Текст книги "Талли"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц)
– Ты смеешься надо мной?
– Конечно, нет, мам, просто я не хочу тебя расстраивать.
Хедда ничего не сказала и повернулась, чтобы уйти. Талли поднялась со стула и моментально села обратно, увидев, что Хедда смотрит на ее кожаные штаны.
– Талли, что это на тебе?
– Ничего, мам, ничего. Просто я купила себе штаны.
– Купила? Купила на что?
«На деньги Дженнифер».
– Я делала для миссис Мандолини кое-какую работу, и она дала мне за это немного денег.
– И на ее деньги ты купила вот это?
Голос Хедды стал удивительно спокойным. Она включила верхний свет, чтобы лучше видеть дочь.
«На свои деньги», – подумала Талли и сказала:
– Мам, но это всего лишь кожа, что в них такого?
– Всего лишь кожа? Всего лишь кожа? Да ты понимаешь, как ты в них выглядишь?
Она подхватила Талли под мышки и, стащив со стула, поставила перед зеркалом.
– Погляди! Как ты будешь смотреть на мальчиков и девочек? Как ты посмотришь на родителей Дженнифер? Что они подумают обо мне, узнав, что я отпустила тебя в таком виде к ним в дом?
«Джен и ее мама сами помогали мне выбирать их,» – подумала Талли.
– Мам…
Хедда уже не слушала.
– Так вот, я тебе скажу, что они подумают. Вот девочка, совсем юная, с «химией» и с высветленными волосами, которые уже отросли у корней. Ярко-красные румяна, ярко-красная помада, глаз не видно за черной и голубой краской, и еще эти штаны. И эта блузка.
Голос Хедды стал убийственно холодным и твердым как камень.
– И эта обтягивающая красная блузка, у которой первая пуговица находится прямо между титьками!
– Мам! Пожалуйста!
– И ты, как видно, собираешься в ней наклоняться, Талли? – спросила Хедда угрожающе. – И вообще… ты надела бюстгальтер?
Талли схватилась руками за ворот, но слишком поздно: Хедда успела стянуть с Талли блузку, обнажив ее бледные, влажные от пота груди.
Глаза Хедды сузились, а Талли – расширились от ужаса.
– Мам, у меня всего два лифчика, и оба – грязные. Я не могла их надеть.
– Замолчи, Талли Мейкер, замолчи. – Хедда говорила так же медленно, но уже октавой выше.
– Кто еще, кроме тебя, знает, что оба твои лифчика – грязные, кто? – Она выдержала паузу, тяжело дыша, потом продолжила: – Ты надела трусы, Талли?
– Ну конечно, мама, – ответила Талли, вспоминая, что на ней надето: черная кружевная полоска.
– Расстегни штаны.
– Нет, мама, нет.
– Талли, ты мне лжешь? Я хочу знать, как далеко ты зашла, в какую грязную девку ты превратилась. Расстегивай.
У Талли вырвался короткий вздох. Она расстегнула брюки, расстегнула так, чтобы показать матери только краешек черного кружева.
Хедда посмотрела на трусы, потом на лицо дочери. Наконец она отпустила ее руку, и Талли упала на стул.
– Раздевайся. Ты никуда не идешь.
Из горла Талли вырвался безмолвный крик.
– Мам, пожалуйста, прости меня. Я переоденусь. Пожалуйста, не надо так.
– Ты сама виновата, Талли. Ты – проститутка. Моя дочь – проститутка. При чем же здесь я?
Талли слышала, как мать хрустит пальцами.
– Разве я неправильно тебя воспитывала? – говорила Хедда. – Разве я не пыталась привить тебе нормы нравственности?
Талли не могла отвести глаза от материнских сцепленных рук.
– У тебя они есть, и у меня тоже… я хочу сказать, нормы, я не аморальная, мама. Ну пожалуйста, мам…
– Как ты думаешь, что сказал бы твой отец, будь он сейчас здесь?
«Не знаю, мама, – с отчаянием подумала Талли, – правда, не знаю».
– Мам, я знаю, что он простил бы меня.
– О, ты не знаешь своего отца, Талли, ты не знаешь его взглядов.
Лицо Хедды сделалось багрово-красным, большое тело отяжелело.
