Текст книги "Этот мир придуман не нами (СИ)"

Автор книги: Павел Шумил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 104 страниц)

– Уволю!!!

– А я что? А я – ничего! Шеф приказал, я информирую, – дурачится Линда. – Что еще? Мухтар только что закончил экспресс-анализ. Наша пища для Миу не яд. Но необходимы ферментные, витаминные и минеральные добавки. Особенно – ферментные. Можно принимать перед едой, можно вводить в состав продуктов для праттов. Насчет вкуса пока ничего сказать не может. И возможны нежданчики.

– Что за нежданчики?

– Шеф, как на человека действует вода с марганцовкой? Вроде бы, не яд, но рвотная жидкость. А как на земных кошек валерьянка действует?

– Понятно. Что еще?

– С одеждой проблемы.

– Господи! Тут-то что не так? Пуговицы не на ту сторону застегиваются?

– Начальник, будь серьезней. Одежда контачит с шерстью. Шерсть не должна сбиваться в колтуны.

– Да… Об этом я не подумал. Что могу посоветовать, берите за эталон местную и стилизуйте под нашу.

– Марта определила, что коты, возможно, дальтоники. Ну, не совсем дальтоники, но цвета по-другому воспринимают. У нее какие-то непонятки с тестами на цветовосприятие. Да, что такое засланный казачок?

– Бессмертная классика. Резидент иностранной разведки в тылу врага.

Линда фыркнула.

– Постой! А чего ты вдруг спросила?

– Ты сказал, что новый ошейник вы со Стасом уже обсудили. А мне велел рабочий журнал по Миу заполнять. Поскольку наши регистраторы выключаются только после возвращения на базу, я решила послушать, что вы задумали спрятать в ошейнике. Кстати, Стас передал эскиз. Показать? Крррасивый… Аж самой такой захотелось.

– Видел.

– Да, как ты думаешь, Шурртх просто так со мной заигрывает, или этот… Политический брак готовит?

– Вот завтра отведешь его в сторонку и сама спросишь. Да, еще о завтра. Изучи правила игры в калах.

– Шеф, поздно уже. Будь человеком! Я спать хочу, а еще журнал заполнять, – Линда строит мне жалобные глазки.

– Покой нам только снится. И то – в кошмарном сне, – просвещаю ее я.

Только собрался погасить свет, осторожное поскребывание в дверь. Понятно… У людей принято стучаться.

– Не заперто.

В каюту робко просачивается Миу со свертком подмышкой. А Линда останавливается в дверном проеме, прислоняется к косяку, складывает руки на груди и хитро улыбается.

– Миу, что случилось?

В ответ – испуганно прижатые ушки, хвост между ног и робкий взгляд на Линду.

– Кто-то считает, что такая большая каюта рабыне не по статусу, – сообщает Линда. – Кто-то боится спать один в таком страшном, незнакомом месте. Кого-то другого нехороший шеф загрузил работой до самого утра. А самое главное – как в первый день себя поставишь, так и потом будет. Если в первую ночь не понравишься хозяину, можно на всю жизнь загреметь в рабыни для черной работы.

"Предательница!" – отчетливо говорит взгляд, брошенный Миу на Линду.

– Рабыня должна всегда быть рядом с господином. Если господину ночью потребуется рабыня, а ее рядом нет… – робко бормочет Миу. – Рабыня может спать здесь, в уголке, она совсем не будет мешать господину.

– Шеф, помнишь, что я про секс говорила? – ехидничает Линда.

– Кыш!

Довольная Линда удаляется и закрывает за собой дверь. Миу понимает это так, что ей разрешили остаться. Разворачивает свой сверток, стелет коврик перед дверцами встроенного в стенку шкафа и сворачивается калачиком. Мда… А пол жесткий и холодный.

Активирую связь, приказываю киберу принести из спортивного зала пенороловый мат для аэробики. Размеры мата – метр на два, самое то для любителей спать на полу.

– Хозяин так добр к рабыне. Рабыня счастлива, – лепечет Миу, когда переношу ее на мат и накрываю одеялом.

– Спи, малышка. Уже поздно.

