Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 52 страниц)

– Не хочу я никого видеть, – буркнул Уильям, только чтобы отвязаться, но Льенар пристально посмотрел на него своими ярко-голубыми глазами, от проницательного взгляда которых, казалось, невозможно было укрыться даже за каменной стеной, и спросил:

– Ты что же это, любезный брат, ненавидишь женщин?

– Нет, – ответил Уильям. – Я просто считаю, что без них спокойнее.

– Вот тут я с тобой согласен, – хохотнул Льенар и велел растянувшемуся на земле Ариэлю. – Хватит прохлаждаться, вставай.

– Нет, – простонал тот, даже не пошевелившись.

– А что, – спросил одновременно с ним Уильям, больше из праздного любопытства, – другие братья ненавидят?

– Кто как, – пожал плечами Льенар. – У нас хоть и обет целомудрия, но мужчинами-то мы от этого быть не перестаем. Некоторым проще винить в этом женщин. Но, – вновь рассмеялся рыцарь, – женщин всё же ненавидят не так сильно, как тех братьев, которые рискуют этот обет нарушать. Ничто не злит умирающего от жажды сильнее, чем знание, что кто-то другой только что испил из прохладного родника.

– Ого, – хмыкнул в ответ на это Уильям. – Да ты поэт.

– А ты нет?

– Упаси Господь, – честно ответил Уильям. Льенар весело усмехнулся и повторил:

– Ариэль, вставай!

– Зачем? – вяло спросил оруженосец, поднимая кудрявую голову. – Я уже понял, что не успею выстрелить, прежде чем меня догонят и отправят на встречу со святым Петром.

– Затем, – назидательно ответил Льенар, – что я могу зарядить арбалет вдвое быстрее, чем ты. Да еще и застрелить кого-нибудь успею. А ты в это время еще только тетиву натягивать будешь. Не говоря уже о том, что ты в первом бою наверняка испугаешься…

– Так по Уставу же не положено, – весело заметил Ариэль, нехотя садясь и вновь беря в руки арбалет. Судя по выражению лица, ему хотелось выбросить оружие в море. И желательно с самой высокой скалы, какая только была в Святой Земле.

– По Уставу много чего не положено, – ответил ему Льенар. – Его вообще можно охарактеризовать всего двумя словами.

– «Нельзя ничего»? – пошутил Уильям.

– Именно, – усмехнулся Льенар, подняв палец в знак согласия. – Но если кто-то из вас двоих думает, что вы в первом же сражении выйдете на поле боя и будете без страха и даже без единого сомнения рубить магометан направо и налево, то вы, любезные братья, глубоко заблуждаетесь. Поэтому, – велел он Ариэлю, – вставай и тренируйся, пока не научишься взводить арбалет даже во сне.

– А какой смысл? – заинтересовался Ариэль. – Если я всё равно успею выстрелить только один раз. И то, если повезет.

– А если ты будешь, допустим, на стене осажденной крепости? – ответил Льенар вопросом на вопрос. – Сапогами врагов закидаешь? Не говоря уже о том, что у них самих это излюбленная тактика. В ближнем бою у сарацин мало шансов против тяжелой конницы, поэтому они предпочитают отстреливать нас издалека. А мы стреляем в ответ.

– А толку им стрелять? – не понял Ариэль. – У нас же всё равно кольчуги.

– Лошадей убивают, – ответил Льенар. – И ты что думаешь, кольчугу из лука не пробить?

– Пробить, – согласился с ним Уильям. – Хотя, – добавил он с сомнением, – это еще смотря, какое плетение у кольчуги и как стрелять. Да и можно ведь щитом закрыться. Если успеешь, конечно.

– Вилл, – устало вздохнул Льенар, – у тебя щит какого размера?

Уильям показал.

– А залп сарацинских лучников ты себе представляешь? Хотя бы примерно.

– Представляю, – кивнул Уильям.

– Ничего ты не представляешь, – обреченно сказал Льенар, вздохнув еще раз. – На тебя столько стрел посыплется, что закрыться от них всех щитом ты сможешь только в том случае, если этому поспособствуют все ангелы Рая и демоны Ада одновременно.

– И что тогда делать?

