Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

Что ж, зло подумал Уильям, барон сделал всё, чтобы раз и навсегда помешать чужому бастарду вернуться в Гронвуд. Он и сам не собирался этого делать, понимая, что его возвращение немедленно возродит старые слухи и сплетни. Но теперь никто даже не будет надеяться, что он вернется. Никто не будет ждать. Даже баронесса не будет слишком сильно тосковать по нему, потому что будет занята другим ребенком. Наверняка, очередным сыном, который будет постоянно вопить и требовать всё внимание родни, и об Уильяме будут думать и говорить всё реже и реже, пока не забудут совсем. Он не хотел огорчать их своим отъездом, хотя и понимал, что это неизбежно, но и не хотел, чтобы его… заменили.

– Я… рад за вас, мама, – с трудом – в горле будто стоял ком, а губы одеревенели и совсем не слушались – выдавил Уильям.

– Я напишу тебе, когда он родится, – с жаром пообещала баронесса, поднимая на него голубые глаза. И улыбнулась. – Или она. Мне кажется, после твоих братьев нам нужна еще одна девочка. Элеонора с Эдгитой уже совсем взрослые, не сегодня-завтра под венец, а я совсем не хочу остаться единственной женщиной в окружении такого количества де Шамперов.

Уильям криво улыбнулся в ответ на ее смех. Какая разница, мальчик или девочка, если он всё равно никогда не увидит этого ребенка? Оно и к лучшему. Свою замену он сможет полюбить не больше, чем Гая.

– А ты будешь мне писать? – уже совсем иным тоном, осторожно и даже как-то робко спросила мать. – Я знаю, о войне не станешь, но, быть может, тебе захочется рассказать мне о чем-нибудь еще? О чем угодно, я буду рада любому письму, даже совсем короткому.

– Я постараюсь, мама, – пообещал Уильям, хотя тогда совершенно не представлял, о чем вообще можно ей написать. Не о постоянных же молитвах и тренировках. И о сражениях он действительно не стал бы рассказывать. Но оказалось, что писать есть о чем.

Он начал с Ля Рошели, постаравшись описать ее как можно подробнее. И командорство, и порт, и корабль, на котором им предстояло плыть, ради этого специально отыскав его в порту задолго до отплытия. И попросил пока что не писать ничего в ответ. В первую очередь из-за того, что письмо зачитали бы перед всеми, как того требовал Устав. А Уильям пока что был не готов делиться с собратьями по Ордену письмами собственной матери. Тем более, что брат Эдвин отнесся к его собственному письму с большим неодобрением.

– Отныне Орден будет твоей семьей, – сухо сказал стареющий рыцарь. Брат Эдвин с самого начала сделался миротворцем, пытавшимся защищать их от насмешек Льенара, но Уильям только теперь понял, почему. Дело было не в них, а в том, что сам Льенар слишком выделялся среди других, таких вежливых и благочестивых рыцарей. Брату Эдвину не нравилось всё, что не вписывалось в его представление идеального храмовника, будь то Льенар со своими колкостями или Уильям, желавший всего лишь написать домой.

– Это моя мать, – так же сухо сказал Уильям в ответ на попытку запретить. Но не видел смысла что-либо объяснять. Пришлось бы начать рассказ с самого начала, и то он не был уверен, что брат Эдвин поймет, как важно Уильяму было не потерять единственного человека, в чьей поддержке он никогда не сомневался. Скорее, ему в ответ процитируют Устав. И командор Жильбер, казалось, был с братом Эдвином согласен.

– Дашь прочесть? – спокойно спросил Льенар, пока остальные двое рыцарей переглядывались между собой, безмолвно вынося Уильяму приговор. Не потребовал, хотя если и не он, то командор Жильбер имел на это полное право, а попросил. Уильям кивнул и протянул ему письмо, пока не передумал. Дать Льенару что-то настолько личное… Но Уильяму вдруг показалось, что лучше уж Льенару, чем командору Ля Рошели. Да и должно же у любезного брата быть хоть что-то святое, над чем он не станет насмехаться.

Льенар и в самом деле не стал. Прочел молча, внимательно прищурив пронзительно-голубые глаза, потом осторожно, даже бережно сложил письмо и сказал:

– Пусть отправит. Я разрешаю.