– Суть не в том, – продолжала она, – будешь ли ты меня слушаться и носить приличную одежду. Суть в том, что ты хочешь ходить без лифчика, что ты хочешь выставлять напоказ свои титьки и хочешь, чтобы мальчишки стянули с тебя эти твои кожаные штаны и увидели эту жалкую тряпочку, которую ты называешь трусами. Вот чего хочешь ты. Так какая мне разница, будешь ли ты делать то, что хочу я?
Ее лицо покраснело еще больше. На руках оттого, что она беспрестанно сжимала и разжимала их, проступили голубые жилы. По глазам матери Талли догадалась, что у нее зреет еще один вопрос. Хедда присела на краешек деревянного стола, лицо ее оказалось так близко, что Талли почувствовала запах сосисок и квашеной капусты, которые мать съела за обедом. «Ну, теперь мы с тобой так близки, что больше уж некуда, мама», – подумала Талли, страстно желая отодвинуться.
– Талли, – голос Хедды снова стал спокойным, – Скажи мне, ты – девушка?
Талли отвернулась, уставясь в пол. Капельки пота скапливались у нее на лбу и стекали в глаза.
Хедда не унималась.
– Я хочу знать. Все эти годы я держала тебя дома, и всюду посылала с тобой тетю Лену, и запрещала, чтобы мальчики звонили нам домой… Ответь мне, Натали Анна… я что… уже опоздала?
Талли наконец посмотрела на мать холодным удивленным взглядом.
– Мам, ты о чем говоришь? У тебя что, есть для этого… Она оборвала фразу, опустила глаза и закончила: – Нет, мама, ты не опоздала.
Хедда взяла Талли за подбородок толстым, как сосиска, которую она съела за обедом, пальцем и приподняла лицо дочери. Она ожидала увидеть на нем страх.
Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Талли не попыталась отвести глаза.
Хедда, казалось, взяла себя в руки. Голос ее звучал спокойно.
– Ты собиралась сделать это сегодня вечером? С каким-нибудь мальчиком? С каким-нибудь конкретным мальчиком или просто… ну… с кем-нибудь?
– Мама, правда, честно, я просто хотела выглядеть привлекательно. Но я надену что-нибудь другое, клянусь тебе.
Мать перестала судорожно сжимать руки и опять принялась хрустеть пальцами, тщательно массируя каждый, выкручивая и выворачивая их до тех пор, пока, наконец, не раздавался звук, похожий на потрескивание поленьев в костре: крэк.
В последние годы Хедда редко выходила из себя, и Талли уже привыкла к этому. Хедда не замечала дочь, даже когда они находились в одной комнате. Но если слышалось похрустывание пальцами – значит, Хедда готова разбушеваться. Последний раз это было, когда она нашла у Талли презервативы. А до этого на нее нашло, когда Талли было тринадцать и мать застала ее целующейся на пороге их дома с мальчиком, который ее провожал. Когда же Талли была маленькой, приступы ярости у Хедды были похожи на аппетит Талли. Вдруг в течение дня у Талли появлялся аппетит. И точно так же в один прекрасный момент Хедда выходила из себя. Возможно, мать никак не могла приспособиться к своему необщительному и непривлекательному ребенку («Поди сюда, тупица! Поди сюда, ты, медлительная корова, и расскажи мне, как ты провела день!»). Приступы ее ярости были столь же непредсказуемы, как тучи на небе. Не вымела сор из углов, забыла про сковородку на огне; сломала стол (слишком часто предоставленная самой себе, Талли в один прекрасный день обнаружила, что на кофейном столике можно кататься); не покормила кошку (в конце концов кошка сдохла, потому что ее так никто и не покормил); тянула тетю Лену за платье – просто так, из озорства; три дня не принимала душ, и так далее, и тому подобное.
Теперь уже пот тек со лба Талли непрерывно, густой и липкий, как сироп. К частым вспышкам ярости, которые бывали у Хедды раньше, Талли привыкла, так же как она привыкла потом к постоянному недосыпанию. Но в последние несколько лет она редко видела Хедду и уже успела подзабыть, как это бывает. Сейчас, слишком испуганная, чтобы стереть пот со лба, Талли неподвижно сидела на стуле и смотрела на мать.
