Текст книги "Курьер. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Владислав Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц)

   Он кричал и едва не бился в истерике, изгибаясь всем телом, стараясь вырваться, я с трудом удерживал его, чувствуя себя как на гарцующем необузданном коне, и лихорадочно соображал, кого же он имеет в виду, кого я успел застрелить из своих друзей...

   – Как его имя, ненормальный?! Имя?! – рычал я ему в лицо, сам заражаясь этой истеричной нервозность и чувствуя, что ещё немного, и у меня шарики за ролики закатятся, и я пойду вразнос. Ох, опасно мне злиться... Ох, опасно... В здравом уме и сознании меня пока что удерживал лишь образ Шелы на столь далёком финише, лакомый кусочек, который можно есть до упоения и который будет ждать меня дома, переодевшись в мой любимый халатик с золотыми драконами на чёрном фоне.

   – Ковалёв Антон Сергеевич! – закричал Дегтярев, и крик его полный отчаяния калёной стрелой вонзился мне в мозг и в сердце, взбудоражив и добив окончательно.

   Я опешил, машинально ослабляя хватку и отпуская его руки, он тотчас же вырвал их и наотмашь ударил меня по лицу, скидывая с себя и вскакивая на ноги. Я упал на бок, боль в голени остро стегнула меня и пронеслась по всему телу, однако я не обратил на неё внимания. Стараясь осознать и переварить услышанное, я приподнялся, опираясь на руки, сел, посмотрел на Дегтярева и тупо спросил:

   – Как?

   – Антон Сергеевич мёртв, – отчеканил Игорь, возвышаясь надо мной в позе Колосса Родосского. – Ты убил его, хладнокровно застрелив на моих глазах, когда я пытался пробиться к вам через кольцо огня и перевёрнутых взрывом автомобилей. Ты убил его. Убил! Хладнокровно! Жестоко! Как последняя сволочь и тварь! Убил, хотя мог спасти его, отправить на фирму. Ты не захотел спасать его, поэтому убил его!

   Его слова обрушивались на меня как удары молота, они оглушали, разбивали, размазывали; как удары кнута они были хлёсткие обжигающие и жестокие; как лезвие ножа они резали меня, рвали на куски, вгрызались в потаённые глубины моей тушки и сверлили, дробили, истязали там. Я поднял глаза, посмотрел на Дегтярева, по его лицу бежали крупные слёзы, он не отрываясь смотрел на меня, наверное, ожидая каких-то слов, но я ничего не мог сказать ему в ответ, я не знал и не понимал, что можно и нужно говорить. Выдавливать из себя жалкое "Я не виновен!"? Он всё равно не поверит. Но я решил рискнуть, тем более что был действительно совершенно ни причём.

   – Игорь, родной, я не убивал Ковалёва, – я от всего сердца надеялся, что голос мой звучит правильно, так, чтобы парень понял всё и осознал, – не убивал и не мог его убить. В это время я был у себя дома и занимался своими делами, и это подтвердить могут и Грэй, и Зизольдий Гурабанович. Спроси у них и услышишь подтверждение моим словам.

   – Зачем мне спрашивать кого-либо, кто может подтвердить твоё враньё, если я видел всё собственными глазами, а я, хвала звёздам, ещё не ослеп и наркотики не употребляю, – возразил Дегтярев, поднимая и нацеливая пистолет на меня – и когда он успел его подобрать?! – Зачем мне слышать лишний раз, как "лучшего из курьеров", – он явно передразнивал Капитошкина, – в очередной раз отмазывают от совершённых им проступков, лишь бы только не портить его репутацию и общий фон на фирме?

   Я открыл и закрыл рот, раскрывая его как рыба и силясь понять нюансы его последней фразы. "Отмазывают"? "От проступков"? От каких, нахрен, проступков?! Как это отмазывают?! Нет, мне точно пора в гости к Айдашеву, с таким количеством непоняток я скоро действительно с ума сойду, если уже не сошёл.

   – А главное, ты ещё так приоделся, – прошипел Дегтярев, взводя большим пальцем курок, – как будто на праздник собрался... Или убийство для тебя уже праздник? Чёрный костюмчик, белая рубашка... Где оно всё это сейчас? У кого ты их одолжил, убийца?