Ррумиу, рабыня

Видела не раз, как слуги со стражниками в кости на рабынь играют. Кто кому постель согревать будет. Вроде бы, какая разница, кто выиграет. По-любому ведь хвост рабыне накрутит так, что утром круги под глазами и все из рук валится. А рабыни переживают до слез, до истерики. Чуть ли не с кулаками друг на друга лезут.

Вот и со мной такое. Сама себя накручиваю. От рабыни ведь ничего не зависит, а извелась вся…

Но – по-порядку. На стол поставили ящик, который языки знает и для меня переводит. Это госпожа Линда мне объяснила. Господин стал раздавать задания, кому что делать. Я из пяти слов одно понимала, но уяснила, что все это как-то со мной связано. А госпожа Линда надо мной главная. Потом об ошейнике заговорили. Госпожа Линда намеревалась снять с меня ошейник. В самом деле, какой смысл в ошейнике, если рыжая здесь одна я. Но господин объяснил, что если во Дворец с собой меня возьмет, мне без ошейника плохо будет. Я чуть не умерла от волнения! Отца увижу, подруг! Неужели я, рыжая, буду доверенной рабыней? Не бывает такого. С детства учили, что место рыжих – под нарами в рабском бараке. Но господин поручил для меня новый ошейник сделать. Сейчас на мне просто блестящая стальная полоса с гербом Владыки, а на новом будут… Не поняла, что, но что-то будет! Не колокольчики же, раз господин распоряжения отдает, а между делом меня рукой ласкает.

А дальше… Такого просто не бывает! Госпожа Линда показала мне мою комнату. Огромная! Как у самой госпожи. А в маленькой комнате – ванна. Думала, для стирки белья, но оказывается, пришельцы сами любят в воду залезать. И туалет, и зеркало выше моего роста, и прочие чудеса… Спросила, что за должность мне господин дал – мальчик на побегушках. Госпожа Линда сказала, что я – девочка на побегушках. А что делать – узнаю, когда язык выучу. Девочка – это понятно. Я еще четыре дня девочка. А потом…

И тут я вновь испугалась. Госпожа Линда спросила, сколько мне лет. Врать нельзя. За вранье рабыне запросто могут язык отрезать. Утаить можно. Хозяин не спросил – сам и виноват. Но когда вопрос задан вот так – прямо в лоб… Рассказала все без утайки. Руки дрожат, ноги подгибаются. Опять разревелась как ребенок несмышленый. А госпожа посадила меня на кровать, обнимает и утешает. Говорит, что никто из пришельцев меня не обидит. А потом вдруг предлагает перекрасить меня в черный цвет. Пришлось объяснить, что за такое у нас между двух столбов растягивают и всю шерсть факелами сжигают.

Как-то так получилось, что мы уже как две подруги говорим, а не как госпожа с рабыней. Госпожа Линда запретила себя госпожой называть. Я ей все свои тайны и желания поведала. Глупо, наверно. Все мои подруги в один голос советовали никогда так не делать. Любое слово, сорвавшееся с языка рабыни может отозваться кнутом по спине.

А потом Линда спохватилась и повела меня к Марте. Как я поняла, Марта старше и главнее Линды. Хотя, одеты они одинаково и почти как мужчины. То есть, носят штаны из плотной ткани, и у них есть куртки такого же покроя. Но куртки надевают только когда из дома выходят, а так – блузки с короткими рукавами носят. Шерсть на голове зовется волосы. У Марты они темные с рыжеватым отливом. Такие длинные, что их нужно на затылке в хвост связывать. Ниже лопаток, честное слово! А комната, куда меня привели, такая необычная. Стены белые, шкафчики белые, мебель непонятная, сундуки непонятные. Сразу видно, комната не жилая. И в этой комнате со мной целый час творили вещи непонятные, страшные, но совсем не больные. Самое больное – это когда палец укололи и капельку крови выдавили. Линда сказала, что кровь нужна не для клятвы, а чтоб мою кровь с их кровью сравнить. А из этого они узнают, какими их болезнями могу я заболеть, и какие мои болезни могут быть для них заразны. Еще Линда сказала, что через год-другой я сама в этом буду не хуже ее разбираться. Но это будет нелегко. Придется мне учиться, учиться и еще раз учиться.

