Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 72 страниц)
Прежде чем сказать о мелочах быта, без которых немыслима наша жизнь, пару слов о большой политике: пока мы провозглашали свои намерения – все для человека, во имя человека, – англичане, похоже, просто все делали для человека. То, что они имеют сегодня, – более чем красноречиво говорит об этом.
Я, оглушенный, на первых порах, красивым изобилием, изящным сервисом и порядком, сказал как‑то Марку, когда мы «сумерничали» в гостиной. Мол, чувствуется, что правители и народ Англии трудятся.
Он как‑то без энтузиазма ответил в том духе, что, мол, да, каждый стремится заработать деньги. Старается. В том числе и правители.
– Ну, хоть стараются, – сказал я. – И стараются, наверно, не так уж плохо, если всего в достатке, и все по уму.
– Далеко не все… – скептически заметил он. – До того, чтоб все было по уму, еще далеко.
Наверно, он прав. Истина не в самой истине, как любил говаривать Лев Николаевич Толстой, а в искании ее. Так и здесь – совершенство жизни не в достигнутом совершенстве, а в безостановочном искании этого совершенства.
Ему, англичанину, виднее про Англию. Тем более он вращается в таких кругах, где мыслят. Работает в Хансарде. Есть такое издание при Парламенте.
Интересно высказался о нашей, в России, перестройке: «Англичане говорят, – не надо ремонтировать то, что еще работает».
Согласен с ним на сто процентов. Даже простой полуграмотный мужик вокруг старого дома сложит сначала новые стены, крышу наведет, а потом только рушит старый дом. Это и ежу понятно. Только не нашим горе-реформаторам.
Я смотрю на оконные и дверные рамы и переплеты на них. Сработаны они из пластмассы высочайшего качества. Прочной и инертной к температурным колебаниям. Стекла в них сплошные и двойные Переплеты между стеклами. (Внутри, не снаружи). Это чтоб легче было хозяйке мыть. И между стеклами вакуум. Чтоб не запотевало.
И само стекло идеальной чистоты. Так что кажется, будто вообще нет стекол.
Открываются окна и двери по горизонтали и по вертикали. Поворотом одной единственной ручки. Мелочь!..
Но вот Надя возится на кухне. Перед нею окно во двор. Она видит играющих во дворе детей. Если надо что‑то крикнуть им, она поворотом ручки открывает окно. По вертикали. Потому что если открывать по горизонтали, надо сначала убрать с подоконника. К тому же при открытом вертикально окне сквозняк идет поверху.
Кстати, помыть оконные и дверные стекла – минутное дело. И даже приятное. Пшикнул специальным средством на специальную салфетку, потер, и стекло чистое.
Да! Специальная салфетка. Вроде из ткани и… вроде из бумаги. Этакий гибрид. Но вытирает хорошо и жадно впитывает влагу. И пришло ж кому‑то в голову. Мелочь! Это не открытие полюса Земли. А поди ж ты, приятно. Я поработал этой салфеткой, убедился лично.
Ящики кухонных столов открываются легко. Так и выкатываются. Стоит только тронугь. Будто они там на роликах.
Пылесос имеет переключатель для четырех степеней ворсистости линолеума. И устроен наподобие утюга для пола, с длинной ручкой.
Стиральная машина – умница – работает по заданной программе.
Дочь стирает на ней каждый день. Я подозреваю, что ей нравится стирать. Еще бы! Она закладывает белье, задает машине программу, и мы едем куда‑нибудь проветриться. Машина все делает сама: дозирует воду, ее температуру, стиральный порошок, отбеливающее; выстирает, прополоскает, отожмет и выключится, когда все сделает. Мы приезжаем – все готово. Остается повесить белье. Потом погладить.
Вот гладить – почти такая морока, как и у нас. Правда, утюг выдерживает заданную температуру и сам увлажняет из встроенного пульверизатора.
