Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 52 страниц)

– Да говори уж, – устало сказал Артур, обеими руками откидывая с лица мокрые волосы.

– Ему здесь нравится, – просто ответил старый друг. – Я уж не говорю о том, что он хороший боец и к тому же превосходно образован, а потому имеет все шансы однажды стать Великим Магистром. Нам нужны такие рыцари, как Уильям.

– Вот с этого, – процедил Артур, – и надо было начинать. Конечно, Ордену выгодно заполучить одного из племянников английского короля.

– Выгодно, – не стал спорить Ричард. – Но Уильяма я пытаюсь отговорить еще с того дня, когда он впервые пришел на могилу Эдгара.

– Вот как? – протянул барон. – И как же давно это было?

– Ты не знал? – удивился Ричард. Насколько же плохими у мальчика были отношения с отцом, если он, годами лелея мысль стать тамплиером, ни разу не обмолвился о ней Артуру? Хотя бы в пылу ссоры. Уильям скрывал всё до последнего, словно барон был ему злейшим врагом, стремившимся не помогать сыну, а только разбивать все его мечты. – Это было чуть больше четырех лет назад, он появился у ворот, как из воздуха. Думаю, просто бродил по городу и случайно наткнулся на прецепторию. Но расценил это, как знак свыше, не иначе. Что с ним происходит, Артур? Я часто вижу мальчишек с такими несчастными глазами, которые не знают, куда еще им податься и потому приходят к нам. Но все они либо младшие сыновья, которым не достанется ничего, кроме коня и меча, либо и вовсе простолюдины, готовые отдать последнее, что имеют, в надежде найти в Святой Земле долю лучше, чем здесь. И я не понимаю, почему Уильям, который должен унаследовать огромные земли, смотрит на меня так же, как эти лишенные практически всего мальчишки. Я не раз пытался с ним поговорить, но толку от этого было немного, потому что разговаривать он не хочет.

Теперь, видя, что Уильям не смог открыться даже собственному отцу, Ричард понимал, почему мальчик не стал откровенничать с совершенно чужим ему тамплиером, но мотивы Уильяма от этого понятнее не становились.

– А чего же он хочет? – раздраженно спросил Артур. Гастингс был абсолютно прав, у сына было всё, о чем только мог мечтать мужчина и чего сам Артур добивался с таким трудом, а Уильям одним махом обесценил все отцовские старания, решив стать храмовником. Конечно, владения де Шамперов и без него было кому унаследовать, но Уильям был старшим сыном, и его решение отказаться от всего ради белого плаща казалось Артуру пощечиной. Хотелось схватить сына и встряхнуть его как следует, а потом накричать на него, не стесняясь в выражениях, чтобы он понял наконец, что всё это было для него. Это Уильям должен был быть следующим бароном Гронвуда и Малмсбери, а не Гай и не Генри. Как бы ни любил их Артур, ему даже в страшном сне не могло привидеться, что они получат земли в обход старшего брата. И не по чьему-то злому умыслу, а потому что этого захотел сам Уильям.

Уильям, который в последние годы вел себя так, будто Артур был ему никем. Впору было поверить слухам о том, что это бастард проклятого Юстаса, до того гордо и даже нагло он порой смотрел на отца. Не знай Артур наверняка, не будь он безоговорочно уверен, что это его сын…

– Он хочет, – ответил Гастингс, – быть тамплиером и сражаться в Святой Земле.

– Господь милосердный! – раздраженно бросил Артур. – Ему же и восемнадцати еще нет. Да я себя в его возрасте помню, я же тогда вообще не понимал, чего я хочу! Думал, так и буду всю жизнь бродить по дорогам и петь песни каждой симпатичной девице. А если он через год или два решит, что больше не хочет рубить головы сарацинам?

– Не думаю, – честно сказал Ричард. – Насколько я успел узнать Уильяма, он не бросает слов на ветер и не принимает необдуманных решений. И насильно ты его не удержишь. Я не знаю, что у вас там произошло, и это ваше право мне ничего не говорить, я не настаиваю, но я вижу, что в Ордене он будет счастлив. Разве тебе этого мало?

