Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 52 страниц)

– На правом фланге трудности, – первым и безо всякого смущения заговорил Балиан д’Ибелин. Этот барон во всяком случае был честен, поэтому Балдуин предпочел оставить рядом именно его. А де Шатильон пусть рубится в самой гуще сражения, раз уж он так рвется в бой с сарацинами, что готов убивать даже обыкновенных купцов и их жен. – Монахи увязли.

– Сильно? – просипел король ровным голосом.

– Я полагаю, что да, Ваше Величество. Не вижу знамени тамплиеров.

Дурной знак. Черно-белое знамя всегда должно быть поднято, чтобы придавать рыцарям сил. И чтобы подать им знак, куда отступать. Маршалу не позволено выпускать его из рук ни на одно мгновение.

Маршал не отпустил, даже когда под ним убили коня и от падения на окровавленную землю надломилось длинное темное древко. Не отпустил, даже когда окружавшие его рыцари не сумели сдержать рвущихся магометан и полегли один за другим. И даже когда его рука уже не могла удерживать скользкую от его собственной крови рукоять меча, пальцы второй по-прежнему сжимали отполированное десятками рук дерево.

– Жос! – кричал Уильям, выставив вперед щит и давя всем весом. – Справа!

Они пробивались с двух сторон, рубя и ударяя щитами, слыша, как стонет дерево, и чувствуя, как ноги скользят на щедро залитой кровью земле, но знамя рухнуло прежде, чем хоть кто-то оказался достаточно близко, чтобы дотянуться до черно-белого полотна.

Проклятье! – едва успел подумать Уильям, отбивая очередной удар. Сейчас они лишатся и маршала, и знамени. Пусть на поле боя всегда есть запасное, но… Это не просто тряпка на длинном древке, это символ Ордена, это Босеан, чье имя – имя, а не название – тамплиеры выкрикивают в час победы и в час отступления.

Он должен вернуть хотя бы знамя.

– Вилл, назад! Вилл!

Нет. Вперед. Оно совсем близко. Еще шаг.

Левая рука с щитом горела от напряжения, правая ныла от постоянных ударов и блоков, и даже узкая прорезь шлема не спасала от брызжущей в лицо крови. Еще… немного.

Измаранная кровью и следами десятков сапог ткань теперь была лишь в нескольких дюймах, только наклониться и… Как наклониться, чтобы сарацины не снесли ему голову, уничтожив все его усилия одним ударом сабли по шее?

– Вилл! – закричал где-то сбоку Ариэль. – Давай!

Уильям доверился почти слепо, не раздумывая и даже не оглядываясь, но успел, каким-то чудом выдернул из кровавого месива побуревшее истоптанное знамя, теперь и в самом деле походившее на тряпку. И едва не разжал пальцы, когда воздух взорвался душераздирающим криком. Ариэль отшатнулся от напирающих сарацин, выронив меч и хватаясь рукой за разрубленный шлем, из-под которого ручейками сочилась кровь. А затем Уильям вдруг потерял его из виду, когда на них вновь хлынула белая лавина с красными крестами.

Нет. Только не…

– Вперед! – кричали братья по Ордену, видя измаранное, но гордо поднятое знамя, и бросались на сарацин с утроенной силой. – Босеан!

Уильям видел перед глазами текущую из-под шлема кровь, почти рефлекторно отбивая обрушивающиеся на него удары, и думал только о том, что не может потерять еще одного друга.

***

Шлем снимали с величайшей осторожностью, боясь еще сильнее разбередить рану острыми неровными краями разрубленного и вогнувшегося внутрь металла.

– Пресвятая Дева Мария, – выдохнул Жослен, увидев кровавое месиво на месте левого глаза и щеки. Ариэль выдохнул со свистом – зрачок во втором глазу настолько расширился от боли, что почти скрыл ярко-голубую радужку – и пошутил, кривя губы в мучительной гримасе, сдавленным всхлипывающим голосом:

– Я всё же… нашел способ, как… Господи… заставить Льенара воскреснуть.

И закусил вскинутую к лицу руку, пытаясь сдержать очередной стон.

– Дайте ему опиума, – велел Уильям не терпящим возражений тоном.

