Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 52 страниц)

========== Пролог ==========

Год 1161, 20 августа.

Пажи сцепились посреди замкового двора, катаясь по размокшей земле и лупя друг друга кулаками, словно пара простолюдинов. Остальная челядь столпилась здесь же, образовав широкий полукруг вокруг дерущихся мальчишек, с гоготом подбадривала то одного, то другого, и даже зашикала на попытавшегося разнять пажей конюха.

– Куда лезешь, дурень?!

– Не видишь, благородные ссориться изволят. Не мешай!

Шел по-летнему теплый, но сильный дождь, быстро превративший землю в жидкую грязь, измазавшую одежду и длинные спутанные волосы пажей. Дрались мальчишки с переменным успехом, но зло, отчаянно, с рычанием и бранью, как дерутся заклятые враги, а не пара поссорившихся из-за пустяка приятелей. Один был заметно старше, крупнее и уже ждал, что в самое ближайшее время лорд д’Обиньи сделает его своим оруженосцем. Второго же прислали в замок совсем недавно, но дурная слава о вспыльчивом мальчишке уже гремела на всю округу. Спесив и скор на расправу, как отозвался о нем милорд, будучи в изрядном подпитии. Совсем не похож, щенок, на благородного барона де Шампера, первого рыцаря и трубадура Англии. И за какие только грехи несчастному Артуру такое наказание в наследниках?

Видать, мальчишке не замедлили это передать. Или же нашли еще какой повод задеть. А он не стал подолгу расшаркиваться с обидчиком, как другие благородные сынки. Если Уильяму де Шамперу что не по нраву, так он бьет, не задумываясь, по-настоящему, в кровь. Вот и в этот раз набросился после первой же обидной фразы, первым же ударом разбил противнику нос и едва не свалил с ног, хотя тот больше и сильнее. И не отступал, даже когда второй паж подмял его под себя и с ленцой отвешивал обидные пощечины по перемазанному лицу.

– Проси пощады, бастард, – прогудел паж, решив, что драка уже им выиграна и осталось только заставить противника признать поражение.

– Я не бастард! – выкрикнул мальчишка еще по-детски тонким голосом и с такой силой ударил противника, что тот взвыл и сам оказался на земле. Столпившаяся вокруг челядь разразилась улюлюканьем и насмешками.

Зрелище было прервано возвращением милорда. Зáмковая стража бросилась открывать ворота и поднимать тяжелую решетку, конюхи – принимать лошадей у лорда и сопровождавших его свитских, а хихикавшие всю драку служанки попытались разнять мальчишек. Не тут-то было, пажи продолжали отвешивать друг другу тумаки, поэтому пришлось вмешаться паре рыцарей из свиты милорда, попросту схвативших дерущихся за шкирку и растащивших их в разные стороны.

– Что здесь происходит? – холодно спросил граф Уильям д’Обиньи, небрежным жестом поправил низко надвинутый капюшон, чтобы лучше видеть мокрых и перемазанных мальчишек, и сощурил светлые глаза. Граф был уже немолод, и прежде острое зрение теперь часто его подводило.

– Он первый начал! – немедленно заскулил тот, что был старше и крупнее, ткнув пальцем в сторону второго пажа.

– Трус! – прошипел второй, и тонкие ноздри его аристократичного носа на мгновение раздулись от гнева.

Звереныш, раздраженно подумал лорд Уильям. Ничем не похож на Артура де Шампера. А еще обижается, щенок, если бастардом назвать. А кто он, спрашивается, если на отца не походит ни капли? Да и не забыли еще благородные лорды, с кем прежде путалась эта саксонская девка Милдрэд Гронвудская, баронесса де Шампер. Почти три года в наложницах у Юстаса Блуаского и двухлетний сын по истечении этого срока. Да любому глупцу будет понятно, что отец мальчишки никакой не Артур де Шампер, а бешеный принц Юстас, гори его душа в Аду до скончания времен.

