Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 63 (всего у книги 72 страниц)
Утро выдалось ненастное: сердито воловодились тучи над Южной Озерейкой, ветер лохмато шарил по садам и огородам, бросая в лицо редкие капли дождя. С моря доносился гул прибоя и горький запах гари.
Немцы выставили охранение на подступах к берегу и никого не пропускали к морю. Хотя охотников из числа жителей поселка посмотреть место ночного боя было явно негусто. Разве что бесстрашный дядько Игнат, которому уже все равно «чи этот свет, чи тот», стоял на дороге. А возле него баба да пара сопливых ребятишек. Они гнулись под ветром недалеко от охранника, из‑под ладони вгляды-
ваясь в насупленное море, шумевшее за прибрежными ясенями. Было видно, как по берегу и меж ясеней бродили немцы, глядя себе под ноги. Постреливали из наганов. Похоже, добивали раненых, которых выбросило волной.
Толстозадый фриц в каске и в длиннополом дождевике, с автоматом поперек груди махал любопытствующим рукой и кричал: «Комен зи! Бистро! Бистро!»
По домам шарили несколько специальных поисковых нарядов. Если находили кого, выволакивали на улицу и сбивали в кучу у колодца. Два немца сортировали пленных. Одних выводили на дорогу и вталкивали в небольшую колонну, других уводили группами за поселок, к виноградникам, и оттуда доносилась стрельба. Некоторых заталкивали в санитарную машину.
В дом Евдокии вломились трое. Один очкастый, узколицый, с пронзительным колким взглядом. Видно, старший. Двое увальней – коренастые, увесистые. Эти похотливо впились глазами в хозяйку. Немец в очках что‑то сказал им отрывисто и недовольно. Солдаты вытянулись перед ним. Вдруг принялись шарить по сундукам. Очкастый подошел к раненому. Тот еще без сознания. Немец брезгливо осмотрел пропитавшуюся кровью повязку из простыни, покачал головой. Что‑то вроде тени сострадания скользнуло по лицу. И Евдокия загорелась надеждой спасти раненого. Бросилась к настенному шкафу и стала вытаскивать из него и выставлять на стол все, что у нее было – козье молоко утренней дойки, кувшин с медом, соленые огурцы, мамалыгу, немного вина своего изготовления…
Наполнила стаканы вином, щедро налила в тарелку меда и, улыбаясь гостеприимно, стала приглашать «гостей» к столу. Мол, гут, хороший майский мед. И молоко свежее.
Очкарик смягчился. Лизнул мед. Кивнул солдатам, мол, разрешаю. Поманил Евдокию пальцем. Подвел к раненому:
– Эр ист брудер, манн? Брат? Муж?.. Кто есть?
– Муж! Муж! – холодея сердцем, закивала она согласно.
Немец кивнул, задержал на ней взгляд.
– Гут, – и что‑то сказал солдатам, уплетавшим мед. Снова задержал на Евдокии взгляд. Сказал, отвернувшись: – Хорёшо. Мы оставляйт его. Но если он бегай,
бегай, ми тебя и киндер пук – пук, – кивнул на девочку в люльке. – Ферштейн?
– Ферштейн! Ферштейн! – с готовностью согласилась Евдокия, толком еще не осознав страшные условия, какие поставил ей немец. И достала из‑под стола чашку свежих яиц.
– О – о-о! – радостно закивали немцы. – Яйка!..
Опростав тарелку с медом, выпив все яйца сырыми и
запив козьим молоком, они не спеша, порыгивая сытно, удалились. Очкастый обернулся с порога, напомнил, приставив палец к виску: «Пук – пук…» – и погрозил пальцем.
Евдокия, до нее только теперь дошли условия немца, так и села на сундук.
На другой день раненый пришел в себя.
С трудом размыкая воспаленные потрескавшиеся губы, попросил пить. После долго лежал молча, вперив взгляд в потолок. Видно, соображал, где он и что с ним. Раза два покосился на Евдокию. Та привстала на месте, глядя на него радостно.
– У своих, у своих, – мягко проговорила она. – Только немцы в поселке… – и принялась хлопотать. Она подготовилась к его пробуждению: на плитке парила выварка кипяченой воды. На столе стоял пузырек с йодом. Перетащила выварку на табурет, что возле кровати, стала отмачивать присохшие повязки.
Медленно отдирая лоскуты, она касалась его теплыми пальцами. От чего он ежился и улыбался блаженно. Кивал благодарно. Вдруг сказал внятно:
– Отдирай, сестричка, смелей. Я потерплю. Сильно меня поковыряло?
– Не. Плечо да бок задело. Шкуру порвало. Кости целы. Я счас, ты потерпи. Обмою, прижгу йодом да смажу медом. Позапрошлогодний! Целительный! Разом и загоется все. Потерпи, миленький. Зовут‑то как?
– Павел. А тебя?
– Дуся. Евдокия. Мужняя. Муж Дмитрий, на флоте воюет…
Этот печально знаменитый десант в Южной Озерейке почти день в день совпал с полярно противоположным по
значению событием Великой Отечественной войны – жесточайшим разгромом немецких войск под Сталинградом.
После Сталинграда будет прорыв блокады Ленинграда. А войска Северо – Западного фронта отбросят противника из района Ржев – Вязьма и выйдут на рубеж Духовщина – Спас – Деменск. Так что к середине марта 1943 года обстановка на всех фронтах изменилась в пользу Советской Армии.
Именно в эти дни, когда перелом в войне стал фактом, Сталин позвонил Жукову на командный пункт Северо-Западного фронта. По тону, каким он говорил, было ясно, что Верховный доволен последними событиями. Но, как всегда, сдержан и скуп на похвальные слова.
Жуков доложил обстановку на фронте и в конце заметил, что на реке Ловать небывало ранняя оттепель, река стала почти непроходимой, а потому наступательные операции временно пришлось остановить. Сталину это не понравилось.
– Ви, товарищ Жюков, – сказал он с характерным акцентом, – не можете без острых приправ… Ну хорошё. Товарищу Соколовскому поручается командование Западным фронтом. А ви с Тимошенко приезжайте. Когда сможете виехать?
– Выезжаю немедленно, товарищ Сталин…
Утром на следующий день Жуков выехал в Ставку. В Москву прибыл поздно вечером. Устал. Однако сразу позвонил в приемную Сталина. Поскребышев сказал, что собралась большая группа руководителей и специалистов, чтобы обсудить вопрос снабжения армии топливом и боевой техникой.
Не заезжая домой, Жуков перекусил на ходу, пока ехал в Кремль, и явился в назначенный час.
В большом кабинете Верховного было необычно многолюдно. Кроме членов Политбюро – знакомые руководители ведомств и оборонных предприятий. Из их докладов стало ясно, что со снабжением армии складывается напряженное положение. Сталин внимательно слушал каждого, похаживал, как обычно, вдоль стола, покуривая трубку. Иногда останавливался против докладчика, некоторое время пристально смотрел ему в глаза и коротко осведомлялся:
– Что нужно, чтобы поправить положение?
Выслушав ответ, он взглядом поднимал руководителя,
ведомство или предприятие которого называл докладчик. Тот отвечал коротко:
– Ясно, товарищ Сталин. – Или: – Нам нужно то‑то.
Сталин переводил взгляд на следующего. И так по кругу. Под конец подытожил:
– Запишите и обеспечьте. И никаких объяснений, – помолчав, добавил, попыхивая трубкой: – Америка не выполняет обязательств по ленд – лизу…
Совещание закончилось около четырех утра. Все тотчас отправились по своим рабочим местам выполнять поручения Сталина. Каждый понимал, что малейшая шероховатость, заминка в деле может стоить жизни. Ибо у каждого были еще свежи в памяти события, происшедшие в том же кабинете, когда вопрос стоял об организации эвакуации московских оборонных предприятий и пресечении массового бегства из Москвы. Три дня Сталин безрезультатно добивался четкой организации дела, на четвертый стал выводить товарищей в соседний кабинет и расстреливать лично. В результате эвакуация заводов пошла полным ходом, а бегство из Москвы было остановлено.
Сталин подошел к Жукову.
– Ви обедали?
– Нет.
– Тогда пойдемте ко мне, пообедаем, а заодно поговорим о положении под Харьковом.
Вышли в соседнюю комнату. Там уже накрыты столы.
Из Генштаба привезли карту с обстановкой на Юго-Западном и Воронежском фронтах. Ситуация крайне тяжелая. Бронетанковые и моторизованные части противника оттеснили наши части за реку Донец. Одновременно пошли в наступление в районе Полтавы и Краснограда.
Ватутин успел оттянугь части танковой армии, и сгруппировался крепкий кулак западнее и юго – западнее Харькова. Воронежский же фронт под командованием Голикова не сделал того же и попал в крайне затруднительное положение.
– Почему Генштаб не подсказал воронежцам? – перебил Верховный докладчика – офицера из Генштаба.
– Мы им советовали, но…
– Генштаб должен был настоять на своем, – с нажимом в голосе заметил Сталин и обратился к Жукову: – Придется вам вылететь туда немедленно, – и тут же, при всех, позвонил члену Военного Совета Воронежского фронта Хрущеву и резко отчитал его за допущенную ошибку.
Хрущев знал, что Жуков стоит рядом со Сталиным, и потом, когда станет главой государства, припомнит ему этот разнос Сталина. Хотя Жуков был совершенно здесь не при чем.
Отпустив порученца Генштаба, Сталин сказал:
– Все же надо закончить обед, – и повернулся к Жукову: – По приезде доложите мне обстановку. Звоните в любое время. Я скажу Поскребышеву.
– Хорошо, товарищ Сталин. Наверняка потребуется подкрепление.
Мехлис, сидевший напротив Сталина, заметил угодливо:
– Вот так всегда, куда б ни посылали Жукова, он сразу просит подкрепление…
– А вы согласны поехать без подкрепления? – спросил его Сталин, поднимаясь с места с тарелкой в руках, чтоб пойти к судкам налить себе первое. Открыл поочередно каждый, понюхал поднявшийся парок, налил себе, вернулся к столу, сел. Все это время за столом царила мертвая тишина. Все знали, что Мехлис в немилости у Сталина и вполне может быть, что сейчас получит нагоняй. Молчал и Мехлис, встав и вытянувшись в своей полувоенной форме, которую носил с намеком на то, что тоже причастен к ратным делам; расправил под ремнем форменную рубашку, понимая, что и на этот раз неудачно «подложил язык». Но уж больно хотелось ему во что бы то ни стало вернуть расположение Хозяина.
– Як тому, товарищ Сталин…
– Нет, нет, товарищ Мехлис. Вы не ответили на мой вопрос. А вы согласны поехать, выправить дела на Воронежском фронте без подкрепления из резерва ставки?
– Я не договорил. Я хотел сказать, что со снабжением армии такое напряжение, а товарищ Жуков…
Истории известны провальные наезды Мехлиса в действующую армию. Оказалось, ни на что, кроме интриг, этот человек не был способен. Впрочем, как и многие его единокровные, шибко претенциозные сподвижники.
Глава 5Эти свирепствовали на другом «фронте» – в ГУЛАГе. «Около 95 % лагерных начальников были лицами еврейской национальности, – пишет в своей исповеди
В. Успенский «Тайный советник вождя». – Эти должности приносили огромные доходы взятками с родственников заключенных за улучшение режима, за начисление зачетов, за досрочное освобождение и т. д. Не говоря уже о том, что сии лица выполняли истребительные обязанности, предусмотренные всемирным Сионом».
«В главном управлении лагерей и ссыльных пунктов ГПУ (НКВД) работали: начальник управления – Берман Я. М., его заместитель – Фирин С. Я. Начальник по Украине – Кацнельсон С. Б. Начальник лагерей Северной области – Финкельштейн. Начальник лагерей Соловецких островов – Серпуховский. Начальник лагерей в Казахстане – Полин. Начальники лагерей в Западной Сибири – Шабо, Гогель. Начальник спецлагеря в Ленинградской области – Заковский. Начальник лагеря в Азово – Черноморском районе – Фридберг. Начальник лагеря в Саратовской области – Пиляр. Начальник лагеря в Сталинградской области – Райский. Начальник лагеря в Горьковской области – Абрамнольский. Начальник лагеря на Северном Кавказе – Файвилович. Начальник лагеря в Башкирии – Зелигман. Начальник лагеря в Восточной Сибири – Троицкий. Начальник лагеря в Дальневосточном районе – Дерибас. Начальник лагеря на Украине – Белицкий. Начальник лагеря в Белоруссии – Леплевский (в его ведении находилось урочище Куропаты)».
За эти и другие доходные должности и вообще за власть в окружении Сталина велась жесточайшая борьба. В результате этой борьбы выкристаллизовалась могучая тройка, имевшая наибольшее влияние на Сталина: Каганович, Берия, Мехлис.
Сталин не мешал их возне вокруг него и даже тайком стимулировал ее и, «как усатый кот, внимательно следил из засады за расшалившимися мышами, выжидая момента для прыжка. И постепенно проучил каждого из нашкодивших, надолго отбив охоту объединяться в группы да группочки».
Подвернулся хороший предлог послать на передовую самых ретивых – Мехлиса и Берию. И Сталин не замедлил воспользоваться этим. Одного, Мехлиса, направил в Крым, где тот благополучно провалил все дело. Другого, Берию, – на юг. На Северо – Кавказский и Закавказский фронты.
В Ставке и Генштабе накопилось достаточно вопросов по Северо – Кавказскому фронту. Но все не было возмож
ен
ности уделить этому должное внимание. Там остановили противника под Новороссийском, держатся пока, и ладно. Даже затевают высадку десанта в тыл врага. Хорошо! Об этом однажды и обмолвился в докладе Сталину Антонов, бывший к тому времени зам. начальника Генштаба. Мол, формируются штурмовые группы основного и отвлекающего десантов. Идет комплектование отрядов…
– Штрафников туда побольше, – прервал его жестко Сталин. – Особенно из политических. Пусть покажут себя в бою. Там у нас командуют Гречко и Леселидзе? – он подумал, попыхивая трубкой. – Неплохо бы укрепить их дивизией НКВД, – Сталин кинул ястребиный взгляд на Антонова. – Пусть они хорошенько проследят за этими штрафниками…
Эта роковая фраза каким‑то образом дошла до командования Северо – Кавказским фронтом и была истолкована некоторыми слишком буквально. И в те времена было немало «понимающих с полуслова», которые из кожи лезли вон, лишь бы выслужиться.
Околосталинский службист Берия был человеком именно такого плана. Армейские кадры он не знал и, естественно, больше опирался на своих людей, из войск НКВД. «А таковых на Кавказе, – пишет В. Успенский, – оказалось непропорционально много». Во исполнение, так сказать, знаменитого приказа Верховного № 227.
«Практическое применение такого документа во многом зависело от исполнителей, – пишет В. Успенский, – от их должности, характера человека, ума, порядочности, наконец национальности. Жуков, к примеру, как и многие другие наши военачальники, расценивал приказ «Ни шагу назад!» с точки зрения усиления боевой стойкости войск. Берия видел другое – необходимость более активно искать виновных, быстрее и жестче карать их, используя прямолинейную, но приносившую видимые результаты тактику: «великий и мудрый решил – верный слуга первым исполнил и доложил». Причем доложил не вообще, но о конкретных фактах. А поскольку в приказе № 227 назван был Южный фронт, Берия сразу сообразил, кого надо «брать за жабры». И не мелкую рыбешку, а командующего фронтом генерала Р. Я. Малиновского и члена Военного Совета дивизионного комиссара И. И. Ларина».
Именно войска генерала Р. Я. Малиновского оставили несколько крупных городов на юге. Чтоб было понятнее происхождение приказа № 227, обратимся к его тексту:
«Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа из Москвы, покрыв свои знамена позором». И далее: «Нельзя терпеть дальше, когда командиры… допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтоб они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу…», «Паникеры и трусы должны истребляться на месте… Ни шагу назад без приказа командования!.. Командиры, отступающие с боевых позиций без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо как с предателями Родины».
Здесь приведены наиболее жесткие формулировки из приказа, не весь приказ. Настолько жесткие, что каждый воспринимал его в меру своей… трусости. Вот почему военные историки до сих пор недоумевают, почему при явном провале южноозерейского десанта никто не осмелился дать приказ к отступлению. Мало того, людей бросили на произвол судьбы. Если не считать некий упреждающий десант с воздуха в район Глебовки, состоявший исключительно из войск НКВД. Об этом таинственном десанте упоминается невнятно. Но чем дальше мы от тех событий, тем неотвратимее встает вопрос: зачем был сброшен воздушный десант исключительно из войск НКВД перед тем, как направить морской десант в Южную Озерейку? Среди множества ответов на этот каверзный вопрос я бы не исключил и такой: провал южноозерейского десанта был предрешен, людей заведомо посылали на убой. А чтоб никто не просочился живым свидетельством позорного провала, в будущий тыл десанта выбросили энкавэдэшников с деликатной задачей довершить истребление морского десанта.
Их высадилось с моря ни много ни мало, а полторы тысячи и шестнадцать танков. И они развили некоторый успех – заняли‑таки Южную Озерейку, потом Северную Озерейку, вышли на Глебовку. Трое суток дрались, пробиваясь в Новороссийск. И об этом знало наше командование по данным воздушной разведки, – пишет военный историк, участник боев на Малой земле полковник Шиян. Но… десант не только не поддержали, но постарались сделать так, чтоб о нем забыли. Почему? Историкам предстоит ответить на этот вопрос. Ибо «хранители тайны», вольные и невольные, начинают потихоньку открываться. А пока мы можем только предполагать, что трагедия морс
кого десанта в Южной Озерейке не совсем случайна, мягко выражаясь. И умышленно покрыта тайной.
Г. К. Жуков что‑то знал. Не потому ли так старательно обходил молчанием действия некоторых командиров Северо – Кавказского фронта? Особенно Брежнева. И только когда приостановили издание его книги «Воспоминания и размышления», прозрачно намекнув ему, что пока он не дополнит рукопись лояльными воспоминаниями о Брежневе, книга не выйдет в свет, скрепя сердце Жуков сделал это, считая, что пошел на сделку с совестью. И умер с этим грехом на душе.
Спрашивается, почему он так упорно обходил молчанием имя Брежнева? Которого впоследствии вознесли до небес за Малую землю, умалчивая при этом южноозерейскую трагедию.
Вот строчки из книги Г. К. Жукова: «В 18–ю армию генерала К. Н. Леселидзе мы прибыли вместе с наркомом Военно – Морского Флота Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и работником Генштаба С. М. Штеменко».
Военные историки и писатели дружно недоумевают по поводу несвойственного поведения Жукова во время его пребывания на Южном фронте. Почему‑то он был необычно осторожен и неестественно молчалив. Наверно потому, что в это же время с широчайшими полномочиями здесь пребывал Берия. А еще потому, оказывается, что к нему приставлен был человек Берии. Невероятно, но факт – этим человеком был работник Генштаба
С. М. Штеменко. Вот что известно об этом:
«Втянут был Сергей Матвеевич в те сферы, куда допускались немногие, и вырваться из этих сфер он уже не мог, если бы даже очень захотел. Да он и не старался, используя плюсы своего нового положения – тайного советника и осведомителя Берии по военным вопросам».
И еще:
«Внимательно читал Иосиф Виссарионович автобиографию Сергея Матвеевича, написанную им 30 марта 1948 года. Там действительно было кое‑что интересное. Отвечая на вопрос, где был во время войны, Штеменко с особым нажимом выделил два периода: «Август – сентябрь
1942 г. – Закавказский фронт, выполнял задания Берии, который на месте руководил обороной Закавказья… Март
1943 г. – Северная и Черноморская группа войск, выполнял задания тов. Берии, который в этот период был в этих группах войск…»
Теперь продолжим цитировать Г. К. Жукова:
«Ознакомившись с обстановкой, силами и средствами армии и моряков Черноморского флота, все пришли к выводу о невозможности в то время проводить какие‑либо усиленные мероприятия по расширению новороссийского плацдарма, который именовался тогда в войсках Малой землей.
Действительно, это был плацдарм общей площадью всего лишь 30 квадратных километров. Всех нас тогда беспокоил один вопрос, выдержат ли советские воины испытания, выпавшие на их долю, в неравной борьбе с врагом, который день и ночь наносил воздушные удары и вел артиллерийский обстрел защитников этого плацдарма.
ОБ ЭТОМ И ХОТЕЛИ ПОСОВЕТОВАТЬСЯ С НАЧАЛЬНИКОМ ПОЛИТОТДЕЛА 18–й АРМИИ Л. И. БРЕЖНЕВЫМ, НО ОН КАК РАЗ НАХОДИЛСЯ НА МАЛОЙ ЗЕМЛЕ, ГДЕ ШЛИ ТЯЖЕЛЫЕ БОИ».
Вот та единственная фраза о Брежневе, которую Жукова, можно сказать, заставили написать.
А теперь стоит поразмыслить над этой фразой. Что «зашифровал» Жуков в этой фразе? А вот что.
На Южный фронт приехал заместитель Верховного главнокомандующего! А начальник политуправления армии не соизволил с ним встретиться. Хотя необходимость такая была. Он, видите ли, был занят «тяжелыми боями». Можно подумать, что лично принимал участие в этих самых тяжелых боях. Сидел, как обычно, в своей каменной норе в нескольких десятках метров от моря, где на всех парах стоял быстроходный катер на случай… (Эта «нора» теперь на обозрении на Малой земле. Каждый может поехать и посмотреть). Он мог в любой момент прибыть в Геленджик на КП, чтоб повстречаться с Жуковым. Стоило только захотеть. Но он не захотел. Зато потом ему захотелось быть упомянутым в книге прославленного полководца. Вот ведь как бывает! Бог шельму метит.
В словах Жукова «хотели посоветоваться» больше великодушия, чем правды. Здесь явная натяжка, чтоб приподнять престиж генсека. Это понятно мало – мальски мыслящему человеку.
Царствие небесное Георгию Константиновичу! Он, наверно, и на том свете не простит себе этой фальши. Бог простит, ибо он всевидящий, всезнающий и всепрощающий.
А что касается Леонида Ильича – его этого непонятного игнорирования заместителя Верховного, по сути не
уважения – то причину его этакой «смелости» мы попытаемся объяснить ниже.