Духовой шкаф – дружище – еще похлеще стиральной машины. Мы ставим в него то, что нам надо подогреть к обеду или ужину, задаем ему программу, он подогревает нам обед и поддерживает его в заданной температуре к нашему приезду. А приезжаем мы к обеду без пяти двенадцать, к ужину – без пяти шесть. И сразу за стол.
Душ в туалетной комнате расположен не над ванной, как у нас, а в автономной нише. За легкой застекленной дверью. Умная такая дверь! Ты ее прикрываешь, а она из рук вырывается, прикрывается плотно. Чтоб не открыться произвольно, чтоб струя не попала за порожек ниши.
Головка душа поворачивается туда – сюда. По необходимости можно направить струю на себя, от себя, в сторону, куда угодно. Включение и выключение душа, регулирование температуры воды производится круглым пластмассовым регулятором с углублениями для пальцев, чтоб не соскальзывали, если в мыле.
Чтоб не терзать волосы вынужденным мытьем головы, пользуются целлофановой шапочкой. Она закрывает голову и… уши.
Боже! Как я обрадовался, увидев в магазине эти шапочки для душа. Я пользовался резиновыми, что для купания в море. Но их перестали выпускать, и я натягиваю на голову продуктовый целлофановый кулек.
Вода в кране круглые сутки. Это на периферии! В 76 милях от столицы! У нас – только в Москве. А в Новороссийске, например, утром подают только холодную. Вечером – только горячую. Почти кипяток. Что за логика!
Придумали же водонагреватель автономный. Этакая колонка с прикроватную тумбочку. Полностью автоматизирована. Ухитряется как‑то включаться, стоит только открыть в доме кран горячей воды.
Отопительные батареи плоские, слегка ребристые, напоминают наши электрообогреватели на масле. Внугри этой плоскости циркулирует горячая вода. От того же нагревателя. Температура в доме регулируется термостатом в прихожей. Этакая изящная штучка на стене. Повернул вправо – тепло прибавится, повернул влево – убавится.
Дочь с зятем так спланировали мое пребывание у них, что первую неделю он еще работал, чтоб не мешать нам с Надей наговориться и чтобы я освоился.
И мы с ней говорили, говорили. Она делает что‑нибудь, я хожу за нею. Или помогаю, если это возможно. А нет – попросту торчу возле. Она не отпускает меня. Ей хочется как можно больше узнать про нас в России, мне – про них здесь. И рассказывает, и показывает. Даже на чердак слазили. И там порядок: потолок уложен стекловатой (для утепления). И ни тебе паутины, ни пауков, ни других каких насекомых. Потому что обработано каким‑то средством от всякой «живности». Стропила стоят как новенькие, будто только что поставленные – тоже чем‑то обработаны…
Вот она посматривает на часы – скоро обед. Из духового шкафа потягивает вкусным. Без нескольких минут двенадцать приходит со двора Люся и на тележке везет в столовую тарелки и прочие необходимые принадлежности. Потом прибегают Каролайн и Данни. Моют руки, и за стол.
После обеда они играют в саду до часа. В час им включают телевизор, они смотрят мультики. Взрослые в это время отдыхают наверху. В доме тихо. (Телевизор приглушен).
Когда Марка нет, мы с Надей дневной отдых используем в саду – или «курякаем», как она говорит, сидя на пластмассовых садовых стульях, или просто сидим говорим.
Она, вижу, устает, когда нет Марка. Я помогаю чем могу. Но не во всем я ей помощник.
Марк, когда работает, приезжает на выходные. Усталый. Но вида не подает. Не принято. Иногда немного отдыхает. А чаще всего сразу включается в домашние заботы. Надя облегченно переводит дух.
У них строгое разграничение обязанностей. Например,
закупка продуктов на предстоящую неделю полностью на нем. И только на нем. А еще он купает детей на ночь. Иногда готовит обед, моет посуду. Это когда у Нади какое‑то неотложное дело.