– Нет, – ответил Артур, – но мне это не по душе, – барон тяжело вздохнул и снова убрал волосы с лица обеими руками. – Я могу с ним поговорить?

– Пожалуйста, – развел руками Гастингс. – Если, конечно, он сам этого захочет. Так что давай-ка разыщем мальчика и спросим.

Уильям нашелся снаружи, упорно отрабатывающий удары мечом на учебном чучеле. Ливень уже прекратился, но заплетенные в косицу волосы и одежда у него были совершенно мокрые, хоть выжимай. Уильям явно считал, что дождь тренировкам не помеха, и чучело уже было изрублено до неузнаваемости, больше походя на расщепленное полено, чем на сарацина, которого оно и было призвано изображать.

– Довольно, любезный брат, иначе другим будет не на чем упражняться в воинском искусстве, – пошутил Ричард, а Артур с неудовольствием отметил, что Гастингс уже обращается к мальчику, как к одному из орденских братьев. Барону вдруг показалось, что сын и в самом деле был уже мало отличим от других храмовников, оставалось только облачиться в белое. Разве что темный пушок на щеках и подбородке мало походил на знаменитые бороды тамплиеров, придавая сыну вид скорее забавный, чем грозный. Устав предписывал храмовникам стричь волосы коротко и не сбривать бород, чтобы не уподобляться изнеженным девицам. Мирские рыцари порой посмеивались над ними, разумеется, тайком и больше в шутку, чем всерьез желая задеть гордых тамплиеров, а сами храмовники молча осуждали в ответ мирских с их шелковыми и бархатными одеяниями и напомаженными длинными кудрями.

– Мессир Ричард, – поздоровался сын низким, совсем взрослым голосом, заметил Артура и холодно добавил с едва заметным, почти пренебрежительным кивком. – Барон.

– Я предпочел бы, чтобы ты всё же звал меня отцом, – ледяным тоном ответил Артур. Да что плохого он сделал этому ребенку, что тот теперь чуть ли не ненавидит его?

– Как пожелаете, – процедил Уильям, – отец.

– Ну, – вмешался Гастингс, – довольно ссориться, мессиры. Где твое сыновнее почтение, любезный брат?

Уильям передернул плечами, словно хотел сказать, что он и так почтителен сверх меры.

– Лорд Артур хочет поговорить с тобой, – добавил Ричард. – Я вас оставлю, любезный брат.

– И о чем же вы хотели поговорить, отец? – равнодушно спросил Уильям, возвращаясь к прерванному занятию.

– Так не терпится убивать сарацин, что ни на мгновение отвлечься не можешь? – задал ответный вопрос Артур. – Переоделся бы хоть, а то простудишься.

– Мне не холодно, – коротко ответил Уильям, ясно давая понять, что не ценит отцовскую заботу ни на пенни. Для Артура это невольно пришедшее на ум сравнение было особенно обидным. За всё, что было сделано для этого ребенка, тот теперь не даст и порченой монетки.

– Зачем вы пришли, отец? – устало спросил Уильям, нанося еще один удар. – Снова отговаривать? Не тратьте понапрасну время и слова, мы всё уже выяснили в прошлый раз.

Прошлый раз был больше полугода назад, и тогда они поссорились едва ли не насмерть и кричали друг на друга, пока Милдрэд не разрыдалась, отчаявшись их разнять. Артур усвоил урок и в этот раз пришел без жены, чтобы не видеть вновь ее бессильных слез. У Уильяма сердце было не иначе, как из камня, если он продолжал настаивать на своем, зная, какую боль причиняет этим решением матери. Артуру после этого даже видеть сына не хотелось, но Милдрэд тоже настаивала, просила снова и снова, пока он наконец не смягчился.

– Уильям ведь совсем еще ребенок, – говорила баронесса, садясь рядом и беря мужа за руку. – Себе-то он, конечно, видится взрослым, но ты же и сам понимаешь, как мало он еще знает. Поговори с ним, Артур. Убеди его остаться.