Потом мы втроем пошли к господину Мухтару. Мухтар нашего языка не знает, Линда для меня переводила. Мой мешок с едой развязали, по большому столу разложили. О каждом блюде долго-долго расспрашивали, из чего и как приготовлено, с какими блюдами его можно подавать на стол, с какими нельзя, и почему. А блюда-то в спешке собраны. Какие были приготовлены для стола Владык, те в пергамент завернули – и в мешок. Помялись немного, но часто ли я такое ела? Только пальцы да ложку облизывала, когда готовить учили. Ну, иногда нам, рабыням, объедки перепадали. Те, что после господ слуги не доели. Неужели я теперь как господа есть буду? Такая жизнь мне нравится!

Потом все блюда мы разложили по прозрачным пакетикам, в белом шкафчике осветили каким-то особым светом, чтоб не испортились, и разложили по полочкам в холодильнике. Холодильник – это такой ледник прямо на кухне, которая называется камбуз. Удобно! В погреб спускаться не надо.

Думала, на этом закончится. Как же! Все только началось! Линда сказала, что я сегодня не девочка на побегушках, а испытатель-дегустатор. Испытатель – работа опасная. И, если отравлюсь насмерть, она на моей могилке бронзовый памятник в полный рост поставит. Марта объяснила, что это шутка такая. Что она не позволит отравить ее девочку, для этого и пришла.

Началась серьезная работа. (Так Линда сказала. А что в ней серьезного?) Мне пришлось пробовать много-много маленьких кусочков пищи. Сначала Марта щупами анализаторов проверяла, не яд ли это для меня. (Щуп – это такая острая палочка на шнурке) Потом Мухтар отрезал маленький кусочек. Я его медленно съедала и долго описывала, что почувствовала, и с чем это можно есть. Затем прополаскивала рот жидкостью со слабым, но неприятным, чуть солоноватым вкусом. А остальные в это время поедали самые вкусные блюда из тех, что я пробовала. Не пропадать же продуктам!

Закончили когда от кусочка маринованного огурца меня наизнанку вывернуло. Все, что до этого съела, выложила в заранее припасенную глубокую кастрюльку.

– Я же говорила, что испытатель – опасная работа, – развеселилась Линда, споласкивая кастрюльку. – Считай, заработала медаль за мужество!

В результате я осталась голодная, а остальные объелись. Марта заявила, что на сегодня хватит. Нужна передышка. Господин Мухтар на это сказал, что лучший отдых – смена занятий.

– Совсем хотите замучить ребенка, – заявила на это Линда и повела меня к господину Стасу.

Стас обрадовался, посадил меня на диванчик перед живой говорящей картиной, которая называется "экран", сел рядом и хотел положить руку мне на плечо. Но Линда быстро и ловко села с другой стороны, обняла меня первая, а Стасу сказала:

– Не лапай детеныша! Детям до шестнадцати.

Ящик-переводчик слова для меня перевел, но я все равно не поняла. Наверно, ящик что-то пропустил. Детеныш – это я. А дальше – непонятно.

Работать с господином Стасом было просто. Сначала мы смотрели кусочек жизни на экране, потом я словами рассказывала, что увидела. Затем Стас задавал вопросы, а я отвечала. После третьего вопроса он запретил называть себя господином, сказал, что каждый раз повторять – долго и его это раздражает. А еще раз так его назову – получу подзатыльник.

Иногда один и тот же кусочек мы смотрели несколько раз. И даже останавливали, а потом делали крупнее. Стас показал, как на привозе мальчишка серого окраса ловко вытащил рыбину из корзинки толстой тетки. Несколько раз показывал. Потом отдельными неподвижными картинками пустил. Вот рыба в корзинке. Вот мальчишка тетку рукой по бедру с другой стороны от корзинки хлопнул. Вот тетка оглянулась, а мальчишка собой от нас корзинку заслонил. Вот он торопливо уходит и что-то под куртку прячет, в корзинке рыбы уже нет, а тетка все понять не может, кто ее по бедру хлопнул. Мы посмеялись, как ловко он себе обед добыл. Даже я не замечала, хотя много раз смотрела. Заметила только когда Стас объяснил.

