера. Возразить никто не осмелился: Аронидес, конечно, был вежлив, по-светски учтив, но взгляд у него был акулий, пробирал до кишок. Аронидес повернулся к Арчи, дружелюбно улыбнулся и сказал: – Как насчет кофе в кабинете? Пойдемте.
Несмотря на то, что Аронидес спас Арчи от небольшой совсем стаи очень голодных волков, готовых растерзать его в клочья, чтобы заглянуть внутрь, воочию проверить, как работает тот или иной орган, спасением вообще назвать этот маневр Аронидеса Арчи поостерегся бы. Больше походило на известное «из огня да в полымя». Чтобы глава генштаба, человек, чье могущество трудно было переоценить, да уводил Арчи из-под осады из бескорыстных побуждений, поверить было сложно. Арчи и не верил. Аронидес же задавал ему самые общие вопросы – стандартно: как он ощущает себя здесь, как чувствует себя в центре, каковы его впечатления о стажировках и людях; он был любезен, казался заинтересованным, даже пытался подшучивать над Арчи. Выглядело это неожиданно, звучало – неестественно, насколько Арчи мог судить. Но и избавиться от этого не представлялось возможным. Арчи и не пытался. Тем более он очень хотел знать, чего этому человеку от него нужно. И еще: насколько велики его возможности в отношении Арчи. Может ли он выключить его, если захочет. Может ли управлять Артом – если захочет. Есть ли у него красная кнопка – абсолютное «выкл.».
Самым интересным было крайне прохладное отношение Арчи к предстоящему разговору, который должен был стать важным, но не более; Арчи отказывался признавать его решающим, ключевым, судьбоносным. Сам Аронидес, каким бы ужасным ни казался, едва ли мог засунуть Арчи куда-то или принять в его отношении такие действия, которые бы возымели невероятные последствия. У него, у этого самого важного чиновника, самого могущественного офицера, была не самая простая жизнь, и путы-оковы на конечностях были как бы не потяжелей, чем у Арчи. Тем более Арт по требованию Арчи раскапывал документ за документом, а в них выискивал место за местом, абзац за абзацем, в которых указывалось, сколько у Арчи прав и сколько у этих типов по отношению к нему обязанностей. А если шумиха поднимется, а если пригрозить, что заговоришь во всеуслышание о бесправствах, которые творятся по его благословению?
– Для девятнадцатилетнего человека вы удивительно терпеливы, Артур, – задумчиво сказал Аронидис, идя к окну. Он подошел к нему, сцепил руки за спиной, замер; Арчи праздно пытался подобрать как можно более точное определение его позе. Величественная – нет, плечи поникли; размышлятельная – или как ее там, медитативная – тоже нет, для этого он слишком внимательно смотрел за окно, словно изучал игроков на поле, прицениваясь, на кого делать ставки; и не меланхоличная – Аронидес не производил впечатления человека, о чем-то тяжко думающего и страдающего при этом, и упивающегося страданием: вовсе нет, он свое бремя нес с достоинством. – Знаете, – внезапно развернувшись, вперился он в Арчи, – я в вашем возрасте понимал необходимость таких сборищ, старался побывать на многих, но как же я утомлялся. По вам не скажешь, что вы утомлены. Хм, несмотря на интерес, который… – Аронидес сделал паузу – и у Арчи создалось впечатление, что слово, которое он применит потом, здорово зависит от его, Арчи, поведения в эту паузу, – вы привлекали, – дружелюбно закончил он.
– Я обязан всем этим людям своими достижениями. Своим существованием.
– И мне тоже?
– Вы были начальником генштаба в то время, когда принималось решение о моем включении в проект?
– Нет. – Аронидес уселся напротив Арчи; казалось, он остался доволен выпадом. – И должен признаться, возможно, если мне побыть беспристрастным, изо всех кандидатов на место, которое отвели вам, я выбрал бы не вас. Возможно, это было бы моей ошибкой. Вы ведь не подходите для целей проекта, м-м, для долгосрочных целей проекта. Точней, тот мальчик не подходил. С точки зрения личностной. Я и сейчас уверен, что вы – не самый лучший вариант для тех былин, которые слагал Ромуальдсен. Слышали о таком?
