Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 72 страниц)
ПРЕДЛАГАЕТСЯ ТОСТ
Эту печальную историю поведал мне вездесущий мой сосед. Недавно остановил меня у подъезда, поймал за пуговицу и рассказал:
– Как‑то выскочил я из дому, чтобы позвонить по телефону – автомату. Только снял трубку, подбегает ко мне девочка лет этак десяти. «Дяденька! Дяденька! – кричит. – Скорее! Она вешается!..» И тянет меня за руку. Глаза широкие, личико бледное… Я, естественно, за нею. А сам оглядываюсь, ищу глазами милиционера, они здесь бывают возле рынка. Думаю, если в самом деле кто‑то там вешается, то милиционер не помешает. Сам понимаешь. А на душе скверно так – «не хватало еще вынимать кого‑то из петли!» И нащупываю нож – складишок в кармане – странное непроизвольное действие! А потом оказалось – верно. Интуиция!.. Девочка тащит меня: «Скорее! Скорее!..» А я этот складишок в кармане мну. Вбегаем в подъезд дома. (Там, за школой). И тут же, на первом этаже, вскакиваем в приоткрытую дверь. Темная прихожая, комната. Из нее – дверь в другую. «Трамвайчиком». Хрущобка. И вижу в углу, прямо на полу – раскиданная постель. Посредине комнаты – скамейка, а на ней – босые ноги. Поднимаю глаза – стоит Она в одной рубашке, прилаживает веревку на крючок, где люстра. Уже приладила: петля на шее, осталось только накинуть на крючок второй конец, сделанный кольцом, и выбить из‑под себя скамейку. Увидела нас – заторопилась. Еще мгновение и… У меня реакция летчика: ногой вышибаю из‑под нее скамейку.
Но она, стерва, успевает‑таки накинугь на крючок кольцо веревки и повисает. Ужас! Еще и виноват окажусь! И тут вспоминаю про складишок. (Вот она – интуиция!) – Сосед вынимает из кармана узенький нож – складишок с зеленой колодочкой, показывает мне. Рука при этом подрагивает. – Мой спаситель! Подсознание сработало, еще когда услышал, что кто‑то там вешается. Выхватываю из кармана, и чик по веревке… Надо ж было, дураку, и поддержать ее тут же. Но не сообразил впопыхах. Она и грохнулась об пол. Перевернулась на спину, заголилась… – сосед показал рутами то место, которое предстало его глазам, – тут все… Девочка к ней, прикрывает ее простынкой: «Мама! Мамочка! – кричит. – Не умирай. Я боюсь одна!..» Та открывает глаза и ничего не может понять – где, что? Потом, видно, до нее дошло. Села на полу, озирается. Глаза безумные. Видно, в мыслях уже побывала на том свете. Увидела меня, одернула подол. Смотрит удивленно.
– А вам чего? – спрашивает. И хвать, хвать рукой край простынки, пытается прикрыть свои грудешки.
– Мне‑то ничего, – говорю. – А вот вам стыдно должно быть. Дочь напугали. – И поворачиваюсь уходить.
– Дядя! Дяденька! – вцепилась мне в руку девочка. – Не уходите. Она снова начнет вешаться!
Хозяйка смотрит на нее тупо.
– Ты что, Катька?
– Ни чо! Вставай, одевайся. Дядя из милиции…
У той круглые глаза. Удивляется.
– А при чем милиция? За это разве забирают?
– Забирают, – говорю ей. – Я вот отвернусь, а вы оденьтесь, в самом деле. – И вышел в другую комнату.
Катя там сгребла в кучу постель, потом пришла ко мне. Я тихонько спрашиваю:
– Чего она? Спятила?
– Да нет. Нам жить не на что. Все, что было в доме – продала. – Она кинула взглядом по комнате. И тут я только обратил внимание, что в комнате пусто. Одна скамейка, какие в парках стоят. На скамейке одежонка вместо постели. Видно, здесь обитает Катя. Она подождала, пока я дивился убожеству их жилья, потом и говорит: – На работу ее не берут – пьяница. Вчера они тут с Палычем пили, – она пнула ногой флакон из‑под лосьона. – Потом голые бегали. Потом целовались и… – Она стыдливо уронила глаза. – А когда он ушел домой к жене, сказала —
повешусь. Всю ночь ее рвало – пена изо рта. Я ее марганцовкой поила. Она еще шутит: дай, говорит, закусить. Потом стала вешаться… Нет, она хорошая. Работала в торговле. И чего только у нас не было! Мебель – стенка, мягкие кресла, хрусталь… Даже видик!..
И туг входит Она. Хозяйка, значит. Прихорашивается. В ситцевом халатике, лицо мятое. Молодая еще – лет тридцати пяти. Не дурна собой. Но худая и сильно, как бы это сказать, – «прокисшая» что ли. От пития и распугства. Я смотрю на нее и вспоминаю на полу ее заголенную. (У соседа этак блеснули глаза, видно, живо представил себе ту картинку. А я себе думаю: как необоримо у нас любопытство к обнаженному женскому телу! Поистине мы циники!) Между тем, сосед мой, посветившись сладострастием, продолжал:
– Посматривает на меня хмуро. С этаким, знаешь, бабским вызовом, как это они делают, когда смотрят в глаза мужчине, который удостоился созерцать их ослепительные прелести.
– Мне что, собираться? – спрашивает.
– Никуда вам собираться не надо. Не из какой я не из милиции. Это мы с Катей так, для острастки.
– Хм! – Она как‑то сразу преобразилась. – Вы мне мужа моего бывшего напоминаете. Все из торговли меня увольнял…
– Надо было послушаться, – говорю.
– Надо было! Только вы не представляете себе, что такое торговля. Это преисподняя, где человек теряет все человеческое… Вот что, дядя, не найдется ли у тебя лишняя штучка. Тыщенка. На бутылку хорошего вина. А то уже надоело парфюмерию глушить, – и футболит ногой пузырек из‑под лосьона «Свежесть». – Хочется выпить по-человечески. Может в последний раз…
– Куда уж там! – говорю. – И так вон девочку напугали.
– А ничего страшного! Избавится только от мамки-дуры.
– Ну ты даешь, хозяйка, – я от возмущения не знаю что и сказать. И снова поворачиваюсь уходить. Думаю себе, подальше от этой, действительно, дуры. А Катя опять ко мне:
– Дядя! Дяденька! Побудьте еще немного! Пока она успокоится.
Сама метнулась в ванную и несет большую бутылку
импортного вина. А в ней почти половина еще. Видно, гости когда‑то не допили, а она спрятала от матери. Хозяйка кинулась к ней радостная. А та бутылку за спину.
– Не – ет! Вот дяденька распорядится, – и протягивает мне.
«Ну, думаю, еще не хватало мне пить в такой компании!..» А хозяйка сбегала на кухню и тянется со стаканом, клянчит:
– Ну пожалуйста! Ну скорее… – Не терпится ей.
Налил граммов пятьдесят. Она хвать у меня из рук, и
одним махом. И ладошкой похлопала по пустому рту, как бы закусила. Сразу оживилась. Глаза заискрились.
– Хочешь, – говорит, – тост скажу? Налей еще глоток. Ты такого не слыхал.
Смотрю на Катю, мол, как? Она кивает согласно.
– Только чуть – чуть! Самую малость.
Я налил. Она снова хвать. И говорит:
– Чтоб они сдохли! – это, значит, тост такой. Мне не понравился. Я удивляюсь. Она мне поясняет: – У нас в торговле, когда я работала, был тост такой. Чтоб наши конкуренты и налоговая инспекция сдохли. А теперь я им всем того желаю. Чтоб все они попередохли. А с ними и перестройщики – реформаторы. На поверку все они воры и ублюдки. Понимаешь?
– Понимаю. Но тост все‑таки…
– Плесни еще – скажу хороший. – И подставила стакан.
Катя взяла у меня бугылку и сама налила. Чуть – чугь, на донышке. На этот раз хозяйка (уже поправилась немножко) неторопливо, манерно этак отставила на отлете мизинец, хукнула по всем правилам питухов, выпила и говорит: «Чтоб мы не сдохли». Ну это еще куда ни шло.
Вдруг обошла меня этак, словно коня на смотру, и говорит:
– Слушай! Бери меня в жены. Ничего, что ты уже дедушка. Зато я молодая. Во будет пара! Я баба ласковая и сексуальная. И вообще. Если меня отмыть, подкормить и отвадить от выпивки… – И распахивает халатик. А там!.. – У соседа моего слегка заклинило дыхание. – А там, веришь? По нулям. То есть, ничегошеньки. Хоть бы тебе мини – бикини. Да еще крутнулась передо мной, руками наставила на меня сисенки… Катя, та в крик: «Мамка! Бесстыжая!..»
Я, конечно, ходу. Следом за мной Катя. Бегим мимо
мусорных ящиков, она туда бутылку с остатками: «Все равно найдет и выпьет».
Проводила она меня, поблагодарила. Постояли мы вот здесь, – сосед указал себе под ноги. – На этом месте. На душе скверно: человек в беде. Хоть бы взрослая, а то ребенок. Говорю, зайдем – покушаешь хоть. Нет, говорит. Спасибо. Надо домой идти, смотреть за ней. Вздохнула, покачала своей белобрысенькой головкой, подняла сжатый кулачок, мол, выстоим. И говорит: «Чтоб мы не сдохли!» И я в ответ то же. Вроде боевого девиза. Когда летали в войну, у нас был свой подобный девиз: «Не дрейфь в тумане»…
Так вот! Месяца через три, наверное. Словом вот, недавно, в сентябре, захожу в универмаг «Краснодар», а в дверях стоит девочка с протянутой рукой. Рука худенькая с синими прожилками. Знакомая! Смотрю: Катя! Глаза печальные, усталые. Под глазами синие круги. Взглянула на меня и отвернулась. Я ей: «Чтоб мы не сдохли». Девиз наш. Она – ноль внимания. Думаю – ошибся. И пошел себе. Вдруг слышу вослед: «А мамка‑таки повесилась!..»
Сосед умолк тяжело, угнулся, пряча от меня глаза. В горле у него, чувствую, горький ком застрял. Потом он справился с собой. И почему‑то повторил, показывая на свои руки:
– Ручки худенькие с синими прожилками.
Постояли молча. Я не знаю, что и сказать. Он поднял
на меня грустные глаза.
– Вот так! Дети беспризорные появились в городе… – Огляделся тоскливо и пошел в дом.
В порядке справки: по данным статистики население России в 1993 году уменьшилось на 800 тыс. человек.
«Кубанские новости»
02.04.1994 г.
КТО КОГО СПАСАЛ?
Я понимаю авторов письма, приведенного Валентиной Паленой в ее статье «Чужие». Они возмущаются поведением так называемых «беженцев» из Армении, хлынувших на Кубань. Понятны боль и тревога авторов: идет «бар
хатная» оккупация Кубани. И делается эго нагло, почти в открытую, с благословения и при щедрой поддержке власть придержащих и духовных отцов Армении. А власти наши и в самом деле делают вид, что ничего страшного не происходит. Правда, последнее время они собираются ввести «визовый» режим, навести порядок с иммиграцией, но… Оккупация тихой сапой пока продолжается. Разорили свою страну, лезут сюда…
И я не понимаю автора второго письма В. Симонян с хут. «Красное Поле» Курганинского района, которая явно пытается свалить с больной головы на здоровую. При этом в качестве «оглушительного» довода проводит аналогию с войной с Германией. Они‑де принимали всех. «Все они были для нас просто людьми, попавшими в беду».
То была война с врагом. Пришли чужеземцы. А вы принимали жен и детей фронтовиков, которые заслонили собой вас, средне – азиатские республики, спасли вас от фашизма. И они, те беженцы, активно подключались к работе, поднимали экономику ваших стран, а не безобразничали, как ваши здесь. Так что аналогия здесь не уместна. И тут еще надо уточнить, кто кого спасал от беды тогда, в войну.
У вас же идет кровавая разборка между двумя родственными народами: армянским и азербайджанским. Не поделили Горный Карабах. А при чем тут кубанцы? Вы распорядились своим добром, своей страной, своим народом наихудшим образом. Это все равно, как если бы какой‑нибудь придурок разорил и спалил свой дом и теперь лезет в мой, потому что, видите ли, ему негде жить. Почему кубанцы должны тесниться и страдать по вашей неразумности? Да еще терпеть неряшливость и оскорбления? Одно дело поделиться хлебом и «углом», когда беда. Землетрясение. У русских это в традиции! Другое дело уступать наглецам, которые в припадке националистического угара спалили свой дом и теперь лезут' в чужой. И еще кто‑то им виноват. Русские. Которых, кстати, всегда презирали и презирают у вас. А в Грузии вообще объявили фашистами.
Свидетельствует А. Теплухин в КН от 22.04.94 г. «В конце концов все пришлось бросить и срочно бежать…»
А наш всенародно избранный шлет туда десятки миллиардов на восстановление экономики, отрывая от россиян. Закрываются детские сады, сворачивается наука, оборона, Душат хронические межведомственные неплатежи,
урезаются социальные программы, руши тся вся экономика. Идет откровенное, наглое разорение России. Это ли не яркое свидетельство тому, что наш Президент лично возглавил поход против России, против русского народа. Что лично он организатор и вдохновитель геноцида. Отдал страну на откуп мафии и сам пишет книги. «Записки Президента».
Так что не в русских дело, а в тех, кто пришел в их дом и нагло разоряет его. Искусственно нагнетает вражду между народами. Насильно делают нас действительно чужими. Нас, уважительно проживших столетия рядом.
Болит душа у кубанцев за родную землю, болит душа за утраченную Родину у Вероники Николаевны Симонян, болит у автора за кубанцев и беженцев. Жжет, не дает покоя оскорбленное человеческое чувство Родины. Хочет того человек или нет, он навечно заякорен этим чувством. Где бы он ни был, куда бы не забросила его судьба, он словно корабль в дальнем плавании, у которого ноют борта по родному причалу. И сколь бы не кричали глашатаи общечеловеческих ценностей, у каждого человека она своя. Одна – разъединственная. Данная в то мгновение, когда он вышел из чрева матери на свет Божий. Где познал радость жизни. Рос и мужал.
Призыв к общечеловеческим ценностям выдуман и нужен тем, кто не имеет ничего за душой, но жаждет иметь все. Дудки! Не выйдет!..
«Мне Родину, мне милую, мне милой дайте взгляд…»
Вот она, настоящая душевная песня россиян. И эту песню «не задушишь, не убьешь» никаким даже обвальным количеством шлягеров про общечеловеческие побрякушки.
А. Теплухин, у которого отняли дом, отняли все в «гостеприимной» Грузии, куда наш Президент, не моргнув глазом, ахнул два десятка миллиардов наших кровных и гонит эшелоны с продовольствием и оборудованием, пишет: «Возвращаюсь домой на Кубань и обнаруживаю, что и здесь русскому человеку обосноваться куда сложнее, чем тому же грузину или армянину. Причем, те и другие, как правило, расселяются в лучших местах, занимают престижные должности. На улицах и общественных местах они демонстрируют полнейшее пренебрежение к местным обычаям, нормам поведения…
И на этом фоне власти разглагольствуют о возрождении России».
Вчера, в день восьмой годовщины Чернобыльской трагедии, диктор телевидения «Останкино» поведала с ехидцей в голосе, что зараженные радиацией города и села заселяются русскими беженцами.
Что можно сказать на это? Когда вся страна уже криком кричит. А правители наши будто ничего не слышат. Будто мы в пустыне живем. Будьте вы прокляты, разорители России! Чтоб вам отлились наши слезы.
Когда плохо Родине – плохо и мне.
Волею судьбы мне довелось побывать сразу, одним заходом, в трех этих республиках: Азербайджане, Армении и Грузии. Где‑то в середине семидесятых. Странно было слышать в Баку от армян, что их притесняют здесь, душат взятками: справка в ЖКО, о том, что проживаешь, стоит 5 рублей. Операция по поводу аппендицита – 60.
Странно и неприятно было чувствовать к себе недоброжелательность армян в Ереване: в столовой тебя не обслужат до тех пор, пока не обслужат всех армян. Тебя как бы не слышат и не видят. А хлеб, любимый лаваш, – из русской муки. Набирают его тарелку с верхом.
В Грузии в магазине невозможно допроситься у продавца, что почем. Тоже на тебя смотрят как сквозь стекло. В городском транспорте, если ты по привычке протянешь руку за билетиком, тебе со злобой в глазах отмотают метра полтора – два этих билетиков, мол, на, подавись.
Мне было жутко неприятно слышать в кассе предварительной продажи авиабилетов, как ругались в очереди армянин и грузин. Это была не просто ссора очередников, это была яростная стычка ненавистников. Им бы кинжалы в руки, и полилась бы кровь.
У меня сжималась душа, но я простительно думал: горячая кровь горцев. Но теперь понимаю – горячая и… дремучая. И если мы, россияне, во многом еще варвары, как считают на Западе, то этим во многом обязаны нашим, этим вот, братьям по Союзу.
При Советской власти они еще немного держались в рамках. Зато теперь «расслабились», распустились во всей своей красе: где появятся, там шлейфом тянется за ними грязь, мусор и всякие непотребства.
Всюду, по всей Руси Великой их грязные следы. И еще русские им плохие.
Все чаще и чаще слышится в народе: если русские поперек горла всем этим пришельцам и чужевыродкам, если русские правила общежития и традиции вам не нравятся
и вы хотите жить по своим понятиям и нормам, то вот вам Бог, вот порог. А нам не мешайте жить по нашим правилам и традициям. А если вам кажется, что рано или поздно мы запляшем под вашу дудочку, то вы глубоко заблуждаетесь.
Есть в народе мудрая пословица: не ходи в чужой монастырь со своим уставом.
«Кубанские новости»,
15.06.1994 г.
НЕИЗВЕСТНЫЙ ИЗВЕСТНЫЙ РОГАЧЕВ
Рогачев Федор Игнатович. Темрючанин. Сейчас немногие помнят это имя. А в 1918 году оно гремело на Кубани рядом с именем Ковтюха, Матвеева, Демуса. Вот несколько строчек из истории гражданской войны в СССР: «Уже в начале 1918 г. Е. И. Ковтюх, выходец из бедноты станицы Полтавской, организует революционную роту, которая впоследствии влилась в красный партизанский отряд под командованием бывшего матроса Черноморского флота Рогачева». (Гражданская война в СССР. М. Воениздат. Т. 1, 1980 г., стр. 316).
За сочувствие революционному восстанию на «Потемкине» и «Очакове» в 1905 году, за агитационную работу среди матросов Рогачев Ф. И. попадает под надзор полиции. И с тех пор он на заметке у властей. В 1910 году демобилизуется из флота и возвращается в Темрюк, и здесь, на родине, продолжает активную революционную работу. Полицейские ищейки идут по его следам, и Рогачев вынужден переехать в станицу Старовеличковскую. Годы напряженной борьбы и смертельного риска. А затем радостная весть о победе Октябрьской революции в Петрограде. Но борьба не окончена, наоборот, принимает еще более ожесточенный характер. Молодая республика в огне контрреволюции. 1918 год – год яростной схватки противоборствующих сил. Особенно на юге. На Кубани повсеместно возникают многочисленные партизанские отряды. Их необходимо было объединить, вооружить и повести против белогвардейцев и белоказаков. Партия поручает Рогачеву сформировать отряд Красной гвар – дии. Федор Игнатович берется за дело с присущей ему энергией и страстной верой в окончательную победу Революции. Он рассылает письма и верных людей по станицам Таманского отдела с призывом к простым людям вооружаться и вставать на защиту родной Революции. Ему помогают военный комиссар Таманского отдела П. С. Решетняк и член отдельского комитета большевиков Я. А. Зимин.
«К середине марта, – пишет в своем очерке И. Кириченко, – 1918 года под командованием Рогачева были объединены мелкие отряды, ранее сформированные в станицах Таманского отдела». (Кириченко И. Рогачевцы. Заре навстречу. Краснодарское книжное издательство, 1977 г.).
В том же марте отряд Рогачева принимает уже участие в штурме Екатеринодара, где хозяйничали белые. А 21–го марта отряд Рогачева посылают под Энем против конницы генерала Покровского, рвавшейся в Екатеринодар. Это был бешеный натиск белоказаков, потесненных из города. Рогачевцы не только отразили этот натиск, но и разгромили конницу Покровского. Добрая боевая слава об отряде Рогачева мгновенно облетела всю Кубань. В отряд устремились добровольцы.
Рогачев был популярным в то время красным командиром, обладавшим твердой волей и талантом полководца. Такие были времена. Все бои под его командованием заканчивались неизменно победой и оставляли яркое впечатление в памяти и сердцах бойцов. Бой у дамбы под хутором Понура против превосходящей пехоты и конницы генерала Дроздовского кончился для генерала полным поражением. В этом бою, кстати, погиб славный пулеметчик Семен Бойко. Его именем теперь называется хутор Бойко – Понура.
В конце апреля 1918 года отряд Рогачева выступил на подавление контрреволюционного мятежа в станицах Ольгинской, Бриньковской, Копанской. Под Копанской был дан решительный бой мятежным белоказакам. Красногвардейцы одержали блестящую победу. Этот бой вошел в историю гражданской войны как яркий пример не только ратного мастерства, но и гуманного характера зарождающейся Красной Армии.
«…этот отряд в бою под станицей Копанской разбил мятежников – белоказаков и взял в плен более тысячи человек. Пленные казаки были обезоружены и распущены по домам…» (Гражданская война в СССР. М. Воениздат, том 1, стр. 316).
Вот несколько эпизодов из этого боя, рассказанных одним из его участников И. Кириченко: «Подступы к Копанской были хорошо подготовлены к обороне. На ее окраинах вырыты окопы, а единственная дорога, пролегавшая между лиманами, поросшими густым камышом, простреливалась ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем мятежников. В ночь на 26 апреля наши разведчики Григорий Юрченко, Григорий Пономарев и Гавриил Козодыб скрытно пробрались в Копанскую и добыли очень нужные сведения о системе обороны белоказаков, расположении их огневых позиций и месте нахождения штаба…
Чуть забелело на востоке, и сразу заговорили наши пушки. Кавэскадрон Тихона Воронкина под прикрытием артиллерии и пулеметов на бешеном галопе проскочил простреливаемый участок дороги и ворвался в окопы белых…
В стане мятежников началась паника. Она усилилась еще больше, когда разведчики Юрченко разгромили их штаб. Сам Юрченко в форме казачьего офицера ворвался в штаб, оттолкнул телефониста и от имени полковника Подгорного, командовавшего белоказачьими частями, отдал приказ об отходе с позиций к центру станицы. В это время разведчик Козодыб взобрался на церковную колокольню и повесил белый флаг – сигнал капитуляции. Все кругом перемешалось…
К 10 часам утра 27 апреля в Копанской все было кончено». Такая вот была борьба. Историю не переделаешь.
После разгрома мятежа белоказаков отряд Рогачева был отведен на отдых в станицу Ольгинскую. И там 30 апреля согласно директивы Советского правительства на общем собрании отряд был преобразован в 1–й Северо – Кубанский полк и стал регулярной частью Красной Армии. Рогачев был единодушно избран командиром полка. Его заместителями Е. И. Ковтюх и С. И. Костенко.
К этому времени борьба на Кубани приобретает острейший характер. Поощренная вторжением немецких войск в Крым, контрреволюция резко активизировала свои действия. Цель мятежников – захват Темрюка, чтоб оказаться под крылышком немецкого генерала Бюллера. Начались бои по широкому фронту, протянувшемуся от Темрюка до станицы Благовещенской. Три дня продолжались кровопролитные схватки. На четвертый сопротивление
мятежников было сломлено. Тамань почти полностью была очищена от белоказаков. Но в поддержку им выступил немецкий генерал Бюллер, командующий немецкими войсками в Крыму. И был крепко побит. После этого короткое затишье, а потом снова тревожные дни: в конце июня с задонских степей пришла переформированная и пополненная свежими силами Добровольческая армия под командованием Деникина. Это был опасный враг молодой Советской республики. В. И. Ленин призывает: «Все на борьбу с Деникиным!»
И снова бои.
Пока дрались с Деникиным на подступах к Екатеринодару, на Тамани снова подняли голову Сэлокашки. 1–й Северо – Кубанский полк Рогачева был снят с срронта и направлен в Тамань. Силы стали слишком неравными, и город пришлось сдать. Части Красной Армии начали отступление в Белореченскую. В это время обстановка в войсках Северо – Кавказского фронта отл) чалась особой сложностью.
После сдачи Екатеринодара Таманская группировка красных войск оказалась практически отрезанной от основных сил. Надо было пробиваться к своим. Часть войск пошла через Славянскую, Крымск, Новороссийск, Туапсе под командованием Матвеева, Ковтюха, Дему^са. Поход, ставший прообразом знаменитого Железного потока; другая часть, под командованием Рогачева – через Северскую в обход Екатеринодара. Это были самые трагические страницы в истории армии, получившей впоследствии наименование Таманской.
Пробивались сквозь плотные белоказачьи заслоны. В Северской и погиб славный герой гражданской войны Федор Игнатович Рогачев. Пал жертвой заговора контрреволюционеров. Мятежные и зажиточные казаки подослали к нему убийцу с ядом. Вот что об этом свидетельствуют документы: «Штаб отряда колонны тов. Рогачева в станице Северской помещался в квартире владельца паровой вальцовочной мельницы Галацан. В день ухода частей, т. е, 19 августа 1938 года, утром разнеслись слухи, что тов. Рогачев неожиданно заболел серьезной болезнью, но какой – установить не удалось. Не успели наши части тронуться из станицы Северской, как белые начали артобстрел. Во время отступления за станицей я видел тов. Рогачева лежащим на линейке. На другой день, 20 августа, гов. Рогачева везли уже мертво
го на той же линейке в деревянном белом гробу». (Бирин И. Воспоминания. Отравление и смерть Рогачева. Партийный архив Краснодарского Крайкома КПСС, фонд 2830, о. 1, стр. 18).
И далее он пишет: «В 1922 г., будучи в станице Ильской, я узнал от одной батрачки, имя и фамилию забыл, что она несколько лет работала у богатея – кулака, владельца мельницы в станице Северской Галацан, и в августе 1918 года при отступлении Красной Армии через станицу Северскую жена указанного Галацана отравила командира отряда тов. Рогачева. Порошок яда был всыпан в кувшин с молоком, из которого тов. Рогачев напился».
И еще один документ их партархива.
«Тов. Рогачев и его ординарец тов. Иващенко были похоронены в станице Белореченской на кладбище при входе с правой стороны под большими деревьями – алычой и абрикосой…» (Пузников Д. Ф. Воспоминания таманца. Фонд 2830, д. 1124, стр. 13).
Автор располагает значительным материалом о Рогачеве, но хотелось бы знать о нем больше. Внешность, характер, темперамент, поступки, личная жизнь. Поэтому обращается к читателям «Советской Кубани», к тем, кто имеет материалы (воспоминания, документы, рассказы однополчан, товарищей, знакомых, родственников) о Рогачеве, с просьбой поделиться ими, помочь открыть еще одну страницу истории Кубани, о славных кубанцах.
От редакции:
Краснодарский литератор Виктор Ротов заканчивает работу над романом, в котором на документальном фоне борьбы за Советскую власть на Кубани, развернувшейся в 1918 году, происходят события наших дней. Жизнь и борьба героев гражданской войны, таких как Федор Игнатович Рогачев, является ярким примером служения народу, духовным чистилищем, экраном, на котором высвечиваются человеческая и гражданская сущность современников. Называется роман «Суд чести».