Но Уильям даже слушать ничего не желал. И чего его так тянет в Палестину? Не дают покоя воспоминания из детства? Так пусть едет, на год, на два, да хоть на пять, но не как храмовник, а как обычный рыцарь – если, конечно, наследник рода де Шамперов мог кому-то показаться обычным, – и возвращается обратно, когда ему наскучит палящее солнце и интриги Иерусалимского двора. Ему это даже пойдет на пользу, увидит мир, прославит свое имя в подвигах…

– Я не для себя ищу славы, – сухо ответил Уильям и процитировал девиз тамплиеров. – Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam.

– Да откуда в тебе такое благочестие? – взорвался Артур. Почитание Господа – это, без сомнения, похвально и правильно, но нужно же знать меру! У его ног все земные блага, а он готов отказаться от них ради весьма сомнительной – на взгляд Артура – прелести провести всю свою жизнь в одних только сражениях и молитвах, не имея за душой ничего, кроме меча и плаща с крестом. Тамплиеры, безусловно, самоотверженные рыцари, достойные лишь уважения, но Рай можно заслужить и иначе. Участь храмовника не для его сына.

– Вы полагаете, что мое благочестие неугодно Богу? – надменно спросил Уильям. – Или оно неугодно вам, отец, а вы в своей гордыне ставите себя превыше Христа?

– Ты забываешься!

Уильям только недовольно передернул плечами. Пусть так, но он вступит в Орден, даже если для этого ему придется разорвать все отношения с семьей и в первую очередь с бароном. Для семьи это будет даже лучше. Все скажут, что бастард бешеного Юстаса оказался, как они и думали, таким же, как и его отец, а потому так и не научился благодарности. Лорда Артура будут считать еще более великодушным и благородным, чем прежде, а что станут говорить о бастарде, Уильяма уже волновать не будет. До Святой Земли эти слухи уж точно не дойдут.

Артуру же еще сильнее, чем прежде, захотелось схватить упрямого мальчишку за шкирку – хотя они уже сравнялись в росте и сын даже был шире в плечах – и встряхнуть, как следует, чтобы вся эта блажь вылетела из его головы. Но тот так зло смотрел на Артура раскосыми, посветлевшими до серебристого оттенка глазами, замерев в напряженной – вполоборота к отцу – позе, что было ясно безо всяких слов: вздумай барон хотя бы просто до него дотронуться, и они подерутся, словно пара простолюдинов.

– Проклятье, Уильям, да за что ты так нас ненавидишь?

– Ненавижу? – переспросил сын, и Артуру вдруг показалось, что в этих серых глазах промелькнуло что-то неясное, мимолетное, чего он не успел разглядеть и понять. – Я никого не ненавижу. Просто у меня иные понятия о чести. Вам, отец, этого не понять.

Не понять?! Потому что из Артура воспитывали монаха, а не рыцаря? Потому что в юности он, не зная ни отца, ни матери, был лишь безродным бродягой и оставался бы им и по сей день, колеся по дорогам Уэльса, если бы не Милдрэд, полюбившая его и потребовавшая, чтобы он стал достоин ее, дочери Гронвудского барона? А теперь этот мальчишка, которому повезло иметь всё, что только душа пожелает – и повезло в первую очередь стараниями его отца, – смел говорить, что Артуру не понять? Этого барон уже не мог стерпеть. Да пусть и в самом деле убирается, куда пожелает, довольно с ним нянчиться и получать в ответ одну только неблагодарность!

– Что ж, Уильям, – процедил барон, – если ты решил отказаться от всего и стать тамплиером, то это твое право. Земли же и титулы унаследует Гай. А я буду молиться, чтобы ты никогда не пожалел о своем решении, потому что пути назад для тебя уже не будет.

И повернулся к нему спиной. Уильям дождался, пока барон скроется из виду, и, опершись рукой на плечо учебного манекена, уткнулся в нее лбом, стиснув зубы, чтобы не завыть от обиды.