– Рана не смертельна, – заметил рыцарь из числа госпитальеров, возившийся рядом с другим раненым, и лекарь храмовников согласился с отрывистым кивком.

– Мне плевать, – процедил Уильям, – что она не смертельна. Дайте ему опиума. Я не хочу, чтобы он умер от боли!

– Такое бывает, – согласился лекарь теперь уже с ним, но проследить за выполнением приказа Уильям не успел.

– Мессир, – робко позвал из-за спины мальчик-оруженосец не из числа орденских братьев. – Вас желают видеть в шатре Великого Магистра.

Зачем, спрашивается? – рассеянно думал Уильям, пересекая лагерь широкими размашистыми шагами. И вопреки ожиданиям – какое ему дело до того, что скажет Магистр, когда Ариэль едва не лишился жизни и половины головы? – всё же ответ сумел огорошить.

Арно де Торож смерил взглядом вошедшего рыцаря, качнул головой при виде грязных дорожек пота на усталом лице, рваного окровавленного сюрко и исцарапанной ударами сабель кольчуги и начал издалека:

– Я много слышал о тебе, брат Уильям. Еще от моего предшественника. Штурм Баальбека, Монжизар, Газа, где ты был командором почти год, потом доверенная тебе миссия в Рим… – принялся перечислять де Торож. – Мне, пожалуй, было даже любопытно, почему Одо выбрал тебя в числе других посланников. Ведь тебе тогда и тридцати еще не было.

Уильям пожал плечами, не совсем понимая, к чему клонит Магистр. Ему и сейчас-то было всего тридцать один, что уж говорить о событиях пяти-шестилетней давности?

– Я получил хорошее образование, – ответил он равнодушным голосом. В шатре Магистра, где не было окровавленного, воющего от боли Ариэля, на Уильяма с неожиданной силой навалилась усталость, и желания обсуждать его предыдущие заслуги не было совершенно. В конце концов, де Торож мог спросить об этом сенешаля или капеллана, те наверняка могли рассказать ему почти столько же, сколько и сам Уильям. Если не больше того, поскольку видели ситуацию со стороны.

– Мердж-Айюн, – продолжал тем временем Магистр, решив не обращать внимания на болезненно скривившиеся губы в обрамлении запыленной бороды. – Брод Иакова. Я склонен считать это смелым поступком. Напомни-ка, какие крепости ты возглавлял после этого?

– Шастель-Блан в графстве Триполи, Натрон на тракте из Яффы в Иерусалим, и Бейрут, – перечислил Уильям, испытывая непреодолимое желание стянуть с себя кольчугу и растереть ноющие плечи и шею.

– Насколько я помню, командорство Бейрута ныне процветает.

Еще бы, с вялой улыбкой подумал Уильям. Иначе Льенар бы и в самом деле воскрес из мертвых, вздумай Уильям не управиться с его прежним командорством. Вслух он сказал, впрочем, иное.

– Если вы полагаете, что процветает, мессир, то я буду счастлив с вами согласиться. Я провел в этой крепости первые несколько лет после прибытия в Святую Землю, и она… мне нравится.

– Понимаю, – кивнул Магистр. – Но надеюсь, тебя не слишком огорчит необходимость расстаться с Бейрутом?

– Могу я спросить, в какую крепость меня пошлют в этот раз? – ровным голосом спросил Уильям. Он предпочел бы задержаться в Бейруте еще на несколько лет, но с иной стороны… Видно, право закрепить за собой одно командорство – и не разъезжать без конца по всей Палестине – было только у Льенара.

– В Иерусалим, – ответил Магистр, и Уильяму вдруг почудилось, что тон де Торожа стал каким-то шутливым и довольным одновременно. – Я скорблю о смерти нашего брата, но сейчас Ордену как никогда прежде необходим маршал. И я намерен выдвинуть твою кандидатуру на ближайшем же собрании капитула.

– Мою? – опешил Уильям, чувствуя, что усталость как рукой сняло. Прикажи де Торож выиграть еще одно сражение или взять штурмом крепость, и сейчас Уильям бы не побоялся сделать этого и в одиночку.

Маршал, силы небесные. Один из четверых главных братьев в Ордене. И не просто один из, а военный лидер, первый в бою и последний при отступлении.

Он поведет в бой весь Орден.