– Молиться, – ответил Льенар, но Уильям не понял, говорил ли рыцарь всерьез или это была очередная шутка. – Вот именно это, – добавил Льенар, – я и буду делать, чтобы вас двоих в первой же стычке с сарацинами и не убили. А теперь живо, один взялся за арбалет, а второй – за меч! Будем делать из вас воинов Христа!

Уильям с Ариэлем переглянулись с одинаково несчастными выражениями лиц, вновь заставивших Льенара зловеще расхохотаться.

***

Ко времени утренней трапезы солнце начало жечь с такой силой, что даже привыкший к этой жаре Льенар милостиво согласился закончить тренировку. Уильям же начал думать, что любезный брат сказал про слезающую хлопьями кожу отнюдь не для красного словца. Лицо и все остальные части тела, которые не закрывала одежда, горели так, будто его окунули в кипяток, голова кружилась от жары, и нестерпимо хотелось пить.

– А теперь представь, что ты в полном рыцарском облачении, – подбадривал его Льенар в своей ехидной манере. Уильям подумал о том, что с ним будет в стеганном поддоспешнике и длинной кольчуге, и содрогнулся. А уж массивный шлем и вовсе представлялся ему теперь своеобразным подобием адского котла. Лишь с той разницей, что вариться в этом котле будут не грешники, а голова одного английского тамплиера. – Впрочем, можешь не представлять, – смилостивился Льенар. – Как из города выйдем, сразу и прочувствуешь.

– Силы небесные! – воскликнул брат Эдвин, когда Уильям появился на пороге трапезной. – Брат Льенар, я порой думаю, что в тебе нет ни капли человеколюбия.

– Ошибаешься, брат Эдвин, во мне его даже больше, чем положено, – ответил ему Льенар, в то время как Уильям рухнул на скамью, взял с общего стола даже не кубок, а один из кувшинов и начал жадно пить прямо из горлышка. – Именно поэтому я хочу, чтобы твои доблестные английские собратья поняли одну простую, но очень важную вещь: в Святой Земле их может убить не только клинок или стрела. К слову, брат Уильям, – на людях Льенар по-прежнему называл его полным именем и с неизменным обращением «брат», – знаешь, откуда появилась традиция носить сюрко поверх брони?

– Отсюда? – хрипло спросил Уильям, пытаясь отдышаться. Жослен молча подал ему второй кувшин и забрал опустевший. – Из Святой Земли?

– Именно, – кивнул Льенар. – В одной только кольчуге ты мгновенно изжаришься на солнце. Молодец.

Уильяму даже показалось, что он ослышался.

– Ого, – весело присвистнул Жослен. – Братья, свершилось чудо. Брат Льенар кого-то похвалил.

Англичане засмеялись в ответ, а с ними и некоторые местные рыцари, явно знакомые с манерой Льенара общаться с собратьями по Ордену. Льенар тоже улыбнулся и ответил:

– Ты следующий, там как раз самая жара.

– Крепись, – сиплым голосом посоветовал аквитанцу Уильям, но тот только отмахнулся. Жослен начал свое путешествие по Святой Земле с того, что с радостным криком «Земля!» сиганул через борт не успевшего толком пришвартоваться корабля, и с этого момента никаким трудностям было не под силу испортить его настроения. Уильяму уже начало казаться, что даже если аквитанцу скажут, что сарацины захватили все христианские города и сбивают кресты с церквей, то Жослен и в этом случае безмятежно улыбнется и ответит: «Ничего, отвоюем». Вот и сейчас он лишь улыбнулся и сказал:

– Ничего, от пары часов на солнце еще никто не умирал.

– Да? – переспросил Уильям. – Значит, я буду первым.

Льенар тем временем велел принести ему карту и надолго задумался над путем в Иерусалим, почти не притронувшись к еде. Святая Земля встретила их новостью о смерти сарацинского военачальника Ширкуха, ни одно десятилетие досаждавшего как и христианским королям, так и магометанским правителям, а за считанные дни до смерти и вовсе сделавшегося визирем Египта. Казалось бы, новость была хорошей, но Льенара она совершенно не обрадовала.