«Как могло случиться, что ваша дочь сломала нос, миссис Мейкер?» «Врезалась в дверь», – отвечала мать больничной сестре. А два года спустя, когда Талли было девять и ее нос сломался во второй раз, Хедда уже не повела ее к врачу, и нос сросся сам, хотя и не совсем правильно. С тех пор мать больше никогда не водила Талли в больницу, даже когда телефонной трубкой выбила ей передний зуб.
– Мам, прошу тебя, – прошептала Талли. – Прошу тебя, прости меня, мама, пожалуйста. Мне не нужны никакие мальчики, я хотела повидаться с подругами, пойти на день рождения к Джен, я надену все что угодно, пожалуйста, мам!
Кулак, рассекая воздух, ударил Талли прямо в подбородок, так, что у нее запрокинулась голова. Другая рука расквасила ей нос. Единственное, что позволила себе Талли, это вытереть кровь рукавом своей красной блузки. Она не подняла глаз и ничего не сказала. Хедда тяжело дышала, склонившись над дочерью.
– Знаешь, в чем твоя беда, Талли? – сказала мать сквозь стиснутые зубы. – Ты не извлекаешь уроков. Ты ничему не учишься. Всю жизнь ты знаешь, что меня бесит, но тебе наплевать. Ты прекрасно знаешь, что я не выношу, когда ты так ведешь себя, ведешь себя, как шлюха, но ты, ты все время швыряешь мне это в лицо, ты будто специально демонстрируешь мне, в какую проститутку ты превратилась, и всем своим видом говоришь: «Можешь бить меня, можешь наказывать, но я все равно буду делать то, что мне нравится, потому что я – шлюха».
Хедда на минуту замолчала. Талли ничего не сказала, только опять вытерла нос.
– Скажи это вслух, Талли. Ведь это правда.
– Не скажу! Это неправда!
Следующий удар отбросил от лица защищавшие его руки, поранив щеку и рот. Из носа снова потекла кровь.
– Скажи это, Талли. Скажи: «Я – шлюха». Скажи! – Хедда четко выговаривала каждую букву.
Талли молчала.
Еще удар, потом другой, голова свесилась набок, ухо и глаз болели; еще один тяжелый удар в висок, потом опять в ухо; Талли поднесла руки к лицу, пытаясь защититься, но добилась только того, что их впечатали в кровоточащий нос. Потом снова, снова, снова…
– Хорошо, мама, хорошо. Я шлюха, – беззвучно сказала Талли.
– Я не слышу тебя.
– Шлюха! – пронзительно закричала Талли. – Я – шлюха! ШЛЮХА! ШЛЮХА! ШЛЮХА! ШЛЮХА!.. ШЛЮХА!
Хедда Мейкер внимательно смотрела на Талли своими безжизненными, как болото, глазами. Сначала жестко, потом взгляд смягчился. Казалось, Хедда удовлетворена.
– Ну, Талли, кричать было необязательно, но все равно хорошо. – Она посмотрела на распухшее лицо дочери и добавила: – Пойди приведи себя в порядок. И надень какое-нибудь белье.
Хедда протянула руку, чтобы дотронуться до щеки дочери. Но Талли вздрогнула, и Хедда увидела это. Она убрала руку и вышла из комнаты, потирая уставшие ладони.
Талли поднялась со стула и упала на кровать. Несколько минут она плакала сухими, сдавленными рыданиями, потом, вся дрожа, попыталась стереть кровь с лица и заставить себя успокоиться.
«Все хорошо, все хорошо, все хорошо, – твердила она себе. – Я должна привести себя в порядок. Мне разрешили идти. Возьми себя в руки, Талли Мейкер, и иди! Вставай, Талли, оттолкнись, и ты встанешь с кровати, у тебя все хорошо, забудь об этом, сядь, подтяни колени к подбородку, уткнись в них головой и покачивайся: вперед – назад, вперед – назад, и забудь, забудь, все это пройдет, все уйдет, уйдет, уйдет, только покачивайся: вперед – назад, и все уйдет; а ты держись, Мейкер, держись. Так держать, Талли, не сдавайся. Не отступай перед ней, Натали Анна Мейкер. Неужели ты хочешь сдаться? Что? Неужели ты считаешь, что вся твоя последующая жизнь будет сплошным повторением «на бис» этой жизни? Ну, если ты действительно так думаешь, тогда отступись, Мейкер. СДАЙСЯ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! Или просто считай овец, Талли: одна овца, две овцы, три овцы… Я все понимают как же такая никчемная, воспитанная в псевдокатолической вере девчонка, как ты, может не сдаться в конце концов? Нет, прекрати жалеть себя и встань, оденься и отправляйся к своей лучшей подруге Дженнифер на ее восемнадцатилетие.
