Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 72 страниц)
ВЕЧЕРОМ В «СЕМЬЕ»
Так называется игра – практикум в сиротском Детском доме Новороссийска. Здесь содержатся дети от трех до восьми лет. По исполнении восьми, ребенка передают в школу – интернат. Всего их в доме 55. Некоторые с дефектами, как в физическом, так и в умственном развитии. С этихми занятия проводят по особой программе. А игра – практикум «Вечером в семье», на которой я поприсутствовал, проводится с нормальными детьми.
Лишенные по разным причинам настоящей семейной жизни, они с упоением разыгрывают жизнь в семье. Где «папа» и «мама», «дедушка» и «бабушка», «сестренки» и «братишки»; где по вечерам все собираются за семейным столом. Все, конечно, понарошку, но дети, и с ними взрослые, настолько входят в роль, что я порой терял чувство реальности происходящего.
Начинается все с того, что «дедушка» и «бабушка» и дошкольница – «внучка» нянчатся с малышкой, которая еще в коляске; ждут «папу» и «маму» с работы. Раздается звонок (чья‑то рука звонит колокольчиком), входят «папа» и «мама».
«Папу» играет Ваня Сафрыгин – мальчик лет пяти; а «маму» – учитель – дефектолог Алла Васильевна Лашко – высокая, стройная женщина в очках. До смешного разновозрастны «муж» и «жена»! Но это только сначала, а потом… Потом и мы, зрители, входим в роль: я и учителя, няни, свободные от своих дел, сидим полукругом на детских стульчиках, сопереживаем.
«Папа» – Ваня в брючках под пояс, в кожаной не по размеру кепке (другой, видно, не нашлось), с подкладным брюшком для пущей похожести – очень забавно изображает солидного семьянина. К нему наклоняется «мама=жена», просит сходить в магазин – кончились чай и сахар. Вручает ему корзиночку и кошелек…
«Дедушка» – такой же малыш Коля Метрощенко, осанисто так похаживает по «комнате», явно не знает, чем себя занять. «Бабушка» ему подсказывает: «Посмотрел бы машину – дверца плохо закрывается»… И «дедушка» отправляется в гараж. Там возится с машиной.
Коля Бейербах занимает место за «прилавком» импровизированного магазина. На прилавке как бы конфеты, сникерсы, милки – уэй (обертки от них), печенье, сахар в кулечках и игрушечные весы. «Папа» солидно покупает, достает деньги из кошелька…
«Бабушка» с младшей внучкой тем временем готовят вечерний чай на стол. «Бабушку» их’рает воспитательница Ольга Александровна Донченко – женщина с добрым лицом и мягкими манерами, как и положено бабушке. А внучку
– маленькая белокурая девочка – сплошное солнышко в доме. Они застелили скатертью стол, «бабушка» принялась разрезать пирог, а внучка расставлять на стол блюдца и чашки. И тут звонок в дверь: пришли дети из школы – Витя Дмитриев, Люда Тихонина и Настя Ковалевская.
Настя Ковалевская – миловидная такая чернявенькая девочка тотчас включается нянчить малышку в коляске (видно соскучилась). Витю «мама» усаживает за уроки, поскольку он немножко отстает по арифметике.
Я сижу недалеко от «магазина», слежу за общей игрой и краем глаза наблюдаю за тем, как «папа» делает покупки. Мне показалось, что он забыл взять кулечек с сахаром. Непроизвольно включаюсь в игру: «Сахар не забыл взять?» Он с видимым удовольствием отзывается: достает из корзиночки, показывает пакет, мол, не забыл. При этом признательно так улыбается.
«Мама», оторвавшись от занятий с сыном, как это и бывает с мамами – они все хотят успеть – подключается помогать Насте, и они вдвоем перепеленали малышку и принялись стирать пеленки…
«Папа», выложив покупки на стол, отправился помогать «дедушке», своему «папе», чинить машину…
И вот всех зовут к столу – самовар вскипел. Рассаживаются за столом, и, как водится, начинается непринужденная беседа. В дверь звонят: пришел приглашенный «папой» «продавец» Коля. «Папа» любезно встречает его, приглашает к столу.
