Текст книги "Ближе к истине"

ЭЛЬБРУС И РЕДЬКА

Попасть на экскурсию к подножию Эльбруса даже из Кисловодска не так просто. Походишь, пока достанешь билет. Уже который раз я езжу отдыхать в Кисловодск, а попасть на экскурсию к Эльбрусу не могу. Почему столько желающих? Говорят, там красиво и впечатляет. Это понятно.

Билеты продают возле Нарзанной галереи специальные агенты – распространители.

Молодящаяся блондинка сидела за переносным столиком и зыкрикивала в мегафон: «Замок любви и коварства», «Гора – кольцо», «Домбай», «Теберда»… «Осталось всего несколько билетов!»

– А мне к подножию Эльбруса, – подошел я к ней с «изящной» шуткой, зная, что к Эльбрусу не пробиться.

Она взглядом отдала должное моему юмору, и, кивнув

на ряды цифр в тетради, лежащей перед ней, сказала: «Нет. Все продано».

Мне послышалась неуверенность в ее голосе. И я с некоторой надеждой задержался возле ее столика. Стал сбоку, чтоб не мешать людям покупать билеты, понаблюдал, как она, продав билет, зачеркивала цифры – места в автобусе, и стал искать глазами незачеркнутые напротив слова «Эльбрус». Увидел незачеркнугое число 18. Обрадовался. Но она быстро погасила мою радость:

– Это я просто забыла зачеркнуть. – И зачеркнула число 18.

Я пробежал взглядом еще раз по цифрам напротив слова «Эльбрус» и увидел незачеркнугым 31–е место.

– А вот это уже наверняка мое!..

Женщина взглянула на меня укоризненно, покачала головой, мол, ну и настырный. И вдруг не рассердилась. Взглянула еще раз, уже более внимательно, окинула мельком очередь. Один мужчина с усами, что ближе всех, скосил глаза вниз и показал ей зажатую в руке десятку.

Она как бы спохватилась.

– Ах, да! Это место действительно не продано. Бланков билетов не хватило. Если хотите, платите семь рублей и завтра в шесть тридцать за Нарзанными ваннами.

Я отдал ей семь рублей, она вместо билета записала мою фамилию под числом 31, оторвала от тетрадного листа клочок и написала на нем: «05.09 – 6.30, № 31, «Эльбрус». И заверила: «Приходите, не бойтесь, вас никто не сгонит».

Довольный, я бродил по парку и думал о том, что наконец – го побываю вблизи двуглавого великана, о котором даже Геродот писал: «Когда скифы шли в Азию, Кавказская гора была у них с правой руки». Это же впечатление на всю жизнь!

Был тихий солнечный день, на душе у меня хорошо, и все радовало в парке: и могучие разлапистые ели, и цветы, и свежий как никогда, целительный воздух, и шум речки Ольхонки, который внимали, наверно, Лермонтов и Пушкин. Все хорошо. Только вот вкралось в душу неясное смущение от этих ее слов: «не бойтесь, вас никто не сгонит».

Почему меня должен кто‑то сгонять? Неужели она так и не выпишет мне билет и я поеду «зайцем»?

Я вытащил из нагрудного кармана пиджака записку и перепрятал ее в бумажник, подальше, чтоб не потерять. А то совсем нечего будет предъявить.

– …А мне выписали билет, – услышал я голос сзади. Обернулся и увидел того усатого мужчину. В руках у него действительно был билет, на нем значилось 18–е место. – Десятку сунул без сдачи, и билет в кармане. – Он улыбнулся снисходительно и пошел к своим дамам.

Остаток дня я прожил с таким чувством, будто меня надули. Мелочь, а неприятная.

На следующий день рано утром к шести я был за Нарзанными ваннами, откуда отправляются все экскурсии. В шесть пятнадцать пришел автобус, в шесть двадцать пришла она. Я старался попасть ей на глаза, надеясь все‑таки, что она выпишет мне билет. Но она в упор не замечала меня.

Объявили посадку, я зашел в автобус и стал искать 31 место. И нашел аж в последнем, заднем ряду.

Когда все расселись, женщина прошла по салону и собрала отрывные талончики.