– Вместо Ширкуха визирем поставили его племянника, – сказал он прошлым вечером после разговора с командором Сен-Жан д’Акра. – А значит, вместо старого и давно знакомого противника мы получили молодого и незнакомого, но не менее энергичного и уже успевшего прославиться благодаря египетской кампании.

– Я что-то не совсем понимаю, – признался Жослен, – кто воевал из-за Египта.

– Амори с госпитальерами пошел в очередной поход, – коротко ответил Льенар. – Еще его брат обязал египетских Фатимидов выплачивать дань, но память у халифов, скажем прямо, скверная, вот Амори и решил напомнить им о себе разбойничьим налетом. А халиф в ответ послал за помощью в Дамаск. Оттуда, не тратя времени попусту, прислали Ширкуха с армией. В итоге они с племянником под видом военной помощи сами практически захватили Египет.

– И чем это грозит нам? – спросил Уильям.

– Мы в кольце, – прямо сказал Льенар. – На севере Зангиды, они еще двадцать с лишним лет назад захватили графство Эдесское. Потом отбили Дамаск. Который и, к слову, был тогда с нами в союзе, но мы зачем-то решили его захватить. Уж не знаю, кому понадобилось портить отношения с союзными мусульманскими городами, но это дело давнее, теперь уже разбираться в нем бессмысленно.

Уильям не без любопытства отметил, что для тамплиера Льенар как-то уж слишком миролюбив по отношению к сарацинским городам. Да и сама мысль о союзе с магометанами… В Англии его бы уже подняли на смех. В лучшем случае. А в худшем, сочли бы умалишенным. Но в Святой Земле всё обстояло совсем иначе, чем виделось с западных берегов.

– На юге, – продолжил Льенар, – Фатимиды, которые теперь, благодаря Его Величеству Амори I, в союзе с Зангидами. Если два года назад халиф сам призывал христиан на помощь, чтобы отбиться от Ширкуха, то теперь Амори своим разбойничьим походом лишил нас выгодного союза. Де Бланшфор наверняка ему говорил, что не нужно было этого делать, но Амори же никогда никого не слушает. А на востоке Аббасидский халифат. Их правитель больше занят науками, поэтому вряд ли станет помогать остальным сарацинам, но вот в чем загвоздка: он и мешать им не станет. А у нас, любезные братья, дай Бог, если шесть сотен рыцарей в Ордене наберется. И будет вдвойне чудом, если столько же наберут госпитальеры.

– Но есть же пехотинцы, – с сомнением протянул Жослен.

– Пехотинцы, – фыркнул Льенар. – Да, ты прав, они, конечно, есть. И их куда больше, чем рыцарей. Да только вот сарацины не боятся их так, как тяжелой конницы. И вооружение у них куда хуже. Ты, любезный брат, и сам, я думаю, понимаешь, что рыцарский доспех не из дешевых. Его далеко не каждый воин может себе позволить.

– Но есть же Запад, – сказал Уильям.

– И много вас с Запада приплыло? – спросил Льенар. – Одиннадцать рыцарей. Негусто, тебе не кажется? И то, это скорее потому, что до Гастингса дошла весть о походе на Египет. Послали всех, кто был хоть немного готов. А уж об обычных рыцарях и говорить нечего. Они приходят вместе с очередным Крестовым Походом, грабят сарацин и уходят обратно, чтобы побыстрее продать награбленное на Западе и обогатиться. Наша главная проблема всегда была в том, что эти огромные силы не остаются здесь по окончании похода, они возвращаются назад. А с тем, что у нас есть… Мы не выстоим против объединенной армии Зангидов и Фатимидов, – бросил Льенар с непривычной смесью горечи и злости в голосе. – Если они придут, это будет бойня, – он помолчал, глядя в темное окно. Трепещущее пламя свечи бросало хаотично пляшущие отсветы на его смуглое лицо, обрамленное длинными черными кудрями. – А они придут.