После чая, естественно, каждый занялся своим делом: Настя стала вывешивать пеленки, Витя продолжил занятия арифметикой под руководством «мамы»; «продавец» пошел домой, «бабушка» с Надей стали убирать со стола, им помогала Люда; «дедушка» с «папой» сели играть в домино…
Кому не знакома эта извечная, каждодневная, вернее, ежевечерняя семейная «канитель»? Привычная и приятная, в чем‑то рутинная, может даже надоевшая. От которой иной раз мы стремимся «отдохнуть» – уходим куда-нибудь из дома: к соседям, друзьям, в кино или просто побродить по улице или посидеть на скамейке в сквере. Настолько незначительными и обыденными нам кажутся вечера в кругу семьи, что мы как бы не замечаем и не ценим всего этого, как не замечаем воздух, которым дышим, без которого невозможно прожить и пяти минут. А деткам здесь, в сиротском доме, – это нектар на душу. Надо видеть, с каким упоением они играют свои роли и как это у них красиво получается.
Конечно, играют они по написанному сценарию. Кстати, сценарий этой игры и на многие другие темы разработан коллективом преподавателей Детского дома. Конечно же они не раз и не два репетировали эту игру, но я вижу, как они импровизируют по ходу событий. Как согласованно у них получается. Каждый ведет свою роль, но чутко реагирует на игру партнера: «дедушка», который играет с «папой» в домино, замечает Насте, которая постирала и вывешивает сушиться пеленки: «Смотри, на пол капает! Подставь тазик…». Все правильно – дедушка всех старше, всех мудрее, всех ворчливее, он все подмечает, всех поучает. «Папа>' тоже подсознательно готовится быть когда‑нибудь дедушкой: он поглядывает, чем занимаются его дети. Делает замечание дочери, которая зачем‑то обратилась к «маме»: «А волшебное слово?!» И та поправляется: «Пожалуйста, мама».
Я привез на гостинец детям конфет. Директор Дома Татьяна Владимировна Ярцева, увидев столько конфет, воскликнула: «Это по две штуки каждому достанется!..»
Татьяна Владимировна подала играющим в чаепитие немного конфет в вазочке. Дети не стали их есть тут же, взяли с собой. Этак трогательно – бережно зажали в руч
ках, как некую драгоценность. Шепчу соседке – нянечке: «Почему не кушают конфеты?» – «Потому что понесут в группу, чтоб поделиться с другими детками».
В другой комнате шли музыкально – танцевальные занятия. Простенькие: отработка чувства ритма, разучивание слов песенки, хлопание в такт ладошками… Но какое напряжение, какое желание!..
Меня привели к мальчику по имени Максим Шапошников. Он «выпускник» этого года – ему исполнилось восемь. Он сидит на стульчике посредине большой комнаты в ожидании приема педагога – дефектолога: перед выпуском детей проверяют. На коленочках у него книжка – сказки Пушкина. Он почитал мне про царя Салтана, потом наизусть «У лукоморья дуб зеленый»…
Глаза у него словно угольки и распахнутые, когда он смотрит на меня. И не пойму – то ли настороженно, то ли выжидательно. Я смотрю на него и думаю о том, что ребят, бывает, берут отсюда в семьи. Дети знают об этом и ждуг своего счастья. Может и он думает, что я заберу его. Оттого ему и страшновато, и хочется… С ним здесь младший братишка. У них год разница. Их, естественно, разлучат. На год. А может…
Я смотрю в его наивное, чистое личико, на маленькие ручки, на то, как он стеснительно и выжидательно держится и думаю о том, о чем мне только что поведала Татьяна Владимировна. По – моему, это самое страшное в судьбе детей – сирот – их неизвестная судьба после «выпуска» из Детского дома. Связи с ребятами в большинстве случаев утрачиваются. И часто, и густо судьба их, мягко говоря, далеко не светлая. А главное – дети утрачивают чувство дома. Чувство своего главного жизненного фундамента, свои истоки, не чувствуют корневой системы. Как бы там ни было – а Детский дом, где они прожили самые трудные пять лет – это все‑таки дом, стартовая площадка. Человеку необходимо всю жизнь помнить об этом доме. Который заменил им родительский. Человек должен иметь возможность посетить этот дом, приложиться, припасть душой к животворящему роднику. Почувствовать жизненные корни. Без «корневой системы» человек всю жизнь чувствует себя неуверенно. Без родителей, да еще без чувства родного дома, человека носит по волнам судьбы как щепку. Здесь они живут в более – менее благоприятных условиях, а потом… А потом на них обрушивается большая и жестокая жизнь.
