Текст книги "Курьер. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Владислав Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 61 страниц)

   – Руководи процессом, – сказал он просто и без затей.

   – Не время выяснять отношения, киндер-сюрприз, – тихо прошептал он, склонившись ко мне. – Да, я тебя подвёл, но вину эту искуплю и исправлю в ближайшее время...

   – Хорош трепаться, – оборвал я его. – Сжимай ему лодыжки!

   А сам коснулся пальцами затылка Асахиро, приподняв его голову, наощупь нашёл нужные точки и начал их массировать, с каждым движением усиливая давление.

   – Элана будет через минуту! – крикнул Грин.

   – Теперь сожми под коленками, – приказал я Грэю и кивнул, подтверждая услышанное, мои пальцы коснулись ключиц, разбежались в сторону, сошлись, я нащупал еле ощутимую впадинку и сильно надавил на неё, совершая круговые движения.

   Тело курьера дёрнулось, будто пронзённое ударом тока, содрогнулось, из груди плеснул слабый фонтанчик крови, я резко сменил позицию, кладя голову курьера себе на колени и закрывая глаза. Рядом со мной раздались чьи-то торопливые шаги, и кто-то опустил возле меня на пол тяжёлый ящик – аптечка? Добро!

   – Сдави очень сильно его бёдра с внутренней стороны, – приказал я Грэю, с содроганием касаясь того склизкого месива, что ещё сегодня утром было по-восточному красивым лицом курьера.

   Борясь с тошнотой, я начал вдавливать кончики пальцев, усиливая постепенно нажим, двигая их крестообразно: вертикально, горизонтально, в стороны, вверх – пытаясь задействовать и активизировать некоторые особые точки, которые отвечали за направления биотоков и были, по сути дела, экстренной реанимационной помощью при любых ранах, даже самых смертельных.

   Внезапно Асахиро задёргался, его тело начало дрожать как в лихорадке, спазмы мышц, судороги то сковывали его, то отпускали, я сосредоточился, пытаясь вспомнить заключительные движения и области приложения пальцев, нахмурился, не открывая глаз.

   – Быстро! Два шприца по десять кубиков! Один зарядить стволовыми клетками, второй – адреналиновыми эмульсиями и смесь-колониями! Подготовьте ИсОМ также, если есть, – коротко скомандовал я, мои пальцы коснулись затылка курьера, вдавили точки за ушными раковинами, быстро их размассировали...

   – Схвати его под коленки, – скомандовал я Грэю, вспомнив, наконец, последний этап, который решал всё: будет жить Асахиро или уже нет.

   "Времени будет секунды три-четыре от силы", – мрачно подумал я и добавил:

   – По моей команде согни ему ноги в коленках и обхвати коленные чашечки.

   Грэй кивнул, сбоку от меня кто-то шепнул:

   – Шприцы готовы, мистер Преображенский.

   – Начали! – решился я и кивнул Грэю, а сам вонзил пальцы с обеих сторон в шею Асахиро, погружая их как можно глубже и от души моля всех потусторонних не зацепить трахею и гортань, не продавить их.

   Грэй отреагировал моментально, я сделал круговое движение, активируя последние точки, и в это время меня вдруг швырнул назад сильнейший удар по лицу, а потом раздался страшный полный боли и ненависти крик.

   – Колите прямо в сердце один за другим! – крикнул я, ничего не видя вокруг, мало что соображая и пытаясь в этих расстроенных чувствах подняться на ноги и прийти в себя.

   – Лежи, я тебе говорю! – раздался страшный напряжённый рык Грэя, до меня донеслись звуки борьбы, неясный шум, кто-то выругался, охнул, затем что-то покатилось, и тут я руками разлепил глаза и поднял голову.

   Что-то красное тотчас их застило, я машинально смахнул ладонью, из разбитой – в который раз уже! – переносицы тоненьким ручейком потекла кровь, защипали рассечённые брови, и в этот момент страшно по-заячьи закричал кто-то у меня над головой!

   Одним резким движением я вскочил на ноги, собрал воедино разбегающиеся глаза и увидел, как окровавленный скелет улыбается страшно остатками зубов, мой взгляд скользнул ниже, я увидел торчащие из бешено колотящегося сердца и колыхающиеся шприцы, мазнул по суматошно работающим, брызжущим кровью остаткам лёгких, и тут он коснулся руки этого страшного невообразимого ужасного живого мертвеца, которая схватила под подбородок того самого толстенького оператора Грина, развернув его спиной к себе, пальцы второй руки нервно постукивали его по лбу.

   – Не надо, – мгновенно охрипшим голосом произнёс я, нетвёрдо стоя на шатающихся ногах, – не нужно, Асахиро! Не...

   И скелет, рассмеявшись страшным булькающим визгливым смехом, сделал руками одно-единственное короткое движение. Раздался лёгкий хруст, и бездыханное тело молодого парня мешком осело на пол. Скелет развёл руками, виновато улыбаясь, внезапно его взгляд коснулся моего лица, он вдруг поднял руки, будто защищаясь в испуге, задрожал, скукожился, съёжился и вроде бы даже всхлипнул. Тишина воцарилась мёртвая, я стрельнул глазами влево, вправо – лица у всех ошарашенные, напуганные, Грин чуть в стороне и позади меня замер с выпученными глазами, на лице выражение полнейшего недоумения. Скелет глянул на меня одним глазом из-под поднятых в защите рук, я окончательно растерялся...

   И в этот момент мощная длань разъярённого Грэя повергла его на пол, и этот будто стало отмашкой для старта: меня толкнули в одну сторону, в другую, завизжали, закричали, вопли испуганных хладнокровными жестоким и напрасным убийством людей заполонили весь зал, толпа из пары десятков человек, до того сгрудившаяся возле меня и наблюдавшая безмолвно за ходом реанимации, теперь бесновалась и кидалась из стороны в сторону, пытаясь одновременно и убежать, и скрыться, и защититься...

   Асахиро, рухнув на пол от удара Грэя, скрючился, собрался в клубок, поджав под себя все конечности, и завыл, как воют, наверное, одинокие путники, заблудившиеся ночью в лесу, полном голодных волков и прочей живности, зарыдал и заплакал, отмахиваясь руками и выставляя их так, будто собрался защититься от посягательств с моей стороны на свою жизнь. Мы с Грэем обменялись непонимающими взглядами, я подошёл к курьеру и присел возле него – следовало хотя бы вытащить шприцы из его сердца, однако Асахиро вдруг забился как дикая неприрученная птица в клетке, явно пытаясь отползти от меня подальше и укрыться где-нибудь, спрятаться...

   – Рухнула наша теория, Андрюха, – шепнул мне беззвучно Грэй, я едва успел вовремя поднять взгляд и прочесть это по его губам. – Придётся заново придумывать велосипед.

   – Опять?! – донёсся приглушенный рык за моей спиной, и я резко обернулся и встал, чтобы посмотреть, как наш ковыляющий генералиссимус из всех сил спешит к нам в обнимку с Эланой и её молодцами, тащащими на своих немаленьких плечах громоздкое реанимационное оборудование.

   Увидев сие зрелище, от которого содрогался пол и разбегались все окрестные тараканы, я понял, что всё, наше дело – труба, в очередной раз я оказался не в том месте и не в то время, и сейчас, невзирая на заслуги перед Отечеством, меня могут примитивно расстрелять или сделать внушение прямо на глазах у всей толпы, которая будет восхищённо внимать и даже похлопает в итоге в ладоши – от осознания всего этот у меня даже ресницы и брови заметно опали, были бы усы, они бы повисли как жалкие тряпочки. Но... Я недооценил Капитошкина.

   – Преображенский, почему всякий раз, когда происходит ЧП с курьерами, рядом непременно оказываешься либо ты, либо твоя загадочная тень?! – прорычал он мне в ухо, схватил за руку и демонстративно потряс её, сдавив пальцы.

   – Да откуда мне знать, Зизольдий Гурабанович?! – зашипел я ему в лицо в ответ. – Сами знаете: мне эта работа не особо и нужна, я бы и с театром не порывал, будь моя воля и голова на плечах. Видать, меня мама в детстве часто роняла, что у меня от рождения такой пунктик – влипать во всякие пакостные дела!

   – Помолчи! – рявкнул он тихо. – И моли Триединого, Преображенский, потому что от аналитиков Центра поступили такие интересные факты, которые могут положить крест на всю нашу дальнейшую деятельность. Понял?!

   Уставившись мне в глаза яростным испытующим взглядом, он молчал и лишь делал загадочный вид, а я как раз пытался понять: какое отношение услышанное имеет ко мне? У меня же алиби по поводу Ковалёва и Дегтярева. Или они ещё что-то накопать под меня смогли?!

   – Элана, как он там? – громко спросил Капитошкин, не оборачиваясь и продолжая буравить меня взглядом.

   – Он мёртв, Зизольдий Гурабанович, – раздался спокойный – чересчур спокойный! Неужто истерика близится? – голос нашего главного врача. Я против воли вытаращил глаза и едва не задохнулся от неожиданности: как мёртв? А инъекции? А био-стимуляция? – Инъекции помогли ему продержаться, возможно, они и удержали бы его в жизнеспособном состоянии, но мышечное напряжение и резкий скачок кровяного давления решили всё – сердце не выдержало нагрузки и разорвалось. Шоковая стимуляция его не спасёт, проводить её я не рекомендую – имеющиеся травмы и повреждения несовместимы с жизнью, их не залечит даже кольто и хроно-консервация.

   – Я всё понял, – кивнул Капитошкин. – А с Леонардо что?

   – Перелом шейных позвонков, – раздался холодный голос, – однако смерть наступила до этого в результате обширного инфаркта и внутреннего кровоизлияния в мозг.

   Капитошкин закрыл глаза и вздохнул, руки его мелко-мелко дрожали, лицо покрылось сеточкой мелких кровяных сосудиков, побагровело и налилось дурной кровью.

   – Я могу идти, Зизольдий Гурабанович? – спросила Элана, поднимаясь с пола.

   – Разумеется, – кивнул он. – Свободна.

   Она слабо улыбнулась мне, бросила последний взгляд, наши глаза встретились, я успел прочесть в них страшную усталость, тоску по ещё одному ушедшему в Вечность человеку, ненависть к своей работе и печальную обречённость, вызванную тем, что никто эту работу лучше неё делать не сможет. Я моргнул, посылая ей мысленную поддержку, пытаясь подбодрить и придать столь необходимых этой хрупкой нежной очаровательной милой женщине сил, она, кажется, поняла и почувствовала, потому что улыбнулась ещё раз, собрала своё оборудование и пинками вытолкала своих подручных из зала.

   – Бенефициус, какие обязанности выполнял Леонардо в последнее время? – тихо спросил Капитошкин, не открывая глаз.

   – Наладка СИГ-связи между БОГА и Главным терминалом, – подумав немного, ответил Грин. – Калибровка и фильтрация сигнала концентратора.

   Помолчав немного, он добавил:

   – Он вполне мог заменить меня у Главного терминала в случае чего... Хороший специалист... был. Впрочем, у меня здесь нет плохих специалистов.

   Капитошкин зло посмотрел на него, тяжело вздохнул и потоптался на месте, будто пытаясь что-то сказать и в то же время не решаясь сделать это. Его взгляд коснулся меня, перебежал на Грэя, Капитошкин скривил губы, однако Грэй лишь ответил ему презрительной улыбкой, затем остановился на Грине и снова вернулся ко мне.

   – Бенефициус, убери всех людей отсюда, – скомандовал он. – Пусть займутся работой. Вы, трое, останьтесь – разговор есть.

   – Ситуация уже приближается к критической, – хрипло произнёс Старик, дождавшись, когда столпившиеся вокруг нас работники Грина разошлись по своим местам, некоторые стали проверять состояние арок Врат. – Это уже четвёртый случай гибели курьера за этот месяц. Смерти Побережного нам чудом удалось избежать. Так больше продолжаться не может. Аналитики Центра требуют от меня отчёта касательно деталей дела Ковалёва и Дегтярева, я не хочу даже представлять себе, как они воспримут новость о гибели Асахиро. Мы полностью подконтрольны Центру, а посему, если его статистическая служба зарегистрирует очередной факт гибели, произошедший в этом месяце, то неизбежны проверки со стороны особых отделов Центра, по результатам которых многие из нас, боюсь, могут лишиться своего места, а не только лично я, как некоторым бы здесь хотелось.

   Капитошкин помолчал немного и, сложив руки за спиной, стал легонько покачиваться как маятник: вперёд, назад, вперёд, назад...

   – Официальная директива такова: в течение трёх дней мы обязаны предоставить всю информацию, имеющую даже самое незначительное отношение к гибели курьера, если такова, разумеется, произошла. Некрологи Ковалёва и Дегтярева с сопутствующими документами ещё не поданы, на очереди, я так понимаю, Асахиро... – Капитошкин помолчал секунду, закусил губу и как-то беспомощно посмотрел на нас и на два неподвижных тела на полу. – Сейчас я предлагаю такой вариант: срок повременить с отсылкой некрологов имеется... Посему я требую от тебя, Грин, тщательно проанализировать временной пласт, в который был отправлен Асахиро, результаты мне в кабинет, срок – сегодня, как можно скорее. Аластор, ты сделаешь снимок памяти Асахиро, проанализируешь его, результаты мне на стол, срок – до завтра. Элана, – Капитошкин коснулся маленького чёрного пятнышка на воротнике пиджака, активируя канал связи, – подготовь некролог Асахиро, срок тебе – до завтрашнего полудня, потом мне его на стол для визирования и печати... – Капитошкин отдышался и вытер вспотевший лоб, затем стрельнул глазами по сторонам. – Всем ясны поставленные задачи?

   Грэй и Грин кивнули, кивнул даже я, поддавшись коллективному эго, Капитошкин как-то нахохлился и пронзительно посмотрел на Грэя.

   – Трудные времена требуют крайних мер, – произнёс он загадочным и жёстким тоном, – а сейчас, как вы все понимаете, далеко не праздник. Я обязан уведомить о происходящем высшее руководство, решить эти вопросы непосредственно с самим Директором. Завтра утром я отправляюсь к нему на совещание. Со мной поедешь ты, Андрей, и глубокоуважаемый мистер Аластор Грэй. Сие не обсуждается и не комментируется. Я позвоню вам обоим сегодня вечером, сообщу о времени визита. А теперь за работу! – сообщил он грозно, развернулся и вышел из зала, плотно притворив за собой дверь.

   Я посмотрел ему вслед, говоря самому себе, что отныне следует мне начать привыкать к новому Старику, который почти не плюётся, слова не путает, не мямлит под нос, а говорит чётко, спокойно и лаконично, сухо подчёркивая и в достаточном свете обрисовывая детали, предназначенные для огласки. Что ж с одной стороны это хорошо – я всегда любил и уважал крутых грозных начальников, от одного окрика которых даже мухи встают по стойке "смирно" и рассчитываются на "первый, второй", любил и уважал их, наверное, потому что сам в душе был таким: суровым, строгим, но справедливым. С другой стороны, похоже, мне придётся переучивать себя с самого ноля – за тот срок, что я знал нашего Старика, я успел основательно привыкнуть к мелким неприятным "бонусам" общения с ним, кажется, без них я буду слишком серьёзно воспринимать его, а так, глядишь, дело докатится до того, что я на работу стану ходить как на работу, а не как в милый славный приют для душевнобольных. Тяжёлый выбор, что предпочесть? За советом я решил обратиться к Грэю, обернулся, заранее открывая рот для вопроса, и вдруг осёкся, насмерть перепуганный.

   Его лицо было белым от непонятно откуда взявшегося чувства страха, а выражение обречённости, панической тоски и ужаса напомнило мне лица людей, попавших в западню и не знающих, как из неё выбраться.

   – Грэй, – позвал я тихонько, но он не отреагировал. Его кулаки сжимались и разжимались нервно, губы еле заметно дрожали, а глаза... Глаза напугали меня больше всего.

   В них не было ничего кроме страха и бессилия перед неизбежным.

Глава 17

   Мне снился Капитошкин... Всю ночь. И это было ужасно. А хуже всего было то, что это оказался никакой не пророческий сон, не колдовской, ни хоть самую малость разъяснительный – если бы! Мне снилась самая обыкновенная белиберда из разряда дешёвого кризисного жанра, в котором все так просто обожают посудачить об очередном конце света. Проснулся я с больной головой и сразу возненавидел всё на этом свете, что только может меня окружать, мне сильно захотелось подыскать себе пару "чёрных, растоптать их с наслаждением, а после спокойно пойти пить чай, выплеснув из себя все негативные эмоции. Этой ночью я чувствовал себя как принцесса на горошине, которой вдобавок ещё и приснился бредовый кошмар: спать было чертовски неудобно и непривычно, потому что одеяло никто с меня не стаскивал, не лягался в ответ на мои нежные прикосновения, не ворочался и не шебуршался под боком, умудряясь за минуту раз двадцать повернуться туда-сюда; никто не будил среди ночи, желая поделиться со мной любовью ко всяким необычным фруктам, которые почему-то хочется именно сейчас и плевать, что их и в сезон фиг достанешь; никто не пихал локтём, желая узнать моё мнение по какому бы то ни было дурацкому вопросу – словом, я всю ночь чувствовал себя как не в своей кровати, а потому, ясен пень, не выспался и был зол как орда крестоносцев, ворвавшаяся после долгой изнуряющей осады в город, из которого отступающие жители успели вынести всё до последней крупицы золота. Вдобавок перед сном мне позвонил Старик, но, увы, не с пожеланием доброй ночи, а с примитивным намерением напомнить мне, что сегодня на работу опаздывать никак нельзя...

   Я сжал кулак и от души дал им в стену, потом ещё раз и ещё. Уже чувствуя, что ещё немного, и она пойдёт трещинами, я внезапно успокоился, выскользнул из-под уютного и любимого одеяла, быстренько запахнулся в лежащий в изголовье халат и попёрся в ванную приводить себя в порядок.

   – ЭлИн, вскипяти чайник и разогрей духовой шкаф, – буркнул я брюзгливо себе под нос и поглядел на себя в зеркало – ох, лучше б я этого не делал! Такого красавца как я сейчас даже в зоопарке показывать нельзя – дети будут пугаться.

   Не глядя схватив щётку и зубную пасту и от души надеясь, что не перепутал её со средством для удаления нежелательных кожных утолщений вроде мозолей и прочего, которым пользовалась Шела, я сунул щётку в рот и начал полировать свои тридцать два друга – визитную карточку самого себя. Через несколько минут их ослепительный блеск вполне можно было перепутать с сиянием во мраке космоса какой-нибудь небольшой звезды. Полюбовавшись на творение своих рук, я кинул щётку и пасту на полочку и неторопливо умылся, содрогаясь от прикосновения холодной воды, однако принципиально не желая воспользоваться тёплой – с утра следовало проснуться и взбодриться, а не разомлеть и раскиснуть, и для этого холодная вода подходила лучше всего. Фыркая как мокрый волк, я торопливо растёрся жёстким полотенцем, с сожалением посмотрел на душ – его-то как раз и не хватало, однако времени не было на его принятие, тем более Капитошкин не поверил вчера моим клятвенным заверением, что я не забуду и не просплю – правильно сделал, конечно, потому что я проспал – и грозился позвонить мне ещё раз утречком пораньше, чтобы снова напомнить; принимать же звонок, ополаскиваясь в душе, было бы верхом нарциссизма, нигилизма и прочего идиотизма, а я себя идиотом никогда не считал. Поэтому я выскочил из ванной комнаты, замотал пояс халата вокруг шеи наподобие шарфа и бодро поскакал на кухню, где уже начинал петушиным жизнерадостным криком встречать утро мой самый драгоценный чайник на свете. Выключив под ним огонь, я сунул любопытный нос в духовой шкаф, оттуда на меня пахнуло таким жаром, что я моментально обсох и едва не закучерявился – великолепный обогреватель получился, а Шела всё недоумевала: почему я к центральному отоплению не подключён. Угу, да, знаю я наше марсианское отопление... Видел довоенные водородные птицами обгаженные котлы, которые, видимо, из-за этого только и не разваливаются. Обойдусь я и без такого "тепла". Тем более делов-то – духовку включил на прогрев и обогревайся, для себя любимого, не жалко.

   Быстренько сварганив несколько бутербродов, я сунул их в духовой шкаф, а сам запустил руку в один из шкафов, в глубине которого за многочисленными банками, склянками, бесполезными и дурацкими сервизами, наборами посуды прятал от вечно любопытный и жадной до всего наилучшего Шелы, от вечно голодных гостей и приятелей и, наконец, от неугомонного себя самое драгоценное – золотую чайную смесь, которую с трудом оторвал на одном из аукционов, заплатив за неё немыслимые баснословные деньги, но... Она себя оправдала со всех сторон, не понадобилось даже повода искать в ней насильно какой-нибудь плюс, выгодно отличающий её от всех остальных; она воистину была бесподобна: более десятка чайных сортов было строго отобрано, дозировано и смешано в настолько идеальной пропорции, что вкус её завораживал, увлекал в страну грёз и мечтаний, разгонял даже самые тяжёлые и седые тучи над головой, уносил прочь грусть, тоску и печаль, наполняя сердце радостью, теплом и пониманием того, что какая бы хреновая ни была жизнь, радуйся тому, что ещё жив, что ещё борешься, а не отдаёшься в руки Гадеса. Лучшим из всего, что я когда-либо пробовал, было это зелье, потому, наверное, я и хранил его подальше ото всех, прятал, не потому что жадничал – нет! – а просто потому, мне казалось, что твои маленькие слабости и чудодейственный эликсир от них должны быть известны исключительно тебе, есть в жизни у каждого некие заповедные тропки, по которым следует гулять исключительно в гордом одиночестве.

   "Дар пяти стихий", – как несколько пафосно выражались когда-то древние китайцы, истинные знатоки и ценители чая, упал в заварничек; напевая себе под нос какую-то гремучую мелодию, я аккуратно налил туда кипяток – прошла минута с момента закипания, температура воды идеальна для того чтобы не угробить сверхтонкий изящный вкус и букет – накрыл крышечкой и заглянул в духовой шкаф.

   – Вы мои хорошие, – бормотал я, вытаскивая из него разрумянившиеся, прямо дышащие горячие бутерброды, – вы мои пышные, вы мои замечательные...

   Заткнувшись, я выключил духовку, повесил на крючок рукавицы и втянул носом аромат – м-м-м... В желудке сразу заквакал митинг голодных лягушек, но я решил обождать немного и разогреть ещё немного жаркого с соусом, который ещё тогда приготовила дожидавшаяся меня Шела. Мурлыча что-то себе под нос – и куда только подевалась моя утренняя злость и раздражённость не выспавшегося человека? – я быстренько отрезал себе кусочек мяса, полил его соусом и грохнул на небольшой противень, засунув его опять же в духовой шкаф, после чего довольно потёр руки – намечался неплохой завтрак.

   – ЭлИн, милая, который сейчас час? – лениво поинтересовался я.

   – Половина девятого по местному времени, – ответила она и, подумав немного, добавила: – До момента времени, указанного вчера вашим начальником, осталось три часа.

   – Спасибо тебе, родная моя, – умилился я, с любовью глядя на бутерброды. При моей нелюбви к проволочкам и с привычкой делать всё быстро, три часа для меня – это всё равно, что три недели для остальных, целая куча времени. Спросите: почему я тогда опаздываю постоянно на работу? Отвечу – из принципа. Для меня явиться вовремя на работу – значит признать её официальной работой, где я тружусь в поте лица и отрабатываю свою кровную зарплату и нечастые премиальные. А так мои опоздания, легкомысленное отношение и безалаберность и тунеядство – неплохие способы напомнить себе, что всё вокруг – как бы игра, а рабочий день – это всего лишь новая серия из приевшегося но всё ещё любимого семейного сериала. Пока так относишься к этому священнодействию – беготне за любимым начальником и изображению стахановского труда – чувствуешь себя более-менее человеком, а не рабом на службе у тех, кто обещает вознаграждение за твой по сути дела бесплатный труд.

   Духовой шкаф пиликнул, я подскочил к нему, запустил руки в его огнедышащее чрево и извлёк оттуда тарелку с парующими и испускающими такие ароматы кусочками мяса, что едва не начал грызть воздух. Торопливо поставив тарелку на стол, я придвинул ближе бутерброды, заглянул в заварничек – ага, ещё минуты три-четыре можно подождать – вооружился ножом и вилкой и как голодный волк набросился на еду.

   – Приятного аппетита, Андрей, – мягко пожелала мне ЭлИн, я в ответ что-то промычал с набитым ртом, помахал вилкой и услышал в ответ серебристое журчание её нежного как мягкий перезвон колокольчиков или пение ручейка по камням смеха.

   Завтрак был умят за пару минут – вот уж не думал, что я настолько голоден. Откинувшись на спинку кресла, я довольно вздохнул, отодвинул тарелки и придвинул к себе чашку и заварничек. Открыв крышечку, я втянул носом аромат и у меня в голове аж посветлело, и птички зачирикали, сидя у меня на извилинах. Покрутив головой и ища взглядом одну вещь, я заглянул под стол, посмотрел на полочках над ним, засунул нос в ящики...

   – Под подоконником на тумбочке, – подсказала ЭлИн.

   Отодвинув занавеску, я и впрямь обнаружил искомое – баночку с мёдом, которую мне подарил Кузьма, у которого дядя признанный заслуженный бортник, у него сотни гектаров земли во владении на Марсианском Среднем Поясе, вот и снабжает любимого племянника мёдом, а тот его нам раздаёт под настроение.

   – А тебе чайку не налить? – спросил я у ЭлИн, кладя в чашку две ложки мёда вместо сахара (сахар нельзя! Это гибель для организма, а для чая в особенности) и наливая сверху заваренный чай.

   – Я бы с удовольствием, но... – раздался её разочарованный голос, и я в очередной раз подивился тому, как далеко эта милая виртуальная девочка зашла в общении со мной, пусть даже это всего лишь виртуальный интеллект. – Простите меня, сэр.

   – Ты так говоришь, будто я прямо сейчас за твой отказ перезагружу блок управления, – поморщился я. – Без обид, тем более что как бы ты, интересно, смогла это сделать?

   – Да, сэр, – раздался её неопределённый ответ.

   – Ты опять?! – возмутился я, угрожающе нацелившись куда-то в сторону комнаты вилкой.

   – Прости, Андрей, – быстренько поправилась она, и я успокоился, заодно мысленно погладил себя по голове – какой я замечательный генерал, оказывается, ну прям настоящий полковник.

   С наслаждением вдохнув вздымающиеся к небу ароматы коренного жителя страны волшебных драконов и тысячи тысяч оттенков вкуса, я торжественно пригубил сей божественный, будто посланный людям из великого и непознанного Космоса для их вознесения, одухотворения и достижения совершенства напиток и едва не поплыл. Всё закачалось перед моими глазами, окружающая меня обстановка сплясала джигу, лихо крутанула ляжками, ещё немного, и я бы брыкнулся на пол собственной кухни с блаженной улыбкой на лице от приобщения к пусть даже мизерной но всё равно завораживающей доли небесного богатства, плода любви Земли и Неба, над которым сплясал свой весенний танец красный дракон.

   К счастью для меня – пол у меня дома крепкий, выложен на кухне из тёплых мраморных плит, так что сей кратковременный полёт вниз привёл бы к возникновению немаленькой шишки – я вовремя очухался и схватился за стол, предупреждая падение, после чего помотал головой, взбалтывая мозги, и с уважением посмотрел на чай – надо признаться, отвык я от по-настоящему нормального чая, благо этот редко пью, лишь в исключительные моменты жизни.

   – Андрей, прости, но здесь вызов в режиме ожидания, – раздался мелодичный голос ЭлИн как раз, когда я после первой не слишком удачной попытки сделал ещё пару глотков, ощутил на губах долгоиграющее очарование мёда и расцвёл от наслаждения.

   – Кто посмел? – пробурчал я уныло, всё хорошее настроение мигом испарилось – я догадывался, кто мог позвонить мне именно сейчас и чего потребовать.

   – Капитошкин Зизольдий Гурабанович, – оттарабанила ЭлИн, и я громко с волчьим подвыванием зевнул – сразу захотелось спать, захотелось лечь в кровать, укрыться одеялом, свернуться в клубочек и мирно дрыхнуть триста лет, пока какой-нибудь принцессе не приспичит меня поцеловать. – Принять вызов?

   – Ну разумеется, – пожал я плечами. Даже на том свете я от этого плешивого динозавра, уверен, не отдохну. Зуб даю, он и там меня найдёт, чтобы как и при жизни озадачить проблемами, заплевать всё лицо и потребовать "Сокр-р-ратить!" и "Прекр-р-ратить!", жуя при этом свой вечно слюнявый язык... О! – меня осенило. – ЭлИн, милая, прими вызов, заблокируй видео-связь, оставь только звуковой канал и наложи на его линию звуковую матрицу "Рабочая атмосфера-3".

   – Как скажешь, – мурлыкнула она, и в ту же секунду я услышал недовольное ворчание, казалось, только проснувшегося и мучающегося с похмелья бассетхаунда.

   – Доброе утро, Зизольдий Гурабанович! – гаркнул я, делая несколько быстрых глотков и с наслаждением ощущая, как у меня внутри загорается солнышко, своим теплом согревая весь мой высококачественный ливер.

   – Доброе утро, Андрей, – пробурчал он ворчливо. – Что у тебя случилось? Почему так долго вызов не принимал? Опять спал?

   – Как можно, Зизольдий Гурабанович?! – воскликнул я возмущённо и провёл кончиком языка по губам, чтобы в как можно более полной мере ощутить уникальнейший привкус домашнего настоящего мёда, а не той пурги, что сейчас повсеместно продаётся и распространяется компанией "Синтефуд" под его видом. – Вот небольшая неисправность приключилась, я как раз её устраняю. Полночи, между прочим, устранял! Поэтому мне как Герою труда просто положен отгул за ударный труд на нивах частной собственности.

   – Ты совсем обнаглел, Преображенский, – вздохнул Капитошкин. – Может тебе ещё отпуск с двойной ставкой предоставить?

   – Был бы рад, – осторожно ответил я, зная, что у Старика собственные представления об отпусках и отгулах – по его глубочайше обоснованному всеми несуществующими законами на свете мнению работник должен боготворить работодателя за то, что тот даёт ему возможность на себя работать, а потому отпуск – это уже достаточная награда за его труд, который практически даже можно и не оплачивать.

   – Ты всегда всему рад, – обвиняющим тоном заявил этот "громозека". – И выключи, наконец, это дурацкое звуковое сопровождение, я и так знаю, что ты всю ночь дрых как коней продавши.

   Подумав немного, я решил не рисковать и послал мысленную команду ЭлИн, чтобы она отключила звуковую матрицу, твёрдо решив для себя, что за эту отповедь я Старику ещё подлостей в носки накидаю.

   "Чтоб к тебе в гости все родственники сразу нагрянули, – прорычал я мысленно, – чаю не дают попить спокойно. Изверг...".

   – Андрей, ты помнишь, надеюсь, что сегодня важная встреча? – спросил Капитошкин чуть спокойнее.

   "Восемь", – вздохнул я, мысленно подсчитав количество его вчерашних напоминаний.

   – Конечно, помню, Зизольдий Гурабанович, – ответил я как на присяге, которую в жизни никогда не давал. – Я уже, можно сказать, при полном параде...

   – Вот только попробуй заявиться сегодня на фирму как обычно: в куртке, рубашке и штанах спортивных! – рыкнул он строго. – Чтоб действительно при параде был!

   – Зизольдий Гурабанович, ну вы ко мне совсем как к малому дитяти, – обиделся я. – Чай не лаптем щи хлебаем, чай соображаем, что к чему.