Арчи заорал на Арта, требуя сообщить хотя бы какую-нибудь информацию об этом Ромуальдсене. Ориентировочно: человек, близкий к генштабу, возможно, вхожий в него, связанный с проектом. Арт начал вываливать на него ворох самых разных сведений, какие-то тексты, в которых встречалось упоминание об этом человеке, обрывки статей, телепередачи, даже интервью с ним. Арчи пытался хоть как-то разобраться в этом потоке, а ведь еще и за Аронидесом нужно было следить, чтобы определить, когда он утомился ожиданием, чтобы успеть отреагировать. Чертово послушание, чертово стремление быть хорошим, не вызывать нехороших чувств у тех, кто смотрит на тебя.
– Нет, – после секундной заминки, которая ему самому показалась вечностью, оветил Арчи, – но могу предположить, что речь идет о Сигфриде Ромуальдсене, адмирале, штатном вульгарном философе штаба, человеке, жаждавшем быть футурологом. – Арчи на мгновение отвлекся. – Оставшемся на свободе, несмотря на злоупотребления.
Аронидес нахмурился.
– Вы действительно ничего не знаете о Ромуальдсене, но способны непринужденно охарактеризовать его личность таким образом?
Он усмехнулся. Арчи решил не отвечать.
Помолчав, Аронидес продолжил:
– Это в какой-то мере подтверждает мой тезис. Я не выбрал бы вас, Кремер. Вы до сих пор кажетесь мне недостаточно жестким. Но, кажется, вы оказались уместным выбором.
К ним подъехал стол с интегрированным автоповаром. Аронидес покосился на него; Арчи любопытства ради попытался распознать, приказывал ли Аронидес дрону или просто смотрел, а если да, то какие приказы отдавал. Возможно ли смеха ради взломать этого дрона. Возможно ли смеха ради Арту связаться с дроном. В принципе возможно. Но неловко было.
Аронидес взял чашку с кофе, сделал приглашающий жест. Арчи, подумав, решил остановиться на стакане воды. Арт одобрил: организму была нужна жидкость.
Под пристальным взглядом Аронидеса хотелось поежиться, что ли: он, казалось, недоумевал, что кукла, по большому счету, артефакт в самом общем смысле способен пить воду, хотя он и знал, что это возможно и даже необходимо. И Арчи точно так же пристально смотрел на него, пытаясь определить, что именно Аронидес думает. Арт был уверен в том, что он пребывает в растерянности, но с искина что возьмешь – он способен анализировать только физиологические параметры и соотносить их либо с эталоном, либо с поведением объекта наблюдения же, просто в других обстоятельствах. Так что Арчи не сомневался, что растерянность – это лишь один аспект настроений Аронидеса, возможно, не самый существенный. Уж с чем–с чем, а с такими эмоциями он способен справиться. Скорее всего недоумевал: и это – человек? Или: а где здесь человек?
– Поговорим более основательно, Артур. Я не буду говорить о вашей великой миссии и прочих идеологических вывертах. Вы слышали немало, вы услышите немало. Возможно, вы и сам будете вынуждены вещать о чем-то похожем. Вы ведь понимаете, о чем я говорю.
Арчи кивнул. Прорыв в науке, качественный скачок прогресса, уникальные достижения, симбиоз самых разных отраслей науки. Невероятные возможности. И еще тысяч с полдюжины громких слов, порознь чего-то да стоивших, а все вместе превращавшихся в мусор. Но Арчи был вынужден время от времени сам их оглашать, потому что учебный план требовал, ситуация обязывала, еще что-нибудь.
– Хорошо. – Аронидес задумчиво посмотрел на чашку, сделал глоток, одобрительно кивнул головой, хмыкнул. – Сам по себе проект «Человек 1.1» – это невероятная авантюра. Я удивляюсь, что мой предшественник согласился на нее. Но я полностью поддерживаю его решение и считаю ее в некоторой степени оправданной. М-м, оправдавшей себя. Хотя признаюсь честно, что повторения этой авантюры не допущу. Вы останетесь уникумом. Почему?
Расходы. Первое и главное. Риски. Второе и не менее главное. Человеческая жизнь, правда, это так себе причина, что по стоимости, что по значимости. По большому счету, биоэтики сражались за жизни подопытных животных с куда большим рвением, чем сопротивлялись разным исследовательским программам, в которых люди могли подвергаться угрозам, будь то новые терапии, лекарства или что там еще. Дело было не в Арчи – в Арте: он стоил куда больше, причем изначально. Хотя именно Арчи Кремер, а не Арт, являлся приемлемым в общественых диспутах аргументом, чтобы подчеркнуть значимость проекта, его невероятную важность.
Арчи сообщил все это Аронидесу, стараясь подобрать слова понейтральней, избежать любого – абсолютно любого проявления эмоций, но и не звучать слишком уж механически. Первое – из-за робости, второе – из-за иного чувства. Оно было с Арчи постоянно с некоторых пор, укреплялось тем отчетливей, чем больше Арчи испытывал, никогда не засыпало, никогда не рвалось вперед; не требовало внимания, не позволяло забывать о себе. Не гордость – откуда бы ей взяться, чем бы Арчи гордиться. Не самолюбие: было ли оно, это «само», чтобы его любить, а если было, то кто именно – Арчи – или – Арт? Это было странное чувство, не позволявшее робости, так свойственной Арчи Кремеру – истиному, тому, маленькому, поникнуть совсем. Наверное, уверенность. Возможно, достоинство. В конце концов, не дураком же он был, Арчи Кремер; ему доверили Арта – отличный экземпляр, сам Арт подтверждал, что характеристики Арчи значительно улучшились с момента механической интеграции, находятся на критическом уровне, а то и превосходят его, так что основания для этого достоинства были.
Аронидес внимательно слушал, что говорил ему Арчи; он изучал не столько слова Арчи – этого добра он наслушался за свою жизнь, а уж сколько сам напроизносил, представить страшно. Ему куда любопытней было услышать, как именно Арчи преподносит эту чушь. И он оставался доволен. С другой стороны, он не мог избавиться от жутковатого ощущения: он знал, что перед ним сидит искусственное создание, не мог заставить себя поверить, что в этом манекене заключен человеческий мозг, да еще и интонации у него были своебразные – как у речевого интерфейса генштабовского мегакомпьютера. Эта железяка достаточно ловко пользовалась знаниями о человеческой речи, была отвратительно наблюдательной и имитировала то, что замечала, весьма достоверно – но была железякой. В самой аргументации, в структурировании дискурса было что-то нечеловеческое, слишком логичное, последовательное, бесстрастное. Примерно так звучал Арчи Кремер. Не Арт ведь.
– Отлично, – сказал Аронидес. – Но вернемся к тому, зачем нам нужен этот проект. Я не буду проверять ваши знания о геологии и геоэкономике Земли. Уверен, что они обширны, а что вы не знаете, о том можете справиться в любых доступных вам библиотеках. Я уже отметил невероятную ловкость, с которой вы это делаете. Лично, хотя знал об этом давно изо всех этих отчетов. Но вы знаете, что терранские ресурсы конечны, а некоторые так и приблизились к пороговому уровню. Не так ли? В связи с этим все более актуален вопрос освоения других объектов Солнечной системы, что уже делается давно и успешно. В тех пределах, которые позволяет современное развитие технологий. Не так ли, Артур?
– Оно позволяет некоторые предприятия даже на Венере, – спокойно сказал Арчи.
– Да-да-да. Оно же позволит некоторые предприятия и на Церере, и на Сатурне, и на Юпитере, вопрос в экономической целесообразности. И в эффективности предприятий. А расчеты показывают, что только дроны, без человека, делают любую экспедицию куда менее эффективной. Разведывательно-исследовательская миссия – сколько угодно, промышленная – нет. Даже освоение Марса сталкивается со многими проблемами именно потому, что подавляющее большинство работ вынужденно проводят дроны, в крайнем случае люди, но в скафандрах с максимальной степенью защиты. Эти штуковины и весят безобразно много, даже на Марсе, но они и крайне энергоемкие, и делают оператора очень неуклюжим. А вы конструировались, ваше тело конструировалось, – быстро поправился Аронидес; Арчи не изменил выражения, не хмыкнул, никак не отреагировал, только подумал, что если бы у него было сердце – в смысле если бы оно было на нужном месте в груди, ему было бы очень больно, а так – он знает, что на такие вещи обижаются, а не способен, – чтобы оперировать на Марсе с минимальной защитой.