– Что будет, если парня поймают? – спросил Стас.

– За рыбу сильно не накажут. Есть деньги – может от хозяйки деньгами откупиться. Нет денег или хозяйка не захочет деньги брать – ему на площади маленький кусочек хвоста отрубят. А потом – горячим железом прижгут. И больно, и кровь останавливает.

– А если еще раз поймают?

– Еще кусочек отрубят.

– У нас раньше кисть руки отрубали, – поделился Стас. – А когда хвост кончится, тогда что?

– Тогда сделают рабом и, если никто не купит, отправят на каменоломни. Но кто же вора покупать будет? А если что-то дорогое украдет, на что хвоста не хватит – сразу на каменоломни.

– Так чем дороже украденное, тем больше от хвоста отрубают?

– Ну да, господин. Это справедливо! А еще поговорка такая есть – отрубили хвост по самую шею! Это если вор кого-то знатного ограбил. Там сразу голову рубят.

А под конец Стас показал кусочек жизни Дворца.

– О! Это я снимала! – обрадовалась Линда. А Стас начал расспрашивать, кого как зовут и кто чем занимается. Не только о знатных, но даже о служанках и рабынях. А я слегка всплакнула и носом начала шмыгать, когда отца увидела. Линда это заметила и сказала:

– Все! Хватит на сегодня.

Тогда я осмелела и спросила, почему на экране все краски неправильные.

– Как так? – удивился Стас. И мы еще пол стражи смотрели картинки на экране, картинки на бумаге, через цветные стекла смотрели на себя в зеркале. Стас позвал Марту, рассказал, что мы делали, и Марта тоже очень заинтересовалась, почему я цвета неправильно вижу. Отвела к себе в страшную комнату, и мы смотрели на странные картинки из цветных пятен. Марта велела мне рисовать то, что я вижу. Дала лист бумаги, перо, которое не надо в чернила макать. Первый раз я нарисовала красиво и описала трехстрочьем обратной пирамидкой то, что вижу.

В желтое небо птица взлетела,

На цветок чужеземный

Бабочка села

За рифму "села-взлетела" учитель при всех оттаскал бы за уши. Но день выдался такой… такой сумбурный, что гений гармонии меня покинул и наказал до завтра его не ждать.

– Смотрите, какая прелесть, – восхитилась Марта, но дала новый листок и сказала, что стихов не надо, картин не надо, нужно только рисовать узор, который вижу. А Линда догадалась принести прозрачку. Я клала прозрачный листик на рисунок и обводила те цветные пятна, которые видела.

– Это пятно обводить не нужно, – улыбнулась Марта на четвертом рисунке. – Это я чашку кофе поставила. Цвета ты выделяешь хорошо. Видимо, сдвиг в цветовосприятии. Все! Хватит на сегодня! Ужинать и спать.

– Кому спать, а кому еще журнал заполнять, – Линда зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Идем, Миу, покажу тебе как мы кровать застилаем.

Я бы с удовольствием поужинала. Но Линда объелась, пока на мне продукты испытывали, и не подумала, что я голодная. А, ерунда! Сколько раз голодной ложилась.

Оставить без ужина – это было самое частое наказание. Пороли меня реже других и не так сильно. Боялись шкурку попортить. На словах считалось, что я обычная рабыня, дочь рабыни. Да еще в мать пошла, вся рыжая. Но на деле – не забывали, что мой отец – кто-то из знатных. Загрузить работой по самое немогу – можно. Голодной оставить – можно. А вред моей шкурке причинять нельзя. У меня до сих пор уши не проколоты. Ни разу в уши колокольчики не вставляли, ни разу за ухо к дверному косяку на ночь не прибивали.