– Полагаю, большинство меня поддержит, – продолжал Магистр, наверняка посмеиваясь – в тайне и по-доброму – над широко распахнувшимися в удивлении серыми глазами и вскинутыми бровями. – Сегодня многих восхитило то, что ты вернул нам знамя. И среди них были не только орденские братья. Не сомневаюсь, что в следующем сражении ты поднимешь Босеан уже с полным на то правом.

Уильям сумел только кивнуть, со всей ясностью представив себе собрание капитула, сияющие белые плащи и негромкие споры в стремлении выяснить, действительно ли этот кандидат – он, Уильям де Шампер – достоин носить маршальский перстень и нет ли у других братьев возражений и причин отказать.

У них не будет причин. Он столько сражался – и не просто сражался, а командовал другими и возглавлял атаку, – он поступал по совести и чести, он предан Ордену до последнего вздоха и без колебаний отдаст жизнь ради братьев и во славу Господа. И маршал Ордена – это даже бóльшая награда за преданность, чем он смел надеяться.

Маршал де Шампер.

Комментарий к Глава двадцать пятая

*речь идет о Реконкисте, длительном процессе отвоевывания христианами земель Пиренейского полуострова. До 1031 года значительную территорию современной Испании и Португалии занимал Кордовский халифат, в дальнейшем распавшийся на несколько эмиратов. Гранадский эмират оставался в силе вплоть до 1492 года. Военные заслуги Арно де Торожа в основном связаны именно с Реконкистой и теми годами, когда он возглавлял тамплиеров в Арагоне.

Есть вероятность, что Рено де Шатильон не участвовал в сражении при Форбеле, но, учитывая его биографию, я сомневаюсь, что он бы оставил без внимания такое глобальное столкновение франков с сарацинами.

========== Глава двадцать шестая ==========

Наблус, год 1183, поздняя весна.

Вдовствующая королева Иерусалима скомкала письмо в правой руке, безжалостно сминая пергамент длинными смуглыми пальцами, и в гневе отшвырнула послание в сторону. Душный воздух хлестнуло широким верхним рукавом из вишневой парчи, и в разрезе сверкнул тонкой вышивкой нижний, из розоватого шифона.

– Как он смеет?! – спросила Мария звенящим голосом, и подкрашенные кармином губы исказила гримаса сродни тем, что появляются на лицах воинов во время сражений. – Он даже не король, чтобы… чтобы…! – Мария осеклась, не в силах подобрать слова, чтобы описать переполнявшую ее злость, и схватилась пальцами за виски. Вишневые глаза беспокойно двигались под опущенными веками с дрожащими ресницами.

– Он регент королевства, – ответил, не повышая голоса, Балиан, постукивая пальцами по резному подлокотнику кресла.

– Регент, – прошипела Мария с отвращением, принявшись мерить шагами пространство перед длинным столом из светлого, будто золотящегося на свету дерева. – Глупец, которого, словно слепого щенка, науськивают его брат-коннетабль и Агнесс де Куртене! А ведь Амори де Лузиньян женат на твоей племяннице! Так почему же он поддерживает кого угодно, но только не д’Ибелинов?!

Балиан равнодушно пожал плечами. По шитью на длинной светлой котте, стянутой на поясе перевязью меча, побежали солнечные блики. Мария недовольно поджала губы и скрестила руки на бурно вздымающейся груди.

– Регент, – повторила вдовствующая королева, и в ее грудном голосе появились нотки одновременно и задумчивые, и оценивающие. – Вот уж не думала, что буду молиться ежечасно, чтобы Балдуин наконец оправился. Готова поклясться, его собственная мать столько не молится!

Беда обрушилась на Иерусалим, когда тот ждал этого меньше всего. Король провел в походе несколько месяцев, успешно отбивая одну атаку сарацин за другой. Снял осаду с Бейрута, вновь разрушил Бейтджин, уже познавший гнев франков в первый год правления Балдуина, вернул захваченный несколькими месяцами ранее Хабис Джалдак. С каждой новой победой призрак Монжизара вставал за спиной у идущей по Святой Земле армии, и многим казалось, что темные времена, грозящие гибелью всему королевству, наконец-то прошли. Минула тихая спокойная зима, и успокоившиеся, сделавшиеся непозволительно беспечными рыцари и бароны почти не замечали того, с каким трудом король теперь садится в седло. Только когда Балдуин рухнул без сил на ступени своего дворца, они поняли, что Господь по-прежнему гневается на них.