И сколько бы барон ни говорил, что мальчик – его сын и что жена его ходила в девках Юстаса не по своей воле, всерьез его слова мало кто принимал. Не будь у Милдрэд Гронвудской богатого приданого, ее давно бы уже постригли в монахини, а никак не выдали бы замуж за, ни много, ни мало, брата короля Генриха. Если слухи о происхождении лорда Артура были верны.

– Меня, – коротко сказал лорд Уильям, – не интересует, кто начал первым. Наказаны будут оба.

Один из пажей сник, а вот второй продолжал упрямо смотреть на лорда. Даже взгляд у него был точь-в-точь, как у Юстаса, угрожающий, исподлобья. Только цвет глаз немного отличался, у покойного принца они были белесые, как туман над рекой, а у его щенка – темно-серые, словно грозовые тучи.

– Дьявольское отродье, – прошипел лорд Уильям, уже поднявшись в солар*, где сидела за рукоделием графиня Аделиза, вдова Генриха I и бывшая королева Англии.

– Ты слишком суров к нему, – мягко сказала жена, без лишних слов поняв, кем недоволен супруг. – Мальчик не виноват в том, чей он сын.

– Мальчик, – ответил граф, – может, и не виноват, да вот только породу не скроешь, как ни старайся. Даже за баронским титулом Артура де Шампера сразу видно, чей это бастард. Не понимаю, почему барон прямо не скажет, что не имеет к его рождению никакого отношения.

– Баронесса очень любит сына, – ответила графиня.

А еще говорят, будто леди Милдрэд была не рада своему плену у Юстаса. Да так сильно не рада, что отправила его бастарда в пажи к самому Уильяму д’Обиньи, графу Арунделу. А графу теперь приходится на старости лет терпеть выходки этого щенка. Но ничего, он-то управу на Уильяма де Шампера найдет. А вот что с этим щенком будет дальше, одному Господу известно. С таким происхождением, с клеймом бастарда куда хуже, чем у его якобы отца, да с таким вздорным характером, мальчишка рискует ославить благородный род де Шамперов так, что ни один уважающий себя лорд не захочет иметь с ними никакого дела. И даже родство барона Артура с Генрихом II де Шамперам уже не поможет. Лучше барону хотя бы перестать настаивать на том, что Уильям – его сын, а не Юстаса, иначе бури им не миновать.

Комментарий к Пролог

*Солар – комната, расположенная, как правило, на верхних этажах французского или английского замка. Своего рода личная гостиная для лорда и его семьи.

В первой половине XII столетия в Англии разразилась гражданская война между дочерью Генриха I Матильдой и его племянником Стефаном Блуаским. Конфликт продлился 19 лет, завершившись мирным договором, по которому Стефан согласился признать своим наследником сына Матильды Генриха II, первого английского короля из династии Плантагенетов. Старший сын Стефана Юстас, также называемый в источниках Евстахием или Эсташем, к моменту заключения договора был уже мертв, что и обеспечило примирение сторон.

Уильям д’Обиньи по прозвищу “Уильям Сильная Рука” – 1-й граф Арундел и активный участник гражданской войны 1135-1154 годов. После смерти Генриха I, ставшей причиной войны, граф женился на его вдове Аделизе Лувенской.

========== Часть первая ==========

Не нам, Господи, не нам, но имени Твоему дай славу.

(Девиз Ордена тамплиеров)

Глава первая

Уильяму де Шамперу было семь, когда он впервые услышал, что лорд Артур не его отец. Об этом сплетничала собравшаяся на кухне челядь, пока барон Гронвуда и Малмсбери пировал в зале с друзьями и верными рыцарями, отмечая благополучное рождение сына, названного Гаем в честь покойного отца барона и деда Уильяма. Для Артура де Шампера это был уже четвертый ребенок, но лишь второй сын, поэтому радость его была особенно бурной. Усугублялась она еще и тем, что маленький Гай, по заверениям, обещал вырасти копией отца и уже сейчас радовал его темным пушком на голове. В то время, как его наследник был, по словам всё той же челяди, неприлично рыжеволос и вообще походил на барона даже меньше, чем его маленькие дочери-близняшки.

