Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 72 страниц)
– Да и обязанности депутата непросто выполнять, – говорит Антонина Ивановна и вздыхает озабоченно. – С газификацией станицы у нас до сих пор не решен вопрос… Да вы знаете эту историю…
Знаю. В 1983 году к станице подвели газ. Государство вложило в это дело 460 тысяч рублей. Не пожалело денег. В надежде улучшить бытовые условия сельских тружеников. И с расчетом, разумеется, что благодарные люди еще лучше станут работать. И что же? А ничего. Ровным счетом. Зарыли в землю 460 тысяч и ждут. Чего ждут? Неизвестно. В станице шутят на этот счет: наверное, ждут, когда из полумиллиона три вырастут. Смешно? Нет. Вложить огромные деньги и не получать отдачу вот уже третий год и неизвестно когда она будет, – такое могут’ делать только люди, которые не знают счета деньгам. Которые понятия не имеют, что такое хозяйский подход к де^у, не говоря уже об ответственности. Ведь до смешного дошло: согласно плану газификации, спущенному сверху, на этот год колхозу запланировано проложить труб 0,6 км, а надо 130. 130 делим на 0,6 – получаем 216 лет. Вот сколько потребуется времени, чтобы газифицировать станицу Васюринскую, если идти такими темпами. А за 216 лет, наверно, будут газифицированы даже спутники – города на околоземной орбите. При этом заметим, все станицы вокруг Васюринской полностью газифицированы.
– И говорили, и писали, и ездила сама в соответствующие инстанции, – говорит Антонина Ивановна, – бесполезно. Ума не приложу, что делать? А люди требуют. – Она улыбается тихо. – И чем лучше живем, тем лучше хочется. Без топки мы не сидим, конечно. И уголь, и дрова, и газ баонный у многих есть, но… Люди ведь сравнивают: в городе газ, у соседей газ, а мы, васюринцы, чем хуже?.. Тоже человеческий фактор. От него никуда не денешься. Очень серьезный вопрос. А с пионерлагерем?..
Да, и с пионерлагерем загвоздка. Его начали строить для детей, у которых теперь уже свои дети. В 1969 году начали, на 1987 намечен, наконец, пуск. Дай‑то Бог. Вот ведь какие дела! А люди работают. Хорошо работают. Кормят тех же строителей, которые никак не построят пионерлагерь для колхозных ребятишек и которые растянули газификацию станицы на 216 лет.
– Но теперь должны разобраться с этими делами. К тому идет, – успокоенно продолжает Антонина Ивановна. – Надо наводить порядок в стране. А мы здесь, на местах, надежно держим продовольственную вахту. И женщины, и мужчины стараются. Перекуривать реже стали. Свободная минутка – каждый смотрит, кому помочь, где что сделать. Это хорошо. Подряд – дело хорошее. Все должно быть четко, разумно, работать надо с полной отдачей сил. Всем. А то знаете как бывает – один старается, а другой… Разбаловались некоторые. Разные люди, разные факторы. Одни понимают, сознают свой долг перед государством, народом, другие… А вообще, не все еще ладится, не все у нас толком. Но… Работать можно. – Это любимое выражение Антонины Ивановны – работать можно.
Своей необычной силой характера она напоминает мне Василия Ивановича Мороза. Сейчас он работает звеньевым полеводческой бригады № 1. В 1984 году звено перешло на подрядную организацию и оплату труда. Об этом хочется поподробнее. Потому что здесь, в звене Василия Ивановича, я нашел массу интересного как с точки зрения внедрения новой формы организации труда, бригадного подряда, так и с точки зрения активизации человеческого фактора.
В звене было сначала 12 человек. Потом четверо отсеялись: появились на работе в нетрезвом виде, а по положению за подобный проступок виновные лишаются всех доплат по результатам года; им стало бессмысленно продолжать работать в звене. Ушли. Осталось 8 человек. А объем работы тот же.
– Ну и как? – тороплю я Василия Ивановича.
– Справились, – говорит он спокойно, теребя в пальцах былинку. Лицо его, тронутое уже первым загаром, суровеет. Он неторопливо опускается на пригорочек у лесополосы. Я сажусь рядом. Он только что спрыгнул с трактора, которым гонял по озимым три сцепленных в агрегат сеялки, заправленные азотными удобрениями. На нем пиджак, рубашка, из‑под которой выглядывает матросская тель
няшка. На флоте служил, думаю. Морской братишка! Этот с любым звеном справится. Хотя я не совсем понимаю, почему двое крепких ребят, когда мы подъехали на «Москвиче», полеживали себе на разогретой прошлогодней травке перед раскрытым журналом «Техника молодежи», пожмуривались на яркое солнышко и поглядывали на пылящий вдали трактор? Но потом все прояснится. А пока я всматриваюсь в спокойное лицо Василия Ивановича и думаю: «Надо же – совпадение какое! Тоже Василий Иванович. (Колхоз‑то Чапаева!) Тоже полководец. Только на мирном фронте. И полк у него поменьше численностью».
– И неплохо справились, – продолжает Василий Иванович. – Хороший урожай взяли. Особенно по сахарной свекле. Хорошо заработали… (Да. Я уже знаю. На заработанные в 1984 году деньги он купил «Жигули». Я видел. Новенький, сверкающий никелировкой автомобиль цвета кофе с молоком). – Вот так бы и работать! На душе хорошо и материально прилично, – И вдруг добавляет без ложного пафоса, даже без особого нажима в голосе, но так сильно и убедительно, что запомнилось: – Здорово!
Он надолго умолкает и молчит с видом человека, который уже и так слишком много сказал, позволил себе эмоции. Помолчав, заговорил уже по делу:
– Работали мы по так называемой технологии без применения ручного труда. Еще ее называют индустриальной. Смысл в том, чтоб уйти от самой трудоемкой работы, которую выполняют обычно только вручную – от расстановки и прополки свеклы.
– Как это? – опешил я, чувствуя, что подотстал за эти годы по агротехнике.
Василий Иванович понимающе смотрит на меня.
– Свеклу высеяли семя от семени на 8—10 сантиметров специально оборудованной сеялкой. Пропололи гербицидами. И получилось: обошлись без расстановки (это прорывка, прореживание всходов свеклы – В. Р.) и без прополки. Кое – где, правда, осот выскочил. И нам хотели прислать женщин на подмогу. Но мы отказались, сами управились. Все сделали сами. Даже когда блошка напала на сахарную свеклу – сами опрыскивали. Людей как будто подменили. Все стараются. Прямо перевоплощение какое‑то! Вот что значит материальная заинтересованность!..
Я знаю Василия Ивановича давно. Это сдержанный, немногословный человек. И вдруг так разговорился! Значит, действительно под впечатлением.
– Словом, выполнили и перевыполнили задание по всем культурам, по всем показателям.
Он долго молчит, обдумывает следующую мысль.
– А в прошлом году (это значит в 1985. – В. Р.) уже хуж'з сработали Год был неурожайный и… – Он снова умолкает, подыскивая подходящие слова. Видно, то, о чем он собирается говорить, очень важно и сказать не так просто. Мы как‑то отвыкли говорить правду. А если говорим, то с оглядкой. Критика у нас не возбранялась, но деликатно зажималась. И это очень вредило делу. Ускоренному его продвижению вперед.
Но ладно, я знаю, о чем он хочет сказать. Пока он подыскивает подходящие слова, я поведаю читателю, о чем у Василия Ивановича болит душа. Подрядная форма организации и оплаты труда получила в стране огромное распространение. Она непрерывно изменяется и совершенствуется. Заметим к слову, именно потому совершенствуется (пока), что для критики открыты нынче все шлюзы. Я говорю «пока», потому что кое – кому из руководителей она уже не нравится – слишком много требует – и они постараются ее по, трон: ггь.
Совершенствевание бригадного подряда идет по пути укрупнения структурных подразделений, переходящих на колективный подряд. Почему? Вот об этом как раз и думает сейчас Василий Иванович. Пока он думает, я расскажу о том, что видел в соседнем хозяйстве. Там сложилась примерно такая же ситуация: звено полеводов внутри бригады перешло на коллективный подряд. Первый год сработали отлично. В 1985 году уже хуже. Неурожайный год и тоже «и»… Странно повел себя этот самый человеческий фактор, который мы теперь прославляем на всех перекрестках, но который имеет плюсы, минусы и много еще вопросов.
Сначала ничего не могли понять, а потом… Потом постепенно прояснилось. Начало проясняться с того, что бригадир стал замечать, что ему трудно разговаривать с людьми. Тут бы радоваться: основное полеводческое звено, за которым закреплены основные угодья и ведущие культуры, идет в графике по всем видам работ, как по нотам складываются дела. Как тут не радоваться?! А люди ходят хмурые. Те, кто не в звене. Вроде как завидуют. Что такое? Всем же предлагали гуртоваться в звенья. Отказались. А теперь дуются. Одна стычка, вторая, третья…
– Зачем, бригадир, ты разделил нас на «красных» и «белых»? – не выдержал один из недовольных.
– Ты о чем? – оторопел бригадир.
– О том. У них лучшие угодья, у них основные культуры, на которых весь заработок. А у нас что? Суданка?..
– Ну так предлагали же всем. И тебе тоже предлагали. Ты отказался?
– Да. Отказался.
– Почему?
– А может, мне не нужны деньги. Не нужна слава. Я просто жить хочу по – человечески: в восемь на работу, в пять с работы. В выходной дома, в праздники с семьей.
– Ну так… – И бригадир хотел сказать что‑то, но воздержался.
И правильно сделал, что воздержался. Потому что ответы на такие вопросы обычно не очень убедительны. Обычно в подобных случаях строптивому говорят: «Это тебе надо ехать в город жить, там в восемь на работу, в пять с работы. Выходные, праздники дома». Или: «Ты забыл, что работаешь в сельском хозяйстве?»
Так или примерно так стараются урезонить недовольных. Когда‑то это действовало безотказно. Когда сельскому жителю не так‑то просто было уехать из села. Сейчас человек может поехать куда угодно, когда угодно. Везде, в том числе и в городах, работы навалом. Да еще квартиры дают. И такие советы, ехать в город, чаще всего стали принимать во внимание. В результате на селе острая нехватка рабочих рук. Вот во что выливаются теперь необдуманные нравоучения. Вот почему я говорю, правильно сделал бригадир, что сдержался. Он сделал по – другому. Пошел к начальству, так, мол, и так, благое дело, бригадный подряд, вон как оборачивается: красные и белые. Мол, дело серьезное, требует продуманного решения. Судили, рядили и пришли к Еыводу:
1. Надо переводить на подряд всю бригаду.
2. Работать с 7 до 17 с двухчасовым перерывом.
3. В воскресенье – выходной.
4. Зато в рабочие дни положенные восемь часов работать так, чтоб не было нужды прихватывать выходной.
5. Максимум усилий решению социально – бытовых запросов.
Обратим внимание на пункт № 1 «Надо переводить на подряд всю бригаду». Это как раз то, о чем я говорил выше: совершенствование бригадного подряда идет по пути укрупнения структурных подразделений. То есть, он вовле кает все больший круг ответственных. Иначе нельзя. По
тому что в отдельном структурном подразделении (звене) внутри бригады, наделенной определенными средствами и возможностями, одни оказываются в лучших условиях работы, другие – в худших. Одни выполняют важную работу, они патриоты и в чести, другие второстепенную… И получается искусственное деление на «красных» и «белых». Вот как далеко заходит дело, когда оно не продумано до конца.
Некоторые умные головы предвидели это, но… Промолчали. По инерции. Потому что у нас не принято было критиковать то, чему дан широкий ход. Так было. Так не должно быть, если мы хотим выстоять, выжить.
Я приоткрыл чуточку занавес, а теперь все‑таки послушаем, что там надумал сказать Василий Иванович.
– Понимаете, – он осторожно нащупывает мысль. – Теперь мы всей бригадой перешли на коллективный подряд. – В глазах его мелькнула лукавая искра. – Оно конечно, надо. Но вот я расскажу вам такой факт. Как‑то, на прошлой неделе, мы вышли в поле поутру. Я тут с ребятами удобрения вношу, а через лесопосадку поле под сахарную свеклу надо готовить. Культивацию делать. Наряд получили Ватченко и Вельчихин. Вельчихин, тот сразу взял загонку и погнал. А Ватченко заметил, что ночью землю морозцем прихватило. Если сейчас, сообразил он, пройти по ней культиватором, то из мерзлой земли образуются твердые, как камни, комья. Это, считай, свеклы на поле не будет. Он ко мне – что делать, звеньевой? Говорю, надо выждать часа два, три, пока отойдет на солнышке верхний слой земли. И остановил Вальчихина. Вот вам человеческий фактор. Два человека, два подхода к делу. Если б не бдительность Ватченко, не взяли бы мы нынче свеклы на этом поле. Такие вот дела. А бригадный подряд равнодушия не прощает. Не терпит. Вы спросите – а куда девать таких, как Вельчихин? Это вопрос. Положим, он отсеется из нашей бригады, пойдет в другую. А там тоже перейдут на подряд. Он в другую. А колхоз весь перейдет на подряд. Из пяти тысяч человек, скажем, 500 отсеется. Не нужны будут колхозу, поскольку нет у них прилежания к работе. Куда им деваться? 'Гут у них, в станице, дома, семьи, тут их корни…
– А как же быть в самом деле?
Василий Иванович сделал чуть заметное движение, похожее на пожимание плечами. Но я знаю, он не из тех людей, которые уходят от ответа. И потому был уверен,
он ответит мне на этот вопрос, иначе зачем же он меня к нему подвел?
– Выход один, – сказал он тихо, но веско, – надо всем включиться в работу. Всем и каждому. На всех уровнях. Таковы железные законы подряда, такова его природа. Он не сможет работать, когда хоть одно малейшее звено его не сработает. Пришел на работу, работай с полной отдачей. – В этом месте Василий Иванович усмехнулся. – Но ведь это, чтоб работать с полной отдачей, многие не только не принимают, но и не понимают. Таких придётся заставить понять и принять. А как? Только личным примером, и заинтересованность должна быть. И еще у меня мелькала одна мыслишка, могу поделиться. На суд будущих читателей очерка: может, в подряд отдавать стратегические направления, стратегические работы? А остальные, второстепенные – разным эстетствующим и кое – какерам? Тогда бригадный подряд не будет таким глобальным. Может, так?
Мысль неожиданная, трудно тогда было что‑либо ответить Василию Ивановичу. Но вот теперь, поразмыслив, я думаю – а что? Может и так дело повернуться. Ведь есть же у нас в стране, так сказать, стратегические отрасли, которые призваны обеспечить экономический и оборонный уровень нашей страны на международной арене. Там правительство не скупится ни в средствах, ни в людях. Почему в хозяйственных делах страны от низа до верху не определиться с важными и второстепенными видами работ? Соответственно перераспределить средства и людские ресурсы. Пусть будет по человеку и дело. Или как в народе говорят – по Сеньке и шапка.
– Спасибо, Василий Иванович, – мы встаем, прощаемся. Он степенно пожимает мне руку, не торопится уйти. Вместе мы смотрим, как разворачивается трактор с тремя сеялками. За штурвалом, пока мы говорили с Василием Ивановичем, сидит один из трех парней, которые полеживали здесь на взгорочке перед раскрытым журьалом «Техника молодежи», когда мы приехали на «Москвиче». Я вспомнил об этом и не удержался:
– А эти двое что?..
Василий Иванович кивнул на «Беларусь» в сторонке с кузовным прицепом, в котором насыпью азотные удобрения.
– Подвозят удобрения. Помогают заправлять сеялки. Когда кто‑нибудь устанет – подменяют. – Он говорит
спокойно, совершенно уверенный в том, что ничего такого нет, на что я намекаю. (Я ведь про себя подумал: порассуждали мы с тобой всласть о высоких материях бригадного подряда, о человеческом факторе, а двое здоровых ребят полеживают себе на бочку, когда ты пашешь). – Они из тех «эстетов», – продолжает Василий Иванович, – которым не нужны деньги, почести, они просто хотят жить. Их ко мне в звено зачислили. Вот потихоньку обламываем. Мы двоих, там еще двоих… А как же?..
Краснодар – Васюринская – Краснодар.
Апрель, 1986 г.
ВСПОМИНАЕТ СОЛДАТ
Логвиненко Владимир Герасимович – рядовой стрелкового полка 1173, 36-й стрелковой дивизии. Ушел в армию добревольцем в июле 1942 года. Семнадцати лет. Краснодарец. Тяжело ранен в боях под с. Шаумян Туапсинского района. Окончил школу снайперов в Тбилиси. Демобилизован в мае 1945. Награжден орденом Отечественной войны, медалями «За отваху» и «За оборону Кавказа». Восемью юбилейными.
Рассказывает.
Помню, за день до ухода на фронт, отец мой, Герасим Ананьевич, потомственный казак, сказал: «Сынок, немцы будут в Краснодаре. Я ухожу на фронт, и тебе надо уходить. Куда хочешь – в партизаны, или просто эвакуируйся». И тут же велел матери: «Собери его – продуктов, белья, кусок мыла… И не держи».
Ура! Свобода. На следующий день пошел в военкомат с ребятами с нашей улицы. Нас завернули домой – пока не окончите девятый класс. Окончили девятый класс школы № 28. Под вой сирен и бомбежки. Принесли справки. Нас взяли на учет. Как‑то собрали вечерком и повели своим ходом аж в Баку в артиллерийское училище. Шли ночами, потому что днем не давали двигаться немецкие самолеты. На 4–й или 5–й день вдруг завернули назад. Подали бортовые ЗИЛы, погрузили и привезли в Пашковскую. Мы еще в гражданской одежде. Два дня изучали приказ Сталина № 227 «Ни щагу назад». Потом привезли и раздали оружие – винтовки, гранаты, патроны и бутылки с зажигательной смесью. И строем в Старокорсунскую. Первые числа августа. Здесь нам выдали форму почему-то серо – голубого цвета. Выкупались в речке, надели форму, выстроились, приняли присягу. И тут как тут немецкая «рама». Команда – «Воздух!» А мы не знаем, что это такое. Вояки! Досталось нам – утюжила нас эта «рама» как хотела. Многих побило. Похоронили. Потом отрыли окопы. К полудню затеяли варить кашу – надо подкрепиться. А не в чем. Приспособили цинковые коробки из‑под патронов. Под вечер нас построили возле лесополосы, велели пометить вещмешки и сдать. И строем в Краснодар. А город уже пылает – горит нефтеперегонный завод. Небо заволокло черным дымом. Жара! Остановились возле кирпичного завода, недалеко от моста через Кубань. Развернулись в цепь вперемежку с остатками полка 1173, только что отступившего из города. Старослужащие ворчат – прислали «пополнение»! Пацанов! Мы и в самом деле пацаны. А туг и немец пошел в атаку. С закатанными рукавами, автоматы на бедре, строчат без умолку. Мы стали отбиваться. Рядом в цепи оказался старослужащий Николай. Заросший, грязный, усталый и злой. Взял надо мной шефство. Винтовка у меня нового образца – стрельнешь разов шесть, семь, патронник нагревается, затвор заклинивает. Ужас! Тут надо стрелять, а она не работает. Руки пообрывал об затвор. А немец прет. Откуда ни возьмись – наши два танка. Отогнали немцев.
Во время передышки Николай научил: говорит, возьми у убитого винтовку старого образца с рамочным прицелом. Так и сделал. В следующую атаку уже палил сколько хотел. Потом пошли в контратаку. Наш командир, не помню уже его фамилию, поднял нас своеобразно: «Примкнуть штыки! Вперед! Так их разэтак!..» И страшно, и смешно. Не думал, что так может быть на фронте. Потери были большие – половину ребят выбило. Николай оберегал меня. В атаке и когда снова залегли. «Не высовывайся без нужды!..» А пули – фьють, фьють. Парня рядом прошило очередью. Глухие шлепки с характерным шипением, как если бы раскаленные железки падали в воду: «Шу! Шу!..» Тут я только понял, что смерть – это серьезно и надолго. Внутри все заныло, захолонуло. И, чувствую, – хана сейчас. А немец вот уже – лица каменные различить можно. И вдруг сзади нас, за Кубанью, вздымается вал дыма и
огня. Будто земля вся взорвалась. И голетели в нашу сторону огненные стрелы. То, оказывается, заработали «Катюши». Вой, грохот, дым, огонь впереди нас. Ад кромешный! Немцы назад. Снова мы спасены. Как будто кто‑то знал, что мы здесь, юнцы, погибаем. И тут команда отходить. Мы на мост, а там свалка, затор. Люди сыпятся в реку. Мы на каких‑то досках пустились вплавь. Нас относит течением. Николай потерялся. Переправились. Окопались. Взорвали мост. Нашелся Николай. А немец уже переправляется, и мы не можем ему помешать. Команда отходить на Горячий Ключ.
В Горячем Ключе ударило обломками дома – снаряд попал. Контузило. В санчасть не пошел – думаю, оклемаюсь так. Идем. Идут беженцы тысячными толпами с домашним скарбом. В горы. Ворчат люди на нас – защитнички! А следом немец на мотоцикла с и легких машинах. Напирает. Да еще в тыл десант забросил. Впечатление окружения. Там строчат, там строчат. Со всех сторон. И с воздуха клюют – самолеты над нами безвылазно. Вот где досада брала на наших – ни одного самолета! Чувство полной беззащитности и обреченности.
Из Горячего Ключа без остановки – на Нефтегорск. Оттуда на Шаумян. Под Шаумяном ранило. Видел с перевала, как бомбили Туапсе – рой стервятников, а внизу пылающий город. Сердце заболело!
При ранении боли не чувствовал. Сильный удар в плечо и тепло. Минут пятнадцать спустя – боль. Пальцы онемели. Передаю по цепи – ранен. Приказ командира – выйти из боя. Стал выходить, а сзади заградогряд. Встречают каждого, проверяют. И меня сцапали. «Почему выходишь?» «Ранен». О'мотрели, убедились. Отобрали оружие. Санитарка тут же обработала рану кое‑как, и на излечение в Хосту. Пока доехал – плечо разнесло! Во! Ну, думаю, – это тоже серьезно и надолго. Пуля попала в ключицу. Хорошо – трассирующая. Мне ее подарили после операции. Из Хосты сначала в Ереван, потом в Тбилиси в снайперскую школу.
Окончил отличником стрельбы. Попросился на фронт. Не пустили. Зачислили в штат школы. Обучил четыре выпуска снайперов. Потом добился‑таки отправки на фронт. Но в действующую так и не попал. В Котовске застрял. Советскую власть восстанавливали – борьба с «Черной кошкой», комендантская служба, охрана колхозов, железнодорожного движения. На дежурстве простыл. Заболел
тяжелой формой воспаления легких. Вдобавок сказалась контузия в Горячем Ключе. Стала отниматься нога…
Победу встретил в госпитале на излечении. Сонного схватили, стали качать.
По излечении комиссовали и демобилизовали инвалидом второй группы.