Поначалу никто даже не понял, что произошло. Не сразу расслышал за шумом и гамом десятков голосов пронзительный крик, разорвавший пыльный от хамсина воздух. Женщина – сарацинка в темном шелковом блио с разрезными рукавами – кричала, как раненный зверь, схватившись тонкими пальцами за плечи в золоченной кольчуге, а король лежал, уронив голову в закрывающей лицо полупрозрачной ткани на холодную мраморную ступень.

– Лихорадка, – только разводили руками лекари в ответ на все вопросы. Даже спешно примчавшаяся из Аскалона Сибилла – уже почти королева Иерусалима – не смогла добиться от них ничего иного. Святая Земля затаила дыхание, ожидая исхода болезни – оправится ли и без того обессилевший от проказы король или уже не сумеет подняться вновь, – а право регентства над королевством передали мужу Сибиллы Ги де Лузиньяну. И теперь тот писал вдове прежнего короля, желая выдать замуж принцессу Изабеллу.

– Одиннадцатилетнюю девочку! – бушевала Мария, мечущаяся от одной стены с голубоватой шелковой драпировкой к другой. – Какой прок в этом замужестве, если она еще не женщина?! Или они вздумали покалечить мою дочь, чтобы она не могла родить детей, которые помешают Сибилле?!

– Онфруа де Торон не тронет ее раньше срока, – ответил Балиан, сцепляя пальцы в крупных перстнях.

– Онфруа де Торон! – прошипела Мария, останавливаясь и разворачиваясь лицом к безмятежному мужу. – Ни на что не годный мальчишка, которого и в рыцари еще не посвятили! Какой прок Изабелле от такого мужа?! Моей дочери нужен мужчина, как ты или Балдуин, а не такой же ребенок, как она сама!

– Я польщен, что ты считаешь меня достойным руки принцессы Иерусалима, – ответил барон с едва заметной улыбкой. – Но не буду отрицать, что для твоей дочери я, пожалуй, уже староват.

Мария вновь скрестила руки на подчеркнутой вишневой парчой груди и недовольно поджала губы.

– Ты не слушаешь меня! – возмутилась вдовствующая королева и добавила дрогнувшим от горечи голосом. – Амори тоже не слушал. Снисходил до меня не чаще одного раза в год, предпочитая советы даже безземельных рыцарей, но только не собственной жены.

– Я слушаю, – не согласился Балиан, нехотя поднимаясь из резного кресла, и расцепил пальцы, протягивая руку ладонью вверх. – А что до короля Амори, то он, верно, был весьма недалек и как муж, и как правитель, если так и не сумел понять, какое сокровище оказалось в его руках благодаря милости византийского императора.

Мария помедлила, обиженно сжимая губы, но руку всё же приняла, обогнув стол и стиснув ладонь мужа унизанными изящными перстнями пальцами.

– Я не отдам Изабеллу какому-то неопытному мальчишке, – заявила королева, позволяя Балиану привлечь ее к себе. Голова с тяжелой, скрепленной десятком золотых заколок прической давила на плечо, словно кольчужное плетение доспеха. – Ги де Лузиньян всего лишь регент, а Балдуин…

– Это делается с его одобрения, – не согласился Балиан, обнимая свободной рукой талию под жесткой вишневой парчой. Даже родив пятерых детей – двоих первому мужу и еще троих второму – и уже приближаясь к тридцатилетию, Мария так и не утратила своей хрупкости, скорее обретя сходство фигуры с изящными песочными часами, чем действительно располнев. Тоненькая юная девочка, появившаяся когда-то при дворе Иерусалимского короля, превратилась в женщину, от которой не мог отвести взгляда ни один здоровый мужчина. И к которой мог прикоснуться только барон д’Ибелин.

– Балдуин болен, но еще не умер, – продолжал Балиан, пока вдовствующая королева обдумывала требования королевского регента, нахмурив тонкие черные брови. – А Сибилла предана брату куда больше, чем матери или даже мужу. Де Лузиньян должен был хотя бы поставить короля в известность, прежде чем пытаться выдать Изабеллу замуж за кого бы то ни было. Иначе он рискует рассориться не только с Балдуином, но и с собственной женой, а без нее он ничто.