Барон даже не спросил, чего ему не понять. Он, чьим отцом был отважный рыцарь и крестоносец, а матерью – внучка Вильгельма Завоевателя, он, благородный, пусть и незаконнорожденный, сын императрицы и брат короля, да что он и в самом деле мог понять? Да разве он хоть раз слышал о себе дурное слово за последние пятнадцать лет? Нет, перед лордом Артуром все лебезили и называли его героем и первым трубадуром Англии. Лорду Артуру не нужно было беспокоиться, что он одним своим существованием уже бросает тень на честь семьи и леди Милдрэд. А Уильяму доставались одни только насмешки и издевательства. Если он останется в Англии, будет только хуже.

– Что же тебя так огорчило, мальчик?

– Ничего, – ответил Уильям, поднимая голову и поворачиваясь лицом к мессиру Ричарду. – Это уже в прошлом.

Гастингс только покачал головой. Снова начал накрапывать дождь, и Уильям невольно поежился и передернул плечами, когда холодная вода попала ему за шиворот.

– Твой отец любит тебя, Уильям. Так же, как и твоя мать, и твои братья с сестрами.

Нет, его отец давно лежит в земле, мать не может вспомнить о тех днях без слез, а братья с сестрами… Они ему родня лишь наполовину.

– Я не хочу об этом говорить, – сказал Уильям, упрямо мотнув головой, и спросил: – Когда мне наконец разрешат принести клятву?

– Об этом еще рано… – начал было мессир Ричард, и Уильям почувствовал, что он больше этого не вытерпит. Как долго еще ему придется выслушивать эти постоянные отговорки?

– Рано?! – вспылил он, и глаза у него вновь неуловимо посветлели от ярости. – Я здесь уже больше года, а мне до сих пор не позволили вступить в Орден! Почему?!

– Уильям, – попытался осадить его Гастингс. – Помни о смирении. Если ты хочешь стать нашим братом…

– К дьяволу смирение! Объясните мне, почему? Я благородного происхождения, сам король посвятил меня в рыцари, я не женат и не помолвлен, и у меня нет обязательств перед какими-либо иными орденами или монастырями. Так почему же меня не желают принимать?

– Ты забыл добавить, что ты ничем не болен и у тебя нет долгов, – улыбнулся мессир Ричард, но Уильяму было не до смеха.

– Какие у меня могут быть долги, когда к моим услугам не так давно было всё, чем владеют де Шамперы? – бросил он. И спросил почти шепотом. – Так что же со мной не так, мессир?

Если и тамплиеры не захотят его принять… Уильям не представлял, что он будет делать в этом случае.

– Что ты такое говоришь, любезный брат? – пробормотал Гастингс и положил руку ему на плечо. – Кто заставил тебя думать, что с тобой что-то не так?

Мальчик поднял на него глаза, и Ричард увидел, всего на одно короткое мгновение, как что-то промелькнуло в этом озлобленном взгляде, будто треснуло подобно разноцветному витражу в окне, как дрогнули сжатые в одну линию губы и… Уильям стряхнул его руку движением плеча и отступил на шаг назад.

– Тогда почему мне не позволяют стать орденским братом?

Гастингс устало вздохнул. Глупый мальчик. Ведь сам хочет с кем-нибудь поделиться, кому-нибудь довериться, но почему-то отталкивает помощь снова и снова. Что же так мешает ему сказать, что его мучает?

– Ты уверен, что ты действительно этого хочешь?

Уильям коротко кивнул, стряхнув капли воды с выбившихся из косицы и обрамляющих лицо темных прядок.

– Подумай, – продолжил Ричард. – Подумай еще раз, прошу тебя. Потому что ты знаешь, мы потребуем от тебя посвятить Ордену всю жизнь без остатка. Я могу отправить тебя в Палестину, но это будет последнее твое желание, которое исполнится. Впредь же никто не станет спрашивать, чего хочешь ты, а только отдавать приказы, которым ты должен будешь подчиняться беспрекословно. Я знаю, ты неплохо справлялся весь этот год, стараясь жить по нашему Уставу, но сможешь ли ты прожить так всю жизнь? Сможешь ли ты стать послушным слугой после того, как сам привык повелевать?

– Я знаю, что от меня потребуется, мессир, – ответил Уильям почти равнодушным тоном. Всё это он слышал уже сотни раз.