Линда показала, как кровать из стенки выдвигается, как у людей принято ее застилать, для чего подушка, для чего одеяло, пожелала спокойной ночи и ушла работать. Я сначала легла под человеческое одеяло, но под ним жарко до невозможности. Сходила в ванную – мои коврик и одеяло уже высохли после стирки. Выключила горячий ветер, как Линда учила, забрала вещи, погасила свет, легла, укрылась своим одеялом – хорошо, мягко. Но уснуть не могу. Столько всего в один день уложилось, все перед глазами всплывает. А какие одежды у людей… странные! В обтяжку, словно вторая кожа. Как оказалось, нам такие не подходят. Но до чего красиво и необычно смотрятся…

И вдруг – как молотком по голове! Надо же к хозяину подластиться. Чем раньше в его постель попаду, тем выше статус среди рабынь. Дура, какие тут рабыни? Одна я такая здесь. Но все равно, пока господин мое трепещущее тело в руках не почувствует, я для него – вещь. Надо идти. А если порвет в кровь, кто меня здесь зашивать будет? Мамочки, как страшно… Кто бы за руку отвел?

Кроме Линды некому. Беру с собой коврик и одеяло, чтоб не на полу спать, когда господин со мной закончит, иду, скребусь в дверь Линды. Она не спит, работает. Объясняю ей свои беды.

Усмехнулась чему-то, согласилась проводить до дверей и даже сказать пару слов господину моему. Идем вместе, у меня ноги дрожат так сильно, что Линда заметила.

– Э, подруга, плохи твои дела. Ладно, стучись, вот его дверь.

Я поскреблась, услышала голос хозяина, а как в комнате оказалась, сама не поняла.

– Миу, что случилось?

Испугалась так, что язык не слушается. Надо что-то сказать, а не могу. От этого еще страшнее. А Линда посмотрела на меня, хихикнула и в несколько слов выдала все мои тайны. Я ей доверилась, а она… Ничего больше рассказывать ей не буду! А господин все на меня смотрит. Сейчас ведь выгонит!

– Рабыня должна всегда быть рядом с господином. Если господину ночью потребуется рабыня, а ее рядом нет… – пролепетала я. – Рабыня может спать здесь, в уголке, она совсем не будет мешать господину.

– Шеф, помнишь, что я про секс рассказывала? – Линда специально на нашем языке говорит, чтоб я все понимала. Значит, уже успела донести про мою узкую кунку.

– Кыш!

Линда ушла, довольная, а я осталась. Не сразу дошло – я же осталась! Но после слов Линды к хозяину в постель забраться – точно кнута заработать. Торопливо расстилаю коврик, ложусь лицом к стенке, чтоб не подумал, что за хозяином подсматриваю. А он говорит с кем-то на своем языке, распоряжения отдает… закрываю глаза и сквозь дрему слышу, как кто-то заходит, шуршит чем-то. Вдруг руки хозяина осторожно поднимают меня, несут, опускают на мягкую подстилку, укутывают одеялом. Хозяин позаботился обо мне! Не может быть, приготовил мне мягкую постель.

– Хозяин так добр к рабыне. Рабыня счастлива, – говорю чистую правду.

– Спи, малышка. Уже поздно, – и нежно гладит по голове. Как папа. Прости, папа, что сегодня плохо о тебе подумала. Ты знал, что так будет. Ты всегда видишь на много шагов вперед.

Влад, контактер

Фаррам встречает нас спустившись со ступеней парадного входа Дворца. О чем это говорит? Хочет перекинуться парой слов в неформальной обстановке. Видимо, день начнется с прогулки по саду.

После пышных приветствий перехватываю инициативу.

– Прости мою неопытность, но могу ли я приводить на наши встречи рабыню? Не будет ли это нарушением правил?

– Если ты доверяешь ей, если не опасаешься, что ее уши услышат то, что не должны слушать уши рабыни, то я не возражаю, если с тобой будет приходить одна юная рыжая непоседа. Не доставляет ли она тебе хлопот?

– Еще сколько доставляет. Но это не те хлопоты, которые огорчают. Линда говорит, через три дня ей исполнится пятнадцать. Отмечают ли у вас дни рождения рабынь? Дарят ли им подарки?

С интересом наблюдаю за игрой эмоций на лице Владыки. Легкая тревога, спокойствие, вновь тревога, облегчение, удовольствие.

– Все в воле хозяина. Но не балуй ее сверх меры. Рабынь вредно баловать. Посмотри на этот цветок в тени дерева. Немного внимания и заботы, и он наполнит твой сад дивным ароматом. Но не сажай его в центре клумбы. Не пройдет и месяца, как под солнечными лучами превратится в безобразный сорняк. Да-да, его придется выполоть. Лактыса должна знать свое место. Ее место – в тени. Так и рабыня – должна знать свое место. Но я перебил тебя, друг. Что еще ты хотел поведать?