– Но мальчишка без военного опыта…! – бросила Мария, ничуть не успокоившись. Не для такого мальчишки она растила Изабеллу. Что может сделать Онфруа де Торон против Ги де Лузиньяна и той толпы прихлебателей, что собралась вокруг этого бахвала-регента?

Ее муж был совсем иного мнения. Мария, будучи женщиной, давно смирилась, что последнее слово в споре чаще всего оставалось за мужчинами. Балиан, будучи бароном и опоясанным рыцарем, привык, что последнее слово оставалось именно за ним.

– Мальчишка без опыта и уверенности в себе будет послушен и легкоуправляем. Разве не этого ты хочешь? К чему тебе зять, у которого на всё будет свое мнение и который примется перечить тебе? Нам? А когда Изабелла станет королевой, она сможет развестись, как это сделал в свое время ее отец, и мы найдем более подходящего мужчину на роль короля.

Вдовствующая королева нахмурила брови, устремив взгляд куда-то в сторону, сквозь длинную светлую столешницу, и закусила нижнюю губу. Затаиться и выжидать. Снова выжидать. Одному Господу было ведомо, как сильно ей опротивело это ожидание. Она ждет уже девять лет, ждет с самой смерти Амори, и ее терпение отнюдь не безгранично.

– Так мне, значит, уступить? – сухо спросила Мария, зная, что сейчас Балиан откажется решать вопрос силой. И жалея об этом, как никогда.

Еще не время, явственно говорили ей темно-карие глаза с ранними, скорее от солнца, чем от возраста, морщинками. Нам следует подождать, моя дорогая. Дай мальчику спокойно отойти в мир иной. Будь милосердна к умирающему. Ведь ты всё равно не сможешь ничего сделать, пока он на троне.

Отдать Изабеллу… Как ее саму когда-то отдали незнакомцу на два десятка лет старше нее? Быть может, оно и к лучшему, что Онфруа де Торон так молод и сам еще почти что ребенок? Изабелле будет куда легче найти в нем не только мужа, но и союзника. А если нет… Что ж, у Марии был собственный муж и союзник, готовый помериться силой с партией Агнесс де Куртене и ее беспечной дочери. И ждущий этого с не меньшим нетерпением, чем сама Мария, пусть он и любит убеждать жену в обратном.

– И что же мы напишем Ги де Лузиньяну, господин барон? – спросила вдовствующая королева, решив наконец сменить гнев на милость. Рано или поздно Изабелле всё равно бы пришлось выйти замуж. И скорее рано, раз в ней кровь иерусалимских королей и византийских басилевсов.

– Мы согласимся на этот брак. Мы позволим де Лузиньяну думать, что он полностью владеет ситуацией.

– Хорошо, – ровным голосом согласилась Мария и чуть склонила голову с тяжелой прической набок, вновь заметив тень того оценивающего прищура, с которым Балиан когда-то смотрел на ее дочь. – И о чем теперь думает барон?

– Барон думает о том, что ему не помешал бы еще один сын.

После Жана, которому вскоре должно было исполниться пять, были две девочки. Очаровательные, но всё же девочки. Повзрослев, они едва ли возьмут в руки меч и станут рубить головы сарацинам, защищая свои земли и людей. Впрочем, как знать? С такой матерью.

– На всё воля Господа, – туманно ответила Мария и улыбнулась подкрашенными кармином губами. Ей тоже не помешал бы еще один сын.

Изабелле не помешал бы еще один брат.

***

Во дворце Иерусалимских королей тем временем шел спор иного рода. Регент королевства Ги де Лузиньян, щеголеватый красавец в длинной, густо расшитой светлыми узорами синеватой котте, лениво потягивал вино из украшенного рубинами кубка и взирал на спорщиков со снисходительностью в широко посаженных светлых глазах.

– Этого зверя необходимо приструнить! – гремел один из баронов, не стесняясь подкреплять свои слова ударом кулака по длинному темному столу, за которым любил проводить военные советы король Балдуин. – И немедленно, пока он не вверг всех нас в геенну огненную!