Уильям, уделяй он внимание таким мелочам, и сам бы согласился, посмотрев на себя в полированное серебряное зеркало в покоях родителей, что своим скуластым лицом с широким, чуть заостренным подбородком и медно-каштановыми волосами он не похож в равной степени ни на отца, ни на мать. Разве что глаза у него были чуть раскосые, будто оттянутые к вискам, совсем как у леди Милдрэд, да и то серые, а не прозрачно-голубые, как у матери. Но Уильям своей несхожести с родителями не замечал. Да и что с того, что он рыжий? Дядя Генрих тоже рыжий, но ему же никто на это не указывает. Хотя, справедливости ради, следовало заметить, что дядя Генрих всё же был королем, а не семилетним мальчиком, поэтому мог не беспокоиться о том, прилично он рыжий или неприлично.

А вот про Уильяма вдруг начал сплетничать едва ли не каждый первый.

– Да что вы мне сказки баете, вы волосы его видели? Какой же это де Шампер? У де Шамперов отродясь рыжих не было, вот вам крест. У моего барона порода хоть куда, волосы у них всех черные, как вороново крыло. Что у него, что у отца его, что у тетки, ну той, которая аббатисой в Шрусбери сейчас сидит. Что у маленького Гая. Вот по нему-то сразу видно, что он истинный де Шампер! Хорошо, что у барона наконец-то появился наследник.

– А глаза-то, глаза? Ни у кого в семье таких глаз нет, только у Вилли.

– У леди Гиты были серые глаза. Не помните разве? Всего восемь лет, как баронессы не стало, а вы уже и позабыли всё на свете.

– Так ведь леди Гита – мать леди Милдрэд и лорду Артуру родней не приходится. Да и не такие у нее были, а светлые, как серебро.

– А мне думается, Вилли на покойного барона похож. Как глянет иногда, ух! Вылитый Эдгар Армстронг.

– Барон Эдгар – леди Милдрэд отец, поэтому неудивительно, что мальчик на него походит. А вот от мессира Артура в нем ничего нет. Никакой Вилли не де Шампер!

Слышать всё это было обидно, а главное, непонятно. Почему же он не де Шампер, если живет в семье де Шамперов? И его отец – де Шампер, и мать, и сестры Элеонора и Эдгита. Да даже только родившийся Гай, и тот уже де Шампер! А Уильям, значит, нет? Так ведь не бывает.

Уильяму даже захотелось зайти на кухню и потребовать у слуг ответа – как и положено благородному лорду и будущему барону, – но тогда бы его отругали за то, что он подслушивает под дверью, чего лорду и барону делать уже не положено. И ведь не докажешь, что не подслушивал, а просто по лестнице спускался и случайно услышал. Челядь ведь толком не таилась. Но всё равно нажаловалась бы потом отцу.

Чего Уильям не понимал, так это того, что начни он задавать слугам вопросы, и те не жаловаться бы побежали, а перепугались бы до полусмерти и начали бы упрашивать его не говорить ничего родителям и в особенности леди Милдрэд. Но Уильям этого не знал, а потому именно к баронессе с этим вопросом и пришел.

– Мама, – спросил мальчик, когда та уже оправилась после родов, а слуги продолжали сплетничать то на кухне, то во дворе Гронвуд-Касла, – а почему говорят, что я не де Шампер?

Расчесывавшая его влажные после купания волосы леди Милдрэд остановилась на середине движения, едва не выронив гребень из тонких пальцев.

– Кто, – спросила баронесса едва слышным, севшим голосом, – тебе это сказал, мой милый?

– Слуги болтают, – ответил Уильям, не понимая, почему мать так широко распахнула голубые глаза и теперь едва дышит. Баронесса с трудом сделала глубокий вдох и попыталась улыбнуться.

– Не слушай их, мой милый, они глупости болтают.

Сплетни прекратились тем же вечером, но, уже засыпая, Уильяму показалось, что он услышал где-то вдалеке родительские голоса. Впервые на его памяти баронесса ссорилась с мужем.

– Если этот глупец не прекратит распускать слухи про Вилли, я выгоню его из замка раз и навсегда, и мне всё равно, сколько лет он служит Шамперам!