А меня снова не заметила. Впрочем, кажется, не только меня. На положении «зайцев», то есть без билетов, оказалось несколько человек.

На остановке «по заявке» мужчина с усами подошел ко мне и сказал: – Как же они делают? – Подумал и ответил: – Билеты наверно сдают, мол, не проданы…

Может, он прав, а может, нет. Но мне тоже показалось, что денежки за эти невыписанные билеты осели у кого‑то в кармане. Ох, уж эта мне сфера обслуживания!..

Экскурсовод, подув в микрофон, встал и показал нам маршрут, вычерченный на картонке, сказал несколько слов о сложности дороги, представил шофера, которому отныне мы вверяем не только свое драгоценное здоровье, но и жизни; затем представил фотографа, ко торый поможет нам оставить добрую память о поездке к высочайшей вершине Кавказа, двуглавому Эльбрусу.

Перед Ессентуками начался дождь, вентиляционные люки захлопнули, и нам «на моторе» нечем стало дышать. Я еще спасался кое‑как, хватая ртом воздух, задуваемый в узкую щель меж стеклами окна. Зато молодая супружеская пара, сидевшие на 30 и 29 местах, зарозовели и вскоре скисли. А две сестры (они называли друг дружку – «сестра») на 28 и 27 местах – молодые женщины – посбрасывали шерстяные кофты, поснимали спортивные трико и остались в платьицах.

За Георгиевском дОждь перестал, и я шире отодвинул форточку. В нашем ряду глотнули свежего воздуха и повеселели. Но впереди меня муж и жена яростно запротестовали: холодно, дует. Муж посмотрел на меня сердито.

– Вы что? Застудить людей хотите? Закройте форточку!..

– Здесь жарко, – сказал я, и меня дружно поддержали в нашем ряду.

Повернулась его жена:

– Мужчина, задвиньте форточку.

Я пожал плечами – женщина просит, отказать невозможно. Хотя в ее тоне было больше вызова, чем просьбы.

Я задвинул форточку, но наполовину.

Мои соседи подмигнули мне благодарно.

Муж с женой задвинули стекло.

Через некоторое время стало невыносимо, и я снова приоткрыл форточку. Сердитые супруги разом посмотрели на меня с неприязнью. Она накинула на голову капюшон шерстяной своей куртки – давно бы так! Мужчине, чтоб не ворчал, мои соседки сестры натянули на лысину берет. Он заулыбался.

Между тем долину, по которой мы ехали, обступали горы. Красиво! Экскурсовод не жалел слов, описывал край. Называл селения, мимо которых мы проезжали, имена героев гражданской войны, прошедшей и в этих краях, рассказывал о том, как расцвела здесь жизнь за годы Советской власти, о достопримечательных местах, о традициях и обычаях горцев, о полководцах, родившихся здесь и освобождавших эти края от фашистских оккупантов. О солдатах, снявших фашистских флаг с вершины Эльбруса. Немцы, явно опережая события, в пропагандистских целях, затащили свой флаг на Эльбрус и прокричали на весь мир о падении Кавказа. Однако Кавказ они не взяли.

Все это, конечно, стоило посмотреть и послушать, но у нас тут на двух задних рядах развернулась упорная борьба за выживание. Я уже смирился с судьбой – расстегнул ворот пошире, прижался левой щекой к холодному оконному стеклу и кое‑как терпел.

Муж с женой, мстительно ухмылялись.

У него, я заметил, как бы квадратные глаза. То есть они у него обыкновенные, но когда он таращил их сердито, они становились как бы квадратными. Впервые в жизни я подумал, что выражение «квадратные глаза» имеет действительный смысл.

Неприятный тип, и мне от этого стало еще жарче.

А дорогу все теснее обступали грандиозные отвесные скалы причудливой формы. И круглые, и угловатые, окаймленные на вершинах белыми тучками, словно кружевным жабо.

На некоторых скалах на высоких уступах росли сосенки. Они стояли бесстрашно на краю стремнины над бурными потоками внизу и над скатывающимися с головокружительных высот тонкими белопенными водопадами.

