Текст книги "Железный Маршал (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 52 страниц)

– Не знаешь, Магистр в лагере? – спросил Уильям, спешиваясь и подбирая длинные поводья. Льенар демонстративно поморщился в ответ на дружеский хлопок по плечу, словно хотел сказать «Куда ты, любезный брат, так лупишь?», ответил ударом раза в два сильнее, чем у Уильяма, и наконец сказал:

– С утра был. Но здесь он нечастый гость, всё больше с королевскими рыцарями спорит.

– А есть из-за чего? – заговорил Жослен, убирая в сторону край закрывавшего лицо платка, и невольно поежился под взглядом пронзительно-голубых глаз, казавшихся еще ярче на загорелом до черноты лице.

– Ты что же это, любезный брат, – спросил Льенар не предвещавшим ничего хорошего голосом, – вместе с ними на Запад возвращался?

Уильям даже растерялся от его интонаций. Таким ледяным тоном Льенар не разговаривал с ними, пожалуй, никогда.

– Да, – с вызовом ответил Жослен, сощурив ореховые глаза, словно собирался целиться в кого-то из лука или арбалета. – Или мне, по-твоему, надо было друзей одних отправить неизвестно куда?

– Друзей, – почти презрительно фыркнул Льенар. – А твои, как ты выразился, друзья знают, что за твою поимку неплохая награда назначена?

Уильям невольно повернул голову и уставился на друга так, словно впервые его видел. Награда? За что? И почему он ни словом об этом не обмолвился?

Ариэль тоже непонимающе нахмурился и посмотрел на старшего брата.

– Его в свое время искали по всему Провансу, – ответил на безмолвный вопрос Льенар, тоже буравя Жослена своим коронным взглядом. – Но брат Жослен, по-видимому, думает, что все давно уже об этом забыли. Хотя я бы на его месте не был так уверен.

– Мы были в Риме, а не в Провансе, – глухо ответил Жослен. Вид у него почти мгновенно сменился с вызывающего на подавленный.

– Учитывая, что ты тогда натворил, тебе, дурню, только в Святой Земле и можно прятаться, – парировал Льенар. – На Западе тебя рано или поздно бы отыскали, недаром же ты не просто сбежал в Аквитанию, но при первой возможности отправился еще дальше.

– Сбежал? – вмешался Уильям, совсем перестав понимать, что происходит. – Я думал, ты там родился.

Льенар осекся, вскинул остро изогнутые брови и, кажется, беззвучно выругался. Жослен молчал, глядя себе под ноги.

– Жос? – потребовал ответа Уильям, даже не столько оскорбленный этим молчанием, сколько раздосадованный.

Десять лет. Десять долгих лет постоянных сражений плечом к плечу с человеком, которого он считал своим другом, а тот, оказывается, не захотел доверить ему даже такой малости. Пусть не говорит, в чем причина, если это так тяжело для него, но хотя бы просто сказать… Сколько бы еще он притворялся аквитанцем, если бы Льенар об этом не заговорил?

– Вилл, – сдавленно попросил Жослен, по-прежнему не поднимая головы. – Не дави.

Уильяму даже показалось, что он ослышался. Не давить? Он не давил столько лет, не требовал и даже не просил, слишком обрадованный тем, что у него наконец-то появились друзья. А эти друзья, оказывается…

– Прекрасно, – только и смог ответить Уильям. – От меня, значит, откровенности можно было требовать, а в ответ… – он замолчал, пока не наговорил лишнего, и зло дернул сжимаемые в кулаке лошадиные поводья, заставляя недовольно всхрапнувшего жеребца пойти за ним. – Даже говорить с вами не желаю.

– Это не моя тайна, – спокойно сказал Льенар уже ему в спину. Ариэль качнул головой и смерил брата осуждающим взглядом.

– Вот зачем ты…?

– Затем, что он прав, – отрезал Льенар, не дав ему договорить. – И я бы на его месте тоже разозлился.

– А ты и рад, да? – процедил Жослен, наконец поднимая глаза и глядя исподлобья, по-звериному, словно был готов не то схватиться за меч, не то попросту вцепиться в горло.