Уильяму от таких слов поначалу сделалось не по себе, и он поначалу долго лежал без сна, слушая ленивый плеск волн, шумно накатывавших на берег где-то совсем рядом. Но угроза была слишком призрачной, чтобы всерьез лишить его покоя и не давать заснуть от постоянных и тревожных раздумий. Ему не хватало опыта, чтобы в полной мере представить, чем грозил королевству крестоносцев союз двух сарацинских династий. Уильям не мог даже в точности представить, какая сила могла выдвинуться на Иерусалим в тот самый миг, пока он прислушивался к шуму моря и тихому шелесту ночного ветра. Десять, двадцать, тридцать тысяч сарацин были для него лишь цифрой, огромной, но никогда не виденной им прежде, а потому не способной дать представления о том, насколько велика такая армия в действительности.

А вот Льенар хоть и сохранял свой привычный насмешливый вид, но был далеко не так спокоен. Достаточно было посмотреть, как он задумчиво хмурит свои остро изогнутые брови и щурит глаза, внимательно изучая карту.

– Завтра из города выходит караван, – сказал он наконец негромким голосом, обращаясь к сидящим рядом с ним брату Эдвину и командору Сен-Жан д’Акра. Уильям невольно прислушался.

– Думаешь присоединиться? – спросил командор.

– Трудно сказать, – протянул Льенар с каким-то непривычным сомнением в голосе. – Ты, брат Андрэ, лучше меня знаешь, насколько медлительны эти караваны. Будь я один, добрался бы до Иерусалима самое большее за пять дней. Да и то, если бы не слишком торопился. А с караваном будем ползти так, словно идем пешком, – он усмехнулся и продолжил, – А мне магистр еще говорил «Да езжай, любезный брат, раз такое дело. Здесь, как видишь, тишь и благодать». Оно и видно. Мало того, что сам умер, так еще и Амори со своим походом. Что ему, лавры Балдуина покоя не дают?

Командор Сен-Жан д’Акра только пожал плечами.

– Может, и не дают. Ты, любезный брат, и сам, наверное, помнишь, как бароны спорили после смерти Балдуина, короновать Амори или нет.

– Такое забудешь, – хмыкнул Льенар. И добавил со своей привычной насмешкой. – Ты, брат Уильям, если уж слушаешь, чего не следовало, так хоть не сиди с таким стеклянным взглядом, что любому понятно станет.

Уильям почувствовал, как к щекам прилила кровь, и порадовался, что лицо у него и без того раскраснелось от палящего солнца.

– Ничего я не слушаю, – ответил он ровным голосом. – А если что и услышал, так только потому, что ты рядом сидишь. Хотел бы, чтоб не слышали, при всех бы не говорил.

– Ты смотри, брат Эдвин, дерзит, – усмехнулся Льенар. Второй рыцарь с неодобрением закачал полуседой головой. – Ладно, Господь с тобой, любезный брат, дерзи.

Уильям переглянулся с по-прежнему безмятежным Жосленом и решил воспользоваться моментом:

– А почему Амори не хотели короновать?

– Да кто ж знает, – пожал плечами Льенар. – Мы-то не бароны, с нами не советовался никто. Со мной уж точно.

– А что болтали? – спросил Уильям. В сплетнях, конечно, всей правды не найдешь, но хоть настроение знати понять можно было.

– Вот я ж говорю, – улыбнулся Льенар, – ход мыслей у тебя, как правило, верный. Болтали, что жена у короля неподходящая, Агнесс де Куртене. Это как раз таки ее отец графство Эдесское в войне с сарацинами потерял. А потом и сам в плену умер. Вот и хлынула в Иерусалим вслед за Агнесс и ее братом вся эдесская знать. А остальным баронам это, сам понимаешь, не понравилось. Я уж не возьмусь судить, что тут правда, а что нет, но с женой Амори развелся. Хотя за детьми право наследования сохранил.

– И зря, – заметил командор Сен-Жан д’Акра. – Про мальчика говорят, что он чуть ли не проказой болен. Даже сюда слухи доходят. А нам только прокаженного на троне и не хватало. Будто Амори не достаточно.

– А чем он плох? – заинтересовался Жослен.

– Да тем, любезный брат, что он не воин. Да и разумным политиком я бы его теперь не назвал.

– Балдуин был силен, – согласился Льенар. – А Амори… – он коротко махнул рукой, давая понять, что думает о военных талантах иерусалимского короля. – Одному Господу известно, что теперь будет.