Мы едем уже по знаменитому Баксанскому ущелью в долине реки Баксан. Дорога идет то вдоль левого берега, то переезжаем по мостику на правый берег.

Ставропольский край позади, мы на земле славной Кабардино – Балкарии. Ущелье все уже, все чаще на склонах попадаются россыпи камней: камнепады здесь часты. Они – бедствие для местного населения, отнимают и без того скудные пашни и выпасы овец

Стада овец и коз, пасущихся на почти голых склонах, с первого взгляда кажутся россыпями'камней.

Один камень величиной с дом, которому туристы дали имя «Малыш», докатился почти до самой дороги. Возле него, словно игрушечные, стояли парень и девушка, обнявшись. Наверно, к пастуху пришла любимая. Они упоенно целовались. При появлении автобуса Она спрятала лицо у него на груди, Он отвернулся.

Сестры, оглядываясь на них в заднее стекло, хихикали.

За окном вдоль дороги тянется какое‑то село. Усадьбы выдержаны в кавказском стиле: жилой дом, а вокруг него вместо забора – длинные низкие постройки типа сараев. Задними стенками на лицу. Обязательно гараж и внутренний дворик, где, наверное, вечерами на свежем воздухе собирается семья. Ажурные железные ворота, нижняя часть из сплошного листового железа покрашена в небесный цвет.

На выезде из селения слева раскинулось просторное кладбище, уставленное каменными надгробиями, увенчанными полумесяцем – знак захоронения усопших мусульманской веры.

Экскурсовод рассказал, что здешние люди хранят красивые старые обычаи.

Например, дети мужского пола в возрасте двух лет выбирают себе профессию. Как только мальчик начинает ходить, перед ним кладут несколько вещей, символизирующих профессию: кнут, молоток или игрушечную машину. К чему малыш подойдет, возьмет в руки, то и определим его будущую профессию. Кнут – значит пастухом будет. Молоток – мастеровым. Машину – механизатором…

Мнох’о интересного рассказал и показал нам экскурсовод. Говорил он почти не умолкая и изрядно надоел. К тому же его металлический голос, преобразованный громкоговорителем, резал слух и отдавался болью в голове.

А дорога становилась все романтичнее. Все чаще попадались густые рощи облепихи с веточками, густо усеянными золотистыми ягодами.

Женщины впереди меня заволновались: облепиха! Вот бы остановиться, нарвать!

– Да! – закричал неугомонный супруг. – Чего она пропадает зря? Давайте остановимся!..

– Не пропадет, – успокоил сразу всех экскурсовод. – Это территория лесхоза. А у него план по сбору облепихи.

– А чего они ждуг, не собирают?

– Надо, чтоб ее морозцем прихватило.

– Ну хоть минут на пять остановите!

– Нельзя. Категорически запрещается. Место, кроме всего прочего, объявлено государственным заповедником, а рощи облепихи – заказником…

Скоро город Тырныауз. Такое вот труднопроизносимое название. Он возник здесь, в горах, благодаря строительству горнообогатительного комбината. Комбинат построили еще до войны, после того как в этих местах были обнаружены залежи руды с высоким содержанием молибдена. Первым, говорят, обнаружил необычный камень пастух. Он нашел его на берегу Баксана, когда пригнал овец на водопой. Отнес камень в сельсовет, там сунули его в стол и забыли.

Через некоторое время приехала группа студентов – геологов на практику. Среди них была веселая большеглазая девушка Вера Флерова. Она тоже нашла необычный камень и высказала предположение, что это молибден. Послали на анализ в Москву. Пока камень путешествовал по лабораториям Москвы, Вера Флерова погибла, сорвавшись с высокой скалы, где студенты вели разведку полезных ископаемых. Через несколько дней после ее смерти пришел из Москвы результат анализа: ее предположения подтвердились. Вскоре в этих местах развернулось строительство обогатительного комбината и города.

Молибден имеет огромное оборонное значение. Он

подмешивается в сталь, и она приобретает необычайную прочность. Именно благодаря молибдену в годы войны наша сталь на танках Т-34 успешно спорила с крупповской. Так что в какой‑то степени победой над фашизмом мы обязаны веселой большеглазой девушке Вере Флеровой.

Мы слушали о девушке Вере, затаив дыхание. Даже супруг с квадратными глазами помалкивал. Ерзал только на месте, поглядывая на густые рощи облепихи за окном.

Ущелье становилось все тесней, горы все выше. Скалы нависали с заоблачных высот. На чем только держатся? Действительно, стоит «вздохнуть» Эльбрусу, и мы будем погребены под камнями. Высоко вознеслись вершины и оттуда гордо взирают на мир.

Проезжаем городок ученых – филиал астрофизического института. Здесь, в глубокой штольне, вырубленной в скалах, проводятся исследования по обнаружению массы покоя нейтрино. Говорят, именно здесь, в этой штольне, впервые в мире удалось зарегистрировать мельчайшую частицу мироздания.

Въехали в селение Байдаево, в котором живут одни однофамильцы Байдаевы. В селе недавно умер в возрасте 113 лет старейший проводник. Он совершил 209 восхождений на Эльбрус. Никогда не пил вина, не курил. И жил бы до сих пор, совершая восхождения, но…

Последние годы его осаждали любопытные туристы. Живая легенда: человеку за 100, а он продолжает сопровождать экспедиции на Эльбрус. На радостях какой‑то «доброхот» угостил‑таки его вином. Старик захмелел, а пьяному, как известно, море по колено. Вышел раздетый на улицу, поднялся на гору, что близ поселка, там заснул между камней простыл, заболел и умер. Теперь ему поставили памятник на краю дороги.

Нелепый случай. Нелепее не придумаешь. Но, к сожалению, цивилизация словно бы отравлена навязчивой идеей самоуничтожения: вино, табак, наркотики, излишества всякого рода, загрязнения среды обитания, наконец, невиданное по силе оружие массового уничтожения. Это реальные, не выдуманные ядовитые плоды, созревшие на великолепном дереве цивилизации. Плюс масса мелких всяких «изобретений», медленно, но верно убивающих человека и человечество. Малоподвижный образ жизни, эмоциональные перегрузки, натиск зрелищ, смакующих убийства, кровопролитие, катастрофы в природе и в социальной жизни не только отдельной личности, а и целых народов. И, наконец, сколько огорчений мы приносим друг другу стремлением получить от жизни больше, чем другой! Иногда эти стремления, на первый взгляд, носят безобидный характер, но потом… Думал ли тот человек, который установил «на моторе» дополнительно пять мест в автобусе, что это принесет людям огорчение? Наверняка его похвалили за рационализаторское предложение – на целых пять мест увеличилась вместимость автобуса!

Мелочь? Вообще‑то, да. Но, к сожалению, таких мелочей, отравляющих нашу жизнь, становится все больше, и они превращаются постепенно в крупные неприятности.

Об этом я нет – нет да и подумаю, прижимаясь щекой к холодному стеклу, хватая ртом струйку свежего воздуха, просачивающегося в какую‑то невидимую щель.

А молодой женщине, жене моего соседа, уже плохо. Супруг ее, выведенный из себя, вскакивает и резким движением отодвигает форточку. Я подаю впереди меня сидящей женщине свой плащ, чтоб она закрылась им от ветра. Мужчина с квадратными глазами срывается на крик: «Сколько можно?! Вы прекратите сквозняк или нет?!»

– Женщине плохо, – говорит вежливо одна из сестер и подает ему свою шерстяную кофту. – Возьмите, закройтесь.

Кто‑то находчивый, чтоб разрядить обстановку, обращает наше внимание за окно.

– Посмотрите, какие горы, какая природа! А вы…

Это действует. Все умолкают и смотрят в окно.

Над нами горы. С вершин, а кажется, с туч, по ущельям стекают белые языки ледников. Над ними, как бы на бреющем полете, пролетают отдельные, почти прозрачные клочки тумана и тучек.

«Поляна нарзанов», турбаза «Иткол». А потом долго тянется роща молодых сосен, меж деревьев россыпь камней – валунов. Поистине первозданный вид! Кажется, всего несколько минут’ тому назад произошло здесь горообразование, и эти камни только что скатились с крутых, горячих еще склонов.

Вдруг теснота расступилась, впереди распахнулся простор: перед нами долина Чегет.

Слева, вдалеке, куда уходит Баксанское ущелье, как бы перегораживая его, широко раскинулся горный хребет, над ним бродят стада белых туч, словно отары овец.

Справа, круто и высоко, до туч и выше туч воздымаются крутые скалистые, настывшие за века склоны Эльбруса. Вон тот, с лиловым опенком, и подпирает знаменитый ледник Большой Азау. Вершины Эльбруса закрыты тучами.

В долине Чегет людно: много автобусов, выстроившихся в ряд на стоянке. Особняком стоит девятиэтажная туристская гостиница «Чегет»; тут и – там – кафе, торговые пала тки, шашлычные, возле которых «милые» сердцу очереди. С автобусов люди сразу бросаются в эти очереди, будто так наскучились по ним, так наголодались за дорогу, что нет сил даже оглядеться вокруг.

А вокруг красота необыкновенная. Суровая и холодная. Горы, склоны, ледники, водопады, тучи, кажущиеся близкими. Спокойно и гордо, кажется, даже с презрением, окружают долину, где суетятся, спорят в очередях за шашлыком и пивом странные, неугомонные, вездесущие, ненасытные, но в чем‑то великие существа – люди.

Еще в пути наш экскурсовод предупредил нас, что шашлыки здесь продают жесткие, невкусные, пиво кислое. Женщин предупредил особо: на рынке в Чегете продают вещи из козьей и овечьей шерсти, но они наполовину из ваты. И до первой стирки. А потом хоть выбрасывай.

Так это или не так, знают только «пострадавшие». Но мне лично показалось, что он хитрил: чтоб не расходилась публика, чтоб больше фотографировались.

Прямо с автобуса он потащил всех первым делом фотографироваться. На фоне Эльбруса, на фоне гостиницы, на фоне горного хребта с отарами туч и наконец на фоне Водораздельного хребта, возвышавшегося над долиной Чегет. Сначала групповые снимки, потом индивидуальные, кто как хочет и сколько хочет. И чуть ли не обязательно. Если кто‑то не хотел фотографироваться, выходил из толпы, экскурсовод и фотограф обижались, отпускали колкие реплики: «Рубль пожалел», «Жену боится». Люди смущенно пожимали плечами, старались не ввязываться в спор – они же поехали за хорошими впечатлениями.

Потом нас повели на станцию подъемной канатной дороги. По пути разрешили попить из крана, зайти в «отдел облегчения».

Возле водопроводного крана – мусор и битая посуда. В туалете «комфорт» – слов не хватает для описания. Все это дико на фоне горного великолепия. Вот, наверно, по

чему кажется, что горы с презрением сморят вниз на суету людей.

По канатной дороге мы поднялись на Чегет, на высоту 1600 метров, до кафе «Ай». Несколько минут' в подвесном кресле стоят того, чтоб о них рассказать.

Справа, вдали, грандиозные отроги самого Эльбруса, слева, близко – отроги Водораздельного хребта, с которого устремился в Баксан тонкой белопенной струей водопад. Он струится из‑под голубоватой «сосульки» ледника. Под креслом – кругой склон Чегета, поросший редким лесом и густыми травами. Воздух первозданной свежести и пахнет свежескошенным сеном. Хочется спрыгнуть вниз, побегать по склонам. Вспомнилось детство. И запах воздуха, и его свежесть, кажется, прилетели оттуда.

Лес и трава внизу сменились плоскими скалами, покрытыми зеленой плесе гью. Их много, будто они ссунулись с вершины в результате сильного подземного толчка. Возле кафе «Ай» камней кучи – следы стройки.

Здесь, наверху, кажется теплей, чем внизу: нет сквозняков.

Не успели мы собраться все на верхней площадке, как открылся Эльбрус. Тучи исчезли, и перед нами в нереальной близости предстали белоснежные вершины. Это грандиозное зрелище: два офомных белоснежных конуса на фоне голубого неба. Их подпирают расползающиеся в разные стороны ледники. Толщина льда от полуметра до 100. Говорят, если взглянуть на Эльбрус сверху, то он имеет вид огромной многопалой амебы. Такое впечатление создают 22 ледника, сходящих с него. Лед голубого оттенка. Вершины же – чистейшей, сверкающей белизны. Мы стали лицом к Эльбрусу, солнце сияет у нас за спиной. Склоны Эльбруса, отражая солнце, слепят глаза.

Вот и осуществилась моя мечта – я рядом с первозданным творением природы. Я вижу Эльбрус таким, каким он был миллионы и миллионы лет назад, когда люди еще не называли его Эльбрусом. И вдруг я подумал о том, что и здесь наследили фашисты. Какую‑то минуту мне уже не кажется необоримой мощь природы. Кажется легко ранимой, беззащитной перед силами человека.

Склоны, подпирающие ледник «Большой Азау», усыпаны камнями с лиловым оттенком. Это придает всему виду какой‑то космический оттенок: кажется, что это грудь богатыря в латах, выкованных из железа невиданной красоты и прочности. Плечом к плечу рядом с этим чудо – богатырем выпятил грудь второй. У того латы из металла с зеленым оттенком. Как у камней, что у нас под ногами. Горный лишайник облюбовал себе этот вечно холодный, стерильной чистоты приют. Я поднимаю небольшой камешек, рассматриваю зеленую плесень, пытаюсь сковырнугь ее ногтем, чтоб лучше рассмотреть, но мне это не удается – крепко сидит маленькое растение. Как будто одно целое с камнем.

Экскурсовод и фотограф не дают нам покоя. В подвесном кресле, в момент подъезда фотографируют, на тропинке, что ведет на площадку обзора, фотографируют. (В два аппарата). Не дают даже осмотреться: станьте так, потом так, потом эдак. Сначала групповые, потом индивидуальные. Навязчиво, бестактно, с удручающим плосксловием, приправленным пошлятиной.

Эльбрус открылся! Посмотреть на него, для многих это, может быть, первая и последняя возможность в жизни. Нет же, становись сюда, стань вот так. «Ну что вы, как бараны?!»

Тем временем Эльбрус снова заволокло тучами.

Женщины просят экскурсовода свозить нас выше. (От кафе «Ай» есть еще канатная дорога на 300 метров вверх). Ни в какую! Вплоть до оскорблений. Надо фотографироваться, фотографироваться…

Уныло поплелись мы вниз, на станцию спуска. Нам даже не показали ничего толком и не рассказали. Скорей, скорей! Там внизу, нагуляетесь.

А внизу снова фотографироваться: в момент приближения на подвесном кресле, теперь уже парами (на новой канатной дороге парные кресла). Потом опять группой, после индивидуально. Людям надоело, и они пошли, кто в шашлычную, кто в очередь за пивом, кто на рынок. Наши «милые» экскурсовод и фотограф обиделись. Залезли в автобус и развернули свертки с домашними припасами.

Я пошел пить пиво.

Возле шашлычной я попытал счастья. И мне повезло: у меня в руках шампур горячего румяного мяса.

Очереди не было, и я обрадовался – сейчас попью и пива. Но парень, отпускавший пиво, беспомощно скучал за прилавком: нет кружек. Пошел искать пустую кружку. Подошел к одним: нет, будем повторять. Подошел к девушкам, существам, по моему мнению, более отзывчивым. Они сидят, перед ними кружки, в кружках на донышке. С важным видом дымят сигаретами, балдеют. Говорю, – вы

уже выпили, девушки? Молчат. Я повторяю вопрос. Они дружно ошпарили меня презрительными взглядами и снова молчат. Милые такие, важные девушки, отдыхающие у подножия Эльбруса.

Я нашел какой‑то порожний стакан, и парень напоил меня из стакана. Приличный шашлык за рубль, холодное пивко, и я забыл про «милых» девушек. Но они снова напомнили о себе.

По долине метался какой‑то грузин с десятком шампуров в одной руке и авоськой, набитой бутылками и снедью – в другой. Он искал «дэвушек». Оказалось, тех самых «милых» девушек, которых уже кто‑то угостил пивом, пока грузин торчал в очереди за шашлыками. Но вот они увидели «вооруженного» до зубов ухажера и как бы случайно попались ему на глаза. Они пошли за ним, словно загипнотизированные, как бы по принуждению. Миленькие, молоденькие, разодетые, разукрашенные, с деланной неохотой и с аппетитом матерых волчиц. Они пошли за «вооруженным» шашлыками грузином, который годился им в отцы.

Я решил взглянуть на рынок, чтоб уйти подальше от этой спорящей, пьющей, жующей на фоне прекрасных видов Эльбруса публики.

Рынок – большая огороженная площадка, устланная и увешанная выделанными козьими и овечьими шкурами, вязаными кофтами, джемперами, шапочками, платками, шарфами. И народу уйма. Одни продают, другие покупают. И тут же надевают – в долине Чегет свежо в сентябре.

Потолкавшись на рынке, снова выхожу на середину оживленной долины.

Какой‑то господин (из иностранцев), разгоряченный не в меру впечатлениями, в шортах, фугболке и в кепи с длинным козырьком носится по долине с фотоаппаратом и фотографирует, фотографирует. У неге, видно, с? обилия впечатлений глаза разбежались. Он спешит – ему хочется все увидеть и все запечатлеть.

Какая‑то подвыпившая девица жестом обращает его внимание на себя, позирует. Он быстро настраивает камеру, но она вдруг показывает ему язык. Он делает крутой вираж мимо нее, бежит к очереди за пивом.

– Вот куда машину апельсинов завезти! – услышал я рядом с собой знакомый голос. Это подошел ко мне мужчина с усами. Видно приехал присмотреться.

Наш экскурсовод вышел из автобуса и стал утесом возле. Это значит – пора собираться, пора в обратный путь.

Повеселевшие, подобревшие, немного пристыженные сознанием неизбежных мелочей жизни перед лицом величия природы, люди сходятся, занимают места, делятся впечатлениями: кто‑то восхищается, кто‑то сожалеет, что мало времени.

Сестры, вижу, довольны.

Мужу с квадратными глазами достался жесткий шашлык, и теперь «бедолага» никак не может успокоиться. Жена терпеливо слушает его, кивает согласно. (Есть такие жены, которые почему‑то поощряют в мужьях низменное). От этих ее кивков он распаляется еще пуще, шея у него багровеет, голос подрагивает, в нем даже пробиваются слезы благородного возмущения. Он упивается собственным красноречием. От жесткого шашлыка перебрасывает логический мосток к общим недостаткам в стране и обрушивается на порядки вообще, на нравственный уровень народа, на всеобщее хамство и крохоборство. Жена кивает согласно. Негромко дополняет его: «Ни облепихи не нарвали, ни платок не купили!..»

Мы вырулизаем со стоянки к автомобильной трассе. И вдруг – стоп! Как всегда кто‑то опаздывает, кто‑то потерялся, кого‑то ждем, кого‑то ищем.

Наконец все на местах, поехали.

По предложению неутомимого нашего экскурсовода сбрасываемся по 30 копеек для шофера, и он завозит нас сверх программы в какое‑то ущелье, где страшно бурлит вода в одном из притоков Баксана. Там снова фотографирование, фотографирование, фотографирование…

Наконец «ложимся» на обратный курс, как сказал один из пассажиров, бывший летчик.

Мы пятеро занимаем места «на моторе» с сознанием долгого повторения неудобств и неприятностей. У сестер мученическое выражение лиц.

Известные уже нам, мелькают за окном сосновая роща с камнями – валунами, село Байдаево, туристская база «Эльбрус» и т. д.

Экскурсовод молчит, мы отдыхаем. (Кто‑то отдыхает, мы «на моторе» жаримся). Я мечтаю о той минуте, когда помоюсь дома под душем. А потом лягу в постель и стану

рассматривать туристскую схему «Приэльбрусье», вспоминать поездку, а точнее, горы, на которых вечный снег, холод, тучи и чистейший воздух…

Едем уже по территории Ставропольского края. Горы и скалы позади, за окном широкие, тучные, перепаханные под зябь поля.

Я жив воспоминаниями чистейшего воздуха в долине Чегет. Если б не эти воспоминания – я б наверно задохнулся. Делюсь с соседками, мол, думайте, какой там, за окном, чистый воздух и вам будет легче.

Под Пятигорском снова оживает громкоговоритель: экскурсовод вступил в свои обязанности. Из него, как из рога изобилия, посыпались одна за другой исторические справки, легенды и сказания из далекого прошлого аланов, некогда населявших этот край.

Здесь обнаружены древнейшие поселения людей. В долине Мокрой балки, например, найдены следы стоянки человека периода неолита (III тысячелетие до нашей эры). В катакомбах Рим – горы обнаружены остатки целого поселения. Хорошо сохранились изделия тех времен. Из кожи, из ткани. Годные и сейчас в пищу орехи, каштаны и даже яблоки. Воздух в этих катакомбах имеет какие‑то примеси, которые препятствуют гниению.

У аланов был обычай искусственно деформировать новорожденным черепа. У мужчин головы 'имели форму вытянутого правильного цилиндра. У женщин – форму узбекской дыни. Чем сильнее был вытянут череп, тем красивее считалась женщина. А мужчина – мудрее.

Сестры хихикнули. «Сделать бы из его черепа цилиндр», – они кивали на ворчуна впереди. Я мысленно согласился с ними: мужчине с квадратными глазами явно не доставало мудрости.

Экскурсовод разошелся: стилизованным под сказителя тоном он поведал нам несколько красивых легенд из прошлого аланов. В том числе о непобедимом Эльбрусе, с которым осмелился померяться силами горячий юноша-богатырь. Несколько раз сходились они, и каждый раз побеждал Эльбрус. Отчаявшись, юноша растворился и ушел под землю, став источником нартсан. Богатырской водой для людей слабых, незащищенных.

Под конец рассказчик выдал нам легенду о любви и коварстве в назидание слишком влюбленным мужчинам.

Юноша и девушка полюбили друг друга. Юноша был

из бедной семьи, девушка была единственной дочерью богатого бека. Бек запретил дочери встречаться с юношей и сказал, что скоро приедет ее сватать старый, но богатый князь. На всякий случай запер ее в замке в высокой башне. Юноша пробрался к ней, и они решили умереть, но не разлучаться. С криком: «Я люблю тебя!» он бросился с башни и разбился. Девушка же попятилась. Закричала: «Я не хочу умирать, хочу жить!» и вышла замуж за дряхлого богатого князя.

После этой легенды воцарилось молчание. Экскурсия близилась к концу, уступая место размышлениям над увиденным и услышанным.

Уже на въезде в Кисловодск экскурсовод объявил:

– Товарищи, нам придется сделать еще небольшое усилие, потерпеть минут 15–20, пока заправимся

И завернули на заправку.

Перед заправочной станцией нас высадили из автобуса.

Мы стояли вдоль дороги, помалкивали, поглядывали на близкий город, думая о скором желанном отдыхе, на пасмурное небо (погода портилась, срывался дождь), мысленно подгоняя автобус, что‑то там застрявший на заправке. И вдруг из низинки, что возле дороги, раздался дико – восторженный крик: «Редька! Братцы, редька!..» Все повернулись. Внизу, на разделанном под огород клочке земли, широко расставляя ноги, утопая и скользя в вязком черноземе (тут еще с утра прошел сильный дождь), ходил муж с квадратными глазами. «Редька!» – тряс он над головой пучком редьки.

Не встретив ожидаемого ликования в ответ, он в радостном экстазе выдернул еще несколько кореньев, как бы показывая, как она легко достается, и снова потряс пучком над головой. «Это же задарма и сколько хочешь!.. Облепихи не дали нарвать, так хоть редьки наберем…»

– Дурак! – сказала ему одна из сестер, – это же наверняка чей‑то огород!..

Кто‑то обронил задумчиво:

– Боже! С какой планеты свалился этот человек?!

А муж вне себя от восторга поднимался живо по косогорчику, обрывая на ходу зеленые еще листья с корнеплодов, вымазывая руки в грязь. Жена шагнула ему навстречу и подставила изящную сумочку из болоневой ткани… Впечатление под занавес: Эльбрус и редька!..

Кисловодск – Чегет – Кисловодск, сентябрь 1982 г.