Талли перестала раскачиваться, ее дыхание замедлилось.
«Никто не позаботится обо мне, кроме меня самой, – подумала она. – Держись. Все будет хорошо. Это последний год. В следующем году… подумать только! Держись, Талли Мейкер, не обращай на нее внимания, и держись – до будущего года».
Талли спустилась вниз ненакрашенная, в просторной голубой рубашке и толстом бежевом свитере. Все старое. Все надеванное тысячу раз. Она тихонько прошла за диваном, на котором мать и тетя Лена смотрели телевизор. Тетя Лена не взглянула в ее сторону. Это было неудивительно: тетя Лена никогда не поднимала головы после того, как слышала сцены, происходившие наверху.
Талли надела свое единственное пальто: коричневое, габардиновое, поношенное и рваное.
А теперь следует очень осторожно спросить, в какое время ей надо вернуться.
Тетя Лена взглянула на нее.
– Талли! Ты чудесно выглядишь!
Талли не ответила. Прежде чем принять во внимание суждение тети Лены о каких-либо ее зрительных впечатлениях, она всегда напоминала себе, что официально тетя Лена числится практически слепой. Однако Талли быстро вспомнила эпизод трехнедельной давности, когда она уже почти стояла в дверях, чтобы идти к Джен на барбекью, как вдруг тетя Лена спросила, когда она думает вернуться. Талли не ответила, Хедда швырнула в нее чашкой с еще не остывшим кофе, и все закончилось тем, что Талли никуда не пошла, – «никакого барбекью, никакого телевизора, никакого ужина».
– Спасибо, тетя Лена, – сказала она. – Так я пойду, ладно, мам?
– Когда ты вернешься?
«Ну вот оно, – подумала Талли. – Опять она как бы невзначай пытается поставить меня в тупик, сделать так, чтобы я никуда не пошла и была сама в этом виновата. Сколько раз я спотыкалась на этом вопросе, и все из-за того, что не могла угадать, какое же время она сочтет подходящим».
Потому что правильного ответа не существовало.
Талли задержала дыхание. «Это всего лишь дурацкая вечеринка. Дурацкая вечеринка. К черту, скажу я, поднимусь наверх и никуда не пойду. А Джен я увижу завтра в церкви Святого Марка. На этих вечеринках никогда не бывает ничего хорошего, после них всегда остается неудовлетворенность. Черт с тобой, мама, не нужно мне твое разрешение. Я больше не хочу никуда идти».
Пот скопился под мышками и начал стекать по бокам. Но пойти хотелось. Действительно хотелось. А Хедда ждала. Талли должна ответить. Правильный ответ не зависел от какого-то конкретно названного часа; у Мейкеров не существовало строго установленного времени для возвращения домой – существовал только барометр настроения Хедды, которое вряд ли улучшилось после того, как она посетила спальню Талли.
Спрашивать мать, какое время она считает подходящим, было глупо. Хедда неизменно отвечала, что если дочь в ее возрасте (далее указывался возраст – эту фразу она слышала примерно с семи лет) не знает, в какое время нужно возвращаться домой, это значит, что она еще недостаточно отвечает за свои действия, и потому вообще не может куда-либо ходить.
Итак, вопрос повис в воздухе и требовал ответа. Хедда не смотрела на дочь. Хедда ждала. К счастью, на этот раз вмешалась тетя Лена.
– Ты вернешься на машине, Талли?
– Да, Джен отвезет меня домой.
Это была ложь. Талли посмотрела на часы. Шесть пятьдесят пять. Скорее. Скорее. Скорее.
– В десять тридцать, – сказала Хедда. – Можешь идти.
Талли спустилась с крыльца и вдохнула аромат прелой листвы. «Завтра мне точно придется сгрести их». Она медленно, твердым шагом шла по Гроув-стрит в сторону Кендалл-стрит, но потом, когда уже была, уверена, что ее не смогут увидеть из окна, побежала.
глава вторая
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Сентябрь 1978 года
1Задохнувшись от бега, Талли позвонила в дверь, лелея слабую надежду быть услышанной, и вошла в дом. «Ну, посмотрим, что тут делается», – подумала Талли и немедленно узрела какого-то парня, который выбежал? выпал? из холла, расплескивая пиво на нее и на себя. Она недовольно посторонилась; он поднялся, хотел извиниться, увидел ее, заулыбался и раскинул руки.
– Талли! – воскликнул он, двигаясь ей навстречу и хватая ее за талию. – Би-поп-а-лу-ла, она – моя крошка…
– Очень мило, – сказала она, пытаясь освободиться.
– Я никуда не пущу тебя, пока ты не потанцуешь со мной, Талли. Мы все так ждали тебя! Но теперь все, мой танец – первый, и «оставь за мной последний танец!», – пропел он.
– Хорошо, хорошо, – она убрала его руки с талии, – только дай мне сперва переодеться.
– Не надо переодеваться, ты мне нравишься и так, – пьяным голосом запел он, склонившись к ней еще ближе.
Талли прошмыгнула у него под мышкой и обнаружила, что Линн Мандолини смотрит на них из кухни.
– Здравствуйте, миссис М., – сказала Талли, вырвавшись на свободу.
– Здравствуй, Талли, – ответила Линн. – Кто это был?
Талли закатила глаза.
– Да кто его знает. Первый раз в жизни его вижу. Какой-нибудь Рик или еще кто-то…
– А мне показалось, что он знает тебя довольно хорошо.
– А мне показалось, что он уже довольно сильно пьян, – сказала Талли. – Вы разрешили им пить спиртное?
– Больше не разрешу. Что это у них играет? Послушай.
Музыка. «Стоунз»? «Ван Хален»? Талли не могла сказать точно. Ах, да, Хью. «Им в башмаки забились камни, им не избавиться от них».
– Громковато, да? Я позвонила, но никто не услышал.
– Да кто услышит в таком шуме? Ты потеряла свой ключ?
Талли улыбнулась.
– У меня никогда не было ключа.
– Ах ты, Господи! – улыбаясь, сказала Линн, – Тогда, наверное, самое время его получить.
Она вытащила из пачки «Мальборо» сигарету и внимательно посмотрела на Талли.
– Давай сюда пальто. – Она пригляделась к Талли пристальнее. – Ты немного опоздала.
– Да, я знаю. – Пауза. – Мне пришлось задержаться.
– Надеюсь, все в порядке?
– О да, прекрасно! Прекрасно.
Талли вдруг сообразила, что лицо у нее распухло, в синяках. Хорошо ли ей удалось спрятать его за толстым слоем пудры? Ей казалось, что нос у нее стал больше вдвое. Интересно, как это выглядит со стороны? – подумала она.
– А где Джен?
– Наверху. Они там громят дом. – Линн прикурила сигарету. – Просто громят, иначе и не скажешь.
Талли успокаивающе похлопала миссис Мандолини по руке.
– Как хорошо, что праздновать восемнадцатилетие нужно только один раз, правда?
Она вышла из кухни и направилась к лестнице. Рик или как его там все еще был в холле, теперь он кружил в танце более податливую партнершу.
Дженнифер обитала в родительской спальне. Для ее барахла требовалась большая комната, поэтому она упрашивала и упрашивала родителей до тех пор, пока те не сдались. По крайней мере, так рассказывала Дженнифер. Но Талли и Джулия предполагали, что дело было по-другому. Талли сказала, что скорее всего Дженнифер обронила фразу как-нибудь за ужином, и Линн с Тони тут же побежали вытаскивать свои вещи.
Наверху шум стал еще оглушительнее. Как всегда, банки из-под пива, пластиковые стаканчики и окурки сигарет. Талли подумала, что Мандолини не ко времени постелили здесь новый ковер, да еще такого нежного сливочного оттенка.
Пять или шесть человек переговаривались в холле – чтобы услышать друг друга, им приходилось кричать. Они кивнули Талли в знак приветствия, она кивнула в ответ и пошла дальше, в спальню Дженнифер.
– Привет, Талл, – подошла к ней Дженнифер.
Талли что-то нечленораздельно буркнула в ответ, оглядываясь вокруг. Дженнифер впилась взглядом в лицо Талли и ее облачение.
– Эй, у тебя все нормально?
– Великолепно. Лучше не бывает.
Талли кивком поприветствовала Джулию и Тома, сидевших на маленьком диванчике. Но подруги интересовали ее меньше всего. Из пестрой толпы она выхватила взглядом незнакомца. Здесь он был впервые. Темноволосый парень, почти мужчина, очень ухоженный; он посмотрел на Талли, когда она вошла. К сожалению, на коленях у него пристроился какой-то тип, но даже с этим грузом он производил впечатление. При случае надо будет расспросить о нем Дженнифер. А сейчас требуется переодеться. Пытаясь выглядеть естественно, она продефилировала к столу с напитками.
– Ммм, чудесно, – сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Давненько я не видала в таком количестве коку и лимонад.
– Видишь ли, употреблять спиртные напитки до восемнадцати запрещено, – подал голос Том со своей кушетки.
– Правда? – спросила Талли, задетая его назидательным тоном. – О, спасибо. А я и не знала. Молодец, что подсказал.
Испепеляющий взгляд Талли заставил Джулию отодвинуться от Тома на целый фут.
– Но вот что, Том, – язвительно продолжала Талли, – тебе известно, что хоть мы и не можем пить, зато можем пойти в магазинчик Кмарта и купить крохотное ружьецо с потрясающими пульками?
Том что-то промычал. Все тем же поучающим тоном Талли продолжала:
– А знаешь ли ты, Том, что, кроме того что сейчас нам нельзя даже пиво, крепкие спиртные напитки нам нельзя аж до двадцати одного года?
Том методично потирал руки.
– Да, но закон этот не соблюдается – ни здесь, ни где бы то ни было; – развивала свою мысль Талли. – Что я имею в виду? Ну, например, что я отчетливо помню, как прошлым летом видела тебя в клубе для совершеннолетних, где ты хлестал коктейли для совершеннолетних с недоступной даже для совершеннолетнего скоростью…
Тут Талли увидела удивленное лицо Джулии.
– О, – быстро поправилась она, – верно, я ошиблась. – Она посмотрела на подругу. – Ха! Должно быть, это был кто-то другой. Парней ведь не отличишь друг от друга – все длинные, худые и конопатые. Ясное дело. Я обозналась. Как глупо с моей стороны, да, Джул?
– Да, – отозвалась Джулия, вперив в нее взгляд. – Очень глупо.
Чуть отойдя от них, Талли взяла банку пива и быстро взглянула на себя в зеркало. «Это мой первый выход за полтора года без тети Лены, и посмотрите только, во что я одета. – Она покосилась на симпатичного парня. Он должен был слышать их перепалку с Томом. – Да я черт-те на кого похожа. И кому какая разница, что вылетает у меня изо рта, когда я так выгляжу!» Талли хотела переговорить с Дженнифер, прежде чем пойти в ванную, но Дженнифер была неуловима – она то появлялась, то исчезала. Казалось, она получает от вечеринки удовольствие, и это приятно удивило Талли. Обычно Дженнифер подпирала стенку.
Прислонившись к шкафу, Талли простояла несколько минут в одиночестве. Джулия и Том целовались. Талли подавила в себе желание закатить глаза. Правой рукой Том обнимал Джулию, а в левой держал банку с пивом. «Да уж, – подумала Талли, – раз он позволяет себе такие вещи, ему, должно быть, уже стукнуло восемнадцать». Они: были тут не единственными, кто целовался. Талли прошла через комнату и села рядом с Джулией..
– Что случилось? – спросила Джулия.
– Ничего. Я хочу танцевать.
– Так пойдем.
Талли потерла лоб.
– Много здесь футболистов?
– Полно. Тебе повезло.
– А друг Дженнифер пришёл?.
– Думаю, что да. Я не слежу за ней каждую минуту.
– И где он? – спросила Талли.
– По-моему, внизу.
– Они много временя проводят вместе?
– Не знаю.
Талли покачала головой.
– Как странно, тебе не кажется, Джул? Я хочу сказать, что обычно девочки выбирают себе друзей по образу и подобию своих отцов.
Талли с усмешкой посмотрела на Тома. Тот сел прямо, повернулся к ней лицом и приготовился к бою. Джулия тревожно засмеялась.
– А какого типа ребята нравятся тебе, Талли? – спросил он. – Ты, наверное, выбираешь себе друзей по образу и подобию твоего отца?
Джулия проглотила смех. Талли пропустила один удар – но только один.
– Я не люблю себя ограничивать, Том. Мне нравятся всякие ребята, но тебе, полагаю, полезнее узнать, какие ребята мне не нравятся, да? Я права? Или опять ошибаюсь?
В голосе Талли зазвучала угроза.
Теперь Джулия напряженно смотрела на них обоих. Том пошел на попятную, промямлив:
– О, не сомневаюсь, что тебе нравятся всякие ребята, не сомневаюсь,
Талли встала и вышла из комнаты.
– Том!
– Джулия, успокойся.
– Как ты мог?
– А что я такого сказал?
Джулия низко наклонилась к нему и закричала, перекрывая «Роллинг стоунз», вопивших, что они не могут получить удовлетворения:
– Я безумно жалею, что рассказывала тебе о своих подругах, ты – дрянь!
Талли тем временем направилась в ванную, а по дороге выместила обиду на Дженнифер, ущипнув ее за заднее место.
Она заперлась и огляделась. Даже когда не было необходимости, Талли, приходя к Дженнифер, непременно хоть разок заходила в ванную. В доме у Мандолини всегда было очень чисто и прибрано, но лучшим – самым чистым, самым приятным и удобно организованным местом – несомненно, была ванная. Просторная и сверкающая, выложенная безупречно белой плиткой с розочками и маргаритками, с ковровой дорожкой цвета слоновой кости, с зеркалами на всех четырех стенах, с хромированными кранами, с нежно-розовыми и ярко-розовыми лампочками, с пахнущими свежестью полотенцами и занавеской, она была так не похожа на ванную Мейкеров, где все было серое и всегда стоял застарелый запах плесени. В ванной Мандолини пахло не морскими водорослями, а самим морем. «И неважно, что я понятия не имею, как пахнет море», – думала Талли, смотрясь в зеркало.
Лицо припухло. Никакая косметика, как старательно ее ни наложи, не прикроет этого при ярком свете. Она выключила лампу дневного света и нежно-розовую. «Ах, так лучше, – радостно подумала она. – Так я выгляжу просто чуть-чуть… расплывшейся. Ну, ладно». Она раскрыла огромную сумку (как у Мэри Поппинс, только та называла свою саквояжем) и достала из нее косметичку. Наложила еще один слой пудры, добавила еще мазок черного на глаза; Талли любила свои глаза, они были действительно хороши – меняли свой оттенок в зависимости от света.
Да, но наряд! В нем она выглядела так же ужасно, как если бы напялила ночную рубашку тети Лены. Она вытащила из сумки тонкую черную юбку из полиэстра, на молнии спереди и с разрезом сзади, длиной не больше десяти дюймов. Быстро выскользнув из своей юбки и рубашки, попыталась запихнуть одежду в сумку, но, скомкав, бросила в корзину для грязного белья.
– Джул, не сходи с ума, – говорил тем временем Том. – Я не смог сдержаться, она сама меня спровоцировала.
– И что, черт возьми, она говорила про клуб для совершеннолетних?
– Я не знаю, что она имела в виду, – ответил Том.
– О каком клубе она говорила?
– Джулия, ну откуда я знаю? Она перепутала меня с кем-то. У нее большой круг знакомых среди мужчин, поверь мне.
– А откуда, черт побери, это известно тебе?
Том неестественно хихикнул.
– Джулия! У нее такая ре-пу-тация.
– Откуда, черт тебя побери, ты это знаешь? И какое вообще это имеет значение? Сам-то ты кто? Господь Бог?
– Послушай, – сказал Том. – Вся школа это знает.
Джулия встала.
– Том, ты сию же секунду прекратишь. Ты прекратишь говорить о Талли в таком тоне. И учти: пока мы с тобой вместе, тебе придется быть любезным с Талли, просто придется.
– Почему? – спросил он.
– Да потому, – ответила Джулия, – что я всегда могу найти себе другого парня.
– О-о, чудесно, – отозвался Том.
Джулия замолчала.
– В чем дело, Том? В чем дело? Ты имеешь против нее что-то личное или что?
– Ничего личного, – ответил он раздраженно.
– Тогда в чем дело?
– Перестань пытать меня, – резко бросил он.
– Пошел ты к черту! – с чувством сказала Джулия и вышла из комнаты.
Талли все еще была в ванной, а перед дверью выстроилась целая шеренга футболистов – они стучались к ней, соревнуясь в непристойностях. Чтобы черная юбка смотрелась эффектнее, она надела черные туфли на высоких каблуках и белую футболку – простую, тонкую, без бюстгальтера.
«Как я сама, – подумала Талли. – Такая уж я есть. И когда я умру, это будет написано на моем могильном камне. Простая, тонкая, без бюстгальтера». На майке пониже груди была прорезь, в которой виднелся живот. Еще немного красной помады, еще чуть-чуть теней, и она готова.
Она вышла из ванной, озадаченно посмотрела на стадо парней, толпившихся за дверью, и прислонилась к стене. Чиркнула спичкой по голой ноге и прикурила. Какой-то парень ходил вокруг нее, бросая жадные взгляды. Еще один, и точно так же смотрит. Его подружка заметила это и пребольно ущипнула, приведя его в чувство. По лестнице поднялась еще парочка, мужской представитель одобрительно оглядел Талли с ног до головы. Взгляд спутницы был менее одобрительным. «Когда я пришла, эта девица меня даже не заметила, – подумала Талли. – Тогда я была одета не так, как надо». Она улыбнулась.
Судя по реакции женской половины, Талли выглядела хорошо. «Талли, – всегда говорила она себе. – о своей внешности суди по реакции женщин, и только женщин. Чем злее взгляд, тем лучше ты одета».
«А я ведь еще даже не танцевала», – радостно подумала Талли. Она раздавила туфлей окурок, сунула в рот жвачку и пошла вниз до лестнице в поисках Дженнифер. Вдруг дверь спальни Джен со стуком отворилась и оттуда вылетела Джулия, и следом за ней – Том. Талли вздохнула.
Джулия остановилась возле Талли и улыбнулась.
– Ну, Талл, – сказала она, – чтоб мне сдохнуть! Хотя чего удивляться.
– Чему удивляться? – спросила Талли, стараясь не замечать выражения, появившегося на лице Тома, когда он увидел ее. Он смотрел на нее так, словно это не он только что ее оскорблял. Она одарила его вызывающей улыбкой и прищелкнула жвачкой.
– Сумка Мэри Поппинс в который раз меня выручает, – сказала она Джулии. – Напомни мне вытащить свою одежду из корзины Джен, когда я буду уходить.
Она достала еще одну сигарету.
– Джул, ты ведь каждый день видишь в школе мои метаморфозы. Что ж ты смотришь на меня, будто я прилетела с Марса?
– Талли, – сказала Джулия, дотрагиваясь до ее плеча, – я уже сказала, что мне не следует удивляться. Но ты никогда не перестанешь удивлять меня.
Джулия стерла с щеки Талли излишек румян.
– Чтобы метаморфоза не была слишком заметна, ладно?
– Спасибо, Джулия, – сказала Талли, как можно осторожнее убирая ее руку. – Прилепись к Тому, прилепись к Тому.
Том, ошеломленный и багрово-красный от смущения, никак не мог перестать пялиться на груди Талли, торчавшие под тонкой футболкой. Джулия ушла в ванную, оставив потерявшего самообладание Тома наедине с подругой.
Музыка гремела так, что разговаривать было совершенно невозможно – для этого пришлось бы встать слишком близко друг к другу. Тому пришлось бы наклонить голову и оказаться в опасной близости от ее губ, и выглядел он так, словно одна мысль об этом доводила его до бесчувствия. Но не разговаривать тоже было неловко, поэтому Талли отодвинулась от стены и сделала шаг к нему. Он отступил назад, но не более чем на шаг – прямо за ним стоял какой-то парень. Том смотрел на нее так, словно готов был разрыдаться. Она привстала на цыпочки – так, чтобы ее рот оказался на расстоянии дюйма от его уха, и сказала:
– Тебе нужно подрасти и перестать на меня злиться.
Том не смотрел на нее.
– Я не держу на тебя зла, – сказал он. – А когда тебе будет восемнадцать?
– В январе, – ответила она.
– О, это хорошо.
«Он не слышал меня, – подумала Талли. – Он даже не слушал. Он так и не перестал пялиться на мои титьки, и они сводят его с ума».
Талли больше не пыталась заговорить с ним. Взаимное непонимание, делающее любой разговор неприятным, было слишком очевидно. Поэтому когда появилась Джулия, Том прямиком помчался к ней, а Талли сбежала вниз по лестнице.