– Нет, – с прежней невозмутимостью отозвался Льенар. – Я-то был уверен, что ты хоть что-то своему, как ты выражаешься, другу рассказать удосужился. Только судя по тому, как он удивился, ты его и за друга-то не считаешь.

– Ты прекрасно знаешь, что… – начал было Жослен звенящим от злости голосом, но Льенар оборвал его взмахом руки.

– Дело не в том, что с вами произошло, а в том, как вы оба к этому относитесь. Ему тоже было тяжело. Но он тебе доверился. А ты, зная об этом, не захотел поделиться с ним даже такой малостью. Пеняй на себя.

Великий Магистр нашелся неподалеку от королевского шатра. Туда Уильям войти не решился, вспомнив, каким в последний раз видел Балдуина, и поняв, что не хочется и даже боится узнать, насколько хуже королю стало с тех пор. Магистр же едва ли удивился появлению одного из своих посланников на Запад – Уильяму поначалу и вовсе показалось, что де Сент-Аман его даже не вспомнил – и молча кивнул, по одному только взгляду поняв, что дело успехом не увенчалось.

– Мессир Одо, – начал было Уильям в попытке объяснить, почему не выполнил приказа, но тот качнул головой и наконец заговорил:

– В прошлый раз помощь пришла лишь после того, как мы потеряли под натиском сарацин Эдесское графство. Я больше удивился бы, если бы к тебе прислушались.

Уильяму от этих слов легче не стало – раз не прислушались, значит не сумел найти нужных слов и убедить, – но он послушно склонил голову в намотанном на манер тюрбана платке и отступил в сторону, чтобы не преграждать Магистру путь. Через какое-то время, когда Уильям бродил вокруг лагеря, изредка приближаясь к высоким массивным стенам крепости и запрокидывая голову, чтобы получше разглядеть их сквозь пыльную дымку, его отыскал Ариэль. И поначалу неловко топтался чуть в стороне, не решаясь подойти.

– Чего тебе? – в конце концов спросил Уильям, поняв, что уходить тот не намерен. Наверняка Льенар послал. Увещевать, что так себя вести непозволительно даже бешеному бастарду.

– Поговорить хочу, – ответил Ариэль, подтвердив подозрения, и Уильяму от этого стало только хуже.

– А я не хочу.

– Да не бери ты в голову, – всё равно начал друг. А друг ли вообще? – Жос, конечно, дал маху, но…

– Дал маху? – перебил его Уильям, даже не сообразив, что Ариэль на его стороне. – В самом деле? Знаешь, я не спрашивал его, почему он вступил в Орден, но я, глупец такой, думал, что он хоть немного мне доверяет. А теперь оказывается, что я вообще ничего о нем не знаю.

– Вилл, – протянул Ариэль, но что именно он хотел этим сказать, Уильям не понял. Вернее, понял, но по-своему.

– Да, я знаю. Дело не в нем. Дело во мне. Никто в здравом уме не станет доверять бешеному, – бросил Уильям и повернулся спиной, чтобы уйти.

– Вилл!

– Оставь меня в покое!

О чем он, в самом деле, думал? Особенно после того, как по глупости выложил всю правду. Но ведь… Не все были такими, разве нет? Не все они смотрели на него так, словно только и ждали, когда в нем заговорит отцовская кровь.

Сабина не ждала. Сабина обнимала его, клала голову ему на грудь и улыбалась, когда он осторожно, почти робко гладил ее волосы и плечи.

– С виду такой суровый, – с нежностью говорила сарацинка, прижимаясь теплой щекой, – а руки ласковые.

Сабина видела в нем то, чего не было. Или чего он сам в себе не мог разглядеть. А он всё испортил.

Уильям поднял глаза к успевшему потемнеть небу, вновь пытаясь разглядеть звезды сквозь поднявшийся в воздух песок, и остановился, будто налетев на стену. Где-то совсем рядом говорили на англо-нормандском полузнакомые голоса.

– Если любезный брат еще хоть раз встретит меня этими словами, то клянусь, я не выдержу и выскажу ему прямо всё, что я о нем думаю! – возмущался первый, с характерным для юго-восточной Англии выговором.

– Да брось, – расхохотался второй, выдававший уроженца Уэссекса. – Не ожидал он тебя увидеть, что только и всего.