Спустя семь лет после того памятного для многих из них вечера, когда Балдуин принял решение выкупить из плена бывшего князя Антиохии и нынешнего лорда Трансиордании, разговор вновь велся об этой неприятной не только для сарацин, но и для многих франков личности.

– Если Рено де Шатильон продолжит бахвалиться своими планами напасть на Мекку, магометанские эмиры призовут себе на помощь самого дьявола, только бы быть уверенными, что не оставят и камня на камне ни от замка Рено, ни от самого Иерусалима!

– Полно вам сотрясать воздух столь страшными словами, мессир, – по-змеиному мягко, почти слащаво ответил взбудораженному барону сенешаль Ордена Храма Жерар де Ридфор. Балдуину было свойственно прислушиваться к тамплиерам, и Ги полагал, что и для него самого это не будет лишним. – Все мы сейчас с содроганием ждем новостей из Назарета, куда удалился наш достопочтенный монарх, но не стоит поддаваться беспричинной тревоге и в других наших тяготах.

Маршал храмовников, рослый широкоплечий мужчина, возвышавшийся над большинством баронов подобно осадной башне – и, быть может, потому предпочитавший не сидеть за столом, а стоять чуть в стороне от него – на долю мгновения сощурил холодные светлые глаза. Фламандец де Ридфор, выходец из небогатой семьи, вступил в ряды тамплиеров всего три года назад, в короткие сроки завоевав уважение многих орденских братьев и несколько месяцев назад без особого для себя труда заняв один из самых высоких постов в Ордене. Ги де Лузиньян, поначалу не чувствовавший себя достаточно уверенно в роли регента целого королевства, полагал возвышение де Ридфора вполне заслуженным и находил его советы неизменно разумными, а обращение – почтительным. А потому видел причину маршальского недовольства лишь в стремительности де Ридфорова взлета.

Вероятно, рыцарь, служивший – насколько это было известно самому Ги – в Ордене уже без малого четырнадцать лет и получивший маршальский перстень менее года назад, считал де Ридфора выскочкой, незаслуженно находящимся в доверии у Великого Магистра. Впрочем, рассуждал Ги, маршалу ли де Шамперу так полагать, если сам он, по многочисленным слухам, находился в фаворе у Балдуина. Который, едва оправившись от тяжелого приступа лихорадки, предпочел перебраться из взбудораженного Иерусалима в более спокойный Назарет, и привечаемый им храмовник лишился большинства своих… привилегий.

Ги, увы, не принимал в расчет тот факт, что Балдуину с его живым и острым умом было не свойственно приближать к себе людей из одной лишь мимолетной королевской прихоти. И что рыцарь-тамплиер мог привлечь его внимание, только показав себя преданным воином или умелым полководцем. А лучше – обеими этими ипостасями разом.

Ги де Лузиньян, увы, не принимал в расчет очень многого, иначе не стал бы отмахиваться от выходок Рено де Шатильона, невольно соглашаясь с миротворческими словами сенешаля де Ридфора.

– Как сообщают наши разведчики, – напомнил регент с подчеркнутым кивком в сторону коннетабля королевства, – Салах ад-Дин прочно увяз под стенами Алеппо. А пока султан предпочитает воевать с собственными иноверцами…

– Он недолго будет с ними воевать, если Рено де Шатильон не придержит своих лошадей! – немедленно вскинулся давний противник выкупа Рено из плена.

– Не забывайтесь, барон! Вы говорите с мессиром регентом!

Королевский совет Ги, увы, тоже не контролировал, и его участники позволяли себе перебивать и друг друга, и самого регента. Коннетабль уже вознамерился осадить обоих спорщиков, но не успел раскрыть рта.

Вмешался маршал Храма.

– Если мессир регент позволит говорить, – начал тамплиер, не повышая ровного глубокого голоса и вместе с тем без труда заглушая спорщиков, – христианам тоже свойственны распри и междоусобицы. Христианским королям они, пожалуй, свойственны едва ли не более, чем всем их собратьям по вере вместе взятым. Но вспомните, сколько благородных рыцарей и вельмож Англии, Франции и Нормандии откинулись на зов Иерусалима немногим менее ста лет назад. Среди них были сын короля Вильгельма, завоевавшего английский трон, и брат Филиппа Французского. У этих мужей, без сомнения, хватало забот в собственных владениях, но они оставили земли и замки и направились в Святую Землю, рискуя в этом тяжелом походе не только своими богатствами, но и самой жизнью. Ибо для христиан никогда не будет ни одной святыни, ни одного храма и ни одного места паломничества значимее Иерусалима.

Ги невольно поднял светлую бровь, не совсем понимая, к чему столь длинное и пламенное вступление о ценности Святого Града в глазах христиан всего мира. По губам стоящего рядом с его креслом коннетабля скользнуло подобие снисходительной улыбки.

Храмовники, братец. Что с них взять?

Маршал если и заметил тонкую насмешку, то виду не подал. Впрочем, Ги не без основания полагал, что де Шампер заметил. От этого тамплиера попробуй скрой свои мысли и истинные чувства.

– А теперь задайте себе вопрос, мессир регент, – по-прежнему почтительно продолжал храмовник, но Ги все же уверился, что насмешка была увидена и не пришлась гордому маршалу по нраву. – Какая святыня сарацин придет вам на ум, если вы пожелаете сравнить их верование с нашим? Господь и Аллах, Иисус и пророк Мухаммед, Иерусалим и…

– Мекка, я полагаю, – осторожно предположил Ги и невольно скосил глаза на коннетабля. Тот вновь напустил на себя непроницаемый вид, не позволяя понять, что думает об этом разговоре.

– Совершенно верно, мессир, – согласился маршал, и у Ги возникло чувство, что теперь уже тамплиер насмехается над ними, а не они с коннетаблем – над тамплиером. – Когда сарацины разрушили Храм Гроба Господня и начали убивать христианских паломников, это привело к не имевшему себе равных военному походу и созданию целого королевства христиан в Святой Земле. Так скажите же мне, мессир регент, как, по-вашему, ответят магометане, если Рено де Шатильон нападет на их Храм Гроба Господня?

– Любезный брат, у магометан нет такого храма, – вмешался сенешаль с ненужным снисхождением. Ги хватило всего пары мгновений, чтобы понять, что подобного снисхождения маршал не терпит, а де Ридфор уже давно должен был изучить собрата по Ордену. Так зачем же…?

– Любезный брат, я говорил образно, – ответил маршал почти елейным тоном, но уголки тонких, обрамленных ухоженной бородой губ дрогнули в чем-то, весьма похожем на презрительную гримасу. Ги внезапно показалось, что разговор ведется будто бы на двух уровнях. Не только словами, но и взглядами.

Вернемся к более насущным вопросам, брат Жерар, или продолжим эти бесполезные попытки выставить друг друга глупцами?

А видно, отметил про себя регент королевства, не всё спокойно в Ордене Храма. Не всё гладко, и не все братья приходят к согласию друг с другом.

– Я понимаю, что вы хотите сказать, мессир, – заговорил Ги вежливым, но осторожным тоном, и серые, обычно имевшие оттенок темного гранита глаза маршала неуловимо посветлели.

– Рено де Шатильона, мессир регент, нужно посадить на цепь, – отчеканил храмовник так, словно не советовал, а отдавал Ги не терпящий возражений приказ. – И эта цепь должна быть коротка настолько, чтобы он не мог уйти дальше ворот своего Керака. Пусть магометане воюют друг с другом, сколько пожелают, не нужно давать им повода сплотиться и выступить на Иерусалим единой армией.

У Ги возникло чувство, что теперь уже с ним говорят не только словами, но и глазами.

Очнитесь, мессир регент. Второго Монжизара не будет.

Ни к чему так злиться, мессир тамплиер. Я понимаю, что Балдуин, без сомнения, прислушался бы к вашим рассуждениям…

Глупец. Балдуин прислушался бы потому, что эти рассуждения правильны, а не потому, что они мои.

– Готов отдать голову на отсечение, – заговорил коннетабль уже после совета, так и не закончившегося ничем путным, – де Шамперу не по нраву идея о браке принцессы Изабеллы и Онфруа де Торона. И наверняка не ему одному. Орден того гляди расколется пополам.