– Что ты, кошечка, перестань, – прогудел в ответ барон, – это просто глупые слова. Юстас давно мертв и…

– А я не желаю их слышать! – исступленно закричала мать, и Уильям испуганно сел на постели, вглядываясь в полумрак комнаты с едва различимой дверью у противоположной стены и прижимая к груди край одеяла. – Это твой сын! – рыдала леди Милдрэд. – И ты знаешь это не хуже меня! Это наш первенец, Артур, и ты не посмеешь! Не посмеешь!

– Конечно, знаю. Я никогда не сомневался в том, что он мой. Ну что ты, кошечка, не плачь, скоро всё это забудется и…

– Ничего не забудется, – всхлипывала баронесса. – Они так и будут говорить, что Уильям сын этого чудовища. Они и меня называют его девкой. А я не хотела… не хотела… О, почему мне не хватило смелости его убить?!

– Никто, – с металлом в голосе ответил ей барон, – ничего говорить не будет. А тем, кто всё же посмеет, я лично укорочу языки своим мечом. Вытри слезы, кошечка, всё это давно в прошлом и никто больше тебя не обидит. Я не смог спасти тебя тогда, за что мне нет и не будет прощения, но уж теперь я о вас позабочусь, не сомневайся. Ни тебе, ни Вилли нечего бояться. Я сам поговорю с ним и объясню, что всё это досужие сплетни.

– Артур, – глухо всхлипывала мать, словно прятала лицо у мужа на груди. – О, Артур.

В Гронвуде с того дня никто не смел называть Уильяма бастардом. Но леди Милдрэд, как бы ни любила она сына и как бы ни хотела уберечь его от чужих злых языков, не могла запереть Уильяма в замке до конца его дней. Или хотя бы пренебречь традицией отправлять сыновей служить пажами, а затем и оруженосцами у другого благородного рыцаря. Она могла лишь надеяться, что в доме Уильяма д’Обиньи и Аделизы Лувенской никто не посмеет ставить под сомнение происхождение мальчика. Граф Арундел слыл человеком чести, не ставшим бы опускаться до досужих сплетен и не позволившего бы распускать их другим, а графиня, еще будучи королевой Англии, ладила со своей падчерицей, императрицей Матильдой, и вряд ли была бы жестока к ее маленькому внуку. О том, что сам Артур был бастардом грозной Матильды, говорили все, хотя никто не знал наверняка – и Артур, и его коронованный брат лишь таинственно улыбались, ничего не подтверждая, но и не опровергая, – а потому леди Милдрэд всегда подчеркивала сходство старшего сына с его венценосным дядей.

Но на эти слова у каждого сплетника немедленно находился один и тот же ответ: и Генрих II, и Юстас Блуаский оба были потомками Вильгельма Завоевателя, и эта предательская рыжина в темных волосах Уильяма означала лишь то, что мальчик тоже происходил из Нормандской династии. Но унаследовать ее он мог как от Матильды, так и от бабки Юстаса и дочери самого Вильгельма Аделы. А несдержанность Уильяма только давала повод новым сплетням.

– Бешеный, – шептались у него за спиной. – Бешеный, как Юстас.

Но как он мог не быть таким, как он мог молча сносить оскорбления одно отвратительнее другого? Какой же сын стерпит, когда его мать называют шлюхой? А его самого – отродьем чудовища, ввергшего страну в кровавые распри? Теперь уже никто не смел говорить, что это Генрих II был, по сути, завоевателем, таким же, как его предок Вильгельм. Теперь король Генрих был посланным небесами монархом, а таинственная смерть Юстаса в аббатстве Бери-Сент-Эдмундс – карой Господней в ответ на узурпацию трона его отцом. Теперь графы и бароны уже не смели вспоминать, как они сами поддержали Стефана Блуаского в обход Матильды, потому что никто из них не желал видеть на английском троне женщину. Теперь они говорили, что всегда были верны императрице и ее сыну от Жоффруа Анжуйского, а за их прежние мятежи расплачивался ребенок, которого считали бастардом Юстаса.