– Брат Льенар, – немедленно возмутился брат Эдвин. – Я хочу тебе напомнить, что Устав запрещает…

– Устав запрещает посылать письма без ведома магистра, – оборвал его Льенар. – За магистра здесь я, – добавил он безаппеляционным тоном. Словно командора Жильбера с ними не было. И продолжил уже более миролюбиво. – Ты, брат Эдвин, чего хочешь? Чтобы Орден был ему семьей? Семьей насильно не сделаешься, семью любить надо. Думаешь, станет кто из них тебя любить, если ты им даже собственным матерям писать не позволишь?

Брат Эдвин промолчал, хотя вид у него был недовольный. А Уильям неожиданно для самого себя обнаружил, что Льенар не так уж и плох, как могло показаться на первый взгляд. Пусть он и был язвой, каких поискать, но вместе с тем оказался куда более понимающим, чем брат Эдвин. Даже выносить его насмешки стало проще, поэтому когда Льенар появился вечером на палубе с очередной колкостью, то в ответ получил веселую усмешку.

– Брат Уильям, ты обет послушания давал? – съехидничал Льенар, подходя и опираясь рукой на борт корабля.

– Давал, – согласился Уильям, поворачиваясь спиной к морю и складывая руки на груди.

– Тогда почему ты здесь, а не с остальными братьями? Давно уже спать должен, а не гулять по палубе.

– Не заметил, как стемнело, – пожал печами Уильям. Льенар посмотрел на темно-синее, а на востоке уже и вовсе черное небо с едва видимой сквозь тяжелые тучи россыпью звезд, и удивленно поднял свои остро изогнутые брови.

– И как тебя с такой наблюдательностью в Орден приняли?

Уильям вновь пожал плечами. Приняли и приняли, какая уж теперь разница. Льенар, по-видимому, считал так же, поскольку допытываться не стал, а вместо этого спросил:

– Ты мне вот что скажи, брат Уильям, кто тебя так сражаться-то научил, а?

– Как? – не понял Уильям.

– Так, что ты силу рассчитывать не умеешь, – прямо заявил Льенар и мотнул головой, отбрасывая с лица прядь длинных волос.

– Я умею, – возмутился Уильям, перестав улыбаться.

– Не умеешь, – спокойно ответил Льенар, переводя взгляд на почти бурлящее море за бортом корабля. С наступлением ночи ветер заметно усилился, и даже почти ничего не смысливший в мореходстве Уильям начал подозревать, что это не к добру. – Вернее, умеешь, но только поначалу. Стоит тебе понять, что ты проигрываешь, как ты начинаешь рубить так, словно хочешь забить меня мечом, как палкой.

– И почему ты, любезный брат, так решил? – спросил Уильям.

– Ариэль подсказал, – неожиданно ответил Льенар. – Хотя и сам, наверное, этого не понял. Когда сказал, что это не поединок, а площадная драка.

– А сам ты не замечал? – решил съехидничать Уильям.

– Замечал, – парировал Льенар, но каким-то непривычным для него мягким тоном. – С первого боя еще заметил, но подумал, что ты просто соображаешь лучше остальных. А теперь думаю, что бить кулаком – это для тебя дело вполне привычное. Думаешь, ты первый, кто так делает? В какой-то степени да, ты, пожалуй, первый рыцарь. Обычно так ведут себя сержанты, которых Орден из каких только уличных нор не набирает. Нищее детство, постоянные драки за еду или подаяния от горожан, отсюда слишком агрессивная и неосторожная манера боя. Ты стараешься победить любой ценой, поэтому тебе всё равно, сколько ударов ты сам пропустишь. Сержанты сражаются так, потому что привыкли, что иначе они попросту останутся голодными. Отобрать еду для них важнее, чем не получить пару синяков.

Уильям молчал и настороженно смотрел на рыцаря исподлобья, ожидая, к каким еще выводам тот может прийти.