– Ты лишишься всего, чем владеешь, – продолжал Гастингс, – а владеешь ты по-прежнему многим, и никогда не возьмешь жены и не станешь отцом. Неужели ты действительно этого хочешь? Я могу понять тех, кто приходит в Орден, не имея почти ничего, но ты…

– Я уже отказался от всего, чем владел, – сказал Уильям. – А женщины… – он криво усмехнулся. – Вы хоть раз видели их вблизи, мессир? Говорили с ними? Они глупы и скучны, постоянно жеманничают и думают лишь о том, как бы найти себе мужа побогаче, чтобы одаривал их шелками и драгоценностями. И то, что они могут дать мне взамен, не стоит того, чтобы всю жизнь терпеть рядом с собой одну из них.

– Не пойми меня неправильно, мальчик, – осторожно начал Ричард. Тема и без того была скользкой, а уж тамплиеру, давшему обеты целомудрия и безбрачия, и вовсе хотелось от смущения провалиться под землю. – Мужчины в твоей семье всегда отличались излишней… чувственностью. Твой отец не раз был готов бросить всё или же, напротив, завоевать весь мир ради любви женщины. Это и было одной из причин, почему он не вступил в Орден. А твой дед – да простит он мне, что я об этом говорю, – еще будучи тамплиером и нося белый плащ, прижил бастарда от иерусалимской сарацинки. Да и твоя мать тоже родилась вне брака, в тот момент Эдгар был женат на другой. Поэтому я боюсь, что однажды ты встретишь женщину, которая заставит тебя передумать, но будет уже слишком поздно. И тогда ты начнешь разрываться между любовью и долгом перед Орденом. А это приведет тебя к беде.

Уильям, казалось, всерьез задумался. Но потом всё же качнул головой и сказал:

– Капеллан учит нас, что даже созерцание женского лица ведет к погибели. И даже если такая женщина есть… Как я могу увидеть ее, если не буду смотреть? Может, другим тамплиерам порой и приходится выбирать, но я не стану жертвовать своей честью ради такой малости.

Как же ты еще молод, устало подумал Гастингс, и ничего не понимаешь.

Но нельзя же было прожить жизнь за него, лишая мальчика права выбора.

– Хорошо, – устало согласился Ричард. – В начале весны ты отправишься в Ля Рошель вместе с другими рыцарями. Но до этого момента никаких разговоров и тем более требований о вступлении в Орден. Я всё ещё надеюсь, что ты передумаешь.

– Я не передумаю, – ответил Уильям, упрямо мотнув головой. – Быть тамплиером – это всё, чего я хочу.

Комментарий к Часть первая

*Прецептория, также называемая командорством, как правило, представляла собой хорошо укрепленный замок или, как минимум, окруженное стеной каменное строение, в котором тамплиеры жили, тренировались и молились, поскольку у них было право строить собственные церкви и часовни.

*Мессир – одно из традиционных обращение к рыцарю.

Ворота в Новый Темпл находятся на пересечении Флит-Стрит, еще до XIV века называвшейся Флит-Бридж-Стрит, и Стрэнда, который около 1185 года называли Строндэ. Уильям впервые попадает в Темпл в 1165-ом, но название Stronde вероятнее, чем Strondway, зафиксированное в начала XI века, за полтора столетия до этого. Буква “е” в слове Stronde читается, поскольку Великий Сдвиг Гласных в английском языке произошел только в XIV – XV веках.

Чарльз Эддисон пишет, что землю, на которой построен Новый Темпл, тамплиеры приобрели вскоре после того, как в 1162-ом году им была пожалована булла Omne datum optimum, позволившая Ордену иметь собственные кладбища.

Старый Темпл же находится в Холборне, который прежде назывался Олдборном. Полагаю, что он был оставлен около 1163-1164 годов, но у меня объективно нет причин считать, что резиденция была покинута и “опечатана” в буквальном смысле этого слова. Скорее, она просто потеряла статус главного командорства Ордена в Англии, но продолжала функционировать и дальше.

*Акколада – церемония посвящения в рыцари.

*Блио – средневековое платье с узким лифом, но, как правило, расклешенной юбкой и рукавами.