Они выехали из города на следующее утро, еще долго оглядываясь на оставшиеся за спиной массивные стены и высокие неприступные башни крепости Ордена. Командорство Сен-Жан д’Акра не походило ни на одну виденную ими прежде прецепторию Запада. Уильяму даже показалось, что и не каждый английский замок сможет сравниться с этой окруженной рвом и ощетинившейся копьями каменной громадой, заслоняющей собой половину неба. Она была такой высокой, что глаза с трудом различали цвет знамени, развивающегося на вершине главной башни. Быть может, от того, что Уильям не привык к такому яркому солнцу, и оно постоянно слепило его, а может, и от того, что башни Сен-Жан д’Акра и в самом деле были куда выше всего, что ему доводилось увидеть прежде.

Льенар в последний момент всё же решил присоединиться к идущему в Иерусалим каравану, поэтому теперь ему постоянно досаждал один из купцов, бывший, по-видимому, предводителем и то и дело принимавшийся рассыпаться в благодарностях и спрашивать, чем он может отплатить Ордену за такую услугу.

– Чего это он? – шепотом спросил в какой-то момент Ариэль, когда купец в очередной раз принялся обещать храмовникам золотые горы. Льенар дождался, пока торговец отъедет в сторону, и ответил:

– Боится, что его ограбят. Караван маленький, но везут они, судя по всему, что-то ценное. А на охране экономят. И это им еще аукнется, попомните мои слова.

– Маленький? – переспросил Уильям. Торговцы были такими шумными и постоянно сновали туда-сюда на своих осликах и невысоких арабских лошадках, пытаясь выстроить в линию возы с товарами, что караван казался ему чем-то сродни Вавилонского Столпотворения.

– Да, – едва заметно улыбнулся Льенар. – Этот маленький.

– Страшно представить, как тогда выглядит большой, – честно ответил Уильям.

– Это тебе еще не довелось сопровождать паломников к Иордану, – хмыкнул Льенар. – Только и делаешь, что носишься из одного конца колонны в другой, следишь, чтобы никто не отстал и не свернул не на ту тропу, да еще и львов убивать приходится.

– А чем убивать? – практично спросил Уильям. – Копьем?

– Разумеется, – ответил Льенар с удивлением в голосе. – В крайнем случае, из арбалета. А ты мечом что ли собирался? Ах да, – добавил он, сообразив, что к чему, – ты же, наверное, львов в жизни не видел. Хорошо, и этому научим.

– Надеюсь, мы для этого не будем искать львов специально? – пошутил Жослен.

– Тихо, – ответил Льенар. – Острить будете в прецептории, за каменными стенами. А на людях мы суровые рыцари Христа, не шутим, не улыбаемся, и на сарацинских женщин, – добавил он с нажимом, заметив, как Ариэль разглядывает едущую невдалеке жену одного из магометанских купцов, – не засматриваемся.

– Я еще не тамплиер, – весело ответил на это оруженосец. – А почему у нее лицо не закрыто? Я думал, они всегда в этих… в вуалях своих.

– Необязательно, – ответил Льенар. – Коран не запрещает женщинам появляться на людях с открытым лицом. Другое дело, что она сама может не хотеть, чтобы на нее смотрели. Или, – добавил он после короткого раздумья, – этого не захочет ее муж или отец. Не говоря уже о том, что песка тут больше, чем на морском дне. Но в любом случае, неверным на магометанок лучше вообще не смотреть. Кто их знает, еще не так поймут, а нас потом из-за одного такого любопытного саблями порубят.

– Порубят тех, кто взялся их охранять? – удивился Уильям. Это казалось ему совершенно нелогичным.

– А почему нет? – хмыкнул Льенар. – В Коране с прелюбодеянием и супружеской изменой сурово. А была измена или нет, это уж от подозрительности мужа зависит. Если между собой они, глядишь, еще и договорятся, то с неверными у сарацин разговор короткий. Поэтому тебе, любезный брат, я вообще не советую глядеть на что-либо, кроме ушей твоей лошади. А то встретится тебе какая-нибудь черноглазая гурия, ты на нее посмотришь, потом она на твою смазливую физиономию глянет, и всё, муж оскорблен и хватается за саблю. Будешь ему потом доказывать, что ты не верблюд и вообще тебе обет целомудрия даже с христианками запрещает, не то, что с магометанками.

Уильяму против воли стало смешно. И, судя по выражениям лиц остальных, они тоже с трудом удерживались от того, чтобы рассмеяться. Жослен не выдержал первым.

– Не хихикать, я сказал, – заворчал Льенар. – Стыдно должно быть, рыцари Христа, а регочете, как ослы. Так, вам что было сказано, а?!

– Так ты же, – развеселился и Ариэль, – сам делаешь всё, чтобы им было смешно!

– Я, – важно ответил Льенар, – проверяю, как они обет послушания соблюдают. А поскольку они никак его не соблюдают, то я поехал, – заявил рыцарь и пришпорил коня. – Как просмеетесь и будете готовы вести себя, как и положено тамплиерам, догоните.

Уильям честно попытался успокоиться, но тут Жослен с трудом, давясь смехом, выдавил «Не вер… верблюд», и пришлось начинать попытку с начала.

Караван и в самом деле передвигался по Святой Земле с удивительной медлительностью, но виной тому были не только сами купцы, но и налетающий на кавалькаду сухой ветер, несущий с собой песок и невыносимую жару.

– А это что за лихо?! – спросил Уильям, пытаясь перекричать рев ветра, когда буря налетела на них в первый раз. По силе она, казалось, не уступала штормам на море.

– Хамсин! – отозвался Льенар, на несколько мгновений убрав с лица закрывающий его край куфии*. – Ему недолго осталось бушевать, через десять-пятнадцать дней должен прекратиться! Нам повезло, что большую часть времени, когда он дует, мы провели в море!

Уильям подумал, что ему и десяти-пятнадцати дней при таком ветре многовато будет. На третий он уже научился завязывать куфию ничуть не хуже любого жителя Святой Земли, но песок продолжал досаждать, забиваясь между звеньями кольчуги, попадая под одежду и лошадиное седло, а уж того, что он по вечерам высыпал из сапог, хватило бы на постройку небольшого оборонительного вала. Порой Уильяму казалось, что он даже дышит не воздухом, а раскаленным песком. Из-за этого постоянно хотелось пить, но легче не становилось, только вкус сухого песка в пересохшем рту сменялся вкусом мокрого.

– Воду беречь, – суровым и не терпящим возражений тоном велел Льенар, как будто им и без того было мало мучений. И добавил туманное предупреждение. – Мало ли что.

– А что может случиться? – вяло спросил Ариэль, пристроив голову на снятое седло.

– Много чего, – ответил Льенар. – Если кому-то из вас хватит глупости потеряться в песчаной буре, то вода понадобится ему, чтобы дожить до того момента, когда мы его найдем.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – так же вяло заметил Жослен. Хамсин всё же сумел испортить ему хорошее настроение, державшееся с самого прибытия в Сен-Жан д’Акр.

– Пусть лучше я буду преувеличивать и вы – беречь воду, чем потом мы будем несколько дней искать и хоронить умершего от жажды, – всё тем же суровым тоном ответил Льенар. – Я знаю, что с непривычки тяжело. Но – пусть вам и непросто будет в это поверить – пока что нам не встретилось на пути ничего действительно серьезного.

– Ничего, любезный брат, мы справимся, – ответил за всех брат Эдвин. Стареющий рыцарь держался лучше остальных англичан, бывших на пару-тройку десятилетий моложе его, что оказалось особенно обидно. Уильям старался почаще напоминать себе, что брат Эдвин уже бывал в Святой Земле и уж хамсином его точно не удивить. Как и жарой, от которой кружилась голова и ручьем тек по лицу и телу пот.

Брат Эдвин ни разу не пожаловался и продолжил сидеть в седле прямо, гордо подняв голову в белом тюрбане, даже когда рыцари вдвое моложе него начинали судорожно хвататься рукой за высокую переднюю луку, чтобы не выпасть из седла от внезапно навалившей слабости. Постепенно местность менялась с равнинной на холмистую, и приходилось быть особенно бдительными, чтобы не только не рухнуть с лошади, но еще и не прокатиться вдобавок по склону холма.

– Может, и справитесь, – мрачно сказал Льенар. – Но я уже начинаю думать, что им бы лучше было приплыть сюда осенью. А то вышло, что из английской зимы мы бросили их в самую палестинскую жару. Тут кому угодно тяжело станет.

Сам он, казалось, не испытывал совершенно никаких неудобств. Разве что у рыцарей вызывало улыбку то, как он расплетал по вечерам длинные волосы и подолгу вытряхивал из них песок, но самому Льенару это нисколько не досаждало. Когда Уильям решился спросить, в чем секрет такой стойкости к непогоде и есть ли он вообще – или же дело в одной лишь привычке, – Льенар ответил, что после того, как он бежал из Дамаска, не имея ни коня, ни оружия, ни даже бурдюка с водой, любая жара кажется ему несущественной мелочью.

– Из Дамаска? – переспросил Уильям.

– Я попал в плен, когда Балдуина разбили у Брода Иакова, – ответил Льенар, протянув руки к негромко потрескивающему костру и рассматривая песок у себя под ногами. Словно отгородился от него длинными волосами, закрывшими лицо и упавшими на грудь. – Двенадцать лет назад. Восемьдесят восемь рыцарей Храма, среди них магистр де Бланшфор и я, мальчишка, только надевший белый плащ. Магистра освободили спустя три года, а меня к тому времени давно уже продали в рабство. Так, что и концов не найти. Повезло еще, что на месте голову не отрубили, – он коротко усмехнулся. – Хозяин тот еще был, не так посмотришь, а он тебя кнутом по спине. Или саблей по лицу. Мне двух ударов хватило, больше я головы не поднимал. И рта не открывал, пока сами не спросят. Думал, с ума сойду, человеком быть перестану, – Льенар вновь усмехнулся, помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил. – Потом пришла весть, что Балдуин умер. Сарацины так радовались. Можно было подумать, они Иерусалим отвоевали. А меня такая злость взяла, какой никогда раньше не было. Перерезал ночью горла всем мужчинам в доме – на женщин рука не поднялась – и сбежал. Добирался долго, сам до сих пор не понимаю, как не умер. Видно, присматривают за мной с небес, – он вновь замолчал и несколько долгих мгновений смотрел на подрагивающее на ветру пламя, прежде чем продолжить. – Я в Святой Земле с двенадцати лет, еще захват Аскалона видел. Последняя сарацинская цитадель на побережье пала на моих глазах, – пробормотал Льенар, мечтательно улыбнувшись и, казалось, говоря скорее с самим собой, чем с Уильямом. – Может, поэтому и выжил. Если бы я попал к сарацинам сразу после прибытия, то сломался бы. Что тут скажешь, повезло, – он тряхнул головой и откинулся на спину, давая понять, что рассказ закончен.

Уильям понял, что ему нечего ответить. Да он и не знал толком, что тут можно было сказать, а поэтому своей неумелой попыткой посочувствовать сделал бы только хуже. Уильям неожиданно обнаружил, что почти не умеет разговаривать с другими людьми о чем-либо серьезном, кроме своего происхождения. Когда ему и говорить-то почти не требовалось.

– Мне… жаль, что так вышло, – всё же пробормотал он, чувствуя, что краснеет от собственной неловкости. Льенар скосил на него глаза и улыбнулся краем рта.

– Не надо меня жалеть, Вилл, – отозвался рыцарь мягким тоном. – Жалеть нужно тех, кто сам со своей бедой справиться не может. А у меня два клинка и арбалет, да из бед только сарацины.

– Я… – начал было Уильям, но Льенар поднялся и потуже затянул на поясе перевязь с оружием.

– Ложись спать, я пойду часового сменю.

Уильям послушно кивнул, неторопливо прочел про себя молитву, прислушиваясь к стихающим шагам, и попытался устроиться поудобнее. Насколько вообще могло быть удобно в кольчуге.

На десятый день пути ему уже начало казаться, что все их трудности закончатся одним хамсином и невозможностью смыть с себя дорожную пыль и пот, от которых неприятно зудело всё тело. Порой они ночевали в караван-сараях или крепостях тамплиеров, где были колодцы и воду можно было тратить не только на питье, но иногда приходилось укладываться спать и под открытым небом, не снимая брони и поначалу, с непривычки, просыпаясь от малейшего шороха. А потом подниматься с рассветом и вновь ехать часами под палящим солнцем. Радовало лишь то, что наконец унялся хамсин, и теперь им уже не приходилось постоянно закрывать лицо от песка и ветра.