– Не следовало, – шептались в доме благородного графа Арундела, – королю Генриху отдавать эту саксонскую девку своему брату. В монастырь и ее, и щенка. Породу Блуа ничем не скроешь. И десяти лет не минет, как он пойдет по стопам отца.

И сколько ни дрался бы Уильям за честь матери и свое доброе имя, это только убеждало других, что он, такой несдержанный и безжалостный к обидчикам, не может быть сыном благородного Артура де Шампера. Слова родителей, пытавшихся убедить его, что всё эти сплетни – лишь порождение зависти, уже казались ему не меньшей ложью, пусть и во благо. Да и сам барон теперь был не рад такому наследнику, о котором он давно уже не слышал ни единой похвалы. Лорд Артур мечтал о сыне, который был бы образцом чести и благородства и которого он не постыдился бы представить Генриху не только, как племянника, но и как будущего барона. Лорд Артур не понимал, что смирение, как бы ни превозносили его церковники, не всегда правильно. Для Уильяма было предпочтительнее бросаться в драку, не раздумывая и не сомневаясь, чем, надев маску фальшивого смирения, молча терпеть насмешки.

– И чем только баронесса вскружила голову мужу, что он согласился признать этого звереныша своим сыном? – спрашивали друг у друга свитские графа Арундела. – Да еще и наследником? Когда у него есть собственные сыновья.

Когда родился Генри, Уильям как раз сделался оруженосцем. И едва взглянул на новорожденного брата. Еще один истинный де Шампер, пусть и светловолосый и голубоглазый, как леди Милдрэд. Еще один законный наследник, на пути которого однажды может встать чужой бастард. Еще один ребенок, которого барон Гронвудский обожал, холил и лелеял и которым похвалялся перед вассалами, пока его старший сын, запершись в спальне, в последний раз давился горькими слезами, бессильно уткнувшись лицом в колени.

– Уильям, – впустую звала его мать, раз за разом возвращаясь к запертой двери. Сначала она приходила в надежде, что он спустится в зал, а затем только просила впустить ее саму. – Уильям, открой!

Леди Милдрэд не слышала ни звука из-за тяжелой двери, но она знала, чувствовала: с сыном что-то случилось. А он не мог отпереть засов, потому что знал, что тогда она горько заплачет и долго будет пытаться убедить его, что это ложь и что для нее он никакой не позор, а самый дорогой и любимый ребенок. И снова плакать, как она плакала, когда Уильям еще решался говорить ей о том, что его называют бастардом. Он быстро перестал, увидев, как больно матери слышать такое. Упоминания о царивших в стране кровавых распрях, в которых погибли ее родители, а сама она стала жертвой отъявленного мерзавца, и по сей день вызывали у баронессы слезы.

– Уильям, впусти меня, – просила мать, а он даже ответить ей ничего не мог, потому что задыхался от бессильной обиды. Его бросили. Из-за того, в чем он виноват не был, но о чем постоянно напоминал родителям одним только своим существованием. Он больше не был нужен барону, у которого родилось уже двое своих, законных сыновей, а для матери, как бы он ни любил ее, а она – его, Уильям навсегда останется напоминанием о его чудовищном отце.

Но если он больше не наследник барона, то кто же он тогда? Куда ему пойти? Кем ему стать?

Ответ на этот вопрос он нашел случайно, когда граф Арундел со свитой отправился ко двору короля. А Уильям, в тысячный раз сцепившись с другими оруженосцами, попросту сбежал и, бесцельно бродя по городу, неожиданно для самого себя оказался у ворот лондонской прецептории* тамплиеров.

– Тебе чего, мальчик? – приветливо спросил его один из возвращавшихся из города рыцарей в белом плаще с красным крестом. – Ты не потерялся ли часом?

Вид у Уильяма и в самом деле был потерянный, но не потому, что он не знал, в какой части города находится.

– Вы позволите мне войти, мессир*? – попросил беглец. – Родители говорили мне, что в лондонском Темпле похоронен отец моей матери. Я хотел бы помолиться на его могиле.

– А давно он умер? – спросил рыцарь, ничуть не удивленный такой просьбой. Тамплиеры давали обет целомудрия, но порой среди них хоронили и мирских, при жизни бывших друзьями Ордена.