Ее громадность и несуразность они испытывают уже здесь.
Во дворе, в «кубике», где находится Детский дом, у них свои деревца, за которыми они ухаживают, грядочки, которые они возделывают, палисадничек. Дети очень любят трудиться на воздухе. Но жизнь им отравляют местные дворовые мальчишки – ломают деревца, вытаптывают грядки. Сколько горечи, обиды, слез. Вот такой он, мир большой жизни. Рядом. А что их ждет там, за порогом?
Я увез из Детского дома большую грусть в душе и стойкое недоумение – почему мы и наши дети, живущие в холе и достатке, такие жестокие и неразумные?! Я невольно сравниваю детей, которых наблюдал в Детском доме, и детей некоторых своих знакомых, соседей, родственников, живущих в достатке и при родителях, и всей душой становлюсь на сторону деток – сирот. Они хоть и обделены судьбой, но благодаря самоотверженности педагогов и воспитателей выглядят и культурнее, и духовнее. В чем же дело? Неужели человечность постигается в несчастье?!
Вот бы задуматься некоторым «мамам» и «папам», «дедушкам» и «бабушка», которых таковыми можно назвать только в кавычках. Подумать и поговорить об этом вечером за семейным чаем.
05.04.1999 г.
НЕ СКУЧНО, НО ГРУСТНО
Помните романс на слова М. Ю. Лермонтова? «И скучно, и грустно, и некому руку подать…»
Примерно в таком ключе мы жили до июля 1995 года. Потому что в писательской организации раздрай, потому что какая‑то странная настороженность, ходят какие‑то слухи. Будто идет тайная растащиловка имущества писательской организации… А потом и в самом деле оказалось, что В. Канашкин прихватизировал журнал «Кубань» и почти без передышки, стремительно отдал редакционные комнаты за двухкомнатную квартиру якобы под редакцию, на самом же деле…
Но эго суд установит.
Грубо, со скандалом отказался подписывать акт очередной инвентаризации, и числящиеся за ним мебель и оборудование на миллионы рублей исчезли в неизвестном направлении. Окрыленный всеобщей всероссийской растащиловкой и безнаказанностью, зверски нахамил писателям, которые пытались его остановить.
В это же время, как оказалось, группа писателей прихватизировала на манер В, Канашкина писательское издательство «Южная звезда» и 360 тонн бумаги.
Писатели потребовали внеочередное собрание, которое приняло характер чрезвычайного. На нем В. Канашкин и тогдашний ответсекретарь С. Хохлов подверглись сокрушительной критике. С. Хохлов туг же подал в отставку, В. Канашкин в очередной раз поклялся вернуть журнал и, как раскаявшийся, в порядке примирения (по выражению В. Лихоносова), был избран в новый состав бюро.
Новым ответсекретарем по предложению того же Лихоносова был избран Михаил Ткаченко. Один из яростных разоблачителей С. Хохлова. Молодой, энергичный, говорят, подающий надежды поэт. И только что проявил бойцовский характер…
Сформировали бюро под него (по его желанию), и у нас началась новая жизнь, про которую тоже можно сказать словами вышеупомянутого романса, с некоторой интерпретацией, правда: «Не скучно, но грустно…»
Под давлением В. Канашкина и его явных и тайных сподвижников уводили бухгалтера В. А. Пошагаеву – честного, принципиального человека, проработавшего в писательской организации около тридцати лет. Она стала нежелательным свидетелем растащиловки.
Движимый энергией в заметании следов, В. Канашкин теперь стал приступать к самому Михаилу Ткаченко, требуя списания числящегося за ним редакционного имущества, стоящего на балансе писательской организации. М. Ткаченко, к его чести, заупрямился. Члены бюро его поддержали. В результате разбушевавшийся В. Канашкин вылетел из состава бюро.