– Только вот ты, – продолжал Льенар всё тем же мягким тоном, – насколько я знаю, должен был унаследовать немалые земли и пару баронских титулов, да и в Англии после воцарения Плантагенета стало достаточно спокойно. Во всяком случае, спокойнее, чем было раньше. Так что тебе вряд ли когда-либо нужно было драться для того, чтобы выжить. Да и судя по тому, как ты атакуешь, ты и не пытаешься убить противника. Ты пытаешься именно избить его и как можно сильнее, – рыцарь повернул голову и посмотрел Уильяму прямо в глаза. – Поэтому возникает вопрос. Дело во мне, или ты действительно привык постоянно с кем-нибудь драться?

– Не в тебе, – коротко ответил Уильям и мотнул головой. При таком ветре даже его коротко обрезанные волосы постоянно лезли в лицо, хаотично завиваясь во все мыслимые и немыслимые стороны.

– Я так понимаю, что больше я от тебя ничего не добьюсь? – спросил Льенар. И добавил, когда Уильям непонимающе нахмурил брови. – Говорят, ты не очень-то жалуешь даже своих английских собратьев, поэтому со мной откровенничать точно не станешь.

– Это касается только меня, – сухо ответил Уильям.

– Вот это мне и не нравится, – неожиданно вздохнул Льенар. – Ну что ты на меня так смотришь? Я же сказал, ты не первый. Я таких, как ты, едва ли не каждый месяц вижу. Мальчишек, которые меч держать умеют, а вот убивать – нет. И если не успеть их научить, то половина из них поляжет в первом же бою. А ты еще и доверять другим не умеешь, – Льенар помолчал, глядя на темные, едва различимые сейчас очертания земли по правому борту корабля, и добавил. – Я не хочу, чтобы тебя убили. Никого из вас. Хотя большинство, скорее всего, не доживет до старости. Я сам до нее, скорее всего, не доживу. Но если ты не научишься хотя бы доверять другим братьям, то тебя придется хоронить гораздо раньше, чем меня. Подумай об этом, – попросил рыцарь. – Подумай, как следует. Что бы ни происходило с тобой в Англии, это осталось в прошлом. А в Палестине ты в одиночку не выживешь.

Уильям растерянно смотрел на него, не зная, что ответить.

Научиться доверять другим? А разве он этого не умеет? Нет, пожалуй, любезный брат был прав. Уильям бросился в Орден, а оттуда в Святую Землю, но не объяснил ни мессиру Ричарду, ни барону, ни даже матери, почему он так этого хочет. Но если доверять означает жаловаться… Не нужно ему доверия, которое выставит его не мужчиной, а маленьким ребенком.

– Я… не понимаю, чего ты от меня хочешь, – пробормотал Уильям.

– Я не слишком ревностно соблюдаю Устав, – неожиданно ответил на это Льенар. – И хотя предполагается, что обсуждение чужих тайн и грехов на общем собрании совершается во благо, я всегда считал иначе. И не болтаю о том, что мне говорят другие рыцари. Если, конечно, это не какой-то действительно серьезный проступок, скрывать который невозможно и попросту опасно для остальных братьев.

Уильям молчал.

– Хорошо, – сказал Льенар. – Давай начистоту. Я не слишком-то терпелив и не люблю подолгу возиться с одной и той же проблемой. Мне известно следующее: ты наследник барона де Шампера, никто толком не знает, почему ты вступил в Орден, и никто из твоих английских собратьев не рискнет назвать себя твоим другом. Если хочешь знать, они объясняют это тем, что ты надменный баронский сынок, которому безземельные рыцари не чета.

– Это не так, – немедленно заспорил Уильям. Да как им только в голову могло такое прийти?! – Я никогда не говорил, что…

– Я не думаю, что им важны твои слова, – спокойно ответил Льенар. – Достаточно посмотреть, как ты себя ведешь. Ты никого к себе не подпускаешь. А поскольку ты, как я уже сказал, наследник барона, то, разумеется, первое, что приходит им в голову – это то, что ты считаешь себя выше их. И вот что еще странно, у тебя большая семья, но пишешь ты только матери. Даже отца не упоминаешь, не то, что братьев или сестер.

– Какая тебе разница, кому я пишу? – разозлился Уильям. – Это мои письма! Так что нечего совать в них свой нос!

Он ожидал, что Льенар рассвирепеет в ответ и отстанет от него если не навсегда, то хотя бы на время. Не тут-то было, любезный брат только пожал плечами и ответил на удивление миролюбиво.