========== Глава вторая ==========

Западная Франция, герцогство Аквитания, год 1169, 4 марта.

Командорство Ля Рошели мало чем отличалось от лондонского Темпла. Длинные коридоры, ровные ряды кроватей в общей спальне, ржание лошадей в конюшнях и негромкие разговоры только о насущном, изредка нарушавшие царящую в прецептории тишину. Всё строгое и аскетичное, лишенное пустой суеты и внешнего лоска, так свойственного замкам благородных лордов. Даже часовня здесь не отличалась какой-то особой роскошью. Уильяму, видевшему Вестминстерское аббатство и собор в Кентербери, она и вовсе показалось бы серой, если бы ему могла прийти в голову мысль так отзываться о Доме Божьем.

– Добро пожаловать, любезные братья, – поприветствовал прибывших из Англии рыцарь, спустившийся в прямоугольный двор командорства. Говорил незнакомец на резавшем с непривычки слух лангедóке*, а сильный ветер, встретивший рыцарей еще в десятке миль от командорства, всё норовил задуть факел в его руке. Даже окружавшие двор каменные стены не были помехой идущему с моря шторму. – Мессир Жильбер давно ждет твоего приезда, брат Эдвин.

– Море задержало нас, брат, – ответил ему возглавлявший кавалькаду тамплиер, которого мессир Ричард отрядил довести новобранцев до главного порта храмовников и, если тот пожелает, отправиться с ними и дальше, в Святую Землю. Брату Эдвину было уже сорок восемь, голова его наполовину поседела, а силы начали медленно покидать тело, поэтому он с радостью ухватился за возможность увидеть Иерусалим еще хотя бы раз. Для него это путешествие в Палестину, скорее всего, станет последним. – Иначе мы прибыли бы на несколько дней раньше.

Уильям спешился и отдал поводья своему оруженосцу.

– Надо же, какое тут всё… – восхищенно протянул один из сержантов, сын лондонского пекаря по имени Эдвард, нервным движением пытаясь поправить свой конический шлем-каску. Эдвард вступил в Орден в середине осени, и мессир Ричард поначалу всерьез задумался, стоит ли посылать его в Палестину так скоро. Но Эдвард был редкостным упрямцем, готовым не есть и не спать, лишь бы поскорее овладеть воинским искусством и чужими языками, на которых говорили в Святой Земле, поэтому не давал покоя другим братьям, постоянно прося их о помощи.

Уильяму помогать было не трудно и не жалко – разве не единства и взаимовыручки требовал от них Устав? – да и задатки у пекарского сынка были неплохие, особенно в изучении средиземноморского лингва франка*, но как человек Эдвард его скорее раздражал. Пекарский сынок был чуть старше Уильяма и мечтал однажды заслужить белый плащ рыцаря, поэтому он то восхищался теми, кто уже носил белое, то вдруг начинал ворчать и огрызаться, не в силах ничего сделать с мучившей его завистью. Уильяма, привыкшего к куда менее приятному обращению, эти перемены настроения не трогали, поэтому мессир Ричард попросил его не выпускать парня из виду, чтобы тот не наделал глупостей.

– Эдвард – человек, в общем-то, неплохой, – сказал он тогда, словно бы извиняясь. – Просто ему еще не хватает смирения. Ты и сам это видишь, мальчик.

– Вижу, – согласился Уильям, давно уже не обижаясь на то, что магистр продолжает называть его мальчиком, несмотря на то, что сам он считал себя взрослым. Опоясанный рыцарь и орденский брат, разве он не был мужчиной? – Я за ним присмотрю, мессир Ричард.

Гастингс кивнул, довольный таким ответом. Голова у Эдварда была горячая, и с него стало бы бездумно кинуться в бой в надежде, что за доблесть его наградят рыцарскими шпорами. Хотя скорее пришлось бы хоронить. Несмотря на славу воинственных рыцарей-монахов, тамплиеры в первую очередь ждали от своих братьев разумной осторожности, а не безрассудства. В Святой Земле на их плечах лежала защита тысяч христиан, и немногочисленные – в Ордене было не более шести сотен рыцарей – храмовники не могли позволить себе бездумно погибать в боях. Каждый из них, задумываясь о смерти, мечтал именно о таком исходе, но вместе с тем понимал, что его жертва не должна быть напрасной. Отдать жизнь следовало во благо Ордена и тех, кого тот оберегал, а не из корыстной цели как можно скорее заслужить Царство Небесное, погибнув в сражении с магометанами.