– Да уж, любезные братья, – сказал как-то раз брат Генри, стягивая с головы мокрый от пота плотный стеганный подшлемник. – Завшивеем мы по такой жаре очень быстро.

Остальные посчитали это худшей из возможных бед, и один только Льенар постоянно оглядывался и посылал кого-нибудь вперед разведать дорогу между поднимающимися всё выше и выше холмами.

– Не нравится мне это, – наконец сказал он на очередном привале, когда караван уже собирался выступить в путь. – Слишком тихо. Даже бедуинов нигде не видно.

– Думаешь, засада? – спросил брат Эдвин. Льенар подумал и кивнул.

– Возможно. Шлемы держать наготове.

Солнце едва поднялось над горизонтом, но желания вариться заживо не только в кольчуге, но еще и в массивном топфхельме ни у кого не было. Льенар понял это по глазам и спросил сам, зная, что спорить никто не решится:

– Стрелу в глаз хотите, любезные братья? Нет? Тогда делайте, что велено.

Уильям нехотя завязал под горлом тесемки подшлемника, накинул – пока жара еще не доставляла неудобств – кольчужный капюшон и вскочил в седло, взяв в одну руку поводья, а второй придерживая громоздкий бочкообразный шлем с прикрепленным к нему намётом – длинным белым платком, хоть немного, но всё же спасавшим от перегрева в броне.

Рыцари привычно рассредоточились вокруг насторожившегося каравана и тронулись в путь по петляющей среди холмов дороге. Солнце поднималось всё выше, начав припекать, а затем и ощутимо печь, отчего по лицу и спине вновь потек пот и пришлось скинуть капюшон, но вокруг по-прежнему было тихо.

– А зачем мы едем, если там может быть засада? – негромко спросил Ариэль, подъезжая поближе.

– Предлагаешь вернуться в порт? – пошутил Уильям.

– Нет, – качнул оруженосец головой в подшлемнике. – Но ведь можно было другую дорогу выбрать.

– Если она есть, – уточнил Уильям. – И я думаю, если здесь и в самом деле прячутся разбойники, то они еще со вчерашнего дня о нас знают, поэтому менять направление уже поздно. Выследят еще раз.

– А почему они тогда еще ночью не напали? – немедленно спросил Ариэль.

– Место неудобное, – предположил Уильям, пожав плечами.

Льенар и в самом деле выбирал места для привала со знанием дела, еще ни разу не остановившись там, где лагерь мог бы оказаться открытым для внезапного нападения. Но среди холмов, порой поднимавшихся так высоко и отвесно, что они больше походили на скалы, можно было найти десяток удачных мест для засады.

– Думаешь, нападут? – вновь спросил Ариэль, когда солнце уже поднялось в зенит.

– Не знаю, – честно ответил Уильям. Ожидание поначалу изматывало, заставляя вздрагивать и оборачиваться на каждый шорох, но затем напряжение постепенно сошло на нет, и теперь при каждом постороннем звуке в голове немедленно проскальзывала мысль «Да это всего лишь какой-нибудь зверек копошится возле тракта». Поэтому на свист выпущенной из лука стрелы обернулся только Льенар.

– К бою!

Крик разнесся далеко над холмами, заставив остальных немедленно встрепенуться и стремительным отточенным движением накинуть кольчужные капюшоны и водрузить на головы шлемы. Мир резко сузился до прорези в топфхельме.

Лошадь Льенара жалобно заржала и подогнула передние ноги, рухнув с тремя стрелами в груди и шее. Уильям на короткое мгновение потерял его из виду, но через секунду в воздухе свистнул длинный кинжал и вонзился в шею первому нападавшему. Льенар еще выпрямлялся, подняв клубы пыли, но это не помешало ему рассечь наискосок второго и, развернувшись, разрубить на две неровные части череп третьего. Будь у Уильяма время рассуждать об этом, он бы подумал о том, что всё это время их щадили, словно несмышлёных оруженосцев. В учебных поединках Льенар не показал им и половины того, на что был способен.