Текст книги "Ближе к истине"

Автор книги: Виктор Ротов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 72 страниц)

СО СВЕТЛОЙ ДУШОЙ
(О Лихоносове В. И.)

Летом 1996 года я был в гостях у дочери в Англии. Она журналист. Сотрудничает с одной из газет, издаваемых на русском языке. Будучи в Лондоне, мы заскочили в редакцию буквально на минутку. И первое, о чем меня спросили, когда узнали, что я с Кубани: «Как там Виктор Лихоносов?»

Я почему‑то не удивился. Может, потому, что перед вылетом из Москвы многократно слышал от столичных тот же вопрос. И как бы привык к тому, что Кубань ассоциируется с именем Виктора Лихоносова. И все благодаря его легкокрылому русскому образному слову.

Собравшись писать этот коротенький очерк об именитом земляке и коллеге, я немало помучился, придумывая название. Но вдруг оно пришло, будто снизошло от Всевышнего.

Сначала я собирался позвонить ему, спросить, какой лейтмотив мне использовать в моем коротеньком слове о нем. В связи с пятидесятилетием нашей писательской организации. Но потом раздумал звонить. Предвидел его реакцию: а надо ли? Вон новичков сколько, на них надо переключать внимание читателя. А мы отгремели свое.

Вместо звонка я достал с полки его сборник «Чистые глаза» с дарственной надписью, датированной декабрем 1982 года. Мы только что вышли покурить на лестничную площадку после очередного собрания писателей, которое Виктор Иванович тут же окрестил «ледовым побоищем». Действительно, это было нечто.

Виктор Иванович с присущей ему беспощадной легкостью «давал прикурить» одному нашему бывшему партийному функционеру, примазавшемуся к писателям. Не стану называть его фамилии. Этот окололитературный деятель, только что пересевший за непригодностью из высо копартийного кресла в редакторское, решил поучить уму-разуму профессиональных писателей. Ему, видите ли, не нравилось название нового романа «Наш маленький Париж», который только – только сошел с письменного стола автора на страницы печати. Мол, диссидентский душок едет от названия.

Жизнь показала, что ничего худого в названии нет. Роман и его название вошли в историю, и теперь уже русская кубанская литература просто немыслима без этого произведения. Хотя до сей поры еще спорят – роман это или…

Что ж, в свое время спорили и до сих пор спорят о «Мертвых душах» Н. В. Гоголя. Некоторые литературоведы называют это произведение не романом, а поэмой. А что тут плохого? Поэма – эпическое поэтическое произведение. И, как говорится, дай‑то Бог! Пусть и «Наш маленький Париж» Виктора Лихоносова будет поэмой в прозе. Это действительно дивный калейдоскоп из казачьих баек, побрехенек, на которые так горазды именно кубанские казаки. Это фейерверк казачьих характеров, казачьего быта и даже казачьих фамилий: Толстопят, Попсуйшапка…

И уж совершенно удивительно то, что такую книгу написал не казак, а сибиряк. Как и знаменитую повесть «Казаки» написал житель центральной России.

Очевидно, таков Божий промысел.

Нелегко доставалась известность. Всякое было.

Мне вспоминается лихой наскок на Виктора Ивановича самозваного критика г. Канашкина.

Однажды он разразился ядовито – ершистой статейкой «Куда бежит Троха». Эта писулька вышла в 12–м номере альманаха «Кубань» за 1973 г. В ней автор выдавил из себя кучу литературной зауми, пытаясь унизить Лихоносова в угоду власть предержащим. В ней, в частности, он пишет: «Его многозначный персонаж Троха Любытинский – тоже миф, созданный в надежде сосредоточить в одном лице идеал (каким он грезится автору) «удивительной и сказочной матушки России».

Спрашивается, а что в том плохого? Однако запев писульки настраивает на критическое восприятие Виктора Лихоносова: «…он смотрит на них (на современных молодых людей. – В. Р.) из дореволюционной поры, со страниц «Жизни Арсеньева», глазами недоросля, барчука, который «никакого» долга перед народом никогда не чувствовал и «жертвовать собой за народ» или «служить ему» никогда не собирается».