– Почти четырнадцать лет назад, – ответил Уильям.

– Хмм… – сказал рыцарь. – Тогда он, наверное, не здесь лежит, а в Старом Темпле. Но давай-ка мы спросим об этом мессира Ричарда, уж он-то точно знает больше моего.

Мессир Ричард оказался Ричардом Гастингсом, магистром Ордена в Англии и, как выяснилось, старым другом Артура де Шампера.

– То-то я смотрю, вид у тебя знакомый, – улыбнулся Гастингс, услышав имя неожиданного гостя.

– Мне говорили, что я не похож на лорда Артура, – сам не зная, зачем, ответил Уильям. Мессир Ричард на мгновение сощурил голубые глаза, удивившись, что мальчик называет отца так холодно и официально, но ничего не сказал. Только вид у него сделался какой-то настороженный.

– На Артура, – заметил тамплиер, – может, и нет, а вот на Эдгара Армстронга похож, и еще как. Взгляд у тебя, – усмехнулся Гастингс в светло-русую бороду, – точь-в-точь как у деда.

Уильям барона Эдгара никогда не видел – тот погиб еще до его рождения, – поэтому был вынужден принять эти слова на веру. От Гастингса же он узнал о том, что останки барона действительно захоронены в Старом Темпле, который Орден оставил пару лет назад, перенеся главную резиденцию в Новый Темпл на пересечении Флит-Бридж-Стрит и Строндэ. Но в прецептории в Олдборне по-прежнему жили братья Ордена и проводились службы, поэтому прийти на могилу деда Уильяму, разумеется, никто не запрещает.

Именно там, в тишине Старого Темпла, перед простым каменным надгробием без каких-либо украшений, Уильям впервые задумался об Ордене тамплиеров. Эдгар Армстронг был похоронен здесь не случайно, он и сам в молодости вступил в Орден и сражался в его рядах не один год. И хотя позднее барон покинул тамплиеров, поскольку остался единственным наследником земель в Норфолке, он до самой смерти оставался другом Ордена, принимавшим весьма активное участие в жизни орденских братьев. Да и лорд Артур в свое время тоже едва не стал храмовником и дважды побывал в Святой Земле, сражаясь там с сарацинами. Во второй раз он даже взял с собой новоиспеченную жену и ее сына. Уильям смутно помнил Палестину, ему тогда не было и пяти лет, а потому Святая Земля теперь виделась ему чем-то сказочным и почти нереальным. Далекая, всегда озаренная солнцем страна, земля, источающая молоко и мед, про которую рассказывали, будто там исполняются любые мечты. Ребенку, считавшему себя брошенным собственным отцом, она показалась единственным выходом, который у него оставался.

Но Ричард Гастингс на это ответил, что в Орден не принимают детей. И ответил непреклонным тоном, совсем не похожим на тот, каким он говорил с Уильямом до этого. Поэтому тот не решился спорить, что он уже никакой не ребенок.

– Ты наследник рода де Шамперов, – добавил тамплиер, решив, по-видимому, что Уильям просто наслушался дома сказок о подвигах отца и деда в Святой Земле и теперь мечтает о славе, забыв, в чем состоит его долг перед родителями и королем. Сам Гастингс, за все годы служения в Ордене так и не побывавший ни разу в Иерусалиме, это отлично понимал. – Я знаю, Уильям, жизнь в Англии может показаться скучной в сравнении с рассказами о Святой Земле. Но твое место здесь, в Гронвуде и при дворе короля. Скажу прямо, я был бы рад видеть в Ордене кого-то из де Шамперов, но даже если один из сыновей твоего отца и вступит в наши ряды, это в любом случае будешь не ты. И не забывай, Уильям, мы сражаемся во славу Господа, а не во чью-либо еще. Если ты ищешь славы для себя, то в рядах тамплиеров тебе делать нечего.

