Текст книги "Ближе к истине"
Автор книги: Виктор Ротов
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 72 страниц)
АЙ, ДА ХУТОРЯНЕ!
23 апреля в литературно – музыкальной гостиной библиотеки им. Пушкина в Краснодаре состоялся авторский концерт композитора Сергея Иванова – художественного руководителя народного ансамбля «Полтавчанка» из хугора Прогичка Красноармейского района. Весь концерт звучали песни хуторского композитора. В основном на слова известных поэтов Ивана Вараввы, Татьяны Голуб и Варвары Бардадым. Особое пристратие композитор испытывает к стихам народного поэта Ивана Вараввы. В концерте принял участие заслуженный артист РФ Александр Плахтеев.
Первым номером программы прозвучала «Песня о Прогичке» на стихи Татьяны Голуб. Хуторские красавицы в ярких народных костюмах явили гостям поистине чудо песенного искусства. Звонкое, родниковой чистоты многоголосье, отличная спевка, исполнительский задор.
«Кубанская степь», «Казачья походная», искрометная «Молодые годы» на стихи Ивана Вараввы. «Прощание» на стихи Сергея Есенина в исполнении Александра Плахтеева, «Кубанский гопак» на стихи Варвары Бардадым… И в заключение «Песня о станице Полтавской» на стихи Татьяны Голуб. Красивое созвучие голосов вокальной группы, прекрасные сольные исполнения Г. Носыревой и Т. Ивановой. Слушаешь и думаешь – не оскудела русская земля талантами. Вот она – глубинная неистощимая свежесть
песенной души России. Это тебе не тухлое телерадионытье Лаймы Вайкуле «Выхожу одна на Пикодилли» или «Выпьем за любовь» Николаева.
Я исподволь посматриваю на молодых людей в зале – как они воспринимают хуторян? Сначала холодновато: иронические тени на губах и лицах; вялые, для приличия аплодисменты. Потом удивление и оживление. А потом… Куда подевался льдистый блеск в глазах? Даже привстают и вытягивают руки к исполнителям, старательно аплодируя.
Ну вот – тронулись попмузыкальные души. Ай, да хуторяне! Расшевелили‑таки опустошенные сердца.
1997 г.
ИЗ БРЮХОВЕЦКОЙ ВОЗВРАТЯСЬ
(Итоги одной творческой командировки)
Нет, не исчезла, не оскудела…
Эти слова я взял из песни «Старая дорога», которую поет Екатерина Шаврина. Кстати, она была в Брюховецкой. И наверняка пела эту песню. В ней такой припев: «Нет, не исчезла, не оскудела сила таланта родимой земли…»
Да, не оскудела.
Эта мысль не выходила у меня из головы, когда мы, группа писателей, были в Брюховецкой по приглашению местного радио.
Идея этой поездки принадлежит поэту Владимиру Нестеренко. Нас пригласили – мы откликнулись. Но потом это вылилось в старт юбилейных мероприятий в связи с приближающимся 50–летием краевой писательской организации Союза писателей России. А уже по ходу дела мы поняли, что это может стать и началом возрождения старой доброй традиции, когда писатели Кубани выезжали в колхозы во время посевной и в летнюю страду. Эти выезды прекратились с приходом к власти демократов. Нас не стали пускать к народу. Якобы по причине хронической нехватки денежных средств и сплошной рынконизации.
На самом же деле нашим правителям разом вдруг стало до лампочки, как там живет и выкручивается село.
На встрече в администрации Брюховецкой после наших выступлений встала женщина. Поблагодарила за общение. Эту вашу боль за разруху в стране мы полностью разделяем, сказала. Только об этом и говорим. Но нас никто не слышит. Мы как бы глухонемые, безответные как бы. На нас льют с московского телеэкрана грязь и помои, а мы не можем защититься. Нас сделали бесправными. При Советской власти можно было написать в ЦК. Там прислушивались к голосу народа. А теперь… Вы, писатели, стоите ближе к начальству. Вы можете им сказать, выступить в газете. Скажите им, что нет уже никаких сил выносить это теле радиоглумление над народом. Сколько можно?!