Трапезная в командорстве тоже ничем не отличалась от лондонской. Длинный стол, за которым ели рыцари, был покрыт белой скатертью, на почетном месте уже восседал брат Жильбер, командор Ля Рошели, а вдоль стола, спиной к стене, сидели старшие по возрасту рыцари. Новобранцам, прибывшим из Англии и едва успевшим вознести хвалу Господу за успешное окончание этой части их пути и омыть с дороги лицо и руки, полагалось сесть с другой стороны стола. Там уже сидели несколько молодых, едва ли чуть старше Уильяма, мужчин, поэтому он оказался между братом Генри, сыном мелкопоместного рыцаря из Уэссекса, и незнакомым рыцарем с курчавой рыжеватой бородой и подстриженными вровень с мочками ушей золотистыми волосами, завивавшимися в крупные кольца. Так стригли почти всех рыцарей в Ордене, и точно также обрезали волосы и самому Уильяму, когда он наконец удостоился позволения и чести получить из рук мессира Ричарда белый плащ.

Но заинтересовали его не незнакомые собратья по оружию, а совсем иное: одно из мест рядом с командором пустовало, а на соседнем сидел мальчик не старше четырнадцати, голубоглазый, с шапкой буйных черных кудрей и продрогший до костей, судя по тому, как он постоянно грел руки дыханием. Оруженосцы и слуги не ели за одним столом с рыцарями, да и по возрасту этот мальчик никак не мог быть членом Ордена. Как вышло, что неукоснительно следовавшие каждой букве Устава храмовники позволили ребенку сесть, ни много, ни мало, рядом с командором?

– Рад видеть тебя, брат Эдвин, – только и сказал командор Жильбер. – Поговорим после трапезы. Ты не будешь возражать, если к нам присоединится брат Льенар?

– Брат Льенар здесь? – коротко спросил мессир Эдвин, и Уильяму послышались нотки не то уважения, не то даже восхищения в его голосе. – Я буду только рад ему.

Командор молча кивнул в ответ.

– Помолимся, братья.

Трапезничать полагалось в тишине, слушая Священное Писание, но не успел сидящий за кафедрой брат прочесть и нескольких строк, как за дверями трапезной послышался шум и отрывисто отдающий приказы голос.

– Опаздываете, брат Льенар, – с мягким укором сказал командор Жильбер, когда двери открылись, и сделал знак читавшему Писание рыцарю. Тот послушно остановился.

– Мои извинения, брат Жильбер, – коротко ответил вошедший глубоким низким голосом и прошел вдоль стола к пустовавшему рядом с командором месту. Уильям прекратил есть и бросил на него короткий оценивающий взгляд. Брат Льенар выглядел так, будто прошел пешком не одну милю: его высокие сапоги из мягкой кожи и длинные полы белого сюрко* с разрезами были забрызганы почти до колен, а совершенно неположенные по Уставу длинные черные кудри в беспорядке разметались по плечам и груди, словно ему в спину постоянно дул ветер. Лицо у тамплиера было по-женски узкое и загорелое до черноты, с пронзительно-голубыми глазами и хищным носом с горбинкой, а высокий лоб и левую щеку пересекали два широких шрама. Один разделил на две неровные половины остро изогнутую черную бровь, а второй шел наискось от уха к краю рта и терялся в короткой густой бороде.

– Займись лошадьми, когда поешь, – велел новоприбывший тамплиер замерзшему мальчику возле командора и, расстегнув простой стальной аграф* у горла, накинул подростку на плечи свой длинный белый плащ. Тот благодарно посмотрел на рыцаря снизу вверх и молча кивнул. Брат Льенар также молча сел, на несколько мгновений сцепил руки в замóк, читая про себя молитву, и отрезал себе внушительный кусок мяса с предложенного ему блюда. Командор вновь сделал знак брату за кафедрой, и тот продолжил читать Писание.