Уильям сделал для себя вывод, что мессир Ричард не знает о том, что наследник рода де Шамперов – это Гай. Или убежден, что слухи о происхождении Уильяма – это не более чем гнусная ложь. Так или иначе, пришлось смириться с тем, что дорога в Орден ему пока что закрыта, и вернуться к графу Арунделу, чтобы вновь терпеть его неудовольствие и насмешки других оруженосцев.

Через два года король Генрих лично посвятил Уильяма в рыцари, оказав де Шамперам очередную честь. А вскоре после этого случилось то, что стало для новоиспеченного рыцаря последней каплей, ясно давшей ему понять, что при дворе дяди для него места нет и чем дольше он остается в Англии, тем больше от этого страдает честь семьи.

К тому времени его уже немногие осмеливались называться бастардом в лицо, больше перешептывались за спиной, но предпочитали не связываться с «бешеным отродьем Блуа».

– Бастарду среди нас не место, – поначалу засмеялись сыновья лордов, не смевших даже сесть за один стол с Артуром де Шампером, но Уильям уже не был тем ребенком, что без раздумий бросался на обидчиков, даже если их было больше.

– Я не бастард, – ответил он ледяным тоном.

– А чем докажешь?

– Мечом, если у вас, мессиры, хватит смелости обнажить свои.

Смелости у большинства не хватало. Одно дело – обидные шпильки в спину или детские драки кулаками, и совсем другое – поединок на метровых остро заточенных клинках, да еще и с бешеным, который порой смотрит так, что и одним взглядом убить может. И глаза у него, говорят, в ярости светлеют, совсем как у покойного Юстаса. Уильям не знал, правда ли это, да и не хотел знать, но полагал, что это ему даже на пользу. Он и сам уже давно не сомневался в том, что его отцом был Блуаский принц, но того при жизни боялись так, что даже высокородные графы вроде Арундела теперь опасались связываться с бастардом Юстаса. Кто знает, говорили они, сколько в этом щенке от отца? Может, и он безумен не меньше, а с безумца станется зарубить мечом ни в чем неповинного человека.

Они боялись его за то, что он с детства отстаивал свою честь и честь матери, вместо того, чтобы уважать его за это. Уильям, в свою очередь, их презирал. Эти ленивые и непостоянные графы и бароны, в годы Анархии то и дело менявшие сторону и примыкавшие то к Стефану Блуаскому, то к Генриху Плантагенету, с первых же мгновений решили, что Уильям – такое же чудовище, как и его отец. Они и их такие же ленивые и трусливые сынки травили его, как травят оленя на охоте, видя в нем одни только недостатки. И в какой-то момент чаша его терпения переполнилась.

Это случилось летом 1167 года. Уильяму тогда было шестнадцать, со дня акколады* прошло уже почти полгода, и родители, прежде обсуждавшие это только между собой, заговорили с ним о женитьбе. Вариантов было несколько, наследник рода де Шамперов и будущий барон Гронвуда и Малмсбери считался солидной партией, но Уильям только равнодушно пожал плечами, предоставив родителям самим решать, какая из девушек подойдет больше.

На его взгляд, они все были одинаковые. Глупо хихикающие и постоянно кокетничающие, как того требовала куртуазная мода, и, если у них хватало смелости заговорить с бастардом Блуа, требовавшими, чтобы он спел или прочел стихи, желательно собственного сочинения. Петь Уильям не любил – что в глазах сплетников было лишь подтверждением того, что он не может быть сыном самого прославленного трубадура Англии, – а стихи находил глупостью и пустой тратой времени. Ни одна из этих девиц, как бы туго она ни шнуровала свое блио* и ни хлопала длинными ресницами, не вызывала у Уильяма желания прославлять ее достоинства, да еще и в стихотворной форме.

А гронвудские девушки стихов и вовсе не просили, им было достаточно какой-нибудь ничего не значащей безделушки и теплой улыбки, чтобы они забыли о том, что Уильям – бастард мерзавца и чудовища. Эти девушки были куда честнее, чем разряженные в пух и прах дочери и сестры графов и баронов, и улыбались ему не через силу и не потому, что он был наследником обширных земель и баронского титула. Но дочку конюха, как бы мила и очаровательна она ни была, баронессой не сделаешь, а значит, придется терпеть одну из этих высокородных пустоголовых девиц. Уильяма, не собиравшегося иметь с будущей женой никаких дел, кроме продолжения рода, это, пожалуй, даже устраивало.