На ней, как, наверно, и во всем мире на женах – основная часть забот. Общая атмосфера в семье и уют тоже. И она, по – моему, справляется со всем блистательно. Как бы играючи. И с выдумкой. Даже недостаток мебели (затратились на покупку дома, на обстановку копят), она сумела превратить в приятное достоинство дома. Еще и обосновала теоретически этот недостаток: больше воздуха и света. В доме должен царить человек, а не вещи. И в самом деле – в комнатах ничего лишнего. Только необходимое и то, что ласкает глаз. Между прочим, эта ее теория родилась не на пустом месте: я не люблю излишеств в обстановке.
Мой приезд, конечно, прибавил ей хлопот. Но она успевала и мне уделять внимание. Хотя я старался минимально отвлекать ее своей особой. Всякий раз пытался «тормознуть» ее рвение позаботиться обо мне. Хотя, признаюсь, мне была необыкновенно приятна ее забота. Настолько приятна, что эти двадцать семь дней, проведенных у них в гостях, для меня стали самыми счастливыми днями в жизни. И потому, что я пожил в настоящем изобилии, окунулся в настоящую культуру быта и бытия; и потому, что ко мне все хорошо относились, начиная от зятя и кончая малым Данни. Но самое главное – потому что дочь моя, Наденька, сделала все, чтоб мне было хорошо.
Я счастлив и тем, что она счастлива. Хотя счастье это далось и дается ей ох, как нелегко! И зиждется на мелочах быта. Которые так и подмывает назвать крупными.
3. Инглиш гранпа энд гранмаУ народов всего мира почему‑то принято считать, что свекровь – самое зловредное существо на свете. У дочери же моей свекровь – премилейшее создание.
Некоторое время они с Марком жили в Америке, у его родителей. У молодых уже была Анна. Надя рассказывает:
– Ты не представляешь себе, папа (хотя теперь уже должен представлять), что такое языковый барьер! Это
вроде как на другой планете очутился. Так свекровь наклеивала бумажки на предметы обихода с их названием по – английски! Курсы (дважды!) ничего не дали. Пустая трата денег. А вот живое общение…
Сначала их речь казалась мне вообще одним сплошным словом. Потом стала различать отдельные слова, фразы. Запоминать поневоле. Потому что куда ни повернись – всюду английский: дома, на улице, по радио, телевидению, в магазине… Обволакивает, давит. Вот уже понимаю, о чем речь, а сама сказать не могу – язык не поворачивается. Потом наступило время, когда английский не стал казаться мне чужим. Вроде он меня всегда окружал. Слова сами стали проситься на язык. И вдруг однажды заговорила. Я как бы переполнилась словами, и они посыпались из меня через верх. Свекровь радовалась больше всех. А свекор!..
Свекор у нее – вообще золотой человек: и маленьких нянчил, и собаку прогуливал, когда Марка дома не было; и к доктору их возил, когда дети болели. И вообще каждый день приходил чем‑нибудь помочь.
Она оптимистка. И все видит, если не в розовом цвете, то в розоватом. И все у нее хорошие. Редко кто у нее бывает «Жучка». Любимое ее ругательство.
Марк – тот непроницаемый. Хотя в душе, чувствуется, добрый. Любит детей. Возится с ними.
Мы с ним сразу поладили. Я люблю во всем определенность. И он, видно, тоже. Еще по дороге из Хитроу он спросил у Нади, как мне называть отца. Надя перевела мне его вопрос. Я сказал, как ему удобней. И он попросил разрешения называть меня гранпа. Что в переводе означает дедушка. А точнее – большой папа.
Гранпа так гранпа. Английские дедушка и бабушка соответственно инглиш гранпа энд гранма.
Сваты приехали к нам на чай из Чаттериса через пару дней после моего приезда. Действительно – премилые люди. Ему семьдесят шесть, она на год младше. Он худенький, как вьюноша. Как наш Юрий Николаевич Абдашев. И ничего еще. Держится. Она немного сдала: побаливает.