Так закончилась первая серия нескучной нашей жизни. За нею последовала вторая, которую можно назвать «Самоутверждение». В общем‑то в самоутверждении человека в той или иной ипостаси нет ничего предосудительного. Но Михаил Ткаченко стал самоутверждаться своеобразным способом: я не ответсекретарь, я руководи
тель писательской организации. Желая показать крутой свой норов, в пику дотошным писателям нарек себя и того хлестче – председателем Союза писателей Кубани. Мол, знай наших!
А тут снова эти дотошные писатели:
– Но ведь Кубань – это не только Краснодарский край. Это и Адыгея, и в какой‑то степени Ставрополье, Кабардино – Балкария… Или тебя и там избрали ответсекретарем?
Михаил Ткаченко стал назначать членов бюро и наводнять его своими людьми. Писатели возроптали. Общественность перестала воспринимать его всерьез. А заодно – и писательскую организацию.
Недавно мы все‑таки провели выборы нового председателя писательской организации. Новым председателем стал П. Придиус. Но тут начала раскручиваться третья серия из жизни писателей Кубани. Я бы назвал ее: «И концы в воду». Дело в том, что комиссия по приему – сдаче дел не может дозваться Ткаченко, чтоб он сдал дела. Он не хочет примириться с тем, что его не избрали. Вот так‑то.
Но уже маячит четвертая серия, в которой писатели на очередном собрании, намеченном на октябрь, наверняка спросят: куда подевалось писательское имущество? А заодно, слегка опомнившись, спросят у себя, как это получилось, что В. Канашкин, умыкнувший это имущество, проскочил в новый состав правления.
В общем, живем не скучно, но грустно. Грустно оттого, что дали втянуть себя в такую грязь, от которой придется отмываться годы и годы.
«Литературная Россия», № 35.
НАМ КРОЯТ СМИРИТЕЛЬНУЮ РУБАШКУ?.
Эхо празднования 200–летия со дня рождения А. С. Пушкина все еще катится по России. А мысли возвращаются к тому, как все было. А было по – разному. Кто‑то с добрым сердцем готовился отметить великую дату, а кто‑то… Помнится, госпожа Новодворская сразу по нескольким каналам нашего свободного (от совести, очевидно) телевидения озвучила свою стратегию подхода к юбилею Пушкина. С характерной для нее артикуляцией и с обычной своей дремучей наглостью она обрушила на нашего затурканного телезрителя ушат прокисших уже исторических теледомыслов, опрокинув, как всегда, все с ног на голову, перепачкав русскую историю.
По ее мнению, Пушкин в «Капитанской дочке» воспел бандита номер один. За ним, в порядке ее умозаключений, она поставила Ленина, при этом забыв почему‑то, что самым близким его сподвижником был Лейба Троцкий (Бронштейн). Жонглируя словами, как тот паршивый фокусник, которому фокус не удался, она тужилась отвести глаза от нынешних, настоящих бандитов, которые разрушили Великое государство СССР и теперь по кирпичику разбирают Россию.
Да зачем далеко за примером ходить? Наши местные провокаторы ухитрились на местном, т. е. нашем кубанском уровне исподволь напакостить в этот день. Например, в конференц – зале библиотеки Пушкина, где проходило торжественное собрание, изумленным участникам был представлен портрет Пушкина. Характерно горбонос и откровенно похож на… В общем, на тех, кто не так давно под дикий хай «раскручивал» циничные «Прогулки с Пушкиным» Синявского.
Группа молодчиков из шибко демократических кругов пыталась «затопать» и освистать речь главы администрации края. Я взглянул в сторону свистунов и, к своему удивлению, увидел там лиц весьма и весьма причастных к культуре и даже к творческой интеллигенции.
Ну да Бог с ними. Очевидно, это и есть их настоящий интеллект.
А мне вспоминаются школьные годы, когда в наше сознание входил образ великого бунтаря Емельяна Пугачева – народного заступника. Закладывали в наши души революционный дух именно на этом произведении Пушкина «Капитанская дочка». И это делали не кто‑нибудь, а наши «доблестные» потомки творцов революции. Предтечи Новодворских. Тот же А. Луначарский или, скажем, Д. Благой. Теперь их дети и внуки разворачивают наше сознание на все сто восемьдесят.