   Я навострил уши и моментально встрепенулся: чёрный костюмчик, говорите? Белая рубашка? Ну всё... В сторону добродетель и любовь к ближнему своему, попадитесь мне только, "чёрные"! Жизнь положу, но притащу одного из вас на допрос к Грэю!

   – И приговор тебе, убийца, будет произнесён и приведён в действие прямо сейчас, – пафосно произнёс Дегтярев, задрав подбородок. – Не слышу оправданий и жалких потуг спасти свою жалкую продажную жизнь.

   Я устало посмотрел ему в глаза, подивился той бездне и океану отчаяния, которые плескались в них, и открыл рот, чтобы сказать...

   И подо мною разверзлась земля...

   А потом обрушился давящий рёв и грохот.

   Мы с Дегтяревым нелепо взмахнули руками и обрушились вниз под аккомпанемент страшного грохота и треска разваливающейся на куски крыши. Падая, я успел вскинуть голову и увидел, как растворяется высоко в небе силуэт пикирующего бомбардировщика, а потом я скользнул по падающим обломкам, в падении ухватился за крюк, торчащий из стены, скакнул в сторону и тут же прыгнул вперёд, вытягиваясь в струну. Пол затрещал, застонал, когда на него навалилась тяжеловесная гора обвалившейся крыши, я пробежал по нему, скользя по кучам пыли, и едва успел выхватить тело потерявшего сознание Дегтярева, как вдруг во второй раз ощутил, как под ногами разверзаются бездны.

   "Теперь понятно выражение: чтоб ты провалился", – фыркнул я мысленно, прилагая отчаянные усилия и сохраняя шаткое равновесие на валящихся вниз обломках – оказаться погребённым заживо мне совсем не улыбалось, приходилось прыгать, нагибаться, нырять, скользить, а с Дегтяревым на плечах это было не так уж и легко, однако бросать я его не собирался. Убить – да, был готов как пионер, но вот бросить... Даже врагу не пожелал бы такой участи.

   Ах, чтоб тебя! Очередной обломок, на который я ступил, соскользнув с верхнего в образовавшейся куче, не удержался и покатился в сторону, а я на нём как взаправдашний цирковой трюкач с бесчувственным бревном на плечах. Поймав момент, я удачно оттолкнулся, спрыгнул на пол первого этажа, мягко спружинив ногами, и, закряхтев от натуги, кинул Игоря куда-то в кучу тряпья, которое грязной горой валялось в углу. Оглядевшись, я присвистнул уважительно – вроде бы и бомбы у таких бомбардировщиков небольшие, а всё же развалила весь дом, зараза, хвала звёздам, взрыв ударил снизу, иначе даже броня из пластистали не спасла бы.

   И тут я вспомнил о простреленной голени и наклонился её осмотреть, поморгал, потёр кулаком глаза и всё равно не нашёл ровным счётом ничего, никаких следов, ни малейшей царапины или шрамика, или ещё чего-нибудь такого героического, чтобы покрасоваться можно было потом перед Шелой. Нифига. Я вздохнул печально: опять никаких доказательств. Опять придётся сочинять, что с голым торсом на танки лез и в доты прорывался, лишь бы премию побольше урвать...

   Игорь заворочался и захрипел, перевернулся на бок, закашлялся и тут его стошнило. Я с умилением покачал головой – очухался, подлец. После удара таким камушком по голове, я бы ещё неделю вёл бы себя как ребёнок: ползал, писался и говорить бы не мог, а этот нет, уже ворочается, неудобно ему, видите ли, ну да, тряпки же грязные, а под ними наверняка что-то твёрдое лежит, вот и ворочается... Тоже мне, принцесса на горошине...

   "Быть или не быть?" – подумал я, поправляя штанину и заматывая голень на всякий случай куском тряпки почище (а всё-таки превосходно эти пластинки действуют: залепляют раны, вживляются в кожные покровы, проникают в них, восстанавливают их – это же искусственный органический материал, вот и следов никаких нет, это уже считай новая кожа, причём на все 100 процентов идентичная хозяйской). Я поцокал языком – надо будет прикупить ещё пару наборов ИсОМ, при моей феноменальной везучести и маниакальной привычке лезть куда не надо, они ой как пригодятся!