Похоже, Фаррам намерен выяснить мое отношение к подарку. Подарок – это тест на ксенофобию? Как я отнесусь к самой презираемой расе? Умно. За исключением мелочи. Рыжие – презираемая раса только для котов. Впрочем, накануне он выспрашивал, как люди относятся к рыжим.

– Проблемы возникают совсем не там, где их ждешь. Кто мог подумать, что Миу не подойдет наша одежда? Под ней шерсть скатывается и потом выглядит неопрятно. Ну, Линда с Миу что-нибудь придумают.

Некоторое время идем молча. Думаю, рассказать или нет, как Миу попыталась сервировать мне завтрак на полу каюты на четырех подносах из столовой. Мое стандартное утреннее меню (два стакана молока с черным хлебом) было дополнено самыми вкусными кусками мяса из ее запасов. Но мясо пролежало ночь в холодильнике лаборатории и слегка затвердело. А ничего похожего на печку Миу не нашла. Догадалась разогреть мясо под струей горячей воды из-под крана. Но вода смыла соус и специи, а белая, под фарфор, раковина приобрела ржаво-рыжий налет. Короче, ушки Миу были плотно прижаты, и весь вид говорил о том, что провинилась и ждет наказания.

Подивившись, как рано встают коты, я объяснил, что такое будильник, перенес подносы с едой в столовую, объяснил Миу, что есть она будет вместе со всеми, ЗА СТОЛОМ, а не под столом. Да, привыкнет. Да, вместе со всеми. Да, ложками и вилками! (А кому сейчас легко? Линда предупреждала, что будет трудно!) Показал, как моющими средствами отмыть раковину, показал, где на кухне аэрогриль и где СВЧ-печка, но пользоваться запретил, пока Линда не научит. (Готовить – женское дело, поэтому Линда, а не я.) Пожурил Мухтара, который подсказал, что я ем на завтрак, как на пульте кока набрать меню моего завтрака, что такое подносы и где на кухне они лежат. Мухтар посмеялся, что не вправе гасить инициативы нового члена экипажа, но проследил, чтоб ничего ядовитого или опасного в шаловливые лапки не попало. Задумался над тем, как Миу сумела объясниться с Мухтаром, если он не знает языка прраттов, а Миу – русского. В общем, утро прошло интересно и познавательно.

В сухом остатке после размышлений, что говорить, а что нет, осталось только удивление, как рано встают коты. Что и озвучил. После чего беседа плавно перетекла на людей-жаворонков и людей-сов. У котов выявились те же закономерности, но к жаворонкам относились главным образом слуги и рабы. А воины в мирное время – к совам. Поговорка "Солдат спит, служба идет" Фарраму очень понравилась. Идея недели с двумя выходными – тоже. Но кошачий аналог недели состоит из восьми дней. Посетовали на столь серьезное несовпадение. Но тут же выяснилось, что и у нас, и у котов сегодня последний день недели. Я предложил объявить его выходным и посвятить отдыху, а дела отложить на завтра, если нет срочных. Фаррам поддержал, но выразил сожаление, что на охоту отправляться уже поздно. Может, организовать состязание борцов? Хотя, опять же, поздно. Чтоб собрать лучших, надо три дня. А воины – не борцы. Только убивать умеют. Осторожно спросил, как у нас относятся к поединкам вождей?

С тяжелым вздохом я ответил, что плохо относятся. Мелкие радости жизни – не для вождей. Только если тайком, чтоб никто не видел, без когтей и членовредительства. Ведь если один вождь поставит синяк под глазом другому, это может вызвать дипломатический скандал и даже войну. И тут же предложил обучить Фаррама игре в крестики-нолики.

Развернувшись, мы направились во Дворец.

– Скажи, а как ваши вожди относятся к подглядыванию и подслушиванию? – спросил вдруг Фаррам.