Он снова ждал чего-то от Арчи, какого-то знака.
– Я знаком с моделями и расчетами. Они впечатляющи, – сказал Арчи.
– Они действительно впечатляют. Эти модели, с которыми вас знакомили, прошли апробацию на лунах и даже на Марсе. Материалы, технология защиты, Артур, они – великолепны.
Частично это были и те технологии, из которых изготавливалось тело Арчи. Ему все-таки нужен был скафандр, это понятно, но безо всех этих огромных воздушных буферов, без систем жизнеобеспечения. Кислорода для одного мозга нужно куда меньше, чем для человеческого тела целиком, а Арт может обойтись совсем скудным его количеством; выделительные функции Арта тоже куда более ограничены; и сам корпус, те ткани, которые служат кожей, тоже способны противостоять радиации.
Арчи все это знал, куда без этого: часть его образования состояла как раз в том, чтобы досконально знакомиться с возможностями своего тела, проверять их на практике и снова знакомиться. Не сразу – тут может и крыша поехать; а постепенно. Узнал, что корпус сконструирован таким образом, чтобы запросто переносить нагрузку в несколько земных сил тяжести – и просим в центрифугу; узнали, что Арт может регулировать скорость прохождения электрических импульсов, чтобы Арчи мог одинаково хорошо функционировать и в условиях разреженного воздуха, и в условиях океанских глубин (где надо, нейростимуляторами, где надо, нейродепрессантами), – и милости просим в батискаф и на семикилометровую глубину, а затем включаем в экспедицию и вперед в горы. Разобрали, как функционирует система дыхания у рыб, а на их основе и у Арта – и вперед учиться плавать, что значит часами находиться под водой. А в последнее время Арчи усиленно пичкали астрофизикой. Не без причин. Это было очевидно.
Но Аронидес явно не просто так возжелал лично провести собеседование с Арчи Кремером. Не так уж и нужно было ему обнять юного космонавта, произнести напутствия и выдворить с Земли – сначала на Луну, затем, возможно, на Луну-2, а после и на Марс. С этим отлично справились бы кураторы проекта, если уж они решили лично познакомиться с Арчи 1.1. Он явно хотел сказать, может, выяснить что-то и не хотел при этом действовать слишком откровенно.
Поэтому он обсуждал с Арчи впечатления от самых различных стажировок: где ему было комфортней всего и с чем это могло быть связано. Есть ли особенности в том, как его воспринимают, зависит ли это от подготовки человека, степени посвященности в проект и так далее. Арчи старался оставаться объективным, отвечал, анализировал. Отказывался делиться воспоминаниями, которые были ценны ему и только ему. Заново переживал некоторые события. Отрешенно думал: вот Аронидес – может быть очень неприятным человеком, дотошным, агрессивным, желчным, и Арчи это понимает, и это не производит на него никакого впечатления. Это нормально? Хотя это очень удобно. Арчи Кремер, тот, до-проектный, давно бы уже мучился от тахикардии, молчал, пытался бы вжаться в кресло и, наверное, плакал. А Арчи – говорит.
Например, объясняет, как они с Артом принимают решения. Что является функцией Арта, а что – Арчи; проще ли с Артом сейчас, чем раньше. Арт вообще – помощник или кто?
– Арт – это искусственный интеллект. Повторяю. Искусственный интеллект. Он обладает невероятными возможностями по сравнению с человеческими, но хорош ровно настолько, насколько хорош его оператор. – Внезапно рассердился Аронидес. – Я признаю всепроникающее присутствие искинов в нашей жизни, я сам пользуюсь ими круглосуточно. Но я не позволю каким-то там любителям мудрствовать заявлять, что мы уже превратились в органический придаток машины. Это понятно?
Арчи смотрел на него, теряясь, недоумевая, боясь.
– Я знаком с вашими отчетами, господин Кремер. Я знаком с отчетами господ психологов, методистов, прочих умных мужей и жен. Должен признать, с некоторыми я категорически не согласен, когда они заявляют, что та и та стажировка является успешной. Цель любой стажировки, которую вы проходили, цель этого проекта – это взаимодействие человека и искина, предельно плотное, но взаимодействие. Я не вижу этого.