– Верно, письма твои. Но ты и сам знаешь, что рядовые рыцари не имеют права посылать писем, не прочитав их магистру. Лучше сказал бы спасибо, что твое письмо действительно не стали зачитывать вслух. А то этот святоша брат Эдвин тебе такого бы наговорил об Уставе и непременном отказе от семьи, что тебе тут же расхотелось бы иметь с нами хоть какое-то дело. Хотя судя по выражению твоего лица, ты уже не хочешь, – пошутил рыцарь, негромко рассмеявшись.

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое! – огрызнулся Уильям. И поспешно осекся, чтобы не наговорить Льенару лишнего, поскольку на палубу, пошатываясь, выполз Жослен. Не хватало еще, чтобы другие рыцари начали обсуждать между собой их разговор.

– Мир вам, братья, – выдавил аквитанец, опираясь на борт обеими руками. – Не хочу мешать вашей беседе, но мне нужен свежий воздух. Там… невыносимо.

– Если тебя это утешит, – ответил ему Льенар, – то я, помнится, в первое свое плаванье от борта не отходил, всё норовил с обедом расстаться. Потом привык.

– Значит, есть надежда, что и я привыкну? – просипел Жослен.

– Как повезет, – хмыкнул Льенар. – А скажи-ка мне, брат Жослен, ты доверяешь брату Уильяму?

Аквитанец растерялся, непонимающе нахмурив светлые брови.

– Наверное, – пожал он плечами после короткого раздумья.

– Наверное – это не ответ, – отрезал Льенар. – Доверяешь или нет?

– Скажем так, – ответил Жослен, – мне трудно судить, потому что я практически ничего о нем не знаю. Но пока что он не сделал ничего такого, из-за чего я мог бы решить, что я ему не доверяю. Ему, кажется, не нужны друзья, но это не повод думать…

– Почему ты думаешь, что не нужны? – почти шепотом спросил Уильям, растерявшись от таких слов. Жослен вновь пожал плечами, на короткое время даже позабыв о качке. Впрочем, качка о нем не позабыла, судя по тому, как он вновь начал зеленеть.

– Ты как-то… не похож на человека, который стремится завести друзей. Скорее наоборот, ты хочешь, чтобы тебя никто не трогал. Я могу это понять. В конце концов, – слабо улыбнулся аквитанец, – все люди разные. И не все они хотят постоянно быть в центре внимания. Не говоря уже о том, что у тебя наверняка было множество друзей в Англии, поэтому неудивительно, что ты не готов вот так сразу заменить их кем-то другим.

Уильям не нашелся, что на это ответить. Так и стоял, прислонившись спиной к борту и сложив руки на груди. Ветер завывал всё сильнее, постоянно бросая в лицо Льенару его длинные черные волосы. Если бы кто-то из них сейчас сказал хоть слово, Уильям повернулся бы и ушел прочь, неважно куда, лишь бы подальше от тех, кто без конца лезет в душу со своими вопросами. Как это делал барон, или мессир Ричард, или другие орденские братья, требовавшие от него каких-то объяснений.

Но сейчас оба рыцаря молчали. Они ждали, когда Уильям сам решится рассказать. Они ждали, что он им… доверится.

– У меня никогда не было друзей, – признался Уильям так тихо, что поначалу даже понадеялся, что они не услышат его за шумом ветра. Но судя по одинаково удивленным выражениям, появившимся на таких непохожих лицах, его прекрасно расслышали.

– Это одна из причин, по которым ты решил стать храмовником? – спросил Льенар. Жослен по-прежнему молчал. – Или, вернее будет сказать, следствие причины?

– Мне обязательно отвечать? – спросил Уильям, разом потеряв всякое желание с ним разговаривать. Снова эти вопросы, снова допытывания.

– Нет, – спокойно ответил рыцарь. – Но твое молчание наводит на мысль, что ты что-то от нас скрываешь. И скорее всего, что-то нелицеприятное. А из-за этого не только ты не доверяешь другим, но и другие не доверяют тебе. Брат Жослен тому пример.