– На словах не одобряют. А на деле… Если никто не видит…

– До чего похожи наши народы, – Фаррам за локоть стащил меня с дорожки в кусты. Бесшумно пройдя метров двадцать, мы подкрались к беседке и наткнулись на стражника. Стражник так увлеченно следил за тем, что происходит в беседке, что даже не заметил нас. Фаррам тихонько дважды хлопнул в ладоши. Стражник резко обернулся и вытянулся по стойке "смирно". От земной стойка слегка отличалась – ноги на ширине плеч, ладони на бедрах, хвост вокруг правой ноги, уши торчком, глаза обожают начальство.

– Так-то ты охраняешь наших уважаемых гостей, – с обманчивой мягкостью начал Фаррам. Рыжим верность продал? Гости без оружия пришли, тебе свои жизни доверили, а ты…

– Виноват, Владыка. Готов понести любое наказание, – шепотом, но четко отрапортовал стражник.

– Передашь командиру, на месяц по колокольчику в каждое ухо, и туалеты вылизывать.

– Сделаю.

– Свободен.

И все это шепотом. Фаррам выглянул из-за куста и сделал приглашающий жест мне. Чувствую себя героем какой-то комедии.

Беседка красива. Вся из резного дерева. В беседке Линда и Шурртх – это тот самый, на которого у Линды зуб. Линда занимается выпендриванием. То есть, гимнастикой на стропилах беседки. И при этом допрашивает Шурртха о семейном положении. Подъем переворотом у нее очень красиво получается. Беседка скрипит и раскачивается.

– Кажется мне, тот стражник был совсем не виноват, – шепчу я Фарраму. – Такое не каждый день увидишь.

– Друг мой, а кто мне сказал: "подсматривать можно только если никто не видит", – ехидно улыбается Фаррам.

Через минуту мы узнаем, что старший брат устроился охранником каравана и где-то далеко. Родители и младший брат Шурртха живут и служат во Дворце. А сам он почти год живет в городе, в получасе езды от Дворца, с двумя бабушками и двумя рабынями. Они же – наложницы. Обе попали в рабство за долги. Семья очень дружная, и Шурртх помогает семьям обеих рабынь. После войны с рыжими так многие делают. Поэтому в бедных семьях часто продают девушек в богатые.

– А если у рабынь от тебя будут дети, они кем будут? Рабами или свободными? – ставит Линда вопрос ребром.

– Конечно, свободными! – даже возмущается Шурртх. – Это же мои дети! И мать ребенка станет женой мне. До войны можно было брать только одну жену, но теперь – сколько прокормить сможешь. Старики ругаются, говорят, страна погрязла в разврате, а молодым нравится.

В следующую секунду раздается треск, короткий визг, и Линда падает откуда-то из-под крыши беседки. В воздухе по-кошачьи изворачивается и приземляется почти нормально, на четвереньки. Вслед за ней сверху падают обломки двух или трех балок. Шурртх бросается на помощь, поймать падающую тушку не успевает, но получает по спине самым длинным обломком.

– Кажется, молодежь нашла общий язык, – улыбается Фаррам, наблюдая, как Линда изучает боевые царапины на спине Шурртха.

– Одной проблемой меньше, – поддакиваю я. Но молодежь нашего спокойствия не разделяет.

– Ой, бли-и-ин! Я поломала произведение искусства. Шеф мне теперь дырку в ауре прогрызет, – огорчается Линда, собирая в кучку обломки покрытых резьбой балок.

– А мы починим, – предлагает Шурртх и выдергивает из куртки какие-то шнурки и ремешки. Линда хихикает, хлопает себя по карманам, достает небольшую катушку лески. В четыре руки связывают поломанные балки. Потом Линда вновь лезет на стропила, привязывает балки леской, а Шурртх помогает ей снизу.

– Ну вот, как будто так и было, – довольная Линда спускается и отряхивает ладони.

– Не упадут?

– Сами – нет. Гарантия три года. Разве что кто поможет.

– Когда Владыка поедет на охоту, с охраной будет попроще, приведу плотника. Он или склеит, или по образцу такую же выточит. А если меня назначат помощником римма охраны – вообще никаких проблем не будет.

– Римм это кто?

– Римм это самый главный. Ну, командир, начальник.