Аронидес ударил кулаком по подлокотнику.
– Я вижу интеграцию искина и человека. Я не уверен, что уже сейчас наблюдаю деградацию человеческого, но подозреваю, что времени пока слишком мало. И оставьте мысли о моральном и этическом этим умникам. Меня интересует способность решать. Действовать. Действовать, Артур! А не позволять искину действовать. Вы можете обрабатывать колоссальные массивы информации в значительно меньшее время. Я знаком с вашими когнитивными показателями, и они на порядок превосходят среднестатистические. Где это? Почему я не вижу, как вы пользуетесь ими? Вы можете проходить бесконечные стажировки на Земле. Этакие, знаете, увеселительные прогулочки. Побарахтаться в снегах, походить по льдам Антарктиды босиком. Вдохнуть азот на высоте в десятки километров. И все за счет государства. Вы отлично устроились. Превосходно.
Арчи хотел было сказать свою любимую фразу: «Я не просил об этом». Но не решился. Потому, что действительно боялся Аронидеса. И потому, что Аронидес, кажется, был прав.
– Приказ о вашей годовой командировке на Луну уже подписан. Мне будет очень жаль, если после нее я всерьез задумаюсь, следует ли рисковать вашим назначением на Марс, курсант Кремер. – Сухо сказал Аронидес, вставая.
Арчи поднялся вслед за ним. Он все еще мог смотреть ему в глаза – Арт мог.
И еще ему начало хотеться, чтобы Аронидес все-таки согласился отправить его на Марс. Его, Арчи Кремера.
========== Часть 27 ==========
Перелет на Луну, невероятные, пусть и знакомые по тренировочным полетам, по виртуальным симуляциям ощущения невесомости, перегрузки на старте и при приземлении были любопытными, но удивили Арчи Кремера куда меньше, чем ждали от него те же пилоты. И небо его не удивило, и Земля за спиной, а Луна не сквозь земную атмосферу – все это было знакомо, все производило впечатление в симуляциях, все оказывалось обыденным вживую. Или это иллюминаторы были виноваты, которые вынужденно делались очень толстыми, чтобы никакая радиация не навредила пассажирам, а вместе с этим и глазеть на звезды оказывалось трудней, или это что-то другое сказывалось – утомление, что ли, либо Арчи представлял себе нечто настолько невероятное, грандиозное и сногсшибательное, так что любая картинка из реальности оказывалась унылой; возможно, это было всего лишь еще одно сильное впечатление в ряду других сильных впечатлений, но в любом случае он остерегался хвататься за стилос и царапать слова, которые должны были сложиться в стихи, а те в поэму, а та отправиться прямиком в мусорную корзину.
Вообще Арчи куда больше занимали две вещи, причем занимали с того момента, когда Аронидес объявил ему, что на Луну Арчи все-таки отправится, и на искусственных лунах ему тоже доведется поработать. И эти две вещи были: как его тело будет бороться с радиацией – и как бороться с Артом ему самому. С первым все вроде было ясно: для создания тела применялись очень хитро организованные ткани из невероятных материалов, которые впоследствии малость корректировались и усовершенствовались; создавались исключительно прогрессивные системы деконтаминации, которые были уже проверены, но вводились крайне постепенно, потому что стоили прилично денег и требовали не самых распространенных материалов; плюс к этому скафандры, которые благодаря кибертелу могли быть на несколько порядков проще, чем стандартные. В общем, расчеты показывали, что все, что спроектировано, должно работать. Расчеты подтверждали. Расчеты то, расчеты се. Пара дней в камере, облучаемой радиацией, условно соответствующей космической, пара часов деконтаминации – и добро пожаловать во внешний мир; тесты, анализы, сутки личного времени и снова вперед в камеру – такие опыты подтверждали верность расчетов, и Арчи видел и результаты опытов, и результаты анализов. Все вроде соответствовало норме, но работа на поверхности Луны – это не совсем то же, что заточение в свинцовом контейнере. С другой стороны, Луна все активнее осваивалась, а с ней Марс, а с ним Венера – пусть настолько, насколько позволял климат на ней, но даже к ней регулярно ходили корабли и возвращались с терабайтами информации о планете и гигатоннами сырья, и все было в порядке. Так что Арчи думал об опасности, в которую его ввергают в который раз, но больше в качестве умственной эквилибристики, больше для того, чтобы занять себя и Арта.