– Не ожидал? И поэтому надо было спрашивать «О, брат Томас, ты еще жив»? Да он же попросту издевается! Я такой же рыцарь, как и все остальные!

– Радуйся, глупец! – по-прежнему хохотал второй. – Он хотя бы помнит твое имя! А меня вообще поначалу узнать не изволил.

Уильям постоял, раздумывая, стоит ли приближаться к негромко потрескивающему в стороне от ряда палаток крохотному костерку, но решил, что хуже ему уже действительно не будет. Даже если его прогонят.

– Мир вам, братья.

Те резко замолчали, даже вздрогнув от неожиданности, и обернулись, уставившись на выросшую из полумрака высокую тень.

– Тьфу на тебя, брат Уильям! – первым опомнился брат Генри, признав в тени давно не виденного земляка. – Напугал.

– Прости, – сказал Уильям и осторожно спросил. – А где остальные?

Брат Генри переглянулся на короткое мгновение с братом Томасом – в глазах у обоих появилось одинаковое растерянно-удивленное выражение – и ответил:

– Да нет больше никого. Все мертвы.

Как все? И Джон, и Уолтер, – нет, Уолтер погиб еще в первом бою, даже не добравшись до Иерусалима, – и… Уильям вдруг осознал, что даже не может вспомнить остальных имен. И одновременно с этим понял, почему не узнали поначалу и его самого.

Они так и не смогли стать друзьями. Даже приятелями не получилось, а потом Орден отправил их по разным крепостям, и вскоре они и думать забыли о том, что когда-то вместе отплывали из Дувра, в последний раз глядя на отвесные белые скалы. Тогда их было одиннадцать. Не считая сержантов, которых рыцари никогда не принимают за равных. Теперь осталось только трое.

– Присядешь? – спросил брат Генри, подумав, верно, о том же самом, но голос у него предательски дрогнул от невольного сомнения.

– Я не хочу мешать, – ответил Уильям, прекрасно это сомнение расслышав.

– Садись, – велел не терпящим возражений тоном брат Томас, послав Генри многозначительный взгляд. Он тоже сомневался, но одновременно с этим недрогнувшей рукой протянул Уильяму бурдюк с вином. – От пары глотков вреда не будет.

– Спасибо, – негромко поблагодарил тот, и сомнение на лицах земляков вновь сменилось растерянностью. А они ведь совсем не привыкли к тому, что надменный баронский сынок их за что-то благодарил, понял Уильям. Чтобы он вообще снисходил до того, чтобы с ними заговорить. – Я не надменный, – по-прежнему негромко сказал он, сам толком не зная, зачем вздумал откровенничать. Слова уже ничего не изменят. – То есть… Может, и надменный, но… Я никогда не считал себя лучше вас.

– А так с виду и не скажешь, – вырвалось у брата Генри, и брат Томас немедленно шикнул на него в ответ. – Ой, Том, не шипи. Я правду говорю. Но я, – добавил он, – и не обижаюсь. Сыну барона такие, как я, не ровня.

– Дурень ты, Хэл, – ответил на это брат Томас, прежде чем Уильям успел вставить хоть слово. – Человек поговорить пришел, а ты… Тьфу. Не слушай ты его, – добавил он, поворачивая голову к Уильяму. – Вечно у него язык, как помело, сначала наговорит, не подумав, а потом сокрушаться начинает, когда уже поздно становится.

– Не начинаю, – фыркнул в ответ брат Генри. – И я, – повторил он, – правду говорю. Мне-то командором в жизни не сделаться, я только и умею, что головы рубить. А вот читать, писать и еще чему такому, увы, не обучен.

– Если тебя это, любезный брат, утешит, – почти равнодушно ответил Уильям, – то командором я был недолго.

– Довольно, – вновь вмешался брат Томас, решивший не иначе как взять на себя роль миротворца между двумя упертыми английскими дурнями. – Нашли из-за чего спорить. В кои-то веки выпала возможность на родном языке поговорить, а вы тут же ругаться принялись.

– Да кто ругается? – возмутился брат Генри.

– Ты.

– Да вот уж нет!

– Да вот уж да!