С какой отчаянной болью говорила эта женщина!..
Люди Брюховецкой явили нам храмы русской души – жив русский человек. В администрации уставший седовласый глава озабочен не только делами, но душевным равновесием сельчан. Очень тяжело. Неимоверными усилиями продолжаются занятия в школе. Работают пока дошкольные детские учреждения.
В школе выпускают рукописный журнал «Родничок», в котором ребята публикуют свои стихи. Я прочитал в нем такие строчки: «Надо как‑то жить и Родину любить». Это пишут дети! До чего же вы довели общество, господа Гайдары, Чубайсы и прочие реформаторы…
В спецшколе содержатся ребята в возрасте до пятнадцати лет. Малолетние нарушители закона.
Перед нами юные невинные мордашки, чистые глаза. И не подумаешь, что на некоторых из них – тяжкие и тягчайшие преступления. А здесь они ведут себя нормально. Директор Геннадий Николаевич Мезенцев говорит, что учатся даже прилежнее, чем когда учились дома, на воле.
Хорошо‑то хорошо, да ничего хорошего. Когда вдумаешься, становится жутко. Идет безудержная криминализация общества. Воспитанников этой школы уже за полтораста душ.
Но вернемся к храмам души.
Станичному музею с то лет. Как и платану, что растет у крылечка. Какие экспонаты! Какой антураж! Душа замирает, когда идешь по залам. Из каждого уголка веет старинной казачьей бытовыной. В глубокой нише, освещенной настольной керосиновой лампой, экспонируется внутренняя обстановка крестьянской хаты. Это же прелесть!
Смотрел бы неотрывно, переживая каждый предмет домашней утвари. И все ручная работа. Невольно представляешь себя в этом старинном и, мнится, родимом уюте.
Кронид Обойщиков любуется великолепными гипсовыми скульптурами Героев Советского Союза. Их в Брюховецкой аж семеро! Работа известного в крае скульптора Владимира Андреевича Жданова.
Под стеклом выставочного зала – прекрасные поделки местной молодой мастерицы Ольги Радачиной.
Любо – дорого смотреть!
Здесь многое сделано и содержится стараниями неравнодушных станичников.
Из музея переходим в Дом учителя, где нас ждуг. Входим, а там звучит песня в исполнении самодеятельного хора. Навстречу нам, в зал, увешанный ручными красивыми поделками, стремится беленькая женщина. Директор Дома учителя Тришина Людмила Евгеньевна.
Мы слушали их, смотрели на них, неунывающих и доверчивых, и думали: действительно, не оскудела сила таланта родимой земли.
«Кубанские новости», 12.05.1997 г.
ЛЮЦИФЕР НАД ПРОВИНЦИЕЙ
(Или как живется селу на Кубани)
Как живешь, бывшая жемчужина России – Кубань?
Под таким, можно сказать, шугочно – печальным девизом мы и отправились в Брюховецкий район. Мы – это четверо писателей Краснодарской краевой организации СП России – Кронид Обойщиков, Михаил Ткаченко, Петр Придиус и я.
А перед этим по местному телевидению показали документальный фильм о поездке по краю главы администрации Николая Игнатовича Кондратенко. Вот бы кругнугь этот фильм по ОРТ или хотя бы по РТ! Пусть господа реформаторы посмотрят, что они сотворили с жемчужиной России. Незасеянные поля, ощетинившиеся позапрошлогодней стерней. Неубранный подсолнечник с 1994 года. Разоренные фермы, тощая, едва стоящая на ногах скотина, озлобленные до предела люди.
Почти как в 32–м году после наезда российского Мамая – Лазаря Кагановича. Тот, правда, еще расстреливал и выселял упрямых целыми станицами. Сейчас не расстреливают и не выселяют. Люди сами вымирают. За прошедший год демографический коэффициент на Кубани составил 0,76. Смертность превышает рождаемость.
Что же происходит? Люди об этом так говорят.
Нашим правителям не нужны стали отечественные кормильцы. Они кормятся с Запада. Идет планомерное, почт и откровенное истребление русского народа. Над Россией с телеэкрана реет Люцифер. На втором плане. За улыбчивым оскалом обезьянки, за танцующей фурией в черном в обтяжку; за смазливой жрицей любви, задувающей последний огонек свечи, символизирующей огарок здравого смысла; якобы оступившаяся в никуда уточка и, наконец, двуглавый жирафчик, утверждающий раздвоение личности.
На первый взгляд, невинные и даже забавные заставки. На самом же деле это четкие символы разрушения всего и вся.
За картинками и музыкой следует порция анонса американских боевиков, триллеров и страшилок, от которых мутит уже. Это и есть образцы духовной пищи, которую нам предлагают на ночь или в выходной день.
Люди все видят и понимают!
Механизм околпачивания и вживления кода духовной деградации прост до примитива. И гениален, как все простое. И надо отдать должное изобретателям этой духовной трепанации: некоторые слабонервные люди, доведенные до отчаяния этим теленасилием, осознав невозможность прекратить это телебезобразие, постепенно смиряются с судьбой, как человек на войне, постоянно смотрящий смерти в глаза, смиряется с мыслью о смерти. И начинают жить в назначенном судьбой ключе. Уже без внутреннего протеста.
Сильные духом как‑то протестуют. Идут на митинги, пишут в газеты, в правительство, Президенту. И ждут, и надеются, когда же сатана уймется. Таких абсолютное большинство.
На антинародный телерадиопресс русский народ отвечает просто: люди почти не включают телевизор. Не говоря уже о радио. Там вообще идет оголтелая демнакачка прокуренными и пропитыми голосами. Ну а если включают телевизор, то не смотрят и не слушают. Кроме футбо
ла и старых фильмов про любовь. В остальном мельтешит он и пусть себе мельтешит. Какая – никакая наполненность быта.
Незадолго до нашего приезда в Брюховецкой побывала Екатерина Шаврина. О ней здесь вспоминают с благоговением. Поют песни из ее репертуара. В их числе «Старая дорога». Там, говорят, есть такие слова: «Нет, не исчезла, не оскудела сила таланта родимой земли».
Поистине!
Мы встретились с трудовым коллективом администрации Брюховецкого района. Прекрасные лица, внимательные, доверчивые глаза. Слушают с живым интересом. И, чувствуется, наши мысли совпадают.
Местный бард и поэт Игорь Иванович Маркозашвили прочитал стихи «Я грузин, но весь пропитан Русью…»
А потом выступила женщина. Без особых жалоб на судьбу, на разор в стране она поведала, как они борются с центральным телерадиоядом. Оттаскивают детей от телевизора. Раньше оберегали от влияния плохих мальчишек. Теперь – от телевизора.
В Доме учителя перед нами выступил самодеятельный хор. Это в основном учителя. А потом беседовали. Трудно передать словами душевную боль и тревогу людей, готовых на денный и нощный труд, лишь бы жила держава. А иногда мне казалось, что они уже доведены до состояния граждан древнегреческого осажденного города, которые, отчаявшись, сначала плакали, потом пели, а потом начали смеяться.
Сельчане уже не плачут. Они поют. Но начинают уже посмеиваться. И хотят одного – сбросить это дурацкое демократическое иго, под которым очутились в одночасье. Триста лет Россия жила под игом. Но тогда брали десятую часть доходов у населения. Сейчас отбирают почти все.
Тяжелое впечатление от поездки. За улыбками, песнями, добрым гостеприимством мрачно маячит второй план их бытия: утрата чувства уверенности в завтрашнем дне, тревога за благополучие семьи и страны. Глубокое душевное смятение от своего бессилия что‑либо изменить к лучшему.
И если б не дальний, глубинный план их жизни, впору хоть удавиться.
Я разговорился с одной пожилой женщиной. Мол, внешне у вас как будто все хорошо… Она не дала мне договорить.
– Это внешне. А вообще‑то тяжело… – Она помолчала. Потом вдруг лукаво так взглянула на меня. И в глазах ее, где‑то на самом донышке, блеснула живучая искорка. – А мы переможем эту напасть. Все равно по – нашему будет.