   "Все-таки, наверное, не быть, – решился я, глядя, как Дегтярев ворочается на тряпье, пытаясь прийти в себя, и нисколечко не желая ему в этом помочь. Раздери тебя цуцлик – опасный, кстати, зверь на Марсе – парень меня убить хотел! И за что? За то, чего я никогда не совершал и в жизни не сделал бы. Убивать Ковалёва?! Фу, мерзость какая! И из-за чего? Причины? Одни сплошные непонятки...

   Неподалёку вдруг загрохотали автоматы и пулемёты, что-то пронзительно вжикнуло, громыхнул взрыв, и сразу же до меня донёсся грохочущий лязг и чьи-то крики. Стрельба прекратилась на мгновение, затем вспыхнула с новой силой, раздробилась на несколько очагов, которые начали постепенно смещаться, загромыхали тяжёлые выстрелы, я увидел из окна, как в дальнем доме за стеной взметнулся фонтан огня и каменных брызг, кто-то заорал...

   Я выскочил на улицу, оглядываясь и заметил, как в дальнем её конце скрытно перемещалась большая группа солдат – возможно, те самые, что обстреляли меня, возможно, другие – они ныряли под прикрытия домов каждый раз, как в небе мелькала хищная тень стальной птицы. Я оглянулся, Дегтярев что-то мычал, держась за голову руками, ладно, авось, отойдёт, а не отойдёт – что ж придётся возвращаться и помогать ему выбраться отсюда, опять придётся "суперменничать", ёлки-моталки, мне б за это премии давали, что ли, а то с моими героическими поступками Чип и Дейл без работы сидят.

   Пора! Я выскочил из полуразрушенной двери, пробежал по улице, каждый раз по привычке ныряя в укрытие, когда выстрелы и грохот стрельбы перемещались совсем близко ко мне, когда хищная тень самолёта устремлялась за мной в погоню, нырнул в какой-то переулок, который подсказало мне моё драгоценное чутьё, подпрыгнул и ухватился кончиками пальцев за край стены, перегораживавшей его. Подтянувшись, я, стараясь не терять более ни секунды, взобрался на неё, перебежал по её верхушке до крыши дома, разбежался как следует, и оттолкнулся от самого края крыши, вытягиваясь в прыжке через всю улицу. Есть контакт! Я ударился всем телом о стену дома, скользнул по ней вниз, однако успел ухватиться за остатки рамы, болтающиеся на двух проржавевших петлях, вцепился в них как клещ, рванулся вверх и ухватился за выступ над окном. Рывок! Я схватился едва ли не за воздух, покраснев от натуги, – щель между камнями кладки оказалась слишком уж мала, мои пальцы с трудом там зацепились – рванулся вверх, подтягиваясь. Моя нога упёрлась в выступ над окном, я поднял голову, прицеливаясь и готовясь, как вдруг...

   Осколки камня брызнули у самого моего уха, автоматная очередь ударила в стену возле меня, я инстинктивно зажмурился и едва не упал, а вслед за ней раздался грубый окрик:

   – Ханде хох, швайне!

   И чей-то дикий мерзкий гогот, в котором – я не смог не узнать – явно скользили нотки страха.

   Ну уж нет! "Стоп!" – скомандовал я мысленно, активатор пиликнул, выполняя команду, и рванулся вверх, мысленно плюнув на все пункты Договора. Мне было жалко тех парней, которые в меня стреляли. Если бы я слез, то они у меня на родину отправились бы в банках с тушёнкой с пометкой в личном деле "Скончался от дизентерии". А так... Пусть живут пока, подонки. Они ещё не знают, что война ими будет проиграна и таких как они солдаты армии союзников будут развешивать на пальмах вдоль дорог в назидание сопротивляющимся.