Куда больше он был занят другим, а именно Артом. И даже не столько им, сколько попытками разобраться, чем ему угрожает абсолютный, непрекращающийся и неотчуждаемый контакт со своим искином. Арчи не представлял себе жизни без Арта – теперь, когда они были вместе больше четырех лет, а до этого невесть сколько времени (по документации проекта выходило, что искин, который предстояло интегрировать с человеком, начал конструироваться примерно в то же время, когда Зоннберг с командой приступил к отбору кандидата в проект, что как минимум значило, что все время в центре Арчи взаимодействовал именно со своим искином – Артом); но он с трудом воображал иную жизнь, вольную, независимую, вне центра, вне постоянного надзора, необходимости отчитываться о каждом своем шаге, смиренно подвергаться очередному обследованию и чему там еще, и все равно стремился к этой жизни, хотя и не знал, зачем. Его не тяготила неразрывная связь с Артом как таковая – в конце концов, это было удобно, эффективно, это наделяло Арчи невероятными способностями и возможностями, на которые никто не посягал и которые никто не оспаривал – и даже Арт, тем более Арт, но иной жизни хотелось. Непонятно зачем, неясно, что бы Арчи делал в этой иной жизни; наверное, просто потому ее хотелось, что она была у других.
Арчи приближался к двадцати годам. Он относительно безболезненно преодолел сложный и коварный период подростковой гиперсексуальности – тела не было, чтобы бушевали гормоны, а те, которые вырабатывались в мозгу, осторожно и практически незаметно контролировал Арт – чтобы проблем не было: не только и не столько у Арчи, сколько у руководителей проекта. Им буйный подросток был не особо нужен. Им вообще не нужен был подросток с кипящими гормонами, пусть это было бы медленное, робкое кипение. Но даже если сделать скидку на психику этого самого подростка, то все равно можно было оставаться спокойным: ему не на кого было равняться, не с кем дружить, не против кого враждовать, социальный статус был определен давно и устойчиво, иными словами, все факторы, которые могли бы стать триггерами для подросткового кризиса в обычной ситуации, были устранены; оставались только Арчи и его искин. И вроде ситуация была несложной; вроде руководители подстраховались чем могли, и Пифий Манелиа со товарищи делал все возможное, но и Арчи рос, развивался, менялся, перестраивался, задавал себе новые вопросы, осваивал новые пути поиска ответов – на голову работников и к их удовлетворению: Арчи был любопытным, дотошным, основательным человеком, что было хорошо, а еще он был покладистым, что было еще лучше.
Руководителей проекта устраивала и асексуальность Арчи. Он не оценивал окружающих с точки зрения привлекательности, не рассматривал себя с этой точки зрения – все, что было связано с сексом, для него вроде как не существовало. По крайней мере, Арт ничего такого не замечал, анализ поведения Арчи ни на что такое не намекал, и даже в разговорах с Пифием эти темы не поднимались – самим Арчи, в чьей жизни не находилось повода для разговоров на эту тему; намеки Пифия о возможности поговорить еще и об «этом» Арчи тоже не узнавал – просто не распознавал: они апеллировали к опыту, к усвоенным на практике знаниям, которые Арчи получить не мог. Даже попытки Пифия расспросить Арчи об Улли – находит ли Арчи его привлекательным, как можно более обтекаемые вопросы о том, считает ли – считал ли – он возможным какое-то усложнение отношений с ним, – терпели крах: Арчи не понимал, о чем Пифий говорит. Все кругом не задумывались о таком положении вещей, шутили с Арчи: мол, красавец, достаточно подмигнуть любой девице, чтобы пошла с тобой, намекали на возможность свидания с той и той и были вполне рады, когда Арчи пожимал плечами, отмалчивался и рассеянно улыбался. Пифий высказал предположение, что исключение интимных отношений может привести к деформации личности, но не настаивал на том, чтобы быть услышанным. По разным причинам: чрезмерно активное обсуждение сексуального «я» Арчи могло расцениться как радикальное вторжение в его личную жизнь, необоснованное, несанкционированное, немотивированное; в поведении Арчи и в инфорации Арта не содержалось указаний на то, что эта тема является необходимой или интересной для него; потому что никто не хотел будить лихо – а ну как его либидо принесет много проблем, когда проснется, так что пусть и дальше спит; потому что Пифий не хотел думать, злился страшно о самой мысли о таких отношениях, даже представляя Арчи и кого угодно.