«Литературная Россия», 23.05.1997 г.
С ВЫСОТЫ ЗЕЕЛОВСКИХ ВЫСОТ
Город Зеелов (Восточная Германия) волею судьбы, точнее – волею войны, стал «ключом» к Берлину для наших войск.
«Этот естественный рубеж, – пишет в своих «Воспоминаниях и размышлениях» Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков, – господствовал над всей окружающей местностью, имел крутые скаты и являлся во всех отношениях серьезным препятствием на пути к Берлину. Сплошной стеной стоял он перед нашими войсками, закрыв собой плато, на котором должно было развернуться генеральное сражение на ближних подступах к Берлину.
Именно здесь, у его подножия, немцы рассчитывали остановить наши войска. Здесь они сосредоточили наибольшее количество сил и средств».
И далее:
«Гитлеровская пропаганда всячески подчеркивала решающее значение и непреодолимость Зееловских высот, называя их то «замком Берлина», то «непреодолимой крепостью».
О серьезности заминки в наступлении наших войск Г. К. Жуков докладывал даже в Ставку Верховного Главнокомандования:
«В 15 часов я позвонил в Ставку и доложил, что первая и вторая позиции обороны противника нами прорваны, войска фронта продвинулись вперед до шести километров, но встретили серьезное сопротивление у рубежа Зееловских высот, где, видимо, в основном уцелела оборона противника…
И. В. Сталин внимательно выслушал и спокойно сказал:
– У Конева оборона противника оказалась слабей. Он
без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления. Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела.
Вечером я вновь доложил Верховному о затруднениях на подступах к Зееловским высотам и сказал., что раньше завтрашнего вечера этот рубеж взять не удастся.
На этот раз И. В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем…
– Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?
Стараясь быть спокойным, я ответил:
– Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зееловском направлении будет прорвана…
С раннего утра 17 апреля на всех участках фронта разгорелись ожесточенные сражения, враг отчаянно сопротивлялся. Однако к вечеру, не выдержав удара танковых армий, введенных накануне, которые во взаимодействии с общевойсковыми армиями пробили в ряде участков оборону на Зееловских высотах, противник начал отступать. К утру 18 апреля Зееловские высоты были взяты».
В книге «Жуков» из серии «Жизнь замечательных людей» ученый – историк, профессор Н. Н. Яковлев пишет по поводу взятиях Зееловских высот: «Потом, после войны, Георгий Константинович признал, что вариант наступления в лоб через Зееловские высоты был не из лучших». При этом приоткрывает некоторые тонкости взаимоотношений в треугольнике Сталин – Жуков – Конев.
«Вечером 17 апреля на командный пункт 8–й армии, где находился Жуков, позвонил Сталин. Он, отнюдь не горячась, сказал:
– Выходит, вы недооценивали врага на берлинском направлении. Я считал, что вы уже на подходе к Берлину, а вы еще на Зееловских высотах. У Конева дела начались успешнее. Не изменить ли границы между фронтами и не повернуть ли главные силы Конева и Рокоссовского на Берлин?»
Жуков пишет: «Я ответил:
Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.
– До свидания, – довольно fyxo сказал И. В. Сталин вместо ответа и положил трубку».
Дело в том, что утверждая операцию по взятию Берлина, Сталин назначил командующим 1–м Белорусским фронтом, которому отводилась первая роль в штурме Берлина, Жукова. Конева же переместил командующим 2–м Белорусским, придав ему вспомогательные функции в завершающей стадии войны. Такое решение Сталина было справедливым. Но Конев чувствовал себя ущемленным. На этой почве у них с Жуковым началось соперничество. Сталин умело подогревал «соревнование» двух маршалов. Именно это соревнование и подтолкнуло всегда расчетливого Жукова на «вариант наступления в лоб через Зееловские высоты», который он честно признал не лучшим.
В одном из этих лобовых наступлений под Зееловскими высотами принимали участие гвардейцы батальона, которым командовал Герой Советского Союза Василий Тимофеевич Боченков.