– Сплюнь, – по-ребячески ответил Ги на метафору об отсеченной голове и спросил. – А какое храмовникам дело до этого брака, они рыцари-монахи, а не…

– Политики? Плохо ты знаешь Орден Храма, братец, – хмыкнул Амори, демонстративно поднимая светлую бровь. – Эти рыцари без мыла пролезут куда угодно и вмешаются во всё, что сочтут неподходящим. Сегодня ты это уже видел. Уильяма де Шампера прозвали Честью Ордена еще и потому, что он олицетворяет собой всё то, чем должен быть тамплиер. Нет, он, без сомнения, благороден и бесстрашен, но вместе с этим невыносимо горд и твердолоб. Если ты не с ним, значит ты против него, и он этого так не оставит. Будет давить, пока ты не передумаешь и не начнешь смотреть ему в рот, как это делал Балдуин. Господь его знает, что теперь делать с этим гордецом. Он не отойдет в сторону из-за одной только болезни короля.

– Я, – парировал Ги, откидываясь на спинку кресла и с трудом удерживаясь от возмущения, – старше Балдуина на десять лет. И давно уже не мальчишка, которому так легко задурить голову.

– Ты, – вновь хмыкнул Амори, складывая на груди руки в светлых, с золотистой нитью, рукавах, – появился в Иерусалиме лишь потому, что я без устали восхвалял тебя в разговорах с Сибиллой. И потому, что нам подвернулся удачный момент, когда Балдуин понял, что если немедленно не выдаст сестру замуж, то ее выдадут бароны во главе с Раймундом Триполитанским и тогда под Его Величеством зашатается трон. Ходили слухи, что Балдуин д’Ибелин вновь взялся за старое и оказывает Сибилле почти непристойные знаки внимания. А его младший брат, если ты помнишь, женат на вдовствующей королеве, которая, мало того, что успела прижить от первого мужа очаровательную дочурку, так еще и сама является родней византийского императора.

– В то время, как ты, – напомнил Ги с невольной ехидной ноткой, – женат на дочери Балдуина д’Ибелина.

– Если ты думаешь, что он хоть немного считается с этим фактом, то ты глубоко заблуждаешься, братец, – ответил Амори вкрадчивым тоном. – Д’Ибелины нам не друзья. Стоит королю умереть, и Балиан поддержит права Изабеллы. А не Сибиллы. Не твоей, – повторил коннетабль, – Сибиллы. И от того, что ты сейчас задумал, мы не слишком-то выиграем.

– Ты же сам только что сказал, – не согласился Ги, – что Балиан д’Ибелин поддержит права падчерицы. Балдуин может умереть в любое мгновение, и чем скорее мы выведем Изабеллу из-под влияния д’Ибелинов…

– А коннетаблем королевства прежде был Онфруа де Торон, – продолжал спорить Амори, уводя разговор на какую-то совершенно непонятную Ги почву. – Покойный дед нынешнего Онфруа де Торона. Юнца, которому в силу возраста могло хватить глупости перенести на меня свою злость из-за смерти деда. Ведь я же занял его место. А кто, братец, уже без малого семь лет является отчимом этого юнца и с радостью поддержит любую войну, хоть с сарацинами, хоть с такими же, как он сам, франками? Рено де Шатильон.

– Ты драматизируешь, – не выдержал Ги.

– Я просчитываю все возможные варианты развития событий, братец. Маршал де Шампер, к слову, делает то же самое. Это хорошо, что ты перетянул на нашу сторону сенешаля храмовников, но у маршала, как у военного лидера, влияния больше. Если ты сейчас подсунешь пасынку де Шатильона одну из двух – всего двух, братец – иерусалимских принцесс, в буйную голову нашего Рено может прийти мысль короновать девчонку вместо твоей Сибиллы. Его поддержат д’Ибелины. Тебя поддержут Агнесс и Жослен де Куртене, то есть мать и дядя Балдуина. Я, то есть коннетабль королевства. И сенешаль храмовников. Который сегодня едва не поссорился на твоих глазах с маршалом. А тот, в свою очередь, был близок еще и к тому, чтобы поссориться с тобой. Следовательно, кого, мессир регент, при таком раскладе может поддержать маршал де Шампер? Даже несмотря на все его заявления о цепях для Рено.