– Я бы не говорил так категорично, – не согласился аквитанец, ухватившись рукой за борт корабля, когда тот в очередной раз взлетел на гребень волны. – Проклятый корабль, – выругался он себе под нос и продолжил: – Я не побоюсь повернуться к нему спиной в бою. Но скорее потому, что я считаю его человеком, достойным доверия, чем потому, что я знаю это наверняка. Так что, быть может, ты и прав.

– А с чего ты взял, что сможешь мне доверять, если узнаешь правду? – бросил Уильям.

– Если тебя с этим приняли в Орден, то… – начал было Льенар, но вдруг осекся и заговорил совсем другим тоном, с отчетливым металлом в голосе. – Только не говори мне, что ты о чем-то солгал, когда приносил клятвы, потому что если так, то тебя закуют в цепи и с позором отправят в ближайший бенедиктинский монастырь.

– Ничего я не лгал! – почти выкрикнул Уильям, искренне разозлившись и даже заглушив на мгновение вой ветра. Не хватало еще, чтобы его начали в чем-то подозревать. – Я так или иначе благородного происхождения, так что… – он поспешно замолчал, но было уже поздно. Жослен вновь вскинул брови, а у Льенара дрогнули губы, словно он едва не рассмеялся, сдержавшись в последнее мгновение.

– Так ты, любезный брат, бастард что ли? – спросил рыцарь, и Уильяму послышалась насмешка в его голосе. – Хвала Господу, я уж думал, что ты не иначе как над королевой надругался, раз тебя в Святую Землю отправили грехи замаливать.

– Никто меня не отправлял, – бросил Уильям, – я сам ушел.

– А что такого в том, что ты бастард? – спросил Жослен и на мгновение прижал руку к лицу, стараясь дышать медленно и глубоко. – Силы небесные, да когда же это кончится?

– Не скоро, – весело ответил ему Льенар. – Похоже, что шторм начинается. И я вот тоже не понимаю, что в этом такого. Ваш Вильгельм Завоеватель тоже, помнится, был бастардом.

– Я знаю, – буркнул Уильям, – меня в честь него и назвали. Только вот, – добавил он, – Вильгельм был бастардом Нормандского герцога, а не его жены.

– Ах вот оно что! – хмыкнул Льенар.

– Это не то, что вы думаете! – вновь повысил голос Уильям. Если они посмеют сказать хоть что-то дурное о его матери…

– Мы ничего не думаем, – просипел Жослен и прикрыл глаза, вновь начав проклинать в мыслях надвигающуюся бурю. – Потому что мы ничего не знаем. И не узнаем, пока ты сам не захочешь нам рассказать.

Льенар согласно кивнул, но прежде чем Уильям успел подумать, что любезный брат может, когда нужно, быть чутким собеседником, как тот спросил:

– А ты хоть знаешь, кто отец? – и добавил, получив в ответ разъяренный взгляд. – Не сверкай глазами попусту, мальчик, это важно. Если кто-то из твоих английских собратьев вздумает об этом сболтнуть, то тебя допросят на первом же капитуле, чтобы выяснить, имеешь ты право на плащ рыцаря или нет. И лучше бы тебе знать имя отца, чтобы никто не смог обвинить тебя в том, что ты не благородных кровей.

– Да меня сам король в рыцари посвятил! – возмутился Уильям.

– И всё-таки? – спокойно спросил Льенар.

Уильям молчал. Ему даже думать об этом безбожнике было мерзко. Мерзко и почему-то… страшно. Ему было чуть больше двух, когда Юстас скончался, и он не помнил ничего, кроме разъяренного голоса и пыли, забивавшейся в рот и нос, когда принц вез его из Лондона в аббатство Бери-Сент-Эдмундс, где Юстас и встретил позднее свою смерть. Тогда Уильям даже не понимал, что это его отец и что он не запомнит о нем ничего, кроме криков, топота лошадиных копыт и этой вездесущей, не дававшей толком вздохнуть пыли.

– Юстас Блуаский, – пробормотал он, когда Льенар уже, по-видимому, решил, что не дождется ответа.

– Сын короля Стефана?! – прошипел тот таким голосом, что Уильям даже вздрогнул от неожиданности. Да и не только он, Жослен, казалось, тоже опешил от такой реакции.