Прошло с той поры без малого четверть века. И что же? А то, что время расставило все точки над «i».

Кто теперь Лихоносов?

Признанный и один из любимейших писателей России. Который не поступился совестью, несмотря на жесточайшие испытания временем. Который живет и творит с неистребимым чувством долга перед своим народом, который жертвует собой за народ, служит ему и всегда готов служить. Не в пример критику, который захватил писательский журнал чуть ли не в личную собственность, исшаркал паласы всех приемных, всех начальственных кабинетов, выбивая деньгу якобы для выпуска журнала во благо братьев – писателей. На самом же деле штампующий в первую очередь свои приложения к невыходящему журналу.

Я не перестаю удивляться великодушию и терпению Виктора Ивановича, который не только не обронил ни единого слова в ответ на хулу и грязные выпады этого человека, но даже то и дело берет его под защиту.

Два года мы терпели его выходки, оскорбления и ложь. Два года ждали выпуска очередного номера журнала «Кубань», веря его обещаниям. Не дождались. Терпению пришел конец. Недавнее собрание дало ему последний срок, чтобы он перерегистрировал журнал. Он снова обманул.

Недавно на расширенном бюро писательской организации Канашкин выведен из состава бюро.

Вот что показало время.

Виктор Иванович Лихоносов был и остается человеком. Большим писателем, признанным художником слова, великим гражданином России. Человеком со светлой душой. К мнению которого прислушиваются не только коллеги – писатели, но и артисты, художники, музыканты, руководители края, города. К нему идут люди за советом, за поддержкой, у него ищут защиты…

Я иногда не понимаю его великодушия. Особенно, когда дело касается таких, как Канашкин. Хотя все объясняется просто: он выше «мелочных обид».

У него, как и у каждого человека, есть свои недостатки. Но у него, как не у каждого человека, есть свой стержень. На котором держится его личность. Стержень этот я бы назвал человечностью.

«Кубань сегодня», 26.08.1997 г.

МАРТЫНОВСКИЙ Александр Дмитриевич родился в 1938 году в поселке Бистюба Кустанайской области Казахской ССР. С 1950 года живет на Кубани.

В 1954 году, закончив семилетку, поступил в Майкопский сельскохозяйственный техникум. После окончания в 1958 году был направлен в колхоз «Путь к коммунизму» Красноармейского района, где работал механиком. Потом служба в армии. Демобилизовался в 1961 году и вернулся в колхоз.

Здесь в 1962 году был принят в члены КПСС. Работал механиком, бригадиром тракторной бригады, управляющим отделением, главным инженером.

Впервые опубликовал стихи в газете «Адыгейская правда» в 1957 году. С 1973 года стал пробовать себя в прозе. Первые публикации появились в краевых газетах, в журнале «Кубань».

В 1979 году вышла первая книга «Эта улица мне знакома». Повесть и рассказы.

Награжден орденом Трудового Красного Знамени, медалью «За доблестный труд», нагрудным знаком «Отличник Госкомсельхозтехники СССР», медалью «Ветеран труда».

Член Союза писателей России.

Живет в Краснодаре.

ФАНТАСТИКА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
(О Мартыновском А. Д.)

1982 год. Готовится семинар молодых литераторов Кубани. Я еще не член Союза писателей, но уже на «подходе», как говорил покойный Юрий Николаевич Абдашев. Он был моим официальным наставником, «закрепленным» за мной специальным постановлением бюро. С его авторитетного согласия я был приглашен Александром Васильевичем Стрыгиным, тогдашним редактором альманаха «Кубань», ответственным секретарем альманаха. Отношение ко мне писателей было весьма и весьма лояльным,

доверительным, как к потенциальному члену СП. Даже была попытка принять меня на собрании. Но… Я недобрал тогда целых семь голосов. И был принят только десять лет спустя. С четвертой или пятой попытки. А «подпортил» себе свое прохождение в Союз я сам: мне поручили прочитать к семинару и выступить на нем с разбором рассказов Александра Мартыновского. Мы не были с ним лично знакомы. Я даже не знал, кем он работает. Знал только, что из Кореновска.

Рассказы мне понравились. Каково же было мое удивление и разочарование, когда на семинаре по этим же рассказам выступил Юрий Николаевич (мой наставник, а я его, можно сказать, протеже) с разгромной критикой. Я не знал, что делать. Юрий Николаевич – авторитет, и идти вразрез его мнению – все равно что плевать против ветра. У меня было два выхода – либо промолчать, либо поддержать критику моего шефа. Семинар проходил в кабинете ответственного секретаря писательской организации. Им был тогда Павел Кузьмич Иншаков. Кабинет просторный, нас собралось человек полста, если не больше. Я сидел где‑то в задних рядах, поглядывал на расстроенного в доску Сашу и переживал: за него, за себя – что же мне делать? И вдруг попросил слова. Помню, Юрий Николаевич одобрительно кивнул мне, а Саша опустил голову еще ниже: наверно приготовился к «добиванию». А я сказал то, что думал о рассказах. В общем, оценил их положительно. Вижу, Саша приободрился немного, а Юрий Николаевич недоуменно так вскинул брови. Мол, ты что гонишь, друже? Как ты посмел?

Я еще не понимал тогда, что и здесь, в писательской среде, существует строгий иерархический закон подчинения младшего мнению старшего. Я тогда наивно полагал, что в литературе должна царить свобода суждений. Не тут‑то было! Я почувствовал после выступления на семинаре некий холодный сквознячок по отношению к себе некоторых писателей. Меня предупреждали и Павел Кузьмич Иншаков, и Владимир Алексеевич Монастырев, и Анатолий Дмитриевич Знаменский, давшие мне рекомендацию в СП, что организация негласно разделена на группы по некому непонятному в то время для меня признаку. И что во главе каждой группы стоит свой как бы вожак. Между группами идет скрытая, как теперь выражаются – подковерная, борьба за некие интересы. Я попал под жернова этой борьбы: дело в том, что одним из на

правлений борьбы был прием в СП. То есть пополнение рядов писательской организации молодыми литераторами держалось под жесточайшим контролем той и другой стороны: одна группа норовила подготовить и принять своего человека, другая – своего. Я считался этаким нейтральным, но как бы тяготеющим к группе Монастырев – Абдашев. (Я дружил с Монастыревым, по его предложению и настоянию меня «взял» в подшефные Юрий Николаевич, который и писал обо мне хорошо, и не возражал против моего назначения ответсекретарем альманаха). В то же время противоположная группа имела на меня «виды» как на своего человека. Там царили Иншаков и Знаменский. Очень мне симпатичные люди. Они и «просветили» меня относительно группировок. А Павел Кузьмич даже подсказал мне доверительно взять рекомендации у писателей той и другой стороны, чтоб уравновесить заинтересованность во мне. И вот надо же было случиться этому семинару и моему выступлению на нем. По сути дела против своего шефа – Юрия Николаевича Абдашева. Последствия этого рискованного шага Я тогда плохо понимал, но вскоре почувствовал, когда при голосовании о моем приеме в СП я недобрал целых семь голосов. А потом вообще против меня началась сначала тайная, а потом и открытая кампания со стороны группы Монастырев – Абдашев. И когда редактором альманаха пришел И. Кикило, меня стали откровенно выживать с должности ответсекретаря. Они стали «давить» на редактора, редактор на меня – уходи. Я недоумеваю – почему? По работе никаких претензий, так в чем дело? – «Они требуют». – «Кто?» И Кикило мне сказал кто. И до меня наконец дошло, что я наделал, выступив на семинаре в защиту Саши Мартыновского.

Он до сих пор вспоминает об этом и до сих пор удивляется, как это я осмелился выступить против Абдашева? Меня десять лет потом мурыжили, «катали» на собраниях. До тех пор, пока они не отделились. Что это такое, может понять только человек, переживший подспудную неприязнь. Меня дискредитировали долго, изощренно. Приняли в Союз уже и Сашу Мартыновского, а я все ходил в претендентах. Он стал оргсекретарем при ответсекретаре писательской организации. А я все дальше, дальше отодвигался от заветной мечты – стать членом СП. Саша удовлетворенно улыбался, выпуская одну книгу за другой. Они тогда тайком от писательской организации учредили издательство «Южная звезда» – он, Хохлов, Недушкин и

Драгомиров. За что потом были крепко «биты». Но… Дело прошлое.

А я не жалею, что выступил тогда по совести. Это было мое первое и фундаментальное выступление – с тех пор я никогда не кривил и не кривлю душой, когда речь идет об оценке произведения коллег и молодых литераторов. Я тешу себя мыслью, что тогда, на семинаре, я по сути дела продвинул писательскую судьбу Александра Мартыновского. И в какой‑то степени благодаря этому на свет появились великолепные его книги: «Спираль» и «Оборотни». Как знать, не выступи я тогда, не поддержи его, русская литература не имела бы в своих рядах настоящего русского бойца, а в своем арсенале обостренно бойцовские книги его.

В этом очерке я больше пишу о взаимоотношениях в писательской организации, чем о писателе Мартыновском. Сделал я это сознательно. Во – первых, потому что нахожу это мое выступление прекрасным предлогом поговорить о подспудной борьбе, о том, что пережито лично мной и касается лично Саши; во – вторых, потому что в разделе «Литературная критика» я подробно коснулся творчества

А. Мартыновского на примере его прекрасного'романа «Оборотни».

Несмотря на некоторые шероховатости в наших отношениях, я сохраняю к нему добрые, нежные чувства. Это безгранично одаренный человек. Спокойный, уравновешенный, глубоко мыслящий, благодарный гражданин России.

МОНАСТЫРЕ В Владимир Алексеевич. Прозаик. Родился в 1915 г. в Москве. Образование высшее. Окончил пединститут им. К. Либкнехта. Работал учителем.

Участник ВОВ. Сражался в составе казачьего пластунского соединения. Освобождал Кубань. Награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны 2–й степени.

Печататься начал в годы войны в армейских газетах, будучи военным корреспондентом. Статьи, очерки, зарисовки.

После войны появились его рассказы в разных изданиях. В альманахе «Кубань», в журнале «Советский воин»…

В 1951 г. вышел сборник «Пять дней». Затем в Воениздате и в «Молодой гвардии» одновременно выходят сборники его рассказов и повестей.

В разные последующие годы издаются книги «На перевале», «Люди в горах», «Тетрадь с девизом», «Норд-ост», «Гражданский иск» и др. В Краснодарском книжном издательстве и в Москве.

Некоторые его произведения изданы за рубежом – ГДР, Чехословакия.

В. А. Монастырев избирался ответсекретарем писательской организации. Депутатом городского Совета народных депутатов.

Член Союза писателей СССР.

Ушел из жизни в 1982 г.

ЧЕЛОВЕК И ПИСАТЕЛЬ
(О Монастыреве В. А.)

Как человека и как писателя его часто вспоминает Иван Лукьянович Дроздов. Который более тридцати лет проработал директором Бюро пропаганды художественной литературы при писательской организации и знает все обо всех. Он говорит, что Владимир Алексеевич был одним из

самых культурных и порядочных людей. И одним из лучших ответсекретарей. Самый демократичный и обходительный.

А лично для меня – он еще и литературный крестный. Если можно так выразиться. Он первый заметил меня и, как говорится, благословил.

Это был серьезный, солидный человек. Временами казался суровым. Когда речь шла о достоинствах рукописи, чистоте русского языка. Помню, как он меня распекал за слово «сосисЬка». (Я написал с «Ь» знаком). Так отчитал, сверля своими глазами – буравчиками, что я запомнил на всю жизнь.

– …Взялись писать, батенька мой, так научитесь русскому языку сначала…

Я готов был провалиться сквозь землю. От его этого «гарнира» к злополучной «сосисЬке». Всякий раз, когда сажусь вычитывать рукопись, я вспоминаю Владимира Алексеевича. Это хорошо мобилизует остроту внимательности при чтении.

Не могу удержаться от соблазна и не рассказать о том, как он меня заметил.

Я жил тогда с семьей под Майкопом, в Хаджохе. Оттуда и послал в альманах «Кубань» свой очерк «Хор Яши Добрачева». О самодеятельном хоре при клубе им. Маркова в Новороссийске. Я был несколько лет его участником.

Очерк попал к Монастыреву на рецензию. Он прислал мне коротенькое письмо: «Ваш очерк одобрен. Готовится к публикации в альманахе «Кубань». Будете в Краснодаре, заходите. В. Монастырев».

При первой же командировке в Краснодар я воспользовался приглашением Владимира Алексеевича. Позвонил ему. Он назначил мне место и час встречи. В писательской организации. Там же находилась тогда и редакция альманаха «Кубань». Захожу. В большой комнате несколько человек. Один сидит за столом. С гладкой лысиной, розоволицый. Смотрит на меня доброжелательно. Он как‑то сразу понял, что это я, а я понял, что это он. Говорит присутствующим:

– А это Ротов. Автор очерка «Хор Яши Добрачева»…

Больше ничего не помню. До того был смущен вниманием настоящих писателей, которых впервые видел живьем.

Опомнился уже на улице. И не знаю, куда идти. В моей

голове сумбур. Я был почти вне себя от счастья. У меня даже мелькнула мысль, что и от счастья можно рехнуться.

Наверно я «перегорел» эмоционально, потому что когда появился мой очерк в первом номере за 1961 год, я воспринял это без особого восторга.

С этого очерка и началось мое восхождение на литературную голгофу. И продолжается поныне.

Это мучительно сладкий процесс: начинается все с ослепительной точечной вспышки где‑то в космических глубинах души, потом «беременность» замыслом; потом радостно лихорадочная торопливость за письменным столом; потом перепечатка, шлифовка с перелопачиванием гор «словесной руды»; перепечатка на чистовик, окончательное вычитывание и тяжкий путь в редакцию: идешь как бы просить взаймы. Да простят меня редакторы и редакционные работники. Потом тревожные ожидания: одобрено – не одобрено. А потом: поставили – не поставили в номер…

Наконец, выход в свет. Жадное чтение собственного опуса, уколы стыда в местах, где недотянул: вихри возмущения в местах неудачной, на твой взгляд, правки в редакции. А в общем‑то минутное удовлетворение и… Плавное такое чувство отдаления от тебя собственного творения: частичка твоей души как бы погружается в глубинный мир людей и тебе уже не принадлежит. И даже твое имя, обозначенное под опусом или над ним, как бы застыло и открошилось.

Таков странный и таинственный процесс творчества.

Об этом мы частенько толковали с Владимиром Алексеевичем у него в двухкомнатной секции.

…На дворе теплый весенний день. Балконная дверь открыта. Лениво колышется тюлевая занавеска, впуская в комнату свежий воздух. В другой комнате тихонько шелестит бумагами Нина Сельвестровна – жена Владимира Алексеевича, – проверяет тетрадки своих учеников.

Владимир Алексеевич сидит в плетеном кресле – качалке, я за столом. Мы пропустили с ним по рюмочке и разговариваем про жизнь. Его лицо из розового сделалось красным. Он говорит, чеканя каждую фразу. После каждой такой фразы он плотно смыкает губы. При этом в глазах его иронические просверки. Он как бы подтрунивает над тем, что говорит. Вызывает на откровенность, на спор. Он любил, когда я ершился. После рюмочки он сбрасывал с себя «мантию» мэтра и был со мной запросто.

Недавно вышла его книжка «Салат из хризантем». Тогда было модно называть произведения «Капля росы», «Тополя в соломе», «Звезды в траве»… Я возьми и скажи ему:

– А при чем тут салат из хризантем?

– Ну как же? – вскинул он свои белесые брови. – Если помните, там Рита как‑то обмолвилась, что в Японии едят салат из хризантем. Парню захотелось удивить девушку, пооригинальничать. Угодить, наконец… – И вдруг спросил: – А что, не вписывается моя придумка?

– По содержанию – может быть. А в названии…

Он встал, взял со стопки книжку и подписал мне: «…этот

не очень съедобный салат…»

Сел в свое кресло и продолжил:

– Конечно, это романтизированная жизнь трудового человека. А настоящие вещи созревают там, на стройках…

И он мне рассказал, уже в который раз, о встрече в Сибири, в Новокузнецке, с тогда еще безвестным молодым писателем с Кубани Гарием Немченко. И как в воду глядел.

Теперь это признанный, большой мастер художественного слова. Крупный архитектор строительства души человека.

Уже тогда Владимир Алексеевич позволял себе говорить об Анатолии Знаменском как об авторе с «обнаженной нервной системой». О рассказе его «Прометей № 219». Мол, не только в немецких концлагерях прометен добывали огонь жизни для человечества. Айв наших родных советских лагерях. Об этом скоро будет сказано во весь голос. Одним из этих голосов будет Анатолий Знаменский.

Он хорошо разбирался в людях. Видел далеко вперед. Он был собирателем талантов, не только их открывателем. Потому что был чутким.

Однажды в Краснодар приехал Николай Доризо. Он только что порвал со своей Геленой Великановой и был не в лучшем расположении духа. Деликатный и чуткий Вл^ димир Алексеевич не стал его «гноить» в конторе, по по Красной проветриться. И тут мы повстречались, меня представил: писатель. У меня уши вспыхнули от т кого громкого представления: какой там писатель?! Когда еще в приготовишках хожу. А он что‑то видел впереди про меня. Примкнул меня к компании, и мы поднялись в «Бакалдинку». Пропустили по рюмочке и снова вышли на Красную. Тут к нам присоединился Игорь Ждан – Пушкин.

Он, видно, знал об аховском состоянии души Доризо. Посыпал забавными байками, анекдотами. Доризо улыбался натянуто. Водка его не взяла, анекдоты Ждана не пронимали.

Пришли в редакцию и там просидели до утра. Пили водку и о чем‑то тягуче беседовали. Доризо то и дело названивал домой в Москву. Но телефон упорно молчал. Он мрачнел.

Я порываюсь уйти домой. Владимир Алексеевич делает мне знаки глазами – сиди. Кончилась водка. Ждан сбегал домой, «порылся» в холодильнике, принес немного.

Утром проводили Доризо в гостиницу и разошлись по домам.

Прощаясь, Владимир Алексеевич сказал мне:

– Знаете, что сейчас делает Доризо? – он сделал паузу и усмехнулся. – Стихи пишет. – Помолчал и добавил: – Человеку трудно жить, когда душа не на месте. Поэту тоже трудно, но именно в таком состоянии… – он не договорил. Но пожимая руку, заключил: – Иначе душа жиром обрастет. Никогда не допускайте этого…

Всегда помню его. Как человека и как писателя.

ОБОЙЩИКОВ Кронид Александрович родился в 1920 году в станице Тацинской Ростовской области. Детские и школьные годы прошли на Дону и Кубани. В конце 1940 года окончил Краснодарское военное авиационное училище. В качестве штурмана участвовал в боевых действиях на Юго – Западном фронте и на Северном флоте.

В 1960 году в звании майора уволен в запас. Писать стихи начал в школьном возрасте. В 1951 году был делегатом от Балтийского флота на II Всесоюзном совещании молодых писателей.

В Москве и Краснодаре издал более двадцати поэтических сборников. Автор либретто двух оперетт и многих песен. В том числе песни о Новороссийске, музыку к которой написал Григорий Пономаренко.

Кронид Обойщиков – член Союза журналистов, член Союза писателей России, заслуженный деятель искусств Кубани, лауреат премии кубанского комсомола имени Н. Островского. За многолетнюю работу по увековечению памяти героев и созданию книг «Кубани славные сыны» поэту присвоено звание Почетного члена краевой ассоциации Героев Советского Союза России и полных кавалеров ордена Славы.