Вспомним, как Дмитрий Дмитриевич Благой – самый титулованный литературовед – пушкиновед – написал в своих трудах: «Образ вождя народного восстания в романе Пушкина предстает во всей его суровой социально – ис
торической реальности». Далее. «Действительно, ему в высшей степени присуще чувство справедливости. Как русский богатырь былинного эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных. «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» – грозно вопрошает он. Пугачев способен на глубокую признательность, памятлив на добро (его отношение к Гриневу). И все это отнюдь не поэтический вымысел. Именно таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере, несомненно, известных Пушкину народных песнях, преданиях, сказах».
«Тем значительнее, – пишет Д. Благой, – пушкинский образ Пугачева, в котором вместо исчадия ада перед читателем предстало яркое воплощение многих замечательных черт русского народа, его национального характера».
Сам Пушкин пишет о Пугачеве в «Истории Пугачевского бунта» – публицистическом произведении, названном так по требованию самого Николая Первого, написанном и опубликованном раньше «Капитанской дочки»: «Весь черный народ был за Пугачева… Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства…».
А. В. Луначарский писал: «Как ни в одном другом произведении Пушкина, особенно видное место в «Капитанской дочке» отведено народу».
Нет нужны продолжать цитировать всемирно известных деятелей литературы и культуры, которые сделали карьеру на исследованиях жизни и творчества Пушкина, в том числе «Капитанской дочки», единодушно признававших историческую роль крестьянского восстания под предводительством Пугачева. Как нет надобности доказывать и то, как широко и безудержно эксплуатировали образ великого бунтаря и народного заступника отечественные и экспортированные революционеры и классики освободительных идей. Когда «богоизбранные» добивались равноправия. Теперь же, когда они почти у власти, когда они уже сами господа и дворяне кремлевско – ельцинского образца, они ринулись выкорчевывать из сознания народа бунтарский дух, противление злу насилием. Проще говоря, они решили, что наступил час, когда надо надеть на русский народ смирительную рубашку. Вот и раскудахталась «госпожа» Новодворская о бандитах, проливавших кровь русского народа. Экая озабоченность о русском народе!
При этом, опустив тот факт, что Пушкин ставит знак равенства между Пугачевым и народом – объявив его бандитом, она вживляет в подсознание наивного обывателя
ядовито – разлагающую идейку – Пугачев есть ничто иное, как концентрированный образ самого русского народа. Вот ведь куда тянут господа стратеги из преисподней.
Наши напрочь демократические «Краснодарские известия» эхом отозвались на установку мирового центра, озвученную «госпожой» Новодворской. В качестве полигона для реализации этой установки они избрали наш драмтеатр, где полным ходом в то время шла подготовка к премьере спектакля «Капитанская дочка». В качестве анонса «КИ» опубликовали небольшую заметку «Россия под топором». Так им видится трактовка пугачевского бунта в новом спектакле. Вот и крутанули вроде рекламного ролика очередную политическую страшилку. Сыграли на опережение событий. Как говорится, курочка еще в гнезде…
По замыслу творцов этой страшилки, у которых чувствуется, повышена концентрация желчи в организме, заметка должна была на местном уровне отвратить зрителя от помыслов о бунте против существующего режима. При этом авторы заметки, ссылаясь на постановщика Рудольфа Кушнарева, уверяют нас, что «основа пушкинской идеи, отраженной в «Капитанской дочке», это вопрос соотношения исторических обстоятельств и человечности».
Демпресформаторы узрели на горизонте «бунт бессмысленный и беспощадный», а потому заговорили о человечности. А позвольте спросить у вас, как можно сохранять человечность, когда разрушили государство, расстреляли Верховный Совет, наплевали на волю народа, проявленную им референдумом от 17 марта? Когда учинили настоящий геноцид русского народа, сделали людей нищими, когда распродаются за бесценок природные ресурсы страны, происходит на глазах изумленного народа финансовое закабаление России; по телевидению идет вал бездуховности, безнравственности, насилия и жестокости, наркопсихологическая интервенция против молодежи…
Туг человечностью и не пахнет. К счастью, дух преподнесенного «КИ» анонса не оправдался: коллектив театра и постановщик пьесы оказались в основном выше «демократических» установок. Спектакль получился неплохой (победил пушкинский завораживающий язык), весьма близкий к фактуре и духу романа. Правда, акценты были несколько смещены. Если, например, у Пушкина тема праведного гнева народного и тема возмущения дворянства как‑то уравновешены, то в спектакле симпатии почти полностью на стороне правящего класса. А Пугачев – это всего – навсего разбойник. С приступами вели
кодушия. Тогда как пушкинский акцент на том, что Пугачев выступил как народный заступник, нарочито затушеван. И этим дан намек: кто становится во главе возмущенного народа – тому в истории грядет одно определение – разбойник.