– Да, и что с того? – вызверился в ответ Уильям. – И моя мать ни в чем не виновата, она…

– Тихо, – зашипел Льенар, начав озираться. – Ты что, парень, совсем с головой не дружишь? Не смей никому говорить об этом, ясно тебе? И ты не смей, – велел он Жослену, прекратив оглядываться и убедившись, что их вряд ли кто-то слышал.

– Да я и не собирался, – пробормотал аквитанец, непонимающе хмуря брови.

– Ты, любезный брат, не то, что не собирался, ты об этом не скажешь, даже если тебя на собрании капитула спросят, понятно? Даже если сам Магистр вопросы задавать начнет.

– Понятно, – послушно согласился Жослен. – Хотя и не совсем.

– Тебе тоже непонятно? – спросил Льенар Уильяма вместо ответа. – Если это правда, то ты единственный внук короля Стефана. А значит, единственный наследник Блуаской династии. Да ты для Плантагенета враг номер один, я вообще удивляюсь, как тебя еще в детстве в овраг поглубже не столкнули или еду тебе не отравили.

– Дядя Генрих никогда бы… – начал было Уильям, но осекся, поняв, что ему и называть-то короля теперь так нельзя. Какой же Генрих ему дядя, если он бастард Юстаса? Но разве король стал бы его за это убивать? Да и какая теперь разница, если все сыновья Стефана давно в земле и не претендуют на отцовскую корону?

– Дядя Генрих, – фыркнул Льенар. – Он, может, и не стал. А вот другие могли бы. Захотели бы выслужиться перед королем, а ребенка, сам понимаешь, убить куда проще, чем какого-нибудь валлийского бунтаря, который в холмах прячется. Попробуй найди его еще.

– Откуда ты вообще всё это знаешь? – спросил Жослен. – Ты же, как мне казалось, вообще не англичанин.

– Нет, – невозмутимо согласился Льенар. – Я, если вам так интересно, лотарингец. Но я, в отличие от других братьев, не только головы магометанам рублю, но и слежу за тем, что на Западе происходит. Чтобы знать, у кого из ваших королей стоит помощи просить, а кто сам в междоусобицах погряз и ни рыцарями, ни деньгами Орден выручить не сможет.

– А я-то здесь причем? – спросил Уильям. – Я королю не мешал никогда и не претендовал ни на что.

Кроме земель де Шамперов, когда еще ребенком думал, что он наследник.

– Да, любезный брат, – тяжело вздохнул Льенар. – Ничего ты в политике не понимаешь. Ты не претендовал, так другие найдутся, кто от твоего имени восстание поднимет. Поссорится какой-нибудь барон с королем и решит, что лучше опять Блуаскую династию на троне видеть. Да хотя бы и сам барон де Шампер. Недаром же он тебя сыном называл. И напоминал тем самым Плантагенету, что с ним лучше не ссориться, раз у него на случай раздора припасен единственный наследник Блуа, пусть и бастард. Повезло тебе, что ты в тамплиеры ушел, пока Плантагенет еще в силе. И пока сам ты еще мальчишка, у которого ни жены, ни собственных сыновей, одни только рыцарские шпоры. А то и десяти лет бы не прошло, как новая война бы началась. Теперь понимаешь? Так что, если ты и в самом деле бастард Юстаса, то лучше молчи.

– А что изменится-то? – не понял Уильям. – Я же теперь тамплиер, у меня, кроме меча, и нет ничего.

– Тамплиер он, – фыркнул Льенар. – Ты меня сейчас уверять будешь, что у де Шамперов золота не хватит, чтобы в случае чего от Ордена откупиться? Надо будет, снимешь плащ и вернешься в Англию, как ни в чем не бывало. Да еще и слухи пойдут, что ты еще мальчишкой в храмовники ушел, потому что Плантагенет тебя убить пытался. Вот ты и прятался от него, пока военного опыта не набрался. Не говоря уже о том, что и в Ордене найдутся те, кто захочет это использовать. Захочет, уж поверь мне. Если Плантагенет с нами поссорится и кто-нибудь вздумает напомнить ему о твоем существовании, или если сам ты кому-нибудь дорогу перейдешь и… – Льенар осекся и вновь начал оглядываться. Уильям тоже обернулся, но не увидел ничего, кроме ночной темноты. – Знаете что, любезные братья, идите-ка вы отсюда. Ладно еще вы ничего не понимаете, но я тоже хорош, дурень, стою и языком тут мелю. Такие вещи надо закрытыми дверьми обсуждать, чтоб не подслушал никто. Спать. Оба. И немедленно. Пока, упаси Господь, к нам не пожаловал брат Эдвин с вопросами, почему это мы в такой поздний час бродим по палубе.