   Перевалившись через край, я шумно отдышался, быстро вскочил на ноги и побежал вперёд, перепрыгивая через дыры в крыше, через попадающиеся тут и там провалы; вспомнив вовремя об остановленном времени, я полюбовался на зависший в воздухе недалеко от меня самолёт, от его крыльев бежал огненный ручеёк, нацеленный в один из домов, стоящий на близлежащей площади, после чего отпустил блок бега времени. Самолёт пронёсся даже ближе, чем я предполагал, меня едва не сдуло мощным потоком ветра и газов, миг тишины, и ахнул рокочущий взрыв, я сбился с ритма, со стоном зажимая голову и уши руками, споткнулся, не заметив торчащего обломка, и едва не упал. Фонтаном взвились клубы дыма и пыли, мелькнули и пропали язычки огня, дом завалился и осел внутрь себя, через две-три секунды когда-то вполне неплохой домишко пусть и непонятной для меня формы и внешности превратился в груду развалин, от которых за километр веяло смертью. Я едва не упал на колени, сдерживая себя и не давая воли чувствам – уж слишком хорошо я знаю обратную сторону войны, её истинное лицо. Кто видит в ней красоту взрывов и силу пламени, тогда добро пожаловать сюда: посидите в окопах сутки напролёт под дождём и палящим солнцем, в грязи, в своей и чужой крови, в компании вшей и голодных клещей, ощутите, что чувствует солдат, услышьте разрывающий душу и сердце холодный свист смерти у вас над головой и попытайтесь угадать, кому она достанется: вам или соратнику, с которым прошагал полконтинента. А когда прочувствует всё это на своей шкуре, когда будет лежать в грязной санитарной палатке прямо на сырой земле и помирать от гангрены, только тогда вы и осознаете, сколь тяжела участь простого солдата, да только поздно уже будет...

   Я встряхнулся как дикий кот после купания, осмотрелся, прикинул направление и побежал в ту сторону. "До маяка ещё с полкилометра, с этим Дегтяревым и его несправедливой вендеттой я не успел смыться до подлёта бомбардировщиков, – сердито думал я, прыгая с крыши на крышу как кенгуру, взбираясь по стенам и сигая с пяти-, шестиметровой высоты. – Теперь придётся под обстрелом выбираться...".

   Я резко свернул в сторону, почуяв, что взял слишком сильно вправо, прыгнул, вытягивая вперёд руки и ноги – я уже наловчился не биться о стены домов всем телом, а амортизировать удары – коснулся ими поверхности стены, спружинил и резко рванулся в сторону. Бег по вертикальной поверхности с горизонтальным направлением – то ещё удовольствие и особой повод для беспокойства на голову. Я пробежал по стене вбок ещё немного, быстро-быстро перебирая руками и ногами и понемногу опускаясь всё ниже; уже чувствуя, что ещё немного и сорвусь, я выбросил вперёд левую руку и дотянулся до края развороченной взрывом стены, схватился за неё... Рывок! И я мощным толчком перебросил себя через стену и спрыгнул вниз, оказавшись в дворике, огороженном со всех сторон домами, украшенным пальмами, в центре его возвышался колодец, когда-то чистый, а теперь заваленный песком, обломками, какими-то кусками чего-то деревянного...

   С удовольствием вдохнув полной грудью, я перевёл дыхание, отряхнул руки и ноги, сбрасывая напряжение, прислушался, стрельба поутихла немного, до этого сконцентрированная в одном месте, она вроде бы рассредоточилась по всему городку, взрывы раздавались то тут, то там, над головой с пронзительным воем и оглушающим рёвом проносились самолёты. Обстановка вполне стандартная, только вот одна мысль не давала мне покоя с момента встречи с Дегтяревым: а куда же наёмники запропастились? Быть не может, чтобы они за мной не последовали. Я покрутил головой, закрыл глаза т открыл всего себя звукам, делая всё в точности, как нас учили инструкторы. Временной пласт выбран идеально, за это и Грэю, и Грину спасибо – здесь крайне легко потеряться, уйти от погони, но сама погоня-то где? Или они тоже потерялись? Не услышав ничего существенного, я подумал, прикидывая возможные варианты и объяснения сему, но ни до чего не догадался и пустил всё на самотёк. Осмотревшись, я краем глаза заметил проход между домами, как вдруг...

   Толпа солдат, потных, грязных, в крови, наверняка чужой, а не своей, гогочущих, сквернословящих, громыхающих сапожищами, ввалилась в дворик, топча всё вокруг, шатаясь и шалея от вседозволенности на время войны и своей неприкосновенности. Меня они не заметили – я мигом вжался в стену дома возле окна и прикинулся столбиком, причина была и другая – в середине они волокли трёх женщин, яростно сопротивляющихся, отбивающихся, кричащих и призывающих на помощь, они были полностью закутаны в паранджу, закрывались руками, но грубая солдатня, хрипло смеясь, срывала с них покрывала, одежды. Толпа стоптала последние кусты, остановилась в середине дворика, бедных женщин они швырнули к колодцу и тут же набросились на низ, топча и избивая за любое неповиновение, в сторону полетели покрывала, гогот усилился, многие заранее сдирали с себя штаны, швыряли оружие на землю. Я зажмурился, рыча сквозь стиснутые зубы от бешенства: крики, гогот, пускающее слюни разноцветное быдло в армейской форме. Великий Космос, что же творится! Где же пропаганда и слова о том, что армии союзников несут мир и спокойствие в разорённые войной эти края. Это тот самый мир?!

   Смех, похабные шуточки, рык и довольный рёв стали громче, я зарычал громче, не в силах сдерживаться, крики, вопли боли разрывали моё сердце. На одной чаше весов были три женщины, насилуемые подонками в форме солдат союзников, на другой – пункты Договора, которые запрещали, запрещали, запрещали... И тут до моих ушей донёсся долгий протяжный пронзительный леденящий душу стон. Я открыл глаза: двух женщин насиловали одновременно десять ублюдков, ещё одну зверски избивали ногами. Я резко выдохнул, глаза заволокла багровая пелена дикой первобытной ярости, и шагнул вперёд. Насрать на запреты, когда такое творится!

   Я шагал к ним, машинально и подсознательно считая шаги и нагнетая в себе ярость, кулаки сжались сами собой, я стиснул зубы и выгнал из головы всё человеческое, сейчас мне нужен был первобытный зверь, от рождения сидящий в каждом из нас, вся его сила, вся его мощь. Человеческое понадобится потом, когда я залитый кровью этих мразей буду стоять над тремя беззащитными женщинами и уже сдерживать свой напор. Я резко напряг все мышцы и отпустил, тело слушалось идеально, голень давно зажила и больше не беспокоила, однако на фирме надо будет обязательно к Элане заскочить, мы с организмом кивнули друг другу, и я побежал на них, нагнетая силу удара.

   Ближайший ко мне вдруг обернулся, видимо услышав мои шаги, его жирное чёрное лицо исказилось в гримасе ужаса, он поднял руки, пытаясь защититься, но опоздал. Я прыгнул с разбега, выставляя вперёд колени и поджимая ноги, откидываясь всем корпусом немного назад. Негр булькнул, когда я ударил всей массой и проломил ему грудную клетку, начал заваливаться на спину, а я уже ворвался в середину толпы. Пластины активатора щёлкнули и раздвинулись, рукояти ножей скользнули мне в руки, я крутанулся на месте, лезвия свистнули и плавно рубанули сразу троих. Кровь из перерубленных артерий брызнула мне в лицо, я слизал её капли и бешено зарычал.

   Косой взмах!

   Я присел на колено, махнул руками в стороны, вскочил, перешагивая через распростёртую девушку, изогнулся назад и описал ножами круг, остро жалея, что нет под рукой хотя бы самого захудалого длинного узкого кинжала или гладиуса, к примеру. Кровь ударила фонтанами из рассечённых глоток, уже мёртвые тела с шумом рухнули на землю, поливая и пятная её, я разогнулся и оказался нос к носу ещё с десятком насильников. Ножи легли крест-накрест, я на мгновение принял защитную стойку и, увидев, что они клюнули и бросились ко мне, сам шагнул к ним навстречу.

   Нырок в сторону!

   Уклонение!

   Пируэт!

   Я резко нырнул влево, уходя от медвежьих объятий ещё одного негра – окажись я в его нежных руках, сразу похудел бы на сто килограммов и выглядел бы как переваренный лимон – нож взвыл и укусил, точно вонзившись в подмышку и разрубив артерию. Негр заорал и рухнул на колени, зажимая рану рукой. Развернувшись и изогнувшись назад, уходя от удара пудовым кулаком ближайшего из солдат, я выпрямился, развернулся на носке и ударил его ногой в висок – негр хрюкнул и упал. Больше не поднимется...

   Влево!

   Вправо!