«Немцы соорудили мощные укрепления, – писал он в своих воспоминаниях, – превращая в укрепления каждый дом, каждую улицу. Каждый метр простреливался. Мост через ров, заполненный водой, естественно, взорвали…»
С глубоким прискорбием пишу о Василие Тимофеевиче в прошедшем времени – несколько дней тому назад он скончался. Сегодня март 1994 г.
Еще несколько дней назад я мог пойти к нему, поговорить, составить личные впечатления. Но… Иногда мы бываем непростительно неторопливы.
Передо мной лишь три пожелтевших вырезки из газеты «Колхозный путь», где напечатаны воспоминания Василия Тимофеевича, и стихотворение Л. Казарина, военрука местной СШ № 5, посвященное гвардейцам 57–й армии, в составе которой воевал батальон Боченкова.
Да еще исписанные его рукой тетрадные листочки – его послание школьникам, где он рассказывает о том, как страдали дети в войну.
Было это на окраине местечка Рейтвейн близ Зеелова. На рубеже занятой обороны оказался дом фермера. А в доме случились детишки ясельного возраста с нянями. Видно, не успели эвакуироваться.
Ночь прошла спокойно. Утром разгорелся бой. В считанные минуты местечко превратилось в ад кромешный: сплошной грохот от разрывов бомб, снарядов, пулеметной стрельбы, визга мин. Штурмовики налетали волнами. Мечутся люди, ржут кони, убит командир роты автомат
чиков Чурсанов, восходящее солнце померкло от красной пыли битого кирпича и черепицы. Ко всем ужасам – прямое попадание в дом, где на втором этаже дети. Несколько бойцов и сам комбат, оставив огневой рубеж, метнулись в дом. Сквозь дымящиеся завалы и удушливую пыль пробрались к детям. А там!..
Не буду цитировать Василия Тимофеевича, что они увидели там. Можно себе представить, что творилось в комнате, куда попал снаряд. Два, три штриха из чувств и переживаний. «…Глаза! Какие глаза были у детей, оставшихся в живых. Они по сей день не дают мне покоя, как будто я виноват перед ними».
Одна из нянь выскочила из дома и с воплями и проклятиями бросилась бежать в сторону немцев, размахивая руками, требуя, чтоб прекратили стрелять. И была скошена очередью из автомата.
«Я подумал, – пишет Василий Тимофеевич, – а ведь она могла быть и матерью того немца, что скосил ее очередью».
«Сейчас, когда я пишу эти строки, те дети теперь уже сами тети и дяди. Наверно, у них свои семьи. И может кто‑то из старших рассказал им, что с ними было под Зееловым и как их спасали Советские солдаты. Они ведь были тогда несмышленышами, не понимали того, что сотворили с ними взрослые».
Это мысли воина, комбата, Героя Советского Союза. Человека!
Я понимаю Василия Тимофеевича. Искренне и глубоко. И, видно, само провидение в дни работы над этим очерком послало мне еще одно подтверждение того, как мы, взрослые, бываем бездумно жестоки. Вчера по телеканалу «Россия» крутнули фильм «Хиросима – любовь моя». В нем варвары от кинематографии смакуют ужасы атомной бомбежки. Вперемежку с сексом. Огонь, смерть, горы трупов. Секс! И подробности, и детали. И секс! Смертельно обожженный мальчик (голенький – одежда на нем сгорела), еще живой, сидит среди трупов и смотрит в камеру глазами, полными ужасного недоумения и невыразимой боли: дядя, мне так больно! Помоги! Мне так больно!..
Действительно! Душа разрывается при виде этих умоляющих глаз. И какое надо иметь сердце тому человеку, который вместо того, чтобы оказать малышу срочную помощь, навел на него объектив камеры и равнодушно наматывает метры свидетельства. Конечно, там нет никако
го сердца, там вместо сердца черная дыра. И я думаю, кто из них более варвар – тот, который сбросил бомбу, или гот, кто запечатлевал на пленку это жуткое свидетельство. И склоняюсь к мысли, что тот, который был с камерой.
До чего докатилась цивилизация!
А теперь возникает еще вопрос, что вместо сердца у режиссера, у тех киношников, которые делали этот фильм? У тех, кто «крутнул» его на многомиллионную публику? И, наконец, на какого потребителя рассчитана эта, с позволения сказать, кинопродукция? Сами все они варвары и ублюдки, и «искусство» их рассчитано на таких же варваров и ублюдков.
Цинизму нашего телевидения в последние годы я уже перестал удивляться. А подлому промыванию мозгов народа – возмущаться. Осталась одна стойкая ненависть к теледельцам и киношникам, практикующим на ниве бесчеловечности, и желание дождаться того времени, когда возмущенный и униженный народ России жестоко разделается с этими творцами от преисподней.
Показом этой самой «любви» они превзошли себя. Наглая, открытая пропаганда ненависти к человеку и равнодушия к его страданиям. Хочется пожелать испытать им такое, что они смакуют на экране. И пусть люди, в души которых они заронили своим «искусством» это животное равнодушие, спокойно взирают на их корчи в муках. Быть тому. Ибо в Писании сказано: «Пославшие огонь, да сгорят в нем в муках».
Нам бы пора понять, что злая воля слишком далеко зашла. Настало время, когда ее, злую волю, надо объявить вне закона и искоренять огнем и мечом. Если мы этого не сделаем – она, злая воля, искоренит нас огнем и мечом.
Вы присмотритесь внимательно – из детей наших и внуков они делают наших палачей. Угнетателей и истребителей. Неужели это еще не поняли некоторые? Неужели нам надо «озвереть», как мы «озверели», когда поняли, что такое фашизм и какие беды он принес народам? Мы тогда дошли, нас довели, что называется до кондиции.
«Трудно описать чувства, которые тогда овладевали нашими сердцами, – вспоминает Василий Тимофеевич, – скажу только одно – нам осточертела война; мы мечтали скорее разделаться с нею, покончить раз и навсегда, хотя каждый из нас понимал, что в этой смертельной схватке, на исходе войны, завтра, сегодня, сейчас или даже сию минуту может сложить свою голову».
Штурм Зееловских высот начался 17 апреля 1945 года. Ранним утром. В течение пяти минут артиллерия, «Катюши» при поддержке авиации «раздолбали» оборону противника, потом пошла матушка – пехота. Но путь преградил ров, наполненный водой. Мост через него взорван. Атака захлебнулась. Пока наводили переправу, наши танки состязались, прикрывая своих, с немецкими «Фердинандами». Нашим, естественно, досталось. Потому как стояли на открытой местности, а «Фердинады» прятались за городскими строениями или были вкопаны в землю. Три ганка загорелись. Погиб командир минометной роты. Много покосило бойцов. Но жертвы не были напрасными: под прикрытием орудийного огня танков пехота успела навести переправу. Прорвались к окраине города. Там соединились с батальоном под командованием гвардии майора Чусовского. Объединенными усилиями, иод прикрытием артиллерии подошли вплотную к окраинам города. И с ходу на штурм. От усталости бойцы валились с ног. Но никого не остановить. Вперед! Только вперед!
А вот уже и сумерки. Успех за день невелик, но успех: заняли железнодорожную станцию. На ней и закрепились. Можно перевести дух. Немцы тоже выдохлись. Затихли. И даже загуляли в ресторане вокзала. Буквально под носом. Неслыханная дерзость! Не вынесла такого русская душа. Откуда взялись силы…
Через полчаса гулянка в ресторане была уничтожена.
Тревожная ночь в полузабытьи, а утром снова бой. Уже за городом. Немцев выжиг али огнеметами, словно клопов.
«Весеннее солнце поднималось над Зееловскими высотами, пригревало в спины уставших, вымокших в болоте, грязных бойцов. Как бы сжалившись над нами, глупыми людьми, за нашу жестокость друг к другу. Вместо того, чтобы заниматься мирным, милым трудом, мы колотим друг друга. Боже! Какая нелепость!»
Солнце пригревало с Востока, оттуда, где Родина в руинах – тонко подмечает Василий Тимофеевич.
Эту запись он сделал во время передышки между боями за Зееловские высоты. В «озверевшем» состоянии. Когда война уже «осточертела». Но, даже «озверев», он не утратил высоких человеческих чувств.
Как тут не вспомнить Михаила Юрьевича Лермонтова:
Да, были люди в наше время!..
Сами шли за Родину без страха и сомнения и вели за
собой людей. На них, таких, как Василий Тимофеевич и держалась Победа над фашизмом. Они, такие вот, привели к триумфу Советский Союз. Потому что им верили, с ними в огонь и в воду. За них готовы были и жизнь отдать. И отдавали. Заслоняли собой.
В разгар боя комбат не заметил, как попал на мушку немецкому автоматчику. Еще миг, и его не станет. Ординарец Николай Трандофилов в прыжке сбивает его с ног, налету дает очередь по немцу. Комбата спас, сам получил тяжелое ранение.
Чем объяснить это самопожертвование? Что толкнуло ординарца на смертельно опасный шаг ради комбата? Я попытался представить себя на его месте. Я бы решился на такое лишь в том случае, если бы мне был дорог комбат, как я сам себе. И даже больше. Он дороже! Он ведет в бой за правое дело. Я с ним в огонь и в воду. В преисподнюю. Именно такие люди шли всегда впереди, когда Родине плохо. Простые люди это чувствуют сердцем. Это чувство, эта вера в народного полководца передается мгновенно незримыми токами сотням, тысячам, миллионам. Где же вы, Минины и Пожарские?!
Я перебираю в уме имена наших теперешних правителей и полководцев. И ни одного из них я бы не прикрыл собой. И таких, как я, миллионы, если не вся Россия. Нет! Не видно пока на горизонте человека, за которым пошли бы люди. Который сумел бы слить воедино наши русские души, В чем же дело? Неужели на Руси выветрился русский дух и Русью не пахнет? Неужели нашему сердцу милее стали лже-идеи, лжевожди, лжероссияне и их тлетворный дух?! Неужели не все еще поняли, куда нас ведут чужевыродки? Неужели еще не осточертела нам всеобщая разруха, которую учинили нам наши правители? Или чтобы понять все это и увидеть беду, в которую нас ввергли и продолжают ввергать, нам надо снова взять Зееловские высоты? Чтобы оглядеться с них. Глянуть на Россию на Востоке, которая лежит в руинах, и на предстоящий, предштурмовой «Берлин» на Западе? Оглядеться и понять. Понять и…
Как это сделал батальон Героя Советского Союза Василия Тимофеевича Боченкова: «Батальон вырвался на центральную, длинную и прямую улицу, по которой проходила автострада «Кюстрен – Берлин». Очищая дом за домом от врага, пересекли весь Зеелов и, достигнув окраины, заняли городское кладбище. Справа вел бой 3–й батальон. Противник прижал его к земле, не давал подняться в атаку. Я на
правил две роты в тыл врага, чтобы помочь другу. Это был неожиданный маневр для немцев. Мы захватили противотанковую батарею и около шестидесяти пленных.
Путь к Берлину был открыт. Но он тоже оказался нелегким: все населенные пункты до самого Берлина были укреплены. Но уже ничто не могло остановить наступательного порыва наших войск».
Что было дальше, известно всему человечеству.
Такое будет со всеми, когда Россия «озвереет», когда ей осточертеют российские чужевыродки со своими претензиями, ввергнувшие страну в дерьмократию. О возмездии им вопиют из могил наши славные предки. Они все знают, они все видят с высоты Зееловских высот.
Пусть земля им будет пухом. И эти бессмертные строчки из стихотворения военрука СШ № 5 Л. Казарина вместо памятника:
Вы встали грудью за державу
В сражении с фашистской тьмой,
И не померкнет ваша слава,
Гвардейцы пятьдесят седьмой!
Вы уходите, наши славные отцы и деды. Вам на смену грядут такие вот, как в стихах кубанского поэта Николая Зиновьева:
Не умирай, моя страна,
Под злобный хохот иноверца!
Не умирай! Ну хочешь – на
Мое дымящееся сердце…
Март 1994 г.