Уильям нехотя подчинился. Жослен тоже, но его, казалось, больше пугала необходимость вновь пройти по раскачивающейся палубе, чем желание разобраться в вопросах престолонаследия и собственного детства. Хотя аквитанец всё же спросил едва слышным шепотом, пока они спускались по узкой шаткой лестнице:

– А ты уверен?

– Не знаю, – честно ответил Уильям таким же тихим голосом. – Мама всегда говорила, что это ложь, но…

Теперь выходило, что она могла просто защищать его таким образом. Ей никто не верил, но никто и не решался трогать бастарда Юстаса, пока баронесса утверждала, что это ребенок Артура де Шампера.

– Я знаю, что я не похож на родителей, – продолжил Уильям всё тем же шепотом. – Ричард Гастингс часто говорил, что я напоминаю отца моей матери, но это никак не доказывает отцовство барона.

Потом помолчал и осторожно спросил:

– Это… что-то меняет?

– А должно? – удивился аквитанец. – Или дело в его… дурной славе? Я почти ничего об этом не знаю, – добавил он после короткого раздумья. – Мне всего-то лет пять было, когда Плантагенет стал королем Англии, да и то до нас больше какие-то невнятные слухи доходили. Но, в любом случае, я думаю, что судить человека по делам его отца – это редкостная глупость. Да и сам ты не похож на…

– Бешеного? – закончил за него Уильям и усмехнулся. – Странно, обычно именно так меня и называли.

– О, – ответил Жослен. – Это за что ж тебя так поименовали?

В темноте его лица было почти не разглядеть, но Уильяму показалось, что вид у аквитанца абсолютно спокойный. Как у человека, которого совершенно не интересовало, каким будет ответ.

– За дело, – тем не менее ответил ему Уильям.

– Значит, и сарацины бояться будут, – ничуть не смутился Жослен. – А нам это только на руку. Я тебе вот что скажу, брат Уильям, – добавил он. – Я не прошу у тебя откровенности. Хотя бы потому, что и мне самому тогда пришлось о многом бы рассказать. У меня своя причина была храмовником стать, – признался аквитанец. – И говорить о ней я не хочу. Во всяком случае, не сейчас.

– Я о Юстасе тоже не хочу, – коротко ответил Уильям.

– Начнем жизнь с чистого листа? – спросил Жослен. По голосу казалось, что он улыбается.

– Начнем, – согласился Уильям. И попытался пошутить. – Но лучше б нам это делать не на лестнице, пока Льенар не пошел проверять, спим мы или нет.

– Это верно, – согласился аквитанец, но спускаться продолжил неторопливо, если не сказать, медленно. – Хотя я при такой качке все равно не засну.

Уильям сочувственно хмыкнул, легко спрыгнул с последней ступеньки и едва не столкнулся с темной фигурой, выскочившей откуда-то сбоку.

– Ой, брат Уильям, это ты? – удивленно охнул Эдвард.

– Я, – согласился тот. – А ты чего не спишь?

– Да я вот… тут… это… – забормотал Эдвард себе под нос что-то невнятное и торопливо проскочил мимо рыцарей.

Уильям проводил его взглядом и покачал головой. Пусть это и противоречило постулатам Ордена, но он ничего не мог поделать с тем раздражением, которое вызывал у него пекарский сынок.

Комментарий к Глава третья

Касательно родства королей Иерусалима и Англии. Отец Амори Фульк Анжуйский прибыл в Иерусалим в 1128-ом или 1129-ом году по просьбе Балдуина II, не имевшего сыновей и поэтому объявившего наследницей свою старшую дочь Мелисенду. Но женщина не могла править в одиночку, почему практически в то же время в Англии отстранили от власти невестку Фулька Матильду. По этой же причине соправитель требовался и Мелисенде. В результате Фульк отрекся от графского титула, передав его своему старшему сыну Жоффруа, будущему отцу Генриха II Плантагенета, и отправился в Святую Землю. В браке с Мелисандой у него родилось двое сыновей, ставших королями Балдуином III и Амори I. Таким образом, Амори действительно приходился Генриху дядей, хотя, что достаточно забавно, Генрих был старше его на три или четыре года.