Но лорду Артуру отказали. В вежливой, но непреклонной форме, вызвавшей искреннее удивление и у самого барона, и у его близких. Отказать де Шамперам? Брату, пусть и незаконнорожденному, и племяннику самого короля?

– Странно это всё, Вилли. Там ходят слухи, будто графиня сказала, – сбивчиво пересказывала Уильяму разведанные новости хорошенькая дочка конюха, – что она вовсе и не прочь породниться с Артуром де Шампером. Только я не понимаю, почему же тогда…

Зато понял Уильям. Графиня была не прочь породниться с Артуром де Шампером, но не с Юстасом Блуаским.

– Ты расстроился? – спросила дочка конюха и погладила его по щеке.

– Нет, – коротко ответил Уильям. Произошедшее только укрепило его в мысли, что его место не здесь, а в Палестине, в рядах рыцарей в белых плащах. Но это решение не пришлось по нраву родителям.

– И думать не смей, – велел ему лорд Артур. – Как бы я ни уважал тамплиеров, я не позволю моему наследнику стать одним из них.

Хватит лгать, хотелось ответить на это Уильяму. В твоем наследнике ни капли крови де Шамперов, об этом давно уже сплетничает вся Англия.

Их несхожесть была заметна, еще когда Уильям был совсем ребенком, и чем старше он становился, тем сильнее она бросалась в глаза. Сероглазый, с худощавым скуластым лицом и медно-рыжим отливом в каштановых волосах, наследник лорда Артура куда больше походил на короля Генриха, чем на своего якобы отца. Что могло привести только к новым слухам, немедленно бы записавшим Уильяма в бастарды не только Юстаса, но и любвеобильного Генриха. Бросить еще одну тень на честь матери? После того, что ей пришлось пережить по милости Блуаского принца?

Выход был только один: исчезнуть раз и навсегда, и тогда сплетни в скором времени прекратятся просто потому, что не о ком будет сплетничать. А вступи он в Орден тамплиеров, и не только сможет спасти семью от позора, но еще и добавит ей почета, особенно если ему суждено будет занять в Ордене высокий пост. Жаль было только мать.

– Храмовники? – переспросила леди Милдрэд, но как-то обреченно, словно уже понимала: что бы она ни сделала и ни сказала, сына это не переубедит. – Уильям, послушай. Я знаю, тебе порой приходится слышать… обидные слова, но это лишь чьи-то гнусные выдумки. Я не лгу тебе! – воскликнула она с жаром, стремительно поднявшись и схватив сына за плечи. – Я никогда тебе не лгала, и меня не волнуют эти досужие сплетни!

– Я всё решил, мама, – негромко ответил Уильям, и она расплакалась, спрятав лицо у него на груди.

– Как же я буду без тебя, мой милый?

– Доволен? – гневно спросил лорд Артур. – Посмотри, до чего ты ее довел.

Он довел? В тот миг Уильяму захотелось развернуться и высказать барону всё, что он думает о нем и о его лжи. Он любил мать, он всегда ее защищал, и Уильяму было всё равно, какую цену ему придется за это заплатить. А теперь даже это ему ставили в вину. И кто? Человек, называвший себя его отцом.

– Я всё решил, – повторил Уильям сквозь зубы. Вот теперь он знал наверняка, что поступает правильно.

И на следующее же утро уехал, не оглядываясь.

***

Лондон, год 1168, 9 ноября.

– Он так и не передумал? – спросил Артур де Шампер, снимая плащ и садясь в предложенное ему кресло в покоях магистра тамплиеров в Англии. Снаружи лил дождь, застилавший глаза так, что ничего не было видно и на три шага вперед, поэтому с длинных темных волос барона капала вода.

– Нет, и более того, он постоянно настаивает на том, что уже готов стать полноправным членом Ордена, – ответил Ричард Гастингс, усаживаясь с другой стороны массивного стола. – И если хочешь знать, что я об этом думаю…