Он коренной высокородный англичанин. Его дедушка (Марку прадедушка) Чарльз Каннигам Уотстон служил советником короля Георгия V в Индии. (Тогда она была колонией Великобритании). В 1928 году получил из его рук медаль «За службу в Индии». И звание Сэр, что рав
няется титулу баронета. На пенсию вышел, будучи в должности Государственного Политсекретаря Индии. Умер в 1934 году, о чем сообщила в некрологе центральная газета Великобритании «Таймс»,
От него как бы в наследство Марку перешел письменный стол, за которым Сэр Чарльз Каннигам работал дома. За этим столом я теперь пишу сии заметки. При случае я опишу этот необыкновенный стол. А пока скажу только одно: вместо сукна на нем крокодилова кожа. По этой причине я не раз фантазировал себе, как этот крокодил полторы сотни лет тому назад плавал в Ниле, пугал людей.
Полное имя свата Дэвид Чарльз Каннигам Уотсон. Здесь унаследованы имена отца и деда.
Он окончил школу Итон в Уинзоре – самая престижная в Англии. Потом Кембридж, колледж Тринити (факультет классических языков – древнегреческого и латыни). Прожил в Индии 22 года. Служил в департаменте губернатора Мадраса. Занимался миссионерской деятельностью – преподавал английский и Библию. В совершенстве изучил обычаи и язык народности Тамэл, что издревле живуг вокруг Мадраса. Теперь он ученый – библеист. К нему приезжают пообщаться коллеги из разных стран, в том числе из России. Он известен в своем кругу как ортодоксальный теоретик библейской версии происхождения мира.
Они считают Чарльза Дарвина с его учением «О происхождении видов» шарлатаном. В свое время он подвергался за это гонениям властей и прессы. Но упорно стоит на своем по сей день. Написал книгу, в которой критикует Ч. Дарвина. О книге хорошо отозвался всемирно известный американский профессор Джон Уиткомб.
Мы часами с помощью Нади (как переводчицы) спорили о происхождении мира. Не то чтобы спорили, обменивались мнениями. У него, в его кних’е, есть интересные мысли. Да и сама полемика с Ч. Дарвиным кажется мне любопытной.
В самом деле – теорию Ч. Дарвина можно, а может, даже нужно критиковать. Но и библейская версия о происхождении мира, по – моему, не выдерживает критики. По Библии мир создан Богом одномоментно. «И стало так» – написано в ней. Слишком просто. Малоубедительно.
Кроме теоретизирования о происхождении мира, мой уважаемый сват корпит еще над переводом Библии на язык слепых народностей Тамэл. Кропотливейшая, как я потом убедился, работа! С использованием компьютера. И без
возмездно. На общественных началах, как у нас принято говорить.
Но и это не все. Он состоит еще в благотворительном обществе «Обед на дом». Раз в неделю (они там чередуются) он развозит на своей машине обеды на дом немощным.
И еще в каком‑то, где владельцы машин возят больных, не имеющих машин, к врачу. При этом «клиент» оплачивает только стоимость бензина.
Болезненная сваха, и та много лет работает корректором над переводом Библии для слепых другой народности Индии Марати. Тридцать восемь пухлых томов! И тоже безвозмездно.
Мы имели честь быть приглашенными на обед к ним в Чаттерис. Это километрах в тридцати от Литтлпорта. Там жили раньше мои молодые.
У сватов половина дома. (Дом на два хозяина, как у нас говорят.) Свой огромный они продали: старость – сужается жизнь, сужается площадь. Да и ближе к детям захотелось.
Крохотный внешний дворик, посыпанный гравием. Машина.
На наш звонок открывают не сразу. Так принято. Внук это знает, а потому не терзает кнопку: гранпа и гранма слышат и сейчас откроют. Вот только выдержат положенную приличием паузу.
Появляются. Улыбчивые, радостные. Не притворно, а натурально. И это сразу создает настроение. Входим. Теснота. Из большого дома в Америке вместиться в этот, конечно, не так просто.
Прихожая, переходящая в гостиную. Из прихожей – гостиной дверь в кухню, из кухни – во дворик. Манюсенький. Но с высоким забором. Мой дом – моя крепость.
Наверху две спальни и туалетная комната. В конце коридорчика – крошечный кабинет, где работает сват над переводом Библии на язык слепых далекой народности Тамэл. Он рассказывает и показывает. Надя переводит. Это нас довольно долго занимает.