– Нам повезло, братья, – сказал брат Эдвин английским рыцарям, когда они, покончив с трапезой и отстояв вечернюю мессу в часовне, направлялись в общую спальню. – Брат Льенар – лучший проводник, которого только можно себе представить. Он много путешествовал по Святой Земле и знает едва ли не все ее главные тракты. А если Господь будет милостив и нам повезет еще больше, то мы отплывем уже завтра. А теперь я вас покину, – кивнул рыцарям брат Эдвин. – Меня ждет командор.

– Познакомимся, братья? – спросил, присаживаясь на свою узкую постель, светловолосый рыцарь, рядом с которым Уильям сидел в трапезной. После вечерней трапезы говорить уже не позволялось, разве что старшие братья обсуждали между собой насущные дела, но против предложения никто не возражал. – Нам, по-видимому, предстоит долгий путь вместе. Я Жослен де Шательро.

При вступлении в Орден отказывались от всех имен, кроме данного при Крещении, но так Жослен давал понять, что его родным городом был аквитанский Шательро, стоящий на реке Вьенне.

– Уильям де Шампер, – представился Уильям одним из первых, надеясь, что так он привлечет к себе меньше внимания. Хватило расспросов в лондонском Темпле, когда едва ли не каждый первый брат, особенно из молодых, спрашивал его, почему он так рвется вступить в Орден. А некоторые и не спрашивали вовсе, а только молча усмехались. Выгнал, мол, лорд Артур чужого бастарда. Но мысли держали при себе и не сплетничали за спиной у нового собрата, потому что в Ордене такого не жаловали.

Аквитанцу же имя ничего не сказало. Уильяму это показалось странным, ведь нынешней английской королевой была герцогиня Аквитании, и родовые имена окружавшей ее знати были на слуху, но он решил, что это и к лучшему. Английские тамплиеры, даже не ведай они всего, как минимум догадывались о тех слухах, что ходят об Уильяме при дворе. Жослен же не знал ровным счетом ничего.

– Рад встрече, брат Уильям, – улыбнулся аквитанец и протянул руку.

В покоях командора Жильбера тоже велся разговор, но уже о более насущном.

– Сколько у тебя, брат Эдвин? – спросил брат Льенар, принимая один из кубков с несладким вином. Садиться он не стал, поэтому теперь возвышался над двумя другими рыцарями подобно осадной башне, вынуждая их невольно запрокидывать головы.

– Одиннадцать рыцарей и двадцать восемь сержантов.

– Кто-нибудь действительно стоящий?

– Все они доблестные воины, брат, – обиделся за англичан брат Эдвин. Брат Льенар хоть и пользовался в Ордене уважением, но словом порой рубил не хуже, чем клинком. Вернее, двумя клинками. Кроме привычного для всех тамплиеров одноручного меча, он носил на перевязи еще один, короче и ýже, больше походивший на кинжал длиннее обычного.

Льенар криво усмехнулся и неторопливо отпил несладкого вина.

– Я не умаляю их достоинств, но сам я, раз уж к слову пришлось, учился читать и писать, уже будучи орденским братом. Что поначалу далось мне непросто. Поэтому хотелось бы знать, что они уже умеют, а чем придется их научить.

– Брат Томас прежде учился схоластике и теологии, – сказал брат Эдвин после некоторых раздумий, – поэтому обучен латыни, из брата Генри, если суждено, выйдет хороший казначей, брат Уильям до вступления в Орден должен был унаследовать земли де Шамперов, поэтому…

– Кого?! – опешил Льенар, на короткое мгновение решив, что ослышался, и даже отставил кубок с вином.

– Де Шамперов, – покорно повторил брат Эдвин. – А что, смею спросить, тебя так удивляет, любезный брат?

– Что меня так удивляет? Я, брат Эдвин, простой лотарингский рыцарь из Богом забытого Валансьена, но даже я знаю, кто такие де Шамперы! Чего, спрашивается, наобещал ему Ричард Гастингс, что он вздумал податься в тамплиеры?