В спектакле – ни слова о положении крестьянства в ту эпоху. Хотя бунт именуется крестьянским. А ведь предшествовавшее правление Анны Иоановны с его бироновщиной и засилием немцев (а ныне Немцовыми) при царском дворе довели страну до нищенства. Чувствуете перекличку веков?
Кстати, нечаянным отзвуком той жуткой эпохи засилия иностранцев в высших правящих кругах явился в пьесе «генерал в суде», который говорит: «Что есть верьевка?». И поскольку он гневно клеймит Гринева за измену и потом подписывает обвинительный вердикт, в котором записаны смехотворные слова про Пугачева «самозванный разбойник» (будто можно быть самозванным вором, бродягой, бомжем или, скажем, садовником), он олицетворяет верноподдднническое служение иностранцев при дворе Екатерины II. Это единственная деталь, прорвавшаяся в пьесу, которая навевает мысли о бироновщине. Но не для этого понадобился этот образ многомудрому постановщику. А для того, чтобы намекнуть зрителю – вот, мол, как преданно и рьяно печется иностранец о крепости престола. Более чем сами русские. А вы ругаете соросов, кохов, березовских, Гусинских… Которые жадною толпою теснятся у трона. Не бескорыстно. И довели Россию до банкротства. А народ не моги бунтовать. Ибо русский бунт бессмысленный и беспощадный. Главное – бессм ысленный. Олигархи уже пекутся о своей безопасности, о незыблемости своей власти.
Второй смещенный акцент – измена – неизмена Гринева. С мягкой такой назойливостью нам внушают мысль, что измена Гринева – вовсе не измена. Конечно, творцам нынешней истории нужны люди такого типа: измена и предательство стали почти нормой поведения многих людей, предавших интересы собственного Отечества. На них делается ставка в окончательном разорении России. Это под них подводится оправдательная идеология предательства.
Цепь доказательств невиновности Гринева выстроена четко и убедительно: сначала он, не зная, кто такой Пугачев, дарит ему шубу со своего плеча и велит Савельичу выдать ему пятиалтынный для сугрева. Потом он покоряет
его наивной дерзостью. Потом романтикой своей любви к Маше. Зрителю предоставляется возможность продолжить ряд причин, по которым можно предать: желание власти, желание жить красиво, быть среди других особенным, наконец, быть просто демократом, не понимая толком, что это такое. Отец Гринева – старый служака – тот четко определил предательство. Остальное чушь и мишура.
Но чтоб перебить это авторитетнейшее мнение (родного отца!), на сцену выводится сама Екатерина Вторая. Она выступает здесь в роли добренькой покровительницы, пекущейся якобы о справедливости. Она и заканчивает свою роль словом «справедливость». Екатерина Вторая – и справедливость? Это примерно то же, что Ельцин и справедливость. Не смешите, господа!
В заключение так и подмывает спросить у авторов хитромудрого анонса «Россия под топором»: а где же топор? Что‑то я не видел его на сцене. Плаха, правда, стоит, а топора не видно. Или зрителю предлагается держать его в уме?.. Или он уже не нужен? Поскольку, пока готовили премьеру, им, топором тем, уже отсекли голову России и выбросили грозное орудие казни за ненадобностью?
«Не спеши!» – любил говорить Ничипор, один из героев фильма «Свадьба в Малиновке».
Не спешите, господа! – говорю я. И не взыщите, если народ и в самом деле поднимется «бунтом бессмысленным и беспощадным», потому что его оскорбили, обманули, ограбили и угнетают осмысленно и беспощадно.
«Кубанские новости», 04. 11. 1999 г.