Но вот зовут к столу.
Сваха, оказывается, американка по происхождению. А американки готовят вкуснее англичанок. Я в этом убедился.
В самом деле – все было вкусно. Даже экзотично. Я, например, никогда не ел молодые побеги бамбука. Куриные ляжки, зажаренные в отделенной кожице. Внешне кажется, что это котлеты. И я начал было есть вместе с кожицей. Надя тихонько подсказала мне, что кожицу не едят.
За столом сваха забавно шутила:
– Я пошла за него замуж, думала, откормлю, – говорила она, показывая глазами на мужа. – Но у меня ничего не вышло…
После обеда собрались во дворике. Сфотографировались на широких качелях, на которых любят отдыхать сваты.
Долго в гостях не принято засиживаться. Пообщались, и пора честь знать.
Сваты вышли нас провожать аж к машине. Это считается верхом уважения. Обычно гостя (гостей) провожают до двери прихожей, не дальше.
Всю обратную дорогу они стояли перед моими глазами. Особенно сваха. Преклонная, болезненная, превозмогающая хворь – она была искренне радушна. Чистенькая вся, аккуратная, доброжелательная.
Потом они приезжали к нам. На день рождения Анны: 25 июля ей исполнилось 18.
А перед моим отъездом в Россию они привезли торт, на котором по – русски было написано: «До свидания, Ротов».
В этот раз сват вытащил из кармана потертую книжицу и записал меня в свои святцы. В течение пятидесяти лет он записывает в эти святцы лучших своих друзей, родных и близких. Я удивился: ведь мы же не сошлись в вопросе происхождения мира. И вообще я неверующий. Хотя с уважением отношусь к религиозному учению.
– Не это главное, – сказал он, – главное, что нам приятно общаться. – И спрятал книжицу в карман пиджака.
Он в пиджаке, она в кофте. Хотя на дворе и в доме тепло. Я смотрю на них – кровь уже остывает. Думаю – может случиться, что видимся в первый и последний раз. В следующий раз встретимся, наверное, уже в мире ином.
Разговор как‑то сам собой перешел к бренности существования. Они не видят в смерти особой трагедии: это естественный переход из одного состояния в другое. В Англии вообще упрощенно смотрят на кончину. Как бы с медицинской точки зрения.
С покойником здесь прощаются при закрытом гробе.
Особенно не плачут и не убиваются. Сам ритуал похорон обставлен просто и скромно.
Возвращаясь с одной из прогулок за город, мы встретили похоронную процессию. За катафалком следовал кортеж автомобилей. И все. Ни оркестра, ни цветов, которые у нас бросают по пути.
У нас это горестное, исполненное отчаяния и скорби событие. Скорбит человек, скорбит до глубины души.
Меня потряс холодок, с каким здесь провожают покойника на тот свет. Этот холодок, веющий из глубин здешнего бытия, чудился мне потом всюду, во всем.
4. Культура быта и культура бытияБыт для человека что‑то вроде аккумулятора. Где он накапливает себя для выхода на просторы общественного бытия. Того самого бытия, которое, по Марксу, определяет сознание. И формируемся мы такие или сякие в семье, в быту.
Но быт имеет два диаметрально противоположных свойства: он затягивает, но он и выталкивает. Как бы ни хорошо нам было дома, время от времени хочется выбраться куда‑нибудь. Чтоб разрядиться от семейной рутины и подпитаться неким сторонним биополем. И мы идем в гости к родственникам, друзьям, знакомым; или просто на природу за город, за околицу села. Нам хочется как бы выплеснуться наружу. При этом не куда попало, а куда душа просится. Если к друзьям, то к тем, с которыми приятно побыть. Если в гости на праздник, то опять же – смотря к кому. Смотря куда. Вкус нашего выбора во многом зависит от нашего рутинного быта. Если вы аккуратный в быту человек, вам не понравится в гостях у безалаберных людей. Интеллектуалу не понравится в гостях у ограниченных…
Эти вылазки вовне и есть первая ступень на орбите общественного бытия. С нее вас обязательно потянет на вторую, на третью… Где, возможно, вам удастся реализовать себя, свои таланты…
Вскоре после моего приезда Наде с Марком позвонили друзья из Чаттериса, чтобы напомнить, что близится день их совместного обеда. Здесь принято приглашать заранее, а потом напомнить.
Пол и Джудит прислали приглашение еще в феврале. На дворе стоит июль.
Надя попыталась отказаться. Мол, папа приехал из России. Тем более приезжайте! И привозите с собой гранпа.
Надя согласилась без особого энтузиазма. Потом пояснила мне:
– Марку не очень нравится бывать у них. Интересы с Полом у них не совпадают. Хотя Джудит – славная женщина.
Сказала и смотрит на меня вопросительно. Мол, за тобой последнее слово.
А мне все интересно.
– Решено! – говорит Надя. – Едем. Марка я уговорю.
Она уговорила Марка. Мы поехали.
Обедают здесь ровно в двенадцать. Вся Англия.
Прибыли мы без нескольких минут двенадцать. И сразу, что называется, с порога, я почувствовал разницу быта.
Во – первых, – обстановка. Обилие мебели. Точнее – засилие, И уйма всяких – разных домашних красивостей. Как говорит один мой любезный друг – цветочки, лопушочки, заванесочки. Аж в глазах рябит. Тут тебе пианино, тут тебе камин, обнесенный ажурной металлической решеткой. (Чтоб дети не обожглись). Возле камина – поленница колотых дров. Дубовых. Пахнущих терпко. Это, как я понимаю, особый шик. Нюанс сопряжения комфорта с дикой природой.
Стол, диван, кресла, телевизор, музыкальный центр и прочее и прочее. Повернуться негде. А нас приехало шестеро! Поэтому без задержки – мы из прихожей, через густо меблированную гостиную – во дворик. В сад.
Традиционный газон, сарайчик, детские игры и игрушки, цветники, весьма изобретательно оформленные, карликовые фруктовые деревья… И шезлонги.
Дети кинулись к играм, мы опустились в шезлонги…
Надя «застряла» с хозяйкой на кухне.
Хозяйка – симпатичная с густой проседью, моложавая женщина – при виде «рашен гранпа» так растерялась, что, заговорив, поперхнулась и не смогла вымолвить больше ни слова. Они с Надей отступили на кухню.
Появился муж хозяйки. Здоровый, источающий энергию парень. Он привез друзей – мужа, жену и троих ребятишек мал – мала меньше. Веснушчатые, как воробьиные яйца. Особенно самая меньшая, Эрика. Этакое солнышко в крапинку. Сплошная улыбка и свет.
Отец этой рыжей команды – зубной врач. Мать – домохозяйка.
Пол привез их специально посмотреть на русского.
Познакомились, поговорили с помощью Нади. Разговор как‑то быстро иссяк – они в легком шоке. Надя спрашивает, – кто что будет пить. Пиво, вино?
– И водку, – шучу я по – русски.
Надя хохочет, вспомнив известный анекдот про русского батюшку. Тут же рассказывает его, все улыбаются оживленно, одобрительно кивают головами.
Пол обносит нас пивом. Потом обед. Пластмассовые тарелочки, пластмассовые вилочки, которые после еды тут же выбрасывают в мусорный контейнер. Подходишь к столу, уставленному разными кушаниями, берешь на тарелочку того и этого, что душе угодно, и во двор. Кто на камешек, кто на порожек. Дети облепили стол. Я примостился на порожках из гостиной. Марк жмется возле меня. Он действительно почти не общается с мужиками. То бренчит на пианино, то курит в одиночестве. То возле меня маячит. Нам бы поговорить, когда мы рядом. Но Надя – мой незаменимый гид и переводчик – занята на кухне. Хорошо, Данни туг крутится, старается показать, какой он подвижный и игривый. Вот он и провоцирует нас с Марком на принужденный разговор:
– Данни гут бой, – говорю я, поднапрягшись в знании английского.
Марк в сомнении качает головой.
– Данни не есть гут бой. Вредный.
– Просто он немножко спойлт (балованный, шалит) перед гранпа, – мешаю я русский с английским. Но он понимает. И получается солидно: со стороны наверняка кажется, что мы с ним говорим о чем‑то. Понимаем друг друга.
Он явно скучает. Но терпит, я понимаю, ради меня.
Чтоб не испытывать неловкость, мы включаемся в игры с детьми. Бросаем кольца на штырь, футболим мяч. Подходит Пол с другом и тоже включается в игру. Дети довольные, раскраснелись…
Когда все увлеклись игрой с детьми, Надя с разрешения хозяев провела меня по их дому. Все показала и рассказала обстоятельно.
Дом – полная чаша, сказали бы у нас.
Пол работает программистом – комиьютерщиком. Джудит преподает музыку частным образом. Живут в достатке. Хорошо живут.
Привычный достаток – самая заметная черта англичан. С легким оттенком скуки.
По телевидению часто крутят ролики с показом туристических «страданий». Люди за большие деньги идут маршрутами, на которых создаются нарочитые трудности и неудобства. И вот киношники смакуют эти «трудности», воспевают их, приглашают попробовать; показывают, как туристы спят в спальных мешках прямо на земле у костра под открытым небом, как бултыхаются в ледяной воде горных речек, продираются сквозь заросли терновника. При этом крупным планом демонстрируют поцарапанные коленки…
Приглашение на обед вовсе не обязывает приглашенных давать ответный обед. Просто у них предусмотрены затраты на общение с друзьями, и они их делают. Просто развлечение стоит денег. И они тратят на это деньги. Просто за все надо платить, и они платят. Без всякой претензии, что им отплатят тем же.
Мне понравилась компания. Особенно солнцеподобные детишки. У них солнцеподобная жизнь.
Только вот в облике их что‑то тревожит. Об этом ниже.
Через неделю примерно мы поехали на обед к другим друзьям Нади и Марка. На этот раз обошлось без сомнений и уговоров. Марк с удовольствием собирался, хотя ехать предстояло почти через всю Англию.
Когда‑то они жили в Лондоне в одном доме. Там и подружились. Потом Надя и Марк переехали в Чаттерис, а Ники со Стивом в Уорзинг, на побережье Ламанша. Он врач на дому (так здесь называется эта работа), она кардиограф в поликлинике. У них достаток выше среднего. Они почти богатые. Детей пока нет, но скоро будуг: она в положении. О чем сообщили по телефону с великой радостью и заодно напомнили о приглашении на обед.
К ним собираемся с заметным подъемом настроения. Смотрим не карте маршруг. Это па юго – запад, в объезд Лондона, через Харлоу – Брэнтвууд – Дартфорд (Дартфордский мост над Темзой, когда едешь туда, и тоннель под Темзой, когда едешь оттуда). – Редхид – Корули, мимо Брайтона на Хов и Уорзинг. Более пятисот километров в оба конца.
Выехали в 8.45, в 11.40 были на месте.
Маленький внешний дворик. Две машины. Темно – зе
леного цвета и темно – красного. И дом, примерно, в полтора раза больше Надиного с Марком.
На звонок вышла худенькая, небольшого роста женщина. Это Ники. Объятия, поцелуи: не виделись целых полгода! Я смотрю на Марка. Он весел, улыбается. Совсем не такой, какой был у Пола с Джудит.
Детишки тотчас высыпали в сад. Стива не видно. Оказывается, наш приезд застал его в ванной. Мы идем в сад через гостиную. Гостиная обставлена красиво, со вкусом. В саду – вообще рай.
Традиционный газон и… Тут уж действительно сад: фруктовые деревья (яблони, груши, черешни, алыча…), тут и там цветники, красиво выложенные камнем, миниатюрные переходные площадки, кусты сирени, бузины, молодые ивы, ясени, юкка, пальмы и маленький огород – помидоры, высаженные прямо в упаковке с удобрением и землей. Подвязанные к подпоркам. Слева в углу огромный со спиленным верхом кедр. И живая изгородь. По-моему, жасмин. А может, что другое. Рослый такой, тесный кустарник.