   Уклоняясь резко в стороны от сыплющихся на меня ударов, я скакнул назад, оттолкнулся и резко метнулся вперёд, проскальзывая между солдатами в полупируте. Ножи блеснули в лучах закатного солнца, их лезвия будто играючи коснулись шей насильников, послышался лёгкий чмокающий хруст разрубаемых позвонков, и солдаты рухнули на землю, спущенные штаны и неудовлетворённая мужская гордость являли собой премерзкое зрелище. Передо мной мелькнуло лицо ещё одного солдата: глаза навыкате, рожа красная, рот раскрыт в беззвучном крике – плевать, я сам, наверняка, не краше; я мощно пнул его в живот ногой, отшвыривая его и освобождая себе место для манёвров, женщины пошевелились у меня под ногами, беззвучно плача и сотрясаясь в рыданиях.

   Ещё двое!

   Ножи мелькнули в воздухе, блеснули солнечными зайчиками, их лезвия в очередной раз обагрились кровью, и я скакнул вперёд, вращаясь и кружась в вихре.

   Три шага, разворот!

   Я припал на колено, левая рука метнулась вперёд, нож вжикнул и разрубил сухожилия, насильник заорал дурным голосом, падая на колени, я вынырнул из-за его спины, заканчивая поворот, мгновение я смотрел в его тупые бараньи глаза, не увидел там ничего крове обиды – обиды?! – тупого животного страха, злобной ненависти и, не сожалея, вогнал ему тридцать сантиметров заточенного как бритва боевого ратана в ухо. Выдернув нож, я ударом ноги отшвырнул от себя тело и нырнул вперёд, приседая под удар замахнувшегося на меня прикладом автомата верзилы. Клинок с хрустом врубился ему в коленку, он заверещал тонко, по-заячьи, его лицо исказилось, гримаса ярости моментально сменилась гримасой боли и страха, он отшвырнул автомат, и в этот момент я резко распрямился. Лезвие ножа проехалось по его груди, рассекая её, разрубило подбородок и располосовало лицо. Увернувшись от брызнувшей крови и слюней и скривившись от дикого поросячьего визга, я метнул руку назад, размахнувшись как следует, перевернул лезвие и наотмашь рубанул солдата по горлу, уходя в сторону.

   Протрещала очередь и меня швырнуло назад, оглушив и дезориентировав. Я ударился обо что-то твёрдое, выронил ножи и помотал головой очумело, кривясь от боли в груди. С трудом разлепив глаза, я увидел застывшее в страшной гримасе лицо уцелевшего насильника – остальные, видать, успели убежать – который как раз дёргал затвор автомата, вот он выщелкнул магазин, сорвал с пояса – штаны уже успел натянуть, тварь! – и вставил другой, передёрнул затвор, его глаза прицельно сузились. Секунда анализа, пока я приходил в себя, активатор впрыснул в кровь свежую порцию фортилана, мышечные компенсаторы сдавили мне бёдра, и я прыгнул вперёд, одним звериным прыжком покрыв разделявшее нас расстояние. Я видел, как закричал насильник, успел почуять его мысли, содрогнуться от омерзения и... понять, КУДА он целится! Кровь взбурлила, адреналин ударил в мозг, сознание прокричало: "НЕТ!!!", и тут солдат нажал на спуск. Длинная очередь прошила тела всех троих содрогающихся в судорогах женщин, они вздрогнули все разом, вздохнули, их глаза приоткрылись, бросая последний взгляд на светлое чистое голубое небо, полосуемое крыльями пикирующих бомбардировщиков, их губы приоткрылись, будто говоря последнее "Прости!" своим мужьям и родным, сердца, которым биться бы да биться, последним усилием толкнули кровь по венам и артериям, замерли на мгновение, ещё не веря в неумолимость судьбы и... замолчали навсегда. И в этот момент я обрушился на насильника.

   – Фак ю, бич! – выдавили мне в лицо его толстые жирные губы.