Сам Арчи об этом просто не задумывался. Он, разумеется, знал, что в его теле предусмотрены самые разные функции; Арт сообщил ему, Ларри подтвердил, даже объяснил, что да как да с каким отделом мозга связано, а также как его стимулирует; показал симуляцию – как это могло происходить. Арчи был впечатлен, полюбопытствовал у Арта, который охотно сообщил ему, что сексуальная функция давно признана неотъемлемым атрибутом оценки качества жизни, отвечает за психическую стабильность, стимулирует эмоциональные, а с ними и интеллектуальные функции и вообще не просто так считается приятной, а поэтому есть и у них, и если он хочет проверить, испытать ее, то Арт будет только рад. Арчи подумал, и еще подумал, и ему отчетливо представилось, как он проводит очередной опыт по изученной схеме, а затем отчитывается перед несколькими чинами, а помимо этого еще и Арт сообщает, как меняется энцефалограмма, на какие стимулы реагируют те или иные отделы мозга и прочее. Собственно, после таких размышлений любое либидо погружается в обреченный сон на многие годы.
Но такие мысли неизбежно приводили Арчи к одному и тому же вопросу, который он старался обдумывать как можно незаметнее ото всех: как оградить себя от Арта. Даже не так: Арчи уже давно не разделял себя и Арта; он не представлял себя без него, для него естественным стало управляться с любыми ситуациями с помощью Арта, пользоваться его способностями, и когда хотелось праздно развлечься. Все, что угодно. Арт был замечательным: чутким, понимающим, немного ехидным, охотно применявшим образы, которые сам Арчи подчас воспринимал куда лучше слов; иными словами, лучшего не приходилось желать. Но Арчи не доверял все тому же Арту, с которым так прочно сросся, потому что каждый раз думал: а это Арт сообщит? А это его цензор расценит как нечто, стоящее сообщения внешнему цензору? А это – можно?
Иными словами, вопрос было достаточно сложно сформулировать, но ответ на него не становился менее важным. И более однозначным он явно не оказывался. Даже кошмары, которые снились Арчи, были так или иначе связаны с Артом: иногда это был сон о том, как его мозг болтается в огромной стеклянной колбе, наполненной физраствором, а Арт в этом теле помогает профессору Кронингену отделить правое полушарие от левого. Или пересадить в тело крокодила. Или пересадить ему затылочную долю от обезьяны. А сам Арчи болтается в этой вот колбе, не видит ничего, не слышит ничего, ощущает только холод, да и то только потому, что Арт недоглядел и физраствор остыл до двадцати восьми градусов. И второй кошмар Арчи: генералитет – хакеры – полиция – кто угодно – перехватывают контроль за телом. Как в тех случаях, когда Зоннберг перехватывал управление телом. Он-то делал это, чтобы наказать Арчи, и после этого сразу же все возвращалось на свои места. А если это навсегда случится? А если кто-то вообще решит, что пора уже прекращать это развлечение и отключать игрушку? А если какая-нибудь подпольная террористическая организация завладеет искином и принудит его выполнять свои цели – ну там взорвать какой-нибудь стадион, уничтожить самолет или что-нибудь такое вот ужасное? Арчи прочитал однажды шпионский романчик, это наложилось на несколько уроков из химии и электроники, смешалось в что-то ужасное – и ему снилось, как его тело идет куда-то, конструирует что-то, отходит в сторону и смотрит, как школа взлетает на воздух. И Арт стоит и улыбается, а он, Арчи, даже не может орать, потому что он, конечно, живой и все такое, но ничего – НИЧЕГО – не может поделать. Такие сны были крайне редкими, но безобразно отчетливыми. Счастье, что из-за своей новой физиологии Арчи мог обходиться без них очень и очень долго. Счастье, что Арт очень чутко реагировал на изменение электронных полей мозга; беда, что сны длятся совсем недолго – считанные секунды, и за них можно прожить немало жизней.