Вильгельм I Завоеватель, имевший прозвище Бастард, – герцог Нормандии с 1035-ого года и король Англии с 1066-ого по 1087-ый год. Первый король из Нормандской династии, сменившей на английском престоле саксонских королей, и один из наиболее значимых правителей в истории страны.

========== Глава четвертая ==========

Святая Земля, Сен-Жан д’Акр.

Ариэль носился по ристалищу кругами, задыхаясь и почти ничего не видя из-за едкого, жгущего глаза пота. Влажная одежда неприятно липла к телу, тяжелый арбалет оттягивал руки, а в левый сапог попал не то камешек, не то просто песок, начав натирать ногу.

– Вилл, – с наигранным страданием в голосе вздыхал Льенар, – это даже не смешно. Ты же совершенно не стараешься. Я ни за что в жизни не поверю, что ты бегаешь медленнее оруженосца.

– Я, – выдохнул Уильям, останавливаясь, и согнулся почти пополам, уперев руки в бедра, – так, – продолжил он, хватая ртом воздух и делая паузы между словами, – больше… не могу.

Ариэль не сразу заметил, что его больше не преследуют, тоже замедлился и осел на землю, вытянув ноги и уронив арбалет рядом с собой.

– Считайте, что вы оба мертвы, – подвел итог тренировке Льенар.

– Тебе что, совсем не жарко? – спросил Уильям, выпрямляясь, но по-прежнему тяжело дыша.

– Нет, – пожал плечами Льенар. – Я же не бегаю.

Уильям сдавленно рассмеялся и поднял руку, распуская шнуровку на вороте. Поначалу он гонялся за Ариэлем практически в полном облачении, но потом взошло солнце, и он снял сначала белое сюрко с крестом, а затем и надетую под него темную котту, оставшись в одной только тонкой льняной камизе* и уже всерьез подумывая снять и ее. А вместе с ней и шоссы* с сапогами и с разбегу нырнуть в море где-нибудь в десятке миль от города, где не было торговцев, выгружающих товары с кораблей, и взбаламученной мутной воды. Сен-Жан д’Акр был главным портом Святой Земли, и Уильяму поначалу показалось, что этот город вдвое шумнее любого другого. Не то, чтобы он видел действительно много городов, но ни один из увиденных прежде не казался ему таким разношерстным и бурлящим жизнью. И таким жарким.

– А здесь всегда так? – простонал Ариэль, рухнув на спину и глядя на ярко-голубое, без единого облачка небо в вышине.

– Ну что ты, – обманчиво-ласковым голосом ответил Льенар, – обычно здесь хуже, чем в Аду.

– А разве сейчас не так? – растерянно спросил Ариэль таким голосом, будто был готов расплакаться. Льенар зловеще расхохотался в ответ.

– Нет. Вот когда от жары начнут плавиться мостовые и падать замертво кони, а у тебя самого кожа будет слезать с лица хлопьями, тогда ты поймешь, о чем я говорю.

Уильяму от таких красочных описаний как-то резко захотелось вернуться в Англию.

– Я себе это не так представлял, – честно сказал он, вяло пытаясь стереть пот с раскрасневшегося лица.

– А как ты себе это представлял? – заинтересовался Льенар и принял мечтательный вид. – Сияющие в лучах солнца мечи, развевающиеся на ветру плащи и знамена, танцующие сарацинские красавицы в прозрачных шелках?

Последнее вдруг представилось настолько ярко и четко, что Уильям даже вздрогнул. И на мгновение зажмурился, пытаясь отогнать греховные мысли.

– Вот тебе солнце, – продолжил Льенар уже не таким мечтательным голосом, указывая рукой в небо, – ветер в полной мере прочувствуешь, когда мы покинем город, а сарацинки шелка носят только в гаремах, поэтому если хочешь увидеть их хотя бы без чадры, то придется потрудиться.