   Я вырвал у него из рук автомат, швырнул его в сторону и, развернувшись, врезал ногой по лицу. Губы лопнули с отвратительным хлюпаньем, насильник отшатнулся, нелепо вскидывая руки, я немедленно схватил его за кисти рук и вывернул в разные стороны, косточки затрещали, он страшно закричал, и я ударил его ногой в грудь, вгибаясь всем телом назад. Его отшвырнуло к стене дома, я тотчас же подскочил к нему, схватил его за голову обеими руками и, сломав его слабое сопротивление, ударил с размаху о стену. Затрещало, насильник завыл, замолотил переломанными руками по воздуху, стараясь задеть меня, а я схватил его голову покрепче, заглянул в его жестокие глаза, подивился той бездне ненависти, которая в них плескалась, и стал бить его о стену до тех пор, пока его голова не хрустнула как гнилой орех. Насильник обмяк и мешком гнилого мяса осел на землю, сползая по стене и оставляя на ней кровавый след. Я устало выпрямился и осмотрелся – Великий Космос, ну почему люди до сих пор не додумались до более гуманного решения проблем?! Таких подонков как эти распинать надо на крестах, не церемонясь и не обращая внимания на их крики и крики публичных "человеколюбов", но неужели и почему другие должны при этом непременно страдать?! Неужели другие способы кроме убийства бессильны?! Я огляделся, проводя равнодушным взглядом по трупам, валяющимся в лужах крови, застывшим в самых разнообразных позах, посмотрел на безразличное мудрое небо и покачал головой. Ввязался в драку, чтобы спасти женщин, а сам как раз и не успел. Когда крыша улетает под напором рвущегося из глубин души зверя, тут не до логического анализа, не сразу и вспомнишь, что помимо ножей есть ещё и "конвертер", и прочие "прибамбасы", и темпоральные преобразования, поневоле пользуешься первым, что под руку попадёт. Кстати о "прибамбасах". Я потёр и размял спину и бока, боль прошла, но впечатление и синяки, разумеется, останутся надолго. Нет, ну почему генератор экранов не сработал?! Очередь-то в меня как раз угодила, а не отклонилась! Надо будет у Кузьмы поинтересоваться... Хвала звёздам, хоть живой остался.

   Я присел возле женщин, посидел возле них с минуту, глядя, как разглаживаются черты их лиц, как отпускает их смерть, даруя им вечный покой, как размягчаются малозаметные морщинки и складочки, как сходят с них гримасы ужаса, боли и ненависти, печально покачал головой, шепча слова полузабытой молитвы, затем выпрямил их тела, уложил прямо вдоль тела руки и закрыл их покрывалами. Заглянув в последний раз в их уже мёртвые глаза, я глубоко вздохнул и закрыл им веки, после чего накрыл лица паранджой...

   – Мало того, что убийца, так ещё и насильник и мародёр! – донеслось до меня яростное сверху.

   Я выпрямился и печально посмотрел на Дегтярева, стоящего передо мной на крыше одного из домов, вот он прыгнул, раскинув руки, и мягко приземлился, приседая и амортизируя прыжок. Выпрямился и посмотрел на меня.

   "Отпустило от жопы", – подумал я, глядя, как он крадущимся мягким шагом приближается ко мне, и как блестит в его руке "конвертер".

   – Вот уж не знал я, не думал, что ты таким бизнесом промышляешь, Преображенский, – гнусно произнёс он, глядя на меня и поигрывая "конвертером".

   – Заткнись, идиот, – устало отозвался я, испытывая неодолимое желание завалиться куда-нибудь под кустик и поспать там часиков двадцатью – Ты что мелешь? За словами следи...

   – Что, Преображенский, защищаешься? – Игорь гаденько улыбнулся. – На воре, как говорится, шапка горит.

   – А ты, я смотрю, уже очухался от удара камушком, – хмуро констатировал я, пытаясь понять, что же в этот немаловажный для него и меня момент я испытываю. Не приведи Триединый, если ненависть! Тьфу, тьфу, чтоб этому никогда не случиться! Иначе фирма потеряет хорошего кандидата в курьеры, а меня Капитошкин сожрёт с потрохами и старыми носками. – Что тебе надо, Игорь?..

   – Глупый вопрос, – лучезарно улыбнулся он и встал напротив меня, широко расставив ноги. – Ты не уйдёшь из этого временного потока. Я, вполне возможно, тоже, но сейчас меня это мало волнует.

   – Я не убивал Ковалёва, пойми ты это наконец, – мягко повторил я. – Не убивал! И никогда не пошёл бы на это. Он мне не друг, но и врагом никогда не был. Зачем мне его смерть?

   – Не знаю, – отмахнулся он, и заметил, как прицельно сузились его глаза. – Я видел то, что я видел, и отрицать это я не буду и не могу. Я видел, как ТЫ, – подчеркнул он, – стрелял в Антона Сергеевича, не кто-то иной, а именно ТЫ. Антон Сергеевич был для меня более чем учитель, он стал моим вторым отцом, когда моя семья погибла во взрыве Лайтара, поэтому его смерть для меня – это по сути дела конец жизни. И ты за это ответишь, Преображенский.

   – Ты фаталист и дурак, Дегтярев, – холодно произнёс я, поворачиваясь к нему спиной и собираясь уходить. – У тебя на руках нет доказательств моей вины, кроме собственного мнения, и ты лезешь решать всё это смертельным судом. Советую тебе повзрослеть поскорее...

   – Не смей уходить! – крикнул он яростно. – Дерись со мной, убийца! Прими свой приговор! Умри как мужчина!

   – Обойдёшься, – фыркнул я, подходя к проходу между домами. – Ты сначала докажи, что именно я настоящий убийца.

   Он зашипел яростно, и в этот момент чувство опасности взревело как паровозная сирена, я резко скакнул в сторону, перекатываясь, и успел заметить, как расплывается парующей лужицей кусок стены полуразрушенного дома. Мысленная команда, активатор зарядился и создал вокруг себя мощное магнитное поле, ко мне заскользили по земле оружие, тела насильников, влекомые силой притяжения, и тут два солнечных зайчика метнулись ко мне, я привстал, вскинул руки, и ножи удобно легли в ладони.

   – Не делай этого повторно, Игорь, – предостерёг я, обернувшись и увидев, как он целится из "конвертера". – Дырку сделаешь, потом не запломбируешь!

   – Ты умрёшь сегодня, убийца! – закричал он и нажал на спуск.

   Активатор загудел, передо мной вспыхнуло радужное сияние, оно растеклось вокруг меня как мыльный пузырь и поглотило убийственный заряд "конвертера", после чего рассеялось как ни в чём ни бывало. Мы обалдели оба – я и Игорь – эта радужная оболочка походила как две капли воды на тот самый исцеляющий свет, она не была результатом работы генератора экранов, у него другая схема их создания. Великий Космос, что мне в активатор напихали?! Откуда у меня это?..

   Я опомнился первым, благо этот радужный блеск видел уже во второй раз, заколебался, затем вспомнил падение со стены и раненую ногу и отбросил в сторону моральные препоны: хотят убить тебя, либо уйди, либо убей первым. Я не хотел и не мог убивать, поэтому перевернул ножи, подкинул их в воздух, перехватил за кончики лезвий и метнул, ныряя вправо. Ножи свистнули, и Дегтярев застонал от боли, когда они чуть ли не по рукояти вонзились ему в плечи, миллиметром ниже наплечников брони, которую он неизвестно где сумел раздобыть – броня из пластистали на нашей фирме выдаётся исключительно курьерам – и в стороне от каких-либо жизненно важных жил и артерий. "Конвертер" выпал из его пальцев, Игорь скрючился и тихо застонал от боли, не в силах вытащить ножи, он мог лишь еле поводить руками, потому как любое движение вызывало адскую боль.

   – Остынь немного, – пробормотал я себе под нос, подошёл к проходу, и тут вдруг услышал за спиной дикий крик, резко обернулся, отпрыгивая на всякий случай в сторону, и увидел, как кричит Дегтярев, задрав голову к небу. Вот он опустил её, посмотрел на меня, внутри меня всё оборвалось, я сам чуть не завыл от тоски и безнадёжности, и, зарычав в бешенстве, схватился руками за рукояти ножей. Я отступил на шаг. По плечам Игоря хлынула ручейками кровь, он вдруг странно захихикал и вырвал из плеч лезвия, швырнул их на землю и встал так, глубоко дыша. Я отступил ещё на шаг, надеясь, что ещё не всё потеряно, мало ли какие внутренние резервы есть у человека. Затем он посмотрел на меня снова, и я понял, что всё... Финиш. О Триединый, ну почему опять именно я?!