Под тенистым деревом в глубине газона – ослепительной белизны круглый столик. Вокруг него такие же стулья с ажурными спинками.
Вышел Стив. Высокий широкоплечий блондин приятного обличия. Они с Марком тотчас разговорились: весело, оживленно. Сразу видно, что общение им приятно. Я посматриваю на них, на красоту эту рукотворную, на резвящихся детей, сидя за белым столиком, потягивая пиво. Женщины в доме о чем‑то секретничают, похохатывают, Потом высыпают в сад, и Надя показывает нам снимок эмбриона в животе Ники. Снимок сделан методом сканирования, и на нем действительно можно уже кое‑что различить. Эмбриону шестнадцать недель…
Потом мы с Надей отправляемся на экскурсию по дому.
Сначала осматриваем будущую детскую. Ники со Стивом сами ее отделывают и оборудуют. Своими руками. Красиво получается! Действительно здесь ждут ребенка. Обои с детским рисунком, кроватка, постель, полки, уставленные игрушками, прогулочный садок, настенные картинки… Уже висят и те, что привезли в подарок Надя с Марком.
Идем дальше. Красиво, просторно, уютно. Глазам не верится, что такое может быть. Что промышленность сработала все эти прелести, а хозяева все это подобрали со
вкусом. Но восторг и радость за людей, что вот живут же так! подтапливает исподволь уныние – нам такого вовек не видать.
Возвращаемся в сад. Я слегка подавлен. Стив вытаскивает на середину газона что‑то вроде шашлычницы, заправляет ее древесным углем. (Он сыплется из пластмассовой упаковки с глухим тонким перезвоном). Поджигает длинной долгогорящей спичкой и поджаривает в особой такой сеточной сковороде сосиски…
Обедаем за столом под тентом. Тот же шведский стол: кастрюли и жаровни с кушаньями отдельно, и время от времени хозяйка или хозяин предлагают пополнить вашу тарелку. Спиртного, кроме нива, конечно, ни грамма. Как и везде. Все вкусно. Но… У свахи было вкуснее.
Как обычно, за столом оживленный разговор, смех. Я не заметил, как Ники и Стив назвали меня папой. (Мне потом Надя сказала). Я был занят Данни. Он все подмигивал мне и провоцировал, чтоб я сказал ему: «Данни – гут мужик». Ему понравилось это слово «мужик». А Марку не нравится, когда он в ответ мне говорит, «Гранпа – гут мужик». Он считает это непозволительной фамильярностью. Поэтому я воздерживаюсь от этой нашей с Данни шалости.
Я заранее попросил Надю, чтоб меня свозили на берег Ла – Манша. Я должен искупаться. Поглядываем на небо: облака. Солнце то выйдет, то зайдет. Прохладновато. Надя пытается отговорить меня. Нет! Если я не искупаюсь в Ламанше, будучи рядом, меня затюкают на Кубани.
Поехали. На пляже пусто. На море волнисто. Купается одна дородная тетя и мужик, похожий на моржа. Я быстро раздеваюсь, и, чтоб меня не успели отговорить, – в воду. Плыву, а Надя кричит, разрывается: «Папа, не плыви дальше, там сразу глубоко!..» И так волнуется, что я поворачиваю назад. Выхожу из воды, а тут народ подсобрался. Хлопают в ладоши русскому.
Детишки кидают камешки. Стив с Ники кутаются в куртки. Марк посматривает на часы: пора! Заехали к друзьям, я переоделся в сухое, и двинули восвояси.
Расцеловались на прощание. И снова, Надя говорит, Стив и Ники назвали меня папой. А я снова не заметил. Я уже стал путать на слух русские и английские слова. Но все равно мне было приятно узнать об этом, хоть и задним числом. И я согласен быть им названым папой. Пусть до них дойдут эти мои слова.