Уильям переводил взгляд с одного рыцаря на другого, пока вдруг не рассмеялся. Невольно, неожиданно в первую очередь для себя самого и поспешно замолчал, пока земляки не посчитали это очередной насмешкой со стороны баронского сынка. Но брат Генри, по-видимому, уже пришел в более благодушное настроение, поскольку поднял брови, притворяясь удивленным, и сказал нарочито громким шепотом:

– Ты смотри, он умеет смеяться. Кто б мог подумать, а?

Брат Томас сдавленно фыркнул, пробормотал что-то вроде «Да не цепляйся ты к человеку, дурень», но в следующее мгновение расхохотался сам.

Уильям неловко улыбнулся вновь, с горечью думая о том, что безнадежно опоздал со своей откровенностью. Быть может, Генри и Томас еще смогут поверить, что он совсем не такой, каким всегда им казался, но остальные уже лежат в земле и им нет дела до его оправданий.

Но вместе с тем ему впервые было не обидно от того, что над ним вновь смеялись английские рыцари.

***

Дни сменяли друг друга с быстротой горного потока, несущегося между скалами стремительнее арабского скакуна, сметая со своего пути все мысли и сожаления. Патрули, ночные дозоры и тренировки на импровизированном – всего лишь голая, ни травинки, площадка в центре лагеря – ристалище не оставляли ни времени, ни сил раздумывать хоть о чем-то, кроме предстоящих сражений. А сражения будут, в этом был уверен каждый рыцарь, будь на нем белое сюрко, черное или разноцветное, с фамильным гербом.

Жослен молчал и ходил тенью, не поднимая головы. Уильям не злился, но и первым не заговаривал. Не давлю, как ты и просил, думал он, но без злорадства. На злорадство уже не было ни сил, ни тем более желания. Пусть решает сам, кому он доверяет, а кому – нет. А Уильям и один справится, не впервой.

– Глупцы, – выругался сквозь зубы Льенар, когда ссора затянулась. Потом мотнул головой, привычно отбрасывая за спину длинные черные волосы с первыми, едва заметными взгляду проблесками седины, и сказал. – Я виноват.

– Ты, – мгновенно отозвался Уильям, – нет.

Жослена рядом не было, но он, пожалуй, считал иначе.

– Да нет, Вилл, – устало вздохнул Льенар и сцепил пальцы в замо́к, – виноват. Мне следовало догадаться, что он так ничего и не сказал. Твое право – злиться на него, но дело не в том, что он тебе не доверяет, как ты думаешь. Он не хочет вспоминать.

– А ты знаешь? – спросил Уильям, пропустив всё остальное мимо ушей.

– Знаю. Но если об этом я расскажу, то станет только хуже.

Уильям в ответ только пожал плечами. Куда уж хуже. Его и без того не покидало ощущение, что сама земля уходит у него из-под ног. Всё было неправильно, не так, он не сумел добиться хоть какой-то помощи для Ордена, поссорился с другом, почти физически ощущал близкое присутствие врага, и осознание собственного бессилия давило на виски днем и становилось тяжелыми смутными снами ночью. В последний раз он даже проснулся в ледяном поту и выкрикнул прежде, чем успел даже понять, где находится:

– Сабина!

Сопящий в другом углу темной палатки оруженосец мгновенно встрепенулся и спросил, сонно моргая:

– Вы что-то сказали, мессир?

– Нет, – ответил Уильям, пытаясь отдышаться. – Ничего.

В следующий раз кто-нибудь услышит. Кто-нибудь поймет. Но, быть может, это и к лучшему? Пусть даже выгонят с позором, тогда он попросту сбежит из монастыря, в который его отправит Магистр, отыщет Сабину в Иерусалиме и увезет ее куда угодно. Храмовника из него всё равно не вышло.

Проклятье, выругался Уильям про себя. Это ведь не выход. Нельзя же постоянно бежать от трудностей. И что тогда будет с остальными? Быть может, он слишком высокого мнения о своих талантах – особенно теперь, после провального путешествия на Запад, – но он не простит самому себе, если исчезнет, бросив друзей и короля сражаться с магометанами. За короля было, пожалуй, страшнее всего. Балдуин встретил его, как показалось поначалу, с кривой усмешкой на лице, но спустя всего мгновение Уильям понял, что это никакая не усмешка. Разъедавшая лицо короля проказа – язвы расползлись по всей щеке, скуле и виску, отчего левая половина лица теперь выглядела чудовищно – исказила и линию его рта.

– Неприятное зрелище, – медленно сказал Балдуин, и Уильям невольно вздрогнул от звука непривычно сиплого голоса. Болезнь, по-видимому, поразила и горло.

– Я не хотел оскорбить Ваше Величество, – неловко пробормотал Уильям, не зная, что может сказать или сделать простой тамплиер, если здесь оказались бессильны лучшие лекари как христианского, так и магометанского мира.

– Вы не оскорбили, – спокойно и по-прежнему медленно ответил король, и уголок перекошенного рта дрогнул, словно он хотел улыбнуться, но губы не слушались. – Я рад вашему возвращению, мессир. В Святой Земле не так уж много тех, кто не боится дышать со мной одним воздухом.

Уильяму от этих слов легче не стало, но сам он ничуть не возражал против того, чтобы сопровождать короля в поездках. Тот не находился постоянно у стен Шастеле, подобно некоторым из своих баронов, а отправлялся то в Тивериаду, то в другие относительно близкие к броду Иакова крепости.

В последний раз они направлялись на северо-запад, к Сафету, держась русла реки Леонт, когда высланные вперед разведчики вернулись с донесением о стоящем впереди лагере сарацин.

– Атакуем! – немедленно воодушевились рыцари, передавая мгновенно разнесшуюся по всей армии весть. – Разобьем этих нехристей!

– Разбойники, – недовольно бросил Льенар, имея в виду не то магометан, явно возвращавшихся из набега, не то самих франков, уже представивших, как будут грабить шатры сарацинских военачальников. Уильям промолчал, вспоминая, как командовал отрядами в битве у Монжизара, и жалея, что вынужден вновь подчиняться приказам Великого Магистра и не может сам повести братьев в бой.

– Атакуем, – согласился Балдуин после короткого раздумья над словами разведчиков, и армия вновь всколыхнулась, передавая друг другу приказ короля.

В первые мгновения это сражение и в самом деле напоминало Монжизар. Так пугавшая сарацин рыцарская конница хлынула с вершины холма к берегу реки, выставив вперед длинные копья, пыльный от хамсина воздух наполнился криками, треском и лязгом, и на какое-то время Уильям перестал видеть хоть что-то, кроме смуглых лиц под коническими шлемами.

– Бегут! – яростно кричали христиане, сначала один рыцарь, потом второй, а затем этот победный клич подхватил едва ли не каждый, с места бросая коня в карьер.

Догнать. Убить. Сорвать с мертвого тела всё, что представляет хоть какую-то ценность.

Земля под лошадиными копытами сменилась голубоватой водой, вскоре переставшей отражать небо от поднятого со дна песка и хлынувшей в реку крови, а затем кто-то закричал пронзительным, полным неожиданного ужаса голосом:

– Назад!

– Защищайте короля! – разнесся над головами сражающихся еще один крик, и где-то совсем рядом ему ответил другой, яростный и отчаянный одновременно. Ариэль бросился вперед в тот самый миг, когда закрывшие Балдуина от удара всадники столкнулись с сарацинами, поднимая лошадей на дыбы. Будь у Уильяма время подумать, он решил бы, что разведчики проглядели часть магометанской армии, но на раздумья не было ни одного мгновения. Они прорубались вперед, даже не поняв поначалу, что Ариэль рвался туда не из-за отрывисто брошенного приказа. Они лишь узнали голос. Ариэль увидел падающую лошадь и десятки сабель, готовых обрушиться на головы королевских защитников.

– Назад! – продолжал кричать какой-то обезумевший от страха глупец, но совсем рядом раздавались другие голоса:

– Вперед!

– Уведите короля!

Сабли свистели в воздухе, сталкиваясь с парой прямых клинков, мечом и длинным кинжалом, бывшими, казалось, везде и рубившими всякого, до кого могли дотянуться измазанные кровью по самую гарду лезвия. Откуда-то сбоку вылетела испуганная, лишенная седока лошадь, пронеслась мимо, сбивая дерущихся с ног, и воды впереди оказалось так много, что она на мгновение сомкнулась над головой рухнувшего рыцаря и в мелких мутных волнах поплыли выбившиеся из-под шлема черные пряди. Ариэль рванулся вперед в последний раз, вонзая меч в замахнувшегося сарацина, и, схватив вынырнувшего брата второй рукой поперек груди, потащил к берегу, не замечая нового рассекающего воздух удара. Уильям отбил выпад и повернул клинок в руке, обрушив его на плечо врага. Лезвие разрубило ключицу и грудь, почти разделив тело на две половины, и освободилось с мерзким чавкающим звуком, поначалу едва не застряв в ране.

– Отступаем!

– Все назад!

Мимо свистнул арбалетный болт, вонзаясь в еще одного сарацина, Уильям на мгновение встретился взглядом с кем-то из братьев, кивнул в знак благодарности и начал отступать, спиной вперед и по-прежнему отбивая удары сабель, к берегу. Он еще был по колено в воде, когда обернувшись на мгновение, увидел, как Льенар выбрался на берег, по-прежнему сжимая в левой руке рукоять своего длинного кинжала, зачем-то стянул с головы шлем и бессильно рухнул на мокрую землю.

Проклятье. С раненым они рискуют отстать от остальных отступающих, и это будет опасно в первую очередь для самого Льенара.

Уильям бросился к нему почти одновременно с Ариэлем. И рухнул на колени, не в силах подняться и глупо повернувшись спиной к наступающим сарацинам, когда увидел, как на рваном белом сюрко медленно расплываются поначалу смытые водой пятна крови. Одно. Два. Четыре.

– Король? – только и спросил Льенар, встретившись взглядом с серыми глазами в прорези шлема.

– Ушел! – ответил за Уильяма другой голос. Жослен возник откуда-то из-за спины и одним ударом снес голову бросившемуся в их сторону магометанину. Льенар вздохнул и медленно опустил ресницы в каплях речной воды.

– Хорошо, – прошептал он так тихо, что не будь Уильям с Ариэлем совсем рядом, и не услышали бы его голоса и дыхания за чужими криками и лязгом металла. А в следующее мгновение им вдруг показалось, что наступила оглушительная тишина.

– Льенар? – с содроганием позвал Ариэль, судорожно стискивая пальцами его плечи. – Льенар!

Уильям смотрел на застывшее лицо, не в силах произнести ни слова, а когда оно начинало расплываться в глазах, моргнул и развернулся, еще с колен атаковав первого врага.

***

Короля трясло не то от холода – он провел в мокрой одежде почти час, прежде чем добрался, пешком, лишенный лошади, до замка Бельфор, – не то от плохо сдерживаемой ярости.

– Сколько у нас убитых? – наконец просипел он, когда граф Раймунд уже разомкнул губы, чтобы вновь позвать лекарей. Сам Балдуин от них отказался, выгнав несчастных с криками и бранью, но Раймунд не мог позволить себе потерять еще и короля.

– Не могу сказать, государь, – ответил граф. В замок еще прибывали, несмотря на сгущающуюся снаружи ночную темноту, отступающие с поля боя. – Но…

– Что? – сипло спросил Балдуин. – Говори.

– Магистр тамплиеров в плену, – нехотя ответил Раймунд и невольно содрогнулся от того, как жутко исказилось изуродованное болезнью лицо короля. – И с ним по меньшей мере две сотни рыцарей. Они попали в кольцо и… не выбрались.

Балдуин громко, со свистом, выдохнул, но вопрос задал недрогнувшим голосом:

– Это точно?

Раймунд кивнул, и король вновь утратил едва обретенное самообладание.

– Проклятье! – взвыл Балдуин и ударом ничего не чувствующей руки снес со стола кубок с подогретым вином. Раймунд бросился вперед, одним шагом преодолев разделявшее их расстояние, и схватил короля за плечи, пока тот – упаси Господь! – не навредил по случайности самому себе. Балдуин вцепился в ответ, стискивая в пальцах звенья графской кольчуги, содрогнулся и затих, уткнувшись лбом Раймунду в плечо.

– Проклятье, – повторил он едва слышным шепотом. – Пошли сарацинам гонца. Сейчас же. Пока еще есть надежда, что они не успели обезглавить всех пленных.

– Уже послал, – коротко ответил граф. Он и сам подумал об этом в первую очередь, зная, что сарацины, как и всегда, предложат пленникам принять ислам. А тамплиеры ответят яростным отказом, и тогда их в лучшем случае ждет унизительная для любого христианина продажа в рабство. В худшем же – смерть.

А христианам было достаточно и того, сколько факелов сейчас горело снаружи замка Бельфор, где в надвигающейся с востока темноте копали могилы для тех, кого сумели забрать с поля боя или кто умер от ран уже в стенах замка.

У Уильяма дрожали руки и кружилась голова, каждое движение отдавало острой вспышкой боли в левую лопатку, куда вонзилась во время боя, пробив кольчугу, одна из стрел, но он упорно продолжал рыть, смаргивая жгущие глаза слезы и стараясь не поднимать взгляда. Справа содрогался и никак не мог успокоиться Ариэль, а слева… У него не было сил, чтобы повернуть голову и вновь посмотреть на бледное, будто светящееся в темноте лицо с закрытыми глазами, обрамленное длинными вьющимися волосами. Непривычно спокойное. Почти умиротворенное.

Мертвое.

Ариэль остановился и осел на край выкопанной ими могилы, вновь начав содрогаться от рыданий.

– Не могу, – сказал он охрипшим голосом, размазывая по щекам слезы грязной от земли и крови рукой. – Я не могу!

– Оставь, я закончу, – с трудом ответил Уильям. Перед глазами вновь поплыло, не то от слез, не то от боли, но он малодушно понадеялся, что вот-вот потеряет сознание от потери крови и будет наконец избавлен от этой страшной необходимости.

Ариэль сдавленно всхлипнул и неловко, дрожа и спотыкаясь, выбрался из могилы. Только чтобы рухнуть рядом на землю, цепляясь пальцами за холодную неподвижную руку, и едва слышно просить в пустоту, зная, что уже не услышит ответа.

– Пожалуйста, не уходи.

В ушах звенело от призрачного смеха. Сколько раз он слышал этот смех, этот голос, сколько раз ощущал, даже не поворачивая головы, чужое присутствие за спиной и знал, что когда они сойдутся в бою с сарацинами, до него не дотянется ни один вражеский клинок. И сам сражался до изнеможения, не щадя себя, только бы не допустить…

Допустил. Льенар сделал для него больше, чем кто-либо иной в его жизни, вытащил его из отцовского дома, хотя был совсем не обязан взваливать на себя такую обузу, а он….

– Явились за тобой, братец, – презрительно рассмеялся тогда Фабьен, отцовский наследник, и отвесил ему подзатыльник, подталкивая к рыцарю в белом, едва успевшему войти в тесный от набившихся там братьев и сестер зал их маленького – и замком-то назвать стыдно – дома. А в следующее мгновение Фабьен сам схватился рукой за лицо, и между его пальцев потекла кровь из разбитого носа. Звук удара тогда показался Ариэлю оглушительным. Быть может, потому, что его собственная голова гудела от подзатыльника.

– Всё бьешь детей? – с точно таким же презрением в голосе, что и у Фабьена, спросил храмовник, разжимая кулак. И глаза у него были точно такие же, пронзительно-голубые и зло смотрящие из-под остро изогнутых черных бровей. – Конечно, детям ведь такому борову ответить нечем. Собрался? – отрывисто спросил он Ариэля, резко повернув голову. Даже волосы взметнулись, черные, вьющиеся и такие длинные, что рассыпáлись по груди, полускрывая красный крест на длинном белом сюрко.

– Да, – только и смог пробормотать Ариэль, глупо уставившись на незнакомое – но вместе с тем удивительно похожее на его собственное – загорелое лицо со шрамами на лбу и щеке. И увидел, как уголок обрамленных короткой бородой губ дрогнул в ехидной усмешке.

– Тогда пошли отсюда, братец, если не хочешь и дальше терпеть этих, с позволения сказать, родичей.

Ариэль содрогнулся и вновь бессильно сжал холодную руку. Льенар научил его всему, что он теперь знал, а он… Не успел.

Погруженный в собственное горе, он не услышал шагов и поднял голову, только когда совсем рядом с ним зазвучали чужие голоса.

– Досок не хватило, – сказал кто-то едва знакомый, словно отвечая на незаданный, но повисший в воздухе вопрос. – Жослен разломал щит.

Жослен решился прийти лишь после того, как они сняли уже ненужную кольчугу и смыли, как смогли, кровь. На белом сюрко так и остались бурые разводы. И бросались в глаза неровные стежки на ткани там, где зашивали дыры от ударов сабель. Или, быть может, это Ариэль не мог отвести от них взгляда, едва удерживаясь от того, чтобы схватить его за плечи и начать трясти. Чтобы открыл глаза, чтобы усмехнулся, как прежде, чтобы…

Да пусть хоть накричит и даже ударит. Только бы не лежал так неподвижно.

Жослен на следы от ран не смотрел.

– Прости меня, – прошептал он, не отрывая взгляда от белого лица и будто прислушиваясь в ожидании ответа. – Прости меня, – повторил рыцарь. А в следующее мгновение закричал, и его собственное лицо исказилось от боли и отчаяния. – Пожалуйста, прости!

– Он давно простил, – выдавил Ариэль охрипшим голосом, но Жослен только посмотрел на него, смаргивая потекшие из глаз слезы, и бросился прочь. А теперь в крышке неумело, но старательно сколоченного деревянного гроба чернела вырванная из двухцветного щита доска.

– Спасибо, Том, – тихо сказал Уильям. – За всё.

– Д-да что уж там, – неловко пробормотал один из принесших гроб тамплиеров, и губы у него дрогнули точно также, как и у самого Уильяма. – Я ведь тоже… – он осекся, попытался судорожно вдохнуть хоть немного пыльного воздуха и заговорил вновь. – Без него меня бы убили еще в первом бою.

– Да всех бы убили, – глухо сказал второй рыцарь, опустив голову, словно хотел скрыть от чужих глаз и без того плохо различимое в полумраке лицо. – А теперь что? Он же нужен Ордену больше, чем все мы, зачем же надо было…

– Мой брат сражался за Святую Землю, – оборвал его Ариэль и вновь вытер слезы с грязного лица. Как бы больно им всем ни было и что бы они ни были готовы наговорить, только бы уменьшить эту боль, осуждать Льенара он не позволит. – Его жизнь стоила сотни магометанских, и…

– И мы возьмем тысячу, чтобы отомстить за него, – по-прежнему тихо пообещал Уильям, но что-то в его голосе заставило Ариэля выпрямить спину и подняться с земли.

И стиснуть в пальцах, словно объявляя войну, рукоять длинного кинжала, непривычно оттягивавшего перевязь с мечом.

Где-то над их головами пронзительно закричала в темноте ночная птица.

========== Глава двадцать первая ==========

Солнечный свет проникал сквозь витражи с изображениями славных деяний многочисленных святых, ложась разноцветными пятнами на тускло-желтые плиты храмового пола и мерцая вокруг силуэта в густо-синем одеянии. Длинные рукава скрывали тонкие руки до самых ногтей, из-под расшитого светлой нитью подола не виднелось даже носков туфель, а покрывавшая голову и плечи шаль того же дивного сапфирового цвета оставляла в густой тени лицо женщины, позволяя разглядеть лишь смутный абрис ее профиля.

Молилась она с жаром, часто осеняя себя крестным знамением, но у Бернара это благочестие отклика в душе, увы, не вызывало. Месса давно закончилась, прихожане разошлись, но молящейся сарацинке будто не было никакого дела до того, что она осталась в храме едва ли не в одиночестве и что ее, вероятно, давно уже ждут во дворце. Другая бы бежала со всех ног, боясь даже помыслить о том, чтобы оставлять наследника Иерусалимского трона без присмотра даже на то короткое время, что требовалось всякому смиренному христианину, чтобы прочесть каждодневные молитвы. И не из опасения, что за этот недолгий срок с маленьким принцем может приключиться беда, а из понимания, что стоит ей лишь чуть зазеваться и ее место немедля займут более расторопные женщины, желающие получить в свои руки привилегию заботиться о будущем короле. А эта будто и не служанка вовсе, ведет себя так, словно она по меньшей мере мать наследника. Если не король собственной персоной. Дескать, Балдуин повелел ей присматривать за ребенком, а Сибилла и думать не смеет, чтобы перечить брату.