Тихо, скрываясь за кустами, отходим назад возвращаемся на дорожку и неторопливо идем к беседке. Молодежь смущается.

– А слышали у вас про игру в крестики-нолики? – задаю я Шурртху провокационный вопрос. – Простая, но занятная игра. Все, что требуется – лист бумаги и палочка для письма.

Фаррам нагибается, поднимает с пола щепочку, внимательно ее изучает, прикладывает к перилам и сиденьям беседки, откуда она могла бы отколоться. Молодежь за его спиной приходит в тихую панику.

– Не пояснишь ли ты правила этой игры?

– Правила очень просты. Поле расчерчивается клетками. Ходы делаются по очереди. Цель игрока – нарисовать в ряд без пропусков пять крестиков или ноликов. И не дать это сделать сопернику. Кто первый выстроит в ряд пять фигур – тот и победил. Но легче показать, чем описать словами. У нас есть поговорка: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать".

– Занятно. У нас есть похожая поговорка.

Под тихое ликование молодых покидаем беседку и направляемся во Дворец за листом бумаги.

До конца приема играем в крестики-нолики на неограниченном поле. В первых партиях я объяснял и комментировал ходы, и Фаррам быстро ухватил идею. До обеда старался, чтоб выигрышей и проигрышей было приблизительно поровну, после обеда играл уже в полную силу. Линда тем временем обучала игре всех желающих. Писца дважды гоняли за листами пергамента. На третий раз он принес пять листков и несколько ученических досок для письма мелом. За что был обруган, что не сделал этого с самого начала.

Расстались после обеда очень довольные друг другом. Чувствую, в ближайшую неделю эта игра станет модной новинкой во всех салонах знати.

Прощаясь, обещал познакомить при случае еще с одной настольной игрой – калах.

– С нетерпением жду завтрашней встречи, друг мой, – сказал на прощанье Фаррам.

– Зачем ты в беседке мартышку изображала? – спрашиваю я Линду, когда грав поднимается в воздух. Девушка мило смущается и краснеет.

– Чтоб за попу не лапал.

Первая встреча Линды и Шурртха прошла очень драматично. Накануне прратты вежливо но твердо заявили, что не желают присутствия на переговорах Марты. Ее мягкий, покладистый характер, а также основные профессии – детский воспитатель и врач – совпали с шаблоном поведения рабыни-няньки. Такие нюансы коты кожей чуют. И мне деликатно объяснили, что рабыне, пусть бывшей, не место в высоком собрании.

Для Линды был выбран образ девушки-воина. Пацанки и сорви-головы. Хулиганки, но воспитанной и признающей авторитет старших. Разумеется, она была не в восторге. А на процедуру подселения в желудок кибер-симбиота согласилась только под общим наркозом.

В первый же день она обогнала почетный кортеж и заблудилась в переходах Дворца. Повстречала Шурртха и попросила его показать дорогу. Разумеется, кокетничала и, разумеется, получила знак внимания – шлепок по попе лапой с выпущенными кончиками когтей. В следующую секунду провела бросок через плечо. Шурртх, будучи опытным бойцом, извернулся в воздухе, приземлился на четвереньки и зашипел. Это что-то вроде вызова на бой в уличной драке.

По какому-то наитию Линда сдублировала его позу. Но шипеть посчитала ниже своего достоинства.

– Я-уу-и-уу-я-уу-и-уу! – этому визгу позавидовала бы сирена на машинах скорой помощи. Каменные стены многократно отразили эхо. Стражники, на ходу обнажая сабли и лязгая доспехами, побежали на звук.

– Это Линда, – сообщил мне через имплант Петр.

– Узнаю голос Линды – крикнул я Владыке и побежал вслед за стражниками. Надо отдать должное Владыке, он не отстал от меня ни на полшага. Но раз бежит Владыка, бегут все.

И что мы видим за поворотом? На полу, на четвереньках, друг против друга – Шурртх с отведенной в сторону рукой с хищно выпущенными когтями и Линда с отведенным в замахе сжатым кулаком.

– Линда, печаль моего сердца, разве можно в гостях так шуметь? – громко и с выражением произнес я. Девушка вскочила, пятясь, уперлась спиной в стену и пискнула: