Текст книги "Курьер. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Владислав Покровский
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 61 страниц)
Дегтярев всхрапнул и бросился на меня, раскинув руки в стороны, будто намеревался обнять. Я сильно сомневался, что, окажись я в его объятиях, смогу вырваться оттуда не покалеченным, – парень, похоже, переступил порог вменяемости и сейчас пользовался силой, что сокрыта в нас до поры до времени.
В ногах отчаянно зачесалось, мне жутко захотелось дать дёру, однако я встал на пути Дегтярева, собравшись, сконцентрировавшись, скрутив все мышцы и остатки сил в один тугой узел, готовясь. Он уже совсем рядом!.. Остался ещё шаг... Я привычно качнулся в сторону, надеясь пропустить его и подсечь, однако на меня будто ураган налетел: жестокий и молниеносный удар под ложечку, два удара по рёбрам, от которых они у меня затрещали. Я развернулся, изгибаясь в уклонениях, уходах, однако вслед за первыми последовал коварный удар под коленную чашечку, я сразу охромел, не успел с пируэтом, и Игорь, схватив меня за волосы и воротник куртки, швырнул через себя, сразу же прыгая сверху в добивающем ударе.
"Нифига себе ириска!" – мелькнуло в мыслях, я резко перекатился в сторону, уходя от страшного добивающего удара ногами, сгруппировался и изящным прогибом вскочил на ноги, ныряя влево, вправо и уходя от его суматошных взмахов. Уловив момент, я скользнул назад, крутнулся в сложном повороте, куртка как пёрышко слетела с меня и хлёстко ударила Игоря по лицу, тот инстинктивно отшатнулся, я прыгнул вперёд как тигр, выбрасывая вперёд руку с растопыренными пальцами. Удар пришёлся Дегтяреву в лицо, он захрипел и едва не закричал, отшатнувшись назад и очумело мотая головой, ослеплённый. Я моментально сменил стойку, финт "Два шажка", потом вольт, и моя ладонь, сложенная лодочкой, огрела Игоря по щеке, его голова мотнулась вправо так резко, что мне показалось, что ещё немного, и она оторвётся. Я отступил назад, глядя, как он пытается собрать воедино разбегающиеся глаза и сфокусировать расплывающийся взгляд, и тут вдруг вспомнил о больном колене. Мой взгляд мазнул по лицу Дегтярева, я убедился, что его временно можно не кантовать, и присел, вытянув ногу с больным коленом. Ощупав его, я убедился, что до свадьбы, в принципе, заживёт, сейчас сделаем укольчик, палец коснулся одного из символов на панели активатора, миг ожидания, короткая слабая боль, и по телу пошла тёплая волна стимуляторов, и всё, и можно бегать и прыгать без опаски дальше.
Краем уха я уловил неясный непонятный еле различимый шорох и поморщился: и что теперь с этим чудом делать? Оставлять здесь нельзя, он мне жизни не даст, таскать с собой... Гм, это он сейчас оглушён "лодочкой", а что будет, когда очухается? Он, похоже, совсем умом двинулся на гибели любимого наставника и окончательно с катушек съехал, когда я ему ножи в плечи вогнал. Не везёт мне в последнее время: Побережный с его причудами, этот ещё с непонятными и необоснованными упрёками, Капитошкин с его загадочным поведением... Я не успел додумать, потому что...
– Сдохни, нацистский ублюдок! – прогремело за спиной.
Я вскинул голову, выпрямляясь в защитной стойке, и успел увидеть, как...
Как...
Как рассекает лезвие ножа натянутую кожу на горле Дегтярева, как брызжет кровь из рассечённых артерий, как его голова запрокидывается назад, оттягиваемая за волосы, как сипит всасываемый воздух в рассечённой гортани, как вспыхивают последним светом уходящего солнца его глаза, и как обмякает и оседает его тело, удерживаемое рукой в белой куртке с выцветшей нашивкой "USA" и орлиной головой.
– ИГОРЬ!!! – закричал я страшно, замирая от страха, ужаса и слепой надежды на то, чего уже никогда бы не случилось. Фонтанчик крови ударил последний раз, забрызгав всю землю вокруг тела, затем опал, тело дёрнулось и мешком осело на землю, я проводил его безумным взглядом.
– Нет... – прошептал я непослушными губами, глядя, как оно валится в грязь.
– Нет... – повторял я, поднимая руки и касаясь лица скрюченными пальцами.
Великий Космос, как много смертей! Да кто же я в конце-то концов?! Ангел смерти?!
Мой голос задрожал и сломался, я едва не рухнул на колени, протягивая к Игорю руки.
– Нет... – прошептал я, закрывая глаза и дрожа и всхлипывая. Твою мать, только истерики не хватало!
– Руки вверх, фашистская погань! – гаркнуло злое, и я поднял взгляд, открывая глаза.
Передо мной стоял солдат союзников, весь перепачканный, грязный, в крови, лоб и ухо его были перемотаны грязной и окровавленной тряпкой, каска на голове сидела криво, ремешок был порван. Он стоял передо мной, что-то непрерывно жуя и сплёвывая, и целился мне в грудь из винтовки, которую держал довольно ровно – ствол не колыхался.
– Подними руки, тварь! – закричал он и нажал на спуск, опустив ствол. Пуля ударила у моей правой ноги, и я рефлекторно отступил.
– Танцуй, ублюдок нацистский, танцуй! – рассмеялся он хрипло и ещё раз нажал на спуск.
Кровь во мне взбурлила, огненной волной она хлынула в мозг, не помня себя от ярости, я прыгнул на него, желая лишь одного: чтобы он умирал медленно. Солдат успел ещё раз нажать на спуск, пуля мелькнула у самой груди и, отклонённая кинетическим экраном – ура, заработал! – срикошетила и ударила в стену дома неподалёку, но это был его последний раз, когда он пытался убить человека. Рукой схватив ствол винтовки, я ударил им его по лицу, солдат закричал, выронил оружие, я поднырнул по его удар, скользнул за спину, приседая, и вбил указательные пальцы в особые точки на пояснице. Ноги отнялись моментально, не ожидавший этого солдат рухнул на колени, а я встал, перекинул через него ногу, схватив его рукой за челюсть и сдавив её, примерился и обрушил сложенные клювом пальцы на один из позвонков, продавливая его. В спине хрустнуло, солдат завыл и задёргался, я уложил его на спину, присел над ним на корточки и заглянул ему в глаза. Пылавшие храбростью и безумством войны, когда нож резал горло Дегтяреву, сейчас эти глазёнки не выражали ничего, кроме тупого животного ужаса и страха, и безмолвной мольбы о пощаде, однако я не намеревался её давать. Когда угодно, но только не сегодня...
– Ты убил одного из лучших людей в этом проклятом мире, – душевно улыбнувшись, обратился я к солдату. – Убил его грязно и хладнокровно, как свинью на бойне. Этот человек был моим хорошим знакомым, а теперь его уже нет. За это, – я говорил холодной и спокойно, ни грамма лишних эмоций, обращаясь к нему специально так, чтобы он меня понял, – ты сам будешь умирать долго и мучительно: сначала у тебя начнёт сильно болеть голова от нехватки крови, затем начнёт отмирать мозг, когда ему будет уже совсем недалеко до конца, ты испытаешь такие страшные муки, что я даже не стану их описывать. У тебя всё впереди и целая куча малоприятных ощущений, так что отдыхай, парень.
Я похлопал солдата по щеке, встал и подошёл к телу Дегтярева, коснулся его кончиками пальцев, закрыл глаза, отдавая последние почести хоть и тупому как валенок но честному и преданному человеку, который не поленился и не испугался сунуться вслед за наставником в ад его работы, а затем за мной, чтобы отомстить за то, что я, как он считал, убил его. О Триединый, в такие моменты я сам начинал верить в то, что мог это совершить.
"Господи, – я провёл пальцами по волосам Дегтярева и вздохнул прерывисто, стараясь не выронить даже скупой мужской слезинки, – он же ещё совсем ребёнок... Жить бы ему да жить ещё лет двести-триста, ан нет, по-другому всё судьба решила. И как так жить с такой вот судьбой?". Я вздохнул ещё раз, затем пробежался пальцами по панели активатора, повинуясь команде, одно из креплений отстегнулось, модифицировалось, по нему побежали огоньки, я взял его и застегнул на руке Дегтярева. Мелькнула крамольная мысль: а если воспользоваться противоходом? Я встрепенулся и задумался, потом прикинул время, поразмыслил, обдумывая варианты, и сам себе покачал головой печально – не выйдет. Сразу в таком случае надо было действовать, а не устраивать спектакли с обездвиживанием и разговорами с заламыванием рук. Более трёх минут прошло, а такое время генераторы Грина на противоход не потянут, даже если засунуть их в марсианские ледники. Я со злостью стукнул кулаком по земле: ну чем я думал, идиот?! Лишняя минут времени, и Игоря можно было бы спасти, он правда так и остался бы невменяемым дурачком, но он бы жил! Жил!! А вернуть личность не так уж и трудно – я почему-то на это очень надеялся...
– Грин", – позвал я.
"Слушаю", – его резкий быстрый ответ немного привёл меня в чувство, следовало сообразить, что следует говорить, а о чём умолчать, однако соображалка работала худо, в голове всё проносились перед моим внутренним взором то образ Дегтярева, лежащего в том полуразрушенном доме, то образ Ковалёва, когда мы с ним ещё более-менее нормально общались, то образ ножа, вспарывающего миллиметр за миллиметром тонкую кожу горла, то выражение лица Игоря, когда он перешагнул за моральный край человечности. Всё это вместе, вдобавок ещё и нехватка сил как физических, так и духовных отнюдь не способствовали быстрому прогрессу моего "могучего" интеллекта.
– Дегтярев мёртв, – выдавил я, помолчав немного.
"Как?" – раздался спокойный вопрос, слишком уж спокойный для излишне впечатлительного и легко возбудимого Грина. Секунду, а не с Мариком ли я случайно разговариваю?
– Убит. Ему перерезали горло, – констатировал я очевидный факт, глядя, как корчится в страшных судорогах парализованный терзаемый мучительной болью солдат. – Я не успел и не смог помочь, он набросился на меня и чуть не обездвижил. Его убил представитель этой эпохи...
"Хреновые дела начинаются, – вздохнул Грин – всё-таки Грин, не Марик, вздыхать этот электронный гений пока ещё вроде бы не умеет. – Ковалёв убит, Дегтярев мёртв... Что происходит, Андрей?".
– Хотел бы я знать! – вяло огрызнулся я. – Меня этот вопрос терзает уже давно, да вот только ответа на него хоть капельку вразумительного я пока ещё не нашёл. Всё, что есть, – куча бесполезных лишь запутывающих дело фактов, в которых сам шайтан ногу сломит и язык узлом завяжет.
"Каково! – удивился Грин. – Прочувствованный монолог, сразу видно: здорово тебя допекло. Андрей, я тебе скажу одну вещь по поводу Дегтярева: ты сам знаешь, что координаты темпорального потока, куда мы забрасываем курьеров, конфиденциальны, однако Дегтярев их требовал, причём весьма настойчиво. Уже тогда он показался мне каким-то чрезмерно взбудораженным и настойчивым, поэтому координаты я ему не дал. Так вот ты представляешь: он обратился к Грэю, и тот их ему дал! После этого Дегтярев самовольно запустил генератор и отправился к тебе, намереваясь что-то выяснить, какое-то дело, как он говорил... Вы, я так понял, выяснили?..".
-Увы, да. Выяснили... – хмуро подтвердил я, отметив любопытную деталь и сделав зарубку в памяти, чтобы не забыть.
"Слушай, Преображенский, а это случайно не ты его?.. А?.." – раздался у меня в сознании доверительный шёпот.
– Беня, ты за кого меня принимаешь?! – вскипел я возмущённо.
"Не смей! Называть! Меня! БЕНЕЙ!!! – заорал его голос в моей голове, и я поморщился. – За кого принимаю?! За наглого, нахального молодого балбеса, который изредка вдруг с бухты-барахты ни с того ни с сего становится похож на человека".
– Заканчиваем разговор, – я закрепил покрепче браслет на руке Дегтярева, встал и потянулся, мышцы сладко застонали и доверительно сообщили мне, что вполне способны выдержать ещё парочку кроссов. – Забирай его на фирму, ориентир – темпоральный браслет моего активатора.
"Ты снял свой браслет?! – возопил он возмущённо. – А как прикажешь тебя забирать?!".
– Есть модуляции констант-сигналов, – резко ответил я. – Есть координаты маяка, к которому я приближаюсь. Воспользуйся любыми из них. Всё. Закончили разговор.
"Обидели мышку – написяли в норку, – успел услышать я. – Не обижайся, Преобра...".
И я разорвал связь. Не люблю хамства, когда оно направлено на меня и моих близких, даже если оно и за дело, собственно говоря. Балбесом я себя, разумеется, не считал, но вот наглым и нахальным быть, ежели оно в меру, конечно, – это святое.
Я посмотрел поверх крыш домов, заходящее солнце окрасило небо в изумительный багрово-красный цвет, к которому примешивались, растворяясь в нём, чёрные дымы пожарищ и огня войны, разгоревшейся в городе и во всё мире. Казалось, над домами зависли столбы торнадо, густые клубы дыма в безветренной атмосфере клубились, вытягивались в колонны, дрожали, пятная собой чисто безоблачное небо.
Я переёл взгляд на Дегтярева, его мёртвое тело, ничком распростёртое на залитой кровью земле, вдруг стало понемногу расплываться, терять свои очертания, темпоральный браслет на его руке вспыхнул огоньками, засиял, засверкал, от него пошёл чистый белый свет, заволакивающий пространство вокруг наподобие тумана. Я сглотнул и отвернулся, следующую за всем этим ярчайшую вспышку, которая поглощала в себе и растворяла любые материальные объекты, перекидывая их в ирреальный темпоральный Поток, не выдерживали даже тренированные и модифицированные специальными мутациями глаза курьеров.
Не собираясь более терять ни минуты, я развернулся и побежал. Взметнувшись одним прыжком на крышу одного из близлежащих домов, я понёсся стрелой, едва успевая вовремя замечать, куда поставить ногу и где посильнее оттолкнуться. Мозг отключился от оперативного управления, занявшись оплакиванием Дегтярева и перевариванием информации, полученной от него и от Грина, вместо него за штурвал в моей голове встало подсознание, и я отпустил тормоза, доверившись инстинктам и рефлексам.
"Итак, я убийца... – думал я, перепрыгивая с крыши на крышу, пробегая по парапетам и перелетая в длинных прыжках через широкие улицы. – Какая прелесть, блин! И что дальше? Даже если у Дегтярева нет... не было, – поправился я, – доказательств, а их у него, наверняка, не было, всё равно его версию наверняка пустят в обработку, и тогда несколько бессонных ночей во временном изоляторе мне обеспечены. Но ведь я не убийца! Не убийца!! – с лёгкой руки Игоря, впрочем, я сам в это уже начинал верить: мой бич – излишняя впечатлительность, хотя я не особо люблю об этом распространяться. – К смерти Ковалёва я не причастен, но ведь Дегтярев говорил, что видел именно МЕНЯ! Но как он мог меня там видеть, если я в этот моменты был у себя дома. Я, конечно, ни на атом ему не верю, но ведь не с потолка же он это взял! Бред какой-то...".
Я перелетел через ещё одну широченную улицу, схватился рукой за свисающий с крыши полуразрушенного дома канат и по нему съехал вниз на дорогу, оглянулся, прощаясь с городом, в котором вместо привычной работы получил кучу дополнительных загадок и вопросов, посмотрел, как кружатся над его центром самолёты, как взметаются клубы пыли, дыма, огня и развороченной земли под очередными взрывами, как грохочет в отдалении гул и рокот стрельбы, разрывов, тяжёлых выстрелов, мысленно послал обе воюющих стороны подальше – как выражался мой старый приятель: "Война войной, а девки по расписанию!". Кто бы ни победил, всё равно будет мародёрство, будут убийства, будет насилие и грабежи, и как всегда мирное население больше всего именно на своей шкуре ощутит горький кровавый вкус войны. Когда-то я долго думал, почему возникают войны? Если сталкиваются режимы или интересы, то пусть и дерутся меж собой лидеры этих режимов и сторонники их интересов! А потом понял: война внутри нас. Мы стоим на границе падения и возвышения, жадность, желание иметь больше, чем то нужно, жажда крови и насилия горят внутри нас – это от Безымянного. Но моральный закон, который заставляет нас опустить оружие, нацеленное в грудь соседу, у которого откормлены жена, две дочки и три коровы, – это от Триединого, Тресветлого. Все мы слишком сложные существа, на нас лежит величайшее проклятье и дар одновременно – свобода выбора; то, как мы ей пользуемся, определяет нашу дальнейшую судьбу. Кто убивает, грабит, насилует, получая от этого истинное удовольствие, того в конце концов пожрёт Зверь, рвущийся на волю в каждом из нас, и он погибнет, потому что другие люди не могут жить со зверьми. Кто убивает по приказу, ненавидя внутри себя это чувство, кто давит в себе жажду смерти, крови, ему не гарантировано перерождение, но он остаётся Человеком, хозяином всего сущего и самого себя.
Я постоял так ещё минуту, закрыв глаза и раскачиваясь в такт неизвестной мне мелодии, которая пришла вдруг из пыльных глубин и уголков моего сознания, затем развернулся и побежал по дороге, зорко глядя себе под ноги и успевая замечать всё вокруг, поминутно сверяясь с внутренним компасом, – маяк был уже недалеко.
"Грэй... – эта мысль не давала мне покоя, терзала и трясла синапсы, никак не желая успокаиваться. – Зачем Грэй дал Дегтяреву мои координаты, если ему до этого в них отказал Грин? Неужели этот "супермозг" не видел, в каком состоянии находился Игорь? Или Дегтярев ему по ушам поездил, пока Грэй разбирался с Ковалёвым. Мутно как-то получается... Нестыковки здесь: везде "зачем" да "почему"...
Мозги закипали от обилия загадок, для более-менее нормальной их работы мне требовался Альберто, его кресло, его камин и его коньяк, можно даже без Шелы, потому что у меня никак не получалось увязать воедино смерть Шамрина от руки "чёрного", которую по словам Грэя подстроил Капитошкин, покушение на Побережного, целую кучу "чёрных", которые охотятся, как выяснилось, и за мной тоже, сфабрикованный некролог, ударные поиски "крота" на фирме, лихую смену типов поведения Старика, слова Дедушки о прообразе и испытаниях, а теперь ещё и смерть Ковалёва и Дегтярева. "Прибавить к этому слова Игоря, что я ещё и убийца, – мрачно подумал я, – и вообще получается фирменный винегрет. Чёрт, неужели Грэй действительно дал ему эти координаты?!". Мистика какая-то... Связать все ниточки воедино у меня не получалось, и я сильно сомневался, что выйдет, веник получался порядочный и усердно подметал мне мозги, вытесняя прочь все остальные мысли. Я уже жалел, что ввязался в этот непонятный круговорот событий, моя игра получалась обкусанной и обрезанной, свободу полёта стискивала куча загадок, мозаика была выложена по краям, в центре оставалось агромадное белое пятно, даже простые очертания которого было трудно угадать. Я здорово надеялся, что Грэй мне поможет в этом разобраться, кажется, я действительно научился и слышать, и слушать, и даже махать лапками и хвостиком в унисон, лишь бы мне всё рассказали и подробно объяснили. О! Я вспомнил ещё одну немаловажную деталь. Интересно, откуда у меня на счету вдруг появились деньги, причём их солидная сумма? Спрашивать у двух главных претендентов на это я как-то стеснялся, не люблю публично блистать своим тупоумием...
Вдруг я оступился, зацепившись носком за еле заметную кочку, нырнул в сторону, восстанавливая равновесие, и услышал металлический негромкий лязг и щелчок под моей левой ногой, что-то вдавилось, и активатор пиликнул, докладывая ситуацию: опасность прямо под левой ногой! Какая опасность?.. Радужное сияние вдруг вспыхнуло ярко-ярко, я зажмурился, успев заметить, что оно окутывает меня и пространство вокруг неким подобием тумана, и тут вдруг почувствовал, что делаю шаг назад, затем ещё один и ещё... Правая нога вдруг вывернулась под неестественным углом, я едва не заорал от боли, меня рвануло в сторону, я сделал ещё шаг назад, дёргаясь как кукла на ниточках, которую умелые руки мастера заставляют танцевать и кружить, и в этот момент радужное сияние исчезло. Я успел это заметить, так как вовремя открыл глаза, рванулся по инерции вперёд, зацепился носком за кочку и...
Вовремя вспомнив, что произошло, я прыгнул далеко вперёд, кувыркаясь через голову, вскочил на ноги, замер – любопытство взыграло во мне со страшной силой, я подошёл к обочине дороги, постоял, вспоминая место, куда ступила моя левая нога, присел и стал внимательно осматривать землю. Ага, вот она, негодяйка! Еле заметный штырёк из земли торчит – мина! Я осмотрелся, приглядываясь, и похолодел: вся обочина вдоль дороги была ими усеяна: противотанковые, противопехотные, фугасные заряды, растяжки – приглядевшись, я увидел след как от консервной банки – кумулятивные... Прелесть! А кстати вот ещё одна загадка: что это за радужное сияние такое? Которое лечит, которое от пуль и от «конвертера» защищает и которое, как выясняется, ещё и временем управлять умеет. Противоход – штука серьёзная, требует колоссального расхода энергии. Если бы это исходило от Грина, его возмущённый голос уже орал бы у меня в голове, что нужно под ноги смотреть, а не на другое отвлекаться, значит... Я с уважением посмотрел на активатор, с трудом подавив в себе желание вознести ему молитву.
"Андрей, поторопись! – возник вдруг в сознании голос Грина, чересчур серьёзный и напуганный какой-то. – Старик вне себя: он узнал о смерти Дегтярева и об обстоятельствах гибели Ковалёва – мы их уже успели выяснить – требует тебя срочно, поэтому поторопись с доставкой!".
– Добро, – отозвался я, вздохнул и побежал вперёд по дороге, взбивая пыль ботинками и размеренно глубоко дыша через нос, справа от меня садилось солнце, я помахал ему рукой, оно в ответ блеснуло лучиком света.
"Уйду я с этой работы, – подумал я, глядя, как оно озаряет небо над головой – столь причудливого и в то же время изящного и неповторимого и гармоничного сочетания цветов я не видел никогда, – поселюсь на Ганимеде, буду рыбу ловить и огородик возделывать. Или в гвардию СБФ подамся... Надоело мне". Чует моё сердце: грядёт беда с полночной стороны, зарифить паруса, убрать гафель-гардели, вахтенного на фок-мачту, шторм грядёт, готовьтесь, морские волки – вспомнились мне слова просоленного, просмоленного и испытанного всеми морями, ветрами и рифами старого капитана Моргана.
Беды я не чуял и не уверен был, что она вообще способна грянуть. А если чувства меня и подводят, то за себя в крайнем случае постоять я всегда смогу.
Эх, понесла же меня нелёгкая в тот самый ресторанчик... Хотя причём здесь он вообще?
Спустя примерно час меня обдало холодом и пронизывающим ветром темпорального перехода, я сконцентрировался, сгруппировался в ожидании падения и... ступил на мягкий специально для этой цели выложенный пуховиками пол приёмной камеры. Зашипело – в камеру закачивался воздух – я постоял секунд десять, после чего выдохнул, уже не сдерживая дыхания, и вдохнул полной грудью, сбрасывая напряжение, – я вернулся! Вам этого не понять, возможно, но я готов был целовать пол, стены и потолок, восклицая: "Вернулся! Вернулся!", и прыгать через голову от радости. Слишком многое я успел повидать, о многом знал, чтобы вот так вот радоваться и чувствовать себя как заново рождённым человеком. Клиент оказался доволен, информация доставлена в срок, меня на радостях наградили только что собранным и почти откалиброванным с пылу с жару модифицированным генератором переменного экранирующего поля, который действовал почище ПЭУЗ, правда пока не тестированным, за рекордный срок подписали все бумаги и отпустили восвояси. Я был рад – я был дома, наконец, и готов был эту радость донести до остальных.
Голова закружилась от переизбытка кислорода, я прикоснулся лбом к прохладной стенке камеры и услышал, как открывается дверь. Меня бережно подхватили за плечи и за бока, чья-то заботливая рука сунула мне под нос толстенный кусок шоколада, в который я вцепился зубами как в последний продукт на свете, и меня, осторожно и аккуратно поддерживая, вывели из камеры – самому мне сделать это было бы затруднительно: почему-то прыжок из будущего в прошлое отнимает совсем мало сил, а вот обратный переход слабого неподготовленного человека может и убить. Вдобавок радиация эта... Она тоже силы и здоровье вытягивает, хвала звёздам, нас, курьеров, специально модифицируют для защиты от неё. А вы как думали? Мутанты мы, мутанты... Зелёные четырёхглавые десятирукие человечки... Другие в этом деле не выживут, но у других зарплата от силы триста, четыреста, пятьсот кредитов.
– Преображенский! Ну наконец-то! – разъярённое лицо Старика оказалось передо мной, и слюна полетела в цель. – Когда оклемаешься, срочно ко мне в кабинет! Ты и Аластор! Будем разбираться по поводу случившегося! Впрочем, нет... – добавил он через секунду, чуточку успокоившись. – Завтра поговорим. А то помрёшь прямо у меня на ковре от слабости, и что мне тогда с тобой делать.
"Как здорово, – подумал я, проглатывая последний кусочек шоколада. – А я, глупец, боялся, что не успею к романтическому ужину...".
Меня качнуло, вскинув руки, я устоял и решил до завтра не мучить себя вопросами. Никакими. Всё как-нибудь само собой образуется. Всё будет завтра. А сегодня...
Сегодня меня ждала Шела и романтичный ужин при свечах под мягкую музыку. И будет мягкий чуть приглушённый свет... И будет дразнящий шёпот и жаркие стоны, перемежающиеся страстными поцелуями. Когда есть мечта, всегда будет приятно возвращаться... И я вернулся.
Сегодня!
А вопросы завтрашнего дня меня волновали мало...
Глава 16
– Тоска, тоска, одна тоска
Грызёт меня день ото дня.
Никак её мне не унять:
Что ни поделаю – всё зря.
О как же поступить мне с ней,
С проклятьем безупречных дней?
Как поразить сию напасть?
Как с ней, чертовкой, совладать? – декламировал я себе под нос, вышагивая как караульный солдат у двери Капитошкиного кабинета: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Слова лезли в голову спонтанно, сами собой формируясь и выражаясь, над ними не было ни малейшего контроля с моей стороны, однако каким-то чудом они выражали мои мысли в данный конкретный день: сегодня над городом дождь, небо хмурое, облака застили всё небо, а у меня в голове как всегда царит каша-малаша, и правит бал юная проказница пурга.
– О где, о где же тот клинок,
Что в грудь тоске легко войдёт?
Её он сердце поразит... – я остановился и прислушался: похоже, Капитошкин прекратил скрипеть креслом, кряхтеть и плямкать губами – вкупе с невнятным, трудным для понимания бормотанием себе под нос и периодическими взрёвываниями-всхрапываниями он называет это рабочим инструктажем. Да победит губошлёпство и воцарится "слюноизвергательный" порядок – ох, не приведи Триединый, докатиться до такого! В своё время я едва в обморок не падал от восторга, когда учился в институте и проходил в нём курс поверхностной истории: помнится в конце 20-го века – аж Лао Цзы знает сколько лет назад! – у власти одного из политических блоков стоял бровастый серьёзный с виду политик с весьма оригинальной дикцией и манерой изъясняться. Помнится, как-то раз нам дали для сравнительного анализа протоколы его выступлений и записи, сделанные для опубликования на широкой публике, – наша тогдашняя преподаватель истории, соблазнительная, очаровательная, молодая девчонка, с которой перегуляла лучшая половина моей группы, дала нам их так, смеху ради – и в одном из таких вот протоколов отчётливо была слышна ахинея такого плана: "Сосиски сраные сиски-масиски мсявят нам псисику..."... До конца я не дослушал, потому что после этого мне очень захотелось в одно место, куда даже женатые люди ходят по отдельности, сил терпеть разрывавший меня смех не было. Сакральный перевод услышанного я узнал спустя несколько минут, когда вернулся и обратился к опубликованному в печати варианту сказанного – редактор, надо признать, неплохо поработал, потому что сопоставить "Социалистические страны систематически заявляют нам о политике..." с услышанным в протоколе было затруднительно, пожалуй, даже для меня. Сей курс истории я запомнил надолго, глаза девчонки-преподавательницы и её дрожащие губы, когда она говорила мне: "Прощай...", оставались в моей памяти ещё пару месяцев, пока я не нашёл очередную пассию, а потом... Потом я оказался здесь через много-много лет и вот теперь стою, замерев в классической позе "шпиёна" у закрытой двери и думаю: "А ведь чем-то тот древний политик и наш штатный лысый динозавр схожи...". Во всяком случае дефекты дикции у обоих примерно одинаковы.
Я разогнулся и зашагал дальше; постепенно войдя в роль, я начал словно бы печатать шаг, плечи выпрямил, руку выставил, будто ружьё держу: три шага вперёд, р-разворот, три шага обратно. Эх, какой замечательный генерал бы из меня получился! В отличие от современных я всё же строем ходить приучен, не помню, правда, кем и за что, но всё же, но всё же...
– О где, о где же тот клинок,
Что я намедни приволок?
Неужто ж я его пропил?
В болоте ль спьяну утопил?
Эгей, тоска, пойдём – гульнём,
С собою девок мы возьмём,
И в русской баньке за столом
Мы чарки полные нальём,
Чтобы потом... Чтобы потом...
Я запутался в рифмах, мысли были слишком уж разнокалиберные: хотелось и потосковать, и погрустить, и погонять чаек под дождём, благо на Марсе они развелись в превеликом количестве, и в баньку русскую нагрянуть с Шелой под мышкой, попариться там, а потом... А что будет потом, другим должно быть неинтересно.
"Гомер бы меня расстрелял. Из крупнокалиберного пулемёта", – мрачно подумал я, пытаясь вспомнить начало своего зарифмованного детища, и тут вдруг дверь кабинета распахнулась, едва не треснув меня по лбу. Я молниеносно отскочил в сторону, моментально вытянул руки по швам, принял самый что ни на есть серьёзный вид и постарался нарисовать на своём выразительном лице почёт и благоговение перед царём нашим, батюшкой. Ошибочка вышла – из кабинета выскочил вдруг Побережный, замер, испуганно посмотрел на меня, его взгляд окинул меня с ног до головы, после чего, не поздоровавшись и не попрощавшись, он задал стрекача и унёсся куда-то вдаль по коридору.
"Хоть бы хватило ума повернуть, а-то там окна и высота всё-таки, мало ли..." – мелькнуло в мыслях и ушло, пока я стоял и старался понять происходящее, оторопело глядя этому "мерзавчику" вслед, затем услышал приближающееся кряхтение и приосанился, замирая в почтительной позе. Дубль два! А ведь я так надеялся, что Побережного удалят после того случая, отправят куда-нибудь в СБФ или на границу, чтобы стерёг, но... У начальства своя голова, большая и лысая, у него от этого связь с Космосом, видать, лучше, а повышенная волосатость ушных антенн качественней фильтрует сигнал. О, а вот как раз и наш драгоценный Змей-Горыныч, хвала звёздам, что не трёхголовый, я бы тогда на его приёмы в гермошлеме бы только ходил: плевки от одной головы я худо-бедно сносить научился, а